Код Бытия Кейз Джон
– Твой старый костюм? – рассмеялся один из мужчин. – Да на нем огромная дыра.
– Всего лишь маленькая дырочка, но этот человек не собирается нырять. Разве не так? Костюм согреет его на катере. А если он поскользнется, когда я стану его высаживать, то не обледенеет.
– Роджер прав, – произнес мужчина в бейсбольной кепке. – Чтобы убить муху, водородная бомба не нужна, так же как не нужен и классный гидрокостюм для прогулки на катере.
Они обсудили последние детали, после того как Роджер притащил из кладовки гидрокостюм и утепленное белье.
– Не шибко здорово пахнут, – сказал он, потянув носом воздух и бросая Ласситеру пару длинных кальсон. – Прошу прощения.
Джо пожал плечами и переоделся, потом скатал одежду в плотный сверток, а кожаную куртку накинул поверх гидрокостюма. Бумажник он сунул во внутренний карман куртки. И нащупал какой-то конверт.
Письмо Барези.
– Что-нибудь не так? – спросил Роджер, заметив недовольную мину Ласситера.
– Нет, – ответил он. – Постоянно забываю об одной вещи.
Засунув письмо в карман и затолкав туда же бумажник, он застегнул клапан, после этого сложил всю одежду в полиэтиленовую сумку, плотно обвязав шпагатом. Договор с Роджером предусматривал, что на остров рыбак доставит его сегодня во второй половине дня, а заберет послезавтра с утренним приливом.
– Если погода позволит, конечно. Никто не может сказать, что она сотворит на следующий день.
Ласситер понимал, что его план весьма рискованный. Вторгнуться во владения женщины, которую однажды уже преследовал маньяк. Женщины, напуганной до смерти. Но Мэри Сандерс, возможно, запомнила его на похоронах Кэти, и кроме того, он был уверен, что сумеет все объяснить. А то, что покинуть остров до возвращения Роджера будет невозможно, пожалуй, следует рассматривать как огромный плюс. Мэри Сандерс наверняка не захлопнет перед ним дверь, ей придется пустить его в дом.
Но самое главное, он не может месяц или шесть недель ждать ее возвращения на берег. Если ему удалось отыскать Мэри, то ее найдут и убийцы, а с помощью Драбовски это не займет много времени. Ласситер прошел вслед за Роджером к ангару, от которого вниз под углом шел слип, заканчивающийся деревянным плотом. Это была зимняя стоянка, как объяснил Роджер. В плохую погоду катер можно втянуть в ангар, и слип с плотом тоже. Они спустились по доскам, которые колыхались в ритме накатывающихся и отступающих волн.
– Ждите здесь, – сказал Роджер, – я быстро.
Он поднял небольшую надувную лодку, бросил на воду и погреб к сверкающему белому катеру с начертанной на корме надписью: «Иду на вы». Рыбак втянул надувную лодку в катер и поднял якорь. Через минуту с глухим урчанием заработал мотор, и катер медленно описал дугу. С привычной ловкостью Роджер подвел суденышко к плоту, поставив его так, чтобы Ласситер без труда поднялся на борт.
Кокпит был забит баллонами аквалангов, масками для подводного плавания, буями и другими предметами, о назначении которых Ласситеру оставалось только догадываться. Катер неожиданно рванул вперед, слегка накренившись. Ласситер вошел в каюту, где уже разместился Роджер, и увидел, что там работает небольшой обогреватель.
Пока они выбирались из крошечной гавани, Роджер читал своему пассажиру лекцию о ловле морских ежей.
– Опасная работа, – сказал он, – но в удачный день я могу притащить до тысячи фунтов. Ежей – не икры. За фунт мне дают примерно доллар с четвертью. Икра идет дороже.
– Но почему зимой? Ведь сейчас очень холодно, – поинтересовался Ласситер, стараясь перекричать шум двигателя. Катер уже вышел на открытую воду.
– Сейчас – сезон. С сентября по апрель. Если ловить их летом, то икра составляет лишь три процента от веса тела, а если зимой, то от десяти до пятнадцати, поэтому зимняя ловля гораздо прибыльнее.
– Значит, вы в основном охотитесь за икрой?
– Ага. За нее в основном и платят. Япошки зовут ее uni.
Ласситер наслаждался плаванием. Катер был превосходный, казалось, он просто срезает вершины волн. Кандис-Харбор за кормой уменьшился уже до размеров детской игрушки.
– Значит… она вам по вкусу?! – орал Ласситер.
– Что мне по вкусу? – кричал в ответ Роджер.
– Да эта икра!
– Ею питаться?!
– Да!
– Да ни за что, – скривив физиономию, прокричал рыбак. – Эти самые япошки… Держитесь!
Он выставил перед Ласситером руку, одновременно резко развернув катер влево. Послышался глухой удар, и палуба под ногами дрогнула.
– Чтоб тебя… – буркнул Роджер, выключил двигатель, и катер начал покачиваться на волнах.
– В чем дело? – спросил Ласситер.
– Мы напоролись на бревно.
– Откуда вы знаете?
– Когда они плавают наверху, их можно заметить. Если тонут – вообще хорошо. Но иногда, пропитавшись водой до определенной кондиции… они просто болтаются прямо под водой.
Он завел мотор и прислушался. Звук был не очень ровным.
– Похоже, мы получили зазубрину, – склонив голову, сказал Роджер. – Надеюсь, еще удастся заполировать. – Шлепнув ладонью по кожуху двигателя чуть выше зажигания и рычагов переключения скорости, он вздохнул: – Ну и дерьмо! Третий винт за последний год!
Стиснув зубы, он развернул катер, встал на нужный курс и прибавил ход. Через мгновение суденышко вновь прыгало по волнам.
– Так о чем я говорил, – закричал Роджер, – перед тем как меня так грубо прервали? – Он громко засмеялся своей шутке.
– О японцах, – подсказал Ласситер, стараясь перекрыть шум машины.
– Точно! Я хочу сказать, что они обожают то, что нравиться просто не может. Посмотрите на деревья, которые они выращивают. Деревья хотят вырасти большими, а япошки выводят их в горшках! А их сады! Груда камней! Икра морских ежей – по определению, вызывающая отвращение – всего лишь яркий пример. А ядовитая рыба, которую они лопают! Стоит приготовить ее не так, и ты покойник!
Роджер огляделся по сторонам и нахмурился.
– Похоже, шторм начнется раньше, чем мы думали. Посмотрите-ка вот на это.
Ласситер заметил, что волны стали выше. Ветер усилился, и повсюду виднелись белые барашки.
– Если погода ухудшится, я спущу вас на берег и вернусь, – сказал Роджер. – Ну и зима выдалась!
– Если высадить меня трудно…
– Никаких трудностей, – отмахнулся рыбак. – Там с подветренной стороны есть удобное место. Трудно будет нырять. Я никогда не спускаюсь под воду при такой волне. Во всяком случае, в одиночку.
Он приоткрыл ветровое стекло и высунул голову. В то же мгновение кокпит наполнился ледяным воздухом.
– Дует что надо, – сказал Роджер, втягивая голову в каюту и закрывая окно. – Как только вас высажу, сразу пойду назад. Кстати, и винт проверю.
Роджер огорчился, замолчал, достал кассету и вставил в магнитофон. Это был сборник старых мелодий, и, слушая их, рыбак поднимал и опускал плечи, пританцовывая на месте. При росте шесть футов четыре дюйма он оказался весьма пластичным танцором. Слушая, как он подпевает, Ласситер убедился, что у Роджера неплохой голос.
– Вам следовало бы петь в рок-группе! – прокричал Ласситер.
Лодка неслась, перескакивая с волны на волну, со скоростью тридцать пять – сорок узлов. Роджер улыбнулся и, махнув рукой налево, сказал:
– Сосновый остров.
Затем он присел, хлопнул в ладоши и, вращая корпусом, безо всякого смущения запел: «Стань, стань моим цыпленочком из Дикси».
Ласситер неотрывно смотрел на воду через забрызганное ветровое стекло и думал о том, что скажет Мэри при первой встрече. Скорее всего что-то вроде: «Не стреляйте!» и «Мы встречались на похоронах моей сестры».
– Герцогский остров! – заорал Роджер, указывая в море.
Ласситер молча кивнул. «Соображу на месте», – подумал он.
Началась новая песня – «Султаны свинга». Роджер похлопал Ласситера по руке в такт первого захода гитары, а затем прокричал, указывая вперед и налево:
– Сейчас слева по борту откроется Лоскутный! Видите?
Ласситер, проследив за рукой рыбака, указывающей в направлении темной массы скал, кивнул и улыбнулся. А Роджер вернулся к музыке и, подпевая Марку Кнопфлеру, прикрыл глаза, чтобы полностью отдаться любимому искусству. Это наверняка вызвало бы беспокойство Ласситера, если бы его мысли работали в нужном направлении, но он думал совсем о другом.
Слушая прекрасный, сочный бас и четкие музыкальные синкопы, Джо наслаждался моментом, глядя на себя как бы со стороны. Вот он, Джозеф Ласситер, презирая обжигающий холод, мчится по крутым волнам спасать попавшую в беду Даму. Его окружают музыка и вода. Корабль – маленькое фибергласовое чудо. Ласситер почти физически ощущал, как перед суденышком рождаются и разбегаются в обе стороны завитки белой пены. А Роджер – его прекрасный, верный, жизнерадостный спутник, отважный охотник за морскими ежами, имеющий весьма определенное мнение о японской культуре и обладающий прекрасным голосом, – твердо держит штурвал, ведя корабль к…
Стене скал.
Остров уже казался огромным, и Ласситер, обернувшись, бросил на своего спутника вопросительный взгляд, полагая, что это какая-то новая шутка. Но слова застыли у него на губах, когда он увидел лицо судоводителя. Роджер без всякого видимого результата бешено крутил штурвал.
– Проклятие! – срывающимся голосом закричал Роджер.
Он резко рванул рычаг в безуспешной попытке сбросить скорость, прежде чем катер врежется в скалы.
Последнее, что слышал Ласситер перед ударом, были слова Кнопфлера, распевающего: «В восьмой уж раз оркестр лабает Дикси…» А последнее, что успел подумать: «Как странно, что в двух песнях подряд встречается слово „Дикси“».
В следующее мгновение нос «Иду на вы» врезался в скалы. Заросшие водорослями и покрытые ракушками камни стали раздирать днище, и фиберглас исторг жалобный вопль. Ласситера бросило на опорную консоль, а кокпит развалился, засыпая его осколками стекла и обломками дерева. Со всех сторон хлынула ледяная вода.
Свет дня померк, стало темно. Вода поднималась все выше. Откуда-то из темноты появилась рука и резко дернула его вверх. Палуба под ногами заколебалась – это волна подняла катер со скал. На мгновение закон всемирного тяготения перестал действовать. Катер и весь окружающий мир словно повисли в воздухе, оказавшись в апогее разрушения и гибели, затем катер так же неожиданно с силой опустился на камни.
На этот раз голова Джо повстречалась с чем-то очень твердым. Из глаз посыпались искры, превратившиеся через мгновение в радужное зарево. Пальцы, державшие его за рукав, соскользнули, и он погрузился в воду, которая крутила и била его, причиняя боль.
Что-то произошло с головой – все звуки отдалились, исказились и стали ни на что не похожими.
На мгновение под ногами возникла твердь, но тут же исчезла. Инстинктивно Ласситер начал описывать ногами круговые движения, как при езде на велосипеде. Вода была ледяной. Леденящей. Она проникала в дыру на костюме, словно холодный кинжал. Ласситер чувствовал, как из тела выходит тепло, и понимал, что в его распоряжении всего минута, а потом он умрет, разбившись о камни, утонув и превратившись в ледышку. Эта мысль заставила его широко открыть рот. Сквозь застилающую глаза соленую воду он увидел огромный огненный оранжевый шар, из которого громко доносилось: «Мы все султаны…»
Затем перед ним возникла стена сверкающих утесов, а холод, сжав грудь, уже выдавливал из легких остатки воздуха. Вдруг ноги нащупали твердую почву. С замирающим сердцем Джо сделал шаг, а затем второй. Вода освободила его грудь, опустилась до талии, до колен, до щиколоток. Джо услышал хруст под ногами. Это галька вместе с белой флюоресцирующей пеной катилась в море, переворачивая камни у кромки воды. На мгновение он замер, а затем, оглянувшись, с ужасом увидел, как гигантская волна, подобно черному дому, поднялась над ним, закрывая небо.
Глава 36
– Мама! Мамочка! Мне кажется, он проснулся!
– Надеюсь, на сей раз ты не ошибся? – Женский голос звучал немного рассеянно, но в нем ощущалось ласковое тепло.
– Ага. И ты хочешь знать почему?
– Нет.
– Потому что… Эй! Ты сказала «нет»? – послышался смешок. – А мне, мам, кажется, что ты хочешь.
– Ну хорошо. Ты прав. Так почему же?
– Потому что его глаза хоть и закрыты, но двигаются. Очень быстро, будто прыгают.
Ласситер почувствовал слабое движение воздуха у своей щеки, сладкий аромат детского дыхания. Брэндон? Снова послышался женский голос.
– Если человек двигается, это вовсе не значит, что он проснулся. Это просто рефлекс. Возможно, во сне он услышал, как я уронила сковороду, и пошевелился.
– А что такое «рефекс»?
– Ре-флекс.
– Что это такое?
– Это когда твое тело реагирует само по себе. Ну например… если я быстро ткну пальцем в направлении твоего глаза. Ты еще не успеешь ни о чем подумать, а глаз закроется.
– А если я не поверю, что ты меня по-настоящему ткнешь, то глаз не закроется.
– Нет. Это и называется рефлексом, потому что ты ничего не можешь с ним поделать. Когда что-то движется к твоему глазу, он закрывается, чтобы избежать повреждения.
– Попробуй ткни, только понарошку.
– Дай мне сначала помыть посуду.
– О’кей. – Ребенок принялся мурлыкать какую-то мелодию.
Ласситер начал что-то припоминать: музыка, волна… Его веки затрепетали, глаза открылись, и он увидел, как отпрянуло маленькое детское личико, находившееся за мгновение до этого в футе от него.
– А-а-а! Он открыл глаза! – Ребенок радостно и в то же время испуганно захихикал: – Мама! Он проснулся!
– О, Джесси, – произнес женский голос, но теперь уже ближе, – ты так на него уставился, что…
– Не-е-а! Он посмотрел на меня. Правда!
От яркого света ломило глаза, и Ласситер смежил веки, не погрузившись на этот раз в холодное, мертвое забытье. Над самой его головой раздался женский голос:
– Джесси! Он все еще спит!
– Я подумал… наверное, это был просто рефлекс.
– Ой-ой-ой, – сказала женщина ласково. – И в кого ты у меня такой умный?
Затем она, наверное, пощекотала его или покрутила вокруг себя, так как Джесси радостно захихикал:
– Еще!
Ласситер лежал и думал: «В восьмой уж раз… В восьмой уж раз… Интересно, что уже в восьмой раз? Превратиться в ледышку… превратился в ледышку… А может быть, я уже умер?» Он широко открыл глаза.
Женщина удерживала мальчика под мышки, раскачиваясь и вращаясь. Она обернулась вокруг своей оси, затем движение замедлилось, и, вынеся сына вперед, поставила его на ноги. Ребенок хихикал, покачиваясь, видимо, ожидая, когда комната перестанет кружиться. Глаза мальчишки встретили взгляд Ласситера, и на его мордашке появилось торжествующее выражение.
– Посмотри, – сказал он.
Мама повернулась в ту сторону, куда указывал сын.
– Я же говорил.
Беспечное выражение сменилось озабоченным.
– Ты был прав, Джесси, – сказала она, – он действительно проснулся.
– Мы вас спасли, – объявил Джесси, не сводя огромных карих глаз с Ласситера. – Вы даже перестали дышать, пока мамочка не стала дуть вам в рот. Я считал – это было чрез-вы-чай-но важно. А потом вы выплюнули воду. Ваш ныряльный костюм пришлось разрезать, и мы не смогли его починить, – извиняющимся тоном закончил он. – А как вы…
Он услышал предупреждающее:
– Ш-ш-ш…
Маленькие пальчики дотронулись, а затем прошлись по его лбу.
– С вами все будет хорошо, – сказал малыш.
Ласситер слышал свое дыхание – неровное и шумное.
– Вы были без сознания, – сказала женщина. – Два дня.
Ласситер застонал.
– Чтобы дотащить вас сюда с берега, понадобилось много времени…
– Вы замерзли, – сказал Джесси. – Стали синим. А мы вас спасли.
Ласситер явственно слышал еще звук, но какой – определить не мог. Потом до него дошло. По крыше стучат капли дождя, за окном гудит ветер. Он открыл рот, но не смог произнести ни слова.
– Джесси, принеси стакан воды, – сказала женщина.
– Хорошо, – послышался веселый голосок, и малыш удалился, подпрыгивая.
Когда Джесси вернулся, женщина приподняла голову Ласситера, а мальчик поднес к его губам стакан. Джо ухитрился сделать несколько глотков, после чего в изнеможении упал на спину.
– Там был еще один человек, – прохрипел он. – Я забыл, как его зовут.
– Мы нашли только вас, – произнесла женщина, медленно качая головой.
Роджер. Его звали Роджер. «Мы все султаны…»
Неожиданно все события отчетливо всплыли в памяти, и от этой картины его тело судорожно дернулось. Кэти. Брэндон. Бепи. Священник. Так много мертвецов.
– Каллиста, – прошептал он.
Женщина вздохнула, и ее взгляд стал ледяным. Схватив Джесси, она оттащила его подальше от кровати. Долгое время Ласситер слышал лишь рев бури за окном. Когда же женщина снова заговорила, в ее голосе совершенно не было тепла. Ни на йоту.
– Кто вы такой?
Джо пришел в себя вторично, когда было уже темно. Помещение освещали две висящие на стене неяркие керосиновые лампы. Оглядевшись, Ласситер увидел, что находится в большой комнате со стенами, обшитыми сосновыми досками, опорным столбом посредине и открытыми взору стропилами под крышей. Почти всю дальнюю стену, чуть ли не в двадцати футах от кровати, занимал гигантский, сложенный из известняка камин, внутри которого стояла печурка, и за ее стеклянными дверьми плясало пламя. Женщины и мальчика не было, но откуда-то сзади доносились их тихие неразборчивые голоса.
«Мне надо встать», – подумал Ласситер и, приподнявшись на локтях, свесил ноги с кровати. Оттолкнувшись изо всех сил, он принял сидячее положение. Тело охватила слабость, за которой последовала тошнота. Когда, глубоко вздохнув, он поднялся на ноги, комната запульсировала горячими и холодными вспышками. Некоторое время Джо стоял, покачиваясь как пьяный, вышедший хлебнуть свежего воздуха. Но свежего воздуха в помещении, видимо, не оказалось; его глаза закатились, комната закружилась, и он как подкошенный рухнул на пол.
– Вы сошли с ума? – спросила Мэри, возвращая его ноги на постель. – Вы же два дня были без сознания.
– Скажите, мое лицо сильно изуродовано? – спросил Ласситер.
– Нет. – Она выпрямилась, отвела свои каштановые волосы назад и изумленно пробормотала: – Что за странный вопрос?
– Вы не поняли, я имел в виду совсем другое, – произнес он. – Я хотел… – Она оказалась еще красивее, чем он ее помнил. Это было заметно даже в мерцающем свете ламп. Ее неуверенность исчезла. Она выглядела старше, сильнее и женственнее. – Я хотел спросить… Вы меня не узнаете?
– Нет, – ответила Мэри устало и без особого любопытства. – Так кто же вы?
– Вы приезжали на похороны, – выговорил Ласситер, – в Виргинию. На похороны моей сестры и ее сына.
Она недоуменно смотрела на него.
– Кэти Ласситер, – пояснил Джо. – И Брэндон.
Брови Мэри дрогнули, и в глазах промелькнуло что-то похожее на воспоминание.
– Это случилось в ноябре. На вас тогда была шляпка с вуалью. А сами вы были блондинкой.
Теперь Ласситер видел, что она узнала его, хотя из последних сил старается скрыть это. Джо понимал, что она сейчас думает. «Он появился здесь не случайно. И это плохо».
– Вы познакомились с ней в Италии – в клинике.
– Что?! – Мэри отступила от края кровати, нервно отбросив упавшую на лицо прядь волос.
– Дело вовсе не в Каллисте Бейтс. Я нашел ваше имя в кондуите…
– Каком еще кондуите?
– В книге регистрации пансионата «Акила». Я стал искать Мэри Уильямс. И узнал, что она… это вы.
Мэри вернулась к кровати и села на край так, чтобы Джо не смог до нее дотянуться.
– Не понимаю, зачем вы отправились в клинику?
Ласситеру потребовался час, чтобы изложить все события. За это время его голос дважды срывался, и ей приходилось ходить за водой. Лампы начали чадить – в них кончился керосин, и Мэри заменила их на другие. Время от времени она поднималась, чтобы подбросить в печь дрова, а когда Ласситер закончил повествование, сказала:
– Я не поняла.
– Что именно?
– По правде говоря, ничего. С какой стати кто-то должен так поступать?
– Не знаю, – покачал головой Ласситер. – Но было восемнадцать женщин и восемнадцать детей – из них в живых остались только вы и Джесси.
Мэри пригладила волосы. Она казалась Ласситеру такой беззащитной, что ему захотелось взять ее на руки и успокоить. Но это, увы, было исключено по нескольким причинам. Помолчав немного, женщина произнесла:
– Откуда мне знать, что вы не врете?
– Вы уже меня вспомнили. Разве не так?
Мэри тряхнула головой, и ее волосы вновь упали на лицо. Затем она поднялась, и Ласситер услышал, как заскрипела дверца печи, после чего раздался глухой удар упавшего в топку полена и новый скрип – на сей раз дверца закрылась.
Ласситер следил, как огромная тень заскользила по потолку. Наконец Мэри рухнула в кресло-качалку и принялась выстукивать ногой дробь на полу. Делала она это нервно.
– Вы можете все проверить, – продолжал Ласситер. – Позвоните в пансионат, поговорите с Найджелом и Хью. Свяжитесь с Джимми Риорданом в Виргинии. Он работает в полиции Фэрфакса. Позвоните…
– У меня нет телефона, – сказала она. – И кроме того, мы с Джесси в полной безопасности. Нас здесь никто не отыщет.
– Я же отыскал!
Мэри бросила на него тревожный взгляд и поспешила сменить тему.
– Шторм утихает, – сказала она. – Утром береговая охрана выйдет на поиски. Они доставят вас на материк, и вы можете забыть об этом деле. Я хочу сказать, что все происшедшее с вашей сестрой и остальными ужасно… Я вам очень сочувствую и ценю вашу заботу, но… с нами – со мною и Джесси – все будет в полном порядке.
Ласситер вздохнул. Больше он ничего не мог сделать.
– Ну хорошо, – произнес он, – если вы не хотите позволить мне помочь вам, может быть, вы поможете мне?
– Чем? – удивилась она.
– Я затеял все это, не понимая, зачем кому-то потребовалось убивать Кэти. Я и сейчас этого не понимаю. Но… если бы я мог задать вам пару вопросов…
– О чем?
– Не знаю… Ну, например, о том, почему вы отправились в клинику Барези. Почему именно туда, а не в другое место?
Каллиста-Мэри пожала плечами.
– Да по той же причине, что и Кэти. У клиники была отличная репутация. Барези все уважали и считали отличным специалистом. Это одна из первых клиник, где начали осуществлять процедуру, которая меня интересовала. Единственный недостаток заведения заключался в том, что оно находилось за границей, но имелось и некоторое преимущество. У меня появилась возможность вернуться в Италию.
– Вернуться?
– Я жила там в детстве. Неподалеку от Генуи.
– Значит, вы жили в Италии?
– Всего лишь три года, – покачав головой, ответила Мэри. – Тетушка заболела, и если бы не это печальное обстоятельство, мне пришлось бы окончить школу в Аренцано.
– Но…
– Дядюшка занимался строительством, и думаю, делал это отлично, потому что нам приходилось жить в различных местах: Пакистане, Саудовской Аравии, здесь в разных штатах. Третий класс я окончила в Талсе, Оклахома, с пятого класса по седьмой училась в Уилмингтоне, Делавэр. Когда мы жили в Такоме, я в школу не ходила… После этого в восьмом и девятом я училась в Техасе, в Хьюстоне. Затем Италия. Там я жила дольше, чем в других местах.
– Женщина в лавке сказала, что ваши родители умерли, когда вы были совсем маленькой.
– Дядя и тетя взяли меня к себе. Вряд ли им очень хотелось, но тетка осталась моей единственной родственницей.
– Их фамилия Уильямс?
Мэри утвердительно кивнула:
– Тетя Алисия и дядя Билл.
– Они вас удочерили? Я имею в виду… юридически.
Этот вопрос почему-то рассердил ее.
– Не понимаю, какое отношение это имеет к вашей сестре?
– Это имеет отношение к вам. Если они вас удочерили – остался бумажный след в каком-нибудь суде.
– Они хотели, чтобы у меня была их фамилия. Тетя Алисия сказала, что так будет меньше путаницы. В противном случае им придется постоянно оформлять дополнительные бумаги на таможнях. – Мэри тряхнула головой и рассмеялась. – Итак, они удочерили меня не потому, что любили и хотели принять в семью, а просто так было удобнее. Меньше хлопот. – Она помолчала и, снова рассмеявшись, добавила: – Вообще-то я была не подарок.
– Это они так говорили?
– Хм-м. – Она сжала губы. – Мне не пристало жаловаться. Тете и дяде было уже за пятьдесят, и в этом возрасте им пришлось взять к себе существо, еще не доросшее до школы. Они относились ко мне неплохо.
– Почему вы сказали, что были не подарком?
– Я была ужасно возбудимым ребенком и очень застенчивым. Мои родители погибли, а незадолго до этого умер братишка. На переезды из страны в страну требовалось много времени, поэтому тетя Алисия и дядя Билл иногда меня просто не замечали. Поэтому я… не знаю, как сказать. Ушла в себя, что ли. И лишь в Саудовской Аравии я ходила в школу, где занятия велись на английском языке. Я поняла, что лучше оставаться незаметной, и очень в этом преуспела.
Ласситер бросил на нее скептический взгляд.
– По-моему, вы всегда были заметной, даже ребенком.
– Нет. Я была настоящим гадким утенком. Уши торчали, а нос казался слишком большим. Глаза, рот, одним словом, все было абсолютно непропорциональным, даже колени. Я напоминала щенка.
Ласситер рассмеялся.
– Тетя, глядя на меня, обычно качала головой и говорила: «Будем надеяться, что она это перерастет», однако в ее голосе было столько сомнения, что становилось ясно: сама она в это не верит.
Мэри засмеялась, но тут же снова стала серьезной. Выпрямившись в кресле, она задумчиво посмотрела на Ласситера и сказала:
– Полагаю, эти сведения вам ничем не помогут. Мне кажется, настало время…
– Я просто подумал, что клинике Барези присуще нечто особенное… Не знаю.