Вспомнить все: Моя невероятно правдивая история Шварценеггер Арнольд

Он не выставил меня вон, потому что звезда для секции была нужна ему еще больше, чем любовник. Культуризм оставался таким загадочным видом спорта, что во всем Мюнхене было только два тренажерных зала. Самый большой из них принадлежал Рейнхарду Смоляне, который в 1960 году стал первым Мистером Германия, а в 1963 году завоевал титул Мистер Европа. Смоляна набирал маленькие группы самой разномастной публики — полицейских, строителей, инженеров, ученых, спортсменов, предпринимателей, немцев и иностранцев, молодых и пожилых, гомосексуалистов и нормальной ориентации, — и занимался с ними лично. Я же приглашал к нам солдат с расположенной неподалеку американской базы; «Универсум» стал первым местом, где я встретил чернокожего. Большинство наших клиентов занимались только для того, чтобы поддержать форму, но у нас было небольшое ядро честолюбивых тяжелоатлетов и культуристов, в которых я видел серьезных напарников для тренировок. И я нашел, как раскачивать и заводить таких людей. «Да, ты можешь быть моим напарником, тебе нужна помощь», — шутил я. Мне нравилось вести за собой. И даже несмотря на то, что денег у меня было очень мало, я нередко угощал этих ребят обедом и ужином за свой счет.

Поскольку я уделял нашим клиентам много времени, у меня почти его не оставалось, чтобы заниматься так, как я привык, с ежедневными напряженными четырех- или пятичасовыми тренировками. Поэтому я перешел к тому, чтобы заниматься дважды в день, два часа до работы и еще два часа вечером с семи до девяти часов, когда деловая активность спадала и оставались только самые упорные. Сперва разделенные надвое тренировки меня раздражали, однако вскоре я увидел первые результаты: я лучше сосредоточивался на занятиях и быстрее восстанавливал форму, в то же время выполняя все более длинные и напряженные серии упражнений. Нередко я стал добавлять третью тренировку в обеденный перерыв. Я выделял какую-то часть тела, которую считал слабой, и полностью сосредоточивал на ней внимание на протяжении тридцати — сорока минут, выполняя, скажем, по двадцать серий упражнений для подъема икроножной мышцы или по сто растяжений трицепсов.

Иногда я занимался еще и вечером, после ужина, возвращаясь в зал еще на час в одиннадцать ночи. Засыпая вечером в своей уютной маленькой комнате, я временами чувствовал боль в той или иной мышце, измученной целым днем прыжков и наклонов, — лишь побочный эффект успешно проведенного в тренировках дня, очень приятное ощущение, ибо я знал, что эти мышечные ткани восстановятся и нарастут еще больше.

Я занимался как одержимый, поскольку знал, что меньше чем через два месяца мне предстоит соперничать с лучшими культуристами в мире. Я подал заявку на крупнейшие европейские состязания по культуризму за звание Мистер Вселенная, которые должны были состояться в Лондоне. Это был очень дерзкий шаг. Как правило, такой новичок, как я, не смел и мечтать ни о каком Лондоне. Сначала я должен был бы побороться за титул Мистер Австрия, а затем, в случае успеха, можно уже было нацелиться на титул Мистер Европа. Однако при таких темпах «подготовка» к Лондону заняла бы многие годы. Я был слишком нетерпелив для этого. Я хотел принять участие в самых жестких состязаниях из всех, какие только были, что и толкнуло меня на этот агрессивный шаг. Конечно, я не тешил себя глупыми иллюзиями. Я не собирался побеждать в Лондоне — только не в этот раз. Однако я был полон решимости выяснить, на что гожусь. Альберту эта идея понравилась, и поскольку он знал английский, он помог мне заполнить заявку.

Для таких фанатичных занятий одного напарника мне было мало. К счастью, в Мюнхене было достаточно серьезных культуристов, которых заразила моя мечта побороться за титул Мистер Вселенная, хотя они и считали, что у меня не все дома. Со мной регулярно тренировался Франц Дишингер, а также Фриц Кроэр, такой же деревенский парень, как и я, из небольшого селения в лесах Баварии. Даже Рейнхард Смоляна, владелец конкурирующего тренажерного зала, присоединился к нам. Иногда он приглашал меня потренироваться к себе в зал, а иногда после окончания работы приходил к нам. Всего через несколько недель я почувствовал, что нашел новых друзей, и Мюнхен стал мне домом.

Моим любимым напарником был Франко Колумбу, который быстро стал и моим лучшим другом. Мы с ним познакомились в Штуттгарте в прошлом году; он одержал верх в европейском чемпионате по силовому троеборью в тот же день, как я завоевал юниорский титул Мистер Европа. Франко был итальянец с Сардинии, где он вырос на ферме в крохотной горной деревушке, судя по его рассказам, еще более убогой, чем Таль. В детстве он много пас овец, а в возрасте десяти-одиннадцати лет проводил в одиночку по несколько дней на дикой природе, самостоятельно добывая пропитание и полностью обслуживая себя.

В тринадцать лет Франко пришлось бросить школу, чтобы помогать родителям на ферме, но он был очень трудолюбивым и смышленым. Он начинал как каменщик и боксер-любитель, но затем перебрался на север, в Германию, и стал зарабатывать на жизнь, работая на стройках. В Мюнхене Франко освоил немецкий язык и изучил город настолько хорошо, что получил лицензию водителя такси. В Мюнхене экзамены на право управлять такси были настолько жесткие, что их с трудом сдавали даже коренные немцы, поэтому все поразились, когда их успешно сдал итальянец.

Франко занимался силовым троеборьем, я был культуристом, и мы оба понимали, что наши занятия дополняют друг друга. Я хотел нарастить мышечную массу, что означало работу с тяжелыми гирями и гантелями, и Франко знал, как это делать. В то же время я разбирался в культуризме, и Франко тоже хотел это освоить. Он говорил мне: «Я хочу стать Мистером Вселенная». Другие над ним смеялись — в нем было всего пять футов пять дюймов роста, — однако в культуризме пропорции и симметрия могут одержать верх над одними габаритами. Мне нравились наши совместные тренировки.

Возможно, благодаря тому, что ему пришлось проводить так много времени на открытом воздухе, Франко очень быстро схватывал все новое. Так, например, ему пришлась по душе моя теория «встряски для мышц». Мне всегда казалось, что самым главным препятствием для успешных тренировок является чересчур быстрая адаптация тела. Если выполнять изо дня в день одно и то же количество упражнений, даже наращивая вес гантелей, рост мышц через какое-то время замедлится и вовсе прекратится, поскольку мышцы уже научились очень эффективно выполнять то, что от них ожидается. И для того чтобы их разбудить, снова заставить расти, необходимо встряхнуть их, дав понять: «Вы никогда не будете знать, чего вам ждать. Всякий раз это будет не то, к чему вы приготовились. Сегодня это одно, завтра совершенно другое. Сегодня это может быть работа со сверхтяжелыми гирями, завтра это уже будет увеличение количества упражнений».

Для встряски мышц мы разработали метод, который назвали «раздеванием». Обыкновенно на тренировке какое-то упражнение выполняется сначала с маленькой нагрузкой, затем нагрузка постепенно увеличивается. Однако при «раздевании» происходит обратное. Например, готовясь к выступлению в Лондоне, я хотел нарастить дельтовидные мышцы. Для этого я выполнял упражнения с гирями: в каждую руку берется по гире, руки разводятся в стороны на уровне плеча, затем поднимаются над головой. В процессе «раздевания» я начинал со своей предельной нагрузки: шесть раз со стофунтовыми гирями. Затем отставить стофунтовые гири, взять девяностофунтовые и снова выполнить упражнение шесть раз. И так далее, до самых легких гирь. К тому времени как я доходил до сорокафунтовых гирь, плечи у меня горели, и, выполняя упражнение с легкими гирями, я испытывал такое ощущение, будто работаю со стофунтовыми гигантами. Но прежде чем я отставлял гири, дельтовидные мышцы испытывали еще более сильную встряску: я поднимал сорокафунтовые гири вдоль тела, от уровня бедер до высоты плеч. После этого плечевые мышцы приходили в безумную ярость, и я уже не знал, куда положить руки: мне доставляло мучительную боль, если они просто свисали вниз, а поднять их было просто невозможно. Я мог только бессильно уронить руки на стол или на тренажер, чтобы хоть как-то унять невыносимую боль. Дельтовидные мышцы вопили благим матом от неожиданной последовательности упражнений. Я продемонстрировал им, кто в доме хозяин. И теперь им оставалось только приходить в себя и расти.

Усиленно позанимавшись весь день, вечером я хотел отдохнуть. А в Мюнхене в 1966 году это означало пивной зал, а пивной зал означал драки. Мы с приятелями отправлялись в эти заведения, где каждый вечер люди сидели за длинными столами, смеялись, спорили, поднимали кружки. И, разумеется, пили. Постоянно вспыхивали драки, но никогда не было ничего похожего на «я убью эту сволочь!» Когда драка заканчивалась, один из противников говорил: «О, давай выпьем по кружке пива. Я могу тебя угостить?» А второй отвечал: «Да, я проиграл, так что ты по крайней мере можешь угостить меня пивом. К тому же, у меня все равно нет денег». И вот они уже пьют вместе, как ни в чем не бывало.

Собственно пиво меня не интересовало, потому что оно отрицательно сказалось бы на моих тренировках. Я редко выпивал за весь вечер больше одной кружки. Но вот подраться я обожал. Мне казалось, что каждый день я открываю в себе новые силы; я чувствовал себя огромным, могучим и неудержимым. Особенно я не раздумывал. Если кто-то косо на меня смотрел или чем-либо оскорблял, я тотчас же налетал на него. Я предпочитал шоковую терапию. Я срывал с себя рубашку, оставаясь в одной майке, и одним ударом валил противника с ног. Случалось, что бедняга, увидев мои мышцы, поспешно бормотал: «О, что за черт, почему бы нам просто не выпить пива?»

Если одиночный поединок перерастал в массовую потасовку, мы с друзьями, разумеется, поддерживали друг друга. На следующий день мы рассказывали о случившемся в тренажерном зале и смеялись: «О, ты бы видел Арнольда! Он грохнул тех двоих друг о друга головами, а потом на него набросился их приятель с кружкой, но я огрел этого козла сзади стулом…» Нам везло, поскольку когда подоспевала полиция, что случалось несколько раз, нас просто отпускали. Насколько я помню, единственный раз меня забрали в полицейский участок, когда какой-то тип заявил, что потребует с меня кучу денег на вставку новых зубов. Мы так бурно спорили о том, во что обойдутся его зубы, что полицейские испугались, как бы мы снова не начали драться. Поэтому нас забрали в участок и продержали там до тех пор, пока мы не договорились о сумме.

Еще лучше драк были девушки. Прямо напротив тренажерного зала на Шиллерштрассе находилась гостиница «Дипломат», где останавливались стюардессы. Мы с Франко, вспотевшие, в майках, высовывались из окон и заигрывали с ними. «Что вы там делаете?» — кричали нам девушки. «Ну, у нас здесь тренажерный зал. Не хотите позаниматься? Поднимайтесь к нам».

Я также заходил в вестибюль гостиницы и знакомился со стюардессами, которые всегда держались маленькими группками. Чтобы произвести на них впечатление, я сочетал свои лучшие методы из Талерзее, а также из тех лет, когда я работал в магазине. «У нас напротив тренажерный зал», — говорил я, после чего похвально отзывался о внешности девушки и говорил, как ей понравится заниматься. На самом деле я считал, что очень глупо не приглашать в тренажерный зал женщин. Поэтому мы пускали их заниматься бесплатно. И мне было все равно, приходили они к нам тренироваться, или же их просто интересовали мужчины. Девушки приходили в основном по вечерам. К восьми часам наши постоянные клиенты уже расходились, но оборудование можно было использовать до девяти. В это время я вместе с напарником выполнял второй цикл упражнений. Если девушки хотели просто позаниматься, в половине девятого они принимали душ и уходили. В противном случае они оставались, и после тренировки мы отправлялись куда-нибудь вместе. Иногда к нам присоединялся Смоляна со своими девушками, и ночь получалась очень бурной.

