Офицер Орлов Борис

Вустер слушал Уинтерсэнда, поддакивал ему, помогал развивать планы дальнейшей работы, а из головы все не шли слова этого странного большевика. Уж не решил ли полковник таким образом избавиться от своего слишком много знающего заместителя? Или, того хлеще, спихнуть на него, Вустера, вину за прошлогодние провалы? Сидней Рейли, помнится, говорил: «Настоящий разведчик не может быть виноват: у него в запасе всегда найдется несколько подходящих кандидатур…»

Москва, Лубянская площадь

— Товарищ нарком, — Новиков обратился к Берия так, как было принято здесь, в Структуре. Хотя Лаврентий Павлович и декларировал его право обращаться к нему по имени-отчеству, Кирилл предпочитал не выделяться. — Товарищ нарком, я по поводу своей докладной.

— Докладной, докладной… — Берия поправил пенсне и пристально посмотрел на Кирилла. — Прочитал я твою докладную. Проверка курирующих ресторан «Прага» ведется. И ты с этим, — он выделил голосом последнее слово, — прямо ко мне пришел?

— Никак нет, товарищ нарком. Я по поводу вербовки. Прошу дать разрешение на работу с третьим секретарём посольства Британской империи Бертраном Вустером.

Нарком внудел удивленно взглянул на майора, а потом снял пенсне и принялся тщательно его протирать. Без линз его глаза подслеповато щурились и придали строгому лицу странно беззащитное выражение, которое часто бывает у сильно близоруких людей.

— И что тебе, товарищ Новиков, нужно для этой работы? — спросил он наконец. — Разрешение? Так это не ко мне. ГУГБ у нас товарищ Меркулов возглавляет.

Новиков молча выслушал Берию, а затем, еще помолчав, сказал:

— Прошу вашего разрешения на актирование резидента британской разведки в Москве полковника Уинтерсэнда. Операция будет представлена как самоубийство. Это, в свою очередь, создаст условия для продвижения нашего объекта по службе, и ему срочно потребуются положительные результаты. Тут мы и подсунем ему нашего человека. Будем аккуратно кормить дезой[55] и прорабатывать варианты сотрудничества. Если он уедет от нас с повышением, будем иметь перспективного человека на связи.

Берия также помолчал, размышляя и что-то прикидывая, а затем вынес вердикт:

— Операцию я вам разрешаю, товарищ Новиков, но со стороны руководства наркомата будет одно небольшое дополнение, — тут он вдруг лукаво улыбнулся, — и кроме дополнения — приглашение. Василий, Тимур и мой Серго по тебе скучают, а ты, мама дзагхло,[56] все никак встретиться с ними не хочешь. А они уже Артему[57] все уши о тебе прожужжали: Кирилл такой, Кирилл сякой… Маслом мазанный, сахарной крошкой обсыпанный. В этот выходной[58] ждем тебя.

Ликвидация главного резидента британской дипломатической миссии была также обсуждена с Артузовым. Артур Христианович предлагал обставить все дело как несчастный случай на дороге: грузовик с песком врежется в авто резидента и сбросит его с набережной в воду Москва-реки. Новиков стоял за более тонкий вариант: незаметный укол или царапина отравленной иглой, инкубационный период на пару-тройку часов и ураганный отек легких.

— Кирилл Андреевич, — Артузов встал и прошелся по кабинету. — У вас куда больший опыт в таких делах, но поверьте моему мнению: этот британец — не Троцкий. Мы должны кинуть противнику хотя бы намек на то, что этого человека убрали свои. Тогда есть шанс на дезорганизацию всего русского направления.

— Артур Христианович, — Новиков присоединился к своему «бумажному» начальнику и тоже зашагал по кабинету. — А может быть, связать его с нами? Ну, то есть сделать так, что он как бы являлся нашим агентом? Бертран Вустер обнаруживает неопровержимые улики, свидетельствующие о работе Уинтерсэнда на НКВД, и тот, чтобы избежать позора, воспользовался ядом. Я внимательно изучил предоставленное мне досье на Уинтерсэнда. Там упоминается его служба в Британской Бирме в течение пятнадцати лет. Так что он вполне мог покончить с собой, отравившись экзотическим индийским ядом. Что-нибудь типа экстракта красного болиголова или змеиных ядов. Болотной гадюки,[59] к примеру.

— Туповатое полицейское следствие пришло к заключению, что доктор погиб от собственной неосторожности, забавляясь со своей любимицей — ядовитой змеей,[60] — рассмеялся Артузов.

Однако, отсмеявшись, он задумался, а потом сообщил:

— А знаете, Кирилл Андреевич, ваше предложение настолько нахальное, что может и сработать. Считайте, что мое согласие вы получили. Через десять дней жду от вас подробный план акции, с расписанием необходимых сил, средств и указанием основных и резервных точек исполнения. Теперь вот что, — Артузов взял со стола картонную папку и протянул ее Кириллу. — Вот протоколы допросов сержанта государственной безопасности Увакова и внештатных сотрудников НКВД Бессонова и Трахтенберг. Все трое работали в «Праге». И все трое работали еще и против нас.

Артур Христианович похрустел пальцами, помолчал.

— Если бы не ложимер, который в твоем Бюро сделали…

— Если бы не что? — Новиков опешил настолько, что перебил Артузова.

Тот махнул рукой:

— Ну, этот твой определитель лжи. Его уже по всей конторе «ложимером» окрестили. Так вот: если бы не твой прибор — не вычислили бы их. Это я могу сказать с уверенностью. Я хорошо следователей знаю, которые кабаком этим занимались. В один голос твердят, что без ложимера им бы на троицу эту святую не выйти — так и есть. Так что отдельная тебе благодарность еще и за аппараты. — Артур Христианович улыбнулся. — Папочка — твоя, так что вот, распишись за передачу.

Новиков изучал документы, переданные ему Артузовым, до глубокой ночи. Надя даже обиделась на такое пренебрежение. Именно сегодня она попыталась устроить Кириллу «ужин и вечер — как у Льва Толстого, понимаешь?». Заказала несколько блюд в «Славянском базаре», что при ее окладе было делом не самым простым, раздобыла где-то даже два больших бронзовых подсвечника в виде каких-то танцующих древних гречанок — Новиков содрогнулся, когда увидел этот пуд металла, и представил себе, сколько усилий потребовалось от сержанта госбезопасности, чтобы затащить эти чудовища к нему в кабинет! — и, наконец, выпросила у Веры замечательную пудру — настоящую, рисовую, из Франции.

