Вспомнить все: Моя невероятно правдивая история Шварценеггер Арнольд

Рут, сидевшая рядом с Марией, поморщилась. «О господи, — сказала она, — эту шутку я слышу уже в тысячный раз».

Затем Берл подсел к нам, и мы замечательно провели время. Расставаясь, он сказал:

— Нам нужно чаще встречаться.

— Вы абсолютно правы! — согласился я.

Мы встретились в кафе «Рома» в Беверли-Хиллс, и это заведение стало нашим излюбленным местом. Мы часто обедали там, и я познакомился с друзьями Милтона: Сидом Сезаром, Родни Денджерфилдом и Милтом Розеном, автором многих острот. А еще я приходил в гости к Берлам домой, мы с Милтоном курили сигары, и я засыпал его расспросами про комедии.

Берл возглавлял клуб «Фрайарс» в Беверли-Хиллс, который он основал в 1947 году вместе с другими комедийными актерами Джимми Дюрантом и Джорджем Джесселом. Клуб находился в переулке между бульварами Уилшир и Санта-Моника, в белом здании, снаружи похожем на бункер, однако внутри были очень уютный ресторан и ночной клуб. Я заходил туда раз-два в месяц, пообедать или поужинать, или по случаю какого-нибудь события. Во «Фрайерсе» проводились неплохие матчи по боксу, и еще клуб славился капустниками, которые устраивали в нем разные знаменитостей. Однако Милтону было уже под восемьдесят, и чувствовалось, что клуб не поспевает в ногу со временем.

Но Милтон со своими приятелями так крепко держал «Фрайарс» в своих руках, что новому поколению комедийных актеров дорога туда была закрыта. Эдди Мерфи, Стив Мартин, Дэнни Де Вито и Робин Уильямс иногда заглядывали сюда, и по их невеселым лицам отчетливо читались их мысли: «Кто эти старые пердуны? Я смогу отмочить такую шутку, что их просто сдует отсюда».

Но я не был комедийным актером и не сравнивал себя с Берлом и его друзьями. Больше того, меня с детства приучили уважать старших. Для меня такой заслуженный ветеран, как Милтон, по-прежнему был окружен ореолом славы, несмотря на то что его золотые дни остались в прошлом. Должно быть, ему самому приходилось очень непросто: человек, провозглашенный в свое время «Мистером Телевидение», звезда первой величины в Лас-Вегасе и на Бродвее, вдруг оказался стиснут стенами клуба «Фрайарс». Однако Милтон несмотря ни на что по-прежнему стремился брать все представление на себя, поскольку по-прежнему жаждал внимания, — ведь именно ради этого он и стал комедийным актером.

Я обнаружил, что все эти легенды комедий могут поддерживать нормальный разговор, но только случается это крайне редко. Вот мы сидим с Милтоном в клубе и говорим об обыденных вещах, как будто это кафе «Рома», но тут появляется Робин Уильямс или Родни Денджерфилд в пестрых шортах, и это словно становится сигналом. Если я оказывался вместе с этими людьми там, где можно было рассчитывать хоть на какую-то зрительскую аудиторию, начиналось сплошное сумасшествие: острота за остротой, подколка за подколкой, все подшучивают над всеми. Но самым смешным было то, что многие актеры-комики приводили с собой своих жен, обычных домохозяек. Те закатывали глаза, слушая то, что откалывали их мужья. Буквально чувствовалось, как они мысленно восклицали: «О господи, ну вот, все начинается сначала!» Однако вслух они говорили: «О, ну же, сколько еще раз ты будешь повторять эту шутку?» Что было хуже всего, старые комики терпеть этого не могли.

Завсегдатаи клуба «Фрайарс» не видели во мне комика. Я нравился им как человек, они хорошо относились к фильмам с моим участием и считали, что у меня есть определенная способность к простым, незатейливым шуткам на нейтральные, безопасные темы. Они также знали, что я их уважаю и восхищаюсь их талантом. Тут все было в порядке. Каждый человек должен трезво оценивать свой потенциал. Скажем, если по десятибалльной шкале Милтон Берл получал десятку, я мог рассчитывать только где-нибудь баллов на пять. Очевидно, что его потенциал как комедийного актера был значительно выше моего, хотя, возможно, в чем-то другом все обстояло наоборот. Так, трудно представить себе Милтона Берла героем боевика.

Однако проблема заключается в том, как раскрыть свой потенциал на все сто процентов. Я считал, что мне пришло время расширить свои горизонты в кино и попробовать себя в комедии, на время забыв обо всем остальном. Однако я также понимал, что комедия — это очень сложная штука. Особенно верно это было в отношении меня, выходца из Европы, поскольку я не всегда понимал американский юмор; к тому же ритмика и интонация моих фраз бывала кривобокой. И вот теперь, вращаясь в мире старых комиков, я получил возможность понять лучше, что к чему. Я обнаружил, что мне нравится бывать в обществе веселых и смешных людей, постоянно ищущих, как сказать что-нибудь неожиданное, — хотя в конце концов я привык к шуткам Милтона насчет того, что сиськи у меня больше, чем у моей подруги.

Милтон стал моим наставником в мире комедии. Он подбадривал меня словами: «Быть смешным тебе с твоим акцентом вдвое круче, чем быть смешным мне. От меня ждут хохм!» Милтон научил меня многому: как рассказать шутку, придерживая до поры до времени юмор и не делая слишком большой упор на ключевой фразе. Я спрашивал у него, как подбирать шутки, чтобы разряжать чересчур серьезную ситуацию, причем чтобы юмор при этом казался органичным. Я выяснил, что комик на сцене может вообще не беспокоиться о связности своего выступления. Сначала ему нужно посмеяться над тем, о чем говорится в выпусках новостей, как это делает Джей Лино. Затем он выбирает несколько человек из зала и работает с ними, не забывая подшучивать над самим собой, расплачиваясь за то, что смеется над другими.

Милтон очень подробно объяснял, как правильно расставлять паузы.

— Став звездой, актер получает множество всевозможных наград, среди которых есть и такие, которые не имеют для него никакой цены, — говорил он. — Однако все равно приходится произносить ответную речь. И вот что нужно делать. Ты говоришь: «Я уже получил много наград, но эта… для меня…» — тут нужно изобразить прилив эмоций, сделать вид, будто тебя душат слезы, — «но эта… для меня… самая… последняя!» Понимаешь? Ты притворился, будто расчувствовался, и направил зрителей в другую сторону!

Берл сам писал свои миниатюры — «Шоу Милтона Берла» было одной из самых популярных передач на заре телевидения, — однако при том он славился тем, что воровал у кого ни попадя. Джека Бенни однажды обвинили в том, что он украл шутку у Берла, на что Джек ответил: «Когда берешь шутку у Милтона Берла, это не воровство, а возвращение украденного».

Во мне Берла больше всего раздражало то, что я никогда не знал чувства меры. Как-то раз он помогал мне готовиться к капустнику, на который не мог пойти сам. В данном случае объектом насмешек предстояло стать мне, и Милтон советовал мне, как отвечать, когда настанет мой черед. «Не гори, а только тлей», — сказал он, напоминая мне старое правило капустников. Я не придал значения его словам. Одна из шуток, предложенных Милтоном, была обращена к комику Генри Янгмену (прославившемуся своей миниатюрой «Пожалуйста, забирайте мою жену!»): «У него проблемы с избыточным весом. Однако на самом деле у него проблемы не с избыточным весом, а с мочеиспусканием. Ему приходится носить в себе целое озеро Лейк-Мид».

Во время капустника, когда пришел мой черед говорить, я указал на Генри и сказал:

— Посмотрите на этого жирного борова! Однако на самом деле он не жирный. У него пролемы с мочеиспусканием…

Друзья Милтона по клубу «Фрайарс» знали, что он занимается со мной. На следующий день они позвонили ему и обрушились с криками: «Как ты мог посоветовать Арнольду назвать Генри жирным боровом?» Милтон сказал, что я должен позвонить всем оскорбленным членам клуба и извиниться перед ними. «Я подумал, что если выйду за рамки того, что написано на карточке, будет смешнее, — объяснил я. — Но теперь я вижу, что не имел права так поступать. Извините».

Увидев какого-нибудь великого исполнителя, я сразу же начинаю мечтать. Как было бы классно быть такой рок-звездой, как Брюс Спрингстин! Как было бы классно, как Рональд Рейган, произнести речь перед ста тысячами слушателей, которые встретили бы ее восторженными овациями! Как было бы классно полчаса заставлять непрерывно хохотать весь зал, как это делает Эдди Мерфи! Возможно, все дело объясняется тем, что я по гороскопу Лев: во мне живет исполнитель, жаждущий постоянно находиться в центре внимания.

Вот и теперь, общаясь с Милтоном Берлом, я говорил себе: «Возможно, до его уровня я так никогда и не поднимусь, но если бы я смог чему-нибудь у него научиться…» Сколько раз в жизни приходится провозглашать тосты? Сколько раз приходится произносить речь, посвященную какому-нибудь благому делу, например, здоровому образу жизни? Или выступать на пресс-конференции на кинофестивале?

Когда речь идет о боевиках, эта проблема кое-как решается. Половина критиков сразу же говорит: «Я ненавижу боевики. Я люблю мелодрамы. Я предпочитаю такие фильмы, на которые можно сходить всей семьей. Этот парень просто убивает всех подряд, это видят дети, и потом они выходят на улицы и начинают убивать людей». И хороший способ выделиться заключается в том, чтобы начать с чего-нибудь обезоруживающего и смешного. Этим ты произведешь приятное впечатление, и тебя будут слушать более охотно.

Всякий раз, смотря комедию, будь то «Дом животных», «Охотники за привидениями» или «Сверкающие седла», я не мог избавиться от мысли: «Я тоже смог бы!» Но никто не предлагал мне такие роли, и не имело смысла упрямо настаивать: «Следующим фильмом обязательно должна стать комедия!» Я еще не полностью исчерпал себя в боевиках. И если я намеревался в обозримом будущем заняться комедиями, мне была нужна группа поддержки.

Проблема разрешилась сама собой в 1986 году, в горнолыжной гостинице в Сноумэсс-Виледж, недалеко от Аспена, штат Колорадо. Как-то вечером мы с Марией сидели у камина вместе с Айвеном Райтманом и Робином Уильямсом и их женами. Мы с Робином травили истории про горные лыжи и шутили по поводу того, кто с кем спит в Аспене. Айвен был в роли хозяина. К тому времени он поставил «Зверинец», а также «Охотников за привидениями» и «Орлов юриспруденции». Мне очень хотелось работать с ним, поэтому я прибегнул ко всем премудростям комического искусства, которым меня научил Милтон Берл. Мой план принес результаты. К концу вечера Айвен уже задумчиво посматривал на меня.

— Знаешь, — сказал он, — в тебе есть какая-то наивность, которую я никогда не наблюдал на экране, а также определенное чувство юмора. Думаю, Голливуд хочет вечно держать тебя в тесных рамках героя боевиков, но было бы очень любопытно взглянуть, как ты будешь смотреться в роли сильного парня, обладающего наивностью.

Когда мы вернулись из Аспена, я позвонил Айвену и предложил разработать что-нибудь совместно. Он согласился. Затем попросил пятерых сценаристов предложить свои идеи относительно комедии с моим участием и прислал мне все пять двухстраничных набросков с кратким описанием сюжета и героя. От четырех мы отказались быстро, но пятый — о непохожих близнецах, появившихся на свет вследствие неудачного научного эксперимента по созданию идеального человека — показался нам весьма приличным. Джулиус Бенедикт, герой Арнольда, которому достались все хорошие гены, практически совершенен в физическом плане, но очень наивен. Он принимается за поиски своего брата Винсента, мелкого мошенника, и оба попадают в разные комические ситуации. Мы согласились, что предложенное автором сценария название «Эксперимент» не подходит, учитывая мое немецкое происхождение, поэтому проект был переименован в «Близнецы». И с этого момента все влюбились в будущий фильм.

