Полное собрание рассказов в одном томе Шукшин Василий
– А? – встрепенулся он.
– Ты понимаешь хоть что-нибудь, что этот… товарищ молотит здесь?
– Я слушаю, – сказал дед неопределенно.
– А я ничего не понимаю. Ничего не понимаю!
– Да вы спокойней, спокойней, – снисходительно и недобро посоветовал Князев. – Успокойтесь. Зачем же нервничать-то?
– А зачем тут чепуху-то пороть?!
– Да ведь вы даже не вошли в суть дела, а уже – чепуха. Да почему же… Когда же мы научимся рассуждать-то логически!
– Да вы сами-то…
– Раз не понял – значит, чепуха, бред. Ве-ли-ко-леп-ная логика! Сколько же мы так отмахиваться-то будем!
– Хорошо, – взял себя в руки Сильченко. И даже присел на дедов верстак. – Ну-ка, ясно, просто, точно – что вы хотите сказать? Нормальным русским языком. Так?
– Вы где живете? – спросил Князев.
– В Томске.
– Нет, шире… В целом. – Князев широко показал руками.
– Не понимаю. Ну, не понимаю! – стал опять нервничать Сильченко. – В каком «в целом»? В чем это? Где?
– В государстве живете, – продолжал Князев. – В чем лежат ваши главные интересы? С чем они совпадают?
– Не знаю.
– С государственными интересами. Ваши интересы совпадают с государственными интересами. Сейчас я понятно говорю?
– Ну, ну, ну?
– В чем же тогда ваш смысл жизни?
– Ну, ну, ну?
– Да не «ну», а уже нужна черта: в чем смысл жизни каждого гражданина?
– Ну, в чем?.. Чтобы работать, быть честным, – стал перечислять Сильченко, – защищать Родину, когда потребуется…
Князев согласно кивал головой. Но ждал чего-то еще, а чего, Сильченко никак не мог опять уловить.
– Это все правильно, – сказал Князев. – Но это все – ответвления. В чем главный смысл? Где главный, так сказать, ствол?
– В чем?
– Я вас спрашиваю.
– А я не знаю. Ну, не знаю, что хошь делай! Ты просто дурак! Долбо… – И Сильченко матерно выругался. И вскочил с верстака. – Чего тебе от меня надо?! – закричал он. – Чего?! Ты можешь прямо сказать? Или я тебя попру отсюда поленом!.. Дурак ты! Дубина!..
Князеву уже приходилось попадать на таких вот нервных. Он не испугался самого этого психопата, но испугался, что сейчас сбегутся люди, будут таращить глаза, будут… Тьфу!
– Тихо, тихо, тихо, – сказал он, отступая назад. И грустно, и безнадежно смотрел на неврастеника гримера. – Зачем же так? Зачем кричать-то?
– Чего вам от меня надо?! – все кричал Сильченко. – Чего?
Из дома на крыльцо вышли люди… Князев повернулся и пошел вон из ограды. Сильченко еще что-то кричал вслед ему. Князев не оглядывался, шел скорым шагом, и в глазах его была грусть и боль.
– Хамло, – сказал он негромко. – Ну и хамло же… Разинул пасть. – Помолчал и еще проговорил горько: – Мы не поймем – нам не треба. Мы лучше орать будем. Вот же хамло!
На другой день, поутру, к Нехорошевым (тесть Князева) пришел здешний председатель сельсовета. Старики Нехорошевы и Князев с женой завтракали.
– Приятного аппетита, – сказал председатель. И посмотрел внимательно на Князева. – С приездом вас.
– Спасибо, – ответил Князев. У него сжалось сердце от дурного предчувствия. – С нами… не желаете?
– Нет, я позавтракал. – Председатель присел на лавку. И опять посмотрел на Князева.
Князев окончательно понял: это по его душу. Вылез из-за стола и пошел на улицу. Через минуту-две за ним вышел и председатель.
– Слушаю, – сказал Князев. И усмехнулся тоскливо.
– Что там у вас случилось-то? – спросил председатель. Один раз (в прошлом году, летом тоже) председатель уже разбирал нечто подобное. Тогда на Князева тоже пожаловались, что он – «пропагандирует». – Опять мне чего-то там рассказывают…
– А что рассказывать-то?! – воскликнул Князев. – Боже мой! Что там рассказывать-то! Хотел внушить товарищу… более ясное представление…
– Товарищ Князев, – сухо, казенным голосом заговорил председатель, – мне это неловко делать, но я должен…
– Да что должен-то? Что я?.. Не понимаю, ей-богу, что я сделал? Хотел просто объяснить ему… а он заорал, как дурной. Я не знаю… Он нормальный, этот Сильченко?