И все ее старания пошли прахом! Кирилл похлебал знаменитой на весь мир старорусской сборной солянки, кажется, даже не различая вкуса, заел ее одним пирожком с рыбой и одним пирожным «Эклер», а дальше пил только чай, погрузившись в чтение, то и дело черкая в большой тетради какие-то свои заметки.

— Я пойду, товарищ майор? — спросила девушка, окончательно надувшись.

— Куда это? — вопросом на вопрос ответил Новиков. — А ну стоим, ждем указаний. — С этими словами он собрал документы в папку и положил ее в сейф, одновременно вынув из него небольшую продолговатую коробочку.

— Сержант государственной безопасности Никитина! — рыкнул он «командным» голосом.

— Я! — рефлексы службы контора вбивает намертво.

— За выдающиеся достижения в создании домашнего уюта и проявленные при этом мужество и героизм награждаю вас именными часами! — и он протянул ей обтянутый бархатом футляр.

Надя раскрыла… и ахнула от восторга. Там лежали маленькие золотые часы с браслетом. Перевернув их, девушка прочитала: «Любимой Наде от К.» Как ни старался гравер, но для имени «Кирилл» места уже не хватило.

Москва, Лубянская площадь

— А-а, товарищ Никитина. Прошу, прошу, — Берия даже встал со своего места и вышел навстречу девушке.

Та вошла в кабинет строевым шагом, вытянулась перед Лаврентием Павловичем:

— Товарищ комиссар государственной безопасности первого ранга![61] Сержант государственной безопасности Никитина по вашему приказанию явилась!

Берия чуть поморщился, пристально посмотрел на Надежду, и стекла его пенсне блеснули как-то недобро.

— Явилась, значит? «Передо мной явилась ты, как мимолетное виденье…» А позволь-ка узнать, гений чистой красоты: вот это вот, — нарком взял со стола двумя пальцами исписанный лист бумаги, — вот это вот что такое?

Он поправил пенсне и прочитал:

— «Прошу отстранить меня от участия в контроле объекта Прима по личным мотивам». Что сие означает, чудное видение? — И, так как девушка молчала, продолжил уже с нажимом: — И что это за «личные мотивы» у сотрудника государственной безопасности, я вас спрашиваю?!

Надежда посмотрела на Берию. Глаза у нее были как у лани, затравленной волчьей стаей. Впервые увидев Новикова в спортивном зале, где тот гонял пограничников, она была заворожена хищной пластикой движений майора. А после, когда узнала, что Кирилл ещё и крупный учёный, разрабатывающий новое оружие для РККА, уже неровно дышала в его сторону. Окончательно же «поплыла» после вечера в ресторане, когда на её глазах он обыграл опытного разведчика.

— Товарищ нарком… товарищ Берия… — Она судорожно вздохнула. — Не могу я… люблю ведь его… вот… а тут… — Глаза Надежды предательски блеснули.

Лаврентий Павлович неожиданно шагнул вперед и погладил девушку по голове:

— Ох, глупенькая же ты… Ох, глупая… И как таких глупых, таких хороших в чекисты только берут? — Он ласково, по-отечески взъерошил ей волосы. — Доносить на любимого человека ты, разумеется, не можешь… Хоть тебе лично товарищ Сталин прикажи… А вот о том ты не подумала, дзивпасо,[62] что ты своими донесениями его еще и защищать станешь? Майор Новиков — человек скрытный и очень самостоятельный. Очень часто все сам сделать хочет. А вдруг не справится? А мы — его старшие товарищи — знать не будем и помочь ничем не сможем… А ты сразу — рапорт, «прошу отстранить», «личные мотивы».

Он вынул кипенно-белый платок и вытер им девушке слезы. Затем отстранился от нее и взял Надю за плечи:

— Все поняла?

Та часто-часто закивала.

— Вот и хорошо, вот и умница. Ступай теперь к своему Новикову и продолжай работать.

И когда за Надеждой закрылась дверь кабинета, вдруг хмыкнул, представив себе, как этот визит будет смотреться со стороны. Вошла красавица строевым шагом, а выскочила растрепанная и заплаканная. «Нино донесут — придется Кобе другого наркома себе искать…» Посмотрел еще раз на дверь, за которой скрылась красавица-сержант, и выплюнул только одно слово:

— Эшмако![63]

Москва, Подольская площадь

Изучая протоколы допросов, Новиков удивился тому, как легко были перевербованы англичанами сотрудники всесильного, казалось бы, НКВД. Нет, он был далек от того, чтобы верить в те бредни, которые появились в печати еще во времена перестройки и махровым цветом расцвели в девяностые, но все же, все же… И что особенно удивляло: все трое были самого что ни на есть подходящего происхождения! Уваков — из рабочих, Бессонов — тоже, а Трахтенберг — дочь профессионального местечкового нищего. Неужели они не видели, не понимали, что дал им Советский Союз, что так легко и недорого продали его британцам?

В голове невольно всплыли строчки протоколов допросов:

«Вопрос: Гражданка Трахтенберг, расскажите о первом контакте с агентом иностранной разведки.

Ответ: Как я уже говорила, в первый раз ко мне подошел сотрудник британской разведки Гастингс, хотя тогда я еще не знала, что он — шпион. Он сказал мне, что я очень ему понравилась, и предложил подарок — заграничные шелковые чулки. Я согласилась и тоже сказала, что он мне понравился, хотя это было неправдой… В другой раз он сказал мне, чтобы я телефонировала ему, если в ресторан придет кто-нибудь из тех, кого он мне назовет. В качестве оплаты он предложил мне тридцать червонцев в месяц и заграничные духи. И еще обещал подарить настоящее кружевное белье из Парижа.

Вопрос: Вы согласились, гражданка Трахтенберг?

Ответ: Да…»

«Вопрос: Гражданин Уваков, вы как сотрудник органов НКВД отдавали себе отчет в том, что предложение указанного вами сотрудника британской дипломатической миссии Гастингса является предложением совершить предательство Родины?

Ответ: Да, я сознавал, что это предложение стать шпионом. Но я рассчитывал, что всегда буду сам решать: передавать им данные сведения или нет. Ведь сообщение о посещении каким-нибудь командиром или сотрудником ресторана не может нанести серьезного ущерба Родине, правда? А тут такие деньги — девятьсот рублей!..»

Кирилл зябко передернул плечами: каково?! «Такие деньги!» А ведь это всего-то — оклад лейтенанта Красной Армии. Ну, костюм на них можно купить хороший, ну, пожрать от пуза… И все? Вот за это стать предателем?! В голове даже немного мутилось от ярости.

Кирилл скосил взгляд на часы и заторопился. Сегодня у него, можно сказать, дебют — выступление на радио. И лучше не опаздывать.

Девушки, одетые в форму, уже были внизу, и стоило дверце Л-1 захлопнуться, как тяжелая машина влилась в городской поток…

На радио Новикова встретили радушно, но несколько настороженно. Виной тому был звонок с таких вершин кремлёвского Олимпа, что специалисты радиокомитета просто терялись.

Кирилл, отказавшись от чая и коньяка, снял шинель и прошёл в студию, где уже стояла прислоненная к стене гитара.

— Начнём, товарищи?

Щелкнул динамик, и невидимый звукооператор произнёс:

— Да, мы готовы, товарищ майор госбезопасности.

Кирилл спел больше двух десятков песен, которые подходили к этому времени, и завершил выступление песней «Бьют свинцовые ливни».

Уже через пять минут после начала радийщики включили общую трансляцию, и ровный мощный баритон заполнил всё здание.

Первые слова, которые услышал Новиков, когда вышел из студии и стихли аплодисменты сотрудников радиокомитета, были:

— Нет, всё это решительно нужно перезаписать. Нужен оркестр, и непременно хор. В таком виде это в эфир давать нельзя. — Говоривший — мужчина лет пятидесяти в сером костюме — всё время хмурил редкие брови, протирал лысину клетчатым носовым платком и поправлял большие круглые очки.

— Товарищ…

— Керженцев Платон Михайлович. Председатель радиокомитета. — Мужчина пожал поданную Кириллом руку. — Я категорически настаиваю на перезаписи.

— Понимаете, Платон Михайлович, — Новиков широко улыбнулся, — дело в том, что времени у меня, можно сказать, совсем нет. Я вот уже пять минут как должен быть в дороге, так как в НИИ связи РККА тоже желают что-то переделать. Так что если есть желание, наложите оркестр поверх голоса.

— Но голос… — жалобно воскликнул председатель радиокомитета…

— Стоп. — Новиков, уже собиравшийся надевать шинель, остановился. — А на что вы пишете?

— Сейчас, товарищ майор госбезопасности. — Маленький, подвижный, словно шарик ртути, мужчина лет тридцати подхватил Кирилла под руку и потащил в тонстудию.

— Вот. — Он с гордостью показал на внушительный агрегат с массой каких-то рычажков, кнопок и двумя огромными бобинами. — Немецкий агрегат «Магнетофон Ка — один».[64]

— Включи. — Новиков хмуро кивнул на агрегат и через минуту услышал собственный голос в сопровождении таких хрипов и шумов, словно он пел на лесопильной фабрике.

— Выключи. — Он печально покачал головой, кивнул технику и вышел из тонстудии.

— Значит, так, товарищ Керженцев, — Кирилл вздохнул, — я сейчас еду в НИИ связи и там обсужу вашу проблему. Такое качество записи советскому народу не нужно. А как сохранить голос товарища Сталина для потомков? С таким-то шумом и треском? Это никуда не годится.

— А как же ваша запись? — несколько растерянно спросил Платон Михайлович.

— Делайте что хотите, — отрезал майор и решительным шагом вышел из студии.

Москва, Кремль

Сталин закурил и поднял телефонную трубку:

— Соедините меня с наркомом внудел… — и почти без паузы: — Лаврентий? А скажи мне, дорогой, приглашение для Новикова на торжественное заседание Центрального комитета по случаю Нового года уже выписали? Да? Очень хорошо, — но голос его не предвещал ничего хорошего.

После небольшой паузы, во время которой он докурил свою трубку, Иосиф Виссарионович продолжил:

— Ты ведь член ЦК, Лаврентий, я не ошибаюсь? Нет? Очень хорошо… Значит, повестку и тезисы заседания тебе передали? Молодцы… А скажи мне, дорогой, что там стоит в пункте пятом, после слова «разное», а? Совсем хорошо, дорогой! Значит, ты помнишь, что третьим подпунктом повестки в пункте «разное» стоит обсуждение и прием в кандидаты в члены ЦК, правильно? А кто у нас новые кандидатуры, помнишь? Ай, молодец, все помнишь, умница такой! Чкалов и Новиков, да. — Вождь замолчал, тщательно вычистил трубку и глотнул чая из стоявшего на столе стакана в тяжелом чеканном подстаканнике. — Знаешь, дорогой, мне тут чвени кхру[65] смешной анекдот рассказал о твоей Грузии. Чествуют бывшего князя, который женится на молоденькой. Тамада тост произносит: «Давайте выпьем за нашего князя — великого человека! Он велик не потому, что ездит на чистокровном кабардинце — мы тоже не пешком ходим! Он велик не потому, что сохранил свой прекрасный трехэтажный дом — мы тоже не в шалашах живем! Он велик не потому, что взял невесту-красавицу на сорок лет моложе себя — мы тоже не на старухах женаты! Но только он один из всех нас сумел стать первым секретарем района, не будучи членом партии!» Смешной анекдот, правда?

На другом конце Берия молчал, пытаясь понять, что же именно произошло такого страшного, что Вождь так недоволен? И тут его осенило. Каким сверхъестественным чутьем Сталин уловил, что руководитель «кровавой гэбни» понял намек, навсегда останется тайной. Потому что именно в тот момент, когда Берия уже собирался начать объяснять и оправдываться, он спокойно произнес:

— Ты, Лаврентий, когда смеяться кончишь, передай парторгу Осинфбюро, чтобы он учетную карточку Новикова в ЦК переслал. Пусть поторопится.

Вызову к Берии Кирилл одновременно и обрадовался, и удивился. На последний выходной день он был в гостях у Лаврентия Павловича на Большой Садовой,[66] но не успел побеседовать с гостеприимным хозяином и высокими гостями о насущных делах. В частности — о судьбе нового истребителя Поликарпова И-180, который сейчас «рождается в муках». Новиков полагал, что для этого, безусловно, замечательного самолета, нужно и такое же замечательное оружие. И пулеметы типа ГШГ и ЯкБ-12,7[67] представлялись ему наиболее подходящими для этой цели. Хотя возможно, что предпочтение было бы отдано оружию типа Minigun или GAU-19 в шестиствольной модификации. Он никак не мог решить, какой вариант вращения блока стволов выгоднее для сегодняшнего времени: самостоятельный, с отводом газов, или принудительный, электрический. С одной стороны, у электропривода масса достоинств, как то: переменный темп стрельбы, упрощение синхронизации, более простая конструкция… Недостаток только один — который отсутствует у привода отходящими пороховыми газами — невозможность использовать оружие без сторонних источников питания. Вот и думай, что лучше.

Кирилл думал слишком долго, но так ничего и не придумал. Посоветоваться же со старшими товарищами не удалось: мальчишки и девчонки первых лиц государства плотно оседлали «дядю Кирю» и ни за какие коврижки не соглашались отдать его обратно, во взрослый коллектив — Василий, Серго, Тимур и примкнувший к ним Артем — требовали посмотреть и оценить их успехи в деле освоения холодного оружия, а также показать новые связки, удары, уходы и блоки. Две Светланы жаждали общения с прекрасным и путем уговоров, взяток и открытого шантажа отбили «дядечку Кирюшу» у мужской части своего недружного детского коллектива. Утащив Новикова в угол, они принялись выклянчивать у него новую сказку. Тут Кирилл слегка растерялся. Нет, он отродясь не жаловался на память — наоборот! И от природы отменная, развитая специальными тренировками она стала просто бездонной. Но вот репертуар сказок, который он знал, не слишком-то подходил к их «светлому сегодня». Как-то не очень годились тут сказки о благородных принцах, мудрых королях и великих волшебниках, а «Бременские музыканты» были счастливым исключением из правил. Да и к тому же девочки хотели сказку с музыкой и песнями, а таких и вовсе было немного. Новиков было собирался уже поведать юным «наследницам лучших фамилий», к которым примкнули и более взрослые «наследники», сказку «Три толстяка», грампластинки с которой тоже были атрибутом его далекого детства, но вовремя вспомнил, что у автора этой книги были какие-то трения с советской властью.[68] И потому он вспомнил, что в детстве у него была еще одна пластинка — радиопостановка «Волшебные башмаки», созданная по мотивам английских народных сказок. Там было несколько песенок, которые вполне подходили к нынешнему моменту. Вооружившись гитарой, он начал:

— Шагает Джек по дороге, помахивает вересковым прутиком, несет на плече узелок с краюшкой черного хлеба и старыми деревянными башмаками…[69]

Разумеется, к моноспектаклю очень быстро подтянулись и взрослые, после чего серьезный разговор отложился на неопределенное время. После сказки все с увлечением хором пели песни из репертуаров будущего. Потом танцевали, тоже все вместе, а потом — потом день кончился, и все разошлись. Так что теперь Новиков рассчитывал поговорить с Берией о том, о чем не удалось в выходной. Но с другой стороны, ведь Берия не знал, что Кирилл собирался говорить с ним, а значит, вызывают его для чего-то другого. Впрочем, это уже не играло особой роли: если начальство вызывает — нечего размышлять. Ноги в руки, и — аллюр три креста марш-марш!

Москва, Лубянская площадь

— Разрешите, товарищ нарком? — Кирилл вошел в кабинет и, повинуясь приглашающему жесту, подошел к столу.

Берия протянул ему свою обманчиво белую, кажущуюся мягкой, руку, но Кирилл уже знал этот фокус и, сжав ладонь, достойно ответил на крепкое рукопожатие. Лаврентий Павлович, обладавший поистине железными пальцами, которыми мог без особых усилий свернуть в трубочку серебряный рубль, лукаво подмигнул ему и указал на стул.

— Садись, товарищ Новиков, садись. — И когда Кирилл уселся, протянул ему лист бумаги, почему-то слегка пожелтевший, и ручку: — Пиши, пожалуйста. Коротко и быстро.

— Что писать? — спросил Новиков, подумав про себя: «Надеюсь, не признание в измене?»

Берия снова взглянул на него, теперь уже не лукаво, а просто весело:

— Как что? Заявление пиши… — И, видя, что собеседник все еще ничего не понимает, пояснил: — Ты ведь за коммунизм? За нашу с тобой Советскую Родину?

— Так точно!

— Словечки у тебя старорежимные, товарищ Новиков, — поморщился Берия, но тут же вернулся к предмету разговора: — Раз ты за Союз ССР — значит, коммунист, так? Большевик?

— Полагаю… Так точно, коммунист!

— А раз коммунист — значит, должен быть в партии, так?

«Вот в чем дело! — успокоился Кирилл. — Ну, в партию так в партию!» Заявление он писал под диктовку наркома, старательно выводя буквы непривычной ему перьевой ручкой. Закончил, обойдясь без клякс, поставил по указанию Берии дату — 23 января 1924 года, подпись и задумался: что делать дальше? Но Лаврентий Павлович тут же взял лист, лично промакнул его пресс-папье и передал бесшумно вошедшему порученцу. После чего повернулся к Новикову:

— Сегодня, часа в два пополудни зайдешь в партком в своем Бюро. Парторг тебе все объяснит. Вопросы?

Кирилл воспользовался случаем и представил Берии свои мысли по И-180, о возможных неприятностях при испытаниях, опасности для Чкалова и о перспективном вооружении нового истребителя. Нарком внимательно выслушал его, сделал несколько пометок, связался с куратором ВВС КА от НКВД Авсеевичем,[70] который пообещал быть в Осинфбюро сегодня же, не позднее шестнадцати ноль-ноль. После чего у наркома зазуммерил телефон, и Новиков «откланялся», то есть осторожно вышел, получив разрешающий кивок.

Всю дорогу до своего Бюро он пребывал в размышлениях. Зачем понадобилось писать заявление с давно прошедшей датой, да ещё и на старой бумаге? Партстаж? А для чего? И так первый человек в партии все знает. Тогда зачем? Ответа не было.

Москва, Подольская площадь

Тем временем секретарь парторганизации Особого информационного бюро сидел в своем кабинете и с ужасом взирал на два листа бумаги, лежащие перед ним на столе. Первый лист был заявлением его начальника Новикова К. А. о вступлении в ряды РКП(б), на котором красовались рекомендации за подписями Молотова и… Сталина! А второй — запрос за подписью наркома, в котором требовалось предоставить учетную карточку на члена ВКП(б), майора государственной безопасности, орденоносца Новикова К. А. в отдел партучета наркомата внудел. И самым ужасным было то, что ни партбилета, ни учетной карточки парторг, старший лейтенант государственной безопасности Белкин, никогда в глаза не видывал! Он даже и не знал: партийный ли его начальник или нет? Как-то сразу ему очень вежливо намекнули, что с такими вопросами к руководству лезть не надо. А он всегда был понятливым.

Белкин соображал недолго. Пригладив вставшие дыбом волосы, вызвал двух членов парткома — Геллермана и Кузнецова, которые числись по наркомату вольнонаемными, и быстро провел с ними заседание в сокращенном составе. В результате заседания парткома было принято решение о вынесении коммунисту Новикову К. А. устного порицания за утрату партбилета при выполнении государственного задания особой важности, и в картотеке появилась учетная карточка с пометкой «дубликат». После того как оба члена парткома подписали протокол заседания, Белкин вызвал к себе коммуниста Кузнецову Веру и велел ей занести товарищу Новикову новый партбилет. Что она и выполнила с большим удовольствием, потому что «змея-Надька вцепилась в Кирилла точно клещ, а ведь ни кожи, ни рожи!..»

12

— Да что вы можете знать о вредителях!

Лаврентий Павлович Берия в разговоре с Мичуриным

Москва, АБТУ РККА

В Автобронетанковое управление РККА Берия прибыл ровно к десяти ноль-ноль. И был неприятно удивлен: вызванные на совещание конструкторы бестолково толпились в приемной начальника АБТУ Бокиса, а замотанный дежурный капитан устало повторял:

— Товарищи, товарищи! Товарищ комдив задерживается, подождите. Подождите, я говорю! Ну, вот присядьте, подождите…

Тут он соизволил заметить Берию, но из-за того, что тот, по своему обыкновению, был в штатском костюме, принял его за очередного конструктора. Он открыл папку и повел карандашом по списку, одновременно бормоча:

— Фамилия? Придется подождать: товарищ комдив задерживается…

— Фамилия — Берия, — сообщил Лаврентий Павлович любезно. — Мы пока начнем, а когда товарищ комбриг прибудет, проведите его к нам.

— Какой комбриг? — обалдело спросил капитан.

— Комбриг Бокис,[71] — столь же любезно пояснил Берия и, распахнув двери кабинета, повернулся к конструкторам: — Прошу, товарищи, заходите.

— Он, товарищ нарком, комдив, — пискнул капитан. — Комдив, а не комбриг…

— Вы, капитан, не в курсе, — лучезарно улыбнулся Берия. — Уже комбриг. А не появится в течение пятнадцати минут, то — полковник.

Войдя в кабинет и прикрыв за собой двери, Лаврентий Павлович прошел на председательское место и, усевшись в кресло, произнес:

— Начнем, товарищи, время дорого. Первыми я бы хотел послушать товарищей Барыкова[72] и Гинзбурга.[73] Прошу.

Названные поднялись и вышли на середину кабинета.

— Сейчас у нас в производстве, — начал Барыков, — следующие марки бронетанковой техники: легкие танки Т-26, а также специальные машины на их основе: ОТ-130.[74] Средние танки Т-28 и многобашенный танк прорыва Т-35…

В этот момент открылись двери кабинета и вошли еще несколько человек. Собравшиеся хорошо знали этих людей: артиллерийский конструктор Грабин, еще один артиллерист — Петров с Мотовилихи, но больше всего поразил третий человек — осунувшийся, плохо выбритый, в костюме явно с чужого плеча. Это был конструктор Сячинтов, арестованный в конце прошлого года и, наверное, так и не выпущенный — недаром рядом с ним стояли двое бойцов ГБ.

Увидев вошедших, Берия поднялся и радушно пригласил:

— Присаживайтесь, товарищи, присаживайтесь. Вот как раз товарищ Сячинтов вовремя прибыл: расскажите-ка нам о судьбе орудия ПС-3.

Названный вздрогнул, ссутулился, помолчал…

— Орудие ПС-3 разрабатывалось мной по заданию врага народа, международного шпиона Тухачевского, — начал Сячинтов монотонно, — с целью бесполезного расходования ресурсов и излишней нагрузки на оборонную промышленность. Хорошо, что товарищ Барыков вовремя раскусил…

— Ну, что там раскусил товарищ Барыков, нам не так интересно, — оборвал его Берия. — Вы нам вот что скажите, как вы думаете, почему орудие с такими высокими характеристиками не пошло в производство?

Сячинтов вздохнул, опустил голову. Барыков попытался что-то сказать, но Лаврентий Павлович резко оборвал его:

— Товарищ, разве ваша фамилия — Сячинтов? Нет? — И, повернувшись к вытащенному из-под ареста конструктору, подбодрил: — Ну, товарищ Сячинтов, смелее. Так в чем же дело?

Тот вздохнул, собираясь, и, сжав кулаки, поднял голову, твёрдо посмотрев в глаза всесильному наркому.

— На самом деле орудие требует очень тщательной обработки, а так как директора больше интересует вал, то…

— То сложное орудие в производстве всеми способами тормозят, — закончил фразу за конструктора Лаврентий Павлович. — Полагаете, что Красная Армия управится и с плохим оружием? — Берия вперил взгляд в Барыкова и Гинзбурга: — Очень ошибаетесь, дорогие наши товарищи! Я бы даже сказал: заблуждаетесь!

Лаврентий Павлович тщательно готовился к этой встрече и потому тут же выложил характеристики орудия КТ-28 и сравнил его с ПС-3. Затем методично принялся драконить танки Т-26 и Т-35.

— Медлительные, слабо вооруженные, с тонкой броней, способной предохранить лишь от винтовок и пулеметов винтовочного калибра. И вы, драгоценные товарищи, всерьез полагаете, что вот это — те самые танки, которые нужны РККА? Нужны Советскому Союзу?..

Кировцы потупились и молчали. Как ни странно, тут же занервничали руководители Харьковского паровозостроительного завода имени Коминтерна. Т-35 строился в основном на их заводе, так что директору Ивану Бондаренко и главному конструктору Афанасию Фирсову было о чем подумать. Но в этот момент с шумом распахнулась дверь и в кабинет вошел его хозяин — Густав Бокис.

Он весело улыбнулся Берии, небрежно кивнул остальным:

— Здравствуйте, товарищ нарком. Приветствую, товарищи. Извините за задержку: вчера допоздна работал, проспал…

По его слегка помятому лицу было нетрудно сделать выводы о характере вчерашней работы: о любвеобильности начальника АБТУ РККА ходили легенды. Однако Берия столь же весело улыбнулся Бокису, потом взглянул на часы:

— Вы успели, товарищ комбриг. Приведите в порядок форму: сейчас это вам будет нетрудно. Просто снимите с петлиц лишний ромб и присоединяйтесь к нам, — он рукой указал на свободное место. — Сейчас закончат доклад товарищи с Кировского завода, потом заслушаем товарищей с завода имени Коминтерна, а после уже — вам слово!

И Лаврентий Павлович снова лучезарно улыбнулся, правда, на сей раз — одними губами. Знающие Берию люди содрогнулись бы от этой улыбки. Шептались, что даже любимцы товарища Сталина — прославленный сорвиголова Чкалов и «железный Кирилл» — и те нет-нет да и передергивали зябко плечами, когда видели такую улыбку наркома.

Но Бокис то ли не знал об этом, то ли не верил, а потому, гордо выпрямившись, заявил:

— Мне, товарищ Берия, звание не вы присваивали! И я не понимаю…

Дальше продолжить он не успел. Двое неприметных товарищей в таких же штатских костюмах, как и их нарком, оборвали высокопарную речь Густава Густавовича весьма неделикатным образом — просто и без затей заломав ему руки. Причем настолько резко, что у жертвы перехватило дыхание.

Берия, тоже занимавшийся в спортзале Осинфбюро, вдруг каким-то размытым движением оказался прямо перед Бокисом.

— Приподнимите, — попросил он, и его телохранители резко вздернули висящего в заломе человека так, что его налитое кровью лицо оказалось на уровне глаз Лаврентия Павловича.

— Не понимаешь? — произнес Берия свирепо. — А что ты вообще понимаешь? Управление под руководством твоего дружка Халепского уже таких дров наломало, что впору волком выть, а ты еще добавлять взялся, гетверан! Танки лепите без ума, а бензозаправщики к ним? А грузовики — боекомплект подвозить, танкистов кормить? Сколько в РККА санитарных машин, скажи-ка нам? Молчишь? Сказать нечего?

Лаврентий Павлович сделал знак, и Бокиса уволокли. Берия прошелся по кабинету, закурил длинную папиросу «Колхида» и повернулся к конструкторам и директорам:

— Так, на чем мы остановились, товарищи? Ах, да, помню-помню. Значит, так: товарищу Барыкову — строгий выговор и предупреждение на будущее. Еще раз попробуешь, Николай Всеволодович, дурака валять — за ушко тебя, да на солнышко! Поедешь план по лесозаготовкам выполнять. Ты же вал любишь, — теперь улыбка у Берии была настоящая, веселая, — а там валить — не перевалить.

— Товарищ Гинзбург, — Лаврентий Павлович повернулся к конструктору. — С танками у вас, прямо сказать, не очень. Давайте-ка готовьте на основе танка Т-26 легкий танк с противоосколочным бронированием, а на базе нынешних Т-26, — он запнулся, словно стараясь что-то припомнить, — на базе «двадцать шестых» готовьте следующие проекты машин: бронетранспортеры мотострелков, вооруженные бронированные тягачи артиллерийских орудий, самоходные орудия непосредственной поддержки пехоты, самоходные противотанковые орудия и бронелетучки.[75] И на будущее: научитесь смело отстаивать свое мнение, товарищ Гинзбург. Да, есть шанс попасть под горячую руку, но дело — важнее.

Точно таким же был разговор с представителями ХПЗ, где Берия особенно выделил молодых конструкторов Кошкина и Морозова. Танки БТ, за небольшим исключением, также подлежали переделке в бронетранспортеры, самоходные орудия и транспортеры боеприпасов и т. д., и т. п.

По вооружению Лаврентий Павлович очень просил Грабина принять Сячинтова под свою опеку и вместе активизировать работы по танковым орудиям крупных калибров.

Кроме того, Берия вчистую раскритиковал плавающие танки, пояснил всем, куда следует затолкать пятибашенного Т-35 и назвал конкретно — кому, пообещал всемерную помощь и, наконец, сформулировал новую концепцию танка — единого танка для РККА.

— От вас, товарищи конструкторы и производственники, ждут новую, подчеркиваю — принципиально новую машину. Ориентировочные характеристики: масса — тридцать пять — тридцать восемь тонн; вооружение — орудие калибром восемьдесят пять — сто семь миллиметров. Возможна временная установка орудия меньшего калибра, но не менее трех дюймов. Скорость — не менее пятидесяти километров в час по шоссе и не менее двадцати пяти — по полю. Широкие гусеницы для высокой проходимости. Броня — не менее пятидесяти миллиметров, установленная с рациональными углами наклона. Подвеска торсионная, двигатель — дизельный. Предусмотреть место под радиостанцию и приборы наблюдения. Срок вам, товарищи, на все про все — год. При необходимости обращайтесь в Осинфбюро при НКВД. В состав этого бюро временно переводятся товарищи Котин, Кошкин, Морозов, Шашмурин. Вопросы?

Вопросов было так много, что никто не знал, с какого же конкретно начать. Нарком внудел подождал несколько минут, затем решительно поднялся:

— Товарищи, прошу меня извинить, но у меня еще очень много дел. Если кому-то что-то понадобится — прошу, без стеснения, прямо ко мне, — он сделал приглашающий жест и продолжил: — Если что — посидим вместе, обмозгуем, одним словом — решим. Но от вас я буду ждать работы — такой работы, чтобы всем было ясно: больше сделать — не в силах никто!

Москва, Лубянская площадь

— Товарищ нарком, а за что вы с Бокисом так круто? — спросил Кирилл, прихлебывая ароматный чай. Чай этот, сорта «Шемокмеди», был гордостью Берии, который лично курировал чаеводов Грузии. И Лаврентий Павлович гордился не зря: бархатистый, терпковатый, не резкий, ароматный напиток был выше всяких похвал.

На вопрос Берия ответил не сразу. Он, в отличие от Новикова, пил чай не из стакана в подстаканнике, а из большой широкой фарфоровой чашки с блюдцем. Приподняв чашку, нарком полюбовался густым, насыщенным цветом чая, затем отхлебнул и зажмурился от удовольствия.

— Честно скажу тебе, Кирилл: вот это я превыше всех напитков ценю. Выше вина, клянусь чем угодно! Чай, — он снова сделал маленький глоток и покатал горячий напиток по небу, — чай… Солнце с гор вобрал, вкус воды с ледников впитал, тепло рук сборщиц сохранил. — Он глубоко вздохнул, выбрал в вазочке кусочек киевского торта, прикусил, запил чаем. — Спрашиваешь, за что с Бокисом круто так? А ты знаешь, какие взятки этот гад брал там, на Западе, за то, что танки их у нас проталкивал? Гинзбург — дурак! — Берия качнул головой. — Ему, видишь ли, любопытно было: сможет он лучше английского или американского танк сделать? То есть взять их проект и улучшить так, чтобы еще лучше вышло. Потому и кивал все время, как болванчик фарфоровый: «Хороший образец, товарищ Гинзбург?» — «Да, да, очень замечательный!» — «А этот образец хороший, товарищ Гинзбург?» — «А этот — еще лучше!» — «Так покупаем?» — «Обязательно!» А сам мечтает, как он руки свои приложит, и заиграет этот бриллиант ограненный, из слабой машины — конфетка выйдет. Дурак он!

Берия снова отпил глоток чая и продолжал:

— А вот Халепский с Бокисом — те совсем другое! Взятку им сунут, причем если бы только деньгами! — Лаврентий Павлович сокрушенно цокнул языком. — Веришь, нет: этому латгалу[76] на «Виккерсе» в качестве взятки ящик шелковых чулок дали![77] Ну, я и не сдержался, — он снова покачал головой. — Ты пей чай, пей. И я тебя как друга прошу, Кирилл: не надо об этом товарищу Сталину говорить…

Москва, Кремль

Заседание Центрального комитета ВКП(б), открывшееся двадцать пятого декабря, было торжественным только по названию. На самом же деле это было подведение итогов уходящего года и выработка стратегии на год наступающий.

По предложению Сталина рассмотрение кандидатур новых кандидатов и членов было перенесено во второй пункт повестки с тем, чтобы вновь избранные товарищи могли принять полноценное участие в обсуждениях и прениях. И они приняли. Выражаясь языком «светлого будущего» — на всю катушку!

— Разрешите, товарищи, мне? — невысокий крепыш с ромбом в петлице встал и, не дожидаясь ответа, прошел к трибуне. — Комбриг Чкалов, — представился он. — Я вот что вам скажу, товарищи: в нашей авиационной промышленности сложилось невыносимое положение. Я бы даже сказал — бл… невыносимое!

Он перевел дух и продолжил:

— Вот есть у нас отличные авиаконструкторы — товарищ Поликарпов и товарищ Туполев. Мы — летчики — хорошо знаем их самолеты и гордимся тем, что советские машины, в том числе и товарищей Поликарпова и Туполева — лучшие в мире! И что же? Находится куча тех, кто считает себя конструктором — всякие яковлевы, горбуновы, гроховские[78] — сопляки, которые и карандаш еще толком держать не научились! — начинают критиковать товарища Поликарпова и его самолеты, на том только основании, что он, видите ли — беспартийный! А товарища Туполева вообще готовы обвинить чуть ли не в шпионаже! Причем пользуются любыми средствами. Брат — директор завода? Очень хорошо! Пусть скажет, что завод загружен и новый заказ принять не может![79] Сам летчик? Еще лучше! Совру, скажу, что машина никуда не годная! А уж если удалось в верха попасть — пиши пропало! Такого настрочит, навыдумывает, что, как у нас на Волге говорят — хоть святых выноси!

А сами при этом создают, с позволения сказать, такие уе… удивительные машины, что и слов не найти. Вот вам простой пример, — тут Чкалов жестом фокусника выдернул откуда-то фотографию очень странного самолета на двухколесном «велосипедном» шасси. — Вот, товарищи Центральный комитет, полюбуйтесь! Это — истребитель, с металлическими крыльями и деревянным фюзеляжем. Перехватчик, у которого основная работа — в воздухе бой вести. Так вот, двигатель у этого самолета — с жидкостным охлаждением, а охлаждение это устроено так: в двойной обшивке крыла жидкость испаряется и охлаждается. Здорово умники-конструктора придумали — радиатора не нужно! Правда? Правда, только вот одна маленькая зацепочка: пробьет такое крыло одна вражеская пулька, и все! Мотор через пять, много десять секунд заклинит и — привет красному военлёту! А автор этого летающего выбл… то есть выродка — сам красный военлёт,[80] между прочим! И зачем нашему рабоче-крестьянскому Красному воздушному флоту такой, извините, самолет?! На проектирование и конструирование которого народные деньги потрачены! Вы тут сидите — копейки делите, гроши друг у друга из глотки зубами выгрызаете, а тут — р-раз! — и сотни тысяч рубликов свинье под хвост!

В прошлом году тот же военлёт спроектировал самолет, который назвал «Кукарача» — таракан то есть. Я, товарищи, был на этом самолете испытателем. Ну и что же? Поднять машину в воздух так и не удалось. «Кукарача» бегала, набирала скорость, но покидать взлетную полосу не собиралась. Я ее и так, и эдак по аэродрому, гонял, пока не кончилось горючее. Все мое умение и желание оторвать шасси от поверхности любым способом не помогло. Говорю я этому горе-изобретателю: «Настоящий таракан! А тараканы не летают. Где-то вы просчитались или перемудрили, уважаемый». Казалось бы, вот и все? Ан нет! Все-таки удалось ему воткнуть новый вариант «Кукарачи» в официальный план работ Экспериментального института Наркомтяжпрома по вооружениям РККА![81] А вы тут за копеечки друга дружку давите…

С этими словами Валерий Павлович почти сбежал с трибуны и, протолкавшись, сел на свое место. Новиков с любопытством взглянул на коллегу. То, что Чкалов — летчик, что называется, от бога, он знал, но больше помнил его как отчаянную головушку, эдакого летающего акробата. А оказывается, этот лобастый крепыш — очень толковый и грамотный товарищ… Кстати, предугадавший дальнейшие проблемы советской авиации — да и не только авиации! — промышленности в целом: отчаянная конкурентная борьба без всяких правил и приличий, кумовство, протекционизм. «Надо бы у Сталина разрешение спросить на ознакомление этого волгаря-самородка с некоторыми данными», — подумал Кирилл, и в этот самый момент к нему бесшумно подошел Поскрёбышев и протянул сложенный лист бумаги. Развернув, Новиков прочитал начертанные уже знакомым почерком строки: «Тов. Н.! Есть мнение, что стоит пригласить в Ос. информ. бюро тов. Ч. и ознакомить его с авиационными новинками на ближайшие десять — пятнадцать лет». Для верности он взглянул на Сталина. Тот перехватил его взгляд и утвердительно прикрыл глаза. А тем временем после выступления Чкалова снова вспыхнули споры о бюджете и о том, как его разделить. После яростного выступления Ворошилова, который, надо отдать ему должное, вполне логично требовал даже не думать снижать расходы на вооруженные силы, на трибуну вышел новый докладчик. Новиков с удивлением смотрел на этого совсем маленького человечка, который, если бы не полувоенная одежда и полувоенная выправка, выглядел бы встрепанным смазливым пацанчиком, чем-то похожим на переодетую девушку. Он заговорил высоким, каким-то ненатуральным голосом заводной игрушки, однако, к удивлению Кирилла, говорил исключительно правильные вещи. И несколько терминов подсказали Новикову, что этот малыш ознакомлен с кое-какими нормами и требованиями будущего. Но он же готов поклясться, что никогда прежде не видел этого мальца!

Разумеется, он ничем не выдал своего удивления. Внешне все выглядело так, словно Новиков просто внимательно слушает докладчика. А потому Чкалов, который нет-нет да и бросал заинтересованный взгляд на своего соседа, наклонился к Кириллу и прошептал:

— Вот дает, Ежинька! Еще бы — сам товарищ Сталин речь написал.

Эта информация объясняла почти все… А кто такой «Ежинька»? Это что — Ежов? Как там его звали-то?

— Ну-ну… — Новиков как бы в сомнении покачал головой. — Может, Николай… м-м-м… Иванович сам свой доклад готовил?

— Кто? — удивился Чкалов. — Ежинька? Да ты что, товарищ дорогой?! Последние пять лет на льдине дрейфовал?

Вот он — первый прокол! Если ты — кандидат в члены ЦК, то должен хотя бы в общих чертах представлять себе перипетии подковерной борьбы в верхах. Вот тут-то Новиков дал маху: работая в Осинфбюро на пределе и даже за пределами возможного, он просто физически не успевал следить за политикой. Да, если честно, и не считал это особенно нужным.

Чкалов все с тем же интересом смотрел на Кирилла, но теперь в его взгляде сквозило уже не только удивление, но и какая-то подозрительность. Новиков быстро слепил в уме достоверную легенду и приготовился ее озвучить, основательно поездив по ушам простодушного летчика, но не успел.

Положение спас незаметный Поскрёбышев. Он вдруг проскользнул между собравшимися и протянул Сталину узкий листок бумаги. Валерий Павлович сразу же переключил внимание на Вождя, Кирилл сделал то же.

С трибуны в это время вещал каменнолицый мужчина в маршальском мундире — кандидат в члены ЦК маршал Егоров. Он рубил стандартные фразы о большевистской сознательности, партийной совести и совершенно не мешал ни Новикову, ни Чкалову следить за реакцией Хозяина на принесенную бумагу. После прочтения лицо Сталина на мгновение исказилось, став злобным и даже хищным. Глаза сверкнули огнем охотящегося тигра, увидевшего добычу. Он обвел тяжелым взглядом всех присутствующих, на мгновение задержался на Берии, и тот, заметив этот взгляд, чуть кивнул. Затем Иосиф Виссарионович отыскал взглядом Новикова, и Кирилл даже вздрогнул, почти физически ощутив, какие в этом взгляде жажда мести и отчаянное требование о помощи. Он так же, как и Берия, кивнул и краем глаза заметил такой же кивок Чкалова. Да что ж это могло произойти?..

Заседание ЦК как-то быстро свернулось, хотя некоторые вопросы явно остались так и не решенными. Когда все поднялись и начали расходиться, Берия сделал знак Новикову и Чкалову задержаться. К удивлению Кирилла, такой же знак получил и Ежов. Они стояли втроем, невольно сбившись друг к другу поближе. Ежов внимательно осмотрел Чкалова, затем Новикова и, помявшись, спросил:

— Товарищи, не знаете, что случилось?

Чкалов коротко мотнул своей лобастой головой, а Кирилл слегка пожал плечами. Ежов вздохнул, затем спросил:

— Закурить не найдется?

Валерий Павлович вытащил из кармана галифе красную с золотом коробку папирос, протянул:

— Угощайтесь.

Сам же, однако, курить не стал. Николай Иванович неумело чиркнул спичкой, заперхал.

— Я вообще-то не курю… то есть постоянно… но вот… особенно когда волнуюсь… — он смутился и слегка покраснел, отчего еще больше стал похож на переодетую девушку. — Я вот знаете… тут подумал…

О чем подумал новый нарком путей сообщения, навсегда осталось неизвестным, потому что в опустевший зал вошел Поскрёбышев и бесцветным голосом пригласил:

— Следуйте за мной, товарищи.

Они шли кремлевскими коридорами в молчании за своим Вергилием. Откуда-то вынырнул Власик, кивком поприветствовал всех и присоединился к молчаливой процессии. «Точно хороним кого, — подумал Кирилл. — Только гроба и не хватает…» Тут мозг пронзило молнией: «Слушай, а ведь тогда и вправду кто-то умер… Орджоникидзе, что ли?» Но додумать он не успел: все остановились возле неприметной двери. Поскрёбышев открыл ее своим ключом… В тамбуре застыли истуканам двое в форме сержантов государственной безопасности. Власик кивнул им, распахнулась еще одна дверь — тяжелая, дубовая.

В небольшой комнате на кожаном диване возле низкого стола с мраморной столешницей сидели Сталин и Берия. Перед ними — початая бутылка коньяку, пара рюмок и фотография в простой деревянной рамке. На ней были изображены трое молодых людей: серьезных, насупленных, словно бы придавленных огромной ответственностью, лежащей на их плечах. Приглядевшись, Новиков легко узнал молодых Сталина и Берию, но вот кто был третий? Несомненно — кавказец, с тонким, умным, чуть задумчивым лицом.

— Орджоникидзе? — спросил он негромко.

Сталин поднял голову:

— А-а-а… Нет, товарищ Новиков, это — не Серго… — Он тяжело вздохнул — Это — наш с Лаврентием старый друг. Нестор Лакоба. Замечательный человек… был…

Он тяжело поднялся с дивана и подошел к стоящим перед ним:

Страницы: «« « 23456789 » »»