Остановка на жизнь. #дневник из клиники неврозов Шкарупич Оля

День 2

В эту ночь мне ничего не снилось. Я проснулась от того, что медсестра приоткрыла дверь в нашу палату и сказала: «Девочки, поднимайтесь! Надо померить давление».

Любовь Алексеевна надела мне на руку манжету и спросила:

– Ну что, Викуля, приснился вам жених на новом месте?

– Нет, – ответила я.

Она спросила:

– Наверное, не загадали?

– Загадала, но видимо феназепам помешал ему зайти.

Любовь Алексеевна рассмеялась.

Утро потекло своим чередом: анализы, душ, умывание, завтрак, таблетки. На первое время мне выписали антидепрессанты, феназепам и успокоительное. Все по половинке таблетки.

Со второго дня начались процедуры. Надо было спуститься в подвал. Там проводят процедуры: циркулярный душ, дорсенваль, инфита-терапия и хвойные ванны.

Все направлено на восстановление истощившейся нервной системы. Во второй день у меня по расписанию циркулярный душ и инфита.

Циркулярный душ принимают в полубоксе. Он оборудован трубками для подачи воды со всех сторон: в вертикальном и горизонтальном положении. Вода подается под сильным напором, поэтому стоишь и ощущаешь, как жесткие струи воды нещадно бьют по голому телу. Длится это минут десять, потом коренастая женщина, похожая на немку, кричит: «Выходим».

Инфита-терапия – это вообще странная вещь. Надо смотреть в серый, мутный экранчик, где отражаются твои глаза. Смотреть надо пять минут. Врачи говорят, что это метод биорезонансного лечения. На мой взгляд, это больше похоже на возможность наконец-то заглянуть в свои глаза, как в зеркало души. Я увидела уставшие, несчастные глаза семидесятилетней старухи и не нашла в них ни любви, ни надежды, ни ожидания светлого будущего. Глаза казались старыми и какими-то больными. Зазвучал сигнал, и это означало, что сеанс завершен. Я встала и пошла в палату.

На отделении было время обеда. Я встала в очередь за рыбным супом, от второго отказалась. Не хочу выйти отсюда толстой. От таблеток состояние напоминает песню «а когда на море качка»: постоянно штормит и хочется спать сутки напролет.

Вернувшись в палату, я поделилась с девочками:

– Настроение улучшилось, пропала злость, но ухудшились память и зрение. Что ж, за все надо платить.

Арина, которая собирала вещи – ее сегодня выписывают – засмеялась и ответила:

– Мы все через это проходили. У меня целые дни выпали из памяти, – она посмотрела на меня и застегнула большую спортивную сумку, – зато сейчас чувствую себя, как новенькая.

Она сдула прядь волос, выбившуюся из прически, и отнесла сумку к двери.

– Вика, перебирайся на мою кровать, – участливо сказала она, – на ней всегда тепло. Можно с утра смотреть в окно и батарея рядом. И я заняла ее кровать, теплую, у батареи, и уснула глубоким сном.

Проснулась под вечер. На соседней кровати разбирала вещи стройная и невысокая девушка. На вид новенькой 27 лет. У нее длинные черные волосы, заплетенные в косу, острый носик и тонкие губы цвета спелой вишни. Глаза широко распахнуты, их обрамляют густые пушистые ресницы, как у лисички (если у лисички есть ресницы). Она аккуратно сложила вещи в тумбочку. Потом сняла джинсы и черную водолазку, облачилась в свободный спортивный костюм и посмотрела на меня.

Я прошептала:

– Привет! Я – Вика.

Она смущенно улыбнулась и ответила:

– А я Даша.

Я сказала:

– Добро пожаловать!

В палату ворвалась Марина. Сегодня она была в отличном настроении – ей назначили новое лечение, а значит, она еще пару недель проведет в клинике. Она громко спросила:

– Кто идет на занятия по рисованию?

Я поняла, что если сейчас не встану с кровати, то снова погружусь в сон. Забеспокоилась, что теряю былую активность. С этим надо что-то делать, поэтому я вопросительно посмотрела на Дашу:

– Пойдем?

Она пожала плечами:

– Пойдем.

Пока мы шли в кабинет, Даша спросила:

– Ты часто рисуешь?

Я усмехнулась:

– Сесть и порисовать – это моя давняя мечта. Но она никак не могла сбыться: то работы много, то сил после нее нет.

Мы дошли до кабинета, я открыла дверь и увидела пожилую женщину. Она сидела за столом и что-то писала. Когда мы зашли в комнату, она подняла глаза. Я никогда не видела таких добрых глаз. Она согревала взглядом, как солнечными лучами.

– Вы пришли порисовать?

Мы, не сговариваясь, кивнули.

– Тогда берите карандаши, – жестом указала на коробку с цветными карандашами, – и выбирайте изображение, с которым будете работать, – она протянула нам пачку листов и открыток.

Я выбрала подсолнух. Даша – птичек на ветке, и мы принялись перерисовывать картинку. Мы легко заговорили о сокровенных вещах, чёркая цветными карандашами по листу бумаги.

Даша рассталась с любимым мужчиной несколько лет назад и решила боль хорошенько заесть. Молодой организм быстро набрал пару десятков килограммов. Даша себя возненавидела. Свое некрасивое, жирное тело. Но каждый раз, находясь в стрессе, она много ела и не могла остановиться. После того, как наедалась, засовывала два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту. У Даши булимия. И это сложнее, чем просто поел и обнял белого друга. Но до знакомства с Дашей я об этом не знала.

Она взяла зеленый карандаш, чтобы раскрасить листики на ветке, и спокойно сказала:

– Я долгое время думала, что справлюсь сама. Но не смогла. Теперь я, в основном, ем творог, йогурт и каши. Мясо пищеварительная система не принимает, испорчена безвозвратно. Пострадали и зубы: кислота из желудка слишком часто на них попадала.

Она продолжала водить карандашом по листу бумаги, не отрывая глаз.

– Я говорила с психологом, и он порекомендовал обратиться в эту клинику. За мой непростой случай взялась Марта Андреевна. Молодая, красивая и целеустремленная женщина. Опытный доктор. Она сказала, что лечение в стационаре продлиться не меньше двух месяцев.

Когда мы вернулись в палату, то заметили, что Маша чем-то встревожена. Я спросила:

– Что стряслось?

Маша грустно поделилась:

– Возможно, нас будут переводить на пятый режим.

Даша заинтересовалась:

– Что за режим?

Маша шумно вздохнула и ответила:

– Два раза в неделю приезжаешь в стационар, чтобы взять таблетки и поговорить с лечащим доктором, – она махнула рукой, – считай, выписывают.

Регина добавила:

– Все из-за того, что на втором отделении начался ремонт. Теперь часть пациентов переведут к нам, а нас будут стараться отправить домой.

Так мы узнали, что Машу выписывают в понедельник. Регину – через неделю. И уже завтра, в пятницу, их обеих отпустят домой на выходные.

Я спросила Регину:

– Кто тебя ждет дома?

Регина пожала плечами:

– Только дочка. Правда она думает, что я лечу спину, – она заметила мой удивленный взгляд, – не хочу расстраивать, что я лечусь из-за четвертого суда с ее отцом.

Я удивилась:

– Дочка маленькая? Не знает про суды?

Регина усмехнулась:

– Для меня всегда будет малышкой. 23 года.

Я присвистнула:

– Регина, а сколько тебе лет, если не секрет. Я думала, что чуть за 30. Теперь у меня пазл не складывается.

Маша засмеялась:

– Да, Региша у нас такая: вечно молодая и красивая, – она села рядом с Региной и обняла ее, – давай, шокируй девочек своим возрастом!

Регина улыбнулась:

– Мне 47 лет.

Я смотрела на нее и не могла поверить. Гладкая кожа, стройная, почти девичья фигура. Ей любуешься: плавные жесты, красивая речь, мелодичный голос.

Я показала Даше туалетные комнаты и душевую, одну на все женское отделение, но это никому не мешает помыться. Доступ есть почти всегда. Тем более что напротив мужское отделение, и хочется хорошо выглядеть.

Вечером мысли стали путаться окончательно. Только помню, как забыв, что мы уже ужинали, я собиралась поесть еще раз. Медсестра доходчиво объяснила, что вечерняя трапеза уже закончилась.

Радует что, по словам девочек, феназепам скоро отменят. Хотя благодаря ему можно, наконец-то, выспаться.

Меня позвали на укол и после, едва коснувшись головой подушки, я уснула. Сон был глубоким и ничего не снилось.

В палате нас по-прежнему пятеро: Маша, Регина, Марина, я и Даша.

День 3

Медсестра открыла дверь в палату и сказала: «Девочки, просыпаемся!».

Затем произнесла несколько фамилий, в том числе и мою, и пригласила на пост, чтобы измерить давление.

Давление у меня здесь, как у космонавта. Это радует. С завтрашнего дня я смогу выходить на улицу, хотя совсем не хочется. Мне нравится спать, писать и читать.

Я злюсь, когда звонит телефон, и на экране высвечивается номер руководителя. Он звонит по десять раз в день. Он не понимает, что, если человек лежит в больнице, то надо его оставить в покое. И решать вопросы самостоятельно. Телефон не выключаю – жду звонка от Глеба.

После завтрака я спустилась в подвал на процедуры. Сегодня – дорсенваль. Я не верю, что электрическая расческа изменит мой подход к жизни, но волосы определено станут лучше, и это уже неплохо.

Вернувшись в палату, узнала, что у нас новенькая, она плачет. Мы предложили ей выбрать свободную кровать. Потом я перевела взгляд на шторы, все заляпанные, в пятнах, и решила, что нам для начала стоит поменять шторы.

Я помчалась к заведующей:

– Вера Константиновна, можно нам шторы поменять?

– Конечно, спросите у сестры-хозяйки. Постирать точно можно.

– Спасибо, я тогда ее попрошу.

– Если она откажет, скажите мне. Сделаю так, чтобы она согласилась.

Я закрыла дверь, потом чуть-чуть приоткрыла ее и с улыбкой попросила:

– Вера Константиновна, вы только это… Феназепам мне не увеличивайте за мою активность…

Вера Константиновна рассмеялась.

Я побежала к сестре-хозяйке и получила чистые шторы. Потом мы нашли мужчину с высокой стремянкой и их повесили. Помыли полы. Пригласили симпатичных парней из мужского отделения и переставили кровати. Даже как-то легче дышать стало, и палата выглядела уютней. Перестановки заняли много времени, из-за чего я чуть не опоздала на встречу к Виталию Станиславовичу.

Виталий Станиславович был у себя в кабинете.

– С чем пожаловали?

– Мы договаривались.

– Я не помню, – задумчиво протянул он и постучал ручкой по столу.

– Зато я помню, мне тут нечем больше заняться, кроме как помнить, когда у нас с вами встреча.

Он улыбнулся.

– Виктория, как себя чувствуете?

– Постоянно хочу спать, и меня шатает.

– Это нормально, так будет до понедельника. Потом, когда расслабитесь, я изменю вам терапию.

– Хорошо.

– Как спите?

– Крепко.

– Это хорошо. Ладно, отдыхайте, – он взял чашку и насыпал две ложки кофе.

Я поспешно сказала:

– Доктор, я на лечебную физкультуру хочу и на занятие в психотерапевтической группе.

– Так рано еще. Врач ЛФК в отпуске.

– Но она же выйдет из отпуска?

Виталий Станиславович усмехнулся.

– Хорошо, тогда я вас и запишу.

– А группы?

– Напомните в понедельник. А пока отдыхайте. Высыпайтесь.

Он улыбнулся и включил чайник.

На отделении было время обеда. Мы съели вкусные кислые щи и разошлись по палатам. Убрались в палате и легли спать. Тихий час в нашей клинике может превратиться в два. Поэтому, когда я проснулась, настало время ужина.

В палате я и новенькая – Лана. Она постоянно плачет. Мне очень захотелось ей помочь.

Я спросила, есть ли у нее тарелка, вилка, ложка, бумага? (это стандартные вопросы для вновь поступивших). Она сказала, что тарелку не взяла, и я ей объяснила, что ничего страшного, потому что тут обязательно дадут. Она продолжала плакать. Я спросила, что у нее стряслось? Оказалось, погиб сын. Разбился на мотоцикле, и она до сих пор о нем горюет. Она уже седая, лицо покрыто рытвинами, вокруг глаз борозды морщин. Не дай Бог никому такое пережить.

Я спросила, есть ли у нее еще дети. Она кивнула и тихо сказала, что есть дочка. Я, наверное, как все, сказала:

– Ну, слава Богу.

И осеклась. Разве может один ребенок заменить другого? Очевидно, нет. Может ли он немного успокоить того, кто спрашивает? Очевидно, да. Типа «ну хоть кто-то остался».

Мы помолчали и отправились ужинать.

В пятницу у нас скучно. Заняться нечем. Только сон.

В 9 мне вкололи 2 кубика феназепама для сладкого сна. И сказали, что завтра уже уколов не будет. А жаль. После них засыпаешь, как младенец. И спишь глубоким- глубоким сном. Чувствую, что даже за эти три дня я стала спокойнее. Дружелюбнее. Но меня выводят из себя звонки с работы. Не понимаю, как можно звонить по шестнадцать раз человеку, который лежит в больнице?

Я поняла, что больше не люблю свою работу. Мой руководитель яростно нарушает личные границы. Своими поступками он напоминает, что я всего лишь винтик в системе, которую надо сохранить любой ценой.

Сегодня Виталий Станиславович спросил:

– Как у вас с выражением злости?

– Плохо! Плохо! У меня с этим, Виталий Станиславович. Могу ехать в машине и кричать.

– На кого?

– На себя, видимо…

Я возвращалась на отделение и думала, что мне хочется быть с мужчиной. С которым будет приятно общаться, и который поможет мне вернуться к нормальной жизни. Прошел ровно месяц с тех пор, как мы с Мартином в последний раз разговаривали. Это причиняло боль. Он стал таким далеким, и я перестала чувствовать его. Целый день слонялась из угла в угол и думала о нем, с перерывами на сон.

Вечером мне сделали укол феназепама. Я хотела лечь спать, но тут позвонил Глеб. И мы решили съездить за продуктами. Из-за препарата в крови я плохо соображала. Мысли путались. Вышла из клиники, не снимая бахил, и встала на проезжей части. Глеб остановился, я села в машину.

– Ты чего в бахилах? – удивленно спросил он.

– Нам сказали, что бахилы в дефиците, поэтому надо носить те, что надел при заселении.

– Ясно… Ты их хоть в машине сними…

И тут начались чудеса. В магазине мы целовались у стоек, когда выбирали мне цветы и кеды, кефир, бананы. Поцелуи продолжились, когда мы сели в машину и занялись сексом на заднем сиденье. Неожиданный секс с другом. В первый раз.

День 4

Все время хочется спать. Мы проснулись, встали, умылись, поели и снова улеглись спать. Через три часа я проснулась, но не оттого, что выспалась, а оттого, что решила, надо узнать, как там мама. Она была мной недовольна:

– Ты какая-то вялая. И ты уже взрослая девочка и сама знаешь, что делаешь…

Для меня с детства это означало: «Я на твоем месте так бы никогда не поступила».

Интересный факт, когда мы говорим: «Я бы на твоем месте», мы не пытаемся встать на место человека. Мы задаем себе вопрос: «Я бы мог так поступить?». Чаще всего, если речь идет о некрасивом поступке, то решаем: «Я бы точно поступил по-другому» и говорим об этом человеку, который оступился. А ведь когда люди совершают ошибки, они нуждаются в поддержке, а не в критике.

Мама переживает: «Поскорее бы тебя выписали». А я не решаюсь сказать ей, что пока совсем не хочу. Меня пугают эти затрепанные жизнью люди, которые с рвением решают офисные проблемы, как будто от этого зависит чья-то жизнь. Люди, которые все дальше отклоняются от своего предназначения с каждым днем, чтобы потом болеть и находить его заново.

Мама сказала, что боится, со мной случится то же самое, что и с Мариной, которая не хотела отсюда выходить и не вышла. Вдруг я здесь тоже на века приживусь. Пришлось ее успокоить, что по полису обязательного медицинского страхования оплачиваются только 50 суток. А, в связи с ремонтом, решили отпускать вообще пораньше. Тем более грядет весна, сами понимаете, много поступлений.

Я немного, как мне показалось, ее успокоила: что голос у меня не заколотый, а просто сонный, что все в порядке, я отдыхаю. Медсестры каждое утро мерят давление и спрашивают о настроении. Оно ровное. Или грустное. Или немного злобливое. Приподнятым его никак не назовешь, говоря откровенно. Нет ни спадов, ни падений. Что-то случилось или, слава Богу, не случилось – хвала всевышнему. Главное, дайте поспать.

У меня неоднозначные отношения с мамой. Она очень привлекательна. Мужчины прохода не дают. Улыбчивая, заботливая и любящая. Много лет назад, после развода с папой, она стала жить для себя.

Познакомилась с мужчиной, проводила с ним все свободное время, пока он не переехал в другую страну. Больше никто не вызвал у нее желания любить и заботиться. Мама никогда не говорит об этом, просто утверждает, что отношений больше не хочет. Из-за этого иногда мне сложно с ней.

Я очень похожа на папу: влюбчива, эмоциональна и сильно переживаю за все, что происходит в моей жизни. Иногда я делюсь с мамой переживаниями и вижу, что ей тяжело меня понять. Она удивляется моему непостоянству. Не понимает, как можно страдать и продолжать стремиться быть с мужчиной, который причиняет эти страдания. Или как можно расстаться с хорошим человеком просто потому, что его не любишь. Например, уйти от мужа. И когда я приняла это решение, она страшно огорчилась. Даже не разговаривала со мной какое-то время.

Сейчас отношения стали лучше. Я вижу и чувствую, что мама очень поддерживает меня. Но иногда требуется время, чтобы она приняла мои поступки. Согласие лечь в клинику, например.

Мысли путаются. Забываю все постоянно. Хочется спать, молчать и писать. Ничего больше делать не хочу. Все, и врачи и девочки говорят, что так у всех было, потому что мозгу отдыхать надо и спать, как следствие.

Уколы феназепама отменили. Остались только таблетки. Настроение не стало бодрым. Хочется доползти до кровати, свернуться клубочком и заснуть.

«Через несколько дней все вернется на круги своя», – сказала я себе и пошла пить кофе. Иначе снова усну.

Пока наливала кофе, выяснилось, что уже пришло время обеда. Разбудила Дашу. Даше сегодня ставили капельницу, чтобы наполнить ее витаминами и питательными веществами. Даша проспала после нее несколько часов. Я коснулась ее плеча и прошептала:

– Просыпайся, соня, пора обедать.

Даша открыла глаза и спросила:

– Что они мне вкалывают, Вика? Я постоянно хочу спать.

Я сказала, что так будет только первые три дня, а потом, когда мы выспимся, нам поменяют терапию.

Я открыла почту. И нашла одно из его первых писем.

Я, наверное, сумасшедший, но я вижу тебя повсюду :) Ты, как наваждение: ночью ты приходишь ко мне во снах, днем ты в моих мыслях… Я вижу твои искрящиеся глаза цвета молочного шоколада, светлые волосы и идеальное тело. Подвижные музыкальные пальцы с безупречным маникюром, тончайшие запястья. Я вспоминаю твой мелодичный голос, звонкий смех.

Мой маленький цветочек, я скучаю по тебе так сильно…

Я поняла, что многие трудности создаю себе сама. Вчера был месяц, как мы с Мартином не общались, прошло десять дней, как он не включал «наш» телефон, и пара дней, как больше не горит мое ухо. И мне очень захотелось напомнить о себе. Зачем?

Чтобы снова начать страдать, путать буквы и жить в состоянии сна? Нет, я достойна большего (я не имею в виду тот секс у Глеба в машине). Я имею в виду: семью, любовь, детей, любимую работу. Все как надо, без этих ненужных выяснений: кто главнее? У кого круче? И так далее.

Я понимаю свои ошибки в отношениях с мужчинами. И меня злит, что я их совершала. Ведь можно изначально принять, что родилась женщиной: созидать, заботиться, любить, хвалить, укрощать. И уважать мужчину. Его способность принимать решения, стремиться к цели, идти напролом, строить дом, сажать деревья и брать ответственность за ту, что подарит сына.

Все просто, все было известно тысячелетия назад. Но всегда находятся те, кто ломится против системы. Зачем? Если бы Господь решил создать меня мужчиной, я бы родилась мужчиной, а раз создал женщиной, то важно играть свою роль.

Сегодня после обеда мы с Дашей впервые вышли на прогулку. На улице настоящая весна. Глубокий вдох, взгляд на небо и понимание, что это и есть жизнь. Мы сделали круг почета по нашему двору, а потом решили сходить в храм. Он находится в двух шагах от клиники. Внутри благодать: красивейший иконостас, а под куполом сам Иисус Христос со священным писанием. Там очень спокойно.

Из-за огромного количества феназепама в крови, мне кажется, что я во сне наяву. И пока мы дошли до храма, набрали святой воды и заглянули в церковную лавку, силы иссякли.

Когда мы с Дашей вернулись в палату, близилось время тихого часа. Я машинально проверила телефон: от Глеба ничего, а я ему уже «родила сына». Как будто все равно, а на самом деле обидно. Ладно бы он тут скулил под дверью, а я ему такая: «Нет»! А так мне даже ему и «нет» не на что сказать.

Я знаю, что он стопроцентно появится. Потому что Глеб порядочный, и «в ответе за тех, кого приручает», а уж тем более в нашей ситуации. Поэтому я просто машинально проверяю телефон. Я тут многое делаю машинально. Это удобно. Расслабляет мозг.

Мне кажется очень далеким все, что находится за пределами больницы. Я ни по кому не скучаю и никого не хочу видеть, совсем. Наверное, только маму, потому что она уже почти буддист. Все принимает.