Вспомнить все: Моя невероятно правдивая история Шварценеггер Арнольд
Став первой леди штата, Мария решила превратить съезды Ассоциации женщин Калифорнии — мероприятие, которое устраивалось с середины восьмидесятых годов, — в общенациональное событие. В декабре 2004 года десять тысяч женщин собрались в Конвенционном центре в Лонг-Бич на однодневную конференцию, посвященную теме «Женщины как архитекторы перемен». В конференции принимали участие видные деятели бизнеса и общественной жизни Калифорнии, а также такие знаменательные фигуры, как королева Иордании Нур и Опра Уинфри.
Поскольку официально организация именовалась Ассоциация женщин и семей при губернаторе Калифорнии, я, совершенно естественно, открывал конференцию. Я пошутил, что в кои-то веки мне предстоит «быть прелюдией к Марии». Только я начал свою тщательно подготовленную речь, отмечающую вклад женщин в Калифорнию, как в проход выскочила группа протеста. Развернув плакат, женщины начали скандировать: «Уменьшение нагрузки спасает человеческие жизни!»
Как оказалось, это были члены профсоюза медсестер, обозлившиеся на меня за то, что я приостановил предложенный администрацией Грея Дэвиса законопроект, определяющий, что в больницах одна медсестра обязана обслуживать пять больных вместо шести. Большинство присутствующих даже не заметили этот инцидент, однако телекамеры выхватили крупным планом то, как служба охраны выпроваживает из зала пятнадцать женщин. Выходка медсестер вывела меня из себя. Если они обозлились на меня, зачем портить мероприятие, устроенное Марией? Обратившись к залу, я сказал: «Прошу вас, не обращайте внимания на эти голоса. У них свои корыстные интересы. А тем, у кого свои корыстные интересы, не по душе мое пребывание в Сакраменто, поскольку я хорошенько надавал им по заднице. — Затем я добавил: — Но они мне все равно нравятся».
Большая ошибка. Во-первых, насмешка над протестующими оскорбила Марию. А во-вторых, профсоюз медсестер посчитал мои слова поводом для объявления войны. В течение многих месяцев после этого каждый раз, когда я появлялся на людях, меня встречали пикеты скандирующих медсестер.
В верхнем ящике стола в рабочем кабинете я хранил перечень десяти важнейших реформ, которые я обещал провести в случае своего избрания губернатором. Я понимал, что без определенной конфронтации не обойтись, поскольку я бросал вызов могущественным профсоюзам, находившимся под контролем демократов, которые бессовестно наживались за счет штата. Первые строчки в списке занимали такие злоупотребления, как прием на работу посредственных учителей, непомерно высокие пенсии госслужащих и «политическая география», перекройка избирательных округов с целью защиты выборной элиты.
Однако главным была вопиющая необходимость бюджетной реформы. Даже несмотря на то, что мы в конце концов приняли на 2004 год сбалансированный бюджет и экономика штата начала оживляться, существующая система была нефункциональной. В то время как по расчетам доходы в 2005 году должны были вырасти на 5 миллиардов долларов, расходы должны были увеличиться на целых 10 миллиардов, и все из-за нелепой формулы формирования бюджета, требовавшей роста расходов независимо ни от чего. В разгар бума электронных технологий демократы приняли этот закон, чтобы угодить профсоюзам госслужащих. И что больше всего бесило меня, Калифорния снова начинала скатываться в опасную зону. В 2005 году нам грозил новый многомиллиардный бюджетный дефицит. И без фундаментальных перемен этот дисбаланс должен был калечить бюджет штата из года в год.
Но теперь у меня в качестве образца для подражания была борьба с порочной системой компенсационных выплат наемным работникам. Пригрозив референдумом, я вынудил противную сторону пойти на переговоры и достигнуть соглашения. Так почему бы не прибегнуть к той же самой стратегии, чтобы провести более масштабные реформы? Я был окрылен этим успехом, а также тем, что нам удалось добиться в вопросе финансирования восстановления экономики. С сознанием выполненного долга мы с моим штабом в последние месяцы 2004 года сели за разработку новых предложений, которые предполагалось выдвинуть на референдум.
В области реформы системы образования мы хотели принять закон, позволяющий избавляться от посредственных учителей. (В настоящее время таких педагогов не увольняли и не отправляли переучиваться, а просто переводили из одной школы в другую; эта чехарда называлась «танцем лимонов».) В бюджетной политике мы хотели помешать штату тратить деньги, которых у него нет, и избавиься от автоматического увеличения расходов на образование. Также мы собирались изменить систему начисления пенсий госслужащим, приблизив ее к современной программе 401 (к)[40], принятой в частном секторе. И мы хотели ослабить влияние профсоюзов на законодательную власть, потребовав от них предварительно получать согласие своих членов перед тем, как использовать свои фонды для финансирования политических кампаний. Возможно, наивно было надеяться на то, что мы сможем многого добиться, однако после первого года в губернаторской должности мой природный инстинкт требовал и дальше биться изо всех сил, выполняя данные избирателям обещания.
Эти предложения со временем стали известны как моя программа реформ. Обнародовав их в январе 2005 года, я сказал законодателям: «Друзья мои, пришло время выбирать… Я каждое утро просыпаюсь с желанием исправить дела здесь, в Сакраменто. И сегодня я вас прошу: помогите мне их исправить». Я торжественно провозгласил 2005 год годом реформ в Калифорнии. Однако в тот момент я еще не сознавал в полной мере, что моя риторика будет воспринята как нечто уж совсем неподобающее. По сути дела я объявил войну трем наиболее влиятельным в штате профсоюзам госслужащих: профсоюзам охранников тюрем, учителей и госчиновников. Те, кто слышал мою речь, впоследствии сказали мне, что это была либо безумно-блестящая стратегия, нацеленная на то, чтобы опустошить военные арсеналы профсоюзов накануне следующего года выборов, либо просто безумство — политическое самоубийство.
Я не сразу понял, какую большую ошибку совершил. Свою программу я представил так, что все профсоюзные заправилы подумали: «Ого! Это уже совершенно другой Арнольд. Нам нужно мобилизовать все свои силы». До сих пор профсоюзы госслужащих не собирались ввязываться в бой. Их можно было убедить сесть за стол и достигнуть приемлемого соглашения. Вместо этого я устроил им Перл-Харбор — дал мотивацию объединиться и начать войну.
К медсестрам, пикетирующим все мои появления на людях, быстро присоединились учителя, пожарные и полицейские. Всякий раз, когда я приезжал на какое-либо мероприятие, они уже ждали меня, с плакатами и колокольчиками, кричали и скандировали лозунги. Профсоюзы образовали коалиции вроде Альянса за лучшую Калифорнию и начали вливать миллионы долларов в рекламу на телевидении и радио. В одном ролике пожарный рассуждал о том, что моя пенсионная реформа ограбит вдов и сирот, потерявших кормильца. В другом учителя говорили, что разочаровались во мне, после того как я попытался взвалить проблемы бюджета Калифорнии на плечи детей.
Меня удивило то, как жарко проходили эти протесты, однако реформы были слишком важны, и отступать было нельзя. «Наши двери будут открыты двадцать четыре часа в сутки для любого демократа, готового сесть за стол переговоров. Однако до сих пор никто не проявлял такого желания, и мы не можем ждать до бесконечности». Я начал ответную рекламную кампанию, опровергая наиболее лживые утверждения профсоюзов и напоминая избирателям о том, что Калифорния нуждается в переменах. В одном ролике я беседовал с людьми, стоящими в очереди в кафе, и просил их «помочь изменить Калифорнию так, чтобы можно было ее восстановить».
Но если тебя заподозрят в нападках на учителей, пожарных и полицейских, твоя популярность получает хорошую взбучку. Мой рейтинг рухнул, словно сраженный наповал, с 60 процентов в декабре до 40 процентов весной. Опросы общественного мнения также показали, что многие избиратели недовольны тем, что, на их взгляд, я потихоньку превращаюсь в еще одного политикана из Сакраменто, ввязываюсь в межпартийные распри, которые в конечном счете лишь приведут к полному параличу власти.
Провозглашенная мною кампания «Год реформ» вызывала крайнее неодобрение Марии. Кеннеди и Шрайверы всегда были близки к наемному труду, и вот я предпринимал шаги, направленные против него. Мария дистанцировалась от меня. Я чувствовал перемену. Вместо товарища, который меня поддерживал, вдруг появился совершенно нейтральный наблюдатель. «Я больше не собираюсь обсуждать эти вопросы на людях», — заявила мне Мария.
Несмотря на наши различные взгляды, до сих пор наши семейные отношения никогда не омрачались политикой. На мой взгляд, я вовсе не выступал против наемного труда — просто пытался разобраться с теми проблемами, с которыми столкнулась Калифорния. Когда Тедди в 2000 году вел кампанию по переизбранию в Сенат на седьмой срок, мы с Марией поддержали его, устроив у себя дома прием с участием пятисот человек. Все влиятельные лидеры американских профсоюзов присутствовали там, выбивая из Тедди в обмен на свою поддержку всяческие уступки, и впоследствии они прислали нам с Марией любезные письма с выражением благодарности. Помню, я ходил по лужайке, здороваясь с гостями, и думал: «Нет ничего страшного в том, что я принимаю всех этих профсоюзных лидеров у себя дома». Профсоюзов много — объединяющих слесарей, мясников, плотников, каменщиков, водопроводчиков, рабочих цементных заводов, — и у меня всегда были хорошие отношения с ними. Но сейчас меня выводила из себя беззастенчивая наглость профсоюзов госслужащих.
Наступило лето, и я выполнил свою угрозу отдать вопрос на рассмотрение непосредственно избирателей в том случае, если демократы и их сторонники не сядут за стол переговоров. Воспользовавшись своим правом губернатора, я назначил на ноябрь специальные выборы, посвященные предложенным мною реформам. Это увеличило давление на Марию. Она стала получать письма и телефонные звонки от профсоюзных лидеров со всей страны, требовавших от нее: «Лучше поговорите об этом с Арнольдом». Мария исправно докладывала мне обо всех таких письмах и звонках, но никогда не спорила с тем, что эти требования справедливы.
Она также вынуждена была защищать меня перед Юнис и Сарджем. Родители спрашивали ее: «Неужели он действительно должен идти против наемного труда? Неужели ему действительно нужно быть таким жестким? Почему он не обращается так же жестко и с бизнесом?»
«Арнольд пытается разобраться с дефицитом в пятнадцать миллиардов долларов, а профсоюзы требуют дополнительных денег, — пробовала объяснить Мария. — И в своей избирательной кампании он обещал реформы, которые сейчас и пытается провести. Конечно, профсоюзы этим недовольны! Мне понятна ваша позиция, но я также понимаю заботы Арнольда». Она чувствовала себя крайне неуютно, оказавшись под перекрестным огнем.
У меня тоже постоянно звонил телефон. Крупные бизнесмены и консерваторы твердили мне: «Мы понимаем, что эти Кеннеди пытаются уговорить вас пойти на попятную, но помните, что мы должны несмотря ни на что продолжать битву». Мысль о том, что я живу в одном доме вместе с врагом и сплю с ним в одной постели, приводила их в бешенство. Можно было буквально услышать мысли ультраправых: «Твою мать, да это все равно как если бы Калифорнию прибрал к рукам Тедди!»
А за кулисами переговоры продвигались судорожными рывками. Мне приходилось очень трудно, не только из-за яростных нападок профсоюзов, но и потому, что многие члены моей команды не соглашались со мной. Пэт Клэри и другие ветераны-республиканцы скептически относились к нашим шансам усадить профсоюзы за стол переговоров и требовали проводить более твердую линию. Казалось, они рвались в политическую драку еще больше меня.
Вместо того чтобы с ними спорить, я обошел их стороной и начал действовать лично, встречаясь с глазу на глаз с лидерами профсоюза учителей, бывших моими союзниками во время кампании за программу внеклассных занятий, хотя теперь казалось, что это было целую вечность тому назад. Я наводил мосты к профсоюзам полицейских и пожарных, с которыми также успешно работал в прошлом. И я заручился содействием своего друга Боба Хертцберга, бывшего спикера ассамблеи, демократа, чтобы он устроил тайную встречу со спикером ассамблеи Фабианом Нуньесом.
Все эти переговоры принесли результаты, особенно встреча с Нуньесом, которая состоялась не в Сакраменто, а во дворе моего дома. Моей целью была выработка компромиссных мер, что позволило бы избежать референдума. После чего я собирался снимать одно за другим свои предложения с референдума, работая с законодателями по осуществлению реформ, или заменять их на компромиссные варианты предложений, согласованные со всеми сторонами.
Государственный секретарь Брюс Макферсон, республиканец, предупредил нас, что крайним сроком для внесения исправлений в предложения на референдум является середина августа. Этот срок подошел, и мы с Фабианом уже были близки к тому, чтобы заключить соглашение. Однако у нас на пути еще оставались два препятствия. Некоторые профсоюзы продолжали упрямиться, хотя я и готов был пройти им навстречу больше половины пути. Не сомневаюсь, их политические советники указывали на результаты опросов общественного мнения и спрашивали: «Зачем идти на компромисс сейчас, когда можно будет сокрушить его на специальных выборах?» Профсоюзы уже истратили 160 миллионов долларов на кампанию против меня; они ощутили вкус крови. Внезапно львы увидели, что могут сожрать укротителя. Щелчок бича их больше не пугал.
