На распутье Дмитриев Павел

Через пару часов черновик записки был готов. Две страницы с кратким перечислением неудач и ошибок. Аккуратное, иносказательное обвинение ЦК в плохом контроле над ситуацией и увлечении промежуточными результатами в ущерб основной цели. Дописав, Шелепин даже довольно хмыкнул под нос: «То же мне, нашлись любители „жучков“ запускать»[161]. Третья страница была озаглавлена как «Проект решения Президиума» и содержала основные предложения по реорганизации.

Что еще есть? Эскиз «Space shuttle» с многоразовым космическим челноком? Прекрасно, вот его и приложим к записке по линии КГБ[162]. Володя без проблем оформит, как надо. Попаданец даже компоновку примерную помнил, ну, пара твердотопливных ускорителей, а далее все на своих двигателях, с питанием от здоровенной бочки с водородом и кислородом. И что-то еще было про керамические плитки жаропрочной облицовки. Пусть наши конструкторы чепухой не занимаются, сразу прикидывают, как переплюнуть NASA и не разорить страну.

Александр Николаевич отодвинул рукопись и с удовольствием откинулся в кресле. Подшлифовать формулировки, обсудить с Косыгиным и Устиновым слабые места, затем можно идти в бой — на заседание Президиума. Шелепин пробежал текст еще раз. Нет, против таких аргументов не пойдут. Не дураки же, понимают, что период легких побед и славы заканчивается, пора назначать крайнего для ответа за неудачи. Так что, кроме Лени в том, чтобы потопить предложение, никто не заинтересован. А он сам едва ли решится, эдак сплетни про гибель Королева обратятся в железобетонную версию. Ведь именно Сергей Павлович идеально подходил на роль начальника УКИ, а какие у нас были договоренности, пусть сплетникам фантазия подсказывает.

В дверь робко постучали.

— Входите…

— Александр Николаевич, может, пообедаете? — Через порог протиснулась Настя. — Семен Семенович приготовил чудесный томатный суп! И таких нежных цыплят пожарил, с чесночком, с перчиком!

— Наверное… — Рот мгновенно наполнился слюной, желудок потребовал еды. — Иду, через пару минут переоденусь и спущусь. Впрочем, — Шелепин оглядел себя: трикотажные штаны, толстый шелковый халат, шлепанцы, — так сойдет. Пойдем!

Поздний обед прошел чуть скучновато, жена и дети остались дома, девочки из обслуги стеснялись подходить после новогоднего разгона, учиненного Верой Борисовной. Даже повар, зная, что Александр Николаевич работает, постарался не показываться на глаза. Впрочем, бутылочка московского пивзавода с золотистой бочкой и размашистой красной надписью «Легкое» поверх черного фона этикетки легко примирила секретаря ЦК с действительностью. Шелепин вспомнил, как еще до войны, на каком-то очередном слете ВЛКСМ, пил в буфете пиво именно с такой наклейкой с комсоргом завода-производителя. Столько лет, но память прекрасно сохранила подробности «ледяной» технологии, благодаря которой при четырнадцати «оборотах» получалось только два процента алкоголя. Уже давно не было в живых этого пухловатого здоровяка, погиб в сорок втором под Ржевом. Но его мягкий, чуть картавый голос все еще звучал в ушах. И напиток ничуть не стал хуже…

«Хватит, — одернул себя Шелепин, — расчувствовался, как баба. Пока есть время, нужно подготовить добивающую часть записки, которой можно будет дать ход позже».

Неважно, успеют или нет американцы вколотить свой флаг в Луну, это мы переживем. Но полноценно освоить спутник Земли сможет только тот, у кого будет много качественных роботов. Людям там нечего делать. Мало кто понимает это сейчас, до большинства сей непреложный факт дойдет лет через двадцать. Слишком слаб человек для радиоактивной пустоты космоса, слишком дорого стоят кислород и пища за орбитой Земли. Поэтому кто будет первым в микроэлектронике, тот и станет реальным победителем в этой космической одиссее. Будут в СССР микропроцессоры, как у попаданца — мы американцев еще на Марсе и спутниках Юпитера поставим… в позу пьющего оленя![163]

Но сейчас в этом секторе был завал, все средства и кадры бросили на железки. Шокин против Афанасьева[164] не играет, последнему достается самое лучшее. В то же время, если не обманывают КГБ и ГРУ, США уже разработали компьютер для управления космическим кораблем. Он получился легким, чуть более тридцати килограммов, и быстрым[165]. У нас даже близко ничего похожего не имелось, а ведь без бортовой ЭВМ высадка на Луну не осуществима точно так же, как без мощного носителя. Куда, спрашивается, смотрит Президиум ЦК? Почему все еще не открыта полноценная программа снабжения для шокинского МЭПа?

По военным ракетам. Через десять лет следовало ожидать спутники-шпионы, передающие фотографии с разрешением менее метра в реальном масштабе времени[166]. Это вам не сотни возвращаемых аппаратов на орбиту запускать, как сейчас. Десяток подобных установок — и на Земле ничего не спрячешь. К тому же точность ракет непрерывно повышается, скоро станет возможно вывести из строя шахту в ходе первого удара даже неядерной боеголовкой. Или новым типом оружия, например, лазерным, действуя с орбиты. Правда, попаданец говорил, что это и для две тысячи десятого года малореально, но не писать же, что СССР может ослабеть настолько, что окажется уязвимым для обычных крылатых ракет, как их «Tomahawk».

Простая децентрализация не спасет. Поэтому надо к тысяча девятьсот восемьдесят пятому году все вновь выпущенные носители ядерных зарядов перевести на автомобильный и железнодорожный транспорт плюс подводные лодки. И желательно постепенно делать их твердотопливными, как в США. Все равно рано или поздно к этому придем. Если легко пройдет образование УКИ, можно объявить это второй задачей. У Игоря Садовского в ОКБ-1 уже есть твердотопливная РТ-2. Слабенькая, конечно, сильно уступает американскому «Минитмену». Но это от недостаточного финансирования. Тем более что Мишин[167] в порох не верит и даже при Королеве зажимал проект где можно и где нельзя.

Но это все уже интересно только как затравка, крючок, на который Устинов будет «подвешивать» будущего руководителя УКИ. Нельзя допустить его сближения с Леонидом Ильичом. А в таком деле нет ничего лучшего, чем грамотная постановка разумной и полезной задачи.

Сражения на заседании Президиума не состоялось. Записка с приложениями от КГБ, Устинова, Сербина, просьбами Гагарина и Комарова, заключением Шокина, экономическим обоснованием Косыгина и прочими документами больше напоминала все сметающий на своем пути бульдозер. Дискуссия не продолжалась и десяти минут. Леонид Ильич не сказал ни слова, только кивнул в ходе голосования.

Двадцать пятого февраля тысяча девятьсот шестьдесят шестого года в «Правде» была опубликована статья «Космос не спорт». Больше всего оказались недовольны в США, они разгонялись в очень узком диапазоне политического маневра ради всего одного достижения. Журналисты веселились, не обошлось без насмешливых статей типа «Soviet Union fizzled»[168] и карикатур. Но в NASA обеспокоились не на шутку. Противник не просто отказался подходить к штанге, наоборот, он неожиданно попросил навесить на снаряд еще пару «блинов», отмахнувшись от меньшего веса как от досадной мелочи.

На этом фоне Семичастный и Шелепин опять не удержались от провокации. Петра Воронова еще раз обстоятельно допросили по вопросу использования Луны в будущем, хотя в его записках однозначно утверждалось, что реальные проекты освоения спутника Земли будут остутствовать как минимум до две тысячи тридцатого — две тысячи пятидесятого годов. Однако в беседе выяснилось, что в фантастических фильмах и компьютерных играх активно муссировались темы использования гелия-3 в термоядерных реакциях и выплавки металлов при помощи солнечных электростанций.

Аккуратно обработанная с участием физиков дезинформация по планам промышленной добычи гелия-3 на Луне была слита комитетчиками своим северо-американским коллегам. Арифметика прожекта строилась просто: ученые СССР якобы выдали прогноз, по которому содержание гелия-3 в реголите составляет около одной десятой грамма на тонну. Это превышало реальные данные раз в десять, но пока с Луны не доставили образцы, говорить о таких вещах можно было только приблизительно![169]

В ходе гелий-дейтериевой реакции синтеза из грамма гелия-3 освобождается энергия, эквивалентная энергии, содержащейся в пятнадцати тысячах тонн нефти (пять эшелонов цистерн). Причем сама реакция, на первый взгляд, имела существенные преимущества перед уже используемой в «токамаках» дейтериево-тритиевой, так как исходные вещества и продукты реакции были нерадиоактивными.

Тут, конечно, имелись свои технические сложности. Но… существующую программу исследований термоядерных реакций начали не то чтобы сворачивать, просто стали снабжать ресурсами по остаточному принципу. Курировавший направление Лев Арцимович ходил сам не свой, но на все вопросы только отмалчивался. Прошел слушок, что в каком-то особо засекреченном НИИ добились выдающихся успехов, на фоне которых все прочие работы оказались тупиковым направлением.

Переполох в ЦРУ и NASA получился знатный. Сохранить секретность там, как всегда, не смогли, и отголоски ученых споров выплеснулись на страницы газет. Разобраться подробно в сути происходящего обывателю было сложно, но уже через пару недель даже «реднеки»[170] поняли, что «Советы в космосе опять обхитрили нашего Light-Bulb Lyndon»[171].

Нельзя сказать, что NASA игнорировало вариант постоянного лунного поселения. Считали, проектировали, еще раз проверяли и искали лазейки в законах природы. По всему выходило, что теоретически создать «колонию» из трех — пяти человек на спутнике Земли возможно, но обойдется это неимоверно дорого, а никакой финансовой отдачи не предвидится. Гелий-3 менял многое. Ученые оставались осторожными в прогнозах, но политики начинали паниковать и требовали новых исследований[172].

Не просто развивались события и на противоположной стороне земного шара. Генерал-лейтенант Каманин, назначенный начальником Управления космических исследований, развил бешеную деятельность, и уже семнадцатого марта выступил с докладом на Президиуме ЦК. Да так, что взгляды присутствующих поневоле обращались на Александра Николаевича.

Никто, даже сам Шелепин, не ожидал, что реальная ситуация настолько плоха. Нет, позволить себе прямой обман или саботаж партийно-государственные руководители не могли. Поставленная задача, безусловно, была выполнима… В теории, при идеальной, стопроцентной реализации планов и отсутствии крупных аварий. Но верить в это после мягкой посадки на Луну с восьмой попытки? Таких оптимистов в ЦК не наблюдалось, напротив, все присутствующие были практиками и прекрасно знали реалии отечественной промышленности.

Каманин не пожалел черной краски, чтобы изгваздать мишинского монстра Н-1, тут не обошлось без личной антипатии. Впрочем, досталось и фторводородному чуду Челомея. Янгеля генерал-лейтенант на гражданский проект отдавать отказался, тем более что никто на этом особо не настаивал. Выбирать оказалось нечего, пилотируемая лунная программа СССР была в лучшем случае связана с запредельным риском для космонавтов. Причем настолько запредельным, что рассматривать всерьез согласие самих космонавтов на самоубийственный полет никто не стал.

При этом большая часть аргументов была понятна даже на уровне средней школы[173]. Челомей, которого вытащили из «предбанника» зала заседаний Президиума, пошел красными пятнами. Смертельно бледный Мишин смотрел в сторону, как нашкодивший студент[174].

В маленьких квадратиках-записках, мелькавших в руках членов Президиума во время докладов Каманина и начальников разнообразных КБ, не стесняясь материли конструкторов и осторожно хвалили Шелепина. Его способность предвидеть внушала уважение, всем было понятно, из какого неудобного положения Александр Николаевич вытащил страну. Брежнев насупленно молчал на председательском месте. Никто не заострял внимания на его личном «вкладе» в случившееся, но Леонид Ильич не сомневался: стоит начать возражать всерьез, и за Шелепиным не заржавеет.

Ближе к ночи было принято секретное постановление Президиума ЦК КПСС:

1. Проекты Н-1, УР-700 свернуть полностью.

2. Товарища Мишина от должности начальника ОКБ-1 освободить, назначить начальником и главным конструктором Куйбышевского филиала ОКБ-1, он же серийный завод № 1[175].

3. Ускорить разработку и запуск автоматической межпланетной станции, способной доставить на Землю образцы лунного грунта.

4. До конца 1966 года разработать и принять программу, имеющую целью строительство на Луне постоянной обитаемой базы к 1985 году.

— Это куда серьезнее, чем у нас в тридцать седьмом, — Косыгин закончил читать очередную сводку событий в Китае, которую с осени прошлого года готовили по его просьбе сотрудники МИДа.

— Что-то еще запросить? — Референт дожидался, когда Алексей Николаевич закончит просматривать короткий, на пол-листа, текст.

— Да, пожалуй. Интересна реакция США на эти события. Индии тоже. Да и вообще всего мира. Пусть подготовят аналитику.

Несмотря на предупреждения попаданца, Косыгин до последнего не верил, что Китай войдет в такой немыслимый штопор. Чжоу Эньлай и Ден Сяопин производили впечатление очень грамотных и сильных политиков. Они занимали первые посты в Политбюро, за ними было подавляющее большинство членов ЦК КПК. И вот их лиц уже нет на плакатах… Живы ли? Кто знает, сведения из Поднебесной приходили очень скудные и противоречивые.

Премьер вытащил из ящика стола специальную «китайскую» папку и аккуратно подшил в нее последние сведения. Прямо как сводки с фронтов, не иначе. В Пекине Мао Цзэдун захватил власть поразительно быстро и, можно даже сказать, легко. Авторитет и харизма Великого Кормчего сделали свое дело. Но не во всех провинциях Китая перемены восприняли с одобрением. Скорее, наоборот, местное партийное руководство всеми силами пыталось не допустить бесчинств сорвавшихся с цепи Председателя хунвейбинов и цзаофаней.

Особенно наглядно это было видно на примере Шанхая. Там только под Новый год началась «атака на прессу». Свои же сотрудники-маоисты вытолкали взашей рабочих, печатавших газету «Вэньхуй бао», из цехов. После чего полностью разгромили редакцию, обвинив ее в проведении «реакционной буржуазной линии секретарей Шанхайского горкома партии Чэнь Писяня и Цао Дицю». Многих избили, а главного редактора юные погромщики попросту затоптали на мостовой.

Другие газеты не отстали от центральной, и уже третьего января приступили к публикации материалов, посвященных культурной революции. Прошедшие захваты провозглашались подвигом, точнее, «революцией и бунтом», а «бунт, — как говорил Мао Цзэдун, — дело правое».

Обрадованные бурным развитием давно подготавливаемых событий, четвертого января в родной город «на усиление» прибыли революционные писатели Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюань[176]. Уже на следующий день они организовали миллионный митинг, транслировавшийся по местному телевидению. В его ходе они призвали «полностью разгромить» горком партии и «вести борьбу» с его секретарями. Сотни кадровых работников Шанхайского горкома, Бюро ЦК КПК по Восточному Китаю и различных отделов городского правительства были подвергнуты критике.

Армия поддержала бунтарей-цзаофаней, и пятого января вооруженные солдаты заняли здания банков и других важных учреждений Шанхая. Прошедший захват поддержал Мао Цзэдун. Он назвал его законной акцией и заявил, что «это свержение одного класса другим, это великая революция». «Если поднимутся революционные силы в Шанхае, то будут хорошие перспективы для всей страны. Шанхай не может не оказывать влияния на весь Восточный Китай, на все провинции и города страны»[177].

Воодушевленные таким поворотом дела, шанхайские цзаофани при поддержке армии ринулись на штурм горкома КПК, который защищали рабочие отряды самообороны. К их удивлению, забаррикадировавшиеся сторонники Чэнь Писяня и Цао Дицю оказали упорное сопротивление, осада затянулась и переросла в настоящий позиционный бой[178]. Однако мэрия Шанхая была захвачена без боя, сам мэр убит, его помощников толпа водила по улицам в бумажных колпаках и нещадно избивала. Сотрудников толпа разогнала по домам.

Реальная неспособность революционных сил подавить даже самое слабое сопротивление расстроила Великого Кормчего. Он начал понимать, что армия не согласна быть слепым инструментом в руках министра обороны КНР Линь Бяо и часто выражает лишь видимость согласия с новым курсом коммунистической партии. Военный совет ЦК КПК немедленно издал приказ о реорганизации Всеармейской группы по делам культурной революции и подчинил ее непосредственно ЦК КПК. Руководителем назначили маршала Сюй Сянцянь, советником Цзян Цин (жену Мао Цзэдуна). В качестве заместителей были введены новые, проверенные кадры, а также жена Линь Бяо — Е Цюнь.

Не осталась в стороне и дочь Мао Цзэдуна, Ли На. Тринадцатого января она вывесила в редакции главной армейской газеты дацзыбао «Куда идет „Цзефанцзюнь бао“?» с резкими нападками на газету. Это послужило знаком для массовых репрессий, прокатившихся по армии.

Руководитель Группы по делам культурной революции член Политбюро КПК Чэнь Бода обвинил Национально-освободительную армию Китая в обуржуазивании. Были смещены со своих постов четыре заместителя начальника Генштаба, арестованы два десятка генералов, сотни офицеров отстранены от должностей, многие арестованы или изгнаны в деревни. В остальных армейских структурах происходило нечто подобное — в целом репрессии коснулись трех четвертей командиров НОАК, многих сослали или попросту убили[179].

Тем временем двенадцатого января в Шанхае на помощь сражавшимся сторонникам секретаря горкома Чэнь Писяня пришли части Тао Юна, заместителя командующего ВМС НОАК, командующего флотом Восточного моря, заместителя командующего Нанкинским военным округом.

После небольших столкновений ожесточение и озлобление быстро достигли критического уровня. Скоро между подразделениями некогда единых армии и флота начались кровопролитные бои с применением пулеметов и артиллерии. Яо Вэньюаня убили еще при безуспешном штурме горкома, Чжан Чуньцяо тяжело ранили во время обороны редакции газеты. Через пару недель деморализованные армейские части и цзаофани были выбиты из Шанхая[180].

Сразу после торжественного восстановления власти горкома КПК Шанхая первый секретарь Чэнь Писянь призвал в печати и по телевидению всех коммунистов Китая сплотиться в борьбе с «бандой впавшего в старческий маразм Мао Цзэдуна, совместно с женой узурпировавшего власть и начавшего истреблять верных народу руководителей партии». Тао Юн был назначен главнокомандующим НОАК, его офицеры поспешно формировали «верную народу армию и флот»[181].

В феврале восстания полыхали по всему Китаю. На юго-восточном побережье, в промышленно развитых Фучжоу, Ханчжоу, Гуанчжоу, армия и партийные руководители все же не поддались на призыв Шанхая, и вокруг второго по величине промышленного центра КНР постепенно стягивалось кольцо блокады. Однако местная администрация сумела победить в Урумчи, блокировав при этом стратегические горные дороги. На севере и в Харбине шли локальные, но ожесточенные бои, в которых сторонникам Председателя КПК приходилось очень нелегко. Что творилось во Внутренней Монголии и Тибете, толком не знал никто.

Над бывшей Поднебесной империей раскручивался ураган первой коммунистической войны. Страны-соседи да и весь цивилизованный мир пребывали в растерянности. Индия привела в повышенную боевую готовность военные силы приграничных дистриктов и спорных территорий, в горы Тибета поспешно перебрасывали технику. Республика Китай в лице Чан Кайши безуспешно пыталась наладить сотрудничество с мятежными секретарями. Остальные выжидали.

Глава 8

Страсти по матрасу и автопром

После Нового года жизнь как-то сама собой вошла в привычную колею. Неприятно царапнула только смерть Королева, про которую «Правда» писала шестнадцатого января. Неужели Шелепин ничего не предпринял для его спасения? Никогда не питал иллюзий на тему политики, но чтобы в СССР все было настолько грязно? С другой стороны, достоверных деталей о болезни Сергея Павловича я не помнил, может быть, действительно у него со здоровьем возникли такие проблемы, что лучшие врачи не смогли спасти.

Съездил с Катей на гражданскую панихиду в Колонный зал. Народу тьма, шли змеей с улицы. Почетный караул, цветы, речи… Ничего не скажешь, по части торжественных прощальных обрядов КПСС обошла православие с большим отрывом.

В МЭПе после пары наводящих вопросов выслушал несколько носившихся по коридорам слухов. Говорили, что Королева «зарезали» в больнице, не помогло даже то, что Шелепин лично предупреждал главного медика Советского Союза Петровского отнестись особенно ответственно к предстоящей операции. У меня реально отлегло от сердца — выходит, мой куратор не живодер-политик, для которого нет ничего святого. Хоть что-то сделал для спасения главного конструктора.

С бытом и работой все обстояло более-менее нормально, человек такая скотина — ко всему привыкает. Тем более что условия оказались вполне сравнимы с Россией две тысячи десятого года. Конечно, выбор вещей был несопоставимо беднее, да в еде особых разносолов не имелось, несмотря на спецснабжение. До кухни шелепинской дачи, как до Луны на советской ракете. Но продукты в подавляющей массе выпускались покачественнее, вернее, их еще научно портить не научились. Только фрукты-овощи героически гноили на базах.

Если подумать, то становится понятно: человеку не так важны ценности сами по себе, как их количество по сравнению с соседями. Иначе говоря, социальный статус. В этом плане для меня ничего особо не изменилось, говоря научно, в СССР я остался все тем же «верхним средним классом» (хотя мелочи, конечно, напрягали здорово). А для Кати так вообще получился заметный рывок — она приехала из деревни и пребывала в легкой мещанской эйфории, что сказывалось на моем эго и многих сторонах жизни самым положительным образом.

Правда, при этом сильно изменился масштаб задач. Прогрессорское НИИ и работа на первое лицо страны — совсем не маленькая и рядовая интеграторская «живопырка». Пусть в деньгах, по сопоставимой шкале, но заработок упал раз в десять. Зато перспективы открывались поистине фантастические. В конце концов, я же инженер по образованию и, наверное, по призванию. Нужно созидать, творить, а не собирать бумажки с портретом Ленина.

Так что, поводов для печали оказалось немного, разве что сильно не хватало мощного потока информации из Интернета да отдыха в Пхукете. Ну или Шарм-эль-Шейхе, на худой случай. Хотя сейчас там далеко не пятизвездочный рай. Если ехать на пляж, так уж лучше на танке. Болгария… Говорят, туда в теории можно было попасть, только зачем? То же самое мутноватое и холодноватое море, что в Крыму. И сервис… Небось в палатке комфортнее, чем в нынешних социалистических профилакториях. Слово-то какое придумали, не знаешь, так подумаешь, что там или работают, или, наоборот, с умершими встречаются. Вместо колумбария.

Вот Ницца и всякие Баден-Бадены должны были быть очень ничего. Или Баден-Баден — это еще на полсотни лет назад? Да все равно, не тот сейчас отдых за границей. Для аборигенов сойдет, а по мне, так уж лучше с палаткой — не сервис получить, так хоть экзотики хапнуть.

С одеждой плохо, даже в Москве купить что-то удобное и симпатичное сложно, но это скорее Катины заморочки. Про «сотую секцию» ГУМа она уже пару раз намекала, с закатыванием глаз по рецептам шрековского кота[182]. Можно, конечно, попробовать выжать пропуск на отоварку после очередной промышленной победы. Очень по-коммунистически получится, в духе времени. Однако, на мой взгляд, глупо и мелко, как подачку просить. Тем более что в последнее время, кроме делового костюма, мне ничего носить не приходилось.

Но это мелочи, а реальной проблемой стал матрас — самый обычный полосатый обитатель спальной. И кто только придумал это позорное угребище социалистического быта? Совсем новый, но спать на нем из-за непредсказуемых бугров и ям можно было только с большим риском для нервов. Что до более романтических забав, так явно какой-то неразумный фантаст придумал, что «этим» в СССР занимались под одеялами на кровати. Кровать же дьявольски скрипит, проминается в самых неподходящих местах, да еще ломает ритм своим собственным резонансом. В результате выходит сплошное извращение вместо процесса.

Граждане, уважайте матрасы![183] И не будет в России никаких проблем с демографией. Как пролетариат перешел от деревянной лавки в углу избы, накрытой стеганым одеялом, к полосатым друзьям, так сразу наметилась яма в графике роста населения. Хотя была еще промежуточная стадия — панцирная кровать. Но ее проскочили быстро, по инерции, можно сказать, не заметив на фоне индустриализации, войны и восстановления народного хозяйства.

Надо сказать, до последнего времени меня матрасные проблемы особо не волновали. От лишних социалистических комплексов Катю удалось избавить без особого труда, еще и пострадать от ее фантазий успел. Но на «четвертом месяце» опыт порнофильмов двадцать первого века как-то перестал помогать в личной жизни. Так что пришлось выкроить время и заняться спальным местом вплотную.

Для начала матрас пришлось «раздеть». Под не слишком толстым слоем пестрого ватина сразу начинались обычные металлические пружины. Ожидал, что конструкция будет хоть немного похожа на рекламные проспекты будущего, там, где блок независимых пружин в индивидуальных мешочках, триста сорок штук на квадратный метр, прокладка из гипоаллергенного джута, слой латекса, изолированный объемным ватином, финишное покрытие из струтофайбера… Ничуть не бывало. Хотя пружины поставили по-настоящему независимые, этого не отнимешь. Снизу криво-косо прибили гвоздями к деревянной раме, сверху небрежно связали шпагатом. После развязывания ряда выяснилось, что все изделия из витой стальной проволоки имеют разную высоту и жесткость. Да еще их реально мало.

Пришлось убить рабочий день на поиск второго матраса, раз безвестный идиот-рационализатор сэкономил на удельной плотности упругих элементов в оригинальной конструкции. Еще и премию наверняка получил, скотина. Почему не в выходной? Так в М-граде, хоть это и недалеко от столицы, матрасов не видели со времен НЭПа. Ехать на подмосковной электричке — удовольствие чрезвычайно сомнительное, уж не знаю, как в две тысячи десятом, но в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году мне хватило одного путешествия. А иначе никак не получалось, у Рудольфа Петровича по воскресеньям законный отдых, да и рапорты он пишет, а такси… Дороговато выходило, даже для директорской зарплаты.

Так что пришлось изображать бурную служебную деятельность, и уже четвертый магазин не обманул ожиданий нужным типоразмером мебели. Только вот оказалось, что матрас «непопулярного» цвета, розовый с голубыми цветочками, но для меня это было совершенно безразлично. Осталась мелочь, а именно, перевоз этого чуда из магазина домой. Все культурно, даже имелось специальное окошко «доставка» неподалеку от кассы. Дефолт-сити, не деревня какая!

— Здравствуйте, доставку оформите? — слегка постучал по стеклу, привлекая внимание чем-то недовольной тетки.

— Да! Что везти?

— Матрас, во-о-он тот, — показал рукой себе за спину, розовые бока были видны даже из противоположного угла.

— Оплачивайте!

— Сколько? — полез в карман.

— В кассу, и с квитанцией сюда.

— А, понятно. — Хорошо, очереди посреди рабочего дня отсутствовали, так что можно было малость и побегать.

У продавца получил специальную бумажку с кучкой типографски размеченных полей: что, куда, зачем, какой этаж. Ручки, чтобы заполнить бланк, не дали, хорошо, в кармане имелась своя. С трудом вписал данные, уж больно бумага оказалась неприятной по фактуре. С лицевой стороны коричневая и гладкая, с изнанки «недоделанная», белесая и пористая, как губка. Чуть задержал перо — получи чернильное пятно. Испортил два бланка, но все же справился, оплатил покупку в кассе, получил чек. Опять постучался в доставку.

— Вот, — протянул свою рукопись в узкую щель и растянул лицо в дружелюбную гримасу.

Тетка машинально вытащила здоровенную учетную книгу, начала вписывать в нее мои данные. Где-то посередине ее обиженные губы разъехались в мерзкой улыбке.

— В Подмосковье не доставляем!

— Почему? Тут ближе, чем на другой конец города, все оплачу.

— Не положено! — на лице прямо написано было: «Вот тебе, понаехавшая сволочь».

— Да как не положено?! У вас должны быть расценки транспортных ком… организаций для междугородних перевозок.

— Нет! Мы продаем товары только для жителей Москвы!

М-да. Тут коробкой конфет точно не обойтись. Тем более что насчет межгорода не врет. Уж больно уверенно держится. Что же делать-то?..

— По хранению договаривайтесь с кладовщиком. — Это тетка решила меня добить. — Или вывозите до девятнадцати ноль-ноль.

— Тварь!.. — Губы сами свернулись в трубочку, и, хотя вслух я так ничего и не сказал, тетка вполне меня поняла. Впрочем, похоже, что ей это было приятнее похвалы.

Легко ли поймать частника на грузовике в Москве тысяча девятьсот шестьдесят шестого года? Не смешно, первый же водитель покрутил пальцем у виска и послал меня в некое отдаленное «трансагентство» с прозрачным намеком: «Там договоритесь…». То-то Катя, когда закупала мебель, месяц убила, как с куста… Но моя нервная система таких социалистических закидонов не выдержит.

Отпустил Рудольфа Петровича, чтобы не мешался. Затем мы вдвоем с Анатолием, как два пионера-ленинца, оттащили матрас из магазина во дворы, к местной помойке. Там, по методу товарища Федора Вострикова[184], взрезали карманным ножом веселенькую обивку и выпотрошили покупку посредством пинков тяжелыми зимними ботинками. Штатный пистолет Толик решил не применять.

Особо ценные пружины и ватин завернули в остатки мерзкоцветной тряпки, придав им вид не слишком большого узла, с которым благополучно убыли домой на таксомоторе, сэкономив верную пятерку на транспортных расходах. Вот интересно, что бы делали милиционеры, если бы проверили документы у двух безобразничающих матрасных фетишистов? Впрочем, пронесло, немногочисленные по зимнему времени прохожие-свидетели отнеслись к происходящему с полнейшим равнодушием.

На второй стадии все оказалось проще. Все пружины при помощи захваченной из НИИ половинки кирпича были откалиброваны в четыре класса упругости и затянуты в аккуратные пакеты, пошитые из купленной по случаю плащевки ядовито-желтого цвета. Пришлось освоить шайтан-машинку «Подольск» с ножным качающимся приводом. Черный, расписанный под хохлому агрегат шестьдесят первого года выпуска со странной надписью «made in USSR» шил удивительно пристойно. Я даже перестал расстраиваться, что мне подсунули устаревший неликвид, и жалеть о паре машин дефицитного штукатурного раствора, которые пришлось продать местному магазину в обмен на право внеочередного приобретения нужного в хозяйстве девайса.

В завершение пришлось заняться столярными работами. Добавил в раму матраса деревянных реек, плотно установил пружины рядами, в середину самые жесткие, по краям помягче. Приклеивал все на столярный клей, запаривание мелких коричневых зернышек на водяной бане из кастрюльки и консервной банки стало отдельным квестом. Дальше пошли сшитая в пластину кошма, три слоя ватина и возвращенный на свое законное место розово-полосатый верх.

Скрипеть матрас прекратил. Странные вылезающие бугры исчезли без следа. Надо бы радоваться, но гадостная улыбочка тетки из мебельного все еще стояла перед глазами. Уже в конце девяностых такая и месяца не проработала бы, вылетела бы, как пробка, на улицу после второй-третьей жалобы покупателя. Сколько еще подобных бытовых мелочей придется увидеть? Скорее бы уж Шелепин устроил в СССР перестройку, или как это славное мероприятие по тотальному переходу на частную собственность будет называться в данной истории?

На мой день рождения, седьмого февраля, «поехала» реплика RAVчика. Всего-то полгода прошло с начала работ, а сколько крови и нервов выпил этот автомобиль, но, надеюсь, результат оправдает надежды. Привод пока был от пары мэнээсов, и с комфортом дела обстояли так себе, но все равно, маленькая победа. Если серьезно, то в «несекретном» боксе НИИ «Интел» хранились всего лишь кусок днища, скопированный с «тойоты», примитивная опорная рама, сваренная из профиля, имитирующая несущий кузов (иначе все «сложится»), и подвеска.

Способ запуска автомобиля в серию стал более-менее понятен. По легенде, гениальные инженеры-самоучки в ближайшем будущем создадут из гаражного металлолома новый тип автомобиля. Его покажут специалистам, те сделают «О-о-о!», вопрос поднимут до Президиума ЦК. Партия решит вместо покупки полного производства модели FIAT организовать выпуск своего автомобиля. Завод при этом покупать все равно придется, возможно, не один. Также не обойдется без привлечения зарубежных инженеров. И золота на это уйдет не меньше, чем в моей истории, скорее заметно больше.

Но в результате СССР получит не посредственную малолитражку разработки начала шестидесятых годов, а очень перспективную базовую модель середины восьмидесятых, на основе которой можно будет еще лет двадцать делать всю гамму нужных народному хозяйству автомобилей, от представительских «седанов» до грузовичков. Если, конечно, удастся воспроизвести «один в один» хотя бы семьдесят — восемьдесят процентов свалившегося из будущего артефакта и добиться качества хотя бы не хуже китайской «Chery Tiggo»[185].

Еще до начала разработки плана было очевидно, что реально собрать копию RAVчика из металлолома «силами энтузиастов» нечего и пытаться, потребуется полномасштабное привлечение автомобильных КБ и опытных производств. Однако НИИ «Интел» числился за Министерством электронной промышленности. В то время как автомобилестроение, по идее, должно было идти по Министерству автомобильной промышленности. Столкнувшись ранее с местными традициями, я был уверен, что там не будут ничего разрабатывать для МЭПовского НИИ. Разве что изобразят подобие деятельности, если случится чудо и министры СССР смогут друг с другом договориться.

Изложил на бумаге, отослал предложение об организации еще одного, параллельного НИИ (иного варианта мне в голову не пришло), но Шелепин быстро вправил мозги. Оказалось, мои метания — полная глупость и непонимание реалий Советского Союза. Каждое министерство в полной мере строило замкнутый производственный цикл. Кооперация стремилась к нулю. Никого не удивило бы, если бы полуоси и суппорта стали точить электронщики, а микросхемы для панелей приборов развели и распаяли автомобилестроители. Более того, Минавтопром в настоящее время попросту не существовал, имелся только план по его воссозданию[186]. При этом вокруг клубилось такое нагромождение «скандалов, интриг, расследований», что лучше было держаться подальше.

Позже будет несложно передать доводку и производство по назначению. Не просто так, а в обмен на что-то крайне нужное и полезное для МЭПа. Такой театр абсурда и идиотизма. Бартер времен… Кто там в итоге на трон умостился на Руси после репрессий Ивана Васильевича, который Грозный? Какая разница, все равно бедность на грани нищеты даже у помещиков, и экономика на уровне «я тебе две коровы, ты мне пять гвоздей». И это недоразумение тут называют могильщиком капитализма?! Смешно до слез.

Но здесь и сейчас полезна раздробленность. Есть где заказывать производство сложных узлов без лишних вопросов. Даешь спецам мегадевайс вроде подшипника ступицы, якобы спертый у супостата, со словами: «Родине нужен не хуже. Куда? В среднюю тележку ЭВМ ракеты! Да ты вообще в своем уме, такие вопросы задавать? Секретно! Кстати, подпись поставь о неразглашении — тут, тут и еще вот там, на обороте». Надеюсь, что на уровне опытных образцов они смогут не только повторить форму деталей, но и выдержать технологию изготовления изделий. Заодно и нормальные чертежи сделают, мы в секретном блоке заранее установили целый ряд специальных металлических стеллажей для документации с низкими ящиками-блинами, выезжающими на колесиках.

Полностью проблему это не решит. К примеру, взять простой амортизатор. В моем две тысячи десятом эти штуки делал пяток заводов на весь мир, хорошо и дешево. Есть в СССР отдельный амортизаторный завод? Думаю, нет, и все автогиганты выпускают амортизаторы сами для себя[187]. Медленно, дорого и коряво. Впрочем, моя задача проще — повторить машину как можно ближе к оригиналу руками аборигенов, в количестве трех экземпляров. Дальше пусть у товарища Шелепина затылок чешется.

В распределении узлов по подрядчикам действовало простое правило. Всего, что более чем на шаг опережало сегодняшний технологический уровень, сотрудники НИИ «Интел» не видели. Артефакты шли исключительно через меня и Анатолия. Простые узлы пристраивали по заводам наши толкачи-менеджеры. Их приняли на ставки мэнээсов, аж троих, собрали весь научный балласт М-града — немолодых, семейных, без исследовательской искры божьей. Но при этом после стажировки у Федосея Абрамовича они умели правильно разговаривать с людьми и начальниками, не ломались, как комсомолка на свидании, при необходимости выставить на стол бутылку коньяка или иной ценный ресурс.

Впрочем, про нашу истинную специализацию они ничего не знали, считали, что занимаются исследованиями секретных образцов иностранной техники. Но я ничуть не сомневался в том, что работы у нас хватит и после окончания исследований «тойоты» — уж больно много вопросов в СССР решалось исключительно через личные отношения.

Надо сказать, что с единичными изделиями в СССР, как ни странно, все обстояло не так и плохо. Даже наоборот, очень хорошо. Имелись в МЭПе уникальные производства, станочники с золотыми руками тоже водились. Мало, но, если нужно, в лепешку разобьются, все сделают. Так что, чуть ли не со всеми частями автомобиля дело сдвинулось с места. Но особенно порадовали колеса.

К моему немалому удивлению, шины RAVчика 215/70R16 практически совпали по размерам с Willys’овскими[188] Firestone 6.00–16, которых на складах СССР осталось достаточное количество еще со времен войны[189]. Конечно, ретро оказалось заметно грубее и немного уже, но для пилотного образца это было совершенно не принципиально.

Диски на моей машине, естественно, стояли литые, не древняя штамповка. Осваивать такую технологию очень дорого. Одни только формы выходили золотыми, даже по сравнению с вытачиванием трех комплектов вручную, из болванки. Но кого в СССР тысяча девятьсот шестьдесят шестого года волновали подобные мелочи? Все привыкли к куда более крутым зигзагам запросов ракетчиков, военных и прочих потрясателей Вселенной. Наши прихоти на этом фоне — смешная мелочь. Скажешь: повторить как можно ближе к оригиналу — и на московском заводе «Точизмеритель»[190] (имеющем, как ни странно, неплохую базу для точного литья) все развернут по максимальному варианту.

Вот только технологическую оснастку главный инженер нам не отдал. Как ни уговаривали — уперся намертво. Что-то мне подсказывало, не просто так. Мнится, к лету в Москве немало черных «Волг» станут гонять на блестящем «литье», такой нужный начальникам товар ушлые заводчане используют в своих целях. Закладные в литьевых формах для отверстий болтов они наверняка сделали съемными, так что, не слишком напрягаясь, приспособят наши диски для советского автопрома[191].

На этой мажорной ноте к февралю мы добрались до кузова и тут прослезились. Во-первых, машину пришлось резать без возможности восстановления. Жалко было чуть ли не до слез, но как иначе? Аккуратно, step by step, с фотографированием и документированием всех стадий процесса, мы с Анатолием высвобождали элементы кузова. Точечную сварку высверливали, обычную срезали, стараясь не повреждать детали.

Привычных мне углошлифовальных машинок, в просторечии «болгарок», в СССР почему-то не оказалось[192]. Пришлось делать свою версию, благо, база позволяла. Получилось не слишком симпатично, но дешево и практично. Кроме того, освоили пневматическую дрель и долото. Это не считая молотка, зубила и такой-то матери.

Во-вторых, оказалось, что заказывать кузовные детали в МЭПе нельзя, они слишком приметны. Поначалу прикидывал, как можно делать крышу в одном месте, крылья в другом, дверки в третьем. Но после консультаций с Александром Николаевичем решил, что риск непомерно велик. Слишком необычные элементы, выплывет такой секрет на первой же партийной или министерской пьянке. Кто-нибудь умный что-нибудь сопоставит… Оно нам надо?

Так что задача оказалась куда сложнее, чем думали первоначально. Нанять слесарей и выколотить детали вручную по шаблону? Очевидно, что внешнюю навеску так и придется делать. С таксопарком договоримся, им всегда что-то нужно, запчасти там, кирпич или масло. Помещение на время работы закроем под пломбы. Мастеров заинтересуем, не в первый раз. Будут думать, что какой-то генерал из КГБ угробил по пьяни тачку посла мумба-юмбы, а теперь секретно ремонтирует.

Но объемный силовой каркас придется делать в заводских условиях, иначе получится кисель вместо автомобиля. Тут нужен как минимум мощный пресс с целым возом штампов и приспособлений. Пришлось капитально засесть за эскизы и несколько адаптировать японскую технику под производственные возможности. Потом я выделил из остатков кузова мало похожую на автомобиль раму и отдельно — штампованные элементы для крепления сваркой. В результате производство получится жутко трудоемким, плюс к тому, выпущенный продукт будет как минимум на полсотни килограммов тяжелее оригинала, но этого уже не обойти. Сделать нормальную раму с расчетом прочности и сминаемых зон в этом времени без образца все равно не смогут.

То ли еще будет, когда доберемся до электрооборудования. Хотя у старого RAVчика все сделано обычными проводами, как в «жигулях», так что справимся. Хуже было бы, если бы я ездил на каком-нибудь современном «немце» — там пришлось бы контроллер CAN-шины выковыривать из каждого подфарника[193], да еще, чего доброго, — работающий через оптоволокно. Всерьез опасаюсь только за инжектор, с его управлением еще предстоит разбираться. Но и это не самое страшное, где-то читал, что ранний вариант моего двигателя 3S работал с карбюратором[194].

Собственно, первые три копии двигателя в карбюраторном варианте уже делали. Его отдали спецам после нашей аккуратной переборки, осмотра и удаления всех маркировок. Прошел отдельным проектом как часть «генератора электрического, для аварийного питания ЭВМ». Предложил дурацкую формулировку из две тысячи десятого года, но она прижилась тут без проблем. Уж не знаю, просто всем было наплевать или страна реально нуждалась в мощных компактных бензиновых генераторах.

Как уже упомянул, модель «тойоты» со мной провалилась весьма старая, но одна из самых надежных в мире. По двести тысяч километров такие аппараты у людей ходили. Ничего сверхоригинального и еще не изобретенного. Схема DOHC[195], клапаны регулируются совсем как на ВАЗ-2109 — шайбами. Конечно, не двойная гайка «жигулей»-классики, но далеко не нанотехнология. Блок — чугунное литье, примерно такой стоял в знаменитой «копейке», поршни, насколько понимаю в металлах, алюминий. Узкое место — ремень ГРМ, но если с этим промышленность СССР не справится, перейдем на цепь.

Так что, надеюсь уже осенью шестьдесят шестого прокатить Шелепина на реплике RAVчика. Хотя нужно ли это ему после лимузина-ЗИЛа? Последнее время Александр Николаевич был задерганный, даже по почте это чувствовалось. Часто не отвечал совсем, а то и просто перечеркивал все, не объясняя причин. Похоже, где-то в Президиуме близилась развязка партийной игры. Оставалось только скрестить пальцы на удачу, едва ли при другом руководителе СССР мне станет лучше.

Кстати, о переписке. Еще с прошлого года товарищ Шелепин взял моду присылать мне на отзыв многие технические проекты, которые в СССР собирались развивать. Не знаю, какое значение он придавал моим текстам, но старался по мере сил показать итоги внедрения с точки зрения две тысячи десятого года.

Вот, к примеру, имелись в ЦК большие сомнения в надежности возводимого в Волгограде аж с пятьдесят девятого года монумента «Родина-мать». К запросу приложили десяток бумажек разных академиков от строительства. Тут все просто — написал заключение: «До две тысячи десятого года никаких особых проблем со скульптурным комплексом не отмечалось. Вполне вероятно, что проводились ремонтные работы, но мне о них ничего не известно»[196].

Мелочь? Это как посмотреть! Для руководителя иметь твердую уверенность в успехе или провале такого масштабного проекта очень важно. Если у монумента вдруг чего-нибудь отвалится, «полетит» не один десяток голов. Мне явно попала в руки далеко не вся макулатура, накопившаяся вокруг этого памятника, но даже из нее стало ясно — страсти вокруг кипели далеко не шуточные. И на уровене Президиума ЦК КПСС вопрос решался совсем не зря.

Или взять проект сверхзвукового Ту-144. С ним все обстояло куда сложнее, так просто и не напишешь. Сделали эту модель одновременно с англо-французским «Конкордом», один самолет разбился у нас, один у них, а остальные стали на прикол из-за дороговизны эксплуатации[197].Изучил предысторию, планы туполевского КБ, напряг память. Получилось целое исследование.

Во главу угла легла связь. Конечно, в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году уже не казалось фантастикой то, что можно передать через океан или сибирскую тайгу письмо или фотографию. Факсов в каждой конторе еще не имелось, и количество междугородних линий было невелико, но чем дальше, тем с этим оказывалось проще и легче[198]. В конце концов, мой сотовый телефон Шелепин видел своими глазами и возможности его представлял.

Однако конструкторы и экономисты ориентировались на прошлое. В шестидесятых еще не осознали феномена двухтысячных, когда внедрение новых приборов часто станут сдерживать не из-за возможностей техники, а из-за привычек людей. Человек, а не машина тормозит прогресс. Для чего нужен сверхзвуковой пассажирский самолет? Человек сможет провести в дороге не восемь — десять часов, а только четыре-пять. Еще престиж страны лежит на весах, но можно добавить, что, вон, США своего аналога Ту-144 и «Конкорду» не создали, и никто об этом не пожалел[199].

Для кого столь значимо время? Вернее, кто так сильно ценит свои несколько часов, что готов за них переплачивать? Туристы? Ничуть не бывало — им бы подешевле, а раз в год можно и поспать в самолете. Управляющие бизнесом, ну или партаппаратчики СССР? Но зачем быстро перемещаться самим, когда голос и документы долетают до любой точки мира вообще практически мгновенно?[200] За рубежом документооборот быстро адаптировали под новые реальности, в СССР, как оказалось, торопиться было попросту некому и незачем. Пересылать материальные предметы? И тут к услугам заказчиков всякие DHL и EMS, что чуть медленнее, но несравнимо проще и дешевле[201].

Кроме того, проблем сверхзвуковому самолету добавит резко поднявшаяся стоимость горючего. Вроде бы дойдет до того, что регулярные рейсы станут убыточными. Так что уже через десяток лет не пойми какой эксплуатации проекты будут тихо прикрыты. Убытки спишут[202].

Таким образом, если говорить только об экономике, производство Ту-144 нужно как можно скорее сворачивать. Несмотря на то что проектные работы в основном завершены и начато строительство опытных образцов. Будущего у этой серии в ближайшие полсотни лет не будет. Зато у меня в личном архиве в достатке фотографий AirBus 320, которые почему-то любили Уральские авиалинии. Телефон, он же фотоаппарат, постоянно был с собой — то спящую подругу сфотографируешь, то что-нибудь забавное для Twitter попадется, то поймаешь объективом взлет самолета, когда в накопителе аэропорта нечего делать. Особенно местным должна была понравиться фотка, на которой я в шутку пытался залезть в двигатель, прямо к лопаткам медленно вращающейся турбины. Надо будет только все обработать в PhotoShop’е, отрезать лишние пейзажи и физиономии. Вот пусть сделают сначала подобный аппарат, а потом думают о сверхзвуке[203].

Нужна ли столь дорогая игрушка военным? Конечно, я не профессионал, но… СССР реально небогатая страна, зачем баловать генералов? Во время обострения две тысячи восьмого сверзвуковые стратегические бомбардировщики «Белый лебедь» летали на Кубу и в Венесуэлу. Связаны они как-то с Ту-144 или нет, судить не берусь[204]. Но вот штатовская пресса точно от смеха заходилась, описывая Российское бряцание этим чудо-оружием. Хотя так лучше не писать, опять Шелепин устроит разнос за идолопоклонничество перед западом.

Как бы узнать, в какие деньги обходится разработка и изготовление таких самолетов? Вроде бы стоимость A380 в продаже миллионов триста, но в этой цене заложена стоимость серии из нескольких сотен машин. Если прикидывать, сколько денег пойдет на разработку и выпуск хотя бы двадцати штук, окажется, что дешевле десятка миллиардов долларов в ценах две тысячи десятого года никак не получится. Это же сколько можно приобрести заводов?! Кошмар, вот уверен, хватило бы на пару АвтоВАЗов[205]. Еще лучше по взрослому вложиться в космическую навигацию, тогда ракеты смогут точно поражать цель на большом расстоянии, и совсем не будет нужен сверхзвуковой бомбардировщик. Вот так и запишем…

С разработкой компьютерного направления образовался завал. У меня совершенно не хватало времени, пара молодых балбесов-мэнээсов из будущей команды перспективных исследований пока отращивали шерсть на ушах. Иначе говоря, изобретали на бумажке Internet со всем его www, mail, icq, skype. Повезло Иванам, образовалась куча шансов войти в историю Сети на правах первооткрывателей. Кстати, Иванам во множественном числе! Из-за одинаковых имен они кидали монетку, выясняли, кто станет Первым, а кто Вторым. Сейчас ребята испуганно смотрели мне в рот, ловили свои падающие челюсти и прислушивались к оттенкам настроения, когда я черкал их схемы с высоты знаний две тысячи десятого года.

Мне от этого было горько. Они изобретали, с треском и грохотом прорывались вперед. По сравнению с этим компиляция школьных знаний будущего смотрелась… некрасиво, что ли. Я выглядел как преподаватель, который принимает экзамен у студентов, заглядывая в шпаргалку. Очень надеюсь, что через годик парни перестанут быть ширмой и начнут работать своими головами и руками. Для этого с марта у них начнется производственная практика, так как в ВЦ на соседней ТЭЦ наконец-то смонтировали БЭСМ-4.

В гости к ним ходили всей толпой, на тележке закатили подарок — жесткий диск, который еще осенью «Интелу» отвалил от своих щедрот МЭП. Провели по бумагам как аренду, в обмен на компьютерное время наших спецов. Для закрепления эффекта подарил пару распечаток все того же «Понедельника» и обещал еще что-нибудь подобное. Универсальная валюта для эвээмного люда куда лучше водки.

С начальником ЭВМ (никогда не думал, что бывает такая должность), тридцатилетним молодым специалистом Василием Петровичем, мы давно перешли на «ты». Теперь он с гордостью хвастался перед нами своей «прелестью». Немалая толпа из полутора десятков его подчиненных, по большей части девушек-операторов и прочих непонятных мне работников, изображала массовку, внимала, так сказать, моменту[206].

Техника внушала уважение. Зал с пятиметровым потолком площадью квадратов на сто. На высоких окнах непривычные попугаистые шторочки в крупный цветочек. Между стекол рам поставлены массивные решетки. В центре, как трон великана, возвышался главный пульт компьютера. Star Trek отдыхает — БЭСМ-4 намного круче. Широченный стол, на который сверху поставили подиум из наклонных панелей с длинными рядами тумблеров и лампочек. Приятный кремовый цвет резко контрастировал с неприятными зеленоватыми стенами. За всем этим великолепием с суровым видом надзирал целый инженер, в помощь ему заботливо выложили под оргстекло вдоль передней кромки пульта чуть ли не десять листов инструкции. Надо всем этим витали звуки — фонящий шум вентиляторов и непрерывные слабые щелчки контактов многочисленных реле.

Справа стоял нелепый приставной столик, на нем отбивал дробь уже знакомый Consul. За пультом, метрах в трех, высились два здоровенных металлических шифоньера. Как понял, это и была сама ЭВМ. Слева виднелась стойка с толстыми магнитофонными бобинами, сзади примостились массивный железный ящик строкового печатающего устройства и что-то для ввода перфокарт. Вдоль окон в ряд примостилось еще что-то тяжело гудящее, отдаленно напоминающее столовские мясорубки, наверное, это были магнитные барабаны.

Привычного «плиточного» фальшпола не имелось, зато по периметру, как раз под установленной техникой, виднелись крышки «подпольного» кабель-канала. Судя по толстым пучкам, выходящим наверх, на меди тут не экономили. Один из щитов настила подняли, внутри… все оказалось выстлано медной фольгой, к которой через каждые полметра были припаяны оплетки многочисленных коаксиальных кабелей без внешней изоляции как тонких, так и толщиной в средний палец. На заземление коммуникаций в СССР ресурсов не жалели, делали так, чтобы работе не помешал даже близкий ядерный взрыв.

От созерцания отвлек Василий:

— Петр, знаешь, эта машина делает двадцать тысяч операций в секунду! — от такой откровенной рекламной штамповки у меня чуть перекосилось лицо, но Василий этого не заметил и продолжил воодушевленно: — Нет, представь только!

— Неплохо, — я мучительно пытался приветливо улыбнуться, — но для серьезных задач этого мало.

— Почему?! — Начальник ЭВМ от удивления замер с открытым ртом. — Мы пробовали, самые сложные тестовые задачи проходят меньше, чем за минуту.

— Да шучу, шучу, — спохватился я. — Какая тут память?

— На ферритовых кольцах. — Василий с готовностью открыл створку шифоньера. — Вот, два куба. По четыре тысячи слов в каждом.

— Что такое слово? — Вот никак не мог понять, какой вредитель так измеряет количество информации. — Это сколько в цифрах?

— В машинном слове БЭСМ-4 целых сорок пять разрядов! Больше, чем у многих других.

Попытался переварить информацию, почему не сорок восемь? Какое-то странное число, сорок пять — это чуть меньше шести байт. Значит, память что-то около двадцати килобайт. При этом веса в ней… такой модуль впору переносить вдвоем. Получается, что самая главная проблема нынешних ЭВМ не процессор, а оперативная память? Надо осмыслить это не торопясь, но уже ясно: следующее, что нужно закидывать в производство — микросхемы ОЗУ.

— Так… Значит, в слове почти шесть байт? Но почему не ровно?

— Что такое байт? — Василий удивленно посмотрел на меня.

— Это восемь бит, — увидел, что понимания в глазах все равно не возникло, продолжил: — от binary digit, двоичный разряд[207].

— А-а-а… Почему в байте именно восемь бит, а не десять?

— Потому… — Черт, это же просто традиция, которая пошла от IBM! — В США недавно так решили назвать самую близкую к десяти степень двойки.

Такое объяснение прошло «на ура», программисты про магию «двойки» слышали и Штаты уважали. Так что больше неприятных вопросов не задавали, наоборот, экскурсия продолжилась.

Периферия у БЭСМ основательная, не в каждый грузовик столько металлолома влезет. Четыре лентопротяга, каждый на два миллиона слов или двенадцать мегабайт, столько же магнитных барабанов по девяносто шесть килобайт, огромный ящик ввода перфокарт и стодвадцативосьмиколоночная «печаталка», оно же — барабанное АЦПУ. Особняком, за небольшой перегородкой, стояли две деревянные уродливые тумбы, промаркированные как ТТ-63. Спереди из них торчали уже привычные клавиатуры пишущих машинок, за стеклом на скошенной части лезла рулонная бумага распечатки.

— Что это, Василий? — Я не удержался от вопроса.

— Так телетайп, с него хотим вводить данные прямо из цехов, ТЭЦ-то большая. Специально из-за этого добавили их в заказ[208].

— Неужели… — до меня начало доходить, — по двухпроводной линии?

— Увы, трехпроводка. Нам пришлось две «хлорки» тянуть. Но до трехсот метров работает! Хотя знакомые говорили, если заменить внутри несколько резисторов, вполне потянет на километр.

Тут на меня наконец-то снизошло озарение: вот, оказывается, оно какое, недостающее звено эволюции компьютерных сетей! Полгода гадал, с чего начинать строить Интернет, и тут подарок в виде телетайпа, который можно использовать вместо удаленного рабочего места с монитором и клавиатурой. Заряжаешь рулон бумаги и начинаешь посылать в ЭВМ буквы и цифры. А она, что характерно, иногда на эти манипуляции отвечает. Вернее, должна — до момента демонстрации система не дожила, зависла. Наладчики, впрочем, крутились тут же, что-то паяли, смотрели, перетыкали. Кошмар и тихий ужас.

— И какова скорость обмена данными?

Василий смущенно начал ворошить документацию, удобно сваленную на крышку телетайпа. Но цифру нашел быстро.

— Пятьдесят бод, вроде так. Тут еще что-то про выход на тысячу двести бод пишут, но, наверное, это для модема…

— Что?! — Я едва сдержал крик: тут и модемы уже есть? — Что такое модем?

— Ну… Это если надо терминал далеко поставить и работать через телефонную линию. Даже в другом городе.

— Понятно…

Ни черта мне не понятно! Точно помню, ARPANET начался в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году с линий на две тысячи четыреста бод, а тут уже в СССР тысяча девятьсот шестьдесят пятого года есть тысяча двести! И чего они там, в США, три года сопли жевали? Да и местные спецы хороши — зачем извращения с терминалом на пятьдесят бод, быстрее цифры и буквы по телефону диктовать. Впрочем, о чем это я… Мониторов еще нет, все упирается в скорости Consul’а и пальчиков машинистки. Так… правильно: пятьдесят бит в секунду, делим на восемь, получается менее семи знаков в секунду. Быстрее просто не надо[209].

Но черт с ним, с терминалом — модемы уже есть!!! Завтра же, прямо с утра, затребую в главке пару экземпляров этих самых устройств. И горе им, если заявку попытаются похоронить — сразу напущу на них моего боевого слона, в смысле товарища Шелепина.

А пока надо бы переходить от техники к более приземленным материям. Народ на меня уже неодобрительно косился, и правильно: только плохой директор может встать между сотрудниками и накрытым столом. Не люблю скучные пьянки, но… Уж больно коллектив тут подобрался отличный, особенно если обращать внимание на внешний вид. Две трети — девушки. Так что отметили, пригласили наладчиков, дотащили закуски и еще раз отметили. Потом танцевали… Пока Катя не оттащила меня подальше от девушек.

Пришлось разговаривать с инженерами. Тем более что на языке у меня давно вертелся вопрос: где взять пишущую машинку с подключением к ЭВМ, типа «Консула», но чтобы была полная русско-английская раскладка, со строчными буквами. Уж слишком нечитабельно выглядели распечатки одними заглавными. Ответ меня ошеломил едва ли не больше, чем модем:

— Так ставьте две машинки, если порядок с фондами.

— Не понял — зачем?! Они все равно только с большими буквами!

— Что за беда? Литеры перепаять не сложно…

— А-а-а! — Я со щелчком задвинул на место челюсть.

Нет, ну как у меня зашорено мышление! Привык к принтерам, где все решается исключительно на уровне софта или модели. Мучился полгода, искал варианты… Оказывается, все придумано до нас, предки-то поумнее некоторых попаданцев оказались. Доказали в два счета, что в ЭВМ-строении шестидесятых не только о клавишах и программах надо думать. Паяльник и припой забывать тоже не следует.

Глава 9

Борьба за качество, часы и музыка

В конце февраля случилось чудо — чип часов из RAVчика наконец-то «пошел» в опытном производстве. Но далось это совсем не легко.

Для начала, после моего очередного новогоднего вопля «о чистоте», Шелепин вызвал к себе Шокина и вставил ему необыкновенно мощный фитиль, или как там это называется на партийном языке. Результат не замедлил сказаться — работы начались с тридцатого декабря.

Гордые, как ежики, электронщики не поленились позвать для консультации сборщиков гироскопов[210]. До этого именно точное механическое производство считалось самым чистым в СССР, с показателем что-то около пяти частиц пыли в кубометре воздуха. Уж не знаю, какие именно частицы они при этом имели в виду, но, по моим ощущениям, требования нужно было усилить как минимум раз в десять[211]. В «Пульсаре» срочно, в авральном круглосуточном режиме, провели реконструкцию нескольких производственных залов. Ободрали все до кирпичей, затем облицевали по любимой строителями формуле 2П4С (пол, потолок и четыре стены) плитками полированного мрамора чуть ли не метрового размера. Так они стремились минимизировать количество швов. Стыки вообще подгоняли вручную, а потом выкладывали с промазкой краев жидким стеклом[212]. Все углы дополнительно заклеили полукруглыми «плинтусами» все из того же мрамора[213].

Говорят, после окончания работ Александр Иванович лично приехал на объект и провел госприемку перочинным ножом и белоснежным платком, как когда-то делали капитаны на флоте. После этого подрядчик переложил чуть ли не половину плит под далеко не шуточной угрозой расставания с партбилетом.

Окна заложили полностью, взамен установили герметичные светильники все с той же силикатной промазкой вместо резиновых прокладок. На пол постелили фальшпол из сваренных в мелкую решеточку полос нержавейки полуторасантиметровой ширины. Подачу очищенного воздуха с заданными влажностью и температурой организовали в чистую зону через широкие потолочные раструбы. Откачка велась со стороны пола, так что получался более-менее равномерный поток, идущий сверху вниз.

Отдельно готовили технологические жидкости. Даже вода требовалась не просто дистиллированная, а вообще деионизированная, с чистотой «пять девяток», или 99,999 %. Химикам, которые занимались всем этим хозяйством, пришлось выделить кучу квартир и отдельное общежитие[214].

В итоге площадь, ушедшая под сервисное оборудование, оказалась раз в десять больше, чем площадь оставшихся свободными помещений. Одними только фильтрами тонкой очистки забили половину этажа.

Выставили целые ряды коробок из нержавейки, заполненных тонкими гофрированными листами какого-то полупрозрачного желтоватого пластика с прокладкой из белого волокнистого материала. Обслуживала это хозяйство целая банда техников, минимум десять человек следили за своими приборами и вертели «крутилочки» самых разных калибров.

Автоматика имелась, но самая примитивная, на простой логике — реле, клапанах и прочих «сухих контактах». Жалко, что пришлось оставить на будущее идею централизованного управления процессом при помощи компьютера — получилось бы дешевле и точнее. Существующие ЭВМ вполне могли справиться с регулированием по своим параметрам, но… полностью отсутствовали нужная периферия, а также опыт ее изготовления и использования.

Подумали о специальной одежде. Тут сильно помог мой опыт, вернее, манекены на стенде Intel с выставки две тысячи десятого года. Специальной «малопылящей» ткани, как оказалось, в СССР не существовало[215]. Обходились стандартными белыми халатами в сочетании с обычными одеждой и обувью. После серии экспериментов остановились на капроне. Естественно, не том, который шел на женские чулки, а на вполне классической ткани, чем-то напоминающей тонкую плащевку. Но и тут не обошлось без доработки, срочно заказали на фабрику материал с вплетением тоненькой медной проволочки через каждые полсантиметра, причем все с выводом на бахилы, постоянно соприкасавшиеся с качественно заземленным фальшполом.

Сшитые по нашему заказу костюмы с плотными капюшонами смотрелись фантастически. В сочетании с высокими бахилами на завязках, пристегнутыми к манжетам перчатками, респиратором и стеклом полумаски, они здорово напоминали скафандры. Но это не все, под костюмы в обязательном порядке требовалось надевать специальное толстое белье из материала, напоминающего вискозу, но при этом не скатывающегося. Да еще все это менять при каждом входе в гермозону.

Такие меры потащили за собой длинный хвост сервисных зон, отделов и служб. К примеру, пришлось построить нехилую мини-прачечную со своей «чистой зоной» для выгрузки одежды. Для переноски последней — разработать и изготовить специальные герметичные коробки. Но и это еще не все: для стирки понадобились специально подготовленная вода и особые чистящие смеси! Значит, потребовалось ставить мощные центробежные фильтры высокой производительности и систему ультрафиолетового обеззараживания.

На это накладывались подробные регламенты, обучение персонала и контроль за соблюдением правил. Больше всего происходящее напоминало устройство ракеты, в которой полезная нагрузка составляла единицы процентов от общей массы. Вот только отработанные ступени тут нельзя было отбрасывать.

Отдельно шел перечень запретов для сотрудников рабочих зон, включавший в себя даже резкие движения. А также регламентировались строжайшие наказания за нарушение всего вышеперечисленного. Очень жалел, что нет возможности развернуть нормальную систему видеонаблюдения. После того, как я буквально поймал за руку девушку с носовым платком, выставили на входе натуральные таможенный досмотр и фейс-контроль. К примеру, следы туши на ресницах влекли за собой немедленный запрет на работу и депремирование. Заодно пришлось поставить умывальники и прикрутить к стенам индивидуальные сейфовые ячейки под ювелирку, часы, документы и деньги.

Через месяц у меня появилось стойкое ощущение того, что многие работники (и особенно работницы) занимались саботажем, умышленно снимали маски, скрывали состояние собственного здоровья. Последнее оказалось далеко не маленькой проблемой. Круглосуточная трехсменная работа позволила быстро накапливать статистику. Выяснилось, что банальный насморк очень плачевно сказывается на выходе исправных микросхем. Более того, даже женские циклы прямо и недвусмысленно влияли на качество пластин, хотя эту тему мы все же предпочли не поднимать[216].

Излишне говорить, что эти методы не прибавили мне популярности на производстве. Сотрудники увольнялись десятками и сотнями. Это при удвоенных зарплатах и приоритетном продуктовом снабжении. Голоса за спиной стали настолько громкими, что начал подумывать об охране, особенно после тотального запрета усов и бород. Спас положение Маслов, директор НИИ. Он вовремя догадался провести для сотрудников специальный цикл лекций с привлечением технологов и медиков. Это немного сняло напряжение, вернее, отодвинуло грань, за которой начинается мордобой.

Недостаток рабочих рук продолжал оставаться узким местом проекта. В конце января задействованным в чистой зоне сократили продолжительность рабочего дня до шести часов с переходом на четырехсменный режим работы и еще больше увеличили зарплату.

Несмотря на поистине драконовские меры, выход годных процессоров хоть и увеличился раз в пять, но все равно шел на проценты. Когда с одной двадцатипятимиллиметровой пластинки в дело идет три-четыре годные интегральные схемы, а остальные две сотни ссыпают в мусор, становится обидно. Но ученые и так были на пределе, каждый цилиндр кремния воспринимали как новый бой и не обращали внимания на бессонные ночи и испорченное химией здоровье[217].

Кстати, целиком справиться с микросхемой часов в «Пульсаре» все же не смогли. Под дамокловым мечом съезда партии они самочинно, никого не спрашивая, разделили исходный чип на два логических, выделив усилитель кварцевого генератора и делитель частоты «на 512» в отдельную интегральную схему. С парой чипов итоговый выход годных комплектов оказался значительно больше[218]. Вероятно, это было правильное решение, которым они спасли как свою, так и мою задницы.

Пульсаровцы вообще молодцы, ведь почти все приходилось делать вручную. Топология схем разводилась на обычной миллиметровке. Потом проверялась парой независимых эсэнэсов на предмет ошибок. Потом еще раз… и еще… и еще. Затем дорожки в сильно увеличенном масштабе вырезались на огромных кусках рубелита. Это специальный стабильный лавсан, покрытый красной пленкой, которую надо было удалить в «ненужных» местах — прямо как на скульпторах Микеланджело[219]. И опять проверялось, не содрался ли где лишний кусочек пластика.

Для этого пришлось изобрести специальный «координатограф», который направлял процесс ручного вырезания. Измерение координат, перенос, настройка — все вручную. Плоттеров тут не было, хотя после моих рисунков Маслов серьезно задумался. Конечно, без образца из «тойоты» ничего не вышло бы. Но вот был ли значимым именно технологический вклад артефакта? Имелись у меня в этом большие сомнения.

Топологию с чипа получили в готовом виде, для этого ничего не требовалось, кроме хорошего микроскопа. Нам дико повезло, что чип был однослойным, это совсем не характерно даже для изделий девяностых годов. Кроме значительного выигрыша во времени, сие позволило обойти часть совершенно неочевидных для шестьдесят пятого года технологических капканов. С остальными задачами все обстояло не так радужно.

Для начала, технология в образце использовалась на 6 мкм. И это мне еще жутко повезло, позже я понял, что встретить чип «хуже 1 мкм» в две тысячи десятом году почти невозможно. Оборудование «Пульсара» позволяло использовать чипы только на 10 мкм, но тут, по крайней мере, все казалось вполне «земным», не возникало особых вопросов по поводу происхождения часов.

Главное, мои представления о послойной «шлифовке» для понимания химсостава оказались несколько… примитивными, если не сказать больше. Дело в том, что сам полупроводник, по сути, простой легированный материал. Состав веществ давно известен, необходимо всего-то узнать трехмерную структуру, по которой все это распределялось. Для понимания устройства затвора, к примеру, нужно в микроскопе выбрать точку, где имеется нужная «конструкция», и испарять все слои, пока остается подозрение, что они там вообще есть. В идеале — насквозь. В процессе масс-спектрометром смотреть, из чего состоит слой. Причем все это в глубоком вакууме. И так — во многих точках.

Но образец-то один! А надо хотя бы несколько десятков, лучше сотен. В общем, что-то, конечно, из артефакта выкачали. Даже спорили между собой, что важнее смотреть, потом — почему так получилось. Многие уже не знали, куда складывать заявки на авторские свидетельства из-за подобных мини-открытий.

Но основным драйвером прорыва все же стало обычное человеческое упрямство. В шестидесятых это еще играло роль, ученые считали себя как минимум «не хуже американцев». И грызли «задачки» едва ли не зубами.

Следующей проблемой сделалось совмещение слоев. Возможно, это оказалось самым сложным на данном этапе, если не считать подбора химии всяческих паст и порошков. Засвечивать фоторезист на пластине кремния нужно было далеко не один раз. Тут не увеличенный масштаб шаблона, а натуральный. Так что точность совмещения — единицы микронов. Все делалось без автоматики, руками не слишком квалифицированных сотрудниц. Но ничего, после написания инструкции на два десятка страниц даже это стало получаться[220].

Сейчас молодые топы «Пульсара» удивлялись своей наглости, полученным результатам и присматривали новые костюмы для выхода на церемонию торжественного награждения. Без этого не обойдется, они добились немалого за удивительно короткий срок.

Ребята сидели в курилке и сплетничали на производственные темы. Меня давно не стеснялись, привыкли, как продавщицы из супермаркета к видеокамере над кассой.

— Нинка-то, прикинь, температуру на загонке фосфора держит, точно как робот.

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

НЕ «Ведьмины штучки» — рассказы о людях и ситуациях, в которые они попадают. Рассказы? Не совсем так...
Автор этой книги уверен: чтобы исполнить все свои замыслы и желания, Вы прежде всего должны добиться...
Тепло наших тел – это все, что отличает нас от НИХ? Но они же были нами, и, возможно, мир еще не пот...
Книга «Активные продажи» является легендарной для России! На ней выросло не одно поколение предприни...
Сборник юмористических рассказов и повестей про приключения бортпроводников Аэрофлота в зарубежных а...
Стихи сопровождают Алёну Туманову всю жизнь, но своими чувствами начала делиться с читателями недавн...