Ты только попроси. Сейчас и навсегда Максвелл Меган
– Испанка?
О боже, только не говорите «оле, паэлья, торо, кастаньета». Я не хочу это слышать. Но когда я утвердительно киваю, мужчина произносит:
– Оле, торо!
Так, только не волноваться – иначе я сейчас засвечу ему по морде. Чертовы немцы. У меня болит голова, рот, подбородок, а этот идиот только и может сказать: «Оле, торо!» Я закрываю глаза, чтобы не видеть его, и слышу, как Флин говорит:
– Это невеста моего дяди Эрика.
Я открываю глаза, удивившись, что мальчик в этом признался.
– Итак, Джудит, сейчас я наложу тебе швы, – поясняет мне доктор. – Не переживай: когда они заживут, их не будет заметно. Но боюсь, что завтра и еще несколько дней у тебя будет фиолетовое лицо. Ты здорово стукнулась, и у тебя уже огромный синяк.
– Ладно…
Я машинально сжимаю ручонку Флина, это придает мне сил, и я успокаиваюсь. Доктор заканчивает накладывать на подбородок огромную повязку, намазывает мазь на губу и сообщает, что я должна приехать через неделю. Киваю и спрашиваю, как мне оплатить его прием. Он отвечает, что поговорит об этом с Мартой.
Мне совсем не хочется разговаривать, у меня болит лицо, и я спокойно соглашаюсь. Беру рецепт, который мне вручает доктор, и, выходя из кабинета, наталкиваюсь на испуганную Марту.
– Ради всего святого! Джудит, что с тобой произошло? – спрашивает она, придя в ужас от вида моей физиономии.
Не желая рассыпаться в подробностях, смотрю на Флина, который до сих пор не отпустил моей руки, и тихо произношу:
– Я бежала по снегу, поскользнулась и ударилась подбородком. Ты же знаешь мое везение!
– Оставь машину здесь, – поспешно говорит Марта. – Норберт потом ее заберет. Пойдем, я отвезу вас на своей.
Мне нужно закрыть глаза и забыть о боли. Примерно на полдороге начинает дождить, а когда мы добираемся до дома, уже идет ливень. Мы входим в дом – нас встречают с перепуганными лицами Симона и Норберт. Вернувшись из супермаркета и увидев кровь на полу, они вообразили самое страшное. Я успокаиваю их, и они облегченно вздыхают, увидев меня и Флина, хотя и поглядывают на меня с нескрываемым ужасом. Флин не отходит от меня ни на шаг. Такое впечатление, что его ко мне приклеили. Мне это нравится, но, с другой стороны, и злит. Все, что произошло, произошло по его вине.
У меня раскалывается голова. У меня жутко все болит, и я решаю пойти в постель. Выпиваю выписанные доктором таблетки, снимаю испачканную кровью одежду и ложусь спать. Марта сказала, что останется ночевать в комнате для гостей, на случай если мне что-нибудь понадобится. Ночью меня будит раскат грома. Мучаясь от боли, поворачиваюсь в кровати и провожу рукой по пустому месту, где обычно лежит Эрик. Мне так его не хватает. Я хочу, чтобы он вернулся. Закрываю глаза, расслабляюсь, и снова гремит гром. Я быстро открываю глаза. Флин!
Мне больно, но я встаю с постели и направляюсь к нему в комнату. Мне кажется, что у меня сейчас голова развалится на части. Войдя к нему, вижу, что у него включен ночник. Он не спит: сидит на кровати и трясется от страха. Его лицо искажено от ужаса. Я подхожу и спрашиваю:
– Можно я с тобой посплю?
Мальчик в шоке на меня смотрит. У меня наверняка сейчас волосы стоят торчком, как у сумасшедшей.
– Флин, – продолжаю настаивать, – я боюсь грома.
Он кивает, и я ложусь на кровать. Он кладет между нами подушку. Ну конечно, нужно же сохранять дистанцию! Я улыбаюсь.
Когда он наконец ложится, я шепчу:
– Закрой глаза и подумай о чем-нибудь хорошем. Вот увидишь, ты сразу заснешь, и гром не будет слышен совсем.
Некоторое время мы тихо лежим, а за окном продолжает буйствовать гроза. Снова раздается гром, и Флин подскакивает в кровати. И тогда я убираю лежащую между нами подушку, крепко сжимаю его за руку и притягиваю к себе. Он дрожит от страха, руки и ноги как ледяные. Когда я его притягиваю к себе, он даже не возражает. Наоборот, еще больше сжимается. Ласково и осторожно, чтобы не удариться подбородком, целую его в макушку.
– Закрой глаза, подумай о хорошем и спи. Вместе нам никакая гроза не страшна.
Минут через десять, измотанные и уставшие, мы засыпаем в обнимку. Я просыпаюсь от боли в подбородке. Ой, как больно! Флин стукнул меня, поворачиваясь в постели. Сажусь в кровати и трогаю подбородок. Я чертыхаюсь, ощупывая огромную повязку. Ливень с грозой закончились. Смотрю на настольные часы: пять часов двадцать семь минут.
Еще так рано!
Корчась от боли, я снова ложусь, как вдруг замечаю в стороне сидящего на стуле Эрика. Эрик! Он моментально встает и подходит ко мне. У него взволнованный взгляд и серьезное выражение лица. Он целует меня в лоб, берет на руки и выносит из комнаты.
Я настолько сонная, что не понимаю, сон это или явь, до тех пор, пока он не кладет меня на нашу постель со словами:
– Ни о чем не волнуйся, дорогая. Я вернулся, чтобы позаботиться о тебе.
Я удивленно хлопаю глазами и, получив сладкий поцелуй в губы, спрашиваю:
– Но что ты здесь делаешь? Разве ты не должен был вернуться завтра?
Он кивает и рассматривает повязку на моем лице.
– Я позвонил, чтобы поговорить с тобой, а Симона рассказала мне о случившемся. Я сразу же вернулся. Мне очень жаль, что меня здесь не было, малышка.
– Спокойно, со мной все в порядке, разве ты не видишь?
Эрик окидывает меня внимательным взглядом:
– Ты нормально себя чувствуешь?
Я пожимаю плечами:
– Да, нормально, просто немного болит. Не волнуйся.
– Что случилось?
Испытываю искушение рассказать ему правду, ведь его племянник тот еще кадр. Но я понимаю, что это повлечет за собой кучу неприятностей для Флина. Поэтому я повторяю:
– Я вышла в сад, поскользнулась и ударилась подбородком.
Он недоверчиво смотрит. Сомневается. Но я хочу, чтобы он мне поверил:
– Ты же знаешь, что я страшно неуклюжая на снегу. Но не волнуйся, со мной все хорошо. Хуже будет, если останется шрам. Надеюсь, что будет не очень заметно.
– Ты кокетка, – улыбается Эрик.
Смотрю на него с нескрываемой нежностью.
– У меня очень красивый жених, и я хочу, чтобы он гордился мною, – поясняю я.
Эрик ложится рядом со мной и обнимает. Я чувствую, как он дрожит.
– Я всегда горжусь тобой, моя малышка. – Он ныряет головой в ложбинку моей шеи и добавляет: – Не прощу себе того, что меня не было рядом. Не прощу себе этого.
Я теряю дар речи, поняв, насколько он расстроен. Он боится представить, что могло бы произойти. Я закрываю глаза. Я очень устала и разбита. Прижимаюсь к нему и засыпаю в его объятиях.
29
Когда я просыпаюсь на следующее утро, меня ждет сюрприз. Рядом со мной Эрик, и он еще спит. Сейчас восемь тридцать утра, и это первый раз, когда я просыпаюсь раньше него. Я улыбаюсь и с любопытством его рассматриваю. Он такой красивый. Спящий и расслабленный Эрик – это самое прекрасное, что я когда-либо видела в жизни. Я замерла и не шевелюсь. Хочу, чтобы этот момент длился как можно дольше. Я долгое время наслаждаюсь этой картиной, как вдруг он открывает глаза и смотрит на меня. Я тут же схожу с ума от его голубых глаз.
– Доброе утро, любовь моя.
Он с удивлением на меня смотрит и спрашивает:
– Который час?
Я с любопытством снова смотрю на часы и отвечаю:
– Почти девять часов.
Эрик долго не сводит с меня глаз, и, видя его выражение лица, я спрашиваю:
– Что такое?
Он проводит рукой по волосам и убирает их с лица.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
Я потягиваюсь и отвечаю:
– Да, дорогой, не волнуйся.
Эрик садится в постели, и я тоже встаю. Затем он идет в ванную, а я, еще раз потянувшись, следую за ним. Но когда вхожу в ванную комнату и вижу свое отражение в зеркале, я вскрикиваю:
– Господи, я настоящее чудовище!
Мое лицо разноцветное, как использованная палитра. Я теряю дар речи при виде красно-зеленых кругов под глазами. Мой парень обнимает меня за талию и усаживает на унитаз. Я онемела, увидев свое отражение, и в ужасе шепчу:
– Ай, боже мой! Но я ведь только шлепнулась об снег.
– Должно быть, ты здорово ударилась, малышка.
Это точно. Я же еще ударилась об стену, перед тем как упасть в снег. Теперь я припоминаю.
Эрик меня успокаивает, нашептывая мне тысячу ласковых слов, и тут я вспоминаю, о чем меня предупреждал доктор – о синяках. Понимая, что я ничего с этим сделать не смогу, встаю и смотрю на себя в зеркало. Эрик стоит рядом со мной и не отпускает меня. Я вздыхаю. Поворачиваю голову то в одну, то в другую сторону и бормочу:
– Я ужасна.
– Дорогая, ты не ужасна, даже если ты это сделала нарочно.
Меня это рассмешило. Моя физиономия – это катастрофа. Я полная противоположность красоты, а самый потрясающий мужчина на Земле только что продемонстрировал мне свою любовь и ласку. В конечном счете я решаю быть трезвомыслящей и пожимаю плечами.
– В этом есть и своя положительная сторона: через несколько дней все пройдет.
Мой Айсмен улыбается и идет в душ, а я начинаю чистить зубы. Почистив их, сажусь на унитаз и наблюдаю за Эриком. От вида его тела у меня кружится голова: он высокий, сильный и сексуальный. Пробегаю взглядом по его спине, бедрам. О боже! Он мне дарит такое удовольствие. Когда он выходит из душа, я подаю ему полотенце и он вытирается. Я, забавляясь, протягиваю руку и трогаю его. Эрик смотрит на меня и, отступив назад, заверяет:
– Малышка, не думаю, что ты сегодня в состоянии на мне поскакать.
Я катаюсь со смеху. Он прав. Некоторое время наблюдаю за ним, и у меня в голове сами собой возникают игривые картинки. Похоже, что все это написано у меня на лице, потому что Эрик спрашивает:
– О чем ты думаешь?
Я улыбаюсь…
– Давай, развратница, о чем ты думаешь?
Рассмеявшись над его словами, интересуюсь:
– А у тебя был когда-нибудь опыт с мужчинами?
У него поднимается одна бровь. Глядя на меня, он уверяет:
– Дорогая, я же тебе говорил, что мне не нравятся мужчины. Ты это прекрасно знаешь.
– Мне тоже не нравятся женщины, – поясняю я. – Но, признаюсь, для меня в некоторые моменты не имеет значения, кто со мной играет.
Айсмен улыбается и, вытираясь, отвечает:
– А для меня имеет значение, мужчина это или нет.
Мы смеемся.
– А если бы я захотела предложить тебя мужчине?
Эрик замирает, пронзает меня взглядом и отвечает:
– Я бы отказался.
– Почему? Это всего лишь игра. А ты мой.
– Джуд, я тебе сказал, что мне не нравятся мужчины.
Я качаю головой и улыбаюсь, но пока не готова закрыть эту тему.
– Тебя возбуждает картина, когда у меня между ног орудует язык другой женщины, не так ли?
– Да, малышка, очень.
– Ну, а мне хотелось бы увидеть, как у тебя между ног орудует другой мужчина.
Он изумленно на меня смотрит и спрашивает:
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Превосходно, сеньор Циммерман. – И видя, как он на меня смотрит, добавляю: – Меня не тянет к женщинам, но ради тебя, ради того, чтобы доставить тебе удовольствие, я попробовала, как это, когда со мной играет женщина, и соглашусь, что в этом может быть свой шарм. По правде говоря, мне хотелось бы, чтобы с тобой то же самое проделал мужчина. Чтобы он поиграл с тобой…
– Нет.
Я встаю и обнимаю его за пояс.
– Дорогой, вспомни: твое наслаждение – это мое наслаждение, и мы хозяева своих тел. Ты открыл мне ранее неизвестный мир. А сейчас я хочу, страстно желаю целовать тебя, пока мужчина будет тебя…
– Ладно, поговорим об этом в другой раз, – прерывает он меня.
Я становлюсь на цыпочки, целую его в губы и шепчу:
– Конечно, мы еще поговорим об этом. Можешь не сомневаться.
Эрик улыбается и качает головой. Затем обвязывает полотенце вокруг пояса и, поднимая меня на руки, признается:
– Знаешь что, смугляночка? Ты начинаешь меня пугать.
Позавтракав, Эрик уезжает в офис. Он пообещал, что вернется через пару часов. Но перед тем как уехать, он меня рассмешил, сказав, чтобы я больше не гуляла по снегу. Марта тоже уезжает. Затем звонит перепуганная Соня: узнав о случившемся, она интересуется, как я себя чувствую. Поболтав со мной несколько минут, она успокаивается.
Симона волнуется за меня. Мы смотрим наш любимый сериал, но она постоянно поглядывает на мое лицо. Я стараюсь дать ей понять, что со мной все в порядке. В этой серии гадкий Карлос Альфонсо Альконес де Сан-Хуан, не добившись от Эсмеральды Мендоса истинно глубоких чувств, забирает у нее ребенка. Он отдает его каким-то крестьянам, которые должны были увезти ребенка и сделать так, чтобы он исчез навсегда. Мы с Симоной в ужасе переглядываемся. Что же будет с маленьким Клаудито Мендоса? Какая досада!
Когда Флин возвращается из школы, я сижу в своей комнате на первом этаже. Устроившись на мягком коврике, я общаюсь в «Фейсбуке» с подружками одной группы – она называется «Поклонницы Максвелл». У каждой из нас есть какой-нибудь безумный пунктик касательно развлечения.
– Я могу зайти?
Это Флин. Я удивлена его вопросом. Обычно он никогда не спрашивает. Я киваю, и тогда мальчик входит, закрывая дверь. Подняв к нему лицо, замечаю, что за долю секунды он бледнеет. Он в ужасе. Он не ожидал, что у меня может быть такое разноцветное лицо.
– Ты нормально себя чувствуешь?
– Да.
– Но твое лицо…
Вспомнив, как оно выглядит, улыбаюсь и шепчу, стараясь отвлечь его внимание:
– Спокойно. Оно как палитра для красок, но я в порядке.
– Тебе больно?
– Нет.
Закрываю ноутбук, и мальчик спрашивает:
– Я могу с тобой поговорить?
Я тронута его словами и особенно проявленным ко мне интересом. Это большое достижение, и я отвечаю:
– Конечно. Иди сюда. Садись рядом со мной.
– На пол?
Я весело пожимаю плечами:
– Я уверена, что отсюда мы точно не упадем.
Мальчик улыбается. Улыбается! Я от радости готова хлопать в ладоши.
Он садится напротив меня, и мы смотрим друг на друга. В молчании проходит несколько минут, и мы просто сидим напротив друг друга. Я начинаю нервничать, но я намерена выдерживать взгляд его китайских глаз столько, сколько потребуется, как иногда я выдерживаю взгляд его дядюшки. Да уж, они та еще парочка! В конце концов мальчик произносит:
– Извини, мне очень жаль. – Его глаза наполняются слезами, и он бормочет: – Ты меня простишь?
Я потрясена. Сильный и самостоятельный Флин плачет! Не выношу, когда кто-то плачет. Я таю. Я больше не могу!
– Конечно, я тебя прощаю, ангел мой, но только если ты перестанешь плакать, договорились? – Он кивает, глотает слезы, тогда я, чтобы облегчить его вину, добавляю: – Я тоже виновата. Не нужно было мне лезть на стену и…
– Это моя вина. Я закрыл двери и не впускал тебя. Я сердился и я… я… поступил очень плохо. Теперь дядя Эрик отправит меня в интернат, о котором говорили Соня и Марта. Он давал мне последнее предупреждение, и я снова его подвел.
Я потрясена до глубины души той болью и страхом, которые вижу в его глазах. Нет уж, не поедет Флин ни в какой интернат, я этого не позволю. У меня щемит сердце от его неуверенности, и я отвечаю:
– Он не узнает об этом, если мы с тобой ему ничего не расскажем, договорились?
Флин не ожидал такого поворота и удивленно на меня смотрит:
– Ты разве не рассказала дяде о случившемся?
– Нет, ангелочек мой. Я просто сказала, что поскользнулась на снегу и упала.
Вдруг я вспоминаю слова отца. Я только что удивила Флина, и это его смягчило. Я улыбаюсь. Мальчик расслабляет напряженные плечи: с его души только что упал огромный груз.
– Спасибо, а я уже видел себя в интернате.
Его откровенность вызывает у меня улыбку.
– Флин, ты должен мне пообещать, что больше не будешь так себя вести. Никто не хочет отправлять тебя в интернат. Похоже, что ты сам делаешь все, чтобы туда попасть. Ты понимаешь это? – Он не отвечает, и я продолжаю: – Что тогда произошло в школе?
– Ничего.
– Э нет, юноша! Секретики закончились! Если ты хочешь, чтобы я тебе доверяла, ты должен доверять мне и рассказать, что за фигня произошла в школе и почему говорят, что это ты начал драку, хотя я в это не верю.
– Роберт с остальными ребятами начали меня обзывать. Как всегда, они называли меня китайским дерьмом, слабаком, трусом. Они насмехаются надо мной, потому что я не умею ничего делать из того, что они вытворяют на скейтборде, велосипеде или на роликах. Я, как обычно, пытался не обращать внимания, но, когда Джордж толкнул меня на землю и начал бить ногами, я схватил его скейт и ударил им его по голове. Я понимаю, что не должен был это делать, но…
– Эти нахалы такое говорят?
Флин кивает.
– Они правы. Я неуклюжий.
Я про себя недобрым словом поминаю Эрика. Это он со своими страхами довел до такой ситуации. Мальчик шепчет:
– Учителя мне не верят. В классе я белая ворона. А поскольку у меня нет друзей, которые защитили бы меня, всю вину сваливают на меня.
– Дядя тоже тебе не верит?
Флин пожимает плечами.
– Он ни о чем не знает. Считает, что я ввязываюсь в драки, потому что склонен к силовому решению конфликтов. Да я и не хочу, чтобы он узнал, что мальчишки смеются надо мной и называют меня трусом. Я не хочу его разочаровывать.
Мне больно это слышать. Неправильно, что Флин несет такую ношу, а Эрик не в курсе. Я должна с ним поговорить. Но, переключив свое внимание на мальчика, обхватываю ладонями его личико и тихо говорю:
– То, что ты ударил того парня скейтом по голове, не очень хорошо. Ты же это и сам понимаешь, правда? – Флин кивает, и я продолжаю, желая ему помочь: – Но я не допущу, чтобы кто-нибудь снова посмел тебя обидеть.
Вдруг его глаза озаряются. И я вспоминаю свою племянницу.
– Прикоснись своим большим пальцем к моему. Вот так, а теперь давай стукнемся ладонями. – Он повторяет мои движения и смеется. – Это условный дружеский сигнал между мной и моей племянницей. Теперь он станет и нашим, хочешь?
Он кивает, улыбается, и я готова подпрыгнуть от счастья. Перемирие. У нас с Флином перемирие! И когда мне кажется, что уже ничего лучшего быть не может, он говорит:
– Спасибо, что спала со мной вчера вечером.
Я пожимаю плечами, чтобы он не придавал этому большого значения, и отвечаю:
– Ну, что ты! Это тебе спасибо, что разрешил с тобой поспать.
Он улыбается и замечает:
– Ты не боишься грома. Я это знаю. Ты взрослая.
Я смеюсь. А он смышленый малый!
– Знаешь, Флин, когда я была маленькой, я тоже боялась грома и молний. Каждый раз, когда начиналась гроза, я первая запрыгивала к родителям в кровать. Но мама научила меня не бояться ненастной погоды.
– И как мама тебя этому научила?
Вспоминая маму, у меня на губах застывает улыбка, я вижу ее ласковый взгляд, ее нежную улыбку и заботливые руки.
– Она говорила мне, чтобы я закрывала глаза и думала о чем-нибудь хорошем. А потом однажды она купила мне щенка. Я назвала его Кальмаром. Он был моим первым домашним животным. Моим супердругом и домашним суперлюбимцем. Во время грозы Кальмар запрыгивал ко мне в кровать и в его компании я чувствовала себя смелой. И мне больше не нужно было бежать к родителям. Кальмар оберегал меня, а я оберегала его.
– И где сейчас Кальмар?
– Умер, когда мне было пятнадцать лет. Он вместе с моей мамой на небе.
Его удивляет мое откровение о матери. Я опускаю историю об усыплении Курро, иначе все выглядело бы очень жестоко.
– Да, Флин, моя мама, как и твоя, тоже умерла. Но знаешь, что? Даже оттуда мама и Кальмар дарят мне силы, и я ничего не боюсь. Уверена, что твоя мама делает то же самое и с тобой.
– Ты так думаешь?
– Ну конечно же.
– А я не помню свою маму.
Я тронута горечью в его голосе.
– Флин, это нормально. Ты был слишком маленьким, когда ее не стало.
– Мне очень хотелось бы ее знать.
Я ощущаю его боль, но, не желая углубляться в эту тему, тихо произношу:
– Думаю, что ты мог бы узнать о ней от тех людей, которые ее любили, например через свою бабушку Соню, тетю Марту и дядю Эрика. Если ты поговоришь с ними, то они многое расскажут тебе о маме.
– С Соней?
– Да.
– Она всегда очень занята, – возражает мальчик.
– Это вполне логично, Флин. Если ты не позволяешь Соне заботиться о тебе и баловать тебя, ей только и остается, что заниматься своими делами. Люди не могут сидеть и ждать, пока другие люди начнут их любить. Они вынуждены продолжать свою жизнь, хотя их сердце тоскует по тебе каждый день. Кстати, почему ты называешь ее по имени, а не бабушкой?
Мальчик пожимает плечами и на мгновение задумывается:
– Не знаю. Возможно, потому, что ее зовут Соня.
– А тебе не хотелось бы ее назвать бабушкой? Уверена, что она будет растрогана, если ты ее так назовешь. Позвони ей как-нибудь по телефону и пойди с ней пообедать или поужинать. Попроси ее рассказать о маме, и я уверена, что ты увидишь, как сильно ты важен и для нее, и для тети Марты.
Мальчик кивает. Пауза. Потом вдруг говорит:
– Это я тогда взболтал кока-колу, чтобы она взорвалась тебе в лицо.
Я смеюсь, вспомнив эту картину. Вот это был взрыв! Но, не желая быть злопамятной, заверяю его:
– Я догадалась.
– Ты догадалась?
– Да.
– И почему ты ничего не рассказала дяде Эрику?
– Потому что я не ябеда. – И видя, как он на меня смотрит, ерошу его черные волосы и добавляю: – Флин, это уже не важно. А важно то, что с этого момента мы стараемся поладить и подружиться, хорошая идея?
Он утвердительно кивает, прикладывает свой большой палец к моему, и мы повторяем свое приветствие. Я расплываюсь в улыбке.
Он с любопытством окидывает взглядом комнату, и я замечаю, что его глаза несколько раз на чем-то задерживаются. Я незаметно смотрю влево и понимаю, что это скейтборд и мои ролики. Я, не раздумывая, спрашиваю:
– Тебе хотелось бы научиться кататься на скейте или на роликах? – Флин не отвечает, и тогда я говорю шепотом: – Это будет тайна, секрет только для нас двоих. Твоему дяде пока что не обязательно об этом знать. Хотя рано или поздно, когда станет ясно, что он вот-вот нас за это убьет, мы ему об этом расскажем, ладно? Хочешь, я тебя научу?
Он меняется в лице и живо кивает. Я так и знала!
Я знала, что Флину хочется научиться чему-то новому. Я быстро встаю, он следует моему примеру. Я подхожу к скейту и опускаю его на пол. Становлюсь на него и показываю, как им управлять.