Вторая проблема заключалась в моем штабе, который по-прежнему не верил в то, что профсоюзы когда-либо заключат соглашение. Мои помощники также считали, что я поставил перед собой столько задач, что просто физически не успею их выполнить в срок. Мне повторяли, что правительства так не работают: вперед так быстро никто не идет. Мы с Фабианом неслись во весь опор, стремясь заключить соглашение вовремя, чтобы можно было отменить специальные выборы. После переговоров, продолжавшихся целые сутки, мы пришли к соглашению, — но тут государственный секретарь оглушил нас известием о том, что уже слишком поздно: законодатели не успеют проголосовать за законы до того, как настанет срок рассылать по почте бюллетени тем избирателям, которые находятся за пределами штата. Специальные выборы состоятся; обратного пути уже не было.
Специальные выборы привлекли внимание профсоюзов госслужащих всей страны. Не успел я опомниться, как о них уже написали «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и «Уолл-стрит джорнал», а вскоре эту тему подхватила и зарубежная пресса. Это была самая большая политическая сенсация, рожденная в Калифорнии, после отзыва Грея Дэвиса, но только сейчас испытанию подвергалась уже моя власть. Я не рассчитывал на такую грандиозную схватку, однако в определенном смысле я был даже этому рад. Нам предстояло продемонстрировать американскому народу, как далеко готовы пойти профсоюзы, отстаивая свои интересы, даже если их дело было несправедливым.
Приехав в августе в Хайянис-Порт, где гостили Мария и дети, я встретился с Тедди Кеннеди.
— Если ты хочешь, чтобы я переговорил с главами общенациональных профсоюзов или принял еще какое-нибудь участие, — предложил он, — дай мне знать.
— Передайте им: я знаю, что они посылают деньги в Калифорнию, чтобы разгромить меня и мои предложения, — сказал я. — Попытайтесь успокоить их и объясните, что перемены неизбежны. И не только в Калифорнии, но и в каждом штате. Мы не можем и дальше продолжать обеспечивать эти крупные обязательства, когда у нас стало меньше денег.
Я постарался провести кампанию в поддержку своих предложений как можно лучше, однако нас буквально захлестнула рекламная кампания наших противников. Ассоциация учителей Калифорнии заложила здание своей штаб-квартиры в пригороде Берлингтона, чтобы выручить дополнительные десять миллионов долларов на нападки на меня. Все радиостанции были заполнены рекламными объявлениями с жалобами на то, что дела в Калифорнии стали еще хуже. Специальные выборы превращались в референдум о доверии мне. Арнольд не сдержал свои обещания. Арнольд подводит детей. Арнольд подводит стариков. Арнольд подводит бедных. Ассоциация расставила по всему штату рекламные щиты, гласившие: «Арнольд Шварценеггер — не тот, кем мы его считали». Профсоюз даже пригласил таких голливудских звезд, как Уоррен Битти и его жена Аннетта Бенинг, а также режиссер Боб Рейтер, принять участие в кампании против меня.
Мы также агрессивно собирали средства. Мы тратили деньги из резерва, отложенного на мою потенциальную избирательную кампанию 2006 года, и я даже внес восемь миллионов долларов из своего кармана. Но хотя нам удалось собрать 80 миллионов долларов, мы не могли противостоять деньгам профсоюзов. В конечном счете обе стороны потратили свыше 250 миллионов долларов, тем самым превратив этот референдум в самые дорогие выборы в истории Калифорнии.
В моей жизни бывали поражения хорошие и плохие. Хорошее поражение — это неудача, которая, тем не менее, еще на шаг приближает тебя к конечной цели. Таким было мое поражение Серхио Оливе на первых состязаниях за титул Мистер Олимпия в 1969 году, поскольку я мог положа руку на сердце сказать, что сделал все возможное, готовясь к ним. Я правильно питался, принимал все необходимые пищевые добавки, занимался по пять часов в день, отрабатывал позы, выработал необходимый психологический настрой, — и я был в лучшей форме, чем когда-либо прежде. У меня даже был лучший загар. И хотя победу одержал Серхио, я знал, что сделал все возможное и на следующий год вернусь еще более сильным.
Однако это поражение было совсем другим. Оно причинило настоящую боль. Оно было сродни тому, как я проиграл Фрэнку Зейну в Майами, когда только приехал в Америку: я отправился на крупное первенство самонадеянным и неподготовленным. Когда я проиграл в тот раз, винить в этом я мог только себя одного. И вот сейчас я обещал избирателям решить все их проблемы, но вместо этого истощил их терпение, заставив их всего через двадцать четыре месяца после досрочных выборов снова идти на избирательные участки и разбираться в новых предложениях. Я переложил груз решения проблем на них, в то время как они хотели, чтобы этим занялся я. Даже Мария пожаловалась на то, что вряд ли сможет ознакомиться со всеми материалами, чтобы принять осмысленное решение по поводу моих предложений. Выбирая меня, избиратели думали, что получают диетическую таблетку. Вместо этого я попросил их прийти в пять часов утра в тренажерный зал и выполнить пятьсот отжиманий.
Еще до дня голосований я понял, что был неправ. Как-то раз в конце октября я сидел в джакузи во внутреннем дворе нашего дома, курил сигару, смотрел на огонь и думал. Я вспомнил, как встретился с отцом пожарного, погибшего в огне. Я сказал ему: «Это ужасная трагедия. Если я могу вам чем-нибудь помочь, дайте знать». А он ответил: «Если хотите сделать что-нибудь для меня, сделайте это в память о моем сыне. Пожалуйста, когда вы будете в Сакраменто, прекратите войну». И вот теперь его слова звучали у меня в ушах.
Я заставил себя взглянуть правде в глаза. Провал моих предложений был обусловлен не только кознями профсоюзов. Я занял слишком непримиримую позицию, я излишне торопился, и я на самом деле не прислушался к голосу народа. Мы откусили чересчур большой кусок. И это ударило по нам самим.
Больше того, борьба за проведение реформ поставила под угрозу другие серьезные обязательства, которые я принимал на себя, баллотируясь в губернаторы: оживление экономики Калифорнии и возрождение нашего штата. Я повел свой штаб в битву, проигранную заранее, и можно было видеть, какое впечатление это произвело на моих помощников. У меня была хорошая команда, особенно если учесть, что собрались мы в безумной спешке досрочных выборов. Эти люди помогли мне одержать важные победы первого года. Но угроза поражения программы реформ вызвала растущее чувство обреченности. Моральный дух неуклонно падал. Кое-кто начинал подыскивать новое место работы. Появились утечки в прессу. Своими действиями одни сводили на нет усилия других.
Мы совершали ошибки не только за кулисами, но и на людях. На пресс-конференции, созванной для продвижения реформы системы образования избирательных округов, мои помощники поставили меня не в то место. Это мероприятие должно было пройти на границе двух округов, перекроенных в результате «политической географии», и мы решили подчеркнуть это обстоятельство, протянув ярко-оранжевую ленту прямо через жилой район, — вот только выяснилось, что настоящая граница проходит в нескольких кварталах в стороне.
Все это увеличивало давление на Пэт. Она устала от борьбы. «Когда придет время, я уйду, — заявила она. — Я хочу вернуться в частный сектор, и тебе придется искать кого-нибудь другого».
Тогда я ответил: «Что будет с референдумом, то будет. Мы переждем немного, чтобы все перевели дух, но затем настанет пора действовать. Мне нужно будет пригласить новых людей». Пэт согласилась.
Опросы общественного мнения оказались точны. 8 ноября 2005 года стало полной катастрофой. Все четыре моих предложения, выдвинутых на референдум, не прошли. Избиратели отвергли самое главное из них, о бюджетной реформе, с огромным перевесом в 24 процента голосов. Вечером после голосования Мария стояла рядом со мной. Я поблагодарил избирателей за то, что они пришли к урнам, в том числе и тех, кто проголосовал против моих реформ. Я пообещал встретиться с лидерами демократов и найти точки соприкосновения. Вскоре после этого на телевизионной пресс-конференции я сказал, что не хочу, чтобы мой штаб винили в моих ошибках: «Крайняя инстанция — это я. Я полностью принимаю на себя всю ответственность за этот референдум. Я полностью принимаю на себя всю ответственность за его провал».
Я обещал, что борьба закончилась, и следующий год начнется на другой ноте.
Глава 26
Реванш
В конце 2005 года я с радостью оставил Сакраменто в нескольких тысячах миль позади, сев в самолет и отправившись в Китай, в давно запланированное турне, посвященное проблемам двусторонней торговли. Я возглавил делегацию из семидесяти пяти калифорнийских бизнесменов — работающих в сфере высоких технологий, выращивающих клубнику, занятых в строительстве и торговле, — и в течение шести дней мы объехали самую быстроразвивающуюся экономику в мире, пропагандируя сильные стороны нашего штата. Для меня эта поездка была очень важной — не только потому, что она явилась отрадной переменой после горечи поражения на специальных выборах, но и потому, что само зрелище преобразований в Китае помогло снова увидеть все в перспективе. Масштабы строительства поражали. Я понял, что у меня на глазах обретала форму новая сверхдержава, и почувствовал, какие проблемы это создает и какие новые возможности открывает перед Америкой. И, конечно, для такого прирожденного торговца, как я, было здорово снова путешествовать по миру, продвигая калифорнийские товары в Азии. Наша торговая делегация принесла Калифорнии маленький, но очень символичный успех. Впервые мы получили возможность поставлять калифорнийскую клубнику напрямую в Пекин, как раз к Олимпийским играм, которые должны были состояться там в 2008 году.
Когда я возвратился в Калифорнию, главным вопросом в повестке дня стали кадровые перестановки. До губернаторских выборов 2006 года оставалось меньше года, поэтому время для крупных перемен было не самым подходящим. Однако перемены назрели. Теперь я уже гораздо лучше разбирался в политике Калифорнии, я лучше знал главных действующих лиц, и мне были нужны не просто умные, опытные люди, но единая сплоченная команда. После специальных выборов опросы общественного мнения показывали, что только 27 процентов избирателей по-прежнему считает, что Калифорния движется правильным путем, а мой собственный рейтинг снизился до всего 38 процентов. Мне также были нужны люди напористые, которых не парализовали бы временные неудачи и которые видели бы черный юмор в том факте, что мой рейтинг теперь был почти таким же низким, как и рейтинг законодательной власти.
Я уже решил, кого хочу видеть новым главой своей администрации: Сюзен П. Кеннеди. Она, как ее тотчас же охарактеризовала пресса, была маленькой крутой светловолосой лесбиянкой, не расстающейся с сигарой, — самый неподходящий выбор, какой я только мог сделать. Сюзен не только была закоренелой демократкой и в прошлом активисткой за право на аборты, но она также работала помощником главы администрации Грея Дэвиса. Сюзен ушла с этого поста, недовольная общим параличом, охватившим Капитолий штата.
Я проникся уважением к Сюзен, еще когда она была комиссаром коммунальных компаний, потому что хотя она и была демократкой, она всегда выступала за отмену всевозможных предписаний, ограничивающих рост бизнеса. Время от времени Сюзен присылала меморандумы с убийственно четкими комментариями относительно проблем, стоящих перед моей администрацией. Она была в отчаянии, так как считала, что нам угрожает опасность безрассудно растратить историческую возможность перемен.
После недолгих предварительных обсуждений я, вернувшись из Китая, предложил Сюзен возглавить мою администрацию. Прежде чем согласиться, Сюзен приехала к нам домой, чтобы поговорить со мной и с Марией. В беседе были затронуты многие темы, в том числе то, с чем предстоит столкнуться Сюзен, имея дело с республиканцами, членами моего штаба.
— Я сделаю все возможное, чтобы избежать кровопролития, что лишь замедлит наше продвижение и еще больше испортит вашу репутацию, — сказала она. — Но вы должны разрешить мне рекомендовать любые необходимые перемены. И в случае борьбы вы должны будете поддержать меня на все сто процентов.
— Я вас поддержу; мы будем работать вместе, — обещал ей я.
Наконец я задал вопрос, который всегда задают в конце собеседования при приеме на работу:
— У вас есть ко мне какие-нибудь вопросы?
— А то как же, — сказала Сюзен. — Какое наследие вы хотите оставить после себя как губернатор?
Я долго молча смотрел на нее, прежде чем ответить. Будучи губернатором, приходится постоянно выслушивать самые разные вопросы. И я понимал, что Сюзен прекрасно знает, чего уже успела добиться моя администрация и какие цели мы перед собой ставим. Но в конце концов я решил, что эта невысокая отважная женщина, возможно, действительно хочет понять, что для меня самое главное. «Я хочу строить, — сказал я. — Я хочу видеть повсюду строительные краны». В самом ближайшем времени численность населения штата должна была перевалить за пятьдесят миллионов, а у нас не было для этого достаточно дорог, мостов, школ, водопровода, связи, железных дорог и электростанций.
Говоря о строительстве, я возбудился, и Сюзен тоже возбудилась, и не успели мы опомниться, как уже оба взахлеб говорили о поездах, кранах, автострадах и сталелитейных заводах. «Я видела по телевизору, как вы говорили об этом во время своего визита в Китай, — сказала Сюзен. — Вы сказали, что нам нужно мыслить не мелко, как Микки-Маус, а категориями облигаций на пятьдесят или даже на сто миллиардов долларов, и тут ваше окружение поспешило перевести эти цифры в нечто более скромное. Что ж, это чушь собачья, и вы были абсолютно правы!»
Вот когда я понял, что мы сработаемся. Когда я заговорил об инфраструктуре, Сюзен не закатила глаза, подобно многим. Она разделяла мою точку зрения относительно того, что количество шоссе, мостов, плотин, дамб и железных дорог штата не соответствует растущему населению. Калифорния до сих пор жила наследием губернаторов пятидесятых и шестидесятых годов, которые строили дороги и гидросооружения, помогая подпитывать экономику штата. Как следствие, у нас была система, рассчитанная на восемнадцать миллионов человек, а не на пятьдесят миллионов, которые должны были жить в Калифорнии к 2006 году. Сюзен не обходила стороной проекты, которые завершатся только через много лет после того, как я оставлю свой пост.
Вместо того чтобы завершить собеседование, я раскурил новую сигару.
— Калифорния ни в коем случае не должна и дальше следовать тем же курсом, — согласилась Сюзен.
— Мы должны полностью перестроить все, — сказал я.
— Однако в Сакраменто никто так не думает.
И это была правда. Я уже успел выяснить, что политики умеют мыслить лишь категориями маленьких приращений. «Правило большого пальца» в Сакраменто гласило, что выпускать облигации на сумму свыше десяти миллиардов долларов нельзя, поскольку избиратели ни за что не одобрят цифры в два знака перед нулями. Вот почему демократы говорили о том, чтобы в этом году попросить 9,9 миллиарда. А затем они распылят средства между всеми заинтересованными группами и скажут: «Два миллиарда долларов на школы, два миллиарда на дороги, два миллиарда на тюрьмы» и так далее. И неважно, что на такие крохи ничего не построишь!
Сюзен сказала, что ей больно видеть, как мои помощники спешат опровергнуть меня, когда я начинаю говорить о своих больших планах. В Китае один из моих советников сказал журналистам: «Нет, нет, нет! На самом деле губернатор вовсе не имел в виду пятьдесят или сто миллиардов. Он просто размышлял вслух».
Также Сюзен верно указала на то, что уже давно не давало мне покоя: рассказывая о своих планах, я часто чувствовал, что надо мной смеются. Мои слова не воспринимали всерьез, и это была серьезная проблема. Я говорил: «Нам нужен миллион домов с солнечными батареями на крышах», и мои помощники вели себя так, будто я преувеличивал ради красного словца — будто на самом деле я имел в виду всего сто тысяч батарей. Но я действительно имел в виду миллион! Калифорния — огромный штат, и были все основания вести речь о миллионе солнечных батарей.
Нередко, предложив какую-нибудь идею, я слышал, что это уже чересчур, и, кроме того, ошибочно в политическом плане. И до сих пор у меня в окружении не было никого, с кем можно было бы на профессиональном уровне обсудить эти большие замыслы, отточить их, довести до ума. Сюзен любит повторять, что считает меня величайшим двигателем в мире, и ее задача заключается в том, чтобы построить соответствующее шасси, на котором этот двигатель сможет развить максимальную скорость. Наконец у меня появился единомышленник.
Прежде чем пригласить Сюзен на работу, я обзвонил всех, выясняя, какой будет реакция. Поэтому я заранее знал, что реакция будет не слишком хорошей. Мой выбор потряс многих, и в первую очередь моих собратьев-республиканцев. Они увидели только то, что Сюзен демократка и в прошлом активно боролась за легализацию абортов. Они не понимали, что хоть она и демократка, ее категорически не устраивает нынешнее положение дел и она хочет перемен.
Как правило, реакция на назначение Сюзен была следующей: «Ты это не сделаешь!», на что я отвечал: «Сделаю. Без вопросов. Я так решил, и я так сделаю». Пару раз мне пришлось объяснять, что хоть ее фамилия Кеннеди, она не имеет никакого отношения к семейству Кеннеди и Тедди на самом деле не прибирает штат к рукам. Кое-кто поговаривал даже о том, чтобы на первичных выборах 2006 года выставить против меня кандидатом от Республиканской партии актера Мела Гибсона, чей противоречивый фильм «Последнее искушение Христа» вызвал большой переполох в стане религиозных консерваторов.
Руководители калифорнийского отделения Республиканской партии попросили меня встретиться с ними в гостинице «Хайятт-ридженси», расположенной прямо напротив Капитолия. Они с ходу потребовали, чтобы я пересмотрел свое решение. Один из партийных лидеров заявил, что если я не приглашу на должность главы своей администрации кого-нибудь другого, республиканцы не будут со мной работать. «Мы ей не доверяем и не будем приглашать ее на наши совещания, посвященные выработке стратегии действий». Весь смысл заявления сводился к следующему: «В конце концов вы останетесь совсем один».
Я ответил, что они принимают решения как лидеры партии, но я должен принимать решения как губернатор. За подбор кадров отвечаю я, а не они. И еще я добавил, что законодатели-республиканцы наверняка найдут общий язык с Сюзен, поскольку она потрясающий человек.
Неофициально Сюзен приступила к работе незадолго до Дня благодарения. Первый же ее ход оказался очень мудрым. Вместо кадровых перестановок Сюзен сосредоточилась на главной цели — возрождении штата. Собрав всех основных членов команды, она попросила их подготовить всю информацию о развитии дорожной сети, гидросооружений, жилищного строительства, тюрем и школ. Сюзен спросила, какой, по их видению, станет Калифорния через двадцать лет. И сколько это будет стоить. Кое-кто возразил, что эти идеи чересчур амбициозные, однако Сюзен сказала: «Я вас слышу. Но давайте отбросим сомнения и просто займемся планированием».
Вскоре необходимые материалы были подготовлены. Общая стоимость предложенных проектов составила около пятисот миллиардов долларов. Вот сколько денег из федерального бюджета, бюджета штата, местных бюджетов, а также частных средств нам требовалось для построения Калифорнии 2025 года. Полтриллиона долларов. Эта цифра была настолько ошеломляющей, даже для нас, что мы боялись к ней подойти. Поэтому мы сократили временной интервал до десяти лет и попросили наш штаб повторить расчеты. На этот раз у них получилось 222 миллиарда долларов, из которых взнос штата должен был составить 68 миллиардов в облигациях с общей гарантией. Эти цифры по-прежнему оставались огромными. Если Калифорния попробует одолжить на свою перестройку такие деньги, это без преувеличения станет самым рискованным предприятием за всю историю штата. Однако мы предложили схему, по которой этот заем должен был быть распределен на все десять лет, и тогда долг уже получался вполне приемлемый. До сих пор лидеры Калифорнии не брали на себя ответственность за планирование инвестиций в важнейшие проекты, оставляя их на прихоть горстки заинтересованных групп, которые собирали подписи и «продавали» средства, полученные от займов, тем, кто был готов финансировать избирательные кампании. В результате избиратели год за годом одобряли выпуск облигаций с общей гарантией на десятки миллиардов долларов, однако большая часть этих средств расходовалась на всевозможные мелочи, и ничего существенного не строилось.
Когда речь заходит о расходовании денег налогоплательщиков, я становлюсь очень прижимистым, но в то же время я ярый сторонник инвестиций в будущее. И мне пришлось разъяснять это законодателям, и в первую очередь республиканцам, которые не видели разницы между строительством и пустой тратой. Потраченные деньги пропадают бесследно. Чтобы это прочувствовать в полной мере, сравним строительство дома и покупку нового дивана. В случае с домом инвестиции приносят доход. Но диван обесценивается в ту самую минуту, когда его забирают из мебельного магазина. Вот почему я всегда повторяю, что в дом деньги вкладываются, а на мебель они тратятся.
На самом деле строительная инфраструктура — это один из всего трех способов обеспечить то, чтобы вложенный доллар приносил пользу и по прошествии ста лет. Первое и самое главное — строительство общественных сооружений, которые простоят так долго. Второе — это инвестиции в то, что будет использоваться и через столетие. И, наконец, третье — вкладывать деньги в образование своих детей и внуков, чтобы они, ощутив все блага образования, в свою очередь обеспечили образованием своих детей и внуков. Успешное решение этих трех задач и есть мудрое инвестирование в будущее. И в этом случае, может быть, тебя даже будут помнить потомки.
Для меня лицезрение картины всех этих школ, дорог, транспортных развязок, мостов, портов и гидросооружений, в которые можно будет вложить 68 миллиардов долларов, было райским наслаждением. Я попросил Сюзен и остальных членов своего штаба приниматься за работу и составлять четкий план. Я надеялся, что Калифорнии придется по душе мысль построить что-то для будущих поколений, и я был уверен в том, что смогу подать эту мысль в лучшем виде.
Наше решение сосредоточиться первым делом на основных проектах развеяло страхи моих помощников и способствовало укреплению морального духа. Люди встрепенулись и снова принялись за работу. И, как выяснилось, менять нам почти никого не пришлось. Кадровая перетряска проходила более плавно, и в конце концов мы пригласили на ключевые места лишь несколько новых человек. На должность своего пресс-секретаря я взял Адама Мендельсона, блестящего, изобретательного республиканца, в прошлом работавшего у Уотта Фонга, предыдущего казначея штата. Ключевое место секретаря кабинета занял Дэн Данмойер, консервативный республиканец с большим опытом работы в Сакраменто. Мы также пригласили нескольких помощников, с которыми уже работала Сюзен, во главе с Дэниэлом Зингейлом, демократом, специалистом в области здравоохранения, одно время бывшего советником Грея Дэвиса. Он также работал и с Марией. Быстро сплотившаяся команда стала единственной по-настоящему двухпартийной администрацией в истории штата. И у всех было одно и то ж видение будущего Калифорнии — то же самое, что и у меня.
Поскольку приближались губернаторские выборы, мне также требовались новые политические консультанты. Я обратился за помощью к Марии. Одним из ее главных талантов было умение находить одаренных людей — она унаследовала это от своего отца. И даже несмотря на то, что у нее не было связей в республиканских кругах, действуя за кулисами, она завербовала нескольких влиятельных республиканцев, не имевших ничего против моей точки зрения по нескольким вопросам, идущей вразрез с позицией партии. Мы пригласили Стива Шмидта, принимавшего участие в кампании по переизбранию Джорджа Буша-младшего, и Мэттью Доуда, главного стратега его избирательных кампаний. Шмидт откровенно высказался о моих плачевных шансах на переизбрание. На одной из первых же встреч с участием моих старших советников и Марии он заявил, что опросы общественного мнения показывают растущее недовольство избирателей мною. Непрерывно увеличивалось количество тех, кто считал, что губернатором выбрали не того человека, и, определенно, все сходились в том, что рядовые избиратели не должны принимать решения за меня. Однако в словах Шмидта была и светлая сторона: люди меня любили. Он посоветовал следующее: «Будьте скромным. Извинитесь за ошибки и откажитесь от таких политических трюков, как то представление со строительным молотом». Когда Шмидт закончил, я несколько раз глубоко затянулся сигарой. Я мыслю образами, и мне потребовалось тридцать секунд, чтобы явственно представить, каким должен быть губернатор. Наконец я сказал: «Я смогу сыграть эту роль».
Когда 5 января 2006 года я поднялся на трибуну в большом зале Капитолия, чтобы выступить с докладом о положении дел в штате, я был уже более хорошим губернатором. Я больше не был тем напористым, воинственным консерватором, каким меня преподносили на специальных выборах. Я выглядел прагматичным и основательным, настроенным идти вперед.
Я посчитал нужным начать с извинения. «Я много размышлял о том, что произошло в прошлом году, о тех ошибках, которые я совершил, об уроках, которые были мне преподаны, — сказал я. — Я слишком торопился. Я не прислушивался к голосу большинства жителей Калифорнии, не желавших референдума. Я потерпел поражение и усвоил этот урок. И народ, за которым всегда остается последнее слово, недвусмысленно сказал: довольно вражды, довольно риторики, нужно искать общие точки и решать проблемы вместе. И вот сейчас, обращаясь к своим собратьям-калифорнийцам, я заявляю: ваш голос был услышан».
Я пошутил насчет своего рейтинга, опустившегося еще ниже, до тридцати с небольшим процентов, и насчет того, что люди начинают задаваться вопросом: «А не лучше ли ему вернуться в кино?» Но я сказал, что по-прежнему считаю эту работу лучшей из всех, какими мне когда-либо приходилось заниматься, и вот теперь я стою здесь, перед законодателями штата, счастливый, полный надежд — и помудревший.
Я расхвалил все то, в чем была наша общая заслуга, от сбалансированного бюджета, которого удалось добиться без повышения налогов, до запрета продажи в школах газированных напитков, чипсов и прочего мусора. Я напомнил о тех больших свершениях, которые были достигнуты — реформа системы компенсационных выплат наемным работникам, финансирование исследований стволовых клеток, рефинансирование долга штата, новые законы, делающие работу правительства штата более прозрачной и понятной.
И затем я выложил большие цифры: сотни миллиардов долларов инвестиций, необходимых для поддержания роста Калифорнии в будущем. В качестве первого шага я представил составленный моей командой план, рассчитанный на ближайшие десять лет. Мы назвали его «Планом стратегического развития». Я попросил законодателей представить избирателям те 68 миллиардов долларов в облигациях с общей гарантией, которые должны были нам понадобиться.
На следующий день газеты вышли с идеальными заголовками: «Губернатор говорит: будем строить!» Я удивил многих законодателей, предложив нечто такое значительное и далекое от политических распрей. Разумеется, хватало скептицизма с обеих сторон. Демократы заявляли: «Да, звучит все хорошо, но как это сделать?», а республиканцы спрашивали: «И как он собирается за все это платить?» И все же многие представители обеих партий и профсоюзов подходили ко мне и говорили: «Отлично, давайте начнем сначала». Я понял, что выбрал правильный путь.
Приближались выборы, и мы хотели донести до избирателей три тезиса. Арнольд — народный избранник, а не партийная шлюха. Он не боится браться за серьезные проблемы. Сегодня вам живется лучше, чем жилось при Грее Дэвисе. И чтобы донести эти тезисы, мы прибегали к испытанной стратегии: каждый раз, добившись какого-нибудь успеха, мы выходили к людям и громко заявляли о своей победе.