– Товарищ Князев…
– Ну, хорошо, хорошо. Хорошо! – Князев нервно сплюнул. – Больше не буду. Черт с ними, как хотят, так и пусть живут. Но, боже ж мой!.. – опять изумился он. – Что я такого ему сказал?! Наводил на мысль, чтобы он отчетливее понимал свои задачи в жизни!.. Что тут такого?
– Человек отдыхать приехал… Зачем его тревожить? Не надо. Не надо, товарищ Князев, прошу вас.
– Хорошо, хорошо. Пусть, как хотят… Ведь он же гример!
– Ну.
– Я хотел его подвести к мысли, чтобы он выступил в клубе, рассказал про свою работу…
– Зачем?
– Да интересно же! Я бы сам с удовольствием послушал. Он же, наверно, артистов гримирует… Про артистов бы рассказал.
– А при чем тут… жизненные задачи?
– Он бы сделал полезное дело! Я с того и начал вчера: идет вереница людей, каждый берет горсть земли и бросает – образуется холм. Холм тире целесообразное государство. Если допустим, что смысл жизни каждого гражданина в том, чтобы, образно говоря…
– Товарищ Князев, – перебил председатель, – мне сейчас некогда: у меня в девять совещание… Я как-нибудь вас с удовольствием послушаю. Но еще раз хочу попросить…
– Хорошо, хорошо, – торопливо, грустно сказал Князев. – Идите на совещание. До свиданья. Я не нуждаюсь в вашем слушанье.
Председатель удивился, но ничего не сказал, пошел на совещание.
Князев глядел вслед ему… И проговорил негромко, как он имел привычку говорить про себя:
– Он с удовольствием послушает! Обрадовал… Иди заседай! Штаны протрете на ваших заседаниях, заседатели. Одолжение он сделает – послушает…
3. «О проблеме свободного времени»
Как-то Николай Николаевич Князев был в областном центре по делам своей телевизионной мастерской. И случился у него там свободный день – с утра и до позднего вечера, до поезда. Князев подумал-подумал – куда бы пойти? И пошел в зоопарк. Ему давно хотелось посмотреть удава.
Удава в зоопарке не было. Князев походил по звериному городку, постоял около льва… Потом услышал звонкие детские голоса и пошел в ту сторону. На большой площадке, огороженной проволочной сеткой, катались на пони. А около сетки толпилось много людей. Катались в основном детишки. Визг, восторги!.. Князев тоже остановился и стал смотреть. Ничего особенного, а смотреть, правда, интересно. Перед Князевым стояла какая-то шляпа и тоже выказывала большой интерес к езде на пони.
– Во, во, что делают! – говорил негромко мужчина в шляпе. – Радости-то, радости-то!
Князева подмывало сказать, что это-то и хорошо, и славно: и радость людям, и государству польза: взрослый билет – 20 копеек, детский – 10 копеек. Это как раз пример того, как можно разумно организовать отдых. Кому, скажите, жалко истратить 30 копеек на себя и на ребенка? А радости, действительно, сколько! Князеву даже жалко стало, что с ним нет его ребятишек.
– Да ведь… это – прощаются! – все говорил мужчина в шляпе. Он ни к кому не обращался, себе говорил. – Как, скажи, в кругосветное путешествие уезжают!
– Психологически – это для них кругосветное путешествие, – сказал Князев.
Мужчина в шляпе оглянулся… И Князева обдало сивушным духом. Мужчина молодой и очень приветливый.
– Да? Радости-то сколько!
– Да, да, – неохотно сказал Князев. И отошел от шляпы. Он физически не переносил пьяных, его тошнило.
Он еще немного посмотрел, как бегают запряженные пони, как радуются дети… Потом посмотрел птиц, потом обезьянок… Один дурак-обезьян (мужского пола) начал ни с того ни с сего делать нечто непотребное. Женщины застыдились и не знали, куда смотреть, а мужчины смеялись и смотрели на обезьяна. Князев похихикал тоже, украдкой поглядел на женщин и пошел из зоопарка – надоело.
Возле зоопарка, на углу, было кафе, и Князев зашел перекусить.