Мне пришла в голову мысль пригласить на роль Винсента Дэнни Де Вито, поскольку я, случайно встретившись с его агентом, вдруг подумал, как это будет смешно, если близнецы будут так не похожи друг на друга в физическом плане. Эта мысль всем понравилась. Айвен переговорил с Дэнни, и тому эта мысль также в целом понравилась, хотя у него были кое-какие сомнения. «Отлично, внешне это будет просто умора: мы с Арнольдом близнецы, — сказал он. — Но как поддержать эту тему?» Дэнни предпочитал, чтобы все было разложено по полочкам. Вот как начался этот проект.

Из Айвена, меня и Дэнни получилась любопытная команда. Мать Айвена прошла через нацистский концентрационный лагерь Освенцим, отец участвовал в Сопротивлении; после войны они эмигрировали из Чехословакии. Подобно многим детям тех, кто пережил холокост, Айвен обладал неукротимой энергией, и к этому у него добавлялся талант постановщика и режиссера комедий. Дэнни и в жизни оказался таким же весельчаком, каким был на экране, и работать с ним было одно удовольствие. Несмотря на огромный успех в кино и на телевидении, Дэнни нисколько не похож на сумасшедшую голливудскую личность. Он ездит на обычных машинах, у него замечательная семья, он ведет нормальный образ жизни. И у него очень четко обстоит дело с финансами.

То, что мы все трое были в бизнесе трезвыми реалистами, позволило нам добавить к истории Голливуда одну маленькую главу. Мы понимали, что продать «Близнецов» нормальным способом будет трудно. Теоретически киностудии должны были ухватиться за эту идею обеими руками: достаточно было просто представить меня и Дэнни Де Вито вместе на афише. Однако в действительности три очень «дорогих» человека предлагали нечто непонятное. Если заплатить каждому из нас его обычный гонорар, бюджет получится таким раздутым, что на него не согласится ни одна студия. Но в то же время никто из нас не хотел соглашаться урезать свои запросы, поскольку это могло отрицательно сказаться на будущих контрактах.

Поэтому когда мы обратились к Тому Поллоку, главе «Юниверсал», мы предложили снять «Близнецов» вообще без гонорара. Бесплатно. «Я гарантирую, что фильм станет хитом, поскольку к нему имеют отношение Айвен и Дэнни, — сказал я. — Но я понимаю, что во мне вы видите только героев боевиков. Я еще ни разу не снимался в комедиях и являюсь величиной неизвестной. С чего вам рисковать? Так и не платите нам ничего до тех пор, пока мы не покажем, чего стоим». Мы хотели только долю фильма: процент от кассовых сборов, от продаж и аренды видеокассет, от показов на борту авиалайнеров и так далее. В Голливуде это называется «черной дверью».

Том был настолько уверен в успехе фильма, что сказал нам: «Я предпочел бы вам заплатить». Но к тому времени я, Айвен и Дэнни уже успели привязаться к нашей мысли. «Деньги нам не нужны, — сказали мы. — Никто из нас не испытывает недостатка в деньгах. Так что давайте разделим риск».

В конце концов было заключено соглашение, по которому мы втроем получали 37,5 процента всех доходов от фильма. Причем это были настоящие 37,5 процента, не разбавленные, без всяких фокусов, какими славится бухгалтерия кино. Между собой мы эти проценты разделили в соответствии с тем, что каждый из нас заработал за свой последний фильм. Поскольку я за «Бегущего человека» получил больше всех, мне досталось почти двадцать процентов. А дальше арифметика была простой: если «Близнецы» будут иметь средний успех и принесут, скажем, пятьдесят миллионов долларов, в мой карман попадет почти десять.

Том Поллок прекрасно понимал, какими выгодными для нас могут получиться эти условия. Но он не хотел, чтобы мы обратились в другую студию, где нам предложили бы еще больше. К тому же, если мы заработаем деньги, «Юниверсал» также заработает много денег. Том отнесся ко всему с большим юмором. Мы сидели у него в кабинете, и когда договор был подписан, он встал и театральным жестом вывенул карманы. «Отлично, — сказал он. — А теперь я согнусь пополам. Валяйте, можете забирать у меня все, а если вам захочется, можете еще и трахнуть меня в зад». Эти слова стали в кинобизнесе легендарными. Все рассмеялись. Затем Том добавил: «По-моему, это отличная сделка. Принимаемся за работу!»

Я даже представить себе не мог, какое удовольствие могут доставлять съемки, когда ты не облеплен с ног до головы ледяной грязью и тебя не избивают механические змеи. Мы снимали «Близнецов» в первых месяцах 1988 года в Лос-Анджелесе, в штатах Нью-Мексико и Орегон. Мне приходилось выполнять перед камерой то, что я до того никогда не делал. Я танцевал вальс. Я пел. Я исполнял роль тридцатипятилетнего девственника, которого соблазняет очаровательная девушка (ее играла Келли Престон, жена Джона Траволты; работать с ней было одно удовольствие). Я в полной мере прикоснулся к тому, что Айвен называл моей наивной стороной.

Дэнни Де Вито показал себя великолепным комедийным актером. Он не вставлял смешные реплики, не хохмил, — перед камерой такое не проходит. Вместо этого он мастерски подстраивался под любую ситуацию. Дэнни использовал глаза, голос, движения тела, создавая комический эффект буквально из ничего. Он прекрасно знал, что получается у него лучше всего, что больше всего нравится в нем зрителям, что будет вызывать смех. Он знал, какие именно реплики ему нужно произносить, и мы постоянно обращались к авторам сценария, доводя до совершенства те или иные сцены и диалоги. А как партнеру на съемочной площадке Дэнни не было равных! Он курил сигары. Он готовил дня нас спагетти каждую неделю, а то и по два раза в неделю. Он варил замечательный кофе, всегда имел бутылочку анисового ликера и был готов пропустить стаканчик до или после обеда.

С самого начала у нас с ним сложились замечательные отношения. Его герой, мошенник Винсент, постоянно пытался обвести моего Джулиуса вокруг пальца. Он уже облапошил стольких людей, и вот теперь он собирался облапошить меня. И я в роли Джулиуса был для него легкой добычей, однако у меня все же хватало ума разобраться в ситуации и найти из нее выход. Мне требовалось сыграть своего героя в точности таким, каким он был описан в сценарии: наивным, сильным, умным, образованным, чувственным, владеющим десятком иностранных языков.

По сравнению с героем боевиков быть комедийной звездой значительно проще. Все репетиции были направлены на то, чтобы изменить мой внутренний ритм. Мне нужно было избавиться от суровых взглядов, от жестких складок на лице, от властного, механического голоса. Больше никаких монотонных реплик в духе Терминатора. Я должен был полностью избавиться от всего, чему выучился во время съемок боевиков. Вместо этого мне пришлось смягчить все. Я произносил фразы более нежно, так, чтобы слова перетекали одно в другое, и сопровождал их мягкими взглядами и плавными движениями головы. В начале фильма есть эпизод, когда бандит быстро подъезжает на мотоцикле к Джулиусу и пытается вырвать у него чемоданчик. Но Джулиус не выпускает чемоданчик, и бандит падает. Я должен был сыграть эту сцену, не выказывая гнев или напряжение, — для Джулиуса совершенно естественно держать свой чемоданчик, и он с рождения обладает огромной силой, поэтому ему не составляет никакого труда удержать чемоданчик в руке. Он вовсе не пытается свалить бандита. Больше того, он обеспокоен, как бы тот не ушибся, и спешит ему помочь!

Комических моментов было хоть отбавляй. Мы чувствовали, что фильм будет иметь грандиозный успех. Концепция близнецов, являющихся полной противоположностью друг друга, полностью оправдала себя, и на съемочной площадке непрерывно звучал смех. Каждый вечер мы просматривали отснятый материал, и актеры и рабочие сцены, видевшие, как мы проигрывали какой-нибудь эпизод четыре, пять или даже шесть дублей, все равно хохотали до упаду, наблюдая все на экране.

Сначала мы снимали в Лос-Анджелесе, затем перебрались в пустыню неподалеку от Санта-Фе, штат Нью-Мексико. Куда бы мы ни приезжали, к нам спешили гости, поскольку быстро распространились слухи о том, какое веселье царит у нас на съемках. Однажды к нам заглянул Клинт Иствуд. Мы как раз снимали эпизод, в котором я пою. Джулиус летит в самолете и впервые в жизни слушает в наушниках рок-н-ролл. Он начинает подпевать хиту пятидесятых годов Yakety Yak в исполнении группы «Коустерс», не подозревая о том, что его слышат остальные пассажиры. Это был мой певческий дебют в кино, и давайте скажем просто, что я не Фрэнк Синатра. Потом Клинт хитро сказал: «А я и не догадывался, что у тебя такой талант». В обычной жизни я пою исключительно в конце вечеринки, когда хочу, чтобы гости поскорее разошлись.

Одной из расхожих шуток на съемках было: «Никогда не заводите с Арнольдом разговор о политике». Не то чтобы я выходил из себя; просто если меня спрашивали, я начинал пространные рассуждения о вице-президенте Джордже Буше. Приближалась президентская кампания, подошло время первичных выборов, и Буш боролся с сенатором от Канзаса Бобом Доулом и евангелистом Пэтом Робертсоном за то, чтобы его выдвинули кандидатом от Республиканской партии. Остальные члены съемочной группы поголовно были демократами, поэтому смысл шутки был в том, что если я начну говорить о политике, они выйдут из себя, и это омрачит царящее на съемках солнечное настроение.

Во время съемок «Близнецов» действительно произошло одно событие, которое омрачило мое солнечное настроение, хотя оно никак не было связано с кино и с американской политикой. В феврале лондонская бульварная газета «Ньюс оф зе уорлд» опубликовала на первой полосе статью обо мне, озаглавленную «Нацистские тайны голливудской звезды». Нападкам подвергся и я, однако главный удар был нанесен по моему отцу. В статье утверждалось, что он был членом нацистской партии, служил в СС и отправлял в концентрационные лагеря гомосексуалистов и евреев. Меня же называли «тайным почитателем» Гитлера и обвиняли в том, что я участвую в неонацистском движении и придерживаюсь «ярых нацистских и антисемитских взглядов».

Обыкновенно я просто не обращаю внимания на критику, однако мне еще никогда не предъявляли таких серьезных обвинений. Я почувствовал, что должен ответить. Посоветовавшись с адвокатами, я первым делом позвонил владельцу газеты Руперту Мердоку, с которым как-то встречался в Аспене, и объяснил ему, что эта статья от начала до конца сплошная ложь.

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы не печатали ее в Америке, — сказал я. — И еще я был бы очень признателен, если бы газета опубликовала опровержение и извинилась бы передо мной. И на этом все закончилось бы. Информация была ошибочной, а ошибки случаются у всех.

— Ну, — ответил Мердок, — а вот мои люди говорят, что они провели очень тщательное расследование. И все, что напечатано в статье, правда. А в этом случае, по-моему, никто не должен перед вами извиняться. Ну а пока что я обещаю вам, что здесь эта статья опубликована не будет.

— Я вовсе не ставлю вам в укор все то, что вы печатаете в своих изданиях, — настаивал я. — Однако хочу обратить ваше внимание на то, что происходит несправедливость. Пожалуйста, разберитесь с этим.

Мердок сдержал свое слово: этот материал так и не был опубликован в американских изданиях и не появился в принадлежащей ему телевизионной сети «Фокс». Однако никаких других последствий не было. И в то время как мои адвокаты отправили в редакцию «Ньюс оф зе уорлд» официальное письмо с требованием провести расследование, другие журналисты начали задавать мне вопросы.

Я оказался в очень неуютном положении. Я знал, что весь материал про меня — ложь; но что можно было сказать про обвинения в адрес моего отца? Я считал, что они также не соответствуют действительности, однако что было известно мне на самом деле? Дома мы почти не говорили о Второй мировой войне. Если честно, я ничего не знал.

Поэтому я решил связаться со своим другом раввином Марвином Хайером из центра Симона Визенталя.

— Мне нужна ваша помощь, — сказал я. — Я знаю, что у вас есть отлаженная система выслеживания военных преступников. Не могли бы вы проверить прошлое моего отца? Я хочу знать, состоял ли он членом нацистской партии. И, во-вторых, служил ли он в СС? Чем он занимался во время войны? Причастен ли он к военным преступлениям — напрямую или косвенно? Виновен ли он в том, что ему приписывают?

— Арнольд, — ответил раввин, — через неделю-две у меня будет все, потому что у нас есть доступ ко всем архивам.

Он позвонил своим коллегам в Германию, возможно, даже самому Симону Визенталю, великому охотнику за нацистскими преступниками, с которым я познакомился чуть позже. Недели через две-три у него была вся необходимая информация.

— У вашего отца был партийный билет нацистской партии, однако нет никаких свидетельств его причастности к военным преступлениям, к убийству гомосексуалистов, евреев и вообще кого бы то ни было. Он имел звание сержанта — то есть был не в том положении, чтобы действовать без приказа офицера. И нет никаких свидетельств того, что ему отдавались подобные приказы.

Центр Симона Визенталя прислал официальный документ, который можно было предъявить в суде.

Что касается обвинений, выдвинутых «Ньюс оф зе уорлд» против меня, Симон Визенталь лично прислал в суд письмо, подтверждая, что никаких доказательств этих обвинений нет. Все это, вкупе с неспособностью бульварного издания предоставить какие-либо подтверждения опубликованных материалов, со всей очевидностью показало, что газета воспользовалась недостоверным источником. Потребовалось несколько месяцев судебных разбирательств, однако в конце концов «Ньюс оф зе уорлд» пошла на мировую, напечатала опровержение и выплатила компенсацию за нанесение морального ущерба. Я перевел эти деньги в Специальный олимпийский комитет Великобритании.

Съемки «Близнецов» завершились незадолго до Пасхи 1988 года, в самый разгар первичных президентских выборов. Вице-президенту Бушу приходилось вести тяжелые схватки. Даже несмотря на то, что у него было благословение Рейгана, он в нескольких штатах проиграл первичные выборы Бобу Доулу. Это явилось следствием того, что многие видели Буша не более чем тенью Рейгана: в Австрии это называется Wasschlappen, «тряпка для посуды». Я знал вице-президента по своим визитам в Белый дом. Он всегда принимал меня очень радушно. В прошлом Буш занимал важные должности, такие как представитель Соединенных Штатов в ООН и директор Центрального разведывательного управления. Вопреки обвинениям демократов, он обладал потрясающей твердостью характера и силой воли. Но, разумеется, в политических кампаниях трудно рассчитывать на справедливость. Каждый ищет у соперника слабые места, какие-либо недостатки, на которых можно сыграть. Демократам было прекрасно известно, что Буш на посту вице-президента занимался тем, что прописано в конституции: поддерживал президента во всех начинаниях и был готов в случае необходимости занять его место и возглавить страну. Однако они с самого начала получили фору, назвав его слабым. Буш отвечал на нападки; и к тому времени как мы завершили съемки, он с большим перевесом одержал победу на первичных выборах в «супервторник»[25] и практически обеспечил себе выдвижение кандидатом от республиканской партии.

В тот год я с большим вниманием следил за избирательной кампанией и с огромной радостью принял приглашение принять участие в общенациональном съезде Республиканской партии, которое должно было состояться в августе в Новом Орлеане. Мне было поручено усилить одну из «рабочих групп», состоявшую из сотрудников администрации Рейгана и сторонников Буша, чья задача заключалась в том, чтобы ублажать делегатов от штатов и убеждать их голосовать нужным образом по ключевым вопросам.

Мне уже приходилось бывать на съездах Республиканской партии, однако впервые я присутствовал как супруг представительницы семейства Шрайверов. Мы с Марией решили продолжать все так, как было раньше: она станет посещать собрания и съезды Демократической партии и будет как журналист освещать республиканцев, а я буду посещать съезды Республиканской партии. Однако нам нужно было следить за тем, чтобы избегать ненужных конфронтаций. В Новом Орлеане все шло хорошо до тех пор, пока мой друг и напарник в стрельбе по тарелочкам Тони Макрис, большая шишка по связям с общественностью в Национальной стрелковой ассоциации, не обмолвился о том, что НСА устраивает завтрак в честь сенатора от Техаса Фила Грэмма, — не желаю ли я заглянуть? К тому времени я уже был достаточно хорошо знаком с Филом Грэммом. Когда на следующее утро я вошел в зал, там уже были другие знаменитости, однако журналисты всем скопом набросились на меня. Семейство Кеннеди после двух трагических политических убийств решительно выступает за запрещение оружия, так что же я делаю на собрании НСА? Если честно, я об этом даже не задумывался. В противном случае у меня хватило бы такта не пойти на мероприятие НСА. Меня также спросили, неужели я, связанный с семейством Кеннеди через брак с Марией, поддерживаю НСА? Как я отношусь к автоматическому оружию? К дешевым короткоствольным револьверам, продающимся на субботних распродажах? К снайперским винтовкам? К мощным пулям, прозванным «убийцами полицейских»? Я не знал, что отвечать. Я был членом НСА, так как верил в конституционное право на ношение оружия, но до сих пор не придавал значения этим частностям и деталям. Был задан даже вопрос относительно моего участия в съезде Республиканской партии: не было ли это вызовом семейству Кеннеди? По правде сказать, никому из Кеннеди не было до этого дела, в особенности Сардженту и Юнис, которым для поддержки их программ требовалась поддержка обеих партий, вследствие чего законодатели-республиканцы были частыми гостями у них дома. Но я понял, что НСА — это уже более серьезно, и покинул завтрак еще до начала выступлений, сделав вид, будто просто заглянул сюда на минутку. Мне не хотелось, чтобы мое присутствие здесь было представлено как сенсация. Я приехал на съезд, чтобы подержать Джорджа Буша, и мне хотелось, чтобы журналисты писали об этом, а не об оружии.

Мне требовалось освоиться в новой ситуации. Я до сих пор еще не мог привыкнуть к тому пристальному вниманию, каким было окружено семейство Марии. Впервые меня это укололо по-настоящему больно. Прежде со мной такого не бывало, хотя я и был популярен. Я остался на съезде до самого конца, но не стал принимать участия во встречах «рабочих групп» с делегациями штатов.

Осеннее противостояние Джорджа Буша и кандидата от Демократической партии Майкла Дукакиса, губернатора штата Массачусетс, сводилось к тому, поддерживают ли американцы курс, проложенный Рейганом. Перед самыми выборами вице-президент лично пригласил меня принять участие в его кампании и представить его на предвыборных митингах. К этому времени Буш по результатам опросов значительно опережал Дукакиса — 55 процентов против 37, при 4 процентах еще не определившихся с выбором, — поэтому моя задача заключалась просто в том, чтобы привлекать больше людей и поддерживать поступательный импульс. Однако я ухватился за предложение обеими руками: ну как можно было упустить шанс прокатиться на «борту ВВС номер два»?

За несколько дней до выборов мы посетили Огайо, Иллинойс и Нью-Джерси. Повсюду нас сопровождала Пегги Нунэн, принимавшая самое деятельное участие в заключительной стадии избирательной кампании. Блестящий автор, она готовила тексты многих знаменитых выступлений Рейгана. Также она написала мощную речь Буша на съезде в Новом Орлеане, на котором тот был выдвинут кандидатом в президенты от Республиканской партии. Мне очень понравилось то место, в котором Буш говорил, кто должен стать преемником президента Рейгана. «В 1940 году, когда я был еще мальчишкой, Франклин Рузвельт сказал, что нельзя менять лошадей на переправе. Друзья, в наши дни мир движется еще стремительнее, и сейчас, после двух выдающихся президентских сроков, нам нужно сделать перестановку. Но раз уж мы вынуждены менять лошадей на переправе, не разумнее ли выбрать лошадь, которая движется в ту же сторону?» Именно в этой речи Буш заявил избирателям: «Читайте по моим губам: никаких новых налогов». Впоследствии это обещание больно ударило по нему, однако все равно эффект был очень сильный. На следующий день после этого выступления опросы общественного мнения показали, что позиции Буша резко рванули вверх. Он показал себя настоящим вождем, продемонстрировал решимость победить. Всей Америке стало очевидно, кто будет нашим следующим президентом.

Нашей стартовой точкой был Коламбус, где мой друг и деловой партнер Джим Лоример собрал пять тысяч человек на большой площади рядом с правлением своей компании «Нэйшнуайд иншуранс». День для митинга выдался как нельзя лучше — солнечный и прохладный, — и компания отпустила своих служащих с работы, чтобы заполнить всю площадь. Мою речь, как и выступление вице-президента, подготовила Пегги Нунэн. Чувствовалось, что ей доставило удовольствие сыграть на моем амплуа героя боевиков. Я представил Буша как «настоящего героя Америки». Обращаясь к толпе, я сказал: «Я американский патриот. Я видел, как Рональд Рейган и Джордж Буш взяли в свои руки экономику, которая была похожа на Пи-Ви Хермана[26], и превратили ее в Супермена». И еще я хорошенько всыпал губернатору Дукакису фразой, которую тотчас же подхватили средства массовой информации: «Я только сыграл в кино роль Терминатора. Но я скажу вам вот что: если говорить о будущем Америки, то истинным терминатором станет Майкл Дукакис». Бушу понравилось мое выступление, и он окрестил меня Конаном-республиканцем.

Перелетая из одного пункта в другой на «борту ВВС номер два», мы расслаблялись, давая выход напряжению. Мы обсуждали ход избирательной кампании, обсуждали выступления Буша, гадали, не теряет ли он порой счет городам, которые посетил, поражались тому, с какой целеустремленностью и самоотдачей он работает. При этом Буш не придирался к несущественным мелочам.

Также наши беседы неуклонно возвращались к одной теме, особенно интересовавшей меня. В 1980 году, в самом начале первого президентского срока Рейгана, я отказался от предложения войти в президентский совет по физической культуре и спорту. Этот совещательный орган из двадцати четырех человек, несмотря на свое громкое название, больше не являлся частью Белого дома. Свою историю он вел от программы здорового образа жизни, предложенной президентом Эйзенхауэром, что на тот момент, в разгар «холодной войны», было очень важно: и сам Эйзенхауэр, и его преемник Джон Кеннеди пропагандировали здоровый образ жизни как одно из средств противостоять советской угрозе. Особенно мне были по душе те меры, которые предпринимал для пропаганды физической культуры и спорта Кеннеди. Свою деятельность на посту президента он начал, опубликовав в журнале «Спортс иллюстрейтед» большую статью под названием «Мягкий американец», привлекшую к себе большое внимание. Заняв Белый дом, Кеннеди раскопал приказ Тедди Рузвельта, требовавшего, чтобы каждый военнослужащий морской пехоты США мог совершить пятидесятимильный марш-бросок меньше чем за двадцать часов. Кеннеди пошел дальше и предложил то же самое всем сотрудникам своей администрации. Его брат Бобби в духе Кеннеди принял вызов и прославился на всю страну, пройдя пятьдесят миль в кожаных полуботинках. Следствием этого броского поступка стала мода на пятидесятимильные пешие переходы, охватившая всю страну. Было начато множество программ развития физкультуры и спорта на федеральном и местном уровне — и их координацией и поддержкой занимался президентский совет.

Однако во время вьетнамской войны проблема физической культуры и здоровья отошла на второй план. Президентский совет превратился в придаток Министерства здравоохранения, образования и социальной защиты, каковым и оставался на протяжении двадцати лет. Формально это по-прежнему был достаточно уважаемый орган: долгое время его возглавлял астронавт Джим Лоуэлл, которого сменил Джордж Аллен, легендарный тренер по американскому футболу. Но фактически совет не имел никакого веса. Так, например, когда президент приглашал в Белый дом олимпийскую сборную страны или команду, завоевавшую суперкубок по американскому футболу, президентский совет оставался за бортом. Вот почему в 1980 году я отклонил предложение президента Рейгана: я не хотел быть частью умирающего ведомства. Однако сейчас, по прошествии почти десяти лет, я чувствовал, что ситуацию можно в корне изменить.

— Здесь открывается огромное поле для деятельности, — сказал я Бушу.

Я сказал, как было бы замечательно, если бы Белый дом вернул себе главенство в вопросах здоровья и физической культуры — в первую очередь сделав упор на то, что здоровый образ жизни важен для всех американцев, а не только для спортсменов.

— А как же насчет остальных 99,9 процента тех, кто не занимается профессиональным спортом? — указал я. — Кому нужен подросток, страдающий избыточным весом? Его никогда не пригласят в футбольную или в волейбольную команду, в команду теннисистов или пловцов, в команду по водному поло. А что насчет хилого паренька в очках со стеклами размером с бутылочные донца? Кому есть дело до него?

Во многих школах отличные программы подготовки спортсменов, но как быть с массовой физкультурой? — продолжал я. — Чем мы можем помочь подавляющему большинству подростков, которые не занимаются спортом? И что делать со всеми теми взрослыми, которые начисто растеряли былую спортивную форму, а может быть, вообще никогда ее не имели? В свое время президент Кеннеди поступил совершенно правильно, сделав основной упор на профессиональный спорт, чтобы вдохновить нацию. И Линдон Джонсон также был прав, когда при нем президентский совет стал заниматься вопросами физической культуры и спорта. Однако теперь мы должны перенести внимание с профессионального спорта на массовую физическую культуру, позаботиться о том, чтобы ею были охвачены все.

Я знал, что президент Буш дружит со спортом и поддерживает себя в отличной физической форме.

— Это отличная мысль, но только потребуется проделать огромную работу, — согласился он. — И это займет много времени. Если делать что-то, нужно делать это хорошо.

Из Коламбуса мы отправились в Чикаго, где состоялся митинг в школе. По дороге обратно в аэропорт вице-президент заметил заведение под названием «Три брата» и сказал: «Эй, вот греческий ресторан. Давайте заглянем в него». Все машины свернули к обочине, и мы вышли. У Буша все получилось так естественно — то, как он вошел в ресторан, как попробовал все блюда, поболтал с посетителями, официантками и поварами. Я был просто поражен. Но впоследствии, размышляя об этом, я вдруг понял: «Арнольд, ты полный дурак, ведь он ведет борьбу с типом по фамилии Дукакис. Ну конечно же, он заглянул в греческий ресторан!»

Мне посчастливилось взглянуть на президентскую кампанию изнутри, всего за две недели до выборов. До сих пор я не принимал участия даже в местных выборах, но теперь мне представилась возможность своими глазами увидеть, чем занимается кандидат на борту самолета, сколько времени он спит, как готовится к очередному выступлению, как решает проблемы, как общается со своими сторонниками, и как при этом ему удается выглядеть спокойным и уверенным в себе. На меня произвело впечатление то, как непринужденно вел себя Буш, как он позировал перед фотографами, как говорил, неизменно находя нужные слова. И как он поддерживал уровень энергии. На борту самолета он спал сорок пять минут. Как однажды верно заметил Джимми Картер, политики являются непревзойденными мастерами спать урывками. После короткого сна Буш просыпался и снова быстро включался в работу. Помощники вкратце рассказывали о том, где ему предстоит выступать. Его всегда сопровождала дочь Доро, обеспечивая моральную поддержку.

Нагрузка принципиально отличалась от того, с чем мне приходилось сталкиваться в кино, поскольку здесь за каждым шагом пристально следили средства массовой информации. Для ошибок не было места. Любое неверное слово, любой не совсем обычный жест журналисты тотчас же раздували в нечто огромное. Буш относился ко всему этому спокойно.

Ко Дню благодарения, когда республиканцы уже наслаждались победой Буша, мы уже были готовы выпускать «Близнецов» в прокат. Я еще никогда не видел, чтобы режиссер так тщательно доводил до совершенства свою работу, как это делал Айвен Райтман. Он ходил на предварительные показы, разговаривал со зрителями, после чего заменял музыку или укорачивал какую-либо сцену и снова устраивал предварительный показ. И решающий статистический показатель «хочу посмотреть» поднимался на два пункта. Затем Райтман вносил еще какое-нибудь изменение, выигрывая еще один пункт. В конечном счете мы буквально вытащили «Близнецов» с 88 процентов до 93, что, по словам Айвена, было даже выше, чем у «Охотников за привидениями».

Премьера фильма явилась для меня гораздо более счастливым событием, чем съезд Республиканской партии. Юнис и Сардж устроили грандиозный благотворительный фестиваль в Центре сценического искусства имени Джона Кеннеди в Вашингтоне, направленный на поддержку Специальных олимпийских игр. Кульминацией этого праздника, продолжавшегося целый день, стал показ «Близнецов». Присутствовали недавно избранный президент Буш с женой Барбарой, Тедди Кеннеди, конгрессмен от штата Массачусетс Джо Кеннеди-второй и другие представители семейств Кеннеди и Шрайверов. Пришли Барбара Уолтерс и ведущая телевизионных новостей Конни Чанг, и даже воротилы бизнеса Арманд Хаммер и Дональд Трамп. Перед входом в центр выстроилась сплошная вереница лимузинов, окруженных десятками съемочных групп телевидения и сотнями поклонников.

Открылся фестиваль показательными выступлениями гимнастов и тяжелоатлетов специальной олимпийской сборной. Затем на сцену поднялся президент, который поздравил спортсменов за их мужество, после чего обратился ко мне. «Существуют различные виды мужества, — сказал он. — Например, есть мужество, которое демонстрировал мой друг Арнольд Шварценеггер, когда в ходе моей предвыборной кампании сопровождал меня в поездках по стране, а затем возвращался домой, где ему каждый раз устраивали самый настоящий ад жена и ее родственники». Эти слова вызвали всеобщий смех.

На самом деле Юнис и Сардж ходили смотреть все фильмы с моим участием, а на следующий день звонили мне и высказывали свое мнение. Однако никто из семейства Кеннеди не был ярым поклонником моих фильмов из-за обилия оружия и насилия в них. Поэтому Юнис шутила лишь отчасти, когда говорила: «По крайней мере, один твой фильм наша семья посмотреть сможет». «Близнецы» были признаны лучшей комедией сезона, что, разумеется, привело меня в восторг, поскольку это был первый мой фильм, вышедший в прокат под Рождество, и сразу же получилось попадание в «десятку». Премьера состоялась в середине декабря. В первые же выходные кассовые сборы были отличные, и дальше все становилось только лучше. В промежуток между Рождеством и Новым Годом в одних только Соединенных Штатах сборы превышали три миллиона долларов — то есть, каждый день продавалось по полмиллиона билетов. Это был крупный выигрыш для всех, кто не побоялся рискнуть. Айвен продолжал ставить комедии, которые становились хитами, в том числе «Детсадовского полицейского» и «Джуниора» с моим участием. Дэнни расширил свои поразительные таланты, выступив в роли режиссера фильмов «Война Роузов» и продюсера «Криминальное чтиво» и «Достать коротышку». Для компании «Юниверсал» «Близнецы» стали венцом плеяды пяти или шести успешных фильмов, — и после того как Том Поллок покинул студию, он возглавил кинокомпанию, основанную Айвеном Райтманом.

Голливуд — город подражания. После того как я добавил к своей карьере в кино комедийный жанр, все, помимо сценариев боевиков, стали присылать мне сценарии комедий. Что гораздо важнее, благодаря нашему беспрецедентному соглашению с «Юниверсал» за «Близнецов» я заработал больше, чем за любого из «Терминаторов». Киностудии быстро смекнули, что к чему, и подвели под сделками подобного рода жирную черту. В настоящее время никто даже не заикается о тех фантастических условиях, которые мы выторговали за «Близнецов».

Учитывая зарубежный прокат, продажу видео и так далее, «Близнецы» принесли одному только мне больше тридцати пяти миллионов долларов — и эта сумма непрерывно растет, поскольку фильм продолжает расходиться на видеодисках и демонстрироваться по телевидению. Целых двадцать пять лет я уговаривал «Юниверсал» снять продолжение. Оно должно было называться «Тройня», и Эдди Мерфи, которого я люблю и которым восхищаюсь, предстояло сыграть в нем нашего неизвестного третьего брата. И вот наконец совсем недавно в зале «Поло» гостиницы «Беверли-Хиллс» мы договорились как можно быстрее дать ход этому проекту, и теперь работа над «Тройней» в разгаре.

Чем большего успеха я добивался, тем настойчивее Сардж призывал меня заняться каким-либо общественно полезным делом. «Арнольд, — говорил он, — ты замечательный актер, и все фильмы с твоим участием великолепны. А теперь скажи: сколько ты еще собираешься сниматься в сценах с погонями?» Сардж ничего не смыслил в шоу-бизнесе. В 1978 году по случаю премьеры первого фильма из серии о Супермене они с Юнис устроили у себя в поместье благотворительный фестиваль в пользу Специального олимпийского комитета. За главным столом в просторном шатре рядом с Сарджем сидел никто иной как сам Супермен, Кристофер Рив.

— Чем вы занимаетесь? — спросил его Сардж.

— Снимаюсь в кино. Я исполнил роль Супермена.

— Супермена! Это же замечательно! — воскликнул Сардж. — Но, знаете, по-моему, гораздо интереснее то, что в нашей жизни есть настоящие супермены.

С одной стороны, он старался быть вежливым и тактичным, но все же ему никак не удавалось взять в толк, как можно по несколько часов носить причудливые наряды и быть в гриме. Сардж никогда не читал в газетах и журналах раздел досуга. «Скольких людей ты спасаешь, если хорошо играешь какой-нибудь эпизод?» — спрашивал он меня. Сардж постоянно подтрунивал надо мной, вспоминая, с каким благоговейным трепетом я относился к Джеймсу Эрлу Джонсу во время съемок «Конана». «Ты рассказывал мне, как Джеймс Эрл Джонс посреди сцены забывал свою реплику, и как профессионально он выходил из этой ситуации, застывал неподвижно и, не меняя позы, просил: „Подскажите мою реплику, ребята, подскажите мою реплику!“ Следующей его репликой было: „Я родник, из которого ты вытекаешь“, и он говорил: „Ах да… Я родник, из которого ты вытекаешь“. Так, значит, вот что для тебя важно? Уметь застывать в середине сцены и ждать, когда тебе подскажут твою следующую реплику? А не было бы лучше объездить всю Африку и показать тамошним жителям, как копать колодцы, как выращивать овощи?»

Это было столкновение миров, и все же в чем-то я с ним соглашался. Действительно, реальные плоды моего актерского искусства ограничивались тем, о чем говорил Сардж. И, тем не менее, меня не покидало ощущение, что он наносил удары ниже пояса. Я только пытался объяснить, почему восхищался Джеймсом Эрлом Джонсом.

Возможность расквитаться с Сарджем представилась год спустя. Он рассказывал о том, как, вернувшись к частной юридической практике, ездил вместе с Армандом Хаммером в Россию заключать нефтяные контракты. Сардж описал, как они проводил вечера с русскими специалистами по нефти.

— Ты даже не представляешь себе, какая у них потрясающая водка, — сказал он.

— Вот что в действительности вызывает ваше восхищение? — язвительно поинтересовался я. — Вот в чем смысл вашей жизни? В том, чтобы попробовать лучшую водку?

— Да нет же, нет, нет! Мы заключили очень выгодный контракт!

— Я просто шутил. Помните, как вы сказали про актерское искусство: «Вот что для тебя важно? Уметь застывать в середине сцены и ждать, когда тебе подскажут твою следующую реплику?»

— Я все понял, я все понял, — согласился Сардж.

В их с Юнис доме было много разговоров о социальных программах. «Арнольд, ты такой потрясающий человек, — говорили мне. — Только представь себе — использовать все, чем наградил тебя господь, чтобы поддержать и подбодрить других: Специальный олимпийский комитет, бездомные, больные, военные, отслужившие в армии… Ты можешь взяться практически за любое дело. Твоя энергия, твоя известность привлекут внимание к любой проблеме».

Я и так уже ездил по всему миру, пропагандируя молодежи физкультуру и здоровый образ жизни. У меня были хорошие отношения со Специальным олимпийским комитетом, я возглавлял национальную сборную по силовому троеборью, регулярно проводил семинары по всей стране. Но благодаря моей растущей популярности как кинозвезды, я был готов взять на себя больше.

— Чем еще я могу помочь? — спросил я Сарджа и Юнис.

У них было множество предложений. Воображению Юнис можно было позавидовать. На мой взгляд, она добивалась большего, чем многие мэры, губернаторы, сенаторы и даже президенты. Она не только расширила деятельность Специального олимпийского комитета, распространив его больше чем на 175 стран; благодаря ей менялся образ мышления у людей всего мира. Во многих странах люди видели в умственно неполноценных обузу и даже опасность для общества; те становились изгоями, их запирали в лечебницах. Юнис использовала свое имя и свое влияние, чтобы дать этим людям возможность жить полноценной жизнью, пользоваться теми же социальными благами, что и остальные граждане. Задача это была крайне сложная, поскольку государственные чиновники не любят, когда им указывают на их ошибки. Им становилось не по себе, когда к ним в страну приезжала Юнис Кеннеди Шрайвер и привлекала общественное внимание к заведениям, в которых содержались умственно неполноценные. Однако постепенно ситуация менялась — это было верно даже в отношении Китая, который, преодолев многовековые предрассудки, в 2007 году принял всемирные Специальные олимпийские игры. Эти игры стали самыми крупными за всю историю движения. На стадионе собралось восемьдесят тысяч человек, присутствовал председатель госсовета КНР. Я возглавлял национальную сборную Соединенных Штатов на церемонии открытия.

После выборов 1988 года я снова обратился к только что избранному президенту, повторяя о своем интересе к президентскому совету по физической культуре и спорту. Я выразил надежду, что он, назначая членов своего кабинета, вспомнит и обо мне. Если ему понадобится помощь в вопросах физической культуры и здорового образа жизни, я с радостью поделюсь своими соображениями на этот счет. Разумеется, в окружении Буша было известно о моей страсти пропагандировать подросткам физкультуру и здоровый образ жизни. Юнис прислала президенту письмо, рекомендуя меня на этот пост, называя меня «первой звездой» Соединенных Штатов. В своем ответе президент поблагодарил ее за то, что она «рекомендует нашего человека Конана».

Однако в настоящий момент Юнис была гораздо больше озабочена производством внуков. Ее очень обеспокоило то, что мы с Марией сразу не завели детей. К этому времени мы были женаты уже почти три года. Юнис постоянно приставала к дочери: «Почему у вас нет детей?», а та отвечала: «У меня есть работа, Пока что я не могу думать о детях. И Арнольд очень занят: он постоянно пропадает на съемках». И все в том же духе. Эти препятствия были реальными. Мария стала одним из ключевых фигур службы новостей Эн-би-си. Она не только была одним из ведущих еженедельного «Воскресного обозрения» и «Главной улицы», ежемесячного тележурнала для молодежи, удостоенного премии «Эмми», но также вела выпуски воскресных новостей и замещала Тома Брокоу в «Вечерних новостях» и других новостных программах. Редакции всех этих передач находились в Нью-Йорке. Летом 1988 года Мария удостоилась «Эмми» за освещение Олимпийских игр в южно-корейском Сеуле. Она зарабатывала в год по миллиону с лишним и продолжала двигаться вперед — едва ли самое подходящее время для того, чтобы становиться мамой.

Однако ее мать опасалась: «Нет, тут проблема в чем-то другом. Возможно, у них проблемы с тем, чтобы зачать ребенка». Поэтому Юнис занялась изучением вопроса воздействия стероидов на мужскую репродуктивность. Со мной она об этом не говорила, но Марии прислала пятистраничный доклад, подготовленный врачами, связанными со Специальным олимпийским комитетом. Я явственно представлял себе, как именно все произошло. Юнис поступала в точности так же, как и всегда, то есть приходила к себе в кабинет и требовала: «Найдите мне специалиста, чтобы разобраться в этом вопросе», или «Найдите мне кого-нибудь, кто напишет эту речь», или «Соедините меня с Белым домом».

Доклад был очень подробный, написанный специально для Марии. В нем объяснялось, что если супруги регулярно занимаются сексом, но жена никак не может забеременеть, причины тому могут быть самые разные, и, в частности, это может быть вызвано тем, что муж употреблял или злоупотреблял стероидами. Далее все пространно объяснялось с медицинской точки зрения.

Я случайно заметил доклад у Марии на столе и прочитал его, после чего разразился хохотом.

— Твоя мать неисправима.

— Знаю, знаю, — согласилась Мария, также смеясь. — Ты можешь в это поверить? Надо будет ее успокоить.

Юнис привыкла постоянно находиться в самой гуще событий. Я даже шутил, что она хотела бы спать с нами в одной постели в медовый месяц, чтобы лично за всем наблюдать. И для семейства Кеннеди это не было бы чем-то из ряда вон выходящим: легенда гласила, что когда Юнис и Сардж отправились на медовый месяц во Францию, они, приехав в гостиницу, обнаружили в фойе Тедди — Джо прислал его, чтобы присматривать за молодоженами.

Однако, как бы там ни было, мы с Марией отчетливо слышали тиканье биологических часов. Марии исполнилось тридцать три, она была уже на год старше, чем ее мать, когда рожала первенца. Поэтому в 1989 году мы решили, что тянуть дольше нельзя, и Мария забеременела Кэтрин.

В эту весну я снова вернулся в образ героя боевиков, снимаясь во «Вспомнить все», однако мысль об отцовстве не выходила у меня из головы. Как-то раз, сидя в своем вагончике и листая сценарии, я наткнулся на «Детсадовского полицейского». Я не смог от него оторваться. Мысль о том, что крутому оперативнику приходится, выполняя спецзадание, превратиться в воспитателя детского сада и возиться с ватагой дошколят, показалась мне очень смешной. В Голливуде есть непреложное правило: «Никогда не снимайся вместе с детьми и животными. С ними очень трудно работать, однако на экране они выглядят такими неотразимыми, что тянут все одеяло на себя». У меня уже был опыт общения животными в «Конане», и тогда все прошло великолепно. Но мне уже несколько лет хотелось снять кино с участием малышей, и перспектива стать отцом воодушевила меня. «Замечательно! — подумал я. — Пусть малыши тянут все одеяло на себя. Лишь бы фильм получился успешным». Я позвонил и убедился в том, что сценарий по-прежнему свободен, после чего связался с Айвеном Райтманом и спросил, не хочет ли он снова поставить фильм с моим участием. Мы пришли к выводу, что в сценарий нужно внести изменения, чтобы добавить социальной значимости: я хотел ввести тему физической подготовки, а Айвен желал высветить проблему распавшихся семей и плохого обращения с детьми. Но мы согласились работать вместе. Поскольку к следующим рождественским праздникам Айвен должен был выпустить «Охотников за привидениями-2», мы договорились сделать «Детсадовского полицейского» к Рождеству 1990 года.

Глава 19

Истинная жизнь Терминатора

Когда в декабре 1989 года у нас родился первый ребенок, я был тут же, в родильном отделении, с видеокамерой.

— Подержите ребенка прямо тут!

— Нет, нам нужно его достать.

— Нет, нет, подождите. Только дайте мне убедиться в том, что я все заснял.

Наверное, акушеры уже видели все это не один раз.

Мы с Марией сделали все те приготовления, какие обычно делают молодые родители. Когда приблизился срок родов, мы пригласили домой учителя по методике Ламаза[27]. Разумеется, всем этим занимался я как отец. Нужно было проявлять чрезвычайный интерес ко всем вопросам беременности, родов и послеродового периода, перерезыванию пуповины и всему остальному, в отличие от того мира, которому принадлежал мой отец, где мужчина оставался за рамками происходящего. (Кто-то заснял на видео, как я занимаюсь по методике Ламаза, и просмотр этих кадров убедил Айвена Райтмана снять фильм «Джуниор», в котором я играю роль ученого, забеременевшего в ходе научного эксперимента.)

Занятия по методике Ламаза явились ужасным испытанием для наших матерей.

— Ты будешь там, чтобы помогать доставать ребенка? — спрашивала моя мать. — Ты будешь снимать на видео влагалище своей жены? Извини, для меня это слишком.

Реакция Юнис была приблизительно такой же.

— Поступайте как знаете, если Мария того хочет. Лично я думала только о том, чтобы мне что-нибудь вкололи и я отключилась. Сарджа не пускали ко мне три дня. А когда он наконец пришел, я была похожа на почтовую карточку, и единственным отличием на ней был ребенок.

Увидев, как Кэтрин появилась на свет, я ощутил невероятную радость. Я сказал себе: «Твою мать! Это мой первый ребенок!» Вот как любопытно устроено человеческое сознание: нас может поразить то, что до нас уже проделывали миллиарды людей. Разумеется, я сразу же взял все в свои руки: помогал медсестре мыть новорожденную, носил ее взвешивать, надевал ей маленький чепчик, чтобы она не простудилась, одевал ее в крошечный наряд, надевал подгузник, — и, естественно, не переставал снимать на фото и видео. Мария плакала от счастья, и я оставался с ней, пока она отдыхала, а через какое-то время пришла медсестра и показала, как кормить грудью. Когда я слышал, как другие мужчины рассказывали, что они плакали, когда у них рождались дети, я всегда думал: «Какой вздор!» Но, разумеется, когда после рождения Кэтрин я вернулся домой и стал обзванивать своих друзей, то плакал от счастья.

Родители Марии были в Вашингтоне, а моя мать — в Австрии. «Мы не приедем до тех пор, пока вы нас не пригласите. Сейчас вам лучше побыть одним», — сказали Сардж и Юнис. Быть может, это Мария научила их так говорить, не знаю. И хотя в роды Юнис не вмешивалась, Мария была ее единственной дочерью, поэтому на следующий день она уже была у нас. Я ничего не имел против, мы уже успели насладиться уединением. Мария считала, что рождение Кэтрин стало первым большим делом, которое мы сделали одни, без вмешательства ее матери. Она была в восторге оттого, что в роддом мы поехали вдвоем.

Когда вечером следующего дня мы покидали роддом, на стоянке щелкали фотоаппаратами десятки корреспондентов. Мы отвезли Кэтрин домой, и тут началось долгое привыкание к новой обстановке. Потому что с этого момента наша с Марией жизнь как супружеской пары изменилась. Даже когда выросшие дети покидают дом, родители продолжают чувствовать ответственность за них. Теперь мне приходилось заботиться не только о себе, но и о других: о Марии, моей матери, Кэтрин, о тех детях, которым предстояло последовать за ней. Мария всегда мечтала иметь пятерых детей, потому что у нее самой в семье детей было пятеро, в то время как мне хотелось бы остановиться на двух, поскольку у меня в семье детей было только двое. Я рассудил, что мы остановимся где-нибудь посредине.

Мария вернулась домой, и через день из Вашингтона прилетели Сардж и Юнис. Мы принялись решать вопрос с распорядком кормления и смены подгузников, а также с тем, как оформить детскую. Тотчас же в кадре появилась и няня, и я почувствовал, как моя роль в семье стремительно понижается. Все вопросы по уходу за младенцем нужно было решать только через Марию. Сначала я не обращал на это особого внимания, но затем прочитал что-то по этому поводу и увидел по телевидению сюжет о так называемой «охране рубежей». И я сказал себе: «Да! То же самое происходит и со мной. Меня потихоньку оттирают в сторону, я все делаю неправильно, все вечно боятся, что я держу малышку не так, как надо». И я решил сломать такой порядок вещей и в полной мере насладиться отцовством.

Должно быть, я наткнулся на это в одном из журналов, которые листал, сидя в приемной врача, потому что обыкновенно я ничего не читал о том, как правильно ухаживать за новорожденными. Я рассуждал, что в каменном веке не было ни журналов, ни книг, однако у самого последнего придурка хватало ума понять, как ухаживать за младенцем, так что какие тут могут возникнуть проблемы? Если ты любишь своего ребенка, то до всего дойдешь сам, как это происходит со всем, что мы любим. Программа ухода за ребенком жестко вшита в мозг. Сколько раз, сидя в салоне самолета, я вздрагивал, услышав малейший писк малыша, находящегося за двадцать кресел позади меня.

На самом деле я считал, что мне повезло, поскольку Мария была замечательной матерью, а далеко не всегда такое можно сказать о человеке заранее. Несмотря на «охрану рубежей», я восхищался тем, как она держит ситуацию в своих руках. У меня не было никаких причин для беспокойства. Мария обладала материнским инстинктом, у нее были все необходимые знания, она прочитала кучу книг, и она работала в тесном контакте с няней, — тут все было в полном порядке, и я это прекрасно понимал даже несмотря на то, что меня отодвинули в сторону.

И все же я, невзирая ни на что, был полон решимости не допустить повторения «охраны рубежей». Поэтому когда через два года в июле 1991 года родилась Кристина, я с самого первого дня занял твердую позицию. Не то чтобы я говорил: «Нет, не надо больше просить меня выйти из комнаты». Вместо этого ночью, когда мы ложились в кровать и Мария заканчивала кормить Кристину, я сразу же забирал малышку у нее и клал себе на грудь. Кристина лежала на мне, раскинув в стороны ручонки и ножки. Не знаю, отчего я решил так поступать; наверное, кто-то из моих друзей сказал: «Я всегда клал ребенка себе на грудь».

— И как ты можешь так спать? — спросил я у него.

— Не знаю. Иногда получается. Понятия не имею. Возможно, крепко я не засыпаю, но ничего страшного, ведь все это делается ради ребенка.

И я сказал себе: «Да! Именно так я и буду делать!» Я обнаружил, что могу спать с Кристиной на груди, но не так крепко, чтобы повернуться во сне и улечься на нее. Я лежал, забывшись в дреме, и внезапно пробуждался, услышав тихий писк малышки. Взглянув на часы, я с удивлением обнаруживал, что прошло уже четыре часа. Все было в точности так, как говорила патронажная сестра: «Кормить грудью нужно будет каждые четыре-пять часов». Тогда я перекладывал ребенка Марии, та снова кормила его, после чего я опять клал Кристину себе на грудь, чтобы поспать еще часа два.

И в вопросах подгузников я также значительно продвинулся вперед. Я взял на себя смену подгузников, как только Мария с новорожденной вернулась домой. Я говорил женщинам: «Так, девочки, с первым ребенком я потерпел полное фиаско, потому что на каждую сотню подгузников, надетых Марией, я надевал в лучшем случае один. Это несправедливо. Несправедливо по отношению к ребенку, несправедливо по отношению к вам, несправедливо по отношению ко мне. На этот раз я хочу большего участия». Если же у меня стояли над душой, я просто выпроваживал всех из комнаты и запирал дверь на ключ.

Вот так я и постигал самостоятельно все премудрости этого дела. Недели через две моя квалификация была уже настолько высокой, что когда мы слышали плач Кристины, мне разрешалось подняться к ней одному и поменять подгузники.

«Это огромный шаг вперед», — сказал я себе. Поистине райское наслаждение — находиться в комнате одному, когда никто не заглядывает через плечо, просто видеть перед собой маленькую дочурку и менять ей подгузники. Кристина быстро успокаивалась и снова засыпала, и я мысленно восклицал: «У меня получилось!» Я упивался сознанием сделанного дела, своего участия.

Но затем, с рождением третьего ребенка, сражение началось снова, потому что Патрик был первым мальчиком. К нему нужно было относиться по-особенному, «как к мальчику», что бы там это ни значило. Мы оба были на седьмом небе от счастья. Я никак не ожидал, что Мария будет так радоваться сыну. Она решительно настроилась взять его воспитание в свои руки, поэтому нам сначала опять пришлось с великим трудом делить между собой родительские обязанности. Но к тому времени, как в 1997 году родился Кристофер, наш второй сын, мы уже научились находить золотую середину. Когда рождаются мальчики, внезапно на смену куклам Барби приходят игрушечные машины и танки с дистанционным управлением. Родители покупают конструкторы и строят замки и паровозы. А еще нужно знакомить сыновей с тем, как обращаться с ножом, а потом и с тем, как стрелять из пистолета, ружья и винтовки. Все это доставляло мне величайшее наслаждение.

Рождение дочерей пришлось ка раз на тот момент, когда я в своей карьере в кино достиг стратосферы. К Рождеству 1990 года, через несколько недель после того, как Кэтрин исполнился год, журнал «Тайм» поместил меня на обложку как ведущую голливудскую звезду, сказав про меня: «В свои сорок три года он является символом ведущей роли Соединенных Штатов в мировой киноиндустрии». А в праздники на экраны вышел «Детсадовский полицейский», сразу же ставший хитом.

Однако я в тот момент уже работал над еще более грандиозным проектом: «Терминатор-2: Судный день».

Минуло уже семь лет с тех пор, как первый «Терминатор» поднял до небес наши с Джеймсом Кэмероном карьеры, и мы оба чувствовали, что продолжение должно быть обязательно. С тех пор Джим поставил еще пару замечательных картин — «Чужие» и «Бездна», и, наконец, в 1990 году получил права и предварительное финансирование на работы над «Терминатором-2». И все же я слегка опешил, когда Джим усадил меня за столик в ресторане и изложил свой взгляд на мою роль в новом фильме.

— Ну как это Терминатор никого не убивает? — изумился я. — Он ведь терминатор, уничтожитель! Вот что хотят видеть зрители — то, как я вышибаю ногой двери и кошу из пулемета всех вокруг.

У меня возникли подозрения, что студия пошла на попятную и пытается превратить Терминатора в что-нибудь категории «детям до 13». В свое время это погубило Конана, и я не хотел, чтобы то же самое произошло и с Терминатором.

— Нет, нет! — поспешил успокоить меня Джим. — Ты по-прежнему очень опасен и жесток. Но теперь Терминатор возвращается в прошлое, когда Джон Коннор — мальчишка-подросток, и перепрограммирован его защищать. Он больше не злодей. Злодей — новый, более миниатюрный, но еще более зловещий терминатор Т-1000, запрограммированный убить Коннора. И твой терминатор должен ему помешать. Кровь по-прежнему льется рекой, но теперь уже ее проливает Т-1000.

Поняв, что новый фильм также будет относиться к категории «детям до 18», я сразу же успокоился.

Второй «Терминатор» начал принимать очертания, и все мои остальные предприятия процветали. Я использовал часть денег, заработанных в кино, в качестве капитала для расширения своей деятельности в недвижимости. К настоящему времени мне принадлежали три приличных жилых дома в Лос-Анджелесе общим числом на двести с лишним квартир, а также участок в Денвере, где мы с Элом Эринджером возводили административные здания, рестораны и магазины. Наша ставка на заброшенный район Санта-Моники также принесла свои плоды; в доме номер 3110 по главной улице теперь размещался процветающий комплекс офисов и магазинов, и весь квартал стал фешенебельным. Первых наших арендаторов — нудных корпоративных клиентов из банков и страховых агентств — сменили продюсеры, режиссеры и актеры. На втором этаже был офис у Джонни Карсона, а третий я делил с Оливером Стоуном. «Что, если я займу место слева от лифтов, — предложил он, — а вы возьмете то, что справа? Это будет соответствовать нашим политическим взглядам». Рассмеявшись, я согласился, и наши конторы и поныне располагаются именно так. Некоторое время спустя в дом переехала звезда баскетбольного клуба «Лос-Анджелес лейкерс» Шакил О’Нил, за ним последовали другие тренеры и спортсмены.

Я также занимался важной общественной работой. Вскоре после рождения Кэтрин мне позвонили из Белого дома с предложением, которого я так ждал. «Президент хотел бы, чтобы вы возглавили президентский совет по физической культуре и спорту, — официально сообщил мне представитель президента, добавив: — Он хочет, чтобы вы занимались именно тем, что предлагали во время избирательной кампании: вернули в повестку дня вопрос здорового образа жизни для всех». Назначение «главным специалистом здорового образа жизни при президенте», как окрестила меня пресса, явилось для меня очень важным событием. Я увидел в этом кульминацию начатых много лет назад усилий по продвижению культуризма как средства укрепления физической силы и здоровья. Кроме того, работая вместе со Специальным олимпийским комитетом, я пропагандировал значение занятий физкультурой и спортом для всех, а не только для профессиональных спортсменов. Вот почему я с таким воодушевлением говорил с Бушем об этой работе. До сих пор Белый дом совершал большую ошибку, приглашая звезд спорта, а не тех, кто показал себя человеком, способным преодолеть любые препятствия и довести дело до конца. Тут нужен был не идол, не кумир, а тот, кто вкалывал бы в поте лица, а не просто восседал бы на троне. Я четко представлял себе, что нужно сделать. И к этому времени у меня уже появился вкус к общественной работе, особенно к помощи детям и подросткам. Теперь это уже не имело никакого отношения к славе.

Мою тещу это известие обрадовало не меньше меня: Юнис лично написала письмо президенту Бушу, рекомендуя меня. Она очень страстно относилась к здоровому образу жизни, не только вследствие своей ведущей роли в Специальном олимпийском движении, но также и потому, что после Тедди Рузвельта самым ярым сторонником физкультуры и спорта был ее брат Джек. Когда я позвонил Юнис, чтобы поблагодарить ее, она тотчас же спросила:

— И как администрация намеревается сообщить об этом?

— Не знаю, — сказал я. — А что бы вы посоветовали?

— Перво-наперво, я бы добилась того, чтобы президент принял тебя в Овальном кабинете. Пусть пресс-служба заснимет эту встречу и обнародует фотографии. Также было бы неплохо, если бы затем вы с президентом вышли бы вместе из Белого дома и обратились к журналистам. Ты должен быть готов сделать заявление о том, что приносишь с собой и какова будет твоя миссия в качестве председателя совета. Тебе нужно будет доказать, что президент сделал правильный выбор.

Юнис обладала политическим даром Кеннеди. Она понимала, что назначение на должность такого уровня не является достаточно значительным для пресс-конференции. У президента множество всевозможных советов: совет экономических экспертов, совет по вопросам медицины, совет по проблеме наркотиков, совет по вопросу создания рабочих мест и так далее. Как правило, в случае такого назначения, как мое, пресс-служба Белого дома просто распространяла заявление в духе: «Сегодня президент Буш объявил о назначении Арнольда Шварценеггера на должность председателя президентского совета по физической культуре и спорту». После чего нужно было из кожи вон лезть, чтобы привлечь к себе внимание. Но когда журналисты видят тебя выходящим из Овального кабинета вместе с президентом, они сразу же проникаются к тебе уважением.

Как выяснилось, президент также разбирался, что к чему: он попросил своих помощников подать заявление так, чтобы мое назначение предстало чем-то значительным. Все прошло очень близко к тому, что предлагала Юнис. Я вышел на лужайку перед Белым домом, где ждали журналисты. Я рассказал о своем назначении, о встрече в Овальном кабинете, поделился своим энтузиазмом, своими мыслями, своими планами.

Назначение «главным специалистом здорового образа жизни» воодушевило меня, и к тому моменту, как несколько недель спустя мы с президентом снова встретились в Кемп-Дэвиде, штат Мэриленд, я уже успел выполнить домашнее задание. Я хотел возродить и расширить все программы развития физической культуры и спорта, начатые президентом Кеннеди. Предварительно я посоветовался с Сарджем и Юнис. В свое время они были рядом с Джоном: как он сам представлял себе все это? Почему спортивные мероприятия проводились перед Белым домом на Южной лужайке? Я тщательно все записывал. Я встретился с представителями Министерства здравоохранения и социальной защиты, Министерства сельского хозяйства и сотрудниками аппарата Белого дома. Вот с чего я начал составлять план работ. Я также пригласил таких специалистов, как Джон Кейтс из Университета штата Калифорния, Сан-Диего, принять участие в создании первого в стране Молодежного корпуса здоровья. Так что у меня были подготовлены подробные предложения.

— Совет мыслил слишком мелкими категориями, — сказал я президенту Бушу. — Необходимо это изменить. — Я описал, как мы должны бить в барабаны здесь, в Вашингтоне, добиваясь того, чтобы министерства, отвечающие за здоровье, образование и питание, координировали свои действия в рамках общенациональной кампании здорового образа жизни. И еще надо сделать так, чтобы физкультура и спорт стали играть более заметное место в жизни Белого дома. — Давайте этой весной проведем на лужайке перед Белым домом показательные тренировки, — предложил я.

Я вкратце описал то, что задумал: площадки для гольфа, тенниса, аэробики, упражнений с гирями, бейсбола, турники, канаты и прочие спортивные снаряды, доступные простому человеку. Мы пригласим тренеров, спортсменов и детей с родителями и дедушками и бабушками, а также общенациональные средства массовой информации, и в первую очередь программы утренних новостей.

— Участие примут все, — сказал я. — Затем из Белого дома выйдете вы с Барбарой и попробуете свои силы. Это будет праздник, подобный Дню независимости, и мы наглядно продемонстрируем, какую радость могут доставлять физкультура и спорт.

Президент заразился моим энтузиазмом.

— Когда мы в понедельник вернемся в Вашингтон, — сказал он, — я попрошу вас встретиться с администрацией Белого дома и начать работы по подготовке этого мероприятия.

Я также предложил возобновить программу президентских премий, сертификатов здоровья и медалей, начатую Джоном Кеннеди.

— Этими сертификатами и медалями будут гордиться, — сказал я. — Тем самым мы возродим в школах дух соперничества, что поможет привлечь к движению молодежь.

Эта мысль также пришлась президенту по душе.

Я объяснил, что моей главной задачей будет продвижение здорового образа жизни. Изучив историю этого вопроса в Соединенных Штатах, я понял, что действовать надо будет на уровне штата и на местном уровне. В некоторых штатах имелись советы по физкультуре и спорту, в других их не было. В некоторых осуществлялись программы на уровне штата, в других все отдавалось местным властям и школам. Лишь в одном штате законодательно требовались занятия физкультурой для всех детей, начиная с начальной школы и до двенадцатого класса. Я почувствовал своим долгом донести до всех штатов то, что вопрос здорового образа жизни становится одним из национальных приоритетов.

— Вы собираетесь посетить все пятьдесят штатов? — поинтересовался президент.

— Вы сами все увидите, — ответил я. — Я обожаю путешествовать и встречаться с разными людьми, предлагая им свой товар. Вот что получается у меня лучше всего.

На первой встрече в Белом доме по подготовке «Большой американской тренировки» присутствовало человек пятнадцать государственных чиновников. И все они ответили категорическим отказом. Сотрудник управления парковым хозяйством выразил опасение, что такое скопление народу испортит лужайку. Представитель службы общественной безопасности сказал: «Погода в Вашингтоне в мае может быть очень жаркой. Кто-нибудь упадет в обморок, понадобится много еды и питья, а средств на это у нас нет». Представитель секретной службы сказал: «Если президент будет переходить от одной площадки к другой, наблюдать за таким количеством народа мы не сможем. Риск слишком большой».

Впоследствии я признался Джиму Пинкертону, политическому советнику Белого дома, с которым работал, что это было худшее совещание из всех, в которых я принимал участие.

— Я все объясню президенту, — сказал он, — и вы также должны будете переговорить с ним.

Я встретился с президентом Бушем через два дня и описал ему реакцию чиновников.

— О, это в их духе, — рассмеялся президент. — Начинается все одинаково. Но вы не отчаивайтесь. Позвольте мне переговорить с ними.

На следующей встрече все в один голос сказали:

— Какая замечательная мысль! Мы придумали, как разобраться со всеми проблемами. Конечно, все очень непросто, но президент хочет это сделать.

И вот 1 мая 1990 года, во вторник, ровно в 7 часов 19 минут утра президент в сопровождении миссис Буш вышел из Белого дома, чтобы принять участие в том, что он назвал первой ежегодной Большой американской тренировкой. Две тысячи гостей уже собрались на Южной лужайке и занимались на площадках, подготовленных на территории в четыре или пять акров: аэробика, тренажеры, метание подков, упражнения с обручем, футбол и другие игры. Телекамеры следили за тем, как президент и Барбара переходили от одной площадки к другой. Мы устроили зрелище, которое произвело бы впечатление даже на Джона Кеннеди. Это было наглядной демонстрацией того, как важны физкультура и спорт и какую они приносят радость.

Накануне мы провели генеральную репетицию. В тот момент я не задумывался о подобных вещах, но сейчас, наблюдая за приготовлениями, я учился тому, что впоследствии пригодилось мне самому, когда я проводил свою собственную избирательную кампанию. Я узнал из первых рук, как спланировать деятельность средств массовой информации так, чтобы они присутствовали там, где должны присутствовать, и не присутствовали там, где не должны присутствовать; как и когда их приглашать. Большая американская тренировка официально продолжалась с семи до девяти часов утра. Президент появился именно в 7.19, потому что, как я узнал, это было время максимальной зрительской аудитории передач «Сегодня» и «С добрым утром, Америка!» К тому времени я уже десятки раз появлялся в утренних программах, но никогда не обращал внимания на то, в какое именно время выходил в эфир. Однако с тех пор я всегда настаивал на том, чтобы появиться где-нибудь в районе половины восьмого.

Вскоре после Большой американской тренировки я устроил небольшой отдых от работы «главным специалистом здорового образа жизни» и вылетел в Канны. Я отправился туда в первую очередь для того, чтобы заниматься продвижением фильма «Вспомнить все», выход которого на экраны был намечен на июнь этого года. Однако в пути на борту частного самолета компании «Каролко» все разговоры были только о «Терминаторе-2». Джим Кэмерон со своим соавтором только что закончили работу над сценарием, и он обещал захватить его с собой и показать всем. Он вручил мне сценарий, как только самолет поднялся в воздух. К тому времени, как мы совершили посадку, все уже успели прочитать сценарий и возбужденно прыгали по салону, восторгаясь тем, каким сложным и технически насыщенным получился сюжет. Я всегда знал, что второй «Терминатор» не будет обычным продолжением. Кэмерон убежденный сторонник того, что зрителя всегда нужно чем-либо удивить, и я не сомневался в том, что «Терминатор-2» будет таким же захватывающим и неожиданным, как и оригинал. Однако то, что предложил Кэмерон, буквально сразило меня наповал. Я задал Джиму массу вопросов о меняющем свою форму Терминаторе-1000, с которым будет сражаться мой герой, — нелегко было просто представить себе робота из жидкого металлического сплава. Вот когда я понял, что научные познания Кэмерона выходят далеко за рамки того, что известно обычному человеку. Прилетев в Канны, мы показали сценарий зарубежным прокатчикам, и те изъявили готовность сразу же подписать контракты. Никто даже не моргнул глазом по поводу того обстоятельства, что постановка второго «Терминатора» обойдется в семьдесят миллионов долларов — в десять с лишним раз дороже, чем стоил оригинал. Все понимали, что это будет грандиозный успех.

«Т-2» с самого начала должен был стать чем-то гораздо более значительным, чем первый «Терминатор». И дело было не только в огромном бюджете; съемки вместо шести недель заняли восемь месяцев. Это была гонка со временем: чтобы выполнить условия финансовых контрактов, мы должны были выпустить фильм к лету 1991 года. Предварительная подготовка получилась настолько сложной, что мы смогли приступить к съемкам только в октябре 1990 года, и на момент завершения работ в мае 1992 года второй «Терминатор» с бюджетом в 94 миллиона долларов был самым дорогим фильмом в истории кино.

Однажды Кэмерон сказал в интервью: «Когда я начинаю снимать фильм, я лелею мечту, что мы будем одной большой семьей, что мы прекрасно проведем время, что у нас будет замечательное совместное творчество. Однако на самом деле съемки кино — это совершенно другое. Это непрерывное сражение». В моей роли самым сложным было то, что по мере развития сюжета Терминатор приобретает определенные человеческие качества. В этом заключался гений Кэмерона — показать развитие машины. Мальчишка говорит Терминатору: «Обещай, что больше никого не убьешь», и приказывает мне разговаривать не как автомат, а как живой человек. Так что по ходу фильма я постепенно превращаюсь из машины-убийцы в нечто такое, что пытается быть человеком, но не всегда успешно. В первый раз мои слова звучат не слишком убедительно, когда я повторяю вслед за мальчишкой: «Hasta la vista[28], крошка». Постепенно Терминатор становится все больше похожим на человека, но только до определенного предела. Он по-прежнему очень опасен и сеет вокруг разрушения. И все же по сравнению с Т-1000 мой герой определенно выглядит хорошим.

Мы снимали эпизоды не подряд, поэтому нам постоянно приходилось решать, каким уровнем человечности должен обладать на данный момент Терминатор. В течение первых нескольких недель я постоянно спрашивал Джима: «Здесь у меня слишком много человечности или слишком мало?»

Второй «Терминатор» открыл новую эпоху специальных эффектов. Т-1000 сделан из жидкого металла и способен видоизменяться на глазах, принимая облик любого человека или предмета, к которому прикасается. Эту задачу решали специалисты по компьютерной графике. Однако съемки также требовали изнурительной работы актеров и каскадеров. Джим постоянно теребил своего брата Майка, и тот делал невозможное, изобретая все новые трюки и спецэффекты.

К отработкам трюков мы приступили за несколько месяцев до начала съемок. В зрелищной сцене погони по сухой сточной трубе в Лос-Анджелесе Терминатор должен стрелять из обреза ружья десятого калибра с подствольным магазином, удерживая его в одной руке, при этом управляя мотоциклом «Харли-Дэвидсон»: достает обрез, прицеливается, стреляет, крутит ружье, передергивая затвор, стреляет снова и так далее. На бумаге все выглядело великолепно, и это было осуществимо — надо было только повторять, повторять и повторять эти движения. Однако тренировки несли только неудобства и боль. Перчатку надевать я не мог, поскольку она застревала в механизме затвора. Я содрал кожу на ладони и пальцах, сотню раз отрабатывая этот прием, пока не научился выполнять его гладко и четко. Затем мне пришлось учиться проделывать все это, уже управляя мотоциклом. После чего к искусству управления мотоциклом и стрельбы мне пришлось добавить еще и актерское мастерство. Очень трудно смотреть, куда едешь, но при этом направлять взгляд туда, куда говорит режиссер. В одном кадре я должен был подвести переднее колесо мчащегося «Харлея» почти к самому объективу камеры, установленной на едущей впереди машине. И в то же самое время я должен был стрелять, не опуская взгляд. Если бы глаза у меня дернулись, кадр был бы испорчен.

Также мне предстояло вести «Харлей» прямо на ворота, запертые на цепь, прицельным выстрелом сбивать замок и врываться в распахнувшиеся створки. На отработку этого эпизода потребовались недели тренировок, сначала только с одним ружьем, затем с мотоциклом, и, наконец, чтобы все в целом выглядело легко и непринужденно. Еще много сил ушло на эффектный прыжок верхом на мотоцикле на дно трубы. Остальным взрослым актерам, занятым в главных ролях — Линде Хэмилтон в роли Сары Коннор и Роберту Патрику в роли Т-1000, — также приходилось несладко. Линда в течение нескольких месяцев по три раза в день занималась силовыми упражнениями, чтобы набрать необходимую физическую форму. Все трюки были настолько сложными, что готовить их приходилось значительно дольше, чем это было на съемках первого «Терминатора».

Каждые несколько недель, когда выдавался перерыв в съемках, я снова трансформировался из Терминатора в «главного специалиста здорового образа жизни» при президенте Буше. Эта работа, а также личная дружба с президентом очень быстро стали играть важную роль в моей жизни. Сотрудничество с киностудией дало мне личный самолет «Гольфстрим II», идеальное транспортное средство для того, чтобы побывать во всех штатах. За первый президентский срок Буша я намеревался облететь все пятьдесят. То есть, у меня в распоряжении было три года. Я разворачивал перед собой карту Соединенных Штатов и смотрел, какие штаты расположены рядом. Мой план заключался в том, чтобы разбить их на группы, а затем, когда у меня будет несколько дней перерыва между съемками или мне придется отправиться куда-нибудь по делам, я смогу посетить сразу четыре или даже шесть штатов, — разумеется, при этом нужно было оставлять определенную свободу действий, поскольку не всегда какой-либо губернатор был свободен тогда же, когда и я. Во многих случаях, когда у меня были другие дела — скажем, семинар или соревнования в Коламбусе, — я устраивал так, чтобы заглянуть и в соседние штаты.

Встречаясь с губернатором какого-либо штата, я первым делом заверял его в том, что политика тут не замешана никаким боком. Речь идет только о здоровом образе жизни и спорте. Многие губернаторы верили в это с трудом. «Терминатор приезжает от республиканской администрации Белого дома, чтобы обвинить меня в том, будто я не уделяю достаточного внимания детям», — думали они, опасаясь, что я подвергну их нещадной критике. Но я сразу же объяснял, что такое в моих планах не значится. Я не проповедовал философию Республиканской партии, а продвигал здоровый образ жизни. Слухи об этом ширились, и вскоре губернаторы перестали относиться ко мне настороженно. Меня встречали радушно. Всем хотелось присоединиться к борьбе за развитие физкультуры и спорта.

Для меня это был неоценимый опыт — своими глазами увидеть, как работает администрация штата и местное самоуправление. Мне еще не приходилось сталкиваться с тем, чтобы такое большое количество людей мгновенно заражалось идеей здорового образа жизни. Я прикинул, что можно посещать два штата за один день. Обычно мы начинали с завтрака вместе с губернатором, обсуждая вопросы развития физкультуры и спорта в штате. В каждом штате ситуация была своя, и мне приходилось знакомиться с текущими реалиями. Затем мы отправлялись в какую-нибудь школу, на урок физкультуры. Далее следовала пресс-конференция. В некоторых штатах это было грандиозное мероприятие: огромный спортивный зал битком набивается детьми и их родителями, играет школьный оркестр. Я обязательно дарил губернатору спортивную куртку с эмблемой президентского совета и помогал ему надеть ее, а потом мы с ним фотографировались в окружении детей.

Последним шагом неизменно была «встреча в верхах», на которую приглашались представители министерств образования, здравоохранения и социальной защиты, сотрудники администрации губернатора, директора школ и колледжей, владельцы спортивных клубов, представители Молодежной христианской организации, Американского союза здравоохранения, физкультуры, отдыха и танца и так далее. Как правило, собрание получалось многолюдным: приходило человек пятьдесят — сто. Мы обсуждали значение физкультуры для развития ребенка и ту опасность, какую несет недостаток физической активности. Все высказывали свои предложения относительно того, как нам работать вместе. После чего я садился в самолет, перелетал в соседний штат, и все повторялось сначала, уже во второй половине дня.

Впоследствии я обнаружил, что это во многом походило на избирательную кампанию. Тот же самый жесткий график, та же самая необходимость прибыть к определенному времени в определенное место, выступить с речью и всех завести. Школьный оркестр играет приветственный марш, местные политики обещают поддержку. Побывав в роли «главного специалиста здорового образа», во время губернаторских выборов в Калифорнии я чувствовал, что все это уже было.

Любопытно, но никто не имел ничего против того, что я пользовался своим личным самолетом. Если меня спрашивали: «Это оплачивает правительство?», я с чистым сердцем отвечал: «Нет, я плачу за все сам. Вплоть до канцелярских принадлежностей. Я занимаюсь этим не ради денег. Просто хочу вернуть долг. Мне был дарован талант к спорту, и сейчас я хочу расплатиться». Я был счастлив возможности повторять слова Сарджа.

Эти совещания были для меня словно кратким введением в политику. Когда я в Калифорнии предложил увеличить количество уроков физкультуры в школах, все разом набросились на меня.

— Ну, скажите нашему губернатору выделить больше денег на образование, чтобы мы смогли нанять дополнительных учителей физкультуры.

— Вам же известно, что сейчас экономический спад, — возразил я, — и, насколько мне известно, в нашем штате доходы существенно сократились, поэтому у губернатора просто нет средств.

— Пусть переведет деньги из других программ. Это же делается ради детей.

— Но если денег нет, почему бы не обратиться к Молодежной христианской организации или в местные спортивные клубы; быть может, они выделят вам в помощь тренеров?

— Ого! Вы предлагаете школам вместо учителей приглашать добровольцев? Просто замечательно. Но все дело в том, Арнольд, что если бы вы ознакомились с законами нашего штата, вы бы узнали, что запрещено брать добровольца на место учителя.

Я наткнулся на постановление профсоюза учителей, запрещающее брать на работу в школу добровольцев. Меня это потрясло. На самом деле речь шла не о детях, как утверждали мои противники. Их в первую очередь интересовал вопрос увеличения количества рабочих мест для учителей. Конечно, я понимал, что именно этим и должен заниматься профсоюз: отстаивать права своих членов.

Из всех губернаторов самое большое впечатление на меня произвел Марио Куомо. Нью-Йорк стал десятым в списке штатов, которые я посетил. Если честно, до тех пор, пока я не познакомился с Куомо лично, я его недолюбливал — в первую очередь из-за того, как он обрушился на Рейгана в 1984 году на съезде Демократической партии: «Мистер президент, вам следовало бы знать, что к нашей стране больше подходит определение „История двух городов“, чем „Город, стоящий на верху горы“»![29] Однако когда мы наконец встретились и заговорили о проблеме физического воспитания детей, Куомо отнесся к моей работе с большим пониманием. Он высказал много дельных замечаний. В частности, он предложил: «Нужно больше говорить о здоровье детей и о том, во что это обходится. Это очень важно. Рассказывайте о тех катастрофических проблемах со здоровьем, которые могут возникнуть у детей, не занимающихся физкультурой, и о том, какими расходами обернется для налогоплательщиков лечение больных детей». Куомо полностью поддержал меня. Я понял, почему он пользуется таким уважением у жителей штата, почему его считают выдающимся политиком.

Затем мы вышли к журналистам, и Куомо произнес целую речь о том, как это хорошо, что я разъезжаю по Соединенным Штатам на свои деньги и занимаюсь этим совершенно добровольно. «Вот что такое служба народу», — закончил он. Я подумал: «Ему известно, что я республиканец, что я представляю республиканского президента; с его стороны это поистине благожелательный жест в отношении меня». Больше того, я понимал, что Куомо прав. Мне еще оставалось объехать сорок штатов, и теперь я мог использовать в своей работе и его предложения.

Мои отношения с президентом Бушем были теплыми еще с того времени, когда мы только познакомились в годы президентства Рейгана. Я был польщен тем, что меня пригласили на церемонию инаугурации, а также тем, что мне выпадала честь представлять его на различных вспомогательных мероприятиях — хотя, должен признаться, порой я чувствовал себя неловко, представляя президента Соединенных Штатов. Несомненно, в окружении Буша хватало более достойных людей. В частности, я хорошо помню празднования по случаю дня памяти Мартина Лютера Кинга, когда в зале было много афроамериканцев, и многие выступающие были чернокожими. Если бы я сидел в зале, у меня наверняка возник бы вопрос: «Почему президента представляет именно он?» Но Буш был таким. До всего этого ему не было никакого дела. Если у человека были незаурядные способности, если он оказал президенту какую-либо услугу или просто нравился ему, Буш продвигал его, не обращая внимания на то, как это выглядело со стороны. Он принадлежал к другой породе людей. И Буш, и его жена Барбара были очень добрыми и вежливыми. За каждую мелочь, сделанную для президента, он благодарил меня или собственноручно написанным письмом, или по телефону.

Особенно мы сблизились после того, как Буш назначил меня главой президентского совета. Каждый раз, бывая в Вашингтоне, я заезжал в Белый дом и встречался с президентом. Такие у нас были отношения. Я мог заглядывать к Бушу в любое время. Вначале главой президентской администрации был Джон Сунуну, и он также неизменно встречал меня радушно. Никогда никаких «сейчас босс занят, приходите завтра».

Мы считали за честь то, что нас неоднократно приглашали провести время вместе с президентской четой в Кемп-Дэвиде. Порой Белый дом становится слишком тесным, и Буши любили отправиться в Кемп-Дэвид на выходные, хотя президент всегда захватывал с собой работу. Я прилетал вместе с ними на вертолете или встречал их там. Мы ходили по местным ресторанам, а в воскресенье отправлялись в церковь. И, разумеется, президент Буш любил физическую активность и спортивные игры.

Однажды, когда кто-то из журналистов спросил у него: «Господин президент, Арнольд показывает вам какие-либо упражнения?», Буш рассмеялся и сказал:

— О, когда он приезжает в Кемп-Дэвид, мы с ним постоянно занимаемся вместе. Арнольд показывает мне силовые упражнения, а я учу его играть в уоллибол.

— Уоллибол? Вы хотите сказать, в волейбол?

— Нет, нет, именно в уоллибол.

— Что это за игра?

— У нас есть закрытая площадка, на которой мы играем в волейбол, и у нас особые правила, согласно которым можно отбивать мяч от стены[30]. Арнольд уже играл несколько раз, и у него начинает что-то получаться.

Я полностью расслаблялся в гостях у президента. Мы метали подковы. Мы плавали. Мы занимались с гантелями и гирями. Я даже стрелял вместе с ним по тарелочкам! (Когда еще ребята из секретной службы разрешат находиться при оружии в присутствии президента?) Как-то в начале 1991 года, когда Кэтрин только училась ходить, мы втроем приехали в гости к Бушам и отправились кататься на санках. К несчастью, санки эти оказались совсем не похожими на обычные, с полозьями, которыми можно управлять ногами. Они были плоскими и скользили совершенно по-другому. Мы с президентом скатились с горки слишком быстро и врезались в Барбару. Она оказалась в больнице со сломанной ногой. У меня есть фотография, которую потом прислал мне президент Буш. На ней мы с ним несемся вниз на санках, а внизу приписано рукой Барбары: «Арнольд, поворачивай, черт тебя побери, поворачивай же!»

После вторжения иракских войск в Кувейт в августе 1990 года в Кемп-Дэвиде проходили напряженные совещания. Мне было как-то не по себе перемещаться от кризиса реального мира к воображаемым угрозам съемок «Терминатора-2». Министр обороны Дик Чейни и генерал Колин Пауэлл, председатель объединенного комитета начальников штабов, приезжали в Кемп-Дэвид, чтобы ввести президента в курс последних событий и принять решение по ключевым вопросам. К осени президент Буш начал операцию «Щит пустыни» — массивное наращивание американских войск и войск стран коалиции на территории Саудовской Аравии вдоль границы с Ираком и Кувейтом. Я тоже внес небольшой вклад в общее дело, после того как прочитал в газете, что американские солдаты в пустыне используют для силовых упражнений мешочки с песком. Конечно, мышцам нет никакого дела до того, что именно их нагружает. И все же я рассудил, что можно лучше позаботиться о наших солдатах. Поэтому я обратился к генералу Пауэллу и спросил, как он относится к отправке в пустыню специального оборудования для тренировок. Пауэлл с восторгом ухватился за это предложение, и в течение нескольких дней мне удалось убедить производителей пожертвовать для операции «Щит пустыни» сорок тонн тренажеров, гантелей, эспандеров и прочего снаряжения. Доставка всего этого грузовым кораблем заняла бы несколько недель, поэтому Пауэлл и Чейни договорились об отправке груза воздухом из Оклахомы, вместе со снаряжением гражданских специалистов. Через две недели тренажеры уже были в войсках, и мне потекли рекой благодарственные письма с фотографиями и описанием того, как солдаты занимаются посменно, чтобы максимально эффективно использовать спортивное оборудование.

Страницы: «« « ... 678910111213 » »»