Первые месяцы в Мюнхене я полностью отдавался веселой ночной жизни. Однако затем я осознал, что теряю сосредоточенность, и начал сдерживаться. Моей целью было не получить как можно больше наслаждения, а стать победителем мирового первенства по культуризму. Чтобы получить свои семь часов сна, я должен был в одиннадцать быть в постели. Время повеселиться все равно оставалось, и мы, несмотря ни на что, веселились.

Как оказалось, мой босс представлял моим планам стать Мистером Вселенная большую угрозу, чем пьяницы из пивных, размахивающие кастетами. До начала состязаний оставалось всего несколько недель, а у меня до сих пор не было никаких известий о судьбе моей заявки на участие. В конце концов Альберт позвонил в Лондон, и организаторы ответили, что ничего от меня не получали. Тогда Альберт припер к стенке Путцигера, и тот признался, что обнаружил мою заявку в исходящей почте и выбросил ее. Он не хотел, чтобы обо мне узнали и я перебрался в Англию или в Америку, прежде чем он хорошо на мне заработает. Я пропал бы, если бы не Альберт, который владел английским и был готов меня поддержать. Он снова позвонил в Лондон и уговорил организаторов принять мою заявку, хотя конечный срок подачи уже прошел. Те согласились. Бумаги пришли всего за несколько дней до начала первенства, и я был добавлен в список участников.

Остальные мюнхенские культуристы также поддержали меня. Конечно, оплатить мне дорогу в Лондон должен был бы Путцигер, поскольку если бы я добился там успеха, это привлекло бы внимание к его клубу. Однако когда стало известно о его мерзком поступке, именно Смоляна, конкурент Путцигера, пустил шляпу по кругу и собрал три сотни марок на билет. 23 сентября 1966 года я поднялся на борт самолета, вылетающего в Лондон. Мне было девятнадцать лет, и я впервые летел на самолете. Сам я думал, что мне придется ехать на поезде, поэтому мой восторг не знал границ. Я был уверен, что никто из моих одноклассников до сих пор еще ни разу не летал на самолете. Я сидел в салоне авиалайнера вместе с почтенными бизнесменами, и все благодаря культуризму.

Первые состязания за титул Мистер Вселенная состоялись на следующий год после моего рождения, в 1948 году. С тех пор они ежегодно проводились в сентябре в Лондоне. На них доминировали англоязычные участники, как и в культуризме в целом, — в первую очередь американцы, одержавшие по восемь побед за каждые десять лет. Все великие культуристы, кумиры моей юности, завоевывали титул Мистер Вселенная: Стив Ривз, Редж Парк, Билл Перл, Джек Делинджер, Томми Сэнсом, Пол Уинтер. Я хорошо помнил, как подростком разглядывал их фотографии с состязаний. Победитель стоял на пьедестале с трофеем в руке, а все остальные стояли внизу на сцене. Я никогда не сомневался в том, что рано или поздно поднимусь на пьедестал. Все было ясно: я наперед знал, как буду выглядеть и что почувствую. Это будет рай, но только на земле; однако на победу в этом году я не рассчитывал. Я раздобыл список тех, с кем мне предстоит состязаться в любительской категории, смотрел на их фотографии и думал: «Господи!» Тела у них были гораздо лучше сформированными, чем у меня. Я намеревался попасть в первую шестерку, потому что не надеялся одержать верх над теми, кто в прошлом году занял второе, третье и четвертое места. Мне казалось, что у них более выраженная мускулатура и на их фоне я выгляжу невзрачно. Я по-прежнему находился в процессе медленного наращивания мышечной массы; задача заключалась в том, чтобы приобрести необходимые размеры, а затем стесать и обрубить все лишнее, достигая совершенства.

Состязания должны были пройти в театре «Виктория-Палас», старинном красивом здании с обилием мрамора и статуй, в нескольких кварталах от вокзала Виктория. Основные этапы неизменно следовали четким правилам. Утром проходили предварительные состязания, так называемые технические раунды. Участники и судьи собирались в зале — журналистов туда пускали, однако зрителям путь был закрыт. Целью было дать судьям возможность оценить развитие мускулатуры участников по отдельным частям тела, последовательно сравнивая каждого культуриста с остальными. Все участники выстраивались в шеренгу в дальнем конце сцены, по своим категориям (моя была «любитель высокого роста»). У каждого на трусах был приколот номер. Судья говорил: «Номер четырнадцать и номер восемь, пожалуйста, выйдите вперед и продемонстрируйте свои четырехглавые мышцы». Двое названных участников выходили на середину сцены и вставали в стандартные позы, демонстрируя четыре мышцы на передней стороне бедра, а судьи делали заметки. Впоследствии результаты технических раундов обрабатывались в общее решение. После чего, разумеется, вечером следовало грандиозное шоу финалов: состязания поз в различных категориях, а затем и противостояние победителей в каждой категории, в котором выявлялись абсолютные чемпионы среди любителей и профессионалов.

По сравнению с другими состязаниями, на которых мне приходилось бывать, первенство за титул Мистер Вселенная было крупным событем. Все билеты в «Виктория-Палас» были распроданы: больше полутора тысяч поклонников культуризма в зале, которые аплодировали и кричали, подбадривая своих любимцев, и еще десятки тех, кто оставался на улице, надеясь протиснуться внутрь. Само первенство представляло собой не столько спортивные состязания, сколько цирковое выступление. Сцена профессионально освещалась прожекторами и софитами, целый оркестр музыкантов помогал создавать нужное настроение. Двухчасовая программа включала в себя развлекательные паузы между различными турами: конкурс бикини, выступления акробатов, гимнастов, и две группы девушек в обтягивающих трико и высоких сапогах, которые расхаживали в проходах с маленькими гантельками и гирями, принимая позы.

К своему изумлению, утром во время технического раунда я обнаружил, что переоценил своих соперников. Лучшие участники в категории «любители высокого роста» действительно обладали лучше сформированной мускулатурой, однако несмотря на это я все равно выделялся среди них. Все дело в том, что далеко не все культуристы обладают физической силой, особенно те, кто в основном занимается на станках. Но несколько лет занятий с настоящими гантелями и штангами дали мне могучие бицепсы, плечи, мышцы спины и бедер. Я просто выглядел гораздо крупнее и сильнее всех остальных.

К вечеру уже распространился слух о том, что это подросток-монстр с непроизносимой фамилией, появившийся из ниоткуда, самый настоящий гигант, черт побери. Поэтому зрители встретили наш выход восторженными криками. Я не победил, но оказался к победе гораздо ближе, чем кто-либо ожидал, в том числе и я сам. Перед последними позами состязание свелось к противостоянию меня и американца по имени Честер Йортон. Судьи предпочли Йортона, и я должен был признать, что их выбор правильный: хотя Чет и был легче меня на добрых двадцать фунтов, у него было полностью пропорциональное тело, словно высеченное резцом, и его позы были более четкими и отточенными, чем у меня. К тому же, Чет был покрыт восхитительным ровным загаром, рядом с которым я казался вылепленным из теста.

Мой восторг по поводу второго места не знал границ. Я радовался так, будто вышел победителем. Состязания привлекли ко мне повышенное внимание, и многие говорили: «В следующем году он обязательно победит». В английских журналах, посвященные культуризму, появились материалы обо мне, что имело огромное значение, поскольку мне для достижения своей цели требовалось стать известным и в Англии, и в Америке.

Однако упоение успехом продолжалось только до тех пор, пока я не успокоился и не задумался. И тут меня сразило: на пьедестал ведь поднялся Чет Йортон, а не я. Ему досталась заслуженная победа, но мне казалось, что я совершил большую ошибку. А что, если бы я приехал в Лондон с намерением победить? Выступил бы я лучше? Победил бы и стал новым Мистером Вселенная? Однако я недооценил свои шансы. И мне это не понравилось. Я получил хороший урок.

После этого я больше никогда не отправлялся на состязания, чтобы только просто принять в них участие. Я отправлялся побеждать. И хотя побеждал я не всегда, таков был мой настрой. Я превратился в самое настоящее животное. Если бы кому-либо удалось настроиться на мои мысли перед соревнованием, он услышал бы что-нибудь вроде: «Я заслужил этот пьедестал, он мне принадлежит, и море расступится передо мною. Прочь с дороги, мать вашу! У меня есть цель, и я к ней иду. Просто отойдите в сторону и дайте мне трофей!»

Я представлял себя на высоком пьедестале, с трофеем в руке. А все остальные стоят внизу. И я взираю на них сверху вниз.

Через три месяца я уже снова был в Лондоне, со смехом возился с ватагой ребятишек на ковре в гостиной. Это были дети Уага и Дианны Беннетов, которым принадлежали два тренажерных зала, занимавших лидирующие позиции в мире культуризма Великобритании. Уаг был судьей на первенстве за титул Мистер Вселенная, и он пригласил меня потренироваться несколько недель у него, предложив остановиться в своем доме в пригороде Лондона Форест-Гейт. Несмотря на то, что у Уага и Дианны было шестеро своих детей, они взяли меня под свое крыло и стали для меня словно родителями.

Первым делом Уаг дал понять, что, по его мнению, мне нужно много работать. Первое место в его списке занимало то, как я принимал позы. Я понимал, какая огромная разница между тем, чтобы просто успешно вставать в отдельные позы, и тем, чтобы выступление превращалось в одно непрерывное зрелище. Позы — это фотографии, а непрерывное зрелище — это кино. Чтобы загипнотизировать публику, заставить ее забыть обо всем, необходимо, чтобы позы плавно перетекали одна в другую. Что нужно делать между этой позой и следующей? Как движутся руки? Какое выражение на лице? До сих пор я никогда особенно не задумывался над этим. Уаг показал мне, как замедлять движения, превращая их в балет: правильная осанка, распрямленная спина, голова поднята, а не опущена.

Это я еще мог понять, но гораздо труднее было проглотить мысль принимать позы под музыку. Уаг включал по стереопроигрывателю драматическую тему из фильма «Исход» и подавал мне знак начинать выступление. Сперва музыка казалась мне чем-то нелепым и только отвлекала мое внимание. Но через какое-то время я понял, как подстроить свои движения под мелодию и катиться на ней как на волне — спокойный момент для сосредоточенной красивой позы в три четверти спиной, затем плавный переход к боковой позе грудью, когда музыка нарастает, и наконец под бурные аккорды крещендо лучшая поза, демонстрирующая все мышцы.

Дианна сосредоточилась на том, чтобы кормить меня белками и совершенствовать мои манеры. Наверное, временами ей казалось, что я воспитывался в волчьей стае. Я не знал, как правильно пользоваться ножом и вилкой, не знал, что после ужина нужно помогать убирать со стола. Дианна продолжила с того места, на котором остановились мои родители, Фреди Герстль и фрау Матшер. Ругалась она на меня всего лишь несколько раз, в частности, когда однажды увидела, как я после соревнований протискиваюсь сквозь толпу зрителей. У меня в голове была только одна мысль: «Я победил, теперь нужно это отпраздновать». Но Дианна схватила меня за руку и сказала: «Арнольд, нельзя так себя вести! Эти люди пришли посмотреть на тебя. Они заплатили свои деньги, кое-кто приехал издалека. Ты можешь потратить несколько минут, чтобы раздать им свои автографы». И этот разнос изменил мою жизнь. До тех пор я никогда не думал о своих поклонниках — только о соперниках. Но отныне у меня всегда стало находиться время для поклонников.

Даже дети подключились к программе «Образование Арнольда». Наверное, нет лучше способа изучать английский язык, чем присоединиться к жизнерадостной счастливой лондонской семье, в которой никто не говорит по-немецки, где спишь на диване, а вокруг резвятся шестеро детишек. Они относились ко мне как к огромному щенку и с радостью учили меня новым словам.

Фотография, сделанная в тот период, показывает мою первую встречу с кумиром моего детства Реджем Парком. Редж в шортах, загорелый и расслабленный, а я в трико, бледный, оглушенный близостью к звезде. Я находился в обществе Геркулеса, трехкратного обладателя титула Мистер Вселенная, звезды, чья фотография висела у меня на стене, человека, с которого я скопировал план своей жизни. Я не мог выдавить ни слова. Весь скудный английский, какой я знал, вылетел у меня из головы.

Теперь Редж жил в Йоханнесбурге, где владел сетью спортивных залов, но по несколько раз в год приезжал в Англию по делам. Он был другом семьи Беннетов и любезно согласился показать мне свои секреты. Уаг и Дианна решили, что для борьбы за титул Мистер Вселенная мне нужно получить известность в Великобритании. В те времена культуристы добивались этого, разъезжая по стране с показательными выступлениями. Организаторы устраивали такие выступления по всем Британским островам, и тот, кто соглашался, мог заработать немного денег и в то же время заявить о себе. Оказалось, что Редж Парк как раз собирается отправиться выступать в Белфаст, Северная Ирландия, и он предложил мне поехать с ним. Делать себе имя в культуризме во многом сродни политике. Нужно ездить по большим и маленьким городам, надеясь, что тебя запомнят. Этот действенный подход сработал, что, в конечном счете, помогло мне завоевать титул Мистер Вселенная.

Как-то раз я стоял за кулисами, наблюдая за тем, как Редж выступает перед толпой из нескольких сот восторженных зрителей. Закончив, он подошел к микрофону и пригласил на сцену меня. Я демонстрировал свою силу, а он комментировал мое выступление. Я поднял 275 фунтов за счет бицепсов, согнув обе руки, и пять раз выполнил становую тягу штанги весом 500 фунтов. В завершение я принял несколько поз, и публика разразилась бурными овациями. Я уже собирался уходить со сцены, но тут Редж сказал: «Арнольд, подойди сюда». Когда я подошел к нему, он показал на микрофон и сказал: «Скажи что-нибудь этим людям».

— Нет, нет, нет! — в ужасе ответил я.

— Почему?

— Я не настолько хорошо говорю по-английски, — сказал я.

— Так! — говорит Редж, поворачиваясь к микрофону. — Отлично. Давайте ему похлопаем. Человеку, не владеющему английским, требуется большое присутствие духа, чтобы сказать такую фразу.

Он начал хлопать, и толпа подхватила рукоплескания.

И тут вдруг я почувствовал: «Ого, просто поразительно! Этим людям понравилось то, что я сказал!»

Редж продолжал:

— Скажи: «Я люблю Ирландию».

— Я люблю Ирландию.

Снова аплодисменты.

Редж сказал:

— Помню, ты как-то говорил, что еще никогда не был в Белфасте и с нетерпением ждешь возможности сюда приехать. Правильно?

— Да.

— Вот и скажи: «Я с нетерпением…»

— Я с нетерпением…

— «… ждал возможности сюда приехать».

— …ждал возможности сюда приехать.

Ого, снова аплодисменты. Каждая фраза, которую я повторял следом за Реджем, вызывала бурю оваций.

Если бы он предупредил меня накануне, что пригласит меня на сцену произнести несколько слов зрителям, я перепугался бы до смерти. Но так я смог впервые выступить с обращением к публике, не испытывая психологического давления. Я не переживал всю ночь по поводу того, как меня примут и будет ли кому-нибудь дело до того, что я скажу. Страха не было, потому что я полностью сосредоточился на своем теле. Я совершал упражнения. Я демонстрировал позы. Я видел, что зрители меня принимают. А это было лишь дополнением.

После этого я много раз внимательно следил за Реджем на сцене. Просто невероятно, как он разговаривал с публикой. Он мог веселить. Он был дружелюбным и общительным. Он рассказывал анекдоты. И при этом он был Геркулес! Он был Мистер Вселенная! Редж разбирался в вине и в еде, он говорил по-французски и по-итальянски. Его выступление было единым и цельным. Глядя на то, как Редж держит микрофон, я говорил себе: «Вот что должен делать ты. Нельзя просто выступить на сцене, словно робот, после чего уйти, не сказав ни слова. Тебя должны узнать как личность. Редж Парк говорит со зрителями. Он единственный культурист, который это делает. Вот почему его любят. Вот почему он Редж Парк».

Возвратившись в Мюнхен, я полностью сосредоточился на работе тренажерного зала. Старик Путцигер там больше почти не появлялся, что для нас с Альбертом было только к лучшему. Мы с ним отлично сработались друг с другом. Альберт заведовал всем, выполняя работу нескольких человек: он заказывал журналы, закупал пищевые добавки, доставал оборудование. Моя работа помимо собственно проведения занятий заключалась в вербовке новых клиентов. Разумеется, наша цель заключалась в том, чтобы обойти Смоляну и стать лучшим тренажерным залом в городе. Очевидным первым шагом была реклама, однако мы не очень-то могли ее себе позволить. Мы заказывали в типографии плакаты, а затем поздно вечером выходили в город и расклеивали их, в первую очередь на заборах строительных площадок, в надежде на то, что рабочие заинтересуются культуризмом.

Однако подобная стратегия не приносила ожидаемых результатов. Мы ломали головы, не понимая, в чем дело, до тех пор пока Альберт, проходя мимо одной стройплощадки при свете дня, не увидел на заборе плакат Смоляны, на том самом месте, где мы вешали свой. Как оказалось, Смоляна рассылал своих ребят по городу, чтобы те срывали наши плакаты, пока еще не высох клей, и клеили на их место свои. Тогда мы сменили тактику. Мы стали расклеивать плакаты в полночь, а в четыре ночи совершать второй обход, чтобы рабочие, приходя утром на стройку, обязательно видели сверху наш плакат. Эта война плакатов принесла свои плоды, и постепенно число тех, кто занимался у нас, начало расти.

Основной упор мы делали на то, что хотя Смоляна располагал большей площадью, мы давали своим клиентам больше духа и больше веселья. И еще мы приглашали к себе борцов. В наши дни за состязаниями профессиональных борцов наблюдает огромное количество телезрителей, однако в то время борцы переезжали из города в город, устраивая показательные встречи. В Мюнхене они выступали в «Циркус-Кроне», где была большая арена, служившая им постоянной базой. Когда там выступали борцы, зал был набит битком.

Борцам всегда требовалось место для тренировок, и они, услышав обо мне, выбрали наш зал. Я занимался с таким парнем, как Гарольд Саката с Гавайских островов, который снялся в роли злодея Оджоба в фильме 1964 года «Голдфингер» про Джеймса Бонда. Подобно многим профессиональным борцам, Гарольд начинал в тяжелой атлетике: на летних Олимпийских играх 1956 года в австралийском Мельбурне он выиграл серебро, выступая за команду Соединенных Штатов. У нас также бывали борцы из Венгрии, Франции — ребята со всего мира. Я специально для них отпирал зал во внеурочное время и наблюдал за их поединками. Они очень хотели сделать борца и из меня, но, разумеется, в моих планах это не значилось.

И все же я гордился тем, что наш тренажерный зал начинает чем-то напоминать Организацию объединенных наций, потому что я собирался во всех своих начинаниях добиться глобальных масштабов. К нам заглядывали оказавшиеся проездом в Мюнхене американские и английские культуристы, и среди американских солдат с расположенных неподалеку военных баз крепло убеждение в том, что клуб «Универсум» — лучшее место для силовых занятий.

То, что нашими услугами пользовался широкий круг известных людей, очень способствовал привлечению новых клиентов. Если кто-нибудь мне говорил: «Ну, я тут был в зале у Смоляны, так там больше тренажеров, чем у вас», я отвечал: «Совершенно верно, у них на одно помещение больше, чем у нас, тут вы абсолютно правы. Но вы задумайтесь над тем, почему все приходят именно к нам. Когда в Мюнхен приезжает американский культурист, он тренируется у нас. Когда военным нужен тренажерный зал, они обращаются к нам. Когда в город приезжают профессиональные борцы, они занимаются у нас. К нам просятся даже женщины!» Я отточил эту фразу до совершенства.

Первый успех в Лондоне укрепил мою уверенность в том, что я на правильном пути и что мои цели не являются чем-то сумасшедшим. Каждый раз, одерживая новую победу, я все больше в этом убеждался. После состязания за титул Мистер Вселенная 1966 года я завоевал еще несколько титулов, в том числе Мистер Европа. Что было гораздо важнее для моей репутации в здешних краях, во время мартовского пивного фестиваля я одержал верх на традиционных состязаниях «Лёвенбройкеллер», подняв выше всех камень весом 558 фунтов (речь идет о немецких фунтах; вес камня равен 254 килограммам, или 558 английским фунтам).

Я знал, что уже считаюсь главным фаворитом на предстоящих состязаниях Мистер Вселенная 1967 года. Однако этого мне было недостаточно — я хотел добиться полного господства. Если в предыдущий раз я поразил судей своими размерами и силой; теперь я жаждал показаться просто невероятно сильным и большим, затмив всех остальных участников.

Поэтому я со всей энергией и вниманием приступил к плану тренировок, разработанному совместно с Уагом Беннетом. На протяжении нескольких месяцев почти весь свой заработок я тратил на питание, витамины и белковые таблетки, предназначенные для наращивания мышечной массы. Фирменное блюдо при такой диете — кошмарная противоположность пива: чистые пивные дрожжи, молоко и сырые яйца. Запах и вкус у этого пойла были такии омерзительными, что когда Альберт как-то раз попробовал всего один глоток, его вырвало. Но я был убежден, что от напитка большая польза, и, возможно, это действительно было так.

Я читал все, что только мог достать, о методах тренировок восточно-германских и советских спортсменов. Ходило все больше слухов о том, что они для достижения потрясающих результатов своих тяжелоатлетов, стрелков и пловцов используют специальные препараты. Как только я догадался, что речь идет о стероидах, я отправился за ними к врачу. В те времена не было правил, запрещающих использование анаболических стероидов, и можно было покупать их по рецепту, однако кое-кто уже обращал внимание на двоякий эффект их использования. Культуристы обсуждали стероиды не так охотно, как технику занятий с тяжестями и программу питания, и шли споры относительно того, следует ли журналам по культуризму просвещать читателей об этих препаратах или же лучше полностью игнорировать это направление.

Мне было достаточно того, что все победители крупных международных соревнований принимали стероиды, в чем я убедился, расспрашивая других участников соревнований в Лондоне. Я не собирался снова отправляться на состязания, будучи в невыгодном положении. Моим правилом всегда было проверить все лично. И хотя в то время еще не было никаких свидетельств вреда применения стероидов — исследования побочных эффектов анаболиков только начинались, — даже если бы они были, вряд ли я обратил бы на них внимание. Горнолыжники и гонщики «Формулы-1» знают, что могут погибнуть, но все равно выходят на старт. Потому что если ты не погибнешь, ты победишь. К тому же, мне было всего двадцать лет, и я был уверен в том, что никогда не умру.

Для того чтобы получить препарат, я просто обратился к местному врачу широкого профиля.

— Я слышал, такие препараты помогают нарастить мышцы, — сказал я.

— Да, это так, однако я бы ими не злоупотреблял, — ответил врач. — Препараты предназначаются для того, чтобы помогать больным восстанавливаться после сложных операций.

— А вы позволите мне попробовать? — спросил я.

Врач согласился. Он прописал мне инъекции раз в две недели и таблетки в промежутке между ними.

— Будете принимать их в течение трех месяцев и прекратите в тот же день, когда завершатся соревнования, — добавил он.

Стероиды стали вызывать у меня чувство голода и жажды и помогли набрать вес, хотя в основном это стала жидкость, что было плохо, поскольку мешало четкой проработке мускулатуры. Я пришел к выводу, что использовать препарат нужно только в течение последних шести-восьми недель перед крупными соревнованиями. Они могли повысить шансы на победу, однако преимущество, которое они давали, было примерно таким же, как и от хорошего загара.

Позднее, когда я уже перестал заниматься культуризмом, применение допинга стало главной проблемой в спорте. Ребята принимали стероиды в количествах, в двадцать раз превышающих то, что принимали мы, и когда на сцену вышли гормоны роста человеческого организма, ситуация вышла из-под контроля. Участились случаи смерти культуристов. Я напряженно трудился в Международной федерации культуризма и других организациях, занимающихся борьбой с допингом.

Совокупным эффектом всех этих методик и технологий явилось то, что к сентябрю 1967 года, когда я снова поднялся на борт самолета, вылетающего в Лондон, я набрал еще десять фунтов мышц.

Вторые состязания за титул Мистер Вселенная прошли так, как я и ожидал. Моими соперниками были культуристы из Южной Африки, Индии, Великобритании, Ямайки, Тринидада и Тобаго, Мексики, Соединенных Штатов и десятка других стран. Впервые я услышал, как зрители скандируют: «Арнольд! Арнольд!» Мне еще никогда не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Стоя на пьедестале с наградой в руках, в точности так же, как я это себе представлял, я смог сказать нужные слова по-английски, показав класс и разделив общую радость. Я сказал в микрофон: «Осуществилась заветная мечта всей моей жизни. Я очень счастлив тем, что стал Мистером Вселенная. Я повторю это еще раз, так это хорошо звучит: я очень счастлив тем, что стал Мистером Вселенная. Я благодарю всех тех, кто помогал мне здесь, в Англии. Я им очень обязан. Спасибо вам всем!»

Когда я стал Мистером Вселенная, моя жизнь круто изменилась — об этом и не смел мечтать молодой парень из австрийской глубинки. В теплую погоду культуристы набивались в наши старенькие машины и выезжали на природу, где развлекались по-гладиаторски — жарили на огне мясо, пили вино и веселились с девочками. Ночи я проводил в обществе пестрой многонациональной толпы музыкантов, владельцев баров, девушек, — одна моя подружка работала стриптизершей, другая была цыганкой. Но я отрывался по полной только когда отрывался по полной. Когда приходило время заниматься, я не пропускал ни одной тренировки. Редж Парк обещал, что если я завоюю титул Мистер Вселенная, он пригласит меня в Южную Африку на показательные выступления. Поэтому на следующий день после состязаний я отправил ему телеграмму: «Я победил. Когда мне приезжать?» Редж сдержал свое слово. Он прислал билет на самолет, и в конце 1967 года я провел три недели в Йоганнесбурге вместе с ним, его женой Мареон и их малышами Жон-Жоном и Женесс. Мы с Реджем объездили с выступлениями всю Южную Африку, побывав в том числе в Претории и Кейптауне.

До тех пор я лишь смутно представлял, что на самом деле означает успех в культуризме, кино и бизнесе. Вид счастливой семьи Реджа и его процветающего дела произвел на меня такое же впечатление, как и вид самого Реджа в роли Геркулеса. Редж вырос в рабочей семье в Лидсе; в конце пятидесятых, когда они с Мареон полюбили друг друга, он уже был звездой культуризма в Америке. Поженившись, они вернулись в Англию, однако Лидс произвел угнетающее впечатление на Мареон, поэтому они перебрались в Южную Африку, где Редж основал свою сеть спортивных клубов. Его бизнес приносил хороший доход. Из дома, который Редж называл «Горой Олимп», открывался панорамный вид на город; здесь были также бассейн и сад. Дом был просторный, красивый, уютный, полный произведений искусства. Как ни любил я свою жизнь в Мюнхене, с напряженными тренировками, бурным весельем и девочками, проживание в гостях у Парков напомнило мне о том, что нужно ставить перед собой более высокие цели.

Каждый день Редж будил меня в пять утра; в половине шестого мы уже были в его тренажерном зале по адресу Керк-стрит, 42, и приступали к занятиям. Я еще никогда не вставал в такой ранний час, но теперь я ощутил преимущества тренировки рано утром, до начала дня, когда у тебя еще нет никакой ответственности и никто тебя ни о чем не просит. Редж также преподал мне ключевой урок относительно психологических пределов. Я постепенно дошел в упражнениях с поднятием лодыжек до нагрузки в триста фунтов — больше, чем у кого-либо из известных мне культуристов. Я полагал, что уже приблизился к пределу человеческих возможностей. Поэтому я был поражен, когда увидел, как Редж выполняет поднятие лодыжек с нагрузкой в тысячу фунтов.

— Предел существует только у тебя в сознании, — объяснил он. — Ты рассуждай вот как: триста фунтов — это меньше, чем нагрузка при ходьбе. Твой вес двести пятьдесят фунтов, то есть, ты поднимаешь двести пятьдесят фунтов одной ногой при каждом шаге. Для того чтобы заниматься по-настоящему, необходимо преодолеть этот предел. И он оказался прав. Предел, в существовании которого я был уверен, оказался чисто психологическим. И теперь, увидев, как кто-то выполняет упражнение с нагрузкой тысяча фунтов, я сам двинулся вперед огромными скачками.

Редж продемонстрировал мне верховенство разума над телом. В тяжелой атлетике на протяжении многих лет существовал пятисотфунтовый барьер в толчке, — это было что-то вроде четырехминутного барьера в беге на милю, который пал только в 1964 году под натиском Роджера Баннистера. Однако как только великий русский штангист Василий Алексеев в 1970 году установил новый мировой рекорд, покорив штангу весом 500 фунтов, в течение года еще трое спортсменов взяли этот же вес.

То же самое я наблюдал и со своим напарником Франко Колумбу. Как-то раз много лет спустя мы по очереди приседали со штангой в клубе Голда в Калифорнии. Я выполнил шесть приседаний с весом 500 фунтов. Хотя Франко в приседаниях со штангой был сильнее меня, он присел только четыре раза и отложил штангу. «Я очень устал», — пожаловался он. И тут я увидел двух знакомых девушек с пляжа, которые заглянули в тренажерный зал, и пошел поздороваться с ними. Вернувшись к Франко, я сказал: «Они не верят, что ты можешь присесть с пятисотфунтовой штангой». Я знал, как он любит покрасоваться, особенно перед девушками. Как и следовало ожидать, Франко встрепенулся. «Я им сейчас покажу! Смотрите!» Схватив штангу весом 500 фунтов, он выполнил десять приседаний. Это было то же самое тело, которое всего десять минут назад умирало от усталости. Вероятно, бедра Франко вопили: «Это еще что за хренотень?!» Так что же изменилось? Сознание. Спорт так сильно связан с физическим состоянием человека, что легко не заметить силу рассудка, однако мне снова и снова приходилось воочию лицезреть ее.

По возвращении в Мюнхен моей первостепенной задачей стало то, как использовать свой титул Мистер Вселенная для привлечения новых клиентов в нашу секцию. Культуризм все еще оставался таким туманным видом спорта, который все считали чем-то странным, так что даже моя победа на мировом первенстве не произвела никакого эффекта за пределами узкого круга тренажерных залов. Гораздо большую известность я снискал, подняв тяжелый камень в пивной.

Но Альберту пришла в голову замечательная мысль. Если бы мы просто обратились в газеты и предложили написать материал о том, что я завоевал титул Мистер Вселенная, нас сочли бы за чудаков. Вместо этого Альберт заставил меня в леденящий холод разгуливать по городу в одних плавках. Тогда он позвонил одному своему знакомому журналисту и сказал: «Помнишь Шварценеггера, который победил на состязаниях по поднятию камня? Так вот, теперь он стал Мистером Вселенная, а сейчас стоит на площади Штахус в одном исподнем». Редакторы двух газет сочли сюжет достаточно забавным и послали фотографов. Я провел их по всему городу, от рынка до железнодорожного вокзала, где подчеркнуто вежливо побеседовал с какими-то пожилыми дамами, показывая, что я милый и дружелюбный, а вовсе не чудовище. Политики поступают так сплошь и рядом, однако для культуриста в те времена это было нечто из ряда вон выходящее. Несмотря на холод, я веселился от души. На следующий день одна из газет опубликовала фотографию, на которой я в одних плавках проходил мимо строительной площадки, откуда на меня с изумлением взирал укутавшийся в теплую куртку рабочий.

В результате целого года напряженных усилий и вот таких трюков нам удалось увеличить число клиентов нашей секции вдвое, доведя его больше чем до трехсот, — однако речь шла о городе с миллионным населением. Альберт называл культуризм «субкультурой внутри субкультуры». Мы подолгу беседовали, выясняя, почему наш вид спорта плохо известен. В конце концов, мы решили, что ответ кроется в образе мышления большинства культуристов: это отшельники, жаждущие скрыться за доспехами своих мышц. Поэтому они все делают тайком, тренируются в подвалах и выходят на свет только тогда, когда их мышцы начинают придавать им уверенности. В истории оставили свой след знаменитые силачи, такие как уроженец Пруссии Эйген Сандов, которого часто называют отцом современного культуризма, и Алоис Свобода, однако они жили еще в начале двадцатого века, и с тех пор никого похожего на них больше не было. Среди современных культуристов не было ни одной харизматической личности, чтобы заразить любовью к этому виду спорта.

И удручающим подтверждением тому были состязания в Мюнхене. В отличие от выступлений прежних силачей, они проводились не в пивных. Их устраивали в тренажерных залах, среди голых стен, с несколькими десятками стульев на голом полу, или в аудиториях на голой сцене. И это был Мюнхен, многолюдный город, полный жизни и развлечений! Единственным исключением стали состязания за титул Мистер Германия, которые проводились ежегодно в «Бюргербройкеллер», просторной пивной, где собирались в основном рабочие.

Нам с Альбертом пришла в голову мысль провести состязания по культуризму на широкую ногу. Собрав небольшую сумму, мы выкупили право на проведение первенства за титул Мистер Европа 1968 года. Затем мы отправились к владельцам «Швабингерброй», изящного пивного зала в престижном районе, и спросили: «Как насчет того, чтобы провести здесь состязание культуристов?»

Необычный выбор места помог нам привлечь внимание к событию, и мы собрали больше тысячи зрителей, по сравнению с несколькими сотнями в прошлом году. Разумеется, мы пригласили прессу и позаботились о том, чтобы журналисты понимали, что видят, чтобы у них получились хорошие материалы.

Наше предприятие могло бы завершиться провалом. Возможно, нам не удалось бы продать достаточно билетов, или кто-нибудь устроил бы дебош, выскочив на сцену и треснув Мистера Европа по голове пивной кружкой. Но вместо этого мы наполнили зал восторженными, кричащими зрителями, которые выглядели особенно живыми на фоне обычных посетителей, которые просто сидели за столами, чокаясь кружками. Энергия этого состязания установила новый стандарт в германском культуризме.

Состоявшиеся в тот год состязания за титул Мистер Европа оказали особенно сильное воздействие на культуристов из Восточной Европы, поскольку совпали с советским вторжением в Чехословакию. 21 августа, меньше чем за месяц до начала соревнований, русские танки сокрушили демократические реформы, зародившиеся в начале 1968 года в ходе так называемой «Пражской весны». Узнав об этом, мы связались со знакомыми чехословацкими культуристами, после чего забирали их на границе на своих машинах. В том году чехи были необычайно широко представлены на первенстве Мистер Европа, поскольку использовали его как возможность бежать из страны. Из Мюнхена они, как правило, отправлялись в Канаду или Соединенные Штаты.

Я гадал, когда наступит мой черед отправиться в Америку. Этот вопрос постоянно крутился у меня в подсознании. Например, во время службы в австрийской армии, узнав, что механиков-водителей танков посылают в Америку для более углубленной подготовки, я подумывал о том, что ради этого можно еще пару лет поносить военную форму. Разумеется, проблема заключалась в том, что после окончания обучения мне пришлось бы покинуть Америку и возвратиться в Австрию, причем я еще должен был бы продолжать службу в армии.

Поэтому я остановился на своей первоначальной мечте: я получаю письмо или телеграмму с приглашением в Америку. От меня зависело, буду ли я выступать хорошо и добьюсь ли чего-либо сверхординарного, потому что раз Редж Парк отправился в Америку, добившись чего-то сверхординарного, то же самое произойдет и со мной. Оценивая свой прогресс, я ориентировался на Реджа и Стива Ривза. Как и Редж, я стартовал очень рано — даже раньше него, потому что он начал заниматься в семнадцать лет, за год до военной службы, а я начал в пятнадцать. Завоевав титул Мистер Вселенная в возрасте двадцати лет, я получил известность в мире культуризма, побив державшийся аж с 1954 года рекорд Реджа — он впервые победил в двадцать три года.

Когда я еще только начинал заниматься культуризмом, я мечтал, что победа на всемирном первенстве в Лондоне обеспечит мне славу и бессмертие. Однако в действительности ситуация в мировом культуризме к тому времени стала гораздо более запутанной. Как это обстоит сейчас в профессиональном боксе, культуризм разделился на множество федераций, которые находились в непрерывном соперничестве за главенство в этом виде спорта. Они проводили первенства, собиравшие элиту культуризма: состязания за титул Мистер Вселенная в Великобритании, состязания за титул Мистер Мир, проводившиеся по очереди в разных странах, первенство за титул Мистер Вселенная в Соединенных Штатах, и теперь к ним добавились еще состязания за титул Мистер Олимпия, призванные определить лучшего профессионального культуриста в мире. Поклонникам культуризма приходилось вести записи, чтобы быть в курсе всех этих соревнований; а для меня главным было то, что далеко не все сильнейшие культуристы принимали участие в том или ином первенстве. Так, например, многие ведущие американские культуристы пропускали состязания за титул Мистер Вселенная в Лондоне, участвуя только в американском первенстве. Поэтому для культуриста единственный способ стать абсолютным чемпионом мира заключался в том, чтобы собрать в свою копилку награды всех федераций. Только вызвав на поединок и победив всех соперников, он получил бы признание лучшего в мире. В свое время в мировом культуризме доминировал Редж Парк, в течение четырнадцати лет трижды побеждавший в Лондоне. Билл Перл, выдающийся калифорнийский культурист, к тому времени трижды завоевывал титул Мистер Вселенная, а также получал титулы Мистер Америка и Мистер США. Стив Ривз также завоевывал титулы Мистер Америка, Мистер Вселенная и Мистер Мир. Мне не терпелось не просто побить их рекорд. Я мечтал оставить их далеко позади. Если кто-то смог стать Мистером Вселенная трижды, я завоюю этот титул шесть раз. Я был еще достаточно молод и чувствовал в себе силы для этого.

Таковы были мои мечты, когда я готовился к следующему первенству за титул Мистер Вселенная, которое должно было состояться в 1968 году в Лондоне. Для того, чтобы попасть в Америку, мне сначала нужно было завоевать абсолютное господство в европейском культуризме. Победа на прошлогоднем первенстве Мистер Вселенная в категории любителей была для этого отличным началом. Однако она автоматически переводила меня в категорию профессионалов, открывая новые горизонты соперничества. Это означало, что мне нужно было снова приехать в Лондон и завоевать профессиональный титул еще более убедительно, чем это было в любительской категории. Тогда я стану двукратным Мистером Вселенная, что станет еще одним шагом на пути к моей цели.

Я позаботился о том, чтобы мне не мешало абсолютно ничего: ни отдых, ни работа, ни путешествия, ни девочки, ни подготовка первенства Мистер Европа. Разумеется, я уделял время и всему этому, однако главным моим приоритетом оставались напряженные занятия по четыре — пять часов в день, шесть дней в неделю.

Воспользовавшись советами Уага Беннета и Реджа Парка, я сосредоточил свое внимание на том же, что и прежде. Я продолжал расти в физическом плане и хотел максимально полно использовать то преимущество, которое было мне дано от природы: свое тело, каркас, способный удержать больше мышечной массы, чем у всех тех, кто мне противостоял. Моя цель заключалась в том, чтобы показать себя в «Виктория-Палас» еще более сильным и большим, чем в прошлом году, и просто смести всех своих соперников. При росте шесть футов два дюйма и весе двести пятьдесят фунтов я выглядел еще более впечатляющим, чем прежде.

День накануне состязаний начался для меня плохо. По пути в аэропорт я заглянул в тренажерный зал, чтобы получить свое обычное жалованье у Рольфа Путцигера, — на эти деньги я рассчитывал жить в Лондоне. Вместо этого Путцигер протянул мне лист бумаги и ручку. «Подпиши вот это, и ты получишь свои деньги», — сказал он. Это был контракт, согласно которому Путцигер становился моим агентом и получал долю от всех моих будущих заработков! Оправившись от шока, я ответил категорическим отказом и покинул зал, кипя от бешенства. У меня были только те деньги, что лежали у меня в кармане, и я не знал, осталась ли у меня работа. Альберт одолжил мне пятьсот марок, чтобы я смог добраться до Лондона. Разумеется, поездка завершилась гораздо лучше, чем началась: на следующий день я второй раз подряд убедительно завоевал титул Мистер Вселенная. В журналах, посвященных культуризму, появились мои фотографии: левой рукой я поднимаю девушку в бикини, а правой демонстрирую бицепсы. Однако еще больше меня обрадовала телеграмма, которая ждала меня, когда я вернулся в гостиницу. От Джо Уайдера.

«Поздравляю с победой, — гласила она. — Ты новая молодая звезда. Ты станешь величайшим культуристом всех времен».

Далее Уайдер приглашал меня приехать в следующие выходные в Америку, чтобы принять участие в состязаниях за титул Мистер Вселенная, которые его федерация проводила в Майами. «Все расходы берем на себя, — говорилось в телеграмме. — Все подробности у полковника Шустера».

Я был в восторге: подумать только, телеграмма от признанного короля мира культуризма. Являясь крупнейшим импресарио в американском культуризме, Джо Уайдер автоматически становился крупнейшим импресарио во всем мире. Он создал целую глобальную империю выступлений, специализированных журналов, снаряжения и питательных добавок. Я приблизился к своей мечте, не просто став чемпионом, но и получив приглашение в Америку. Я поспешил позвонить своим родителям и поделиться с ними известием о том, что отправляюсь в Соединенные Штаты. Этого я не ожидал, но, быть может, мне удастся завоевать третий титул Мистер Вселенная! В возрасте двадцати одного года это было бы нечто невероятное. Однако я в идеальной форме, я на пике своих сил, и я разгромлю наголову своих соперников в Майами!

Полковник Шустер заглянул ко мне в номер ближе к вечеру. Это оказался мужчина среднего роста в костюме. Он действительно имел звание полковник Национальной гвардии Соединенных Штатов, но теперь зарабатывал на жизнь, работая рекламным агентом компании Уайдера на европейском рынке. Шустер вручил мне билет на самолет, однако когда зашел разговор о моем перелете через океан, он вдруг спохватился, что у меня нет американской визы.

Я остался ждать дома у Шустера, не находя себе места от волнения, а сам полковник отправился в американское посольство и подергал за нужные ниточки. Бумажная волокита заняла целую неделю. Я убивал время как мог, хотя у меня и не было возможности соблюдать необходимую диету и заниматься по пять часов в день. Я нашел выход, отправляясь ежедневно к Уайдеру на склад, где хранились гири и гантели, и занимаясь там. Однако мысли мои были заняты другим, и я не мог полностью сосредоточиться на тренировках.

Но как только я поднялся на борт самолета, от отчаяния не осталось и следа. Мне предстояло сделать пересадку в Нью-Йорке, и когда самолет делал круг над городом, я впервые увидел фантастическое зрелище небоскребов, нью-йоркского порта и статуи Свободы. Что же касалось Майами, я понятия не имел, что там ожидать, и когда я туда прилетел, там шел дождь. Но Майами также произвел на меня впечатление — не только зданиями и пальмами, но и непривычным для октября теплом и тем, какими счастливыми здесь себя все чувствовали. Меня привели в восторг туристические места и звучавшая в них латиноамериканская музыка. Смесь латиноамериканцев, чернокожих и белых была просто поразительная. Мне доводилось видеть такое в кругах культуристов, но только не Австрии, где я родился и вырос.

Джо Уайдер начал проводить американский вариант первенства за титул Мистер Вселенная десять лет назад, чтобы повысить популярность культуризма в Соединенных Штатах, однако состязания впервые проходили во Флориде. Для этой цели был арендован «Майами-Бич аудиториум», большой современный зал на две тысячи семьсот мест, где обычно проводилось популярное телевизионное шоу «В гостях у Джеки Глитсон». Я пропустил предварительную часть — интервью, коктейль-вечеринки, теле- и фотосъемки, рекламные акции, — но даже так мне показалось, что дело поставлено с американским размахом. Я увидел таких легенд культуризма, как Дейва Дрейпера и Чака Сайпса, каждый из которых в свое время завоевывал титулы Мистер Америка и Мистер Вселенная.

Впервые я увидел своими глазами чемпиона мира по культуризму Серхио Оливу. Серхио эмигрировал в Америку с Кубы и стал первым представителем национальных меньшинств, завоевавшим титулы Мистер Америка, Мистер Мир, Мистер Интернэншл, Мистер Вселенная и Мистер Олимпия. Не далее как на прошлой неделе он во второй раз подряд завоевал титул Мистер Олимпия. Несмотря на то, что мне еще рано было тягаться с Оливой, он понимал, что вскоре нам предстоит стать соперниками. «Этот парень очень хорош, — сказал Олива журналистам обо мне. — В следующем году он будет серьезным противником. Но я ничего не имею против. Мне не нравится состязаться с детьми». Узнав это, я подумал: «Так, психологическая война уже началась».

В состязаниях принимало участие двадцать с лишним человек, разбитых на две группы, высокого роста и маленьких. На дневных предварительных раундах я без труда одолел всех остальных высокорослых участников. Однако лучшим в категории низкорослых был нынешний обладатель титула Мистер Америка Фрэнк Зейн, находившийся на пике своей формы. Не далее как на прошлой неделе он одержал верх в состязаниях за титул Мистер Америка, которые проводились в Нью-Йорке. Я был такой же большой и могучий, как и в Лондоне, с такой же проработанной мускулатурой и той же впечатляющей мышечной массой. Однако неделя безделья в ожидании визы сделала меня чуть тяжелее моего идеала, вследствие чего, когда я принимал позы, мое тело выглядело гладким и не таким четко прорисованным. Что хуже, Зейн, пропорционально сложенный, с точеными мышцами, обладал впечатляющим загаром, в то время как мое тело было белым, словно футбольный мяч. Перед вечерними финалами он опережал меня на несколько очков.

Вечером, выступая перед толпой зрителей, я чувствовал, что выгляжу на сто процентов лучше, поскольку целый день, проведенный на сцене под жаркими софитами, растопил лишние фунты. Благодаря этому наша борьба с Фрэнком Зейном получилась настолько острой, что к окончательному голосованию мы с ним подошли с равным количеством очков. Однако большее количество очков, набранных Фрэнком во время предварительных раундов, сделало победителем именно его, а не меня. Я стоял на сцене, стараясь скрыть свое изумление, в то время как награду получал парень на добрых пять дюймов ниже меня ростом и на пятьдесят фунтов легче весом.

Это был страшный удар. Я наконец добрался до Америки, как и рисовал в своих мыслях. Но затем в Майами потерпел поражение в состязаниях за титул Мистер Вселенная. Причем более легкому и низкорослому сопернику. Мне казалось, что исход состязаний был предрешен заранее, поскольку Зейн просто был слишком маленьким, чтобы одержать надо мною верх. Даже несмотря на то, что мне недоставало его четкой проработки, он по сравнению со мной был тощим коротышкой.

Вечером меня захлестнуло отчаяние. Оптимизм практически никогда не покидает, однако в тот день случилось именно это. Я был в чужой стране, вдали от родных, вдали от друзей, в окружении незнакомых людей, говоривших на чужом языке. Зачем я только сюда приехал? Я чувствовал себя рыбой, извлеченной из воды. Все мои пожитки уместились в одной маленькой спортивной сумке; все остальное я оставил позади. Скорее всего, меня выгнали с работы. У меня не было денег. Я не знал, как вернусь домой.

И что самое страшное, я потерпел поражение. Великий Джо Уайдер привез меня из-за океана, чтобы предоставить эту возможность, но вместо того чтобы ею воспользоваться, я опозорился и выступил плохо. Я остановился в одном номере с Роем Чаллендером, чернокожим культуристом из Великобритании, который также принимал участие в лондонском первенстве. Он был очень любезен, пытался меня утешить. Рой был гораздо взрослее меня и говорил о вещах, которые я не до конца понимал. Он говорил о чувствах.

— Да, трудно проиграть после такой большой победы в Лондоне, — говорил он. — Но ты думай о том, что в следующем году победишь снова, и все забудут об этом поражении.

Впервые меня учил жизни другой мужчина. Я считал, что это — удел женщин. Меня учила жизни моя мать, другие женщины. Но я был потрясен, увидев искреннее сочувствие со стороны другого мужчины. До того момента я полагал, что плачут только девочки, но все кончилось тем, что я несколько часов тихо проплакал в темноте. И это принесло огромное облегчение.

Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что чувствую себя намного лучше. Номер был залит солнечным светом, и звонил телефон на ночном столике.

— Арнольд? — произнес хриплый голос. — Говорит Джо Уайдер. Я внизу у бассейна. Не хочешь спуститься ко мне и позавтракать вместе? Мне бы хотелось, чтобы ты дал интервью для журнала. Мы хотим поместить большой материал о тебе, в первую очередь, о том, как ты тренируешься…

Я тотчас же спустился к бассейну, и там за столиком с печатной машинкой ждал меня Джо. Я не мог поверить своим глазам. Я вырос на его журналах, в которых Джо Уайдер неизменно представлял себя «тренером чемпионов», человеком, который изобрел все методики тренировок, который создал с нуля культуризм как вид спорта, который сотворил всех великих культуристов. Я его боготворил, и вот мы с ним сидели за столиком у бассейна в гостинице в Майами. Внезапно все страхи прошлой ночи смыло волной. Я снова почувствовал себя чем-то стоящим.

Джо было лет сорок с небольшим; гладко выбритый, темноволосый, с бакенбардами. Нельзя сказать, что он был крупным — скорее, среднего роста, но он был крепким. Из журналов я знал, что он занимается ежедневно. Его голос нельзя было спутать ни с чем: сильный, проникновенный, с раскатистыми гласными, звучавшими не так, как у всех остальных англоязычных людей, с кем мне приходилось встречаться. Впоследствии я узнал, что Джо — уроженец Канады.

Он подробно расспросил меня про тренировки. Мы проговорили несколько часов. Даже несмотря на мой нетвердый ломаный английский, Джо быстро почувствовал, что мне есть что рассказать. Я поведал ему о занятиях в парке во «времена гладиаторов». Джо с удовольствием слушал меня. Он много расспрашивал меня про мои методы занятий: про «технику разделения», заключавшуюся в том, чтобы тренироваться два или даже три раза в день, о тех способах, которые придумали мы с Франко, чтобы «встряхивать» мышцы. А мне приходилось постоянно мысленно себя щипать. Я думал: «Как бы я хотел, чтобы это увидели мои друзья из Мюнхена и Граца: вот я, сижу вместе с самим Джо Уайдером, а он расспрашивает меня о том, как я тренируюсь».

К полудню Джо, похоже, принял решение. «Не возвращайся в Европу, — сказал он наконец. — Тебе нужно остаться здесь». Уайдер предложил оплатить мне дорогу до Калифорнии, снять для меня квартиру, купить машину и выдавать мне деньги на текущие расходы, чтобы я мог в течение целого года полностью сосредоточиться на тренировках. И следующей осенью у меня будет еще одна попытка. А тем временем в своих журналах Джо будет освещать мои занятия, а также предоставит переводчиков, чтобы те помогли мне рассказать о своих методиках и выразить свои соображения о культуризме.

У Джо было множество мыслей насчет того, что мне нужно сделать, чтобы подняться на вершину. Он сказал мне, что я сосредоточил свое внимание не на том, на чем нужно: даже для крупного спортсмена силы и мышечной массы еще недостаточно. Помимо всего прочего, мне требовалось усиленно работать над большей проработкой мышц. И хотя некоторые части моего тела были фантастическими, слабыми местами оставались спина, мышцы брюшного пресса и ноги. Да и над принятием поз еще нужно было поработать. Конечно, методики тренировок были коньком Уайдера, и ему не терпелось побыстрее начать со мной заниматься. «Ты будешь величайшим, — объявил он. — Подожди, и ты сам в этом убедишься».

Вечером, занимаясь в тренажерном зале, я снова думал о своем поражении Фрэнку Зейну. Теперь, перестав жалеть себя, я пришел к более жестким заключениям, чем предыдущей ночью. Мне по-прежнему казалось, что судейство было несправедливым, однако я обнаружил, что не в этом кроется истинная причина моей боли. Все дело было в том, что я потерпел неудачу — не мое тело, но мое представление о том, как нужно тренироваться, мой поступательный порыв. Проигрыш Чету Йортону в Лондоне в 1966 году прошел безболезненно, потому что я сделал для подготовки к состязаниям все возможное: просто еще не настал мой час. Однако здесь произошло нечто другое. Я был не в такой отличной форме, в какой мог бы быть. Я мог бы всю предыдущую неделю соблюдать строгую диету и не есть в таком количестве рыбу и картошку. Я мог бы найти способ заниматься более усиленно, даже не имея доступа к снаряжению: например, я мог бы по тысяче раз качать брюшной пресс или выполнять еще какое-нибудь упражнение, которое помогло бы мне чувствовать себя в полной готовности. Я мог бы работать над позами — тут уж ничто мне не мешало. И судейство ни при чем. Я не сделал все возможное для подготовки. Вместо этогоя понадеялся на то, что взлечу на пьедестал на волне успеха в Лондоне. Я говорил себе, что только что завоевал титул Мистер Вселенная, и мне можно расслабиться. Это была полная чушь.

Подобные мысли привели меня в бешенство. «Хоть ты на состязаниях в Лондоне и победил в профессиональной категории, ты по-прежнему остаешься дилетантом, твою мать! — твердил я себе. — Того, что произошло здесь, не должно было случиться никогда. Такое происходит только с дилетантами. Ты дилетант, Арнольд».

Я решил, что, оставшись в Америке, я больше никогда не буду поступать как дилетант. Теперь началась настоящая игра. Впереди ждала большая работа. И я должен был приступить к ней как профессионал. У меня не было ни малейшего желания впредь покидать соревнования по культуризму так, как это случилось в Майами. Чтобы я смог победить таких ребят, как Серхио Олива, такого больше не должно произойти никогда. Отныне, если я потерплю поражение, я смогу покинуть сцену с широкой улыбкой на лице, так как буду знать, что сделал для победы все возможное.

Глава 5

Приветствие из Лос-Анджелеса

Есть одна фотография, на которой я снят по приезде в Лос-Анджелес в 1968 году. Мне двадцать один год, я в мятых коричневых брюках, неуклюжих ботинках и дешевой рубашке с длинным рукавом. Я держу в руке видавший виды пластиковый пакет с ручной кладью и жду на выдаче багажа свою спортивную сумку со всеми остальными вещами. Я похож на беженца. По-английски я могу сказать всего несколько фраз, у меня нет денег, — но на моем лице широкая улыбка.

Мое прибытие запечатлели вольнонаемные журналист и фотограф, работавшие на журнал «Маскл энд фитнес». Джо Уайдер поручил им встретить меня, показать, что к чему, и написать о том, что я сказал и сделал. Уайдер продвигал меня как восходящую звезду. Он предложил мне пожить год в Америке, тренируясь вместе с чемпионами. При этом он должен был обеспечивать меня жильем и деньгами на текущие расходы. Мне же нужно было только работать вместе с переводчиком, рассказывая для его журналов о своих методах занятий, и тренироваться ради достижения своей цели.

Эта новая восхитительная жизнь, о которой я столько мечтал, запросто могла закончиться всего через неделю после того, как началась. Один из моих новых друзей по тренировкам, австралийский силач, в рукопашной борьбе одолевающий крокодилов, одолжил мне свою машину, «Понтиак джи-ти-оу» с трехсотпятидесятисильным двигателем. Мне еще никогда не приходилось водить такую невероятную машину, и вскоре я уже несся по бульвару Вентура в долине Сан-Фернандо на скорости, разрешенной только на немецких автобанах. Это было утро прохладного пасмурного октябрьского дня, и мне предстояло узнать, что в моросящий дождь дороги в Калифорнии становятся очень скользкими.

Я приготовился включить пониженную передачу, замедляясь перед входом в поворот. С переключением передач у меня никогда не возникало никаких проблем, поскольку у всех европейских машин коробка передач механическая, в том числе на грузовиках, на которых я ездил в армии, и на моей старенькой развалюхе в Мюнхене. Однако при переключении передачи на пониженную задние колеса «Понтиака» заблокировались, теряя сцепление с мокрым асфальтом.

Машина два или три раза развернулась, полностью лишившись управления. Мне удалось сбросить скорость миль до тридцати в час, когда момент инерции выбросил меня на встречную полосу, — к несчастью, движение по ней в этот утренний час было очень оживленным. Словно завороженный, я смотрел, как «Фольксваген-Жук» въезжает мне в правый бок, бессильный чем-либо этому помешать. После чего в меня врезалась здоровенная американская машина, затем к куче-мале присоединились еще четыре или пять машин, и только тогда движение наконец остановилось.

Мы с «Понтиаком» закончили свой путь всего ярдах в тридцати от цели назначения — спортивного клуба Винса, где мне предстояло тренироваться. Левая передняя дверь открылась, и я выбрался из машины, но моя правая нога горела, — от удара треснула консоль между двумя передними сиденьями, и, опустив взгляд, я увидел, что из бедра у меня торчит большой осколок пластмассы. Я выдернул его, и тотчас же по ноге потекла кровь.

Я был перепуган до смерти, и единственной моей мыслью было бежать в тренажерный зал за помощью. Хромая, я зашел в зал и сказал: «Я только что попал в серьезную аварию». Кое-кто из культуристов узнал меня, однако делами занялся совершенно незнакомый мужчина, который, как оказалось, был адвокатом. «Тебе нужно вернуться к своей машине, — сказал он. — Ни в коем случае нельзя покидать место аварии. В нашей стране это считается преступлением. У тебя могут быть большие неприятности. Так что возвращайся к машине, оставайся там и жди полицию».

Он понимал, что я совсем недавно приехал в Соединенные Штаты и плохо говорю по-английски.

— Но я же здесь! — возразил я. — И мне отсюда все видно!

Я имел в виду, что увижу, когда подъедет полиция, и выйду к ней.

— Поверь мне, тебе лучше вернуться к своей машине.

Тогда я показал ему свою ногу.

— Вы не знаете врача, который помог бы мне с этим?

Увидев кровь, адвокат пробормотал: «О, господи!» Задумался на мгновение. «Я сейчас позвоню своим друзьям. У тебя ведь нет медицинской страховки!» Я не понял, что имел в виду адвокат, но он мне объяснил, что такое медицинская страховка. Кто-то принес полотенце, и я зажал им рану на ноге.

Я вернулся к «Понтиаку». Все водители были потрясены. Они ворчали, что опоздают на работу, что машины у них разбиты, что им придется обращаться в страховые компании. Но никто ни в чем меня не обвинял, не лез на меня с кулаками. Как только полицейский убедился в том, что женщина, ехавшая в «Фольксвагене», не пострадала, он отпустил меня без дальнейших разбирательств, просто сказав: «Я вижу у вас кровь, вам нужно обратиться к врачу». Знакомый культурист по имени Билл Дрейк отвез меня в клинику, где мне наложили швы на рану, и любезно оплатил счет.

Я чувствовал себя полным идиотом из-за того, что устроил аварию, и жалел о том, что не записал фамилии всех участников, чтобы можно было сегодня же извиниться перед ними.

Я понимал, что мне необычайно повезло: в подобной ситуации европейская полиция отнеслась бы ко мне гораздо строже. Мало того, что меня обязательно задержали бы; поскольку я был иностранец, все могло бы закончиться тюремным заключением или депортацией. Естественно, инцидент обошелся бы мне дорого в смысле штрафов. Однако американские полицейские приняли во внимание то, что дорога была скользкой, что я не нарушил правил, что никто серьезно не пострадал, и главным было побыстрее восстановить нормальное движение. Полицейский, допросивший меня, был очень учтив. Взглянув на мое водительское удостоверение международного образца, он спросил: «Вам точно не нужна „Скорая помощь“?» Двое ребят из тренажерного зала объяснили ему, что я приехал в Америку всего несколько дней назад. Всем было очевидно, что я с трудом говорю по-английски, хотя я очень старался.

В тот вечер я засыпал, полный оптимизма. Мне еще предстояло объясняться с победителем крокодилов, но Америка была замечательным местом.

Увидев впервые Лос-Анджелес, я испытал потрясение. Для меня Америка в первую очередь означала одно: масштабы. Огромные небоскребы, огромные мосты, огромные неоновые вывески, огромные автострады, огромные машины. И Нью-Йорк, и Майами оправдали мои ожидания, и почему-то я вообразил, что и Лос-Анджелес окажется таким же впечатляющим. Но теперь я увидел, что высокие здания есть только в центре, и в целом город выглядел неказистым. Пляж был большой, но где огромные волны и толпы серфингистов, катающихся по ним на досках?

То же самое разочарование я испытал, впервые увидев клуб Голда, мекку американского культуризма. Я многие годы штудировал журналы Уайдера, не подозревая, что главной их целью было представить все более грандиозным, чем на самом деле. Я смотрел на фотографии знаменитых культуристов, занимающихся в клубе Голда, и представлял себе огромный спортивный клуб с баскетбольными площадками, бассейнами, залами для гимнастических упражнений, тяжелой атлетики, силового троеборья и единоборств, подобный тем гигантским клубам, которые можно увидеть в наши дни. Но, войдя в зал, я увидел голый бетонный пол, и в целом все было очень просто и примитивно: зал высотой в два этажа, размером в половину баскетбольной площадки, стены из шлакоблоков и окна в потолке. Однако оборудование было действительно интересным; я увидел выдающихся тяжелоатлетов и культуристов, которые занимались с тяжелыми штангами, — так что вдохновение здесь было. К тому же, клуб находился всего в двух кварталах от пляжа.

А район Венис, в котором располагался клуб Голда, оказался еще менее впечатляющим, чем сам тренажерный зал. Дома, тянувшиеся рядами вдоль улиц и аллей, были похожи на казармы американской армии. Кому могло прийти в голову возводить такие дешевые деревянные бараки в этом восхитительном месте? Некоторые дома были обветшалыми и заброшенными. Асфальт на тротуарах провалился и растрескался, вдоль дорог бурно разрослись сорняки, а кое-где улицы даже не были вымощены.

«И это Америка? — недоумевал я. — Почему никто не замостил эту улицу? Почему никто не снес этот заброшенный дом и не построил на его месте новый?» Я твердо знал, что у меня на родине, в Граце, не найдешь даже тротуара, который не только был бы не вымощен, но просто не был бы тщательно подметен и не содержался в идеальном состоянии. Здесь же все это было просто непостижимо.

Очень нелегко приехать в страну, где все выглядит по-другому, где говорят на другом языке, где другая культура, где люди иначе мыслят и иначе ведут дела. Я не переставал поражаться, насколько же здесь все отличается от того, к чему я привык. Однако по сравнению с большинством тех, кто недавно приехал в Америку, у меня было одно большое преимущество: когда являешься частицей международного спорта, тебя никогда не бросят одного.

Мир культуризма славится своим радушием. Куда бы ты ни приехал, тебе даже необязательно кого-нибудь знать. Ты всегда ощущаешь себя частью единой семьи. Местные культуристы встречают тебя в аэропорту. Отвозят к себе домой. Кормят. Показывают город. В Америке было все это, но также и нечто большее.

У одного из лос-анджелесских культуристов в доме была свободная спальня, где я остановился на первое время. Когда я впервые пришел в зал, чтобы приступить к занятиям, все подошли ко мне, чтобы сказать пару слов, обнять, похлопать по плечу, тем самым показывая, что они рады видеть меня здесь. Ребята подыскали мне маленькую квартиру, и как только я перебрался туда, их радушие перешло в «мы должны ему помогать». Они собрали деньги и как-то утром заявились ко мне домой с коробками и свертками. Попробуйте представить себе толпу здоровенных мускулистых парней: огромные медведи, которых и близко нельзя подпускать ни к чему стеклянному; каждый день в тренажерном зале от них можно услышать что-нибудь вроде «вы только взгляните на его грудь — вот это да!» или «сегодня я выполню приседание со штангой весом пятьсот фунтов, твою мать». И вдруг эти ребята появляются на пороге моего дома, с коробками и свертками в руках. Один из них говорит: «Смотри, что я тебе принес», открывает коробку и достает серебряные столовые приборы. «Тебе это пригодится, чтобы ты смог здесь есть». Другой распаковывает сверток и говорит: «Моя жена сказала, что я могу взять эти тарелки. Это наши старые тарелки, так что теперь у тебя есть пять штук». Ребята очень старательно называли каждую вещь и объясняли, для чего она нужна. Кто-то принес маленький черно-белый телевизор с торчащей сверху комнатной антенной и помог мне его настроить. Ребята также принесли еду, так что мы уселись за стол и позавтракали вместе.

Я сказал себе: «В Германии и Австрии я никогда не видел ничего подобного. Никому такое даже в голову не приходило». Я точно знал, что если бы я сам у себя дома увидел, как кто-то заселяется в соседнюю квартиру, мне бы и в голову не пришло ему помочь. Я чувствовал себя полным идиотом. Этот случай показал, что мне еще многому нужно учиться.

Ребята повезли меня смотреть Голливуд. Я хотел сфотографироваться там и отправить снимки своим родителям, чтобы показать им: «Вот я и в Голливуде. А дальше будут фильмы». Мы долго ехали, и наконец один из ребят сказал: «Отлично, это бульвар Сансет».

— Когда же мы приедем в Голливуд? — спросил я.

— А это и есть Голливуд.

Должно быть, в своем воображении я перепутал Голливуд с Лас-Вегасом, потому что искал взглядом огромные неоновые вывески. Я также ожидал увидеть кинооборудование и перегороженные улицы, на которых происходили натурные съемки. Однако ничего этого не было. «А куда подевались огни и все остальное?» — спросил я.

Ребята переглянулись. «По-моему, он разочарован, — сказал один из них. — Наверное, нам нужно было привезти его сюда вечером».

«Точно, точно, — подхватил второй. — Потому что днем здесь и вправду смотреть не на что».

Ближе к концу недели мы приехали в Голливуд вечером. Огней было больше, но в целом зрелище оставалось таким же скучным. Со временем я свыкся с этим и узнал, где можно весело провести время.

Я проводил много времени, знакомясь с городом и разбираясь в том, как все делается в Америке. По вечерам я частенько встречался с Арти Зеллером, фотографом, который встречал меня в аэропорту. Арти меня просто очаровал. Он был очень-очень умен, однако при том начисто лишен честолюбия. Арти не любил стрессы, не любил рисковать. Он работал за стеклянным окошком в почтовом отделении. Арти был родом из Бруклина, где его отец, человек в высшей степени эрудированный, был кантором в еврейской общине. Однако его сын пошел своим путем, стал заниматься культуризмом на острове Кони-Айленд. Работая вольнонаемным фотографом на Уайдера, Арти стал лучшим специалистом по съемкам культуризма. Меня он привлекал в первую очередь тем, что всего добивался сам, бесконечно читая и впитывая в себя всю информацию. От природы обладающий талантом к иностранным языкам, Арти был ходячей энциклопедией и прекрасно играл в шахматы. Он был стойким демократом, либералом и полным атеистом. К черту религию! Для Арти она была пустой сказкой. Никакого бога нет, и больше говорить не о чем.

Жена Арти Жози была уроженкой Швейцарии, и хотя я стремился полностью погружаться в англоязычную среду, было очень неплохо иметь рядом тех, кто говорил по-немецки. Особенно это касалось просмотра телепередач. Я приехал в Америку в последние три-четыре недели президентской кампании 1968 года, поэтому, когда мы включали телевизор, обязательно что-нибудь говорили про выборы. Арчи и Жози переводили мне выступления Ричарда Никсона и тогдашнего вице-президента Хьюберта Хамфри, соперничавших между собой. Хамфри, демократ, постоянно говорил о благосостоянии населения и правительственных программах, и мне казалось, что это звучит чересчур по-австрийски. Однако слова Никсона о деловых возможностях и предпринимательстве звучали для меня по-настоящему американскими.

— Повтори еще раз, как называется его партия? — спросил я у Арти.

— Республиканская.

— В таком случае я республиканец, — сказал я.

Арти презрительно фыркнул, что он делал часто, поскольку у него были плохие носовые пазухи и поскольку он находил в жизни много того, что заслуживало фырканья.

Как и обещал Джо Уайдер, я получил машину: подержанный белый «Фольксваген-Жук», с которым я сразу же почувствовал себя в своей тарелке. Чтобы лучше узнать город, я объездил все окрестные тренажерные залы. Я познакомился с человеком, который заведовал залом в центре Лос-Анджелеса, расположенным в здании, которое тогда называлось «Оксидентал-Лайф». Я ездил в глубь страны, а также в Сан-Диего, чтобы познакомиться с тамошними тренажерными залами. И знакомые возили меня в разные места; вот так я побывал в мексиканской Тихуане и в Санта-Барбаре. Как-то раз мы вместе с четырьмя другими культуристами отправились в Лас-Вегас в стареньком микроавтобусе «Фольксваген». Нагруженный таким обилием мышц, микроавтобус не выжимал и шестидесяти миль в час. Сам Лас-Вегас с его огромными казино, неоновыми огнями и бесконечными игорными залами полностью оправдал мои ожидания.

В клубе Винса занимались многие чемпионы, в том числе Ларри Скотт, прозванный «Легендой», который завоевывал титул Мистер Олимпия в 1965 и 1966 годах. Пол в клубе Винса был застелен ковром, и там имелись очень неплохие тренажеры, однако силовое троеборье было здесь не в почете: тут считалось, что классические силовые упражнения, такие как приседания со штангой, жим штанги лежа и качание пресса, безнадежно устарели, годятся только для развития силы и не могут отточить до совершенства пропорции тела.

Обстановка в клубе Голда была совершенно другой. Здесь тренировались настоящие монстры: олимпийские чемпионы по толканию ядра, профессиональные борцы, чемпионы по культуризму, силачи с улицы. Тут редко можно было увидеть трико: все занимались в джинсах и клетчатых рубашках, майках, безрукавках, тельняшках. В клубе было четыре зала и тяжелоатлетический помост, где можно было уронить штангу весом четыреста фунтов, и никто не говорил ни слова. Эта атмосфера была ближе к тому, к чему я привык.

Главным волшебником здесь был Джо Голд. Еще подростком он был среди тех, кто в тридцатые годы основал в Санта-Монике клуб «Маскл-Бич», и, отслужив во Вторую мировую войну мотористом в торговом флоте, он вернулся и занялся разработкой снаряжения для силовых упражнений. Практически все до одного тренажеры в зале были разработаны Джо.

Здесь не было никакого изящества: все, что создавал Джо, было большим и тяжелым, и все работало. Его гребной тренажер был разработан так, что опоры для ступней находились именно там, где нужно, и можно было разрабатывать нижние латеральные мышцы, не опасаясь свалиться с сиденья. Когда Джо разрабатывал какой-нибудь тренажер, он приглашал к обсуждению будущей конструкции всех, а не полагался исключительно на свое собственное мнение. Поэтому все углы работы подвижных частей были выставлены идеально, и ничто не застревало. И Джо приходил в зал каждый день, то есть все оборудование постоянно поддерживалось в исправном состоянии.

Время от времени Джо просто изобретал новые тренажеры. Один он разработал для выполнения «ослиных шагов». Это упражнение для икроножных мышц имело для меня огромное значение, потому что по сравнению с остальным моим телом мои икры были относительно маленькими и никак не желали расти. Обыкновенно для выполнения этого упражнения пятки устанавливаются на брус или бревно так, чтобы остальная часть ступни свисала в воздухе. Затем нужно согнуться в поясе на 90 градусов, взяться руками за брус, а один или двое напарников забираются тебе на спину, словно на осла, и начинают разрабатывать икры, поднимая их вверх и вниз. Однако с тренажером Джо надобность в «наездниках» отпадала. Установив желаемую нагрузку, спортсмен вставал под тренажер в позе осла и освобождал блокировку. И теперь он мог выполнять «ослиные шаги», имея у себя на спине груз, скажем, в семьсот фунтов.

Клуб Голда быстро стал мне родным домом, где я чувствовал себя в своей стихии. В вестибюле постоянно толпились посетители, и у всех завсегдатаев были свои прозвища, вроде Чарли Толстая Рука, Загорелый или Улитка. Забо Кошевски занимался здесь уже много лет и был ближайшим другом Джо Голда. Его называли «Вождь». У него были потрясающие мышцы брюшного пресса — он качал их по тысяче раз каждый день, и они действительно были просто идеальными. Мой пресс был гораздо хуже, и первым же делом Забо посоветовал мне сесть на диету. «Знаешь что? — заметил он. — А ты ведь пухленький». Джо Голд тотчас же окрестил меня «Круглым животом», и с тех пор меня звали или «Круглым брюхом», или «Пухлым».

У Забо, выходца из Нью-Джерси, чье настоящее имя было Ирвин, была целая коллекция трубок для гашиша. Время от времени мы наведывались к нему домой, чтобы «побалдеть». Забо день и ночь читал научную фантастику. У него все было «ого, дружище!», «клево!» или «ни хрена себе!». Однако в Венис это считалось нормальным. Сигарета с марихуаной считалась чем-то таким же естественным, как и кружка пива. Ты приходил в гости, неважно к кому, хозяин предлагал тебе «косячок» и говорил: «Затянись!» Или же это была трубка гашиша, в зависимости от того, насколько искушенным был хозяин.

Я быстро усвоил, что имели в виду люди, говоря «это клево» или «это балдеж». Пытаясь раскрутить одну сногсшибательную девчонку, я выяснил, какую важную роль играет астрология. «Кажется, мы с тобой созданы друг для друга, — сказал я. — Нам определенно нужно поужинать вместе».

Но она ответила:

— Какой у тебя знак по гороскопу?

— Лев, — ответил я.

— Это не для меня. Это точно не для меня. Спасибо за приглашение, но это не для меня. Прощай.

И девчонка ушла. На следующий день я пришел в тренажерный зал и спросил: «Ребята, у меня одна маленькая проблема. Я все еще учусь». И я поведал им о том, что случилось со мною вчера.

Зебо сразу же подсказал, как я должен был поступить. Он сказал: «Приятель, тебе нужно было сказать: „У меня лучший знак“. Попробуй в следующий раз».

Прошло несколько недель, прежде чем мне представилась возможность проверить его совет в действии. Я обедал вместе с одной девушкой, и она спросила:

— Какой у тебя знак по гороскопу?

— Ну а ты как думаешь? — ответил вопросом на вопрос я.

— И все же, какой?

— Лучший!

— Ты хочешь сказать… ты Козерог?

— Точно! — воскликнул я. — Как ты догадалась?

— Говорю тебе, это просто поразительно, потому что мы с тобой так подходим друг другу. Я хочу сказать, это просто… ого!

Девушка была в восторге. Тогда я начал читать про знаки Зодиака, про связанные с ними характеристики, про то, как разные знаки ладят между собой.

Обосновавшись в клубе Голда, я без труда завел новых друзей. Здесь был настоящий котел, в котором переплавлялись выходцы со всего света: австралийцы, африканцы, европейцы. Занимаясь утром, я предлагал каким-нибудь двум парням: «Эй, как насчет того, чтобы пообедать вместе?» Мы шли на обед, ребята рассказывали мне про себя, я рассказывал им про себя, и мы становились приятелями. Вечером я снова приходил в зал, встречал там уже других ребят, мы отправлялись вместе ужинать и тоже знакомились друг с другом.

Я был поражен тем, с какой легкостью мои новые знакомые приглашают меня к себе домой и как американцы любят что-то праздновать. Я не отмечал свой день рождения ни разу до тех пор, пока не приехал в Америку. Я даже ни разу не видел торт со свечами. Но одна девушка пригласила меня к себе на день рождения, а когда следующим летом наступил мой день рождения, ребята в зале приготовили торт и свечи. Бывало, кто-нибудь говорил: «Мне нужно уходить домой, потому что сестра сегодня первый раз пошла в школу, и мы это отпразднуем». Или: «Сегодня у моих родителей годовщина свадьбы». Я не мог припомнить, чтобы мои собственные родители хоть раз хотя бы заговорили о годовщине своей свадьбы.

Когда наступил День благодарения, у меня не было никаких планов, потому что я не понимал традиции этого американского праздника. Но Билл Дрейк пригласил меня к себе домой. Я познакомился с его матерью, приготовившей потрясающий праздничный ужин, и отцом, профессиональным комиком, который смешил всех за столом. В Австрии есть выражение: «Ты такая сладкая, что я готов тебя съесть!» Однако когда я попытался так похвалить миссис Дрейк, из-за проблем с переводом у меня получилось нечто весьма скабрезное. Все расхохотались.

Еще больше меня поразило, когда девушка, с которой я встречался, на Рождество пригласила меня домой к своим родителям. Я сказал себе: «Господи, я не хочу нарушать семейный праздник!» Однако ко мне не просто отнеслись как к родному сыну; у каждого члена семьи было приготовлено для меня по подарку.

Все это радушие и гостеприимство было очень приятно, однако меня беспокоило то, что я не знал, чем на него ответить. Я никогда не слышал о записках со словами благодарности, а американцы, казалось, непрерывно посылали их друг другу. «Странно, — думал я. — Почему бы просто не сказать спасибо по телефону или при личной встрече?» Именно так мы поступали в Европе. Однако здесь Джо Уайдер приглашал меня с моей девушкой на ужин, а затем она говорила: «Дай мне его адрес, потому что я хочу послать ему записку со словами благодарности».

А я отвечал:

— Да не нужно, мы ведь уже поблагодарили его, когда уходили.

— Нет, нет, нет, меня приучили быть вежливой.

И я понял, что мне нужно как можно быстрее учиться американским правилам хорошего тона. Или, возможно, это были европейские правила, на которые я просто раньше не обращал внимания. Я справился у своих друзей в Европе на тот случай, если я что-то упустил. Нет, все правильно: Америка действительно была другой.

В качестве первого шага я взял за правило встречаться только с американскими девушками. Я не хотел проводить время с теми, кто знал немецкий язык. И я сразу же записался на курсы английского языка в колледже округа Санта-Моника. Я хотел овладеть английским так, чтобы можно было читать газеты и учебники и посещать занятия по другим предметам. Мне не терпелось ускорить этот процесс: научиться думать, читать и писать, как американец. Я не собирался ждать, пока это придет само собой.

Однажды две девушки пригласили меня на выходные в Сан-Франциско, и мы переночевали в парке Золотые ворота. Я сказал себе: «Невероятно, какие в Америке свободные люди. Подумать только! Мы ночуем в парке, и все относятся к нам так дружелюбно». Лишь гораздо позднее я понял, что приехал в Калифорнию в совершенно безумный момент. Был конец шестидесятых: движение хиппи, свободная любовь, все эти немыслимые перемены… Война во Вьетнаме была в самом разгаре. Ричарда Никсона должны были избрать президентом. В такие моменты американцам казалось, что весь мир перевернулся вверх тормашками. Однако я понятия не имел, что так было не всегда. «Так вот, значит, какая она, Америка», — думал я.

Я почти не слышал разговоров о Вьетнаме. Но лично мне была по душе мысль поприжать коммунизм, так что если бы спросили мое мнение, я бы высказался в поддержку войны. Я бы сказал: «Долбаные коммунисты, я их презираю!» Я вырос по соседству с Венгрией, и мы всегда жили под угрозой коммунизма. А что, если Советы просто растопчут Австрию, как они растоптали Венгрию в 56-м? А что, если мы попадем под перекрестный огонь атомными бомбами? Опасность была так близко. И мы видели, какое воздействие коммунизм оказал на чехов, поляков, венгров, болгар, югославов, восточных немцев — повсюду вокруг нас был коммунизм. Я помнил, как ездил на выступление культуристов в Западный Берлин. Я заглядывал через Берлинскую стену, через границу, и видел на той стороне убогую, беспросветную жизнь. Казалось, даже погода там другая. Я словно стоял в лучах солнца и смотрел через стену на Восточный Берлин, где шел дождь. Это было ужасно. Ужасно. Поэтому мне было по душе, что Америка в полную силу воюет с коммунизмом.

Мне никогда не казалось странным, что девушки, с которыми я встречался, никогда не пользовались косметикой, не красили губы и ногти. Я считал, что волосы на ногах и под мышками — это нормально, поскольку в Европе женщины не брили ноги и не пользовались депиляторами. Больше того, я оказался застигнут врасплох, когда как-то утром на следующий год мылся в душе со своей подругой — мы как раз вчера вечером смотрели по моему маленькому черно-белому телевизору первую прогулку американских астронавтов по Луне, — и девушка спросила:

Страницы: «« « 12345678 » ... »»