Как побороть застенчивость Зимбардо Филип

Тема последней главы этой книги отчетливо звучит в одной истории, которую любил рассказывать мой дед.

«Однажды в приемной сельской больницы на Сицилии трое пациентов спорили о достоинствах врачей. Сеньор Нинни утверждал: “Нет хирурга искуснее, чем тот, кто лечил меня. Он ухитрился безболезненно извлечь из моей ноги колючки, на которые я нечаянно наступил, когда пас овец”.

“Никто не сравнится с доктором Бачигалуппи. Он изобрел самую сильную мазь и вылечил ею мои руки, которые я ободрал веревкой, вытаскивая лодку”.

“Простые лекарства от простых болезней, – сказал третий. – Каждый раз, когда я ломаю голову, чем накормить семью, то, как научил меня добрый доктор Одрабмиц, гипнотизирую себя и воображаю, будто на небе для всех есть огромный пирог”.

Не зная, кому из докторов отдать предпочтение, они обратились к старому сторожу, слышавшему весь разговор: “Старик, ты все слышал. Скажи, кто самый хороший доктор?” – “Все они, конечно, большие мастера своего дела. Я человек простой и неученый и не могу вам помочь выбрать наилучшего. Все, что я могу, – так это дать тебе, сеньор Нинни, пару башмаков, перчатки – тебе, рыбак, а тебе, мой голодный друг, – миску спагетти на сегодня и работу на завтра”».

Мораль. Иной раз мудрее предотвратить беду простыми средствами, чем потом сложными методами с ней бороться.

Итак, во второй части этой книги речь шла о том, как самому стать менее застенчивым и помочь избавиться от застенчивости другим. Было предложено много разных способов, позволяющих преодолеть нежелательное воздействие застенчивости на нашу жизнь. Общей идеей выступал принцип изменения человека, его мыслей, чувств, слов и поступков. И вторым общим принципом было преодоление застенчивости после того, как она уже возникла.

В этой последней главе я хотел бы поделиться с вами соображениями по поводу еще одного подхода – предотвращения застенчивости посредством изменения культурных ценностей, социальных норм и жизненных обстоятельств. Конечно, это чрезвычайно широкая проблема, но если ее разрешить, удастся добиться более значительных и долговременных результатов.

Следствие или причина?

Есть два пути перестройки нежелательного поведения: изменение его последствий или же изменение его причин. Первый путь – главный принцип модификации поведения; второй – основа превентивных стратегий. Один предусматривает излечение от страдания, другой позволяет обезопасить себя от этих страданий.

Отдельных индивидов можно вылечить от болезни с помощью терапевтических приемов; общество можно застраховать от болезни, ликвидировав условия, ее вызывающие. Какой путь избрать? Ответ на этот вопрос зависит не только от того, в какой момент вы решились действовать – до или после появления застенчивости. Дело еще и в том, что философия лечения коренным образом отличается от принципов, лежащих в основе преобразования общества.

Поскольку застенчивость существует и являет собой крайне неприятную проблему для многих людей, то существует и необходимость оказать этим людям немедленную помощь. Но в то же время мы можем и должны работать над тем, чтобы застраховать других от столкновения с этой напастью. В борьбе с застенчивостью следует использовать оба подхода. Но, конечно, воплотить этот идеал на практике нелегко.

Анализируя застенчивость, мы сконцентрировали внимание на застенчивом человеке и именно на человека возложили ответственность за решение его проблем. Ну а что делать с социальными и культурными предпосылками застенчивости? Можно ли изменить их с помощью приемов релаксации, формирования уверенности в себе и подобных методов самопомощи? Конечно, нет. И новое поколение застенчивых уже готовится занять место тех, кто из «застенчивых сегодня» превратился в «застенчивых вчера». Несмотря на перемены в отдельных людях, система остается незыблемой. И никакими чудесными лекарствами не совладать с эпидемией.

Порой мы отказываемся от необходимых перемен, так как привыкли изменять людей, а не обстоятельства. Иногда человек не может найти решение, поскольку его состояние само по себе является частью проблемы. Иногда проблему вообще не принимают как таковую, потому что и представить себе не могут альтернатив.

Отказаться от этих заблуждений будет проще, если ознакомиться с примерами того, как изменение условий оказывает на «неудобных людей» более позитивное воздействие, чем попытки переделать их самих.

В колонии для несовершеннолетних преступников в Вашингтоне персонал столкнулся с неразрешимой проблемой жестокости среди заключенных. Ничего не помогало – ни методы психологического консультирования и психотерапии среди злостных нарушителей, ни поощрение сдержанности, ни строгие наказания, которым подвергались нарушители спокойствия. С насилием не удавалось справиться до тех пор, пока не был проведен анализ вызывавших его условий. Большинство инцидентов возникало в коридорах, главных образом, на поворотах, где часто можно было столкнуться с человеком, выходящим навстречу из-за угла. Один толчок вызывал другой, и вскоре желание дать сдачи приводило к драке. Простое решение заключалось в том, чтобы расширить проход и закруглить поворот. С исчезновением повода для столкновений насилие пошло на убыль.

Чтобы предотвратить превышение скорости автомашин на городских улицах, недостаточно было предупредительных дорожных знаков, высоких штрафов и увещеваний в СМИ. А вот установка специальных заграждений возымела эффект. Один чувствительный удар оказался для лихача более убедительным, чем несколько предупреждений.

На протяжении многих лет преподавательской работы меня преследовала одна проблема (кстати, чрезвычайно часто возникающая в военных учебных заведениях) – шпаргалки. Чтобы покончить с ними, я использовал множество способов, но всегда оказывался менее изобретательным, чем студенты. Да и мои аргументы оказывались слабее, чем те мотивы, которые побуждали студентов хитрить. Призывы к совести не воспринимались, пристальный контроль не давал результатов. В конце концов несколько злостных нарушителей в назидание другим были исключены. И тогда я понял, что искал не там, где следует. Участвуя в административном разбирательстве очередного инцидента, я вдруг осознал бесполезность подобных мероприятий. Судили обычно того, кто совершил проступок, не обращая внимания на то, почему он это сделал. Основной причиной была отчаянная конкуренции студентов в борьбе за вожделенный высший балл (А), достававшийся лишь немногим лучшим. Кроме того, в преддверии экзамена каждый испытывал тревогу, не зная, на какой вопрос придется отвечать. И наконец, играла свою роль обезличенная и строгая атмосфера экзамена, где каждый студент противопоставлялся остальным.

Тогда я разработал превентивную стратегию, которая должна была устранить причины нечестных ухищрений, – в результате и сами ухищрения оказались лишенными смысла. Оценки стали показателем того, в какой мере студенты усвоили пройденный материал, а не того, насколько один учащийся превосходит остальных. Высший балл А отныне выставлялся каждому, кто мог выполнить экзаменационное задание на определенном уровне (например, правильно ответить на 80 % вопросов). Конкуренция была устранена, каждый стремился превзойти самого себя, а не других. Тревожность удалось преодолеть, предоставив студентам возможность сдавать экзамен несколько раз в течение семестра, когда они были готовы отчитаться по определенному разделу курса. В случае неудовлетворительного ответа экзамен разрешалось пересдать. Экзаменационные задания выполнялись в непринужденной, дружественной обстановке, под личным контролем студента-наблюдателя. В результате студенты стали относиться к моему курсу более увлеченно, чем к любому другому предмету. Они получали от этого больше удовлетворения, и почти все добивались высшего балла. Новые условия лишили шпаргалки всякого смысла. А в качестве дополнительного эффекта выступило зарождение новых дружеских отношений между экзаменуемыми и наблюдателями.

Эти примеры являют альтернативу традиционным подходам к решению социальных проблем. Во всех указанных случаях нежелательное поведение было предотвращено путем изменения вызывавших его условий. Не исключено, что единственная возможность предотвратить застенчивость заключается в изменении тех культурных ценностей, которые ее провоцируют.

Культура и программирование поведения

В какой руке вы держите вилку? В левой, когда разрезаете мясо, и в правой – когда отправляете его в рот? Вероятно, именно так, если вы – американец; европейцы же всегда держат вилку в левой руке. Кланяетесь ли вы, встретив на улице знакомого? Американец едва ли станет это делать; японец, не отвесивший поклона, будет считаться невоспитанным. Кому вы с большей охотой помогли бы – иностранцу или соотечественнику? Это также зависит от культурной традиции деления на своих и чужих. Для грека своими выступают родственники, друзья, а также туристы, но не другие незнакомые греки. Что касается парижан или бостонцев, то в целом они готовы помочь скорее соотечественнику, нежели иностранцу.

Особенности нашей культуры обусловливают восприятие нами реальности и программируют наши мысли, чувства и поступки в гораздо большей степени, чем мы это осознаем. Оказывается, даже такая незыблемая реальность, как боль, порождает разные реакции в зависимости от происхождения человека. Итальянцы очень чувствительны к боли и преувеличивают ее интенсивность. Евреи также сильно реагируют на боль, но в большей степени, чем итальянцы, озабочены ее последствиями для здоровья. Протестанты англосаксонского происхождения позволяют себе эмоционально реагировать на боль только в приватной обстановке. Ирландцы же безмолвно переносят боль, не допуская жалоб и демонстрации своих страданий даже среди близких.

А каким образом общественные ценности и условия заставляют людей становиться застенчивыми? Вы сможете ответить на этот вопрос, если вообразите себя министром внутренних дел некоего общества, поставившим себе задачу поголовно насаждать застенчивость. В ваш список необходимых мероприятий, вероятно, войдет следующее:

• культивирование безудержного индивидуализма (каждый ведет себя так, как хочет);

• насаждение культа Эго (нарциссическая интроспекция, самоуглубленность, озабоченность своими проблемами);

• создание системы жесткой конкуренции, в которой вознаграждаются личные достижения, а неудачи превращаются в повод для осмеяния и стыда;

• стимулирование безграничного стремления к успеху при отсутствии каких бы то ни было рекомендаций относительно того, как справляться с неудачами;

• дискредитация открытого проявления чувств и сопереживания;

• ограничение возможностей для интимных отношений между полами и строгий запрет на большинство форм сексуальных проявлений;

• отнесение выражения взаимной симпатии и любви к нежелательному поведению;

• отрицание значимости настоящего момента, преувеличение славы минувших дней и светлых перспектив на будущее;

• поддержание социальной нестабильности за счет увеличения числа разводов и переездов, роста экономической неопределенности и любых других возможных средств;

• разрушение веры в общечеловеческие ценности, а также чувства гордости от сознания принадлежности к определенной группе.

Подумайте: а не составлена ли для вас такая программа? Не насаждаются ли подобные установки в вашей повседневной жизни? Уверен, что в любом обществе, где застенчивость превратилась в серьезную проблему, мы найдем варианты этих десяти заповедей. Там, где застенчивость выражена в меньшей степени, эти установки, вероятно, не столь многочисленны и строги. Если мы сопоставим уровень застенчивости в разных культурах, то сможем порекомендовать определенные изменения в социальных ценностях. (Таблица уровней застенчивости в зависимости от культуры представлена ниже.)

Прежде всего обратимся к той культуре, где две из описанных заповедей соблюдаются столь строго, что почти гарантируют возникновение застенчивости.

Загадочный Восток

Наши исследования показали, что больше, чем в какой-либо другой изученной нами стране, застенчивость распространена в Японии и на Тайване. 57 % опрошенных японцев и 53 % тайваньцев признали себя застенчивыми. Три четверти японцев расценивают застенчивость как серьезную проблему; свыше 90 % указывают, что считали себя застенчивыми в прошлом или считают в настоящем. По сравнению с представителями других национальностей японцы более склонны испытывать застенчивость практически в любой ситуации общения. У мужчин застенчивость возникает на фоне противоречия двух социальных установок – быть главой семьи и безусловно подчиняться любому авторитету. Среди японцев (и тайваньцев) гораздо больше застенчивых мужчин, чем женщин. В других исследованных нами культурах либо вообще не существует различий между полами в этом плане (как в Соединенных Штатах), либо женщины более застенчивы, чем мужчины (например, в Израиле, Мексике и Индии).

В восточных культурах наблюдается интересное противопоставление: с одной стороны застенчивость как нежелательная черта, с другой – традиционно поощряемые скромность и сдержанность. Японцы чаще других утверждают, что им нравится быть застенчивыми и они видят в этом определенные преимущества. Но таких все же лишь 20 % – безусловное меньшинство. Большинство студентов, заполнивших наш опросник, отметили, что считают застенчивость нежелательным свойством и не находят в ней ничего привлекательного. В этом, вероятно, получает отражение растущий протест молодого поколения против догм восточной системы ценностей.

Япония являет собой пример общества, порождающего застенчивость. Мои собственные наблюдения, подтвержденные данными моих восточных коллег и иных исследователей японской культуры, показали, что японский ребенок растет опутанным сетью культурных традиций, делающих застенчивость неизбежной. Процесс усвоения ребенком культурных ценностей тяжело поддается изучению: исследователи рискуют прийти к ложным интерпретациям. Тем не менее в ряде источников мы находим аналогичные выводы о влиянии японских культурных ценностей на процесс воспитания, а также о том, каким образом такого рода воспитание формирует застенчивость. В одной из наиболее интересных работ, посвященных изучению японских и американских детей (и их родителей) на протяжении их развития от трех месяцев до шести лет, говорится:

«По сравнению с японцами американцы более активны, независимы, открыты в проявлении эмоций и более приспособлены к функциональному манипулированию как физической, так и социальной средой».

Эмоциональный самоконтроль, запрет на самовыражение, подчеркнутое внимание ко всякого рода правилам и ритуалам не только тормозят активность и самостоятельность, по и препятствуют приемлемому проявлению тревоги и гнева. Японец, страдающий психическим недугом, склонен видеть источник заболевания в самом себе, и поэтому свои негативные эмоции он направляет на себя. Направление эмоций вовнутрь стимулируется и иными культурными ценностями, такими как чувство долга (гири), выполнение своих обязательств, покорное и уважительное поведение по отношению к вышестоящим лицам, самоуничижение, личная ответственность за собственную неспособность жить согласно общественном нормам.

В основе развития японского характера лежит амаэ и чувство стыда. Амаэ зарождается как зависимость ребенка от матери, а затем пронизывает все части социальной структуры и позволяет управлять любыми формами общественного, политического и культурного поведения. Амаэ поощряет зависимость и безусловную лояльность по отношению ко всем, кто занимает более высокое положение, независимо от их способностей. Каждый должен терпеливо ждать того часа, когда его положительно оценят старшие, пусть даже не отличающиеся никакими талантами. Как рассказывал мне президент одной крупной японской фирмы, нетерпение и стремление выделиться не поощряются. Мудрым признается решение того администратора, который затормозит служебную карьеру «выскочки». Стремление к безопасности порождает пассивность, зависимость и крайнюю озабоченность по поводу того, как тебя оценят другие.

Другой механизм социального контроля – использование чувства стыда. Японец отдает много сил тому, чтобы избежать потенциально постыдной ситуации. Каждый шаг, который может быть негативно оценен другими, является возможным источником стыда как для самого человека, так и для его коллектива. Японец неотделим от своей команды – семьи, школы, группы сослуживцев и т. д. Лояльность по отношению к коллективу столь же сильна, как и обязанность поддерживать и укреплять его престиж. Пережитый стыд усугубляется сознанием ущерба, который ты нанес своей команде, поэтому ущерб необходимо компенсировать или же исключить свою падшую личность из коллектива, возможно, даже путем самоубийства. Нет такой неудачи, пусть и ничтожной с точки зрения иностранца, которая не могла бы послужить причиной самоубийства. Один игрок школьной бейсбольной команды покончил собой, допустив ошибку, приведшую к поражению в игре; несколько преподавателей колледжа добровольно ушли из жизни, после того как подверглись со стороны студентов критике за недостаточную компетентность.

Гийо Хатано пишет: «В японском языке слово “застенчивость” сродни слову “стыд”. Японцы впадают в застенчивость, когда боятся быть осмеянными». Таким образом, застенчивость поощряется как безопасный жизненный стиль. Это справедливо и по отношению к Тайваню.

Использование амаэ и чувства стыда позволяет коллективу контролировать поведение своих членов и предотвращать асоциальные действия и правонарушения (это касается и выходцев с Востока, живущих в Америке). Застенчивость поощряется обществом, но ее влияние на личную жизнь крайне негативно. Однако в континентальном Китае с застенчивостью научились эффективно бороться.

Китайская стена против застенчивости

Как и в тех восточных культурах, которые мы уже рассмотрели, в континентальном Китае личная жизнь подчинена коллективу. Но есть существенное отличие: здесь команда выступает источником поощрения, она излечивает от неуверенности в себе. Общественная жизнь в период после культурной революции напоминает жизнь скорее в Израиле, чем в других восточных обществах. Философия коллективизма предусматривает примат общественного над личным. В Китае (как и в Израиле) индивидуальный потенциал человека не подавляется группой. Наоборот, человека поощряют разделить со своим коллективом успехи и достижения. Индивидуализм отвергается как «эгоистичные и недисциплинированные действия, идущие вразрез с интересами команды». «Сначала – дружба, потом – соревнование» – этот девиз начертан на стенах многих классов и стадионов. Личный успех расценивается с точки зрения его пользы для группы и для общества в целом. Например, некоторые одаренные дети получают возможность обучаться в «детских дворцах», но им вменяется в обязанность научить всему усвоенному других детей. Знания, таланты и достижения должны «служить народу», а не личным интересам индивида.

Для проведения в континентальном Китае исследования на основе нашего опросника я направил в Кантон Ларри Лео, одного из своих коллег, говорящего по-китайски. Ему, однако, не было разрешено использовать опросник, поскольку, по словам местного чиновника, было признано, что такая процедура «спровоцирует людей на излишнее самокопание». Культурный принцип сработал на практике.

К сожалению, мы поэтому не располагаем соответствующими статистическими данными, но на основании наблюдений за поведением граждан Китайской Народной Республики можно заключить, что застенчивость им не свойственна. Мой коллега докладывал, что в любой деревне его безбоязненно окружали дети, вежливо здоровались и заводили разговор, задавали вопросы и сами отвечали весьма рассудительно. И хотя он прибыл туда, чтобы исследовать их, сам он вскоре почувствовал себя объектом любопытства. То же самое он испытал, общаясь и с более старшими детьми, а также с семьями, которые посещал.

Подтверждение «незастенчивости» китайских детей мы находим в отчете еще одной американской делегации, изучавшей развитие детей раннего возраста в КНР. Группа психологов посетила множество школ и больниц в Китае, общалась со многими семьями. По их наблюдениям, дети прекрасно владеют собой, чувствуют себя психологически защищенными, независимы и активны.

Вероятно, в рамках этой культуры застенчивость сведена к минимуму за счет того, что каждому отведено место в социальной структуре и заданы общественно полезные цели. Детей здесь ценят, а воспитание считают безотказным способом перековать кого угодно. Неудачи объясняют внешним дурным влиянием и неблагоприятными социальными условиями, а не связывают с несовершенством человека. За несколько десятилетий новые культурные ценности помогли китайцам отбросить восточную маску застенчивости, которую они носили тысячи лет.

Хуцпа, чувство собственного достоинства и незастенчивые евреи

Среди студентов, заполнивших наш опросник, американцы еврейского происхождения оказались наименее застенчивыми. В сравнении с 40 % застенчивых, фигурировавшими во всех прочих выборках, лишь 24 % американских евреев признали себя в настоящее время застенчивыми. Кроме того, большинство евреев оказались скорее экстравертами, чем интровертами, а в случаях, когда они все же были застенчивы, это была ситуативная застенчивость.

Хотя незначительный объем выборки не позволяют делать далеко идущие выводы, меньшая распространенность застенчивости среди евреев представляется немаловажным открытием. При сопоставлении факторов, вызывающих застенчивость, обнаружились принципиальные различия между евреями и их сверстниками-неевреями. Среди первых меньше тех, кто чувствует себя неловко, находясь в центре внимания малой группы, в ситуациях общения в целом, а также в ситуациях, когда они подвергаются оценке со стороны окружающих. Незнакомцы и представители другого пола не вызывают у евреев такой же застенчивости, как у их сверстников, принадлежащих к тому же общественному классу и имеющих такое же образование.

Опыт личного общения со студентами, друзьями и родственниками еврейской национальности подсказывает, что источником таких различий является культ того, что евреи называют хуцпа. Для англосаксонского стиля мышления это понятие чуждо, и подходящего ему перевода на английский язык нет. Хуцпа может расцениваться как особый вид гордости, побуждающий к действиям, несмотря на опасность оказаться неподготовленным, неспособным или недостаточно опытным. Для еврея хуцпа означает особую смелость, стремление бороться с непредсказуемой судьбой. Многие считают, что само существование государства Израиль есть акт хуцпы. Очень важно, что носитель хуцпы ведет себя так, будто его не заботит вероятность оказаться неправым. В итоге это приводит к тому, что в течение долгосрочного периода человек получает больше вознаграждений за счет того, что действует, не сомневаясь в успехе (если, конечно, он может смириться с краткосрочными неудачами, случающимися, когда он переоценил себя). Обладая хуцпой, вы легко пригласите на танец королеву бала, потребуете повышения по службе и прибавки к жалованью, будете стремиться к более высоким оценкам и более интересной работе, не боясь отказа или неудачи.

Каково происхождение этого жизненного стиля, который является антиподом застенчивости? Ответ на этот вопрос отчасти можно найти в посвященной проблеме застенчивости работе доктора Эйалы Пайнс, которая проанализировала данные опроса свыше 900 израильтян в возрасте от 13 до 40 лет – школьников, студентов, военных, членов кибуца. Застенчивыми себя назвали 35 % опрошенных израильтян – это самый низкий показатель среди восьми обследованных нами стран. Кроме того, среди израильтян больше тех, кто никогда не был застенчив, а большинство остальных испытывают застенчивость лишь иногда и в определенных ситуациях.

Израильские евреи менее, чем люди любой другой национальности, склонны расценивать застенчивость как серьезную проблему. Тех, кто считает застенчивость существенной поведенческой проблемой, 46 %. Среди американских студентов таких 64 %, 73 % – среди прочих американцев, 75 % – в выборках из Японии и Мексики, 82 % – из Индии.

Наиболее неприятная ситуация для израильтянина (как и для американца) – оказаться уязвимым. Но практически любая ситуация, повергающая американца в застенчивость, для израильтянина менее значима. Люди, провоцирующие чувство застенчивости у американца, не так сильно пугают израильтянина. Израильтяне гораздо спокойнее, чем американцы, реагируют на незнакомцев и авторитетных лиц, на ситуации, когда к ним привлечено внимание или когда их оценивают, да и практически на все ситуации общения, как и на те, что связаны с какой-то неопределенностью.

Как считает доктор Пайнс и другие исследователи, такая особенность израильтян обусловлена их культурой. На протяжении веков евреи подвергались дискриминации, среди какой бы нации они ни оказались. Но, отвергаемые людьми, они укреплялись в вере в богоизбранность своего народа. Эта вера усиливала чувство собственного достоинства, которое не сломить ни насилием, ни отвержением.

Страх перед преследованиями заставлял евреев замыкаться в кругу своих общин. Семья стала центром жизни, а дети – смыслом существования. Община сильна, даже если люди слабы; дети – бесценный дар, даже если их родители обездолены и унижены. Эйала Пайнс пишет:

«Дети рассматриваются как символ жизни и залог будущего нации перед угрозой уничтожения. Израиль – детоцентристская нация, где отношение к детям самое положительное и поощрительное. Детей каждый рассматривает как важнейший потенциал нации. Считается вполне естественным, если на улице незнакомый человек заговорит с ребенком, в чем-то ему поможет, даст его матери полезный совет по воспитанию. Кроме того, для родителей в Израиле ребенок имеет особое значение. Многие из них – иммигранты, не сумевшие реализовать свой потенциал. В детях они видят воплощение своих надежд. Поэтому они готовы пожертвовать всем ради ребенка. В результате большинство израильских детей вырастают с верой, что они – центр вселенной, да так оно и есть! Положительное отношение к детям проявляется во многом. Детям разрешается вступать в разговоры взрослых, поощряется демонстрация их талантов перед родными и близкими, причем вознаграждение следует даже тогда, когда “представление” оказывается не слишком эффектным. Дети справедливо рассчитывают на поддержку и одобрение со стороны тех, кто их любит, а критику склонны объяснять недостатками самого критикующего. Хотя ребенок может и не знать какого-то человека, он рассматривает его скорее как “гостя”, а не как “чужака”».

В кибуце, где дети воспитываются все вместе, застенчивость нивелируется за счет того, что у детей формируют уверенность в себе и способность к лидерству. В кибуце дети не зависят от материального положения своих родителей и не привязаны к ним как к единственному источнику поощрения. Поскольку родители не несут полной ответственности за воспитание своих детей, то их функции сводятся к проявлению заботы, гордости и безусловной любви, что способствует возникновению чувства доверия и защищенности.

И наконец, решимость действовать, противостоять внушающим страх людям и ситуациям приходит как реакция на «пустой буржуазный» образ жизни, который иммигранты оставили в родных местах, и пассивность евреев в годы холокоста. Открытость, целеустремленность и настойчивость всячески поощряются. И наоборот, быть застенчивым значит быть слабым. «Застенчивость в сознании израильтян ассоциируется со слабостью, с неспособностью давать отпор ударам судьбы, с пассивностью и духовным пораженчеством – как у тех евреев, которые не боролись за свою жизнь, а подобно безропотному стаду брели на нацистскую бойню», – указывает доктор Пайнс.

Эти особенности израильской культуры защищают еврейского ребенка от социальной тревожности и чувства собственной неполноценности, столь часто испытываемых детьми в рамках нашей культуры.

«Синанон»: общество, отвергающее застенчивость

Нет нужды отправляться в израильский кибуц или в китайский «детский дворец», чтобы воочию увидеть тот мир, где не существует проблемы застенчивости. Буквально по соседству с нами находится община, где дети не знают, что такое застенчивость. Это открытые, дружелюбные и общительные дети, которые не скрывают своих чувств. Это дети «Синанона»[52]. «Синанон» – коммуна, придерживающаяся альтернативного образа жизни. Она была основана в 1958 г. главным образом как центр реабилитации наркоманов, но сегодня стала пристанищем тысяч взрослых и детей со всех концов Соединенных Штатов. Многие новички появляются там не ради лечения «особых недугов характера», а чтобы спастись от общества перевернутых ценностей.

Посетив коммуну «Синанон» в Северной Калифорнии, я понял, почему многим жизнь там кажется привлекательной. Работы хватает на всех, и каждый трудится, чтобы обеспечить себе кров и еду. Строгие правила общежития не допускают никакого насилия и разврата. В этом демократичном обществе нет привилегированных классов, которые возбуждали бы в других чувство униженности. Уверенность в себе поощряется как в детях, так и во взрослых. Мобильность здесь низка, взаимоотношения стабильны, и дети обзаводятся прочными дружескими связями.

Самое необычное здесь – правила общежития и игры. С раннего возраста дети живут отдельно от родителей и подобно взрослым питаются в общей столовой вместе с группой сверстников. Взрослые следят за детьми, удовлетворяют их потребности, демонстрируют им свое уважение, доверие и любовь. Дети растут как бы в одной большой семье, где нет любимчиков, а «родителей» достаточно много, так что ни один ребенок не оставлен без внимания. С этими активными, интересными, эмоционально развитыми детьми приятно иметь дело: они проявляют внимание к тебе, хоть ты и незнакомец. Психологические исследования показали, что эти дети социально и интеллектуально весьма развиты и чувствуют себя комфортно в обществе других детей и взрослых.

Главная деятельность в «Синаноне» – игра. Члены общины начиная с шестилетнего возраста регулярно встречаются, чтобы принять участие в игре, которая может длиться от 1 до 48 часов. Игры бывают каждый день, организованные или спонтанные. Физическое насилие не допускается.

Играющие открыто выражают раздражение и гнев по отношению к другим и публично делятся своими страхами и опасениями. Исходя из того, что человек может изменить свое поведение, если узнает о его негативной оценке со стороны окружающих, здесь практикуют «словесную головомойку». Сначала – критика, затем – групповые конструктивные предложения по поводу того, как можно безболезненно изменить поведение. Игра обеспечивает групповую солидарность и надежно регулирует жизнь коммуны, направляя ее членов на стезю более приемлемого поведения.

Сильное влияние группы не оставляет места застенчивости. Дети не испытывают ее ни в компании друг с другом, ни в обществе взрослых.

Взрослых, если они приходят в «Синанон» со своей застенчивостью, просят вести себя так, словно они нестеснительны. И попробовав, многие расстаются с застенчивостью, от которой прежде страдали.

Нивелирование личности или радость жизни?

Какие уроки можно извлечь из этого кросc-культурного анализа? Там, где преобладает застенчивость (в рассмотренных нами восточных культурах и, до известной степени, в нашей собственной культуре), детям внушается, что как их собственная значимость, так и любовь, которую они хотят получить от взрослых, зависят от их поведения. Они должны доказать, что достойны жить в мире, где успех рассматривается как нечто само собой разумеющееся, а неудача выставляет побежденного на посмешище. Дети в таких обществах не поощряются к открытому изъявлению мыслей и чувств, лишены возможности общаться со взрослыми и нормально играть со сверстниками. Они научаются жить в своем внутреннем мире наедине с собственными мыслями, жить в бездействии.

Общества, которые не заразили застенчивостью свое молодое поколение, имеют общие черты: и в Китае, и в Израиле, и в коммуне «Синанон» общие цели преобладают над индивидуалистическими устремлениями. Детей приучают чувствовать свою уникальность, быть гордостью своего поколения и надеждой на будущее. Родители любят детей безоговорочно, хотя и приучают их к дисциплине и ответственности. Люди учатся на ошибках, а не страдают от них. Общение протекает легко, так что можно развить и разговорные навыки, и умение делиться с другими. Ориентация на деятельность, а также недопущение игнорирования или изоляции кого-либо – вот противоядия от застенчивости.

Когда дома и за границей я рассказываю о том, как в этих культурах предотвращают застенчивость, то часто слышу в ответ: «Пусть лучше мой ребенок будет застенчивым, чем станет послушным обезличенным роботом!» Но кто в действительности является роботом? В конечном счете им оказывается застенчивый человек, подчиняющийся воле других и уступающий тирании. Именно застенчивый от радостей общественной жизни бежит в изоляцию и обезличенность.

Я не призываю к отказу от индивидуальности ради решения проблемы застенчивости. Но всем нам необходимо осознать, что застенчивость берет начало в некоторых общественных установках, обесцвечивающих человеческую жизнь. Чтобы изменить эти установки, не обязательно устанавливать такой же политический и экономический строй, какой сложился в странах, умеющих препятствовать появлению застенчивости у своих граждан. Чтобы создать общественные структуры, в которых люди существовали бы гармонично, не надо отказываться от индивидуальности, – наоборот, следует ее поощрять. Но только осуществив критический анализ наших общественных ценностей, возможно осуществить и социальные перемены, необходимые для преодоления застенчивости и предотвращения ее в будущих поколениях.

Я не сторонник безличного существования в группе: оно препятствует проявлению всего многообразия человеческих возможностей. Скорее, я танцую под песню Зорбы. Я прославляю любовь к жизни. Но я способен танцевать, любить и быть свободным только потому, что я – общественное существо и живу в обществе и ради общества, общества людей, наполняющих смыслом мое существование. Преодолевая застенчивость, мы открываем в себе скрытые силы, способность жить и любить. Стоит предпринять любые усилия, чтобы сделать это открытие в себе, в своих близких. Начать надо сейчас и здесь. Вы – тот самый человек, который победит свою застенчивость!