А тем временем за кулисами не прекращалась работа по налаживанию отношений. Нам нужно было помириться со всеми теми влиятельными группировками, с которыми нас рассорил мой референдум. И не нужно было забывать о том, что совсем недавно эти группировки потратили 160 миллионов долларов на то, чтобы устроить мне хорошую взбучку. Сюзен повесила у себя в кабинете доску, на которой были перечислены все эти группировки, а Шмидт окрестил этот список «коалицией обиженных». Разумеется, в него входили госслужащие: профсоюзы учителей, пожарных, медсестер и тюремных охранников, а также все основные индейские общины, связанные с игорным бизнесом, и так далее. Также в список входили группы, обыкновенно тяготеющие к республиканцам: полицейское начальство, шерифы, ассоциации производителей и союзы мелких предпринимателей.
На самом деле, за одним-единственным исключением — Торговой палаты Калифорнии — все влиятельные политические группировки штата намеревались или не поддерживать меня, или решительно бороться за мое переизбрание. И, как я уже узнал на своей шкуре, они обладали силой блокировать предложения и тормозить перемены. Если мы хотели чего-либо добиться, нам нужно было выбирать себе противников.
Мы одного за другим обрабатывали наших друзей и нейтрализовали врагов. Бесконечно помогало то, что экономика Калифорнии наконец снова переживала подъем, поэтому в казначейство потекли миллиарды долларов налогов, на которые никто не рассчитывал. Решив давнишнюю тяжбу с учителями, мы постоянно встречались с пожарными, полицейскими и шерифами, чтобы успокоить их относительно пенсий. В некоторых случаях на налаживание отношений уходили месяцы. Ключевым профсоюзам предстояло в скором времени подписывать новые контракты, поэтому мы не торопились с переговорами, рассчитывая на то, что профсоюзы, увидев мой растущий рейтинг, поймут, что высока вероятность моего переизбрания на второй срок — а в этом случае им придется иметь дело со мной еще четыре года.
Как обычно, труднее всего было договориться о сотрудничестве с демократическим большинством в законодательном собрании штата. Этого мы добились, взявшись за ту работу, где демократы не могли нам возражать, такую как инвестиции в инфраструктуру и охрана окружающей среды. Такой подход не оставил им выбора: противодействуя мне, они покажут себя оппортунистами, в то время как я буду пытаться двигать штат вперед. Поэтому им не оставалось ничего другого, кроме как работать со мной, добиваясь прогресса в вопросах, близких сердцам их избирателей. Демократы осознали, что если губернатор-республиканец затевает какое-то крупное дело, нужно пользоваться моментом и, как это было во время поездки Никсона в Китай[41], срочно вскакивать на подножку уходящего поезда.
После сложных переговоров, продолжавшихся несколько месяцев, демократы избрали путь сотрудничества. В мае мы получили большинство в две трети голосов, необходимое для принятия закона об облигациях. Мое предложение о 68 миллиардах долларов было переработано и урезано до 42 миллиардов. Потребовалось еще два года, чтобы договориться о финансировании преобразований в системе тюрем и строительстве новых гидроузлов, но, в конце концов, мы добились и этого. Несомненно, это был наиболее амбициозный инвестиционный проект за всю историю Калифорнии. Пресса окрестила его «историческим». Теперь пакет предложений еще должен был получить одобрение избирателей в ноябре, но уже одно то, что его приняли законодатели — то, что вся Калифорния объединилась по такому ключевому вопросу, затрагивающему весь штат, — стало главной общенациональной новостью.
Я знал, как именно преподнести избирателям нечто такое скучное, как «инфраструктура». Мы представили все с позиции обычного человека, не заостряя внимание на объемах облигаций и инфраструктуре. Вместо этого я ездил по штату и говорил избирателям о том, как они злятся, стоя в бесконечных пробках, как сокрушаются о том, что не могут побывать на футбольном матче с участием детей или просто поужинать в кругу семьи. Я напоминал о том, как они недовольны переполненными классами и школами, временно устроенными в неподготовленных зданиях, в которых приходится учиться их детям.
После урагана «Катрина», обрушившегося на Новый Орлеан в 2005 году, было уже значительно проще убеждать людей в том, какими ненадежными являются старые дамбы Калифорнии. В доисторические времена вся срединная часть штата представляла собой огромное внутреннее море, и сейчас эти районы очень напоминали Голландию. Если бы не дамбы, защищающие от наводнений, океан беспрепятственно хозяйничал бы в этой Луизиане Западного побережья. Всего одно сильное землетрясение могло разрушить всю систему, что привело бы к затоплению расположенных в низинах долин и лишило бы питьевой воды десятки миллионов человек, проживающих в южной части штата.
У меня также были большие планы по завершению строительства системы водоснабжения штата: требовалось провести канал с севера, где воды с избытком, на юг, где ее не хватает. В начале шестидесятых годов прошлого века губернатор Пэт Браун, отец Джерри, начал этот честолюбивый монументальный проект, призванный навсегда решить проблему воды. Но Рональд Рейган, вступив в должность в 1967 году, свернул все работы, поэтому данная проблема, как это было и прежде, продолжала беспокоить жителей Калифорнии.
Чтобы эффективно преподнести пакет избирателям, я пригласил руководство обеих фракций законодательного собрания совершить вместе со мной поездку по штату. Это было нечто невиданное: демократы и республиканцы делали что-то вместе! Еще более поразительным было то, что законодатели-демократы участвовали в кампании по переизбранию губернатора-республиканца. Мой соперник от Демократической партии Фил Ангелидас был в бешенстве. Однако законодатели смогли объявить о победе, и они видели, как положительно реагируют на происходящее жители штата. Они настолько привыкли слышать: «Ваш рейтинг в унитазе, вас никто не любит, вы впустую тратите деньги, думая только о себе, вы спелись с профсоюзами, вы спелись с бизнесом…» И вдруг они почувствовали себя победителями. Они одобрили проект выпуска облигаций, и люди говорили: «Ого, это действительно здорово. Республиканцы и демократы наконец-то работают вместе!»
Затор наконец был прорван. Поступательный импульс одобрения проекта выпуска облигаций двигал нас вперед, обещая очень продуктивный год. Летом мы приняли бюджет на 2006–2007 финансовый год объемом в 128 миллиардов долларов, включавший в себя значительное увеличение финансирования школ, а также выплату двух миллиардов долларов в счет погашения долга. Мы сделали это без извечных проволочек и препирательств: впервые за многие годы бюджет был принят в срок. После упорной борьбы мы договорились о давно назревшем повышении минимальной заработной платы. Мое предложение о «миллионе солнечных батарей» в сентябре стало законом, вылившимся в 2,9 миллиарда долларов поддержки жителям Калифорнии, решившим оснастить свои дома солнечными батареями. Это способствовало внедрению новых технологий и созданию дополнительных рабочих мест, а через десять лет общее количество электричества, получаемого за счет солнечной энергии, должно было составить 3000 мегаватт — достаточно, чтобы отказаться от старых электростанций, работающих на угле.
В 2006 году мы совершили смелый политический шаг: был принят основополагающий закон об изменениях климата, одной из важнейших проблем современной Америки. Закон о предотвращении глобального потепления предписал Калифорнии в ближайшие пятнадцать лет ограничить, а затем резко сократить выбросы в атмосферу соединений углерода, на 50 процентов к 2020 году и на 80 процентов к 2050 году. Этот закон стал первым подобным законом в стране, и политики и борцы за охрану окружающей среды единогласно предсказывали, что ему повсеместно будут чинить препятствия. Британский премьер-министр Тони Блэр, помогавший уговорить демократов, наблюдал за церемонией подписания по спутниковой связи. Представитель Лейбористской партии, он убедил Фабиана и остальных демократов в том, что это делается ради общего блага. Мы получили официальное поздравление из Японии.
Чтобы Калифорния смогла достигнуть таких агрессивных целей, требовалось нанести удар по проблеме парниковых газов со всех сторон. Закон должен был оказать влияние не только на десятки секторов промышленного производства, но также на наши автомобили, дома, автострады, города и фермы. Как заметила «Сан-Франциско кроникл», это могло привести к расширению сети общественного транспорта, более плотной жилой застройке, посадке миллиона молодых деревьев и крупным инвестициям в исследования в области альтернативных источников энергии.
Закон о борьбе с глобальным потеплением стал сенсацией не только потому, что Калифорния занимала второе место в Америке после Техаса по выбросу парниковых газов, но также и потому, что мы выбрали курс, радикально отличный от того, что предлагали Конгресс и президент Буш. В вопросах изменения климата трения между Калифорнией и Вашингтоном существовали задолго до моего прихода в Сакраменто. Грей Дэвис подписал закон, требующий от производителей автомобилей, желающих продавать свою продукцию в Калифорнии, сократить к 2006 году выброс вредных веществ легковыми автомобилями почти на треть и повысить эффективность потребления горючего с двадцати семи миль на галлон до тридцати пяти миль на галлон[42]. На выхлопы легковых автомобилей в нашем штате приходилось больше 40 процентов всех выбросов парниковых газов. Однако Управление охраны окружающей среды при президенте Буше не позволило нам принять так называемый «закон выхлопной трубы». Автомобильные гиганты с такой яростью набросились на наши экологические инициативы, что даже объединились вместе и подали иск на штат Калифорнию — и меня! Они старались изо всех сил помешать нам, однако в конечном счете победили все-таки мы. Президент Барак Обама, вступив в должность в 2009 году, распространил калифорнийские стандарты на всю страну, и автопроизводители согласились на компромисс, обязывающий их к 2016 году повысить эффективность потребления горючего всех автомобилей, предназначенных для продажи на территории Соединенных Штатов, до тридцати пяти миль на галлон, что означает сорокапроцентное увеличение по сравнению с нынешними двадцатью пятью милями на галлон.
Я никогда не делал тайны из своего недовольства тем, как медленно волочит ноги президент Буш в вопросах изменения климата, и мы с ним напрямую обсуждали это. Уроженец Техаса, Буш считал себя великим борцом за охрану окружающей среды, поскольку он вывел из оборота несколько акров земли. Однако хотя его администрация предлагала способы сокращения выброса парниковых газов, глава Управления охраны окружающей среды постоянно ставил нам палки в колеса. Для меня любая деятельность подразумевает привлечение широких масс. Многие экологи, рассуждающие о глобальном потеплении, ограничиваются лишь обозначением проблемы. Это действенный способ внушить людям чувство вины и безнадежности — которое никому не понравится. К тому же, трудно думать о белом медведе на льдине, когда у тебя нет работы и тебе приходится беспокоиться о медицинской страховке и учебе детей. Я продвигал Закон о противодействии глобальному потеплению в Калифорнии как выгодный для бизнеса — не только уже существующего, но и нового, развивающегося. На самом деле мы хотели построить совершенно новую индустрию чистых технологий, что обеспечило бы создание рабочих мест и развитие новейших технологий, которые позволили бы нам стать образцом для подражания всему миру.
Достигнуть согласия по всем вопросам было очень непросто, и Закон о противодействии глобальному потеплению получился далеким от совершенства. Кипели жаркие споры как внутри моей команды, так и с законодателями и заинтересованными группами. Однако мы разрешали противоречия, выслушивая друг друга и обсуждая преимущества того или иного варианта. Мы встречались с ведущими экологами и видными учеными. Мы говорили с автопроизводителями, с энергетическими корпорациями, с коммунальными службами, с представителями сельского хозяйства и транспорта. Во время работы над законом о смене климата я беседовал с главами компаний «Шеврон», «Оксидентал» и «Бритиш петролеум», заверяя их в том, что никто не собирается на них нападать. Мы боролись с проблемой, которую никто не мог предвидеть сто лет назад, когда индустриальный мир перешел на нефть и природный газ.
Я хотел, чтобы нефтяные гиганты прониклись нашими идеями и поддержали принятие закона. Нам было необходимо, чтобы они начали работу по достижению поставленной цели — сократить к 2020 году выброс парниковых газов на 30 процентов. Я говорил: «Для этого нужно инвестировать в биотопливо, солнечную и другие виды энергии, которые не приводят к загрязнению окружающей среды и не имеют побочных эффектов».
Я также усиленно трудился над тем, чтобы убедить членов своей собственной партии. Нет никакого противоречия в том, чтобы быть одновременно республиканцем и экологом. В конце концов, именно Тедди Рузвельт основал первые национальные парки, а Ричард Никсон создал Управление по охране окружающей среды и выступал за принятие закона о чистом воздухе. Рональд Рейган и в должности губернатора, и в должности президента подписывал законы, направленные на охрану окружающей среды, в том числе исторический Монреальский протокол, связанный с защитой озонового слоя планеты. А первый президент Буш проводил пилотные программы по борьбе с кислотными дождями. И мы сейчас продолжали эту традицию.
Мы были настолько плотно заняты работой над Законом о противодействии глобальному потеплению и другими важными реформами, что у нас почти не оставалось времени на проведение нормальной избирательной кампании. Но это не имело значения. Существенный прогресс по главным вопросам, волнующим как демократов, так и республиканцев, был гораздо действеннее любых лозунгов и рекламных плакатов, — и именно на это мы делали основной упор нашей предвыборной стратегии.
Предвыборный комитет я образовал еще в 2005 году по одной простой причине: те, кто поддержал мою программу действий, хотели быть уверены в том, что они не тратят впустую деньги и время на человека, который долго не задержится во власти. Они говорили: «Зачем мне вкладываться в Арнольда, если через год он уйдет и его место займет демократ, который меня накажет?» Юнис прислала мне 23 600 долларов — максимальный взнос, который согласно закону могла сделать ее семья. «Пожалуйста, только не говори Тедди. Я ему столько никогда не давала, даже когда он выдвигался в президенты».
Не все в моей семье с радостью отнеслись к моему решению переизбраться на второй срок. Мария снова узнала об этом из газет и очень расстроилась. И, со свойственным ей едким чувством юмора, она нашла способ донести это до меня: прислала мне свою фотографию в красивой рамке, приписав внизу: «Зачем ты снова идешь на выборы, когда дома тебя ждет вот это?» Близко познакомившись с американской политикой, Мария знала не понаслышке, как она разрушает отношения. Она думала: «Арнольд вкусил власть — и, как это часто бывает, попался на крючок. Возможно, далее он будет баллотироваться в Сенат». Получив фотографию, я улыбнулся, однако мне хотелось довести до конца начатое. Первоначально я собирался поработать один срок, решить основные проблемы и уйти. Однако теперь я успел убедиться в том, что за три года это не осуществить.
К счастью, судьба послала мне слабого противника. Демократы выставили против меня Фила Ангелидаса, главного ревизора штата. Это был очень толковый человек и добросовестный работник, но как кандидат он был очень слабым. Вся его кампания была упрямо основана только на одном — на повышении налогов. Это позволило мне во время теледебатов выдать лучшую импровизацию: «По тому радостному блеску у вас в глазах, который я вижу, когда вы говорите о налогах, чувствуется, что вам просто доставляет удовольствие повышать их. А теперь повернитесь к зрителям и так прямо им и скажите: „Мне доставляет удовольствие повышать налоги“». Опешивший Ангелидас ничего не смог ответить — точно так же, как когда я во время тех же теледебатов спросил у него, какой, на его взгляд, самый смешной момент этой избирательной кампании.
Разумеется, когда борешься за губернаторское кресло, подобные импровизации могут больно ударить по тебе самому. У меня были большие неприятности, когда я отозвался о своей знакомой Бонни Гарсии, члене законодательной ассамблеи из Индио, как о «горячей штучке», поскольку у нее в жилах текла «смесь черной и латиноамериканской кровей». Я сказал это во время двухчасовой закрытой встречи со своими помощниками, однако мои слова попали в Интернет — неотредактированными. Мы лихорадочно готовили большое выступление, и пресс-секретарь записывал все, чтобы не упустить ни крупицы здравых предложений. Бонни — жаркая латиноамериканка; как и я, она становится страстной и резкой, когда увлекается какой-то идеей. И вот я заявил, что эта страсть обусловлена на генетическом уровне. «Кубинцы, пуэрториканцы — все они очень горячие», — сказал я. Бонни напомнила мне Серхио Оливу, кубинского тяжелоатлета-чемпиона, с которым я состязался за титул мистер Олимпия в далеких семидесятых. Он был очень упорным соперником, горячим, страстным.
Адам, отвечавший у меня за связи с общественностью, привык выслушивать от меня разные дикости. Однако в этот раз именно его люди неумышленно выложили неотредактированную запись на сервер, где хранились наши публичные заявления. Помощники Фила Ангелидаса быстро обнаружили эту запись и передали все неполиткорректные места газете «Лос-Анджелес таймс».
Мой предвыборный штаб поспешил минимизировать ущерб. Мои люди разыскали Бонни, которая любезно приняла мои извинения и даже попыталась обратить случившееся в шутку. (Впоследствии газеты опубликовали ее остроумное замечание: «Я не стану вышвыривать его из своей постели!») Я позвонил всем знакомым влиятельным латиноамериканцам и чернокожим, начиная с Фабиана Нуньеса и Алисы Хаффмен, президента калифорнийского отделения Национальной ассоциации прогресса цветного населения, которые оба отмахнулись от моего заявления, сказав: «Арнольд есть Арнольд, и нечего на него обижаться». Вместо того чтобы дать Ангелидасу возможность сливать в прессу нелицеприятные выдержки небольшими порциями, Адам выложил на всеобщее рассмотрение всю двухчасовую неотредактированную запись. В конце концов средства массовой информации вынуждены были признать, что мы очень эффективно разобрались с «Магнитофоногейтом», не дав скандалу разрастись и существенно повредить избирательной кампании.
На мой взгляд, Ангелидас держался слишком уж негативно. Он яростно критиковал меня, но в то же время не предлагал четкой альтернативной картины того, каким должно быть будущее Калифорнии. И поэтому ему не удавалось разжечь огонь в сердцах избирателей. Я же без труда говорил о будущем убедительно: достаточно было только перечислить свои достижения на посту губернатора.
7 ноября 2006 года жители Калифорнии переизбрали меня с убедительным перевесом в 17 процентов голосов. И они приняли все предложения о выпуске облигаций — одобрили план стратегического развития и выделили 42 миллиарда долларов, на которые можно было начинать строительство Золотого штата двадцать первого века.
Глава 27
Кому нужен Вашингтон?
Отправляясь в конце декабря в Сан-Вэлли вместе с Марией и детьми, я пребывал в великолепном настроении. После напряженной работы в Сакраменто в ходе избирательной кампании я с нетерпением ждал возможности немного отдохнуть. За два дня до Рождества мы были на горнолыжном курорте неподалеку от нашего дома, где катаемся настолько часто, что одна трасса даже называется «спуском Арнольда». Я хорошо катаюсь на горных лыжах, и «спуск Арнольда» — это «черная» трасса, предназначенная для экспертов, с обилием сложных крутых участков. Но, должен признаться, ногу я в тот день сломал на детском склоне — просто споткнулся о свою собственную палку. Я ехал настолько медленно, что крепление не сработало и лыжа не отстегнулась. Нагрузка оказалась такой большой, что моя бедренная кость не выдержала и сломалась. Я почувствовал, как она хрустнула.
Мы наспех устроили импровизированное Рождество в Сан-Вэлли, после чего я вылетел в Лос-Анджелес и обратился в больницу. Мария сопровождала меня, но сразу же вернулась назад, чтобы принять гостей, которых мы собирали каждый год. Оказаться в больнице, проводить праздник без своих близких, — не говоря про невыносимую боль, — было от чего прийти в отчаяние. Хирургам пришлось вставлять в кость металлический стержень с проволокой. По словам врачей, на поправку мне требовалось не меньше восьми недель. Однажды поздно вечером ко мне заглянул Сильвестр Сталлоне, чтобы меня приободрить. Он принес боксерские перчатки — напоминание о том, что я должен сражаться. Меня навещали и другие, Том Арнольд и наш пастор преподобный Ллойд Торгерсон, и во время одного из визитов я расплакался. «Наверное, это подали свой голос лекарства, — виновато сказал я. — На самом деле я не из тех, кто плачет».
Настроение у меня было отвратительное не только потому, что травма перечеркнула праздники, но также потому, что она грозила сорвать церемонию инаугурации и помешать мне блестяще начать второй срок. Инаугурационную речь я должен был произнести 5 января 2007 года, а четыре дня спустя мне предстояло сделать доклад о положении дел в штате. Я заранее подготовил выступление с перечислением основных целей, намеченных на следующие четыре года. Однако теперь я не мог себе представить, как буду выступать, отвлекаясь на боль или одурманенный обезболивающими средствами. Конечно, однажды Тедди Рузвельт получил пулю от неудавшегося убийцы, но спокойно закончил речь и лишь затем обратился к врачу. Я гадал, смогу ли провернуть нечто подобное.
Я как мог готовился к своему выступлению, но по мере приближения назначенной даты Мария все острее проникалась тем, насколько серьезная у меня травма. Наконец она решительно заявила: «Этого не будет». Я все еще приходил в себя после сложной операции, носил на бедре корсет и был не в состоянии принимать участие в инаугурационной церемонии. Мы согласились ее отложить.
На следующее утро я внутренне кипел. У меня перед глазами стояли образы раненых солдат в Центральном военном госпитале имени Уолтера Рида, мужественных ребят, которых прооперировали лишь накануне. Они стремились побыстрее поправиться и вернуться в строй, продолжать воевать. Я подумал: «Эти парни рвутся в бой, а я хочу отложить свое выступление?» Я почувствовал себя нытиком.
Я должен был присутствовать на церемонии инаугурации, даже если ради этого мне бы пришлось ползти на четвереньках по ступеням Капитолия. Позвонив Марии, я сказал, что нам нужно вернуться к первоначальному плану. Поняв, что я перешел в режим машины и меня не остановит ничто, Мария приложила все силы к тому, чтобы инаугурация прошла успешно. Помимо поддержания моего морального духа, она лично наблюдала за установкой трибуны в Сакраменто, куда я смог бы подняться на костылях.
Народу на церемонии собралось много: представители обеих партий, бизнесмены и профсоюзные лидеры, пресса, друзья и родные. Уилли Браун, старейшина демократического большинства и бывший спикер ассамблеи штата, выступал в роли ведущего, что должно было подчеркнуть взаимодействие партий. Я гордился тем, что нахожусь здесь.
Второй губернаторский срок я начинал с амбициозных замыслов. Я был полон решимости сдержать свои предвыборные обещания и решить еще более масштабные, сложные вопросы, превратив Калифорнию в лидера по части здравоохранения, охраны окружающей среды и политических реформ. Мы уже дали старт крупным программам по изменению климата и инфраструктуры. Спад закончился, экономика снова росла, и благодаря этому, а также благодаря строгой дисциплине, мы сократили бюджетный дефицит с 16 миллиардов долларов в 2004 году до всего четырех миллиардов в текущем финансовом году. В бюджете на год, начинающийся в июле 2007 года, который я собирался представить законодателям, впервые за много лет дефицит должен был быть нулевым. Так что все было готово для решительных действий.
В своей инаугурационной речи я собирался бросить вызов самой партийной принадлежности. Безумная поляризация нашей политической системы и тот паралич власти, вред и бессмысленные траты, которые она несла, вызывали у меня отчаяние. Несмотря на межпартийные соглашения по инфраструктуре, охране окружающей среды и бюджету, достигнутые в 2006 году, раскол Калифорнии только углублялся. Республиканцы и демократы больше не могли встречаться посредине и находить компромиссы по общим интересам, как это было в годы послевоенного бума. Теперь калифорнийская политика представляла собой огромную центрифугу, отгонявшую избирателей и политиков из центра. Избирательные округа перекраивались так, чтобы исключить соперничество: в одних заправляли республиканцы-консерваторы, в других — демократы-либералы. Покойный конгрессмен Фил Бертон так гордился «политической географией», которую он провел для калифорнийских демократов в 1981 году, что называл ее своим вкладом в современное искусство. В своем докладе о положении дел в штате в 2007 году я сказал, что вследствие «политической географии» законодательная власть в Калифорнии стала еще более закостенелой, чем это было во времена Австро-Венгерской империи при Габсбургах.
Воочию убедиться в жутких последствиях этого пришлось в первые два дня после трагедии 11 сентября 2001 года. В то время как вся страна скорбела по жертвам террористических атак в Нью-Йорке и Вашингтоне, законодательное собрание Калифорнии принимало закон о новой перекройке избирательных округов, который должен был еще больше укрепить позиции политических долгожителей от обеих партий. Подобный подход ставил партии выше народа, и я считал, что его необходимо менять.
Поэтому, встав с больничной койки, взяв костыли и поднявшись на трибуну, я призвал калифорнийцев прекратить расходиться по крайне правым и крайне левым позициям и вернуться в центр. Обращаясь к политикам, я сказал: «Центризм вовсе не означает слабость. Это не соглашательство и не отсутствие собственной позиции. Центризм — это сбалансированный, трезвый подход. Американская политическая система должна вернуться в центр, где находится народ».
Затем я напомнил избирателям: «У левых и правых нет монополии на сознание. И мы не должны им это позволять. Можно быть центристом и иметь твердые жизненные принципы. Можно искать компромисс и при этом сохранять свои убеждения. Что может быть принципиальнее, чем отказ от части своих убеждений ради общего блага? Именно так составлялась конституция нашей страны. Если бы Отцы-основатели не искали компромиссы, они до сих пор заседали бы в гостинице „Холидей-инн“ в Филадельфии!»
Через четыре дня я выступил перед законодателями с докладом о положении дел в штате. Я поблагодарил их, несмотря на то, что в первый мой срок наши пути нередко расходились. И мне не пришлось кривить душой — достаточно было сравнить их с вашингтонскими политиками. «В прошлом году федеральное правительство было парализовано политическими игрищами и противостоянием, — сказал я. — Но вы, сидящие в этом зале, приняли законы об инфраструктуре, о минимальной заработной плате, стоимости лекарств по рецептам, о сокращении выброса парниковых газов в атмосферу. И это говорит о том, что мы не собираемся ждать, когда наши проблемы станут еще хуже. Мы не собираемся ждать, когда их за нас решат федеральные политики. Потому что будущее не ждет».
Затем я изложил свое видение будущего штата. «Мы не только сможем вести Калифорнию в будущее, мы сможем показать стране и всему миру, как туда попасть. Мы это сможем, потому что у нас есь экономическая мощь, население и новейшие технологии. Наш штат является современным эквивалентом древних городов-государств Афины и Спарта. Калифорния обладает умом Афин и силой Спарты». После чего я перечислил полдюжины амбициозных проектов, которые должны были сделать Калифорнию примером для подражания страны и всего мира, — от строительства новых школ до борьбы с глобальным потеплением.
Разумеется, среднему политику глубоко наплевать на Афины и Спарту и на разные видения. Но я только что одержал победу на выборах, поэтому ко мне нужно было прислушиваться. Я не сомневался, что по крайней мере кто-то из сидящих в зале поставит перед собой задачу добиться в будущем еще большего, чем было сделано в 2006 году.
Еще не расставшись с костылями, я вместе со своей командой включился в работу. Я не забыл о тех целях, которые ставил в своих выступлениях. Также было важно реализовать все предложения по формированию бюджета на текущий год. Как следствие, программа действий получилась самой амбициозной из всех, какие только ставила перед собой в современной истории администрация какого-либо из штатов: решительная реформа законодательной политики в области здравоохранения, всесторонняя борьба с изменением климата, включающая введение — впервые в мировой практике — новых стандартов горючего с пониженным содержанием вредных веществ, строительство новых тюрем и масштабный, неоднозначный проект окончательного решения легендарных «водяных войн» Калифорнии, строительство канала, призванного завершить дело, начатое Пэтом Брауном тридцать лет назад.
Мы продолжали осуществлять реформы в бюджетной сфере и политике: укрепление стабилизационного фонда и мораторий на сбор денег на благотворительность и политические кампании на время прохождения проекта бюджета через законодательное собрание. Мы предприняли вторую попытку пересмотра границ избирательных округов, направленного на формирования независимой законодательной власти, не связанной партийными интересами. И еще мне приходилось по много часов помогать простым людям решать чрезвычайные проблемы. Мы несколько недель вели переговоры с такими ипотечными компаниями, как «Кантриуайд», «Джи-эм-эй-си», «Литтон» и «Хоум-эк», помогая неплатежеспособным заемщикам, над которыми нависла угроза потерять свое жилье. Мы встречались с главами правоохранительных органов Большой калифорнийской долины и долины Салинас, обсуждая эффективные методы борьбы с организованной преступностью.
Рабочий день у меня нередко продолжался по шестнадцать часов, и в большинстве случаев я оставался ночевать в Сакраменто. Мне была по душе такая жизнь, наполненная работой, в непрерывном движении. Но я скучал по Марии и детям и старался вечером в пятницу выбираться в Лос-Анджелес, чтобы провести выходные с семьей.
В первый мой срок такой график работал, в основном, полагаю, благодаря материнскому таланту Марии. Но как-то раз весной, когда я вернулся из Сакраменто и мы сидели за обеденным столом, Кристина расплакалась. «Папочка, тебя никогда не бывает дома, — всхлипывая, заявила она. — Ты вечно в своем Сакраменто. Ты не был в школе, когда я выступала на творческом вечере». Другой ребенок подхватил: «И тебя не было в родительский день. Приходила одна мама». Заплакал один из мальчишек. «Да, и меня ты тоже обидел. Ты не пришел ко мне на футбол!» Началась цепная реакция. Все дети плакали, все жаловались.
Должно быть, Кристина увидела у меня на лице потрясение. Я получал такое наслаждение, работая губернатором, что начисто забыл про домашние заботы.
— Извини, папа, но я не могла молчать, — сказала Кристина.
— Нет, Кристина, — возразила Мария, — ты правильно поступила. Я считаю, очень важно высказать твоему отцу все, что ты думаешь и чувствуешь. Так что выкладывай ему все. — Она также была недовольна моим постоянным отсутствием и предлагала детям высказаться.
Временами я сам бываю таким локомотивом. А сейчас меня встревожило то, давно ли детей мучат подобные мысли и как долго они собирались с духом признаться мне в этом. Я всегда повторял, что в семье каждому приходится приносить какие-то жертвы. Когда шесть человек живут вместе, никто из них не может на все сто процентов делать только то, что ему хочется. Что ж, вот настал мой черед. Я дал слово начиная с этого момента оставаться ночевать в Сакраменто только один раз в неделю. «Возможно, мне иногда по утрам придется уходить из дома до того, как вы встанете, и, возможно, вечером я буду возвращаться уже тогда, когда вы ложитесь спать, — сказал я. — Но отныне я буду здесь».
Все говорят, что политика разбивает браки. Ты полностью погружаешься в работу, и это сказывается на твоих близких. Но даже если тебе удается хотя бы частично оградить жену и детей от общественного внимания, у них тем не менее складывается ощущение, что им приходится с кем-то тебя делить, что они тебя теряют. Конечно, Мария была сильной личностью, и она сделала собственную карьеру. Увидев, что моя одержимость работой в должности губернатора приводит к тому, что мы удаляемся друг от друга, она сделала все возможное, чтобы заботиться о детях, в то же время в случае необходимости выполняя обязанности Первой леди. И она ждала.
Перед пресс-конференцией предыдущей весной, на которой был дан старт моей кампании по переизбранию, мои помощники умоляли меня не браться за реформу системы здравоохранения. «Пожалуйста, только не говорите, что вы этим займетесь». Нашим главным специалистом в области здравоохранения был Дэниэл. Прежде чем возглавить штаб Марии, он основал Департамент регулируемого здравоохранения при губернаторе Грее Дэвисе.
Но я уже завелся и заявил журналистам: «Во второй срок я проведу реформу системы здравоохранения». После пресс-конференции Сюзен и Дэниэл сказали в один голос: «Проклятие, он взвалил на себя непосильную ношу!» Они умоляли меня не обещать подготовить план реформ к докладу о положении дел в штате. Поэтому как только мне встретился какой-то журналист, я ему заявил: «И к докладу о положении дел в штате у меня уже будет готовый план». Потом Сюзен шутила, что ей пришлось заткнуть Дэниэлу рот гигиеническим пакетом, чтобы он не высказал вслух все, что думает по этому поводу. Дэниэл не мог поверить в то, что нам всего за восемь месяцев придется разрабатывать подробный проект реформы системы здравоохранения для Калифорнии: по слухам, в Массачусетсе, штате размером с один округ Лос-Анджелес, на это потребовалось два года. Мне пришлось всех успокаивать.
Можно было понять опасения моих помощников. Попытка преобразования системы здравоохранения едва не погубила Билла Клинтона. И те же самые демоны здравоохранения, стоявшие перед Америкой, стояли перед нашим штатом: непрерывно растущие цены, неэффективность, мошенничество, растущая нагрузка на работодателей и страховые компании, миллионы тех, кто не охвачен медицинской страховкой. Однако я всегда считал страшным позором то, что величайшее в мире государство не может обеспечить медицинскими услугами всех своих граждан, как это обстоит во многих европейских странах. Но при этом я верил в частный сектор и выступал против государственной системы как единственной панацеи. Наш подход принципиально отличался от всего, что было прежде.
Я не собирался стыдить бизнесменов и тех, кто уже обладал медицинской страховкой, заставляя их идти на новые огромные траты ради тех, у кого страховка отсутствовала вовсе или была недостаточной. Вместо этого я рассудил, что они и так уже оплачивают все эти расходы через большой скрытый налог: растущую стоимость своих собственных затрат на медицинские услуги. Поэтому, покрывая расходы незастрахованных, они не будут платить больше того, что платят сейчас, при этом медицинское обслуживание станет более эффективным. Я также сделал упор на то, что у большинства жителей Калифорнии, не имеющих медицинской страховки — а именно, у двух третей, — есть работа. Это было сердце Калифорнии — молодые семьи, не охваченные в полной мере медицинским страхованием.
Дэниэл Зингейл возглавил команду, которая провела блестящую работу по составлению плана реформ. Всеобщее медицинское страхование должно было потребовать жертв от всех игроков — больниц, страховщиков, работодателей, врачей, — и Дэниэл усадил их за стол и привлек к участию в работе. В итоге план получился из трех частей. Полное всеобщее медицинское страхование. Предписание каждому жителю Калифорнии приобрести медицинскую страховку. И требование к страхователям выдавать страховку всем, независимо от возраста и уже имеющихся проблем со здоровьем. Также были предусмотрены субсидии для тех, кто не может самостоятельно оплатить страховку, и, кроме того, решительные меры по контролю над стоимостью медицинских услуг. При этом основной упор делался на профилактику заболеваний.
Так что, вместо того чтобы уклоняться от проблемы здравоохранения, я сделал ее своим главным приоритетом на 2007 год, провозглашенный «годом здравоохранения». Каждый день в моем рабочем графике были предусмотрены общественные мероприятия и закрытые встречи. Я ездил по всему штату, встречаясь с больными, врачами, медсестрами, заведующими больницами. Ежемесячно я устраивал круглые столы, за которым просто сидел и слушал. В мае я даже попросил Джея Лино позволить мне рассказать о проблеме финансирования здравоохранения в программе «Сегодня вечером». В качестве примера Джей привел одного своего родственника, который три месяца лечился в больнице в Англии, что обошлось ему всего в 4500 долларов.
Спикер ассамблеи Фабиан Нуньес со своей стороны обрабатывал крупные профсоюзы, призывая их поддержать реформу здравоохранения, а я сосредоточил основное внимание на бизнесе. Вместе с врачами, больницами и адвокатами больных обсудили все главные проблемы, подготовив подробный план, предусматривающий всеобщее обязательное медицинское страхование и уменьшающий размеры налогов. К декабрю Закон о медицинском обеспечении и сокращении затрат на здравоохранение штата Калифорния получил поддержку ассамблеи, несмотря на противодействие профсоюза медсестер и либеральных демократов, упрямо цеплявшихся за государственное страхование как за единственный способ решения проблемы.
Однако в январе 2008 года, после целого года интенсивной работы, реформа системы здравоохранения даже не была представлена к голосованию в сенате. Проект просто умер в сенатской комиссии. По слухам, глава сената демократ Дон Перата не смог переварить то, что этот молодой выскочка, спикер-демократ, работающий заодно с губернатором-республиканцем, подготовил два крупнейших законопроекта в современной истории Калифорнии: закон о борьбе с изменениями климата и закон о реформе системы здравоохранения. Некоторые демократы открыто жаловались на то, что в политическом плане крайне нежелательно позволять губернатору-республиканцу одержать значительную победу в таких сугубо «демократических» вопросах. (В начале семидесятых Тедди Кеннеди придерживался того же курса, блокируя реформу национальной системы здравоохранения, предложенную президентом Никсоном.) Я не мог поверить в то, что политическое противостояние двух лидеров-демократов законодательного собрания штата застопорит решение вопроса, имеющего огромное значение для всего народа Калифорнии.
Это было серьезное поражение. Но я не сожалел о предпринятых усилиях, поскольку о поражении самой реформы системы здравоохранения говорить было еще рано. Наш законопроект был внимательно изучен в Вашингтоне и стал основой реформы общенациональной системы здравоохранения 2010 года. В нашем плане были учтены некоторые слабые места реформы системы здравоохранения, впервые проведенной в Массачусетсе Миттом Ромни, — мы сосредоточили особое внимание на профилактике заболеваний и четком описании страховых случаев, что позволило существенно сократить общую стоимость реформ. По сути дела, наша реформа системы здравоохранения была распространена на всю Америку, и Калифорния стала здесь лидером.
Разумеется, ни от кого не укрылся разительный контраст между той работой, которая делалась в Калифорнии, и бесконечными препирательствами и запинками в Вашингтоне. Журнал «Тайм» поместил на обложку своего июньского номера фотографии нью-йоркского мэра Майкла Блумберга и меня с подписью «Кому нужен Вашингтон?». Основной смысл статьи сводился к тому, что в городе Блумберга и в моем штате свершались великие дела, которые не удавалось осуществить Вашингтону. Вашингтон отверг Киотский протокол, направленный на борьбу с глобальным потеплением, но Калифорния первой в Америке приняла закон об ограничении выброса парниковых газов. Президентская администрация отказалась от изучения стволовых клеток, а Калифорния вложила в эти исследования три миллиарда долларов. Вашингтон ответил отказом на нашу просьбу выделить деньги на ремонт дамб и других гидросооружений, но мы собрали миллиарды долларов за счет выпуска облигаций и приступили к ремонту дамб и перестройке инфраструктуры. Я сказал корреспонденту журнала «Тайм»: «Все важнейшие предложения поступают от местных администраций. Мы не собираемся ждать, когда придет большой дядя и все сделает за нас».
Мы с Блумбергом понимали, как важно выйти за границы своих территорий. В мае Блумберг возглавил второе совещание мэров крупнейших городов мира, посвященное проблеме изменения климата. Задачей этого представительного форума было сокращение выброса углеродосодержащих веществ. Летом мы с Блумбергом объединились с губернатором Пенсильвании Эдом Ренделлом, демократом, и образовали фонд Построения будущего Америки — некоммерческую организацию, призванную открыть новую эру в инвестициях в инфраструктуру США. И я уже заключил договоры с другими штатами и иностранными государствами по проблемам взаимной торговли и изменений климата. После того как осенью 2006 года наш штат принял закон об ограничении выброса парниковых газов, включающий жесточайшие стандарты экологических норм для легковых автомобилей, зарегистрированных в Калифорнии, мы подписали соглашение о совместном решении проблем климата с канадской провинцией Онтарио, отделенной от Детройта лишь рекой. Это вызвало ярость некоторых автопроизводителей, и конгрессмен-республиканец от Детройта даже вывесил рекламный плакат, гласящий: «Арнольд приказывает Детройту: умри и не встань!» В ответ я сказал журналистам: «Арнольд говорит Детройту: хватит лежать без дела!»
Моя готовность находить союзников, не обращая внимания на партийную принадлежность, вызывала недовольство консервативно настроенных республиканцев. Если они усомнились в том, что я истинный республиканец, когда я взялся за проблему климатических изменений, то теперь, когда я принялся за реформу системы здравоохранения, их возмущению не было предела. В сентябре, открывая партийную конференцию в Палм-Спрингс, я бросил еще один камень в огород тех, кто мыслил узкими категориями партийных интересов.
— Дорога к победе ясна, — сказал я. — Республиканская партия Калифорнии должна стать правоцентристской партией, представляющей бескрайние просторы средних слоев населения штата. Это плодородные зеленые земли в настоящий момент заброшены, но они могут стать нашими. — Свое выступление я завершил убедительной просьбой приложить все силы к тому, чтобы партия добилась этого. Однако моя речь была встречена холодно. Вежливые аплодисменты, и только. Делегатам конференции не был нужен плодородный, зеленый центр; они хотели прозябать на холодной, суровой окраине.
Следующим выступал губернатор Техаса Рик Перри, политик крайне правого толка. Он пренебрежительно отозвался о проблемах изменения климата, осудил проекты строительства инфраструктуры как бесцельное разбазаривание средств и объявил, что Республиканская партия находится на подъеме. Зал был в восторге. До президентских выборов 2008 года оставался всего год. Я вспомнил пророческие слова Рональда Рейгана: «катиться с обрыва с развевающимися знаменами». Похоже, именно туда и направлялась Республиканская партия.
Глава 28
Истинная жизнь губернатора-терминатора
Золотой процветающий штат, Калифорния также подвержена природным катастрофам. Географическое положение и климат делают ее необычайно уязвимой перед пожарами, наводнениями, оползнями, засухами и, разумеется, землетрясениями.
Учитывая регулярность подобных стихийных бедствий, я понимал, что какая-нибудь катастрофа обязательно придется и на мою вахту. Наши пожарные, полицейские и сотрудники прочих экстренных служб являются одними из лучших в мире, но мне недостаточно было только встречаться с командирами и читать планы действий в чрезвычайных ситуациях. Я буквально с ума сводил своими бесконечными вопросами министра здравоохранения и социального обслуживания Кима Белше, отличного специалиста в своем деле.
А что, если в Лос-Анджелесе разразится эпидемия и нужно будет срочно госпитализировать десять тысяч человек? Как на это откликнутся больницы? Как быстро они смогут разбить палатки с койками, кислородными баллонами и стерильным оборудованием? Где хранятся эти палатки? Где хранятся койки? Где можно будет набрать необходимое количество врачей и медсестер? Есть ли у нас списки врачей и медсестер, вышедших на пенсию? Проверял ли кто-нибудь эти списки?
После разрушительного урагана «Катрина» в 2005 году, когда со всей очевидностью проявилась полная беспомощность властей, я был полон решимости ни в коем случае не допустить повторения подобного в Калифорнии. Я понимал, что герою боевиков, ставшему губернатором, ошибок на этом фронте не простят. Это означало, что мы должны были проводить учения, совершенствовать подготовку наших чрезвычайных служб. Даже снимаясь в кино, я не выполнял трюк, предварительно не отрепетировав его минимум десять раз. Так как же я мог ожидать эффективных действий от чрезвычайных служб, если мы не отрабатывали сценарии пожаров, наводнений и землетрясений? А что, если землетрясение вызовет крупный пожар? Или, скажем, ситуация, когда спасатели не могут добраться до места катастрофы, бушует пожар, а пожарное депо тоже разрушено, ворота заклинило и машина не может выехать. И связь также нарушена. Что делать в этом случае?
Все это было настолько четко высечено у меня в сознании, что еще в 2004 году, до «Катрины», я провел учения чрезвычайных служб штата, получившие название «Золотой хранитель». Это была масштабная проверка готовности оперативно отреагировать на любое стихийное бедствие или террористический акт. Мы проверяли все: планирование, организацию действий, связь, маршруты эвакуации, готовность больниц, взаимодействие властей штата с федеральными и местными властями. Каждый год мы предлагали какую-нибудь новую катастрофу. В первый год это была атака террористов с использованием «грязных» бомб, заразивших радиоактивными отходами сразу несколько аэропортов и морских портов штата. В последующие годы была проверена готовность к разрушительным землетрясениям, наводнениям и снова террористическим атакам. Это были самые крупные, самые разносторонние учения в стране, в которых принимали участие тысячи сотрудников чрезвычайных служб. Каждые учения готовились в течение нескольких лет. Мэтт Беттенхаузен, глава чрезвычайных служб штата, по достоинству оценил мое стремление. «Как хорошо иметь босса, который постоянно требует: тренируйтесь, тренируйтесь, тренируйтесь», — сказал он.
Как-то раз я слушал план предстоящих учений «Золотой хранитель», согласно которому в Южной Калифорнии произошло землетрясение силой 7,8 балла. Докладчик объяснил, что вертолет дорожной полиции штата должен был забрать меня и доставить в штаб в округе Ориндж, где собирались все ключевые фигуры. «Землетрясение произойдет в пять часов сорок пять минут утра, и мы заберем вас ровно в шесть», — сказал он. Задумавшись, я наконец спросил: «Откуда вам известно, что землетрясение произойдет в пять сорок пять?»
— Так прописано в графике. Все должны вместе отправиться в район катастрофы.
Больше я ничего не сказал. Я мысленно рассуждал: «Все это пустая показуха. Как я узнаю, действительно ли мы готовы, если мы готовимся к проверке на оперативность реагирования?» Поэтому на следующее утро я встал в четыре утра и позвонил в дорожную полицию штата. «Землетрясение уже произошло, — сказал я. — Учения начались, отсчет времени идет».
Невозможно себе представить, какой это вызвало переполох. Начальник дорожной полиции штата и представитель федерального министерства внутренней безопасности пришли в ужас. Всем пришлось бегать сломя голову. Однако в конечном счете чрезвычайные службы сделали свое дело. Учения выявили в системе некоторые слабые места, но представитель министерства внутренней безопасности не скрывал своего раздражения.
— Ума не приложу, почему вы не предупредили меня заранее, — пожаловался он мне после окончания учений.
— Мы не собирались никого позорить, — ответил я. — Но нам нужно знать, где в случае возникновения чрезвычайной ситуации у нас будут тонкие места.
Мы договорились в будущем постепенно сокращать время на подготовку учений и объявлять участникам: «В предыдущий раз вы получили предупреждение за двенадцать часов, в следующий раз мы дадим вам только шесть».
Все наши усилия окупились в конце 2007 года, когда по всему штату запылали особенно сильные лесные пожары. Самая тяжелая ситуация сложилась на юге, в окрестностях Сан-Диего, где, несмотря на все усилия пожарных, пламя лишь разгоралось, а тут еще синоптики предсказали усиление ветра до ураганного. На третий день пожаров, 22 октября, в понедельник, я собрал свой штаб на совещание, как обычно, в шесть часов утра. Мне сказали, что угроза нависла над обширными районами вблизи Сан-Диего, и отдано распоряжение эвакуировать полмиллиона человек. Полмиллиона! Столько человек было эвакуировано из Нового Орлеана при приближении «Катрины». Вероятно, за всю историю Калифорнии такому количеству народа не приходилось покидать свои дома. К настоящему моменту тысячи человек уже направлялись к стадиону «Куалкомм», где был устроен главный сборный пункт тех эвакуируемых, кому было некуда уехать.
«Мы едем туда», — сказал я. Вместо того чтобы в это утро, как обычно, отправиться в Сакраменто, я превратил свой офис в Санта-Монике в перевалочный пункт, и пока мои помощники собирались там, я сделал несколько телефонных звонков. Я позвонил мэру Сан-Диего Джерри Сандерсу, бывшему начальнику управления полиции, и договорился встретиться с ним на стадионе. Беттенхаузен, выслушав донесения людей на местах, доложил, что местные жители отнеслись к распоряжению об эвакуации так, как мы и рассчитывали. В распоряжении содержалось два самых важных пункта, которые нужно было знать тем, чей дом оказался на пути распространения пожара: во-первых, если полиция приказывает оставить дом, нужно срочно хватать свои вещи и уходить, потому что лесной пожар распространяется быстрее, чем бежит человек; и, во-вторых, не только пожарные будут бороться с огнем, отстаивая оставленное имущество, но и полицейские будут патрулировать местность, пресекая мародерство.
Мы ожидали, что на стадионе «Куалкомм» соберется не меньше десяти тысяч человек. Я рассудил, что в подобной ситуации никто не вспомнит о таких вещах, как подгузники и детское питание. Поэтому я составил список и, связавшись с главой Ассоциации калифорнийских бакалейщиков, спросил, смогут ли расположенные рядом со стадионом магазины срочно доставить все необходимое. Тот с готовностью передал мою просьбу.
Затем я позвонил в Белый дом и известил президента Буша. До этого момента наши отношения были профессиональные, но сдержанные. Президент Буш всегда был доступен для переговоров, и хотя мы нередко расходились в том, что должно делать федеральное правительство для Калифорнии, я быстро усвоил, что если поднимать за раз только по одной теме, меня внимательно выслушают. Неудивительно, что у меня сложились гораздо более теплые отношения с его отцом, Джорджем Бушем-старшим. Я восхищаюсь теми, у кого больше знаний и опыта, чем у меня, и готов впитывать все, чему меня учат. С Джорджем Бушем-младшим мы были приблизительно одного возраста, и представляли интересы, которые нередко вступали в противоречие между собой.
Но сейчас, узнав о бушующих лесных пожарах, президент Буш тотчас же откликнулся. Наука о том, как действовать во время стихийных бедствий, досталась ему дорогой ценой, во время «Катрины». Он задал мне именно те вопросы, которые может задать только тот, кто сам пережил подобную катастрофу. Президент Буш понимал, что федеральное правительство, скорее всего, не успеет откликнуться достаточно быстро, поскольку нужно держать резерв по всей стране. Он пообещал, что глава его администрации обеспечит нас всем необходимым, а если у меня появится какая-то экстренная информация, я должен буду немедленно звонить напрямую ему, президенту. Я отнесся к его словам скептически и через сорок пять минут перезвонил ему, чтобы задать еще один вопрос. Президент Буш взял трубку.
Через три дня президент лично прибыл на место. Он здоровался с пожарными, заходил в дома, затем провел пресс-конференцию, после чего засыпал меня и пожарных вопросами. Президент Буш показал себя настоящим лидером.
Тем временем глава моей администрации доложила, что подразделения Национальной гвардии уже в пути. Сюзен осталась в Сакраменто вместе с секретарем кабинета Дэном Данмойером, чтобы координировать действия. Я распорядился, чтобы она передала приказ подразделениям Национальной гвардии, задействованным в операции по охране границы, выделить тысячу человек и перебросить их на стадион «Куалкомм». Сюзен позвонила генералу и сказала, что нам нужны войска. Тот, судя по всему, до сих пор еще не имел с ней дела, когда она переходила в командный режим, и поэтому допустил ошибку, потребовав письменный приказ.
— Так, — сказал он, — нам будет нужен план операции.
— Ваша задача — снять с границы тысячу человек и перебросить их на стадион «Куалкомм», — повторила Сюзен.
— Но мне нужен подробный план. В нем должно говориться…
— Вот твой долбаный приказ, твою мать! — взорвалась Сюзен. — Перебрось тысячу человек на «Куалкомм». Они должны выступить через час.
Генерал дал нам своих людей.
Затем Сюзен занялась раскладушками, которые должны были понадобиться эвакуированным ночью. В районе уже заранее были собраны на случай чрезвычайной ситуации тысячи раскладушек, подушек и одеял. «Их уже везут», — уверенно докладывали начальники на местах. Но Сюзен и Дон продолжали их теребить и в конце концов обнаружили, что на стадион еще ничего не привезли.
— Этого недостаточно, — сказала Сюзен. — Нам нужно знать, что они уже погружены на машины. Я хочу знать, где именно в пути они находятся в настоящий момент. Дайте мне номера сотовых телефонов водителей.
Проходили часы, а раскладушки так и не удавалось найти. Вместо того чтобы ждать, мы позвонили в «Уолмарт» и другие крупные сети розничной торговли. Ближе к вечеру транспортный «Си-130» Национальной гвардии Калифорнии, до отказа забитый пожертвованными раскладушками, вылетел с базы Моффет-Филд в Сан-Диего.
Подобные действия не прописаны ни в одной инструкции по действиям в чрезвычайных ситуациях. Я видел, что происходило во время урагана «Катрина», когда чиновники всех рангов ждали, чтобы кто-то другой начал действовать — потому что именно так говорится в инструкциях. «Любое стихийное бедствие относится к компетенции местных властей», — объяснили мне эксперты. Власти штата должны ждать, когда местные власти попросят их о помощи, федеральные власти должны ждать, когда их попросят о помощи власти штата, и так далее. «Вздор, — сказал я. — Вот так тысячи человек остались на крышах домов затопленного Нового Орлеана. Здесь такого не произойдет». Мое правило было простым. «Мне нужны действия. Если необходимо сделать что-то такое, чего нет в инструкциях, выбросьте инструкции к черту. Делайте то, что считаете нужным. Но только дело должно быть сделано».
Как только моя команда собралась, мы направились в Сан-Диего. Когда самолет поднялся в воздух, мы сразу же увидели серую пелену дыма пожаров, растянувшуюся на сотни миль. Вечером я должен был вылететь на вертолете к месту полевых пожарных станций, чтобы своими глазами увидеть борьбу с огнем. Однако сначала нужно было связаться с общественностью. Я встретился с мэром Сандерсом и другими официальными лицами у стадиона, и дальше мы уже направились вместе, через стоянку, по коридорам, чтобы поговорить с беженцами, сотрудниками чрезвычайных служб и непрерывно прибывающими добровольцами, а затем пообщаться с журналистами.
К счастью, мой предшественник уже подготовил меня к тому, как себя вести в случае пожара. В процессе передачи власти Грей Дэвис любезно пригласил меня посетить один пожар, не такой большой, но все равно значительный. Он спросил, не хочу ли я сопровождать его, когда он будет встречаться с пожарными, посещать пострадавшие дома, разговаривать с погорельцами и общаться с прессой. Я видел, как Дэвис выслушивает краткие донесения, как благодарит пожарных, не отвлекая их от работы. Он даже приготовил завтрак для тех, кто сменился с ночного дежурства. Губернатор ходил из дома в дом, утешал жертв пожара, спрашивал, чем им помочь. Он был олицетворением силы.
Время, проведенное вместе, облегчило процесс передачи власти и показало, что мы можем работать сообща, даже несмотря на соперничество во время избирательной кампании. Что важнее, Дэвис наглядно показал мне, как губернатор лично берет все в свои руки, а не просто отдает распоряжения по телефону из Сакраменто.
Мы регулярно устраивали в Сан-Диего пресс-конференции, демонстрируя всем, что у нас нет никаких секретов. Мы раскладывали все по полочкам, подробно разъясняя: «Скорость ветра шестьдесят миль в час, и пламя за раз может перескочить на полторы мили. Но мы возьмем все под контроль». Мы четко давали понять, что чрезвычайные службы штата, федеральные и местные работают вместе, но при этом мы никогда не скрывали свои ошибки. Нашим главным правилом было: «Никогда не врать». Когда потерялись раскладушки, мы сразу же это признали. Нам здорово помогло то, что у нас в команде был такой человек, как Беттенхаузен, с его огромным опытом и чувством юмора. Он, как привязанный, повсюду следовал за мной, поддерживая связь с пожарными на местах. Хотя новости не всегда были хорошими, в голосах пожарных не слышалось отчаяния — только твердая решимость. «Господин губернатор, у нас серьезная проблема. Мы только что потеряли еще пятьдесят домов. Трое пожарных получили травмы, и нам пришлось отвести своих людей назад. Мы продолжаем эвакуацию населения, задействованы дорожная полиция и шериф, они перекрывают дороги и обеспечивают охрану покинутых домов…»
Мы держали открытой связь с пожарными на местах и постоянно спрашивали их, что им нужно. Полученную информацию мы сообщали на регулярных пресс-конференциях.
Нам доложили, что сменился ветер и на пути пожара оказался дом престарелых. Его обитателей пришлось эвакуировать во временное убежище, устроенное в конюшнях «Дел-мар». Конюшни предназначены для того, чтобы давать кров лошадям, а не людям. Близился вечер, но я чувствовал, что необходимо увидеть все своими собственными глазами, так как для пожилых людей ситуация была особенно трудной.
Когда мы прибыли на место, уже смерклось. Из дома престарелых было эвакуировано около трехсот человек. Я был потрясен увиденным: старики сидели в креслах-каталках под капельницами, развешанными на стенах; другие лежали на холодном бетонном полу. Кто-то тихо плакал, но большинство стоически молчали. Мне показалось, я попал в морг. Я накрыл одеялом одного старика, подложил сложенную куртку вместо подушки под голову старушке. Никто из стариков не захватил с собой лекарства, кто-то нуждался в диализе почек. Медсестра и командир резерва ВМФ по имени Пол Руссо только что прибыли на место и сейчас вместе с несколькими добровольцами искали больничные койки. Было очевидно, что пожилым людям срочно нужна помощь, иначе многие из них не доживут до утра. Мы с Дэниэлом Зингейлом тотчас же сели за телефон и начали обзванивать больницы и станции «Скорой помощи», чтобы немедленно забрать самых слабых. Мы провели в «Дел-мар» несколько часов, пока не убедились в том, что дело налажено, а ночью еще дважды возвращались, проверяя, как дела у Пола и добровольцев, дежуривших с оставшимися стариками. А на следующий день Национальная гвардия развернула поблизости полевой госпиталь.
К счастью, такие просчеты, как «Дел-мар», были редкостью. Лесные пожары в окрестностях Сан-Диего бушевали еще три недели, но первые несколько дней стали решающими. Всего было эвакуировано больше полумиллиона человек — самая массовая эвакуация в истории штата. Девять человек погибли в огне, а восемьдесят пять, в основном пожарные, получили травмы. Выгорело полмиллиона акров лесов, сильно пострадало хозяйство, в том числе было уничтожено больше полутора тысяч домов и сотни коммерческих зданий. Общий ущерб составил два с половиной миллиарда долларов. Статистика стихийных бедствий всегда ужасает. Однако нам удалось избежать повторения «Катрины», и я был доволен тем, что наши заботы о поддержании готовности чрезвычайных служб окупили себя в полной мере.
Однако назревала новая, гораздо более страшная катастрофа, которой суждено было разорить гораздо больше семей и разрушить больше жизней, чем это сделали лесные пожары. Америка приближалась к экономическому коллапсу, худшему со времен Великой депрессии. Мы в Сакраменто почувствовали первое дуновение беды еще до лесных пожаров, когда начали разрабатывать бюджет на 2008–2009 финансовый год. Весной стали видны первые последствия серьезного замедления деятельности рынка недвижимости штата, хотя в целом по стране и миру прогнозы оставались оптимистическими.
Экономисты, с которыми я консультировался, в один голос утверждали: «Рынок недвижимости столкнется со встречным ветром, однако через пару лет экономика снова вернет утраченные позиции. Основа ее очень крепкая, и уже в 2009–2010 годах можно ожидать стабильный рост». Однако всего через два месяца наши налоговые поступления пугающе резко сократились, оказавшись в августе на 300 миллионов долларов меньше ожидаемых, в ноябре уже на 400 миллионов меньше, а в декабре — на 600 миллионов. По расчетам, к июлю 2008 года, к началу нового финансового года, бюджет должен был недополучить 6 миллиардов долларов. Я подумал: «Что все это значит?»
Хотя датой начала Великой рецессии обычно называют падение фондовых рынков в сентябре 2008 года, кризис начался раньше и ударил по Калифорнии сильнее, чем по остальной стране. Это было обусловлено масштабами нашего рынка недвижимости и крахом ипотеки. И без того непомерно высокие цены на недвижимость в Калифорнии в восьмидесятых и девяностых годах прошлого века взлетели до небес, и домовладельцы стали использовать доходы от своих постоянно дорожающих зданий для оплаты обучения, формирования пенсионной программы, покупки загородных домов. Однако теперь люди не могли выплачивать ипотечные кредиты, и объемы задолженностей вдвое превысили средние значения по стране. По некоторым оценкам, потеря в стоимости недвижимости превысила 630 миллиардов долларов: эти деньги пропали, бесследно исчезли, а вместе с ними и десятки миллиардов долларов налоговых поступлений.
Частично вина лежала на федеральном правительстве, разрешившем свободную выдачу быстрых субстандартных ипотечных кредитов. Раньше требовался первоначальный взнос в размере не меньше двадцати пяти процентов от стоимости приобретаемого жилья, однако в последнее время этот порог был значительно снижен. Больше того, квазигосударственные структуры «Фанни Мей» и «Фредди Мак» поощряли выдачу ипотечных кредитов заемщикам с низкими доходами, что якобы должно было стимулировать экономику и расширять прослойку собственников жилья. Однако на самом деле все это только раздувало мыльный пузырь недвижимости. Все произошло именно так, как в свое время меня учил Милтон Фридмен: когда федеральное правительство вмешивается в рыночные отношения, расплачиваться за это приходится штатам. Жители Калифорнии стали жертвами просчетов федеральных властей, а я как губернатор был застигнут врасплох.
В моем распоряжении не было достаточных средств, но я использовал все имевшиеся на руках деньги, чтобы оперативно откликнуться на проблему. Мы лихорадочно ускоряли финансирование инфраструктуры, строя шоссе и железнодорожные линии, дорожные развязки и мосты. Мы нашли деньги для создания новых рабочих мест для строителей, оставшихся без работы. Мы убедили крупные банки заморозить ставки по кредитам для более чем ста тысяч домовладельцев, оказавшихся в зоне риска. Мы наняли больше тысячи человек для работы в центрах экстренной помощи — оказывать юридическую помощь заемщикам, попавшим в затруднительное положение.
Перед самым Рождеством федеральный министр финансов Хэнк Паулсон посетил Калифорнию, чтобы обсудить кризис субстандартных ипотечных кредитов. Мы с ним встретились в Стоктоне, и я выслушал его рассуждения о «минимизации влияния» кризиса рынка недвижимости на экономику в целом. До сих пор я в своих публичных выступлениях был склонен называть эту проблему «икотой». Но теперь у меня возникло очень неприятное предчувствие. Вскоре я вылетел в Вашингтон на конференцию губернаторов, где Алфонсо Джексон, министр жилищного хозяйства в администрации Буша, выступил с докладом о том, что «американская мечта» иметь собственный дом живет и процветает. Я знал Алфонсо только понаслышке; в перерыве я подошел к нему и спросил, что же происходит на самом деле. «Выглядит все не слишком хорошо», — только и ответил он. Выражение его лица меня встревожило. Сейчас оно выражало больше беспокойства, чем когда Алфонсо стоял на трибуне.
Я решил, что нужно выбросить все экономические прогнозы на следующий финансовый год и настроиться на нулевой рост доходной части бюджета. В нашем штате, недавно пережившем бурный экономический рост, заявление о нулевом росте доходной части бюджета было бы воспринято более болезненно, чем это могло бы показаться со стороны. Нам предстояло автоматическое увеличение на десять миллиардов долларов расходов на пенсии, образование, здравоохранение и другие программы, защищенные законами и обязательствами федерального финансирования. Поэтому, если доходы штата не увеличатся, получить дополнительные деньги можно будет, только сократив финансирование остальных программ, не защищенных законами. Выбор был очень непростой. Если мы сократим расходы на строительство тюрем, нам придется выпустить на свободу часть заключенных, что несомненно приведет к росту преступности. Если мы урежем расходы на образование, что скажут избиратели о нашей заботе о детях, самой незащищенной части общества? Если мы сократим расходы на здравоохранение, не будет ли это воспринято как заявление о том, что нам нет дела до стариков, инвалидов, слепых?
В конце концов я решил сократить на десять процентов все программы. Очень болезненно отказываться от своих недавних побед только потому, что теперь у тебя не хватает денег. Например, я поддержал законопроект об опеке, направленный на то, чтобы сирот не выбрасывали на улицу. Я был уверен, что подобные законы в конечном счете позволят сократить расходы на здравоохранение и органы правопорядка, потому что многие сироты, оставшись без опеки, попадают в беду. Но вот, после страстной борьбы за этот законопроект, я вынужден был отказываться от него из-за финансового кризиса. Я чувствовал себя отвратительно: я показал себя политиком ненадежным и глупым, поддержав начинание, которое мы больше не могли себе позволить.
Последние рабочие дни декабря 2007 года были посвящены встречам с представителями заинтересованных групп, которых я пригласил к себе. Я считал, что должен сам, глядя им в глаза, рассказать о наших финансовых затруднениях. Сокращение расходов означало не просто деньги, но людские судьбы. Разговоры о деньгах кажутся чем-то таким холодным и отчужденным, когда перед тобой представитель общества больных СПИДом, детей из малообеспеченных семей или престарелых. «Демократы наломали дров, республиканцы наломали дров, все мы наломали дров», — говорил я. Но когда я просил высказать свои пожелания, все эти люди удивляли меня, выражая благодарность за то, что я встретился с ними. Многие предлагали дельные советы.
Меня возмущало то, что по крайней мере часть этой боли можно было бы избежать. Еще до своего избрания в 2003 году я утверждал, что скачкообразная динамика калифорнийской экономики создает опасность общего обвала в случае кризиса — и что Калифорнии нужна экономическая подушка. Став губернатором, я предпринял попытку создания стабилизационного фонда, в котором к настоящему времени должны были бы уже скопиться десять миллиардов долларов; однако мне так и не удалось убедить законодателей и избирателей принять закон, строго определяющий порядок расходования средств фонда исключительно в чрезвычайных ситуациях. Что ж, вот и настал черный день, и я был вынужден принимать непопулярные решения, которые не радовали никого, и в первую очередь меня самого.
К весне 2008 года доходы бюджета штата неудержимо падали вниз. Всего с января по апрель бюджетный дефицит вырос на шесть миллиардов долларов. Но глобальным кризис стал только еще через несколько месяцев.
В январе, еще до окончания первичных президентских выборов, я поддержал Джона Маккейна. Сенатор от соседнего штата на протяжении нескольких лет помогал мне, особенно в тяжелые дни 2005 года, когда Джон провел целый день, разъезжая вместе со мной на автобусе по Южной Калифорнии, поддерживая обреченные реформы.
В то же время, наблюдая за ходом избирательной кампании, я не критиковал Хиллари Клинтон и Барака Обаму. Если честно, я считал, что по всем ключевым вопросам, и в первую очередь в отношении защиты окружающей среды и создании новой энергетики, позиции нынешней администрации настолько слабые, что любой кандидат будет лучшим. Во время выступления в Йельском университете я сказал: «Президент Маккейн, президент Обама или президент Клинтон — каждый из них поднимет нашу страну на новую ступеньку в вопросе изменения климата. Все три кандидата будут заниматься вопросами охраны окружающей среды. Так что сразу же после инаугурации дело пойдет полным ходом вперед».
В августе, впервые за двадцать лет, я пропустил общенациональный съезд Республиканской партии. Я застрял в Калифорнии, борясь за бюджет, однако косвенно мое отсутствие отражало другое, более серьезное беспокойство. Растущий консерватизм руководства не устраивал ни меня, ни подавляющее большинство избирателей Калифорнии. Резкий крен вправо стал особенно очевиден, когда Маккейн выбрал себе в пару Сару Пейлин. В тот момент я на словах назвал ее мудрым, мужественным лидером-реформатором. Однако мне не нравился тот поляризационный эффект, который оказала на страну Пейлин.
Если бы вы в ту осень приехали домой к Шварценеггерам, вы бы воочию увидели острую внутрисемейную политическую борьбу. На входной двери я повесил большой плакат Джона Маккейна. А в гостиной стоял вырезанный из картона Обама в натуральную величину. Дети впервые принимали участие в политике: драматизм президентских выборов увлек их больше, чем моя работа. Я всегда шутил над Марией, говоря, что она происходит из семейства политических клонов, однако в нашей семье эта проблема не существовала. Один из наших детей был демократом, другой — республиканцем, а двое оставались независимыми.