Он взял кофе с молоком, булочку и ел, стоя возле высокого мраморного столика. Думал о людях и обезьянах: в том смысле, что – неужели люди произошли от обезьян?
– Тут свободно? – спросили Князева.
Князев поднял голову – стоит с подносом тот самый молодой человек, который давеча так живо интересовался детской ездой на пони.
– Свободно, – сказал Князев. Ничего больше не оставалось – столик, и правда, свободный.
Молодой человек расставил на столике стаканы с кофе, тарелочки с блинчиками, тарелочку с хлебом, тарелочку с холодцом… Отнес поднос, вернулся и стал значительно и приветливо смотреть на Князева.
– Примешь?.. – спросил он. – Полстакашка.
Князев энергично закрутил головой:
– Нет, нет.
– Чего? – удивился молодой человек, доставая из внутреннего кармана нового пиджака бутылку, при этом облокотился на столик, набулькал в стакан, заткнул бутылку и опустил ее опять в карман. – Не пьешь?
– Не пью, – недружелюбно ответил Князев.
Молодой человек осадил стакан, шумно выдохнул и принялся закусывать.
– Вот и решена проблема свободного времени, – не без иронии сказал Князев, имея в виду бутылку.
– М-м? – не понял молодой человек.
– Все, оказывается, просто?
– Чего просто?
– Ну, с проблемой свободного времени-то.
Молодой человек жевал, но внимательно слушал Князева.
– Какого свободного времени?
– Ну, шумят, спорят… А тут, – Князев показал глазами на оттопыренную полу пиджака, – полная ясность.
Молодой человек был приветлив и на редкость терпелив. Он не понимал, о чем говорит Князев, но нетерпения или раздражения какого-нибудь не выказал. Он с удовольствием ел и смотрел на Князева. Больше того, ему было приятно, что с ним говорят, и он напрягался, чтобы понять, о чем говорят, – хотелось тоже поддержать разговор.
– Кто спорит? – терпеливо и вежливо спросил он. Князев жалел уже, что заговорил.
– Ну, спорят: как проводить свободное время. А вам вот… все совершенно ясно.
Молодой человек и теперь не понял, но согласно кивнул головой. И сказал:
– Да, да.
– Зверей смотрели? – спросил Князев.
– А шел мимо – зайти, что ли, думаю? Пацаном был, помню… А ведь… это – дорого их держать-то? Это ж сколько он сожрет за сутки!
– Кто?
– Слон, хотя бы.
Князев пожал плечами:
– Черт его знает.
– Но, если б не было выгоды, их не держали бы, – тут же и заметил молодой человек. – Выгода, конечно, есть. Верно же?
Князев обиделся за государство: намекнули, что государство только и делает, что преследует голую выгоду.
– Верно… Но вы пропустили познавательный процесс. Не все же идут – от нечего делать: идут – познать что-либо для себя.
– Ну-у уж!.. – неопределенно сказал молодой человек. Прожевал, проглотил и докончил: – Чего тут познавать-то? Слона, что ли? Дерьма-то. – Он огляделся, опять облокотился на стол и занялся бутылкой.
Князева обозлила спокойная уверенность, налаженность, с какой этот молодой дурак проделывал свою подлую операцию: булькал из бутылки в стакан.
– Сейчас пойду и заявлю, – сказал Князев.
Молодой человек так изумился, что даже рот приоткрыл. Он изумился, но и готов был улыбнуться – так это не походило на правду, это заявление Князева.
– Что? – спросил Князев. – Удивительно? А надо бы.
Молодой человек уловил серьезную злость в голосе Князева и поверил, что, наверно, правда: человек готов на него донести. Он сам тоже обозлился… Но не знал пока, как поступить. Он долго и внимательно смотрел на Князева.
– Что? – опять спросил Князев.
– Ничего, – значительно сказал молодой человек.
Красивое смуглое лицо его уже не было ни приветливым, ни добродушным.
Князев поскорей доел булочку, пошел из кафе. Молодой человек проводил его взглядом до самого выхода.
– Скоты, – вслух сказал Князев, выйдя из кафе. – В зоопарк, видите ли, поперся! Сиди уж у бочки где-нибудь… нагружайся.
Князев хотел перейти улицу, но машинам загорелся зеленый свет; Князев стоял на краю тротуара и тихо негодовал на пьянчуг. Потом машинам дали передохнуть. Князев вместе со всеми перешел улицу и пошел себе не спеша по той стороне улицы – просто так, от нечего делать: до поезда было еще долго. Он постепенно забыл про пьянчуг, наладился было думать про город в целом, как его кто-то тронул сзади за плечо… Князев остановился и оглянулся: стоит перед ним опять этот, в шляпе… Смотрит.
– Что такое?! – резко сказал Князев. Он испугался.
– Хотел спросить… – мирно заговорил молодой человек. – Я давеча не понял: ты правда, что ли?..
– Что «правда»?
– Заложить-то хотел.
Князев несколько помолчал…
– Ничего я не хотел… Но внушить кое-что надо бы! – вдруг осмелел он. И посмотрел прямо в глаза выпивохе. Тот, кстати, не так уж и пьян-то был, только глаза блестели и – разило.
– Ну-ка? – согласился молодой человек.
Князев оглянулся… Стояли они недалеко от скверика, где были скамейки. Он направился туда, молодой человек – за ним.
Сели на скамейку.
– Видите ли, в чем дело, – заговорил Князев серьезно, – я ничего в принципе не имею против того, что люди выпивают. Но существует разумная организация людей, в целом эта организация называется – государство. И вот представьте себе, что все в государстве начнут выпивать…
– Я же не на работе, – возразил молодой человек тоже серьезно. – Я – в свой выходной.
– Во-от! – поймал его Князев на слове. Он все больше увлекался. – Вот об этом и стоит поговорить. Выходной день… Что это такое? Допустим, мы возводим с вами некоторую… Допустим, что мы монтируем какую-то стальную конструкцию…
– Я электрик.
– Прекрасно! Представьте, мы ведем где-то очень сложную сеть. Выходной день – мы напились. Протрезвились, отработали неделю – опять напились…
– Что я, алкаш, что ли?
– Я хочу сказать: нам государство предоставляет выходной день… даже два теперь – для чего?
Молодой человек молчал. Смотрел на Князева.
– Для того, – продолжал Князев, – чтобы мы, во-первых, отдохнули, во-вторых – не отстали в своем развитии. Вот вы: получили выходной день и не знаете, что с ним делать. Шел мимо зоопарка: «Зайти, что ли?» Ну, а если бы мимо… не знаю, мимо аптеки шел: «Зайти, что ли, касторки взять?» Так, что ли?
Молодой человек стиснул зубы и продолжал смотреть на Князева. Князев не заметил, что он стиснул зубы. Ему смешно стало от этой «касторки». Он посмеялся и уже добродушнее продолжал:
– Нельзя же… таким деревом-то плыть по реке: куда прибьет, туда и ладно. Человек получает свободное время, чтобы познать что-нибудь полезное для себя. Нужное. И чем выше его умственный уровень, тем он умнее как работник. Ну, что же: так мы и будем веками дуть эту сивуху? – Князев посмотрел на молодого человека, но опять не обратил внимания, как тот изменился. – Хватит уж, хватит, мил-человек, хватит ее дуть-то, пора и честь знать. Государство ускоряет ритм, это давно уже не телега, это уже – лайнер! А мы – за этим лайнером-то – все пешком, пешком… Все наклоняемся да в стакан булькаем. Тьфу! О каком же движении тут можно говорить! Куда же мы на этот лайнер – с красными-то глазами? Блевать там?..
– Сука, – с дрожью в голосе, негромко сказал молодой человек, – карьеру на мне хочешь состроить. – И он наклонился к Князеву, как давеча наклонялся к столику…
Князев сперва не понял, что он хочет сделать. И когда уже получил первый толчок в бок, то и тогда не понял еще, что его бьют. Понял это, когда получил еще пару тычков в бок и в живот, и довольно больных. Но не пугали его и эти тычки, а испугали близкие, злые, какие-то даже безумные глаза молодого человека.
– Ты!.. – взволновался Князев и хотел вскочить. Но этот, в шляпе, держал его за полу, а другой рукой насаживал в бок, насаживал успевал. И как-то у него это получалось не широко, не шумно, со стороны едва ли заметно.
– А-а!.. – закричал Князев. Вырвался, вскочил и тяжелым своим портфелем, где лежали некоторые детали телевизора, навернул сверху по шляпе. – Сюда, люди! Ко мне!.. – кричал он. И второй раз навернул по шляпе.
Молодой человек вскочил тоже и откровенно загвоздил Князеву в челюсть. Князев полетел с ног. Но когда летел, слышал, что уже к ним бегут.
…Потом в милиции выясняли их личности. Князев все порывался рассказать, как было дело, но дежурный офицер останавливал: он пока записывал.
– Где работаете? – спрашивал он молодого человека.
– В рембытконторе, – отвечал тот и успевал тоже сказать: – Он на меня начал говорить, что я блюю где попало…
– Подождите вы! – строго говорил дежурный. – Кем?
– Я про тебя, что ли, говорил?! – накинулся Князев на своего врага.
– Про кого же? Про Пушкина?
– Дурак! Я развивал общую мысль о проблеме…
– Да тихо! – приказал дежурный. – Можете вы помолчать?! Кем работаешь?
– Электриком.
– Дубина, – сказал Князев, потирая челюсть. – Тебе не электриком, а золотарем надо… В две смены. Гад подколодный! Руки еще распускает…
– А вы? – перешел к нему дежурный.
…Князева отпустили, но он заплатил штраф пятнадцать рублей. Он не стал возмущаться, потому что этого, в шляпе, при нем прямо повели куда-то по коридору – сажать, как понял Князев. Он даже сказал дежурному «до свиданья». И пошел на вокзал.
И тихо прождал на вокзале все долгое время до поезда. Ни с кем не заговаривал, а только сидел на скамейке в зале ожидания и смотрел, и смотрел на людей, как они слоняются туда-сюда по залу. Челюсть болела, Князев время от времени трогал ее и качал головой. И шептал:
– Сволота… Руки, видите ли, начал распускать! Гад какой.
4. Конец мыслям
Ну, может, не конец еще, но какой-то срыв целеустремленной души – тут налицо.
Вот что случилось.
Князев закончил свой труд: мысли о государстве. Он давно понял, что здесь, в райгородке своем, он не найдет никого, кто оценил бы его большую сложную работу. Опять будут недоумевать, говорить, что «вы знаете, товарищ Князев…». О, недоумки! Всю жизнь стоят, упершись лбами в стенку, а полагают, что идут проспектом. Что тут сделаешь?!
Князев собрал тетради (восемь общих тетрадей) и пошел на почту – отсылать в Центр. Получалось что-то вроде посылочки, что ли: Князев не знал, как это делается, склонился к окошечку узнать, что надо сделать – посылочку, что ли?
За окошечком сидела знакомая женщина, подруга его жены. Князев часто видел ее у себя дома, он поэтому вежливо поздоровался и стал объяснять, что – вот, восемь общих тетрадей, их надо послать… Пока он так объяснял, он невольно обратил внимание: женщина смотрит на него, но соображает что-то свое, далекое от тетрадей, – от того, как их послать. И еще он уловил в ее глазах то противное жалостливое участие, вполне искреннее, но какое особенно бесило Князева – опять он на него наткнулся. И именно теперь, когда труд закончен, когда позади бессонные ночи, волнения… Даже и теперь эта курица сидит и смотрит жалостливо. Но и еще стерпел бы Князев, еще раз проглотил бы обиду, не заговори она, эта… Нет, она открыла рот и заговорила!
– Николай Николаевич, дорогой… давайте подождем с посылкой? Конечно, не мое это дело, но тем не менее послушайте доброго совета: подождите. Ведь всегда успеете, а может быть, раздумаете… А?
Князев помнил потом, что было такое ощущение, точно его стали вдруг поднимать куда-то вверх. Но не просто поднимают, а хотят вроде перевернуть вниз головой и подержать за ноги. Все взорвалось в Князеве злым протестом, все вскипело волной гнева. Он закричал неприлично:
– Дура! Дура ты пучеглазая!.. Что ты сидишь квакаешь?! Что? Ты хоть слово «государство» напишешь правильно? Ведь ты же напишешь «гасударство»!
– Не смейте так орать! – тоже закричала женщина. – Сергей Николаич! А, Сергей Николаич!..
– Сергей Николаич! – подхватил и Князев ее зов. – Идите-ка суда – вместе глаза выпучим: тут чявой-то про гасударство! Идите, Сергей Николаич!..
Сергей Николаич и вправду появился из двери в глубине… И стремительно пошел к Князеву.
– Что? Что это тут?!
– Тут чявой-то про гасударство, – мстительным злорадным чувством говорил Князев. – Разберись, Сергей Николаич: может, в твоей тыкве хоть полторы извилины есть…
Все, кто был на почте, с удивлением смотрели на Князева. А Сергей Николаич вышел из-за перегородки и приближался к Князеву. Вид у Сергея Николаича – впору вязать кого-нибудь.
– В чем дело?
– В шляпе. – Князев хотел собрать свои тетради, но Сергей Николаич крепко положил на них ладонь.
– Прочь! – крикнул Князев. И хотел отбросить наглую руку. Но не смог отбросить. – Пр-рочь! – закричал тогда Князев громче прежнего и толкнул Сергея Николаича в грудь. – Пр-рочь, хамло!..
Сергей Николаич сгреб его спереди за руки и сильно сдавил.
– Ну-ка, кто-нибудь помогите! – позвал он. – Он же пьян!
Охотники тут же нашлись. Подбежали, завели Князеву руки за спину и держали. И странно, в этом именно положении Князев заговорил более осмысленно, более подробно.
– Ура!.. – воскликнул он. – Наша взяла! Ну, вяжите. Вяжите… Эх, лягушатинка! Нет, я не пьян, этот номер у вас не пройдет… Я позволил себе записать некоторые мысли – и нечаянно уронил камень в ваше болото. Какое кваканье поднялось, боже мой! Я вас не задел по голове, Сергей Николаич? Вы тут – главная лягушка. Жаба! Все знает – знает, как связать человека. Курица ты дохлая, остолоп!
– Поговори, поговори, – спокойно молвил Сергей Николаич, связывая ремнем руки Князева. – Покричи. Вконец свихнулся?
– Кретины, – говорил Князев. – Полудурки. И ведь нравится – вот ситуация-то, – нравится быть полудурками! Хоть ты лоб тут разбей – нравится им быть полудурками, и все.
Князева подтолкнули вперед… Вывели на улицу и пошли с ним в отделение милиции. Сзади несли его тетради. Прохожие останавливались и глазели. А Князев… Князев вышагнул из круга – орал громко и вольно. И испытывал некое сладостное чувство, что кричит людям всю горькую правду про них. Редкое чувство, сладкое чувство, дорогое чувство.
– Пугачева ведут! – кричал он. – Не видели Пугачева? Вот он – в шляпе, в галстуке!.. – Князев смеялся. – А сзади несут чявой-то про гасударство. Удивительно, да? Вот же еще: мы всю жизнь лаптем шти хлебаем, а он там чявой-то про гасударство! Какой еще! Ишь чяво захотел!.. Мы-то не пишем же! Да?! Мы те попишем! Мы те подумаем!.. Да здравствуют полудурки!
Хорошо еще, что отделение милиции было рядом, а то бы Князев накричал много всякого.
В отделении он как-то стих, устал, что ли, на вопросы отвечал односложно, нисколько не пугался, а только морщился и хотел скорей уйти домой.
– Ну, шумел, шумел… Я же не пьяный. Я непьющий. Оскорбил я кого-нибудь?
Когда ему стали перечислять, как он оскорбил всех, он опять сморщился и сказал тихо:
– У меня голова болит. Ну, отвезите в больницу, отвезите. Что полудурками-то назвал? А кто же они?
С Князевым не знали, что делать. Посадили пока в камеру и вызвали из больницы врача.
Врач пришел, побыл с Князевым минут десять, вышел и сказал:
– Совершенно нормальный человек. А что?
– Да кинулся оскорблять всех, – стали объяснять врачу. – Всех подряд обзывать начал…
– Ну, это уж… что-то другое. Он в здравом уме, вполне нормальный.
Начальник лично знал Князева. Вызвал его опять в кабинет, закрыл дверь.
– Что случилось-то, Князев?
– Да ну их к черту! – устало сказал Князев. – Взорвался просто… Глупость человеческую не мог больше вынести. Я ей одно, она мне: «Давайте пока не посылать – давайте подумаем». Она подумает!.. Курица.
– Ну, а оскорблять-то зачем было?
– Да она меня хуже оскорбила! Она же меня за идиота считает! Ведь она же ни строчки тут не прочитала, – тетради лежали у начальника на столе, – а судит! И я знаю, откуда: жена ей наговорила… Она к жене моей ходит, та ей и… охарактеризовала всю работу – что глупость, мол, бред, пустая трата… и прочее.
– А что тут вообще-то?
– Мысли о государстве. Семь лет писал.
Начальник поглядел на стопку тетрадей… Потом на Князева. И опять это проклятое удивление, изумление…
Князев поморщился.
– Только ничего не надо сейчас… Не надо.
– Оставь мне, я посмотрю.