Полуденная буря Русанов Владислав
— Перестань, — поморщился Квартул в адрес Валлана. — Тебе надо, чтоб он с ума сошел прежде времени?
— А что, тогда не получится?
— Да откуда ж я знаю? Чтоб наверняка ответить, нужно опыт поставить. И лучше не один… — Жрец вытащил из маленькой сумочки-кошеля, висящего на поясе, хрустальный шарик, затем второй.
— Ладно, — осклабился капитан. — Помощь нужна?
— Подержите его. Просто подержите. — Ладони чародея потянулись к моментально схваченному за плечи разбойнику.
— Что, и без амулетов обойдешься?
— Обойдусь. Тут силы заемной не надо. Много не надо. Мне шариков хватит.
Квартул вздохнул и плотно прижал хрустальные шарики к вискам Вырвиглаза. Тот дернулся, забился в руках петельщиков, а потом закатил глаза и замер.
Серебряные блики призрачным одеянием разукрасили резные листья дубов-исполинов. Превратили в седую шкуру матерого волка-одинца шелковистую мураву у перекрученных тугими узлами корней…
На освещенном участке тропы появился всадник.
Простоватое, нахмуренное лицо… Неспешно рысящий конь… Темный плащ, рукав кольчужной рубахи…
Второй… Коричневые табарды с пламенем Трегетрена. Веревочные аксельбанты…
Третий всадник. С мешком на голове.
А потом ударили стрелы. Заржали кони. Упали с седел утыканные оперенными древками люди.
Кроме одного!
Меч полутораручник взлетел над замотанной мешковиной головой пленника, но не достал. Потому что человек без лица выслал коня вперед в отчаянном прыжке.
Прыгнул с ветки могучий веселин — косая сажень в плечах, борода до глаз. Петельщик отмахнулся раз, другой. Разбойник упал, но в спину смельчаку-гвардейцу уже вонзилась стрела.
— Что там? — нетерпеливо спросил Валлан.
— Не мешай, собьешь. — Квартул дернул плечом.
Освобожденный сидел под деревом, втягивая полной грудью ночной воздух и угрюмо глядя перед собой в одну точку. Мешок с его головы, понятное дело, сняли.
— Как звать-то тебя, паря? — Ни словечка в ответ.
— Слышишь меня, что ли? — Молчание.
— Дать бы ему по ребрам, — это Вырвиглаз, не запуганный, не обмякший, а наглый, с длинным ножом в руке. — Гонору-то поубавится!
Короткая схватка. И вот уже рыжий ардан скулит в палой листве, баюкая сломанное предплечье…
— Ай верно! Будешь Живоломом! — Новонареченный пожал плечами. Живоломом так Живоломом…
Чародей оттолкнул от себя голову лесного молодца. Сунул шарики в мешочек. Брезгливо вытер ладони об одежду.
— Ну?
— Он. Я его узнал. Живой, значит.
— Проклятие! — Валлан бросил пленного, выпрямился во весь рост. — Вот оно как вышло! Живой!
— И что делать теперь будем? — Чародей потеребил губу.
— Что делать? — Петельщик сжал кулаки. — Исправлять ошибки. Хродгар! Сотник Хродгар!
Командир отряда подбежал рысцой, придерживая колотящийся о ногу меч:
— Слушаю, господин барон!
— Давай два десятка лучников, десяток копейщиков. И бить шайку.
— Не мало? Я бы всей силой ударил.
— Ты бы ударил? Ты как шел в Турий Рог, так и пойдешь… — отмахнулся Валлан. — Лабон!
— Здесь, командир!
— Берешь десяток наших. Кого хочешь. Хоть всех самых лучших. Понял?
— Понял, командир!
— Берешь людей сотника — три десятка. И чтоб ни один лесной молодец не ушел. Понял?
— Так точно, понял.
— А голову одного ты мне в мешке привезешь.
— Энто которого? Я ж не чародей. В башке у ардана не копался.
— Вот этот червяк покажет. — Квартул несильно пнул по ребрам еще не пришедшего в себя ардана. — У него счет к нему есть.
— А ты проследи, чтоб наверняка. Понял меня? — веско прибавил капитан
— Понял, понял. Когда выходим?
— А если рябяты поели, прямо сейчас. Он покажет.
— Не сбрешет? Не подосланный?
— Не подосланный, — улыбнулся жрец. — У него все резоны тебе помогать имеются.
— А мы в Трегетройм. — Валлан снова посуровел. — Пора веселинам показать, кто с честной сталью знается, а кто только бороду горазд по ветру полоскать.
Глава 4
Бессон почесал затылок:
— Что за название дурацкое? Щучий Плес.
— А волк его знает, — пожал плечами Крыжак. — Может, рыбка клюет знатно?
— А по мне, так не Щучий, а Сучий Плес. Не глянется деревня. Ну никак не глянется. Так бы петуха красного и подпустил.
— Окстись, Бессон. Ты ж не остроух какой — лють над безвинными тешить. — Крыжак потрепал коня по шее, поправил прядку гривы, выбивающуюся из-под потника.
Третий всадник, застывший на пологом пригорке, молчал. Думал о чем-то своем. Каштановая борода отросла на зависть даже веселинам. Нестриженые и давно не чесанные кудри удерживались от падения на глаза широкой вышитой лентой, сложенной вдвое, — на манер арданских воинов. Жители Повесья предпочитали заплетать на висках косички. Трейги стриглись коротко. Самая распространенная прическа как у благородных воителей, так и у поселян-землепашцев — под горшок.
Парень, прозванный Живоломом, сочетал во внешности приметы всех трех народов, населявших Север материка. Масть трейговская — темная, борода веселинская — пониже ключиц, повязка на голове — арданская. С виду — наемник наемником, перекати-поле бесприютное, привыкший силу рук и клинок за звонкую монету продавать тому, кто дороже предложит. Вот только башка варила у него вовсе не как у простого наемника. И местность вдоль трейговской стороны Ауд Мора он знал прекрасно. Так что уже к яблочнику Бессон понял — обходиться без Живолома ватага не сможет никак. Ну ни под каким видом.
— Что молчишь-то? — буркнул главарь лесных молодцев задумавшемуся парню.
— А что болтать попусту? Деревня как деревня. Не бедная. Можно сказать, богатая. Гляди. Вон трактир. Не иначе как для купцов, в Ард'э'Клуэн путь держащих, построен. Значит, выгоду поселяне имеют с него, и немалую. Фураж, людской харч… А вон глянь, чуток правее — кузня. Тоже не в каждой деревеньке ее построят. Телеги чинить, коней ковать. Нет, деревня богатая.
— Сказать хочешь, разживемся? — осклабился светлобородый, коренастый Крыжак.
— Тебе на жизнь мало? — вскинул бровь Живолом.
— Не, ну… — замялся веселин.
— Фураж возьмем, харч людям возьмем, — сказал, как отрезал, парень, — а больше не вздумай. Мало селян утесняют?
— Ты что-то сильно о землепашцах печешься, — хохотнул Бессон. — Мы ж всё-таки разбойники, лесные молодцы. Нам убивать и грабить полагается.
— А оно тебе надо? Убивать и грабить? Корову зарезать можно и сожрать, а можно доить. Так ведь? — Живолом улыбался во весь рот. — Да что я тебе рассказываю? Ты ж, Бессон, сам хвастался — по понятиям живешь, лишнего зла не творишь.
— Верно, — кивнул главарь. — Ни к чему зло плодить. Пускай его богатеи плодят — им не привыкать. Но деревня эта мне не нравится.
И три пары глаз всадников вновь принялись обшаривать расстелившуюся перед ними деревеньку. Щучий Плес имел форму широкой подковы — левое крыло следовало вдоль бегущего рядом с опушкой тракта, а правое спускалось к самому краю заливного луга у реки. Внутри подковы укрывались огороды, обнесенные невысокими плетнями, и выгон. Однако ни коров, ни овец что-то не наблюдалось. Не бегала меж домами и птица, не сновали ребятишки. Тихой и безлюдной выглядела деревенька Щучий Плес — полтора десятка домишек, трактир и кузня. Только над крышей небольшого, чисто беленного трактира вился слабенький столбик дыма.
— Поразбежались, что ли? — рассуждал вслух Бессон. — Может, их кто предупредил?
— Об нас, что ли? — протянул Крыжак.
— Об нас, об нас.
— А кто? Вырвиглаз, что ли? Этот мог, сука арданская.
— Думаешь, ему делать нечего больше, как вперед нас по тракту бежать и селян будоражить?
— А то?
— Да нет, он уже к Фан-Беллу подгребает грязными пятками.
— Зря ты так людям веришь, Бессон, — заметил светлобородый Крыжак. — Люди, они хуже волков встречаются.
— Верно. Бывают хуже волков, — процедил сквозь зубы Живолом. — Только, если Вырвиглаз надумает на нас кого навести, он не к поселянам побежит, а в баронский замок или форт какой.
— Точно, — согласился Бессон. — Ближайший форт далеко ли?
— Турий Рог. Полдня езды верхом, — откликнулся трейг.
— Мог поспеть?
— Мог.
— Значится, мог навести ищеек на наш след?
— Не мог.
— Это еще почему?
— Конницы у них нету, в Турьем Роге. Лучники да копейщики. Пехом не поспеют так быстро. Разве что к вечеру. А где мы к вечеру будем?
— Во-во! Ищи ветра в поле! — усмехнулся Крыжак. Бессон снова почесал затылок, глянул прямо в глаза Живолому:
— И откуда ты на мою голову такой умник выискался? Ну всё знаешь! И про форты, и про замки баронские… Да, скажи, друг разлюбезный мой, местного барона замок далече отсель? Али нет?
— Пару дней как мимо ехали.
— К нему Вырвиглаз заскочить мог?
— Мог. Только не попрет барон в одиночку против твоей силы, Бессон. В заднице у него не кругло. Вот если б двое-трое объединились, тогда — да, тогда наши дела плохи.
— Не, ну откудова ты все знаешь? — Главарь ватаги пристукнул кулаком по коленке. — Слушай! А, часом, ты не того… Не твоего папаши замок проезжали?
— Я ж тебе говорил, не баронский я сын.
— Ясно дело, — подначил тут же Крыжак, — самое малое, графский. Оттого и знает всё. Кто у нас местный граф?
— Тебе не всё едино? — отмахнулся трейг.
— Как так — всё едино? Любопытство меня прет. Можешь ты мое сердце болящее успокоить ответом?
— Гляди, за лишнее любопытство без носа можно остаться, как та баба из сказки.
— Ну вот. Он уже и обиделся. Ровно королевна. Из такой же сказки. — Бессон поудобнее перехватил ременный повод уздечки. — Скажи, кто граф. Без подначки спрашиваю.
— Ага, без подначки. А после поллуны зубы скалить будете.
— Не буду. Конем клянусь.
— Что ж мы, нелюди? — поддержал главаря Крыжак. — Али арданы какие?
— А ну вас. Ведь не отвязнете всё едино. — Живолом махнул рукой. — Грейн Седьмой, на черненом щите шестнадцать серебряных копейных наконечников.
— Не, ну откудова ты все знаешь? — Бессон не смеялся, не до смеху в самом-то деле. — Вроде как за ручку с ними со всеми.
— Я ж говорил тебе. Наемник я. То у одного послужу, то у другого. Вот и запомнил всех.
— Молодой ты для наемника. Не, мечом ты машешь — мама не горюй. Тут и спорить не о чем. Каждый барон, да что там барон, каждый граф тебя в своей дружине с дорогой душой примет. Да я не о том. Не успел бы ты у многих послужить. Молодой еще.
— Так и про то я тебе говорил. Война-то сидская всех перемешала. И графов, и баронов. И наемников. Думаешь, откуда я того барона из Восходной марки знаю? Красная рыба на щите. Всё оттудова. С войны. Я при графе Палене в дружине состоял. Слышал про такого? Коннетабль. Над всем войском старший.
— Чудные вы, трейги, — удивился в который раз Бессон. — У нас король над всеми войсками старший. Как же иначе быть может? Раз король, значит, первый боец.
Живолом хмыкнул:
— Видал я вашего Властомира. Как он пятками от Мак Дабхты с Мак Кехтой нарезал.
— И как же ты мог это видеть, наемник? — насупился Бессон.
Крыжак тоже обиделся за родного повесского владыку и пробурчал под нос что-то в адрес всех трейгов вместе взятых, а в адрес болтающего бескостным языком соседа — отдельно.
— Вот, уже обиделись, — покачал головой Живолом. — Просто вас, веселинов, до расстройства довести. Сами первые начали. Или нет? А видел Властомира потому, как в том отряде был, что его отбивал. Не подоспели б петельщики трегетренские, здоровущий курган насыпать в Весеграде пришлось бы.
— Ну, уел, уел, — примирительно пробормотал вожак. — Когда б не трейги, победили бы остроухие у Кровавой Лощины? К этому ведешь?
— Да нет. С чего бы. Вместе бились. Я к тому веду, что наш король вперед в бою не лезет, грудь под бельты да под дротики не подставляет. Коннетабль на то поставлен, чтоб войска в бой вести. А король на войне тоже не последний человек. И обоз, и тыл на нем… А случись так, что коннетабля порешат, — король может сам командовать, пока нового не назначит. Вот и выгода.
— Ото ж ваш король накомандовал, — съехидничал Крыжак. — В телеге на сене.
— Пускай и на сене, да петельщикам его у остроухих отбивать не пришлось.
— Во! И петельщиков вспомнил, не к ночи будь помянуты. Ты их сильно любишь?
— Не за что мне их любить, — нахмурился трейг, — только я честно вам говорил — сам в петельщиках состоял. Недолго.
— Да помню-помню. — Бессон еще раз пристально вгляделся в притулившиеся в низинке под холмом домики. — При случае замолвишь словечко за меня перед Валланом.
— Вот этим клинком, — Живолом прикоснулся к торчащей над правым плечом рукоятке полутораручного меча, — я с ним говорить буду. Так что на словечко не рассчитывай.
Крыжак захохотал. Улыбнулся и Бессон.
— Что ты там еще углядел? — умерил его веселье Живолом.
— А что мне глядеть? Я так думаю: в деревне засады нет.
— Согласен. Негде там отряд спрятать.
— Не, ну десяток по овинам рассовать можно, — снова затеребил бороду Крыжак.
— Десятка я не боюсь. — Бессон снова стал серьезен. — Пущай сунутся — так перья и полетят. Большого отряда не спрячешь.
— Верно, — поддержал трейг. — Если кто и удумает на нас ударить, то на броде.
Он показал пальцем туда, где тракт, обогнув поселение, сбегал по пологому берегу и нырял в реку. Мостов в этих краях не наводили — накладно поддерживать в исправном состоянии. Всё больше бродами пользовались.
На противоположном берегу дорога уходила под полог леса. Между опушкой и водой — не больше половины выстрела из доброго лука.
— Толковый командир, — продолжил Живолом, — сделает засаду в лесу. Сразу за бродом. Когда мы растянемся — кто в воде еще, кто уже на берегу — ударит. Сперва из луков, а потом конницей. Сбросит назад в реку и разделает, как цыплят.
— Из луков, потом конницей, — повторил веселин. — Ты никак армии целой ждешь по свою душу?
— А кто его знает? Только я, если бы хотел шайку изничтожить, так бы поступил.
Бессон тряхнул слегка поседелым чубом:
— А ведь прав ты, закусай тебя стрыгай! Вот за то ты и дорог мне. Дороже казны остроушьего короля.
— Эохо Бекх его зовут.
— Да хоть Козел, Козлов сын — мне всё едино! В лесу ждать будут? А вот хрена им лысого!
— Да погоди ты. Я ж так, разговор поддержать, сказал. Может, и нет там никого, и не предупреждал деревню никто.
— Ага, не предупреждал! А что затихарились-то так?
— А может, у них понос кровавый разгулялся? — встрял Крыжак. — И сидят по кустам, выглянуть некогда.
— Тьфу на тебя! «Понос»! Молчал бы уж да за конями следил.
— А у меня что, Бессон, кони неухоженные?
— Да ладно, — отмахнулся вожак. — Ухоженные.
— Нет, ты уж погляди! Бока лоснятся, гривы-хвосты по волоску разобраны! И это в походе, не на зимнике!
— Добрые у тебя кони, — успокоил веселина Живолом. — Не кипятись. Кто ж спорит? Сам следишь и другим спуску не даешь.
— А то!
— Только у моего подкова на левой передней разболталась.
— Ну, я ж тебе не коваль! Какой ублюдок, козлом целованный, придумал в лесу коней ковать! Кому оно надо!
— Так из-под петельщика конь, — напомнил Бессон.
— Во, петельщики! Волки б их маму нюхали! У них разве ж понятия про коней?
— Да ладно тебе, — попытался утихомирить Крыжака Живолом. — Я так, к слову сказал.
— А вот не надо мне про коней к слову говорить! Видишь кузню?
— Ну, вижу.
— Войдем в деревню, перво-наперво дуй туда. Кузнец твоему горю поможет.
— Вот и я, братки, думаю, — прервал Бессон, — не пора нам, часом, в деревню-то? А то простоим тут на эгиле, как три дуба на распутье, до вечера.
— И правда, пора, — легко согласился трейг. — только ты Гуляйку пошли сперва на разведку. А то вы одно тут напридумывали, а они сотню дружинников в сене зароют. Будет как в песенке: а мы не ждали вас, а вы приперлися.
Крыжак даже крякнул. Как-то так получилось, что последних дней жнивца жизненно важные вопросы тактики и стратегии решал в ватаге не Бессон, а молодой, отбитый у петельщиков, трейг. И никто, включая вожака, не возражал. Даже наоборот. Удача, девка ветренная и вся себе на уме, теперь так и липла к лесным злодцам. Гуляйка, широкоплечий лупоглазый парень с мягкой, чуть тронутой рыжинкой бородой, выслушал распоряжения вожака и лихо поднял буланого в галоп. Стремительно пронесшись по тракту, он ворвался на тесную площадь — не площадь, пустырь перед харчевней. Осадил коня, да так, что тот аж заржал, приседая на задние ноги.
— От выпендрежник! — улыбнулся Бессон. — А как в седле сидит. А, трейг? Вашим такое не снилось, верно?
Живолом пожал плечами, наблюдая за притихшими домишками:
— Мало ты наших видел.
Буланый с Гуляйкой на хребте приплясывающим шагом, бочком подвинулся к трактиру. Лесной молодец грянул кулаком в ставень.
— Если засада есть, то сейчас обнаружат себя, — пробормотал трейг. — Или не обнаружат совсем.
— То есть как? — не понял Бессон.
— Пока нас резать не начнут, — пояснил Живолом.
— А! Оно верно. Оно так.
Гуляйка тем временем что-то прокричал. Ветер сносил слова…
— Грозится петуха подпустить, — почесал шею Крыжак.
Угроза сразу возымела действие. На пороге трактира возникла коренастая фигура в расшитом переднике. Надо думать, хозяин. Торопливо поклонившись, трактирщик попытался вновь юркнуть в темную утробу постройки, но лупоглазый веселин ловко оттеснил его пританцовывающим скакуном, склонился с седла, о чем-то спрашивая.
Поселянин энергично закивал. Потом замахал руками, показывая то направо в сторону холма, где стояли разбойники, то на брод и высящуюся за ним зеленую громаду леса.
— Толкует что-то, — продолжал пояснять Крыжак. Будто в его словах кто-то нуждался.
Бессон с Живоломом даже не обратили на него внимания, пристально наблюдая за разведчиком.
А Гуляйка, отпустив трактирщика, привстал в стременах и вовсю замахал сдернутой с головы шапкой.
— Чисто. Поехали, — облегченно вздохнул Бессон.
— Поехали! — Крыжак развернулся к толпящимся у подножия холма вокруг четырех груженых подвод всадникам.
Уже въехав в деревню, Живолом понял, что обманулся первоначальной тишиной. Поселение не покинуто. Просто жители здорово кем-то напуганы и так попрятались, что впору с собаками искать. К слову сказать, собаки у поселян тоже оказались ученые. И не добром и ласкою, а горьким опытом. Издали на всадников не брехали, не рисовались на видном месте. Только рычали настороженно из-за плетней. Еще бы! Край пограничный. Войны всего с десяток лет как утихли. А мелких стычек и по сей день в избытке. Ни солдаты-наемники, ни бродяги-разбойники псов не жаловали. На клацающие у стремени или конских бабок зубы реагировали схоже — стрелой или арбалетным бельтом в бок. Потому и выучились собаки без нужды нa глаза всяким-разным находникам не лезть. Хоть и тварь лохматая и о четырех ногах, а понятия не меньшe, чем у иного двуногого. А может, и больше. Но жизнь в деревушке со странным названием Щучий Плес была. Опытный слух лесного молодца различал то здесь, то там квохтанье запертых кур. Глухо и сдавленно промычала корова. Добро еще, что мешок буренке на морду не натянули трусоватые землеробы. Кое-где в щели неплотно притворенного ставня мелькал любопытный детский глаз или настороженный женский.
Жизнь была. Но тщательно скрывала свое присутствие.
Разбойники спешились у трактирной вывески — три длинные полосатые рыбины приоткрыли зубастые пасти. Телеги составили тут же. Рядком, не распрягая коней.
— Где этот байбак жирный? — Бессон кивком указал на дверь харчевни. — Тащи его сюда. Разговор есть.
Гуляйка нырнул во чрево трактира и вернулся почти в сей же момент. Видать, затравленно озирающийся хозяин уже не прятался, а подслушивал под дверью. «Жирный байбак» оказался на деле мосластым мужичком средних лет со сломанным носом и глубокими залысинами на вспотевшем черепе. Он подобострастно кланялся, но глядел исподлобья без малейшего намека на смирение. Бывший солдат? Или выслужившийся баронский дружинник…
— Собирай народ, — скомандовал Бессон поселянину. — Говорить буду.
Веселины тем временем потянулись к колодезному «журавлю» — поить лошадей.
— Тебя как кличут? — Живолом придержал трактирщика за рукав.
— Сденом. Сденом Кривоносом.
Сломанный в двух местах угреватый нос красноречиво подтверждал правильность прозвища.
— Копейщик? Лучник?
— Копейщик. Три нашивки за ранения.
— Здесь служил?
— Здеся, а где же еще?
— Ладно, Сден. Передай людям — сундуки потрошить и насильничать не будем. За фураж и харчи расплатимся. Понял?
Трактирщик глянул ошалело, мотнул головой:
— Понял. Передам.
Живолом хмыкнул ему вслед, отвернулся, распуская подпругу под брюхом темно-гнедого коня.
— Экий ты добрый, — ухмыльнулся вожак. — Селян не забижаешь. А мы ж всё-таки разбойники.
— Ну, так и что?
— Не, ну если мы разбойники, мы грабить должны? Нет, ты ответь мне. Должны али нет?
— Наверное, должны.
— Так что ж ты ведешь себя ровно граф какой на прогулке?
— А тебе над слабыми покуражиться восхотелось, а? — Парень склонил щеку к плечу. — Найдем сборщика подати королевского, я ему первый кровь пущу и мошну вытрясу.
— Ага, найдешь ты его! — подвинулся к ним Крыжак. — Коли и был, так теперь ищи-свищи. С казной вместе.
— Я не про то, — отмахнулся Бессон. — Мне обидно, что я, лесной молодец, землепашцам платить должен. Вот объясни мне…
— Успокойся. — Трейг посуровел. — Обеднеешь, если пару локтей сукна за мешок муки отдашь?
— Что мне тряпки! Я ж не барахольщик!