На распутье Дмитриев Павел

— Которая новенькая, в очках?

— Не, ту дуру даже вскрывать контактные площадки ставить нельзя. Рыженькая, еще хвостик делает смешной…

— Да под капюшоном не видно ни хрена, симпатичная хоть?

— Не, ребят, все ж Наташка поинтереснее будет.

— Замужем она, а то…

— Плевать! Зато в комбезе такая попа!

— Она третьего дня этой задницей так проявитель пихнула, что чуть едкий калий не выплеснула.

— Запорола много пластин?

— Да мелочи, все вам недостатки искать. Зато девушка — огонь!

— Давай ее на разгонку бора переведем, там тигель с трудом последнюю сотню градусов набирает…

Против существующих в СССР серийных образцов даже полученные с грехом пополам квадратики были потрясающим прорывом, это как карету с «фордом-Т» сравнивать. Что у нас производилось? Ведь не зря ЭВМ до сих пор собирали на транзисторах, микросхемы шли чуть ли не исключительно в оборонку. Да и можно ли их было так называть — «микросхемы»?

Резисторно-транзисторная «Тропа», двадцать пять элементов на квадратный сантиметр или даже на кубический, поскольку выглядело это чудо как металлический кубик с толстыми ножками внизу. По сути, там несколько кристаллов транзисторов в одном корпусе. Плюс два десятка пленочных резисторов. Работал этот плезиозавр микроэлектроники медленно и грелся прилично. Более современным изделием стал диодно-транзисторный «Посол», до пятидесяти элементов в том же форм-факторе, чуть побыстрее и похолоднее. Пока дефицит и топ-секрет. Еще военные использовали какие-то микросборки, но это совсем трилобиты раннего кембрия. По документации все это веселое хозяйство проходило как «интегральные схемы», но сами разработчики уже давно так не говорили.

Впрочем, не надо кривляться, даже мысленно. В этой победе «Пульсара» имелась и моя малая заслуга. Только очень скромная, скучная и неинтересная. Ох, совсем не так я себе представлял полупроводниково-процессорные свершения. Какие были планы девять месяцев назад! Быстрый переворот в промышленности, персоналка на стол каждому инженеру, члену ЦК по ноутбуку, всем советским детям по «Денди», студентам набор почтой «Синклер-сделай-сам». Ну и мне — премию в мильен баксов, чтобы хватило нам с Катей до старости на отдых в Ницце или, на худой конец, в каком-нибудь Мужане.

Тьфу! Вот сидел, как некурящий дурак, в курилке и радовался двум квадратикам кремния на бумажке посередь стола. Один на двести пятьдесят элементов (не транзисторов, а всего, включая тривиальные сопротивления), второй на четыреста пятьдесят. Технология неслыханно передовая, 10 мкм! В целых четыре раза тоньше человеческого волоса. И это совершенно, ну ни капли не смешно[221].

Зато какое море задач впереди! Одна другой забавнее и чудесатее. Сомнений в том, что уже к лету ребята добьют наконец счетчик-дешифратор из парктроника RAVчика, у меня не имелось. Конечно, там не сотни, а несколько тысяч элементов, но процесс пошел, и его даже не нужно было подправлять — мэнээсы, эсэнэсы и прочие завлабы сами горы своротят в порыве энтузиазма. Далее несложно разработать десятка два типов логических элементов, или сколько там требуется для полной нирваны электронщиков. Но это уже пусть Шокин сдвигает на другие советские НИИ, их уровень тоже надо срочно подтягивать.

А дымящие, как подмосковные торфяники, передовики еще не знали, какой подарочек лежал у меня в заначке. Микросхемы DRAMа на 64 килобайта — вот что я нашел на старых мегабайтных плашках из маршрутизатора Cisco. Очень удачный ретроподарок от фанероделательного завода Н-Петровска, который остался в далеком две тысячи десятом году. Корпус был не больше ногтя, но байтов вмещал в три раза больше, чем тридцатикилограммовый блок ферритовой памяти БЭСМ-4[222]. Если повторят — первым попрошу Шелепина выдать на «Пульсар» полдюжины популярных значков в форме звезды с серпом и молотом[223].

И пусть партийный вождь скорее разворачивает серийный выпуск, на патенты в этом мире не было никакой надежды. Хвастался Александр Николаевич, что под это дело где-то строятся аж три завода по производству интегральных схем, первый уйдет под крышу уже в конце лета. Это хорошо. Плохо то, что ученые в СССР — ну чисто как дети. В высшей степени любопытные, изобретательные и оригинально мыслящие. Но как доходило до производства с его вечным срывом графиков, утомляющей текучкой, строжайшей дисциплиной, ошибками слесарей, уборщиц, кладовщиков и последующим поиском виноватых, высоколобые гении становились бесполезным балластом.

Требовались профессиональные менеджеры с немалой пробивной силой. Пусть ЦК объявит призыв среди коммунистов, если ума недостает внедрить нормальный капитализм. Или проще — пусть набирают сразу тройной штат рабочих. На фейс-контроль перед «чистой комнатой» пусть ставят пограничников, дают им винтовки с примкнутыми штыками и голодных до блондинок овчарок. На каждых трех девушек — один надзиратель по линии КГБ, второй — по научной линии. И на пяток мужиков те же нормы. Шаг в сторону от инструкции — считается побегом от премии. Два — заявлением об увольнении. Прыжки на месте — провокацией с занесением в личное дело[224].

Вовремя в бок толкнули, а то бы в мечтах так и свалился под стол.

С остальными элементами будущих электронных часов все было проще. Вакуумный люминесцентный индикатор с семисегментными цифрами Авдеев у себя в лаборатории повторил уже через три дня. А через месяц передал документацию на серийный завод. Еще успел, пользуясь покровительством Шелепина, в извращенной форме надругаться над обидевшей его пяток лет назад «Светланой». Так что, десяток экспериментальных образцов индикаторов еще с января лежал у меня в сейфе, и производственники клялись сделать первую партию до конца месяца. На случай, если серийщики провалят сроки, ребята Авдеева штамповали «цифры» по три-четыре десятка в день на фондах и по заказу НИИ «Интел».

Корпуса часов «made in Vietnam» были уже давно готовы, не зря Шелепин в январе отдыхал в Юго-Восточной Азии. За поставляемые из СССР ракеты их могли делать в бесконечных количествах, причем очень приличного качества. У меня имелись подозрения, что корпуса подгоняли под образец вручную, не торопясь, в рамках национального проекта имени Хо Ши Мина. Так или иначе, но ободок, отформованный из распаренных волокон бамбука с каплей клея, в собранном виде имел пропорции «растолстевшего» четвертого iPhone, и часы должны были стоять на его длинной боковой стороне. При этом ободок делался разъемным по горизонтали и состоял из двух половинок в виде букв «С», которые стягивались одна к другой вдоль коротких сторон парой внутренних болтов. Последние имели короткую «саморезную» резьбу, но толстый длинный стержень, так, чтобы его было удобно вставлять и закручивать снаружи.

Изнутри по периметру изделия из бамбука специально предусмотрели четыре прорези. В крайние вставлялись два матовых, тонированных в таинственный серебристо-желтый цвет закаленных стекла. Между ними шли стеклотекстолитовая плата с напаянным люминесцентно-вакуумным индикатором, парой залитых компаундом микросхем, кварцевым генератором, регулировочными потенциометрами и тремя десятками обычных элементов. Сбоку торчали штырьки настройки времени, прикрытые специальными бамбуковыми крышечками. Внешне все до смешного просто, даже примитивно. Почти как в RAVчике. Только микросхем две плюс добавлен ряд транзисторов П104 усилителя сегментов «цифр», не смог пока Авдеев уложить напряжение в японские нормативы восьмидесятых.

Но сколько сил было убито на одну только защиту поверхности микросхем, пока не додумались нанести пленку из оксида алюминия. Добавить к этому горку чипов, убитых монтажницами, которые мучительно осваивали работу под лупой, экипированные антистатическими кандалами из вездесущей нержавейки на руках. Про необходимость срочного изготовления специальных паяльных станций и говорить не стоит. Все равно надо переделывать, контроль температуры жала нужен в пределах пары градусов, а не как сейчас — двадцати. Еще лучше придумать какой-то полуавтомат…

Четвертый паз был предусмотрен для сетевого блока питания. Места внутри корпуса оказалось навалом, вес все равно пришлось увеличивать для большей устойчивости конструкции. Поэтому на гетинаксовую пластину дополнительно закрепили в легкосъемном каркасе две квадратные 4,5-вольтовые батарейки «КБС-Л-0,7». По прикидкам их должно было хватить часов на двадцать работы «без 220 вольт». Надеюсь, электричество в СССР не пропадает часто и надолго, иначе делегаты устанут их менять. Правильнее было бы поставить аккумуляторы, но… Попросту не успели, не оказалось у изготовителя запаса готовых элементов.

Получилось вполне симпатично. Цифры хорошо различались даже на солнце. Точность оказалась вполне на уровне, не хронометр, разумеется, но за неделю часы ошибались максимум на минуту-другую, и то скорее от ускоренной небрежной регулировки. Особо привлекательно смотрелся дефис между парами знаков. На нем завалили фронты конденсатором, и теперь он плавно разгорался и гас каждую секунду. На неподготовленного человека это действовало гипнотически.

Чтобы конструкция не «звенела», в глубь прорезей вставили небольшие кусочки микропористой резины. Более никаких болтиков или гаечек не предусматривалось. Сборка без всякого труда осуществлялась в нашем НИИ силами парочки теток, срочно принятых на работу в качестве монтажниц радиоаппаратуры. Единственная фишка из две тысячи десятого года — специальная диэлектрическая прокладка в контакте батарейки, которая выдергивалась без разборки корпуса при помощи толстой красной нити, пропущенной в отверстие на дне часов.

Контроль внешнего вида и работоспособности проводился стопроцентно, каждое десятое изделие отправляли в климатическую камеру и на вибростенд. Главной причиной отказов был кварцевый генератор. Вроде бы устройство проще некуда, но, пока не ввели предварительную приемку элементов, ничего хорошего не получалось. Набрав полную жестянку никуда не годных запаянных алюминиевых коробочек из города Волжский, накатал обстоятельную телегу своему начальнику главка[225]. Но особой взаимности не получил, лишь вялую отписку в стиле «так было, так будет»[226].

И вот ведь действительно, плевать на такую мелочь. В СССР денег куры не клюют, фонды у НИИ «Интел» безразмерные, поставки внеочередные. В следующий раз закажем сразу тройной комплект, проверим, брак спишем по акту и положим на всякий случай в дальний угол склада. Электроника не комбайны, места для хранения надолго хватит. Так и напишу Шелепину после съезда.

Предметом особой гордости стала упаковка. Ничего похожего на полиэтилен с воздушными пузырьками мне в СССР не попадалось[227]. Но установка для производства незаменимых в двадцать первом веке Bubble Wrap представлялась совсем несложной — так и оказалось на самом деле. По сути, хватило двух горячих валов, один из которых был с дырками и подведенным внутрь низким давлением. Два слоя полиэтилена попросту прокатывались через них. Оставалось только порезать пленку на аккуратные конверты и отучить монтажниц от затягивающей привычки «лопать» пузырьки.

Дизайн картонных коробок утверждал Александр Николаевич лично. В конце концов, прошел самый консервативный вариант с белой надписью «Часы электронные…» на фоне развевающегося флага СССР. Шрифт имитировал экзотический для шестьдесят шестого года шестнадцатисегментный индикатор.

…Сделать всю партию перед XXIII съездом КПСС успели с огромным трудом. «Светлана» поставки провалила с громким треском, свой план им показался важнее. По слухам, репрессии по заводу прокатились небывалые, на пенсию и прочие «непопулярные» должности «ушли» десятка два руководителей[228]. Нам от этого было не легче — спас только авдеевский задел, без него съезд наших изделий не увидел бы. Все равно последнюю сотню часов собирали всем НИИ ночью. И еще целую кучу непрерывно делали следующие несколько недель, уже на дополнительные подарки особо знатным гостям. Уж очень часики пришлись по вкусу делегатам. За одними только вакуумными экранами Анатолий летал в Минск раз пять. Сколько я прыгал вокруг «Пульсара», даже описать сложно, спасло только то, что они в ходе непрерывного четырехсменного допиливания технологии добавили «в годные» еще пару-тройку процентов изделий.

В ходе «часовой гонки» я забросил не только личную жизнь, но и подвижки по другим направлениям. А их случилось не так уж мало.

Для начала, Антонина Валерьевна Семичастная в стороне от моей деятельности не осталась. Более чем скромные продажи альбома Ванессы Мэй (под именем Валерии Петровой) ее не остановили, скорее раззадорили. После четырех лет обучения в консерватории супруга Председателя КГБ не сомневалась в высоком качестве музыки. Ее возможностей с лихвой хватило для аккуратной организации продажи прав на издание пластинки CBS France[229].

Филиал крупнейшей американской компании переживал далеко не лучшие времена. Американские мелодии в Европе «не шли», студия ютилась в Париже, на частной квартире в шестнадцатом округе, в доме № 3 по улице Фрейсине. Но более солидные компании США принципиально не хотели иметь дело с Советским Союзом, и сделка все же состоялась при активном участии нового директора CBS France Жака Суппле[230]. Денег это принесло СССР до смешного мало, кажется, что-то около тридцати тысяч долларов в пересчете с франков.

Учли и тактические ошибки. Советский старт проводили «по хронологии», начали с альбома «Violin». Для две тысячи десятого года это была чуть обновленная классика, но специалисты тысяча девятьсот шестьдесят пятого после прослушивания впадали в экстаз. Продажам это, впрочем, не помогло ни капли. Поэтому за границу пошло самое лучшее, а именно, половина альбома «Storm». Имя исполнителя разглашению не подлежало, выбор сценического псевдонима отдавался на усмотрение издателя. Через пару месяцев тиражом в тысячу штук была выпущена скромная «сорокопятка»[231] на две композиции, подписанная как Simona Smith.

Особо удачно сложилась судьба «I Feel Love»[232], мелодия практически мгновенно стала известна в Европе и США. К концу января она прыгнула на первое место в UK Singles Chart[233], на шестое в Dillboard Hot 100, девятое в Hot Soul Chart. Музыка Симоны Смит не выходила из эфира радиостанций, продажи пластинок стремительно пошли в гору. Фанаты атаковали магазины. Компания CBS аккуратно зондировала почву на предмет следующих хитов, и торг уже перевалил за сотню килобаксов[234]. По меркам шестьдесят шестого года сумма совсем немалая. Об этих событиях нам с Катей рассказала воодушевленная Антонина Валерьевна в тихом московском ресторанчике «для совсем своих» за скромной бутылочкой трехлетнего армянского «Геташена».

Сначала я чувствовал раскаяние: обманул ведь и украл чужие произведения. Но… Как можно обокрасть еще не родившийся талант?! Это же бред! Произведения Ванессы Мэй, если, конечно, она вообще появится на свет, в этом мире будут ничуть не менее знамениты и талантливы. Вернее, они будут еще лучше, чем в моей истории! Любой творец стоит на плечах предшественников, и чем выше они установят планку, тем большего достигнет последователь. Музыка и проза не прыжки в длину, эффекта Боба Бимона тут быть не может[235].

Единственное, что несколько смазывало эффект, так это отсутствие автора. Кто-то в CBS проговорился, пошли слухи вроде того, что скрипачка Валерия Петрова заключена в ГУЛАГ и пасет на Колыме пингвинов, а все гонорары присваивает себе ЦК КПСС. В Лондоне даже появился какой-то фонд, успешно собирающий средства на вызволение звезды из застенков КГБ. Зато «Мелодии» пришлось выпускать дополнительный тираж Violin какого-то необыкновенного объема, и в кои-то веки контрабанда «пластов» пошла через границу в обратную сторону.

Через месяц история начала принимать неприятный оборот. Советские функционеры зашевелились и начали спрашивать: кто же так изящно протолкнул неоднозначную музыку? После того, как коробки самописных магнитофонных лент начали массово украшаться надписями «Свободу Валерии», чета Семичастных поняла — надо срочно что-то делать. Речь уже шла о натуральном «спасении задниц», а не о благих намерениях дополнительно заработать для СССР.

Посвящать в детали кого-то постороннего не хотелось, и от меня, как крайнего, понадобился весь возможный креатив. Пришлось думать.

Во-первых, фотографию исполнительницы до сих пор нигде не печатали. Выбор был не ограничен, и после кагэбэшного поиска кандидатуры «звездой» стала не молоденькая симпатичная девушка, а грузная тетка почти шестидесяти лет, проживающая в Волгограде. Со скрипкой, впрочем, она обращалась очень прилично. Заодно была заслуженным членом партии и осведомителем со времен ОГПУ. За весьма скромное вознаграждение тетка была готова выдать себя хоть за всю четверку The Beatles.

Во-вторых, мы с Анатолием подготовили микшерский пульт. Взяв за основу что-то стандартное импортное, добавили в него пяток профессиональных магнитофонов и еще кучу разных коробок. Одной из которых стал ноутбук, хорошо замаскированный под пару осциллографов. Вернее сказать, приборы были вполне настоящими и честно показывали всякие движущиеся кривые от аудиовходов. Но перед ними можно было незаметно для постороннего наблюдателя поднять крышку артефакта и получить доступ к удобному Adobe Audition.

Дальше последовали репетиции, приглашенная группа с вспомогательными инструментами и наконец сама запись. В творческом процессе приняли участие несколько журналистов, включая парочку «импортных», с таким же «никаким» музыкальным слухом, как у меня. Надо сказать, что исполнение Ванессы Мэй от исполнения нашей дамы я на гэдээровском усилителе «Regent» и колонках «Симфония» отличить не мог. Установка мигала огоньками, зеленые точки бегали в осциллографах, бобины магнитофонов крутились. Я с умным видом щелкал тумблерами и совмещал записи. Хорошо, что, кроме самой скрипачки, никто из музыкантов этой чепухи не слышал. Но даже «маэстро» недовольно кривилась. Впрочем, итоговый фрагмент секунд на десять вышел вполне прилично. Остальное журналистам было уже неинтересно, сделав фотографии с разрешенных ракурсов, они разбежались творить плановую нетленку.

Небольшая статья в «Известиях», честно приводящая факты и фотографии, заткнула сплетников, как хороший кляп. Стала понятна повышенная секретность. Ну, еще бы, таинственная и изящная Simona Smith куда привлекательнее русской старухи. Да и большая сцена ей в таком возрасте противопоказана. Коммерчески CBS потеряли немного, композиции шли нарасхват. Но славу болтунов радиокомпании приобрели, и тут им нужно было жаловаться только на себя. Пункт по обеспечению секретности настоящего имени исполнителя в договоре предусмотрели не зря.

Несмотря на то что нашелся удачный выход из положения, сам по себе проект было решено постепенно сворачивать. Еще два-три контракта, чтобы не возбуждать подозрений, и хватит. Слишком велик риск. Но польза от происшедшего инцидента была все же немалой. Стало понятно, что «вбрасывать» в оборот произведения из будущего нужно очень осторожно, просчитывая все возможные ситуации заранее.

Зато удачно получилось переключить внимание Антонины Валерьевны на новую игрушку. А именно, публикацию фантастических произведений будущего. Очень к месту пришелся первый том распечатанной фантастики, «Почтальон» Девида Брина. Только его мы успели сделать по-человечески после того, как переварили клавиатуру «Консула» с больших английских литер на маленькие русские. Специально для супруги Председателя КГБ открыли небольшое переплетное производство, в котором вытащенные из «Консула» листочки сшивали в приятные книжки с дерматиновым переплетом.

Виновата была скорость печати, при промышленных объемах она оказалась смешной. Вроде бы пять букв в секунду (при большем темпе случались столкновения рычагов) — очень даже много. Но уже на страницу требовалось шесть-семь минут. Так что, фантастический роман печатался целую неделю, и то, если не считать профилактики и ремонта пишущей машинки. Впрочем, были заказаны еще два «Консула», с которыми наша типография имени две тысячи десятого года могла без проблем обеспечивать культурный досуг жен вождей.

Тем более что на них был возложен важный процесс идеологического контроля над произведениями. Откровенно враждебные подлежали передаче на хранение в запасники НИИ «Интел». Для остальных требовались авторы. Те самые, готовые сделать из нудноватого «Pinocchio» заводного «Буратино», а туповатый сюжет «The Wonderful Wizard of Oz» превратить в «Волшебника Изумрудного города», да еще дописать к нему десяток томов продолжения.

— Вот гад! — прокричал в ухо Петрович.

Только успел прикрыть глаза, пытаясь подремать минутку по дороге на работу.

— Да что ж он, гад, делает!

— А-а?! — Продрал глаза и увидел, что «Волгу», как полуторатонный неуправляемый корабль, понесло на черный багажник похожего транспортного средства. Бум-м!!! Подушки отсутствовали, ремни безопасности тоже[236]. Успел порадоваться, что Катя на шестом месяце осталась дома, а ведь хотела поехать со мной еще вчера. Тут меня нехило шмякнуло о далеко не мягкую панель, ладно, хоть руки подставить успел. Да еще шапка и теплое пальто помогли.

Рудольф Петрович тихо матерился, но вроде уцелел, пронесло. Выбрался на улицу, в сумраке раннего мартовского утра повреждения автомобилей показались на диво незначительными. Обошлось без травм, водитель передней машины уже вышел, смотрел, что помялось. Да и его пассажир вылез с заднего дивана. Мелочь, можно не волноваться. Бампера под замену, остальное, пожалуй, и выправить можно. Реальный танк, а не машина, мой новый «Аккорд» после такого поехал бы только на эвакуаторе.

Одно плохо, такси тут поймать непросто. Придется пешком тащиться пару километров по легкому морозцу, это лучше, чем давиться в автобусе.

Полез в салон за папкой — чего время терять?

— Ты что сделал, идиот? Глаза в задницу засунул? Совсем обалдел?

Внешне солидный пассажир пострадавшей машины подступал к Петровичу, воинственно размахивая тяжелым портфелем. Я опешил, ну прямо дежавю из девяносто второго года, тогда отец неудачно помял «джип» какого-то братка. И то, разговаривал новый русский тогда несколько культурнее, мат был незлым и безадресным, только для согласования слов во фразе.

— Мужик, ты чего? Озверел, что ли? — Не умею я переходить мгновенно из одного состояния в другое.

Машина попалась явно государственная, разбираться с автоинспекцией предстояло водителям. Повреждения оказались смешными. Чего орать-то? Но нет — какая-то особая барская гордость вылезла.

— Сам ты мужик сиволапый! Секретарь горкома я, да тебя… — и с кулаками ко мне.

Здоровый товарищ, в пальто, шапка-пирожок из каракуля, добрая. Не сильно молодой, к сороковнику уже, судя по одутловатой морде. Подбежал резко, но осадил, хорошо мне иметь габариты на голову выше среднего аборигена. Это еще здоровый экземпляр попался, но все равно до метра восьмидесяти не дотянул.

— Кто такой? Где работаешь, идиот? — грозно так, и как главный аргумент: — Партбилет лишний?! Я это мигом поправлю! На коленях ко мне в кабинет поползешь!

…Секретарь горкома. Не первый, тот про наш «721» явно что-то знал и старался держаться на расстоянии. И не второй, с ним общался много раз, спокойный, мудрый мужик. Не слишком образованный, скорее всего «три класса, четыре коридора». И речь… своеобразная. Но жизнь прошел нелегкую, его житейская мудрость часто «била наповал» мое университетское образование в хозяйственных и кадровых вопросах. В общем, я его серьезно уважал, он меня вроде бы тоже — наверное, за напор и энергию.

Но тогда что это за урод?![237]

— Брателло, ты чё, в натуре, хочешь крышой померяться? — Жаргон криминальных боевиков девяностых телевизор мне все же успел залить в уши. — Быстро достал мобилу, набрал пахана!

— Что?! — Мужик от удивления отскочил на шаг.

— Не, ну ты, в натуре, рамсы попутал! — Меня продолжало нести. (Водители дружно прислушивались «во все глаза».) — Ты, урод, вообще свою поляну потерять хочешь?

— Ты, козел, вообще понимаешь…

— Понты подбери, или стрелку забьем?!

Шир-р! Поставленный у гада удар, опыт. Хорошо, хоть медленно, только смазал по скуле, а то мог бы и положить. Очень трудно я раскачиваюсь. И о людях думаю хорошо… Первое время.

— Хлоп! — засветил ему с правой от души без лишних хитростей.

Не сговариваясь, разорвали дистанцию. Давно мужику не прилетало, смотрел на меня ошеломленно, как на зеленого человечка, головой тряс. Признаться, тоже отвык от подобных дорожных приключений.

— Ну и порядки тут в горкоме. — Я с хрустом размял шею. — Прямо логово разбойников.

— Скотина! — выругался секретарь. — Изничтожу!

— Кто ж тебя назначил, а? — Неужели в М-граде сменили власть? Хоть НИИ «Интел» городу не подчиняется, крови по мелочам он попить сможет изрядно.

В отдалении начала собираться группа зевак. Поди, не часто при авариях солидные граждане морды бьют. Впрочем, коммунисты всегда боялись огласки. Проследив за моим взглядом, противник погрозил кулаком и шустро полез в «Волгу». Судя по тому, как она резко стартовала, мелочами типа госавтоинспекции секретарь горкома себя утруждать не собирался.

М-да. Нравы в местной партийной элите… Раньше думал: откуда разгул бандитизма и прочей преступности в девяностых? После стольких лет построения справедливого общества? Теперь понятно — вот она, первая ласточка перестройки. Не Горбачев СССР с рельсов под откос пустил, и не Яковлев со всякими Шеварднадзе. Вот такие уроды и доросли до серьезных постов. Еще и деток наплодили, в MBA, тьфу, ВПШ выучили[238]. Ур-р-роды!

Номерок машины он, конечно, запомнил. Я его тоже. Аккуратно навел справки — оказалось, что власть в городе не менялась, просто прислали новичка из дефолт-сити поработать годик, поднабраться опыта четвертым секретарем[239]. Наверное, этот хам-секретарь тоже все разузнал и решил не связываться.

Но главный вывод я для себя сделал: надо зимой ездить на шипованных колесах! Тем более с Катей. Загадка природы: почему в холодной стране, на которой полгода дороги завалены снегом, не практиковали такого простого способа передвижения? Паршев со своей климатической теорией мешал водителям думать, не иначе. Ведь нет ничего более простого, чем кусочки металла в резине. Никаких нанотехнологий, завод-гигант и штат химиков без надобности.

Основную часть — небольшой металлический грибок, только с широкой полой ножкой, токари на ТЭЦ по моему эскизу сделали уже к утру следующего дня. Шипы вышли малость разные по диаметру и форме, допуски в полмиллиметра. Но мне ими не стрелять. Конечно, лучше бы зарядить процесс на современный револьверный автомат, но где его искать в М-граде?

С твердосплавом тоже все решилось без труда. Под руку попали победитовые накладки на резцы, похожие на толстые спички, только вдвое короче. Их ломали в тисках зубилом пополам и впаивали части в полую ножку грибочка какой-то желтой бякой, чтобы победит немного торчал. Затем в шине сверлом-трубочкой сверлили глухое отверстие диаметром миллиметра в два, выдирали мешающий столбик резины хирургическим пинцетом.

В завершение на простейшем ручном прессе шип загоняли в подготовленную дырку. Поначалу была проблема с качеством резины, жесткая и даже немного ломкая беговая дорожка норовила «сколоться» в процессе запрессовки. Но после того как шипы перед установкой начали окунать шляпкой в восемьдесят восьмой клей, процесс пошел, как по маслу[240].

Не помешало даже отсутствие специальной зимней резины. Конечно, узкие диагональные И-194 тот еще подарок, но шипы в ромбики их рисунка вполне поместились. Не слишком красиво, все же придется искать на будущий год специальные шины, пусть импортные, безопасность дороже. Зато «Волга» перестала быть коровой на льду и стала управляться на скоростях более 20 км/час. Петровича поразило до глубины души, насколько проще стало ездить. Даже начал немного лихачить, поэтому заставил его повесить поперек заднего стекла транспарант: «Осторожно, шипы». Хватит нам переднего разбитого бампера, незачем еще на задний искать приключений, в смысле, ловить отмороженных на всю голову нешипованных партаппаратчиков.