Сарум. Роман об Англии Резерфорд Эдвард

– А чего о них думать? Вон, лошадь запрягают… – задумчиво протянул Уилсон.

– Я тебя очень прошу, позаботься о детях!

– И что с ними делать прикажете?

– Учить их уму-разуму и слову Божьему.

– Они и без того сызмальства к труду приучены, без дела не сидят.

– Этого мало, сам понимаешь.

– Уж сколько есть.

– Я с тобой еще поговорю, – пообещал Мейсон.

– Ага.

Дети вскарабкались на телегу. Уилсон нахлобучил на голову широкополую шляпу, лениво щелкнул кнутом, и заморенная лошадка медленно тронулась в путь. Немного погодя Уилсон обернулся и, пристально глядя на Джейн, неторопливо приподнял шляпу.

– Вот наглец! – пробормотал Мейсон. – Мисс Шокли, я буду вам чрезвычайно признателен, если вы поможете мне образумить его… Или хотя бы детишкам его пособить.

Вот уже несколько лет Джейн Шокли принимала активное участие в благотворительной деятельности – в Саруме нищих хватало.

– Мисс Шокли – удивительная женщина! – восхищался Даниэль Мейсон.

Джейн по-прежнему преподавала в школе, а в летние месяцы, вооружившись сочинением мисс Найтингейл «Записки об уходе», работала сиделкой в больнице лорда Раднора.

– Если бы не ее дядюшка, она бы давно уехала из Сарума, – часто говорил Мейсон.

Приезд дядюшки стал для Джейн огромным разочарованием. Ясным декабрьским днем с поезда из Саутгемптона сошел тощий согбенный старик с землистым морщинистым лицом и выцветшими голубыми глазами; закутанный во множество пледов и шалей, он двигался с трудом, опираясь на толстую трость. Говорил он негромко, однако требовал к себе постоянного внимания, ясно давал понять, чего желает, и даже помыслить не мог, что его племяннице может хотеться чего-то иного, кроме как окружать его непрерывной заботой и лаской. К великому изумлению Джейн, человек, всецело посвятивший свою жизнь служению Господу, оказался закоренелым эгоистом.

– Боюсь, милочка, не жилец я на этом свете… – скорбно возвестил он при первой встрече с племянницей. – Недолго уж осталось ждать.

Стивену Шокли не было еще и шестидесяти лет.

С тех пор эти слова повторялись, как заклинание, особенно во время прогулок по городу, когда дядюшка снисходительно кивал знакомым, оказывавшим ему всевозможные знаки почтения.

– Ты слишком много времени в школе проводишь, – обиженно говорил он Джейн. – Лучше похлопочи по хозяйству…

Джейн смиренно кивала и, подавив раздраженный вздох, уходила бродить по соборному подворью.

Портерс еще раз просил ее руки.

– …И о дядюшке вашем я счастлив буду позаботиться…

– Умоляю вас, давайте не будем об этом! – воскликнула Джейн и велела больше о женитьбе не заговаривать.

Портерс смирился и, залечив сердечные раны, стал наперсником своенравной мисс Шокли. К тому времени он уже обжился в городе. Работы ему хватало. С появлением железной дороги население Солсбери постоянно увеличивалось; на западных окраинах, у Фишертона, и на севере, близ имения Уиндгемов, бурно развернулось жилищное строительство – у станции выросли ряды скромных домов для железнодорожников, а в предместьях возводились роскошные особняки в псевдоготическом стиле для состоятельных горожан.

Джозеф Портерс купил особняк.

Так и вышло, что Джейн Шокли осталась в Саруме, а для того чтобы развеять печальные мысли, занялась благотворительностью. Мистер Мейсон и его приятели из методистской церкви весьма энергично старались убедить горожан в пользе трезвости и воздержания; горожане слушали их с интересом, но особого желания вступать в общество трезвости не изъявляли.

– Нет, от пива за ужином я отказываться не намерена, – смеясь, говорила Джейн.

В то время даже обитатели соборного подворья не считали зазорным подавать к столу пиво, а не вино. Мистера Мейсона это весьма шокировало.

Подруги Джейн предпочитали посещать богадельни и приюты на соборном подворье, однако Джейн попросила Мейсона сводить ее в работный дом и в кварталы бедноты.

– Арендаторам на взгорье хуже всего приходится, – объяснил он и, глядя вслед отъезжающей телеге Джетро Уилсона, вздохнул. – Им я сочувствую, мисс Шокли. А вот этот сам во всем виноват.

Как обычно, после Михайлова дня, когда завершался сбор урожая, в Солсбери проходила трехдневная ярмарка; крупных сделок на ней заключалось немного, но развлечений было хоть отбавляй. На рыночной площади, заставленной качелями, каруселями, разноцветными ларьками и ярмарочными балаганами, до поздней ночи шумела толпа.

На второй день ярмарки, в девять вечера, у Птичьего Креста, Джейн Шокли увидела Уилсона.

Он стоял под готической аркой, пошатываясь и глядя вдаль невидящим, мутным взором; лицо побагровело, подбородок зарос щетиной. Несчастные дети в лохмотьях, дрожа от холода, сидели под крестом. Прохожие не обращали на них внимания.

Джейн подошла поближе.

Уилсон медленно шевелил губами, но Джейн не разбирала слов.

– Он поет, мисс, – пискнул малыш под крестом.

– Вы замерзли? Холодно же… – сказала она.

– Ага.

Джейн подступила к Уилсону, напряженно прислушалась. Он, совершенно ее не замечая, смотрел куда-то вдоль улицы, в направлении Фишертонского моста, и еле слышно бормотал:

– Тля заела репу…

Джейн распознала старинную песню уилтширских крестьян.

– Тля заела репу… – снова и снова бубнил он первую строку.

– И долго он здесь стоять собирается? – спросила Джейн.

– А кто его знает, – ответил мальчик.

– Пока не опомнится, – сказала девочка.

– Ясно, – вздохнула Джейн. – Вы тут окоченеете. Пойдемтека со мной.

Малыши послушно встали. Джейн повернулась к Браун-стрит, где жил мистер Мейсон.

– Эй, куда! Сидеть! – внезапно заорал Уилсон, схватив детей за шиворот, и дико сверкнул глазами. – А ты, сука, вали отсюда!

– Ой, мисс, это он не со зла… – заныла девочка.

– Пошла вон! – рявкнул Уилсон, сжал кулаки и грозно надвинулся на Джейн.

– Мисс, бегите!

– Никуда я не уйду, – невозмутимо заявила Джейн.

Уилсон, выпучив налитые кровью глаза, замахнулся – и плашмя упал на мостовую.

– Как и следовало ожидать, – прошептала Джейн.

Два дня спустя она зашла в приют общества трезвости, который Даниэль Мейсон устроил в Гринкрофте, на восточной окраине города.

– Джетро Уилсон пить бросил, – радостно сообщил Мейсон. – Уж не знаю, надолго ли, но и то хорошо.

– И как вам удалось его уговорить? – полюбопытствовала Джейн.

Мейсон с улыбкой тряхнул тяжелой головой:

– Не мне, а вам, мисс Шокли.

– Мне? Но я же только детей к вам отвела.

– Вот за вашу доброту они премного благодарны. А Уилсону сказали, что он на вас с кулаками накинулся.

– Он меня и пальцем не тронул, – возразила Джейн.

– Но он-то этого не знает! Устыдился и пообещал спиртного в рот не брать.

– Вот и славно, – улыбнулась Джейн. – А он горький пьяница?

– Вообще-то, нет. Иногда только в запой уходит… Ну, вы сами видели. А как напьется, дети его домой отволакивают. Несчастные малютки!

– Да, это ужасно…

– Он и сам понимает, что так дальше нельзя, согласен отдать их на воспитание в хорошую семью. Да вы сами взгляните, как он переменился!

При виде Джейн Уилсон вскочил со стула, отвесил неуклюжий, но почтительный поклон и с неожиданной прямотой посмотрел ей в лицо. В черных глазах сверкнула непонятная нежность. Он и впрямь изменился к лучшему: щеки бледные и впалые, но щетина сбрита, длинные каштановые волосы вымыты и аккуратно зачесаны со лба, потрепанный чистый сюртук ладно облегает сильное тело.

– Прошу прощения, мисс…

– Ничего страшного, бывает.

– Нет, я такого себе никогда не позволял! – упрямо возразил он. – На женщину руку поднимать – последнее дело.

«Он со мной на равных разговаривает», – удивленно подумала Джейн. Отчего-то ей это понравилось.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она.

– Много лучше. Перебрал я, конечно… – признался он.

– Да уж, – улыбнулась Джейн. – И давно ваша жена умерла?

– Три года как отмучилась. Родильная горячка… – негромко ответил Уилсон.

– А за детьми кто присматривает?

– Старуха за ними ходит. У меня еще батрак есть, а в страду приходится работников нанимать…

– Где ваша усадьба?

– В Уинтерборне, на самой окраине.

– Земли много?

– Пятьдесят акров.

Джейн печально вздохнула, хорошо представляя себе отчаянное положение Уилсона.

Крестьянские восстания в тридцатых годах XIX века не смогли сдержать наступления промышленной революции, и в сельском хозяйстве на территории Уэссекса произошли важные изменения. Теперь на полях Уилтшира появились не только механические молотилки, но и плуги с паровым двигателем.

– Даже с учетом возросшего заработка пахаря и расходами на топливо для плуга стоимость глубокой вспашки стала на треть дешевле, – объяснял Мейсон Джейн.

Теперь богатые землевладельцы поручали своим управляющим приобретать плуги с паровыми двигателями у фирмы «Браун и Мэй» в уилтширском городе Дивайзесе и обзаводились стадами улучшенных пород овец.

– Торговля шерстью и сукном уже не такое прибыльное занятие, как раньше, – рассказывал Мейсон. – Для выпаса полутора тысяч овец достаточно тысячи акров пастбищной земли на взгорье, а за стадом приглядывают всего три пастуха и несколько подпасков. Рабочих рук в Саруме много, но платят батракам гроши. Нищета гонит людей в работные дома – или в Австралию.

– Если батраки так бедствуют, как же арендаторы справляются?

– Им тоже худо. Землевладельцы сдают наделы в краткосрочную аренду, всего на год, и при этом стремятся извлечь максимальную выгоду с наименьшими расходами. Мелких арендаторов, таких как Джетро Уилсон, попросту выживают с земли.

– А почему же тогда приток работников с севера год от года возрастает?

– Наши крестьяне ведут хозяйство по старинке, поэтому и не получают прибыли, – поморщился Мейсон. – А северяне, особенно шотландцы, люди дальновидные, к нововведениям привычны. Как прознали, что наши батраки готовы за гроши работать, так и потянулись в наши края.

Джейн, по рассказам Мейсона зная о тяжелой крестьянской доле, дотошно расспросила Уилсона и поняла, отчего он так бедствует, – усадьба его была очень мала, да и вести хозяйство по-новому он не умел. Вот если бы ему помочь!

– Мистер Мейсон сказал мне, что вы согласны детей отдать…

– Да, только не в сиротский приют и не в работный дом! – воскликнул Уилсон.

– Конечно, – кивнула Джейн.

– Он мне объяснил, что его приятель-методист их к себе возьмет, обучит полезным наукам. За содержание я ему заплачу. Мне бы в усадьбе дела поправить…

– Понятно.

– Жены у меня нет, за детьми приглядывать некому. А так будет лучше, ну на время, пока я хозяйством займусь.

– Разумеется.

– Я исправлюсь, мисс, – заявил он. – Обязательно исправлюсь.

– Вам это пойдет на пользу.

– Спасибо, мисс.

– Пожалуй, я приду взглянуть на вашу усадьбу, мистер Уилсон, – неожиданно для себя самой пообещала Джейн.

Спустя неделю Джейн Шокли верхом отправилась в усадьбу Уилсона.

Взгорье там и сям пересекали высокие, в человеческий рост, разросшиеся живые изгороди – раскидистые кусты орешника и можжевельника, опутанные колючими цепкими плетьми ежевики с гроздьями черных ягод, дававшие приют и прокорм полевым мышам, белкам и певчим птицам.

Старый тракт, ведущий на взгорье, теперь покрыли термакадамом – мелкой щебенкой, залитой дегтем, а вот на пустынных холмах пришлось ехать по грунтовым дорогам и еле заметным тропам. Примерно через час с вершины одного из холмов Джейн увидела хижины в лощине – Уинтерборн, усадьбу Джетро Уилсона.

Уинтерборн… В Уэссексе было немало деревень с этим звучным саксонским названием: «winterbourne», «зимний поток» – ручей, появляющийся на меловом склоне только зимой, после осенних ливней.

Деревенька Уилсона лежала в лощине у взгорья. По обе стороны единственной улочки стояли домишки из камней и кирпича, обмазанные глиной и крытые соломой; чуть поодаль виднелась крошечная церковь без колокольни. На крышах красовался знак кровельщика – сплетенная из соломы фигурка фазана, обращенная на юго-восток. Сразу за домами на склоне холма начинались поля, огороженные живыми изгородями. На церковном дворе высились два старых тиса, а рощица на северной стороне защищала церковь от ветра. На меловых грядах паслись овцы.

Типичный уилтширский пейзаж – бесконечные меловые гряды, продуваемые всеми ветрами, и бесчисленные стада овец…

Джейн, медленно спустившись в долину, выехала на тихую деревенскую улицу. Здесь, в лощине, дневной свет смягчился, больше не резал глаза. Босоногие ребятишки с любопытством разглядывали Джейн; какие-то женщины удивленно уставились на нее. Джейн запоздало сообразила, что они наверняка никогда в жизни не видели всадницы в дамском седле.

По левую руку виднелись шаткие бревенчатые мостки, переброшенные через русло пересохшего ручья, заросшее крапивой и диким щавелем; туда нанесло ветром клочья сена, прутики, ореховые скорлупки и всякий мусор. С началом ноябрьских дождей по высохшему руслу побежит вода, а весной, когда растает снег на взгорье, с меловых склонов в лощину обрушится бурный поток, оглашая тихую деревушку звонким журчанием и плеском струй.

Ребятишки объяснили Джейн, что усадьба находится в двухстах ярдах от деревни; туда вела узкая тропка, еле заметная в густой траве.

Усадьба оказалась типичным сельским домом, обнесенным деревянной изгородью, некогда выкрашенной в белый цвет. Дорожкой, протоптанной от ворот к парадному входу, судя по всему, пользовались только на свадьбах и похоронах. По обе стороны от двери во двор выходили два окна, а над ними, на втором этаже, – три окна поменьше. В кирпичной пристройке с левой стороны была еще одна дверь и ряд разновеликих, кое-как вставленных окон; за пристройкой начинался сад, обнесенный меловой стеной. Джейн очень нравились эти ограды из мягкого известняка, вырубленного в карьерах на взгорье, – выше человеческого роста, в два фута толщиной, с соломенным карнизом, защищавшим стену от дождя.

Некогда живописная усадьба сейчас являла собой унылое зрелище: краска на оконных рамах облезла, ставни покоробились, изгородь покосилась, дорожки заросли бурьяном, подгнившую кровлю давно не подновляли, от соломенного фазана на крыше почти ничего не осталось…

Джейн печально вздохнула.

На заднее крыльцо вышла дряхлая старуха, кутаясь в ветхую красную шаль, и окинула гостью подозрительным взглядом.

– Я к мистеру Уилсону, – нерешительно произнесла Джейн.

– Сейчас позову, – кивнула старуха и, захлопнув дверь, скрылась в доме.

Спустя несколько минут Джетро Уилсон, небритый, в рубахе с расстегнутым воротом, вышел во двор. Уныние Джейн несколько развеялось.

– Тут работы непочатый край, – сказал Уилсон, кивая на дом.

– Верно.

– Вы усадьбу поглядеть хотели, мисс?

– Да.

Первым делом он отвел ее в сад за меловой стеной: два сливовых дерева, старая шелковица, под которой стояла корзина сочных ягод, высохшая груша, морковные грядки, картофельная делянка.

– Соломенный карниз надо перестелить, а то от дождя стена растрескается, как бы не обвалилась.

– Ага, – кивнул он. – И на доме крышу давно пора перебрать.

– А вы в одиночку справитесь?

Он пожал плечами:

– Не знаю, мисс.

– Что ж, показывайте ваши владения, – шутливо велела Джейн.

Они с Уилсоном поднялись на взгорье, где паслись овцы.

– У вас только саутдаунские? – спросила Джейн, придирчиво оглядев стадо. – Гемпширских нет?

– С гемпширскими возни много.

– Но они же больше прибыли приносят!

С недавних пор в Саруме решили отказаться от саутдаунской породы, в прошлом веке сменившей уилтширских рогатых овец, и завели так называемых гемпширских овец – крупных, короткошерстных, дававших многочисленный приплод. Однако, как верно заметил Уилсон, они требовали тщательного ухода и больше корма.

– Не по нраву мне овец в загонах держать, – объяснил Уилсон. – Пусть лучше по холмам бродят, на подножном корму живут. А гемпширским особый корм нужен.

– Сейчас везде гемпширские овцы, саутдаунских почти не осталось, – напомнила Джейн.

Уилсон покачал головой:

– Где ж денег на них взять?

– А если в сельскохозяйственное общество обратиться? Там вам наверняка помогут… А лендлорд ваш что говорит?

Управляющий графа Пемброка, мистер Джеймс Роуленс, недавно организовал ссудную кассу для мелких арендаторов; те, кому доходы не позволяли в одиночку приобрести сельскохозяйственное оборудование, стали объединяться в общества и в складчину покупать необходимые машины.

– Нет, мой лендлорд в старости прижимист стал, денег не даст. А складчину нам не с кем устраивать, сами видите, мисс, мы же на отшибе, – с затаенным удовлетворением произнес Уилсон.

Обитатели пустынной сарумской глуши совершенно не желали перемен.

Джейн и Уилсон направились к усадьбе.

– А родственники вам не помогут?

– Родственники? – негромко рассмеялся он. – У меня родня большая, по всему пятиречью: и на юге, в Крайстчерче, и на севере, в Суиндоне. Уилтширских Уилсонов много наберется, только мы с ними не знаемся. Так уж повелось… Говорят, те, что в Крайстчерче, контрабандой промышляют. Вот у кого денег много!

– Понятно, – кивнула Джейн, представив себе крестьян и рыбаков, с незапамятных времен населявших округу.

Здесь, вдали от города, среди пустынных холмов, Джетро Уилсон держал себя уверенно и двигался с необычайной ловкостью и грацией, так что Джейн невольно им залюбовалась.

На пути к усадьбе он кивнул на балку, заросшую кустами ежевики:

– А вон там свиньи водятся.

– Свиньи? – недоверчиво переспросила Джейн.

– В наших местах так ежей называют, – улыбнулся он, подвел ее к зарослям и, раздвинув колючие плети, поворошил хворостиной палую листву. – Там, в глубине, у них гнездо. В деревне сказывают, ежи вкуснее кроликов.

«Надо же, – подумала Джейн. – Оказывается, ежей едят… Вот так, наверное, здесь, на древних меловых холмах, тысячи лет назад жили люди – просто, без затей…».

– Боюсь, жители соборного подворья на ежей охотиться не умеют, – отшутилась она.

– Ага.

Под пристальным, изучающим взглядом Уилсона Джейн стало неловко – этот невежественный крестьянин словно бы знал о ней что-то, неизвестное ей самой, а вот она совершенно не могла его понять.

– Я пить бросил, – негромко произнес он.

– Это хорошо, – ответила она. – Спасибо, что показали мне усадьбу.

– Может быть, зайдете в дом, мисс?

– Нет, благодарю вас, мне пора.

Он подвел ее к лошади, подставил ладонь и с легкостью помог ей сесть в седло. Джейн неожиданно для себя подумала, что седина в коротко остриженных бакенбардах придает Уилсону весьма благородный вид.

Впрочем, если бы Джейн Шокли обернулась, то заметила бы, с каким презрением смотрит ей вслед старуха у крыльца.

Джейн в задумчивости ехала по взгорью. Вдали по склону стелилась полоска дыма над затухающим багрянцем – где-то в полях запоздало жгли жнивье.

Детей Уилсона приняла семья методистов в деревне Барфорд-Сент-Мартин, близ Дубравы Гроувли. Уилсон регулярно отправлял деньги на содержание детей, и все устроилось. Мейсон рассказывал, что дети ведут себя примерно, хотя и без шалостей не обходится, а еще выяснилось, что в вере их не наставляли.

– Ну чисто язычники, мисс Шокли, чисто язычники! – сокрушался Мейсон, качая тяжелой головой.

В ноябре Джейн и думать забыла об Уилсоне, потому что дядюшка слег с очередной хворью – обычной простудой, которая, как уверял он, вот-вот перейдет в пневмонию. Врач, привыкший к частым жалобам пациента, особо не встревожился, но посоветовал поберечь себя, из-за чего Джейн пришлось все свободное время проводить у постели больного. Впрочем, в начале декабря врачу удалось убедить дядюшку Стивена, что его здоровье вполне восстановилось.

Вскоре после этого Джейн случайно встретила Даниэля Мейсона у ворот соборного подворья.

– Ах, мисс Шокли, по-моему, Джетро Уилсон снова запил!

– С чего вы взяли?

– Он деньги на содержание детей присылать перестал, и никаких вестей от него вот уже неделю не получают.

– Может быть, он болен?

– Ох, кто его знает! Я постараюсь с ним сегодня связаться.

– Не утруждайте себя понапрасну, мистер Мейсон. Я к нему сама съезжу.

После целого месяца неотрывных забот о дядюшке Стивене Джейн обрадовалась возможности уехать из города. Ясным морозным днем она приехала в Уинтерборн и медленно направилась к усадьбе по обледеневшей улочке, подтопленной разлившимся ручьем.

Из трубы на крыше вился тонкий дымок – в доме кто-то был. Джейн решительно постучала в дверь, и на порог вышел Джетро. Одет он был небрежно, дыхание его пахло джином, впалые щеки покрывала щетина, глаза сверкали голодным блеском.

– Вы позволите войти?

Он молча провел ее в гостиную.

У зажженного камина стоял деревянный табурет, на столе посреди комнаты лежала початая краюха хлеба. Джетро предложил Джейн единственное кресло, обтянутое грубой холстиной.

– Мистер Мейсон просил узнать, почему вы задерживаете выплату содержания детям, – начала Джейн.

– Денег нет, – сказал Уилсон. – Детей придется забрать.

– И как же вы их прокормите, без денег?

– Корову продам, – ответил он, глядя в огонь. – Из вырученных денег заплачу, что должен, и детей к себе заберу. Вот только рождественских подарков им не достанется.

– Вы и впрямь хотите корову продать?

– Ну, ничего не поделаешь, мисс, – вздохнул он.

– А дальше как жить будете?

– Как-нибудь проживем… – Он посмотрел на нее потухшим, невыразительным взглядом. – От усадьбы придется отказаться. Съедем отсюда, буду работу искать.

– А что вы умеете делать?

– Да что угодно.

Джейн задумалась: в производстве сукна – застой, на ковровой фабрике в Уилтоне трудятся две сотни работников, на кожевенную фабрику в Солсбери требуются дубильщики, есть еще бумажная фабрика в Даунтоне, и на железной дороге всегда нужны рабочие руки… Нет, вряд ли Джетро Уилсон согласится на такую работу.

– Однажды у мистера Мейсона письмо читали, от какого-то Годфри, из Австралии, – сказал он. – Вот где крестьянам вольготно живется! И еды вдоволь. Туда многие уезжать собрались.

– Да, я знаю. А вы бы тоже уехали?

– Нет, уезжать я не хочу, – признался он. – Есть у меня родственник, на севере, у него молочная ферма, сыроварня… Говорит, ему помощники нужны. Я бы к нему подался, да не привык на кого-то спину гнуть. Я сам себе хозяин.

– Наверняка дела в усадьбе можно поправить, – подбодрила его Джейн.

Он посмотрел на нее как на неразумного младенца:

– Ничего не выйдет, мисс.

«Он, конечно, сам виноват, – досадовала Джейн про себя. – Хозяйство ведет по старинке… Вот если бы ему подсказать и деньгами помочь…»

– А если найдутся желающие в усадьбу деньги вложить? – внезапно воскликнула она.

– Кто ж это такой щедрый? – усомнился он.

Джейн с улыбкой взглянула на него: