Дочь Хранителя Шевченко Ирина
Прощай, Дьери…
Галла
Все-таки правильно я сделала, что приняла приглашение герцога. Кстати, нужно будет поинтересоваться у наставника, о чем это он шептался с тэром Катара, украдкой косясь в мою сторону.
– Тэсс Эн-Ферро.
– Сидэ Миаллан.
Две великосветские дамы, которые словно пытались перещеголять друг друга пышностью форм и вычурностью нарядов, неспешно прокатились мимо нас, бросив кокетливые взгляды на эльфа и единодушно уничижительный на меня. Безумно захотелось показать им язык.
– Галла, Лайс еще не вернулся?
– Нет. Говорят, рейд в Тилане уже окончен, тюрьма графства забита под завязку новыми постояльцами, но тэр Марега отчего-то тянет с возвращением.
– Тянет он, – раздраженно пробурчал идущий.
– Что-то случилось, Гайли?
– Да так, думал с братом твоим до отъезда увидеться. Лайса в Сопределье специально не поймаешь, ты уж мне поверь. А тут такая удача выпала, так Брайт его за какими-то демонами в лес утащил!
– Служба, – пожала я плечами. – Ты не переживай, вы же в почин уезжаете, а он, может быть, завтра уже вернется. А если что-то важное, письмо напиши – я передам.
– Письмо? – отчего-то скривился он. – Да нет уж. Один уже написал.
Где-то вдалеке что-то громыхнуло. Гроза?
– Фейерверк! – воскликнул кто-то в зале.
Фейерверк это лучше, чем гроза.
Еще несколько взрывов (теперь уже четко различалось, что это взрывы) раздались один за другим. Действительно фейерверк! Здоро…
– Пожар! – закричал какой-то мужчина, стоявший у одного из высоких окон, за которыми ночная тьма уже окрасилась отблесками далекого зарева.
– Пожар!
Стихла музыка. Все находившиеся в зале замерли соляными столбами.
– Тэр Катара, что происходит?
– Не волнуйтесь, сейчас мы во всем разберемся. В любом случае, горит не мой дворец, и это радует. Так что давайте…
– Тэр Катара, – запыленный, взмыленный гвардеец поспешно вбежал в зал и склонился перед герцогом. – Срочное донесение! Горит Посольский дом!
– Посольский дом? – дружно ахнули все присутствующие, кто с удивлением, а кто и с облегчением. Оно и понятно, если пожар в посольстве, то волноваться особо нечего: эльфы-то вот они – целы-целехоньки.
– Вероятно, это поджог, – закончил рапорт гвардеец.
– Чушь какая, – пробормотал герцог. – Кому нужно жечь посольство?
– К тому же пустое, – многозначительно добавил со стороны магистр Салзар.
Действительно, если бы кто-то хотел убить принца – это еще можно было понять. А так, что же это – акт вандализма? Порча государственной собственности и личного имущества его высочества?
Судя по перепуганному лицу, имущество у Кэллиана очень дорогое.
– Миаллан, – с трудом выговорил посол, – твой парень, он остался там, да?
– Кто остался? – поддался панике эльфа и герцог.
– Кто-то выбрался из здания? – накинулся на принесшего дурную весть солдата Гайли.
Тот оторопел настолько, что смог лишь отрицательно замотать головой. А мне неожиданно сделалось не по себе, и в общем шуме бального зала отдельные фразы зазвучали с четкостью выстрела…
– Принц Кэллиан, простите, но я не понимаю, о ком идет речь.
Это тэр Катара.
А я, кажется, понимаю, тэр герцог.
– Там никого не было!
Прорезался голос у гвардейца.
Был. Я знаю. Я чувствую.
– Я недавно принял в свою свиту одного юношу из моего народа. Встретил его здесь, в Марони…
Это принц.
– Галла! Галла, посмотри на меня, я уверен, что он выбрался!
Это Гайли.
Нет, сидэ Миаллан, он не выбрался.
Сначала пропал звук. Потом свет. Потом я умерла…
– Это только моя вина, Гайли. Если бы я не вел себя, как идиот, он был бы сейчас здесь.
– А посольство прохлаждалось бы в обители ауров. Это был поджог, Лайс, маги смогли сделать запись. Если бы Ил не вмешался…
– Прекрати! То, что он умер как герой – не утешение. Что я ей скажу, когда она придет в себя? Если вообще придет…
Я не должна этого слышать. Я не могу это слышать, потому что я умерла.
– Мы и так задержались на день. Не знаю, увидимся ли в ближайшее время, пожелай Галле удачи от меня.
– Ей пригодится.
Наверное, я стала неприкаянным призраком и брожу теперь по землям Тара.
– Тэр Эн-Ферро, если мы можем чем-нибудь помочь…
– Спасибо, Сэллер, но ничего не нужно.
– Она так и…
– Нет, иногда открывает глаза, смотрит вокруг, но не узнает никого и ничего. Утром я дал ей воды – выпила.
Призраки не пьют воду.
– Целители здесь бессильны, тэр Эн-Ферро.
– Я знаю, тэр Марко. Спасибо за заботу. Если ей станет лучше, я сообщу… А пока только лежит и плачет.
Призраки не плачут.
Значит, я не умерла. Я жива. Только зачем?
– Зачем? Лайс, зачем…
– Галла! Галчонок, девочка моя…
– Почему так, Лайс?! Почему? Почему он?
– Я не знаю, Галчонок. Никто не знает. Это просто судьба…
В Портовом городе немало девушек, которые могут рассказать вам свою грустную историю. О том, как осталась она сиротой, без родни, без жилья, приехала из далекой деревеньки в Марони в надежде устроиться на работу в хороший дом, кто кухаркой, кто горничной, а после встретила лихих людей, или перешла дорогу завистница-соперница, или предал-опозорил тот, кому доверила и девичество свое, и душу чистую, наивную. И покатилась жизнь-судьбинушка вперед, да все ниже и ниже, и привела в конце концов в один из веселых домов…
У Миласы такой истории не было. Она родилась в порту и то, что попала в итоге в заведение тетушки Ками, считала не бедой, а неслыханной удачей. Сколько уже ее ровесниц свезли на черный погост, сколько и вовсе канули в небытие, затерявшись в смрадных трущобах. А она ничего – жива, здорова. При деньгах опять же. Да и «У трех хохотушек» – это вам не безымянный бордель, где живут девушки впроголодь, клопы кусают, клиенты бьют, содержатели все до последней красненькой отбирают. Здесь-то все по-другому. Светло, чисто, публика ходит приличная, ни монеткой, ни ласковым словом не обойдут. Миласа четыре года как к тетушке попала, и ни разу не пожалела, и жизни себе другой ни разу не пожелала.
Ни разу до этой зимы.
Глупо вышло. Сама теперь понимает, что глупо, но как, скажите, не размечтаться, когда тебе всего девятнадцать лет и не умерла еще в твоем сердце вера во все те истории, что девчонки-подружки вечерами промеж себя рассказывают? О том, что знал якобы кто-то из них девушку, у которой была подруга, которая знала другую девушку, что жила, как и они все, в подобном заведении, куда заглянул однажды благородный тэр (богатый купец, могущественный маг, прекрасный принц), влюбился без памяти в порочную красавицу и увез с собой в роскошный замок (в волшебную башню, в королевский дворец), и жили они там долго и счастливо душа в душу. Так вот и Миласе подумалось однажды, после того как в третий раз пришел к ней (именно к ней, а не к кому из других девиц!) саатарский красавец-эльф, отчего бы и у нее не случилось так, как во всех этих историях, и не увез бы ее сидэ Иоллар далеко-далеко за океан, где никто и слыхом не слыхивал о том, кто она такая и чем жила-пробивалась в герцогстве Марони. Или хуже она тех, о которых подобные байки ходят, или мало монет в храм Аурэли снесла, мало служб выстояла, чтобы отвернулась от нее пресветлая богиня? И в какой-то момент казалось, что к тому все идет. И видела она уже себя на огромном корабле, плывущем к незнакомому берегу, а то и вовсе живущей уже в богатом доме в далеком, ей лишь по сказкам известном Эльфийском Лесу…
Только не вышло ничего из этих мечтаний. Был сидэ Иоллар, красивый да ласковый, про родные свои края рассказывал, серебрушку сверху завсегда оставлял, был, да и сплыл. Одну длань не было. Две. А на третью Миласа сама его увидела. Увидела и сразу поняла: не придет больше. В весел это было, на Красном рынке, что у Южных ворот. Эльф ее сразу и не заметил. Да и где бы ему ее заметить, когда он с другой глаз не сводил. Миласа тогда от досады губу до крови прикусила: это ж надо такое – чародейка! Молодая совсем, как бы ее самой не младше, школярка небось, а все ж таки чародейка. Девица та тоже ее заметила, скривилась, сидэ Иоллару на нее кивнула. Тогда и он увидел, рукой махнул, улыбнулся – и опять на колдунью свою уставился. И так Миласе от этого обидно сделалось, едва ли не до слез. И про рыбу забыла, что тетушка купить велела, за ними пошла. Увидала, как волшебница в швейную мастерскую зашла, а саатарец керов у смотра привязал и по лавкам отправился, сперва в книжную зашел, а после в хозяйственную. В книжную Милли за ним не пошла, больно приметно, а в хозяйственную заглянула – народу там и без того полно было. Протолкнулась почти к самому прилавку, как раз чтобы услышать, как лавочник сидэ Иоллару про разные клеи рассказывает: тот для дерева, тот для тканей, а есть такой, что и железо к железу приклеит – не оторвешь. Только эльф попросил такой, чтобы фарфор склеил. Зачем ему клей, Миласа и не задумывалась, только стала так, чтобы он наверняка ее заметил, и сделала вид, что посуду в витрине рассматривает. Сидэ Иоллар от торговца баночку принял, в сумку спрятал, расплатился и к выходу пошел, только думал, видать, о чем-то своем, далеком, потому как прошел мимо, чуть плечом не задел, но все равно не увидел. Дальше Миласа за ним не следила. Зачем, когда и так понятно, что к чародейке своей побежал…
Вот и верь после всего сказкам! Так нет же – верила. Верила, в храм бегать стала чаще прежнего, и в ящичек при входе уже не пару красненьких бросала, а целый пяток, а то и серебрушки не жалела. Больше месяца прошло, пока сжалилась наконец-то богиня. Пришел! Благословенна будь, Аурэли Лучезарная, пришел!
Только лучше бы и не приходил…
– Я, Милли, больше к вам ходить не стану. Я и сейчас-то зашел только перекусить. До дома засветло не добрался, а про ворота не знал. Посижу немного и пойду.
Вот так.
Только и Миласа не из тех, кто начатое на полдороге бросает. Ну и что, что он ей тут про невесту какую-то рассказывал. Где она, та невеста?
– Невеста ведь далеко.
– Нет, Милли. Она не далеко. Она всегда со мной. В моем сердце, в моих мыслях…
И не осталось ничего, как натянуть рубашку, пробурчать извинения и идти в свою комнату. А потом…
Миласа и сама себе после объяснить не могла, зачем она это сделала. Ну забыл он кошелек и забыл. Верно, ведь на следующий день вспомнил, и где оставить мог, понял, а хотел бы – сразу же приехал бы. Так что у нее и малейшей надежды не было, что даже если тэр Эн-Ферро сидэ Иоллару слова ее передаст, тот за пропажей явится. А вот чародейке той, что все ее мечты в одночасье порушила, насолить уж больно хотелось. Ну и пусть все прояснится после, пусть клянут ее оба они бессовестной лгуньей, но хоть час, хоть день, но промучится ведьма ревностью и подозрениями, поймет, каково это, когда не все по-твоему выходит…
Только вышло совсем уж худо. Слухи они ведь как те блохи или тараканы, хоть из Верхнего города, хоть из магического ордена, а хоть из самого герцогского дворца, все одно в портовые трущобы сбегаются. Эти слухи как раз-то из дворца и пришли. Истопник герцогский в «Хохотушках» гость нередкий, он те вести и принес.
Про пожар в посольстве с утра уже знали. И что без жертв не обошлось, тоже слышали. А вот про остальное…
– Так оно куда бы лучше, кабы из ихних-то эльфов кто угорел, из приезжих. Мы-то их знать не знаем, и не так бы жаль было, хоть все едино и живая душа. А так наш эльф пропал, маронский…
– Как маронский?! – схватилась за сердце тетушка Ками. – Неужто сидэ Иоллар?
– Он-он. В Марони-то других эльфов и не было. Говорят, колдун тот, что хотел полукровок на старом кладбище порешить, возвернулся и месть Иоллару этому учинил, за то, что планы тогда его злодейские порушил. Вот.
– Похороны когда? – только и смогла выдавить Миласа.
– Какие похороны? Чего там хоронить – колдовской огонь, да бают, еще бомбов гномьих подложили – там сам камень расплавился, что уж о плоти говорить. Принц ихний, эльфский, тот сказал, что для воина сгореть – самые те похороны. В Западных землях погостов не складывают – жгут и по ветру пускают, так у них заведено. А что до похорон, ждите, найдется, кого земелькой присыпать…
– Кого? – ахнули все разом, когда рассказчик умолк, чтобы отпить принесенного пива.
– Сам не видел, – продолжил мужик, – но девки нашенские, те, что в покоях прислуживают, говорили, что чародейка одна, что в ту ночь как раз у тэра герцога на приеме была, как заслышала, что эльф сгорел, так чувств лишилась. До сей поры, сказывают, в себя еще не пришла. И целителя к ней звали, без толку – тут, сказал, ни магией, ни микстурами не поможешь… Вот такие дела.
– Что за чародейка?
– Племянницы герцогской подружка. Сказывают… Сам не знаю, врать про такое не люблю, но другие сказывают, было что-то промеж них. Может, и врут… Точно врут, – махнул он рукой. – Ежели б что и было, отчего бы тогда он с ней на бал не пошел, а в Посольском доме сидел? А чародеечка, видать, чувствительная оказалась, до смертоубийств не привыкшая. Так сейчас, горемычная, и лежит во дворце. Совсем, говорят, плохая стала…
Дальше Миласа уже слушать не стала. И без старика-истопника знала, и что это за чародейка такая, и отчего сидэ Иоллар с ней на прием не пошел. Выходит, не разобралась волшебница, не по уму и по совести обо всем рассудила, а по своему бабскому разумению… И впервые тогда пришло Миласе в голову, что чародейки – они те же женщины. Любят так же, страдают так же. И в наветы верят. И так ей от этой мысли нехорошо сделалось, потому что выходило, что все из-за нее, из-за слов ее так обернулось.
А потом ей сидэ Иоллар приснился. Нет, не злым духом явился, расплаты требовать, а будто бы зашел просто, как когда-то, стал в дверях, взглянул грустно так и головой покачал укоризненно:
– Что же ты наделала, Милли?..
И все. Только от сна этого очнулась она в холодном поту и до самого утра уже глаз не смыкала.
А утром кинулась со всех ног к герцогскому дворцу. В аккурат успела, чтоб увидеть, как карету к парадному крыльцу подогнали и человек какой-то на руках вынес что-то… Кого-то… Ее, видать, и вынес…
– Брат это ее. – Страж у ворот посплетничать был не прочь. – Из охотников Марега он. Ночью только из Тиланы вернулся, а тут такое дело: и с сестрой беда, и друг погиб. Этот эльф-то, до того как в посольство перебраться, у них жил…
Сидэ Иоллар у тэра Эн-Ферро жил, это Миласа знала. А к обеду знала и то, что чародейка эта действительно тэра Лайса сестра, и что зовут ее Галла, и она – та самая волшебница, что с сидэ Иолларом на том кладбище была, когда двоих школяров чернокнижники убили. От того и говорили многие, что неспроста она теперь чувств лишилась, а все это порча колдовская, теми самыми злыднями на нее наведенная. Миласа и сама рада была б так думать – чары, мол, это темные, и ни она, ни слова ее те ни при чем…
Только с чего бы сон этот и во вторую ночь привиделся?
– Что же ты наделала, Милли?..
И не оправдаешься. Как теперь перед ним оправдаться? Как объяснить, что не хотела она зла? Ну уж во всяком случае такого зла не хотела…
– Ой, бабоньки, не приведите боги, опять это видеть, – причитала сухопарая тетка. – Встать-то она встала. Только вот жива ли, мертва ли – сразу и не разберешь. И бормочет что-то, и бормочет… Лучше бы он, говорит, на Саатар свой уехал, лучше бы он, как прежде, к той девке ходил… Кто ходил? К какой такой девке?
Выходит, поверила. Поверила, прогнала. Аж на самый Саатар прогнала.
– А дом их где?
– Так они не в поселке, подальше живут, особнячком. По дороге пройдешь за сады или по берегу. Только ты, дочка, не спеши. Я оттуда только, белье в стирку забрала, так тэр Эн-Ферро в город за продуктами поехал, а в доме она одна и осталась. А с ней сейчас говорить…
Только Миласе с ней говорить и нужно было. Страшно было безумно, мурашки ледяные по спине пробегали, как только представляла себе, что чародейка с ней сотворить может. Только сказать-то надо. Отчего, почему – сама не знала. Надо, и все.
На крыльцо, как на плаху, взбиралась – четыре ступеньки всего, а кажется, целый час по ним поднималась.
Видно, тетка из Рыбацкого ошиблась, был еще в доме кто-то, так как двери ей открыла какая-то женщина. Может, сиделкой к болящей ее взяли, может тэр Эн-Ферро попросил кого из поселянок за сестрой приглядеть, она ведь не в себе сейчас, мало ли что натворить может.
– Здравствуйте, тэсс, мне бы нужно…
– Что тебе может быть здесь нужно? – спросила открывшая устало, и у Миласы сердце в пятки ушло.
Неужто такое с людьми беда делает? Теперь только поняла, кто ей навстречу вышел. А ведь какая красавица была! Не то что теперь: подурнела, осунулась, даже постарела как будто. На лице одни глаза и остались – огромные-преогромные и пустые, как колодец пересохший.
– Тэсс Галла, – страшно было, оттого и затараторила без остановки, – вы простите меня. Я же не хотела, чтоб так… Я ж не думала… Я ведь только… И жизнь такая опостылела, а он… Вот я, дура, и решила… А он мне теперь каждую ночь снится…
– Снится? – усмехнулась волшебница горько. – И мне снится. Так чего же ты хочешь? Может, посидим, как подружки, поболтаем, снами своими девичьими поделимся…
И умолкла внезапно, а глазища ее огромные словно вспыхнули, когда они взглядами встретились, и ощущение у Миласы стало такое, будто чародейка ей в самую душу посмотрела.
И видать-таки посмотрела, потому как вскрикнула вдруг, рот поспешно ладошкой зажала, а по щекам слезы двумя ручьями хлынули. А когда смогла она руку от лица отнять, то одно только и выговорила:
– Что же ты наделала, Милли? Что мы обе с тобой наделали?
В такие совпадения Лайс не верил: сначала, на самом подъезде к поселку заметил бредущую по обочине девицу с отрешенным взглядом и красными зареванными глазами, потом застал и Галлу в слезах.
– Что она здесь делала? Что опять тебе наговорила?
Убить бы эту потаскуху – одни беды из-за нее!
– Ничего. Ничего плохого…
– Да? Одно только хорошее, и из-за этого хорошего ты снова рыдаешь!
О том, что разрыдаться и самому хотелось бы, он ей, конечно, не скажет.
И о том, что слыхал в городе.
И о письме, которое принесли вчера, когда она спала. Письме, которое многое объясняло, но ничего уже не исправило бы.
– Лайс, у нас дома денег нет. Нужно будет в банк завтра съездить.
– Как нет? Там же еще монет двадцать золотом оставалось и серебро…
– Я их отдала.
– Как? Кому?
Бездна с ним, с золотом, но то, что она перестала вдруг плакать и голос ее зазвучал неестественно спокойно, испугало его до ужаса.
– Миласе.
– Кому?! – взревел он. Да что за безумие здесь творится?
– Миласе. Она не плохая. И не злая совсем. И совесть у нее есть, это ведь, наверное, для таких, как она – редкость…
– Галчонок, я не понимаю. Зачем?
– Она уехать хочет. Из Марони. Я ей сказала, что вовсе не обязательно на Саатар, в Кармоле ведь тоже полно городов и поселков, где ее никто не знает… А теперь у нее деньги есть. Поедет куда-нибудь, домик купит, козу там или корову…
– Гал, ты сама понимаешь, что говоришь?
– Я, Лайс, теперь много чего понимаю. Это я раньше дурой была. У меня ведь все было, все! Все, о чем я могла только мечтать, и даже такое, о чем и не мечтала. И нужно было всего лишь поверить… А теперь уже поздно. И никто, кроме меня самой, не виноват. Ты ведь не знаешь, он приходил тогда, а я… Что толку говорить? Бесполезно. Ничего уже не вернешь. Только как я буду жить без него?
Эпилог
Магическое зеркало вот уже час показывало одну и ту же картину. Грустную картину, очень грустную, даже для старых и многое видавших драконов.
– Гвейн, что случилось? – Рошан вышел из врат, на ходу превращаясь из одетого в некое подобие тоги мужчины в огромного дракона. – То ты говоришь, что дела на Велье не терпят отлагательств, то требуешь, чтобы я немедленно мчался назад…
– На Таре проблемы.
– Что случилось?
– Эльф. Иоллар. Он погиб.
– Погиб? О небо, Лайс, наверное…
– Эн-Ферро в порядке. По крайней мере, держится.
– Да покажи ты ему, Гвейн! – не выдержала Джайла.
Хранителю Земли хватило одного взгляда.
– Да как же это? Она… Они… Да?
Странно, но его поняли.
– Да, – кивнула Видящая Суть.
– Но как же тогда он?
– Ты не все знаешь, Рошан, – тихо выговорила драконица. – Это выяснилось уже позже, мы надеялись, все утрясется…
Он даже до конца не дослушал.
– Поглоти вас всех бездна! – Гигантский ящер стремительно уменьшился, снова принимая человеческий облик, только вместо тоги на нем теперь был скромный серый костюм каэтарского горожанина.
– Куда? – только и успел выкрикнуть Гвейн, увидев, как он шагнул обратно в портал.
– На Тар, естественно, – ответила вместо Рошана драконица.
– Он же не пройдет!
– Он? Разрушитель Границ не прорвет твои защитные барьеры? Да он уже на Таре.
– Действительно, – проворчал старик. – Зачем же так грубо? Попросил бы, я б ему сам открыл.
– Да не бурчи ты. Лучше смотри – на него сейчас вся надежда…
То, что Эн-Ферро в порядке и даже то, что он еще держится, было слишком уж громко сказано. Рошан едва взглянул на впавшие, поросшие колючей щетиной щеки, потухшие красные глаза, как понял: все еще хуже, чем он видел в драконьем зеркале.
– Знаешь уже? – больше сказал, чем спросил кард.
– Знаю, но не все. Как это случилось?
– Случилось что? – скривился от горечи Лайс. – Как Ил погиб? Или как вышло так, что она теперь…
– Все. Я должен знать, о чем с ней говорить.
– Говорить с ней у тебя вряд ли получится. А как все случилось… Глупо. Нелепо. Все мы натворили дел, а я так и вовсе таким придурком себя показал, какого еще поискать. Ничего не видел, представляешь? Ничего! Они же оба каждый день у меня перед глазами были, и – ничего. А Галчонок мне так ни о чем и не рассказала.
– А с Иолларом как вышло?
– Еще нелепей. Знаешь, как специально все сложилось. Как назло. Сначала я не вовремя от тебя вернулся. Не разобрался в ситуации, вспылил. Теперь и вспоминать стыдно. Потом, когда уже понял кое-что, думал, найду, поговорю, решим все…
Кое-как, сбиваясь и путая слова, Лайс пересказал дракону то, что случилось после их последнего разговора.
– Видишь, как глупо? Если бы я приехал позже. Или если бы в город без Галлы отправился, или нашел его хотя бы. Или если б разбойников этих ловить не поперся. Идиотизм-то какой! И Галчонок… Если бы она только выслушала его, если бы позволила все объяснить. А теперь одну себя винит во всем, хоть если подумать, все виноваты.
– Все, – согласился Хранитель. – И я в том числе. Нужно было разобраться, прежде чем вызывать тебя и обвинять парня. Но я только сегодня узнал обо всем. Он не предавал ее. Может быть, понял, что все не так просто, может быть, о чем-то догадался, но кровь, которую он отдал Диверу…
– Не ее. Я знаю. Ил написал письмо перед… перед тем, как собирался уехать. Он не мог ни о чем рассказать раньше, или думал, что не мог… Но рисковать ею не хотел, даже ничего не зная. Да что я тебе рассказываю. Хочешь – прочти.
Он вытащил из кармана смятый конверт и протянул дракону.
Рошан пробежал взглядом ровные, тщательно выписанные строки. Наверняка так же тщательно эльф подбирал и сами слова, не желая запутать еще больше и без того непростую ситуацию.
«…Я не знаю и не узнаю, наверное, никогда, кто же она на самом деле, но в том, что не обычная человеческая девчонка, как я решил поначалу, и не коварная интриганка, как пытался уверить меня Дивер, теперь даже не сомневаюсь. У меня нет слов, чтобы объяснить все, что я чувствую, глядя на нее. Она – это невозможное чудо. А чудо нельзя отдавать в руки такого типа, как Дивер, будь он хоть трижды Хранителем…»
Невозможное чудо. Сколько раз Рошан сам думал так же. Невозможное. Невероятное. И оттого еще большее чудо.
Хранитель перевернул страницу, поплутал по лабиринтам выверенных, но все-таки недосказанных фраз, но так и не узнал, что за кровь передал Иоллар дракону, чью и каким образом раздобытую. Он все еще задавался этим вопросом, когда взгляд его скользнул к последнему абзацу. Тот был приписан как будто после, в смятении и нерешительности: съезжали вниз дрожащие строки, вылезали из общего ряда отдельные буквы, да и сам смысл написанного выбивался из общей темы послания.
«Я всю свою жизнь восхищался и гордился своим дедом. Владетель Стиар разгромил орды диких орков, разбил армию прибывших из-за моря захватчиков, перешел Южные скалы, открыв своему народу новые земли, подписал первый в истории мирный договор с эльфийским княжеством. Можно продолжать еще долго. Можно, но не нужно. Только недавно я понял, что было главным подвигом его жизни. Та пятилетняя война за сердце любимой женщины, которую вел он с ней самой. Увы, я не такой герой. Я бы тоже мог идти в бой впереди армии, продираться сквозь мертвые земли, терпя боль и голод. Но меня бросает в дрожь при мысли о том, чтобы быть рядом с той, что смотрит на меня с таким высокомерным презрением, видеть ее улыбку, адресованную не мне, или слышать голос, в котором теперь звучит лишь равнодушие. Я уже проиграл этот бой тем, что заранее от него отказался.
Я знаю, что если ты захочешь, то отыщешь меня, и потому прошу не делать этого. Я и так слишком долго жил твоим умом, пора взрослеть. Взрослеть, умнеть и учиться жить без тебя.
Единственное, в чем я не уверен, так это в том, что смогу теперь жить без нее…»
– Он вернулся бы, – сказал дракон, возвращая письмо. Глупо было теперь говорить об этом, но он не смог промолчать. – Даже если бы уплыл на Саатар, вернулся. Или она отправилась бы за ним.
– Сейчас она это и делает.
Галла сидела на постели в своей комнате. И, если в глаза ей не смотреть, выглядела не так уж и плохо: одета, умыта, волосы аккуратно заплетены в две косы.
– Здравствуй, Галчонок.
– Здравствуйте, шеф. Видите, что у меня есть? – Девушка показала ему то, что держала в руках, – ожерелье из тонких серебряных пластин. – Знаете, что это?
– Знаю. Почему ты его не наденешь?
– Я надену. Потом. Или Лайс мне наденет…
Плохо. Очень плохо. Если так будет продолжаться и дальше, девочка продержится самое большее дня два-три.
– Что ж ты творишь, Галчонок?
– Я не специально. Не получается теперь… Понимаете, шеф, совсем не получается.
– Ты просто не хочешь.
– И не хочу тоже. Я хотела захотеть, а потом подумала, что так, наверное, даже лучше будет.
– Кому?
– Всем. Вам. Лайсу. Одни проблемы из-за меня. Я вчера думала, как бы хорошо было, если б меня вообще не было. Отец был бы жив. Мама. Ил тоже…
– Глупости говоришь. Что случилось, то случилось, и сожалеть об этом теперь бесполезно. Но неужели ты думаешь, что мы с Лайсом хотим, что бы ты… Лайс! Придурок недоделанный!
Резкая смена настроения гостя заставила даже равнодушно отрешенную Галлу вздрогнуть и вжаться в угол, а Эн-Ферро, так и вовсе влетел в комнату, как на пожар.
– Что?
– Что?! Ты куда смотришь, дурья твоя башка?! Совсем ослеп?
– Да что я?..
– Ну тебя! – отмахнулся от него дракон и переключился на девушку. – А ты тоже хороша! Жить ей теперь незачем! А хочешь, я тебе покажу кое-что?
Он силком подтащил ее к краю постели и положил широкую ладонь на испуганно зажмуренные глаза.
– Видишь?
Читать бесплатно другие книги:
