Полуденная буря Русанов Владислав

— Я здесь еще король! Вот спровадите меня в Нижний Мир — будешь командовать! — Охнул и схватился за бок. — Скоро уже, скоро… Потерпи еще чуток…

Селина бросилась к отцу:

— Батюшка, лекаря?

— К воронам твоего лекаря! Герека мне…

Слуга вошел в тот же миг. Не впервой ему было подслушивать под дверью, ожидая очередного приступа мучительной болезни у повелителя Трегетрена.

— Прошу простить, ваше высочество. — Герек решительно оттеснил плечом принцессу, пытающуюся уложить отца поудобнее на подушки. — Не поможете вы ничем. Кабы лекарство…

— Герек! Ужо я тебя…

— Молчу-молчу, ваше величество.

Постельничий наклонился и, приподняв тощие щиколотки монарха, утвердил его на ложе. Подсунул под плечи подушку.

— Селинка! — Голос Витгольда уже прерывался. — Поди сюда.

Принцесса склонилась к отцу, смешав во взгляде настороженность с надеждой.

— Слышь, твое высочество… К себе в покои! И носу не казать наружу. Живо! А твоему Валлану я ужо прием устрою. Не обрадуется… Тоже мне, жених!

Селина круто развернулась на каблучках и выбежала из опочивальни.

Глотая слезы, она быстро шагала по коридорам и лестницам замка. Понятное дело, шла в свои покои. Ослушаться отца? Об этом не могло идти и речи. Несмотря на тяжелую болезнь, Витгольд уверенной рукой держал в узде и страну, и собственную семью. И принцесса понимала: коль отец приказал выходить за Властомира, так оно и будет. Если не придумать что-либо… Но что? Что же придумать?

Вот и ее комната. Не отличающаяся особой роскошью и изыском, как, впрочем, и любая в королевском замке. Кровать, комод, столик, стул, камин. И всё. На стене — медвежья шкура. Мех густой, блестящий, темно-бурый, почти черный, с серебристой проседью. Валлан подарил. Он этого медведя сам, один на один, на рогатину взял. Эх, жаль, король Повесья — не медведь, Валлана с рогатиной в руках он близко не подпустит.

Селина упала на кровать, зарылась лицом в пушистый лисий мех покрывала.

Как же быть?

— Что, деточка, огорчил тебя батюшка-король? — послышался мягкий старушечий голос.

— Нянюшка?

— Я, деточка, я.

Кормилица, как всегда, вошла бесшумно. Теплая ладонь легла Селине на лоб, вытягивая горе и заботы, как гной из застарелой раны.

— Что, деточка, не любо? Не греют душу заботы родительские?

— Ах, нянюшка. — Принцесса ткнулась в уютные объятия, спрятала лицо на мягкой груди кормилицы. От шерстяного, крашенного листьями толокнянки платья пахло пылью, застарелым потом и сушеным донником. — Ах, нянюшка, за что меня отец так?

— Что, за Властомира не любо идти?

— А ты уже проведала?

— Так от слухов замок бурлит. Как же я — и вдруг не узнаю? — Старушка улыбнулась. — В Повесье тебя батюшка-король снаряжает…

— Не хочу, не хочу в Повесье! Не хочу за Властомира! Ненавижу его!

— А ты не торопись, не торопись, деточка. Подумай хорошенько, поразмысли. Властомир-то мужчина хоть куда. И лицом хорош, и плечами крепок, и разумом не отстал…

— И ты туда же, нянюшка. — Принцесса попыталась вырваться, но кормилица мягко удержала ее. — Не хочу за Властомира. Одного Валлана люблю.

— Оно, конечно, и Валлан тоже хорош. Я-то тебя понимаю. Но вот волю родительскую нарушить осмелишься ли?

— Я — не дворовая девка. Я — принцесса. Кейлина с нами нет. Теперь я — наследница. И корона будет моей. Не в Повесье, конским потом провонявшем, при муже-разумнике вышивать на пяльцах хочу, а королевством править. Своим собственным. Трегетреном.

— Так батюшка твой еще на костер не собрался.

— Хворает батюшка. Сколько еще протянет?

— Одному Отцу Огня Небесного то ведомо, деточка.

— Значит, нужно…

— Тише, деточка, тише. — Пухлые пальцы легли поперек губ Селины. — Не спеши. Семь раз отмерь, один — отрежь. Подумай, поразмысли. Вспомни сказки да предания, какие я тебе сказывала. Вспомни, чему учила я тебя, чему вразумляла. А уж потом…

До форта Турий Рог оставалось всего полдня пути. Хочешь не хочешь, а к вечеру по-всякому доберешься. Поэтому Хродгар не гнал людей, не заставлял тянуть жилы, выкладываясь на марше. К чему? Возможно, парням еще предстоит вволю повоевать. Времена-то нынче неспокойные. То с остроухими войну затеяли короли наши пресветлые, то соседи-арданы внутреннюю свару учинили.

Хродгар вступил в поход за Ауд Мор в войске Витгольда уже полусотенником копейщиков. Как-никак двадцать четыре года без малого отдано армии. Другие за втрое меньший срок до капитанов, пятисотников, дорастали. Так то ж благородные господа — по десятку имен предков на память перечислят. А отец Хродгара начинал оруженосцем. Его молодость в самый раз пришлась на войны с Повесьем. Ох и оттаскали друг дружку тогда за вихры трегетренцы с веселинами. Веселое времечко было, но многим баронам кровушкой отхаркнулось. Непростое это дело — бородачей бить. Они сами кого хочешь поучат уму разуму.

Взять, к примеру, последнюю войну. Остроушью. Арданам дружины Эохо Бекха так наклали, что те только за Ауд Мором опомнились. И обозы побросали, и раненых оставляли нелюдям на растерзание. А спервоначала-то как резво взялись. Больше Экхардова войска никто замков сидовских не попалил. А вот веселины нет, не побежали. Вместе с недавними противниками трейгами слитно стояли на поле близ Кровавой Лощины. Хоть и диковато многим уроженцам западной части Трегетрена было видеть рядом с собой, на одной и той же стороне, мужиков с заплетенными на висках косичками, вместе строй держали. Насмерть. Потому и устояли.

Так вот. Отец Хродгара умудрился отличиться то ли в бою, то ли в мелкой стычке. Барона, коему он служил, кто-то с коня ссадил — шлемом о кочку. Благородный и впал в беспамятство. А оруженосец не удрал сломя голову, а остался над ним стоять. Свой меч сломал, принялся баронской железякой отмахиваться. Четверых веселинов положил. А что? Крепок был старик в молодости. Он и на шестом десятке оленя-трехлетка запросто на плечи кидал. Да и Хродгар в него пошел. Храбрый оруженосец получил копьем в бок, шестопером вскользь, хвала Отцу Огня Небесного, по затылку, а мелких порезов да ушибов и не считал никто, но барона отстоял. За что и шпоры рыцарские вскорости получил.

Шпоры эти дали ему возможность спокойно доживать век в том самом замке, в котором службу начинал, но уже не на подхвате — принеси, подай, почухай, — а обучая хозяйских отпрысков верховой езде и умению со всяким-разным оружием обращаться. А сыну его, когда тот родился, подрос да малость пообтерся, помогли в войско Витгольда поступить. К копейщикам. Вначале десятником. Для простолюдина это был бы предел мечтаний, но сыновья рыцарей с таких должностей только начинают. Потом полусотенником. Война с остроухими, короткая, кровавая и жестокая, сделала Хродгара сотником. Слишком много командиров погибали под метким выстрелами сидовских арбалетов; находили смерть, напоровшись на засаду мстителей наподобие отряда бешеной Мак Кехты.

Теперь его поставили во главе одного из отрядов, отправленных королем на границу с Ард'э'Клуэном. Полсотни копейщиков, полсотни лучников. Новобранцы, выученные по мишеням стрелять да соломенные чучела тыкать копьями. Но среди них чудом затесалось и десятка два ветеранов, прошедших не одну пограничную стычку и всю последнюю войну. А кто в последней войне выжил, нынче дорогого стоит. На них Хродгар рассчитывал в первую очередь, если дело дойдет до войны с северным соседом. А дойти может запросто.

Вот ведь как короли рассуждают. Витек Железный Кулак с Экхардом рассорился. С ныне покойным Экхардом, Первым. Да и с сыночком его не стал мириться. Горд Витек, ой как горд. Ни за что не простит королевской семье, что дочкой его побрезговали, пренебрегли наследницей тала Ихэрен. А тал, надо сказать, у Витека могучий. Никак не слабее Восточной марки Трегетрена. А то и посильнее. Леса, изобильные дичью, распаханные луга, дающие добрый урожай ржи и проса, богатые рудой отроги Железных гор на западе края — всё это несло талу богатство и процветание, а его талуну — уверенность в завтрашнем дне. Выдав дочь хоть за вдового Экхарда, хоть за его по молодости лет еще не женатого сынка, Хардвара, ныне ставшего королем, Витек стал бы вторым человеком в Ард'э'Клуэне, а со временем и первым, может быть.

Видно, о том и Экхард подумал, коль отослал девку назад к батюшке. Добро, если девку. Впрочем, на такое оскорбление ихэренского талуна даже король не пошел бы. Наверняка пальцем не притронулся.

Так или иначе, а грызня в соседнем королевстве здорово сыграла на руку Витгольду. Трегетренский монарх живо смекнул, что к чему. Витек заявил об отсоединении тала от Ард'э'Клуэна? Замечательно! Чем слабее арданы, тем легче им навязать свое мнение, склонить к выгодному союзу, а то и продиктовать волю, если приспеет нужда. Объявил Экхард войну супротив мятежного владетеля? Просто великолепно! Как ни крути, ард'э'клуэнское войско посильнее будет, чем ихэренское. Покочевряжится Витек Железный Кулак и поползет на брюхе просить подмоги. К кому? Да к Витгольду. К кому же еще? И Трегетрен поможет. За милую душу. Но в обмен на вассальную присягу. А Ихэрен — это почти восемьдесят лиг с севера на юг и около пятидесяти с запада на восток. Рожь, просо, конопля, кожи туров, мясо, железо, медь, древесный уголь. Мастеровые, крестьяне, воины, торговцы. Не говоря уже о том, что с левого, ихэренского, берега Аен Махи видно Фан-Белл, как на ладошке.

Вот и усилил Витгольд пограничные форты. А барон Гебер пока с Витеком поговорит по душам. Он на такие дела мастак. Заладится у него с ихэренским талуном, отряды, приданные фортовым гарнизонам, пойдут на подмогу Витеку. Не заладится — оседлают все тракты, ведущие через границу. Окажется тогда Железный Кулак между молотом и наковальней, а в королевских кузнях еще и не такие кулаки плющили.

От размышлений Хродгара отвлек запыхавшийся паренек-лучник. Бегом бежал, чтоб успеть донесение командиру передать. Льняные вихры, простоватое совсем детское лицо, — в расшибалочку ему играть, а не со смертью тягаться. Сотник его вспомнил. Рябчик. Прозвище прилепил молодому воину Берк Прищуренный. Но тем не менее паренек службу знал отменно. Шутка сказать, единственный десятник в отряде Хродгара не из стариков.

За десяток шагов до командира Рябчик перешел на шаг, за три — остановился, отсалютовал.

— Дозволь доложить, господин сотник?

Щеки парня полыхали маками. Не поймешь, то ли взопрел от бега, то ли от гордости и усердия.

— Давай, — махнул рукой Хродгар. — Чего там?

— Конный отряд. Десятка четыре.

— К нам идут?

— Теперь к нам.

— Как так?

— Они вроде как мимо направлялись, а после к нам завернули.

Сотник вскочил, отряхнул штаны:

— Что за одежа?

— Не видать пока.

— Ладно. Десятники, ко мне!

Десятники собрались бегом. Хродгар и команду закончить не успел, а младшие командиры уже застыли перед с ним, вытянувшись как положено. Худощавый Дыг. Седой, словно болотный лунь, Ногар. Низенький, кривоногий Прыщ. И другие…

— Так. Копейщики, щитоносцы — первая линия. Лучники — вторая. Без команды не стрелять. Десяток Прыща подводы охраняет.

Десятники отсалютовали, развернулись выполнять. Все, кроме Рябчика.

— Господин сотник, — молодой лучник переступил с ноги на ногу, — дозвольте обратиться.

— Что там еще? — грозно встопорщил усы Хродгар.

— Мой бежит.

— Какой такой — «твой»?

— Я Ферга поставил следить за конными. Если чего — бежать докладывать.

— Это он, что ли?

— Так точно. Он. Бежит.

— Чо-то рожа сильно довольная… — Ферг, с трудом переводя дух, выпалил:

— Наши!

Опомнился, исправил оплошность:

— Виноват. Дозвольте доложить, господин сотник?

— Докладывай.

— Наши.

— Конники?

— Так точно. Конники.

— Как узнал?

— Накидки петельщиков. Со знаком Огня. И командир ихний…

— Что, лысый? — Хродгар ощутил удивительное волнение. Будто к заветной тайне прикоснулся.

— Так точно. Лысый. Здоровый…

— Валлан! — воскликнул командир, но отменять распоряжение о встрече незваных гостей не спешил.

Хитро прищурившись, он наблюдал, как копейщики составили плотный строй — первый ряд с продолговатыми прямоугольными щитами, копья выставлены на уровне живота; второй — без щитов, копья просунуты над плечами первого, против всадников. Так лесной еж, вступая в схватку с гадюкой, надвигает на лоб игольчатую челку — попробуй подступись. Лучники выстроились на расстоянии десятка шагов за спинами второго ряда копейщиков. Этим плотный строй не нужен. Стоя плечом к плечу, быстро не постреляешь. Каждый воткнул перед собой в упругий дерн по десятку стрел. Замерли, наложив стрелы на тетиву, но не натягивая оружие прежде времени. Самый опытный из десятников, Ногар, скоблил ноготь большого пыльца лезвием кинжала. Белесую стружку, легкую, почти невесомую, подхватывал ветер, унося вправо-назад.

— Поправка — лево два пальца! — выкрикнул Ногар.

Остальные десятники подхватили его слова и понесли вдоль строя.

Хродгар наблюдал, как неторопливо рысящие всадники придержали коней, перевели на шаг за полет стрелы до ощетинившегося строя. Некоторые перебросили из-за спин легкие арбалеты.

Вперед вырвался немолодой петельщик на караковом — красивом на загляденье — жеребце. Две нашивки на рукаве пониже веревочного аксельбанта — полусотенник. Если бы Хродгар имел дело с полусотенником лучников или копейщиков, он бы без сомнения дождался приближающегося воина на месте. Гвардейцы — другое дело. Их полусотенник равен армейскому сотнику. А особая грация посадки и шрам на щеке, ставший заметным с двух десятков шагов, не дали возможности ошибиться — к трегетренцам ехал Лабон. Правая рука Валлана. Человек весьма опасный и влиятельный, несмотря на невысокий чин. Да чины Лабон попросту презирал. Служил не за страх, а за совесть.

Сотник вышел из строя вперед, раздвинув широкими плечами изготовившихся к отражению атаки бойцов.

— Никак Хродгар? — вопрос, больше похожий на утверждение.

Им приходилось сталкиваться. И во время войны, и в мирное время. Дружбы меж собой сын выбившегося в рьщари оруженосца и сын углежога с южных склонов Железных гор не заводили, но и неприязни друг к другу не испытывали.

— Я, Лабон, я.

— Так что ж вы нас, ровно остроухих, сталью встречаете. Али не признал?

Хродгар ухмыльнулся:

— Признал. А и моим олухам поупражняться не помешает. Кто угодно мог быть.

Лабон потер костяшками пальцев шрам.

— Ну, всё? Поупражнялись?

— Поупражнялись.

Полусотенник обернулся к своим и пронзительно свистнул. Аж конь присел. Хотя уж Лабонов конь к таким звукам должен привыкнуть давно.

— Отбой! — крикнул и Хродгар. — По делам.

Достаточно слаженно для молодых бойцов строй распался на десятки, и воины вернулись к прерванной работе по обустройству лагеря.

Петельщики приблизились, спешились и ловко, как могут только опытные путешественники, взялись за свой бивак.

Хродгар, сопровождаемый Лабоном, подошел к соскочившему с коня Валлану. Отсалютовал. Доложил:

— Господин капитан, сотник Хродгар. Имею в отряде полста копейщиков, полста лучников, пять подвод провианта. Следую в форт Турий Рог на усиление гарнизона.

Командир петельщиков по давней привычке играл пальцами на рукояти секиры, но слова сотника воспринял благожелательно и даже похвалил за слаженность действий и ровный строй. Потом спросил:

— Что в Трегетройме слышно, сотник? — Хродгар пожал плечами:

— Я человек маленький. Что мог слышать? Дозволь к моему костру пригласить, господин барон. Когда твои еще сготовят чего? А у меня каша с салом.

— С салом, говоришь? Ну, пошли.

Они пошли через лагерь к костру, где ординарец Хродгара уже разложил небольшой походный столик. Ветераны, узнавшие Валлана, кивали одобрительно. Молодняк глядел раскрыв рты, словно на пришельца из дедовских преданий. Еще бы! За самой Мак Кехтой гонялся. И, коли возвращается, догнал, стало быть. У сотника и у самого язык чесался спросить, что да как. Но негоже седому ветерану, прошедшему не одно сражение, вести себя как мальчишка. Да и не ровня он Валлану, барону Берсану, чтоб с расспросами лезть.

Проходя мимо привязанного к колышкам пленника, Валлан обронил невзначай:

— Кто таков?

— Ардан, — пожал плечами Хродгар. — Из лесных молодцев. Вчерась словили.

— Что ардан, и так видать. Да и рожа разбойничья. Чего до сих пор на сук не вздернули?

— А говорливый потому как. Он мне много чего порассказал. — Сотник словно бы оправдывался за излишнюю мягкость. — Да и это… Он вроде как сам к нам пришел.

— Да ну? — удивился Лабон, а Валлан даже оглянулся на огненно рыжего невысокого ардана, чьи запястья и щиколотки охватывали ременные петли, привязанные к забитым в землю кольям. — Чего ж растянул, коли он сам припожаловал?

— А стрыгай его ведает, брешет или правду говорит? Может, заманить нас хочет?

— Куда заманить-то?

— А он треплет языком, будто большая шайка по соседству обретается. Будто деревню неподалеку ограбить удумали.

— А что ж барон местный? — буркнул капитан петельщиков. — Жиром зарос? Или с какого конца за меч браться забыл?

— А вроде как нет тута барона. Вроде как погиб в последнюю войну. И наследников не нашлось. А по указу его величества, короля Витгольда, такие деревни в государственную казну отходят. Сюда вроде как и управляющего уже прислали — подать собирать, за порядком следить. С ним человек пять-шесть стражников, да только они не сила, чтоб лесных молодцев отпугнуть.

Они пришли.

Сотник усадил Валлана на свой стул, а сам, как и Лабон, умостился на чурбаке. Ординарец заметушился, наполняя деревянные миски густой, горячей, пахнущей дымком, шкварками и жареным луком кашей.

— Так что в столице-то делается? — повторил вопрос петельщик.

— Да стоит поманеньку. — Хродгар знаком приказал притащить заветный бочонок с пивом. — Что ей сделается?

— Как здоровье короля?

— Да всё мучается. Малость полегчало, а потом опять скрутило, чуть на костер не отправился.

— Слышал, послы из Ард'э'Клуэна были.

— Про то не ведаю. А от Властомира посольство и ныне торчит. Сам Зимогляд, дядька королевский.

— Это правильно, — кивнул Валлан, зачерпывая полную ложку. — Нам посол солидный нужен. А о чем договаривается?

Хродгар замялся.

— Что молчишь? Неужели слухов никаких?

— Да есть слухи, господин барон. Только…

— Что «только»?

— Говорят, Зимогляд принцессу Селину, ее высочество, за Властомира сватает.

Валлан дернул щекой и отложил ложку. Словно обжегся кашей.

Лабон глянул на небо и ляпнул:

— Денек-то сегодня погожий какой…

И тут только Хродгар понял, какую сморозил глупость. Об отношениях наследницы трегетренского престола и капитана гвардии не ведал только слепой или глухой. Или, лучше сказать, слепой и глухой. Правда, трепанувшийся о них вслух рисковал остаться немым до конца дней. Это в лучшем случае.

«Эх, коготь кикиморы в глаз всем этим веселинам! — подумал сотник. — Всю жизнь от них спасу нет. Так хорошо начиналось…»

А в голос сказал:

— Так его величество еще не сказали последнего слова…

— Ага, ага, — покивал Лабон. Валлан молчал.

Ароматная, тающая во рту каша сразу показалась Хродгару преснее ржаной мякины — только козам впрок, да и то с голодухи весенней. Он еще раз попытался загладить оплошность:

— Так мы уже того… Дней восемь как из столицы ушли. Может, и прогнал его величество бородача…

— А что ты юлишь тут? — Тяжелый взгляд Валлана вперился Хродгару в переносье. — Ровно остроухий на горячей решетке. Мне какое дело до Зимогляда?

— Да я что, я ничего… Так, к слову пришлось.

— Вот и не лезь не в свое дело. За своей сотней следи лучше.

— Понял, господин барон. — Хродгар проглотил обиду. — Виноват. Покорнейше прошу простить.

Он замер, опустив глаза, с ложкой в правой руке и краюхой хлеба в другой. Ординарец стоял неподалеку — ни жив ни мертв. Думал, должно быть: «Попал сотник под раздачу, глядишь и мне ни за что достанется».

Перестал жевать Валлан. Один только Лабон как ни чем не бывало уписывал за обе щеки, загребая уже по дну миски.

— Ух, хороша каша! — подмигнул он Хродгару.

— Так, довольно! — Капитан петельщиков поставил свою миску на землю, у сапога. — Тащи, сотник, своего пленника. Сейчас разберемся, врет или правду говорит. А ты, Лабон, мигом дуй за чародеем. Одна нога здесь, а другая там. Живо!

— Слушаюсь, господин барон.

— Как прикажешь, командир.

Сотник копейщиков оказался порасторопнее, чем Лабон. А может, просто до лагеря петельщиков добираться было дальше, чем до растянутого разбойника?

Так или иначе, Квартул еще не подошел, а Валлан уже угрюмо рассматривал ярко-рыжего, как червонное золото, ардана.

— Как кличут?

Разбойник преступил с ноги на ногу:

— Вырвиглазом.

— Что за собачья кличка! — возмутился Хродгар. Валлан бросил на него тяжелый взгляд, в момент отбив всякую охоту вмешиваться.

— Хорошее прозвище. Ну, и сколько глаз ты вырвал?

Лесной молодец молчал.

— Я спрашиваю, сколько глаз вырвал? Или ты сильно большая шишка, чтоб со мной говорить?

— Да уж вырвал…

— То-то. Знаешь, кто я?

— Догадался ужо.

— Тогда знаешь, что меня не злить лучше.

— Знаю… Ужо…

— Что за шайка? Сколько мечей, луков? На конях?

— Сказывал же…

— Эх, сотник Хродгар, — сокрушенно покачал головой петельщик. — А не дать ему плетей? Больно нагло держится.

— Прикажете десятника покликать? — подтянулся Хродгар.

— Веселинские дезертиры, — вдруг бойко затараторил Вырвиглаз. — Десятка три. Кто их считает? Лук при каждом. Мечей десятка полтора. Да справно с мечом только один может…

— Кто таков?

— А, трегетренец. Прибился в конце жнивца. Видать, из благородных.

— Из благородных? А что ж в шайку полез?

— А его не больно спрашивали. Небось рад по уши, что мешок с головы сняли. У таких, как ты, отбили.

— Чего-чего? — Капитан петельщиков нахмурился. — У кого отбили?

— А везли его шестеро с такими вот веревками. — Вырвиглаз хотел ткнуть в аксельбант Валлана, но руки связаны, и он просто мотнул головой. — Мы их стрелами потыкали. А он Бессону глянулся.

— Где дело было? — вполголоса проговорил подошедший Квартул, расслышав лишь две последние фразы разбойника.

— А в Восточной марке… — Вырвиглаз начал говорить и замолк, сообразив, что его не слушают.

Чародей и Валлан смотрели друг на друга.

— Не может быть, — прошептал петельщик.

— А почему не может? — сквозь зубы отвечал жрец. — Сразу надо было…

— Тихо, — капитан предостерегающе приложил палец к губам и погромче добавил: — Сотник Хродгар, можешь идти. Мы его сами допросим. Лабон, готовь железо.

— Что ты надумал? — удивленно спросил Квартул, когда копейщик ушел, оставив их вчетвером.

— А чего тут думать? Сейчас пятки припалим — он ровно бурокрылка запоет. Не остановишь, — ответил вместо капитана Лабон.

— Что за чушь?! — возмутился жрец. — Он наврет вам с три короба!

— И не такие правду говорили.

— А как ты проверишь? Тут просчетов допускать нельзя. И так уже… — Квартул махнул рукой. И вдруг взял петельщика за рукав: — Я его проверю.

— Чего? Каким таким манером? — хмыкнул Лабон.

— Я могу войти в его сознание. Взять его память и сделать ее своей.

— Вы, чародеи, и вправду так можете? — уставился на него Валлан.

— Можем. Отцы-Примулы не очень разрешают об этом говорить. Но сейчас не до того. Мы теперь одной веревкою связаны.

— Ну, брат-чародей, я тебя всё больше и больше уважаю, — вполне серьезно проговорил Валлан. — Скоро бояться начну.

Лабон расхохотался над шуткой командира, запрокинув голову и обнажая пожелтевшие от курева, но крепкие зубы.

Вырвиглаз сделал отчаянную попытку удрать — толкнул полусотенника плечом, прыгнул в сторону, но покатился, сбитый ловкой подножкой. Лабон хоть и смеялся, а не зевал. Никогда.

— Я тебе! — прижал он беглеца коленом к земле.

— Может, ему ноги сперва обрубить? — задумчиво произнес Валлан и потянулся за секирой.

— Нет! Нет, нет, не надо! — зачастил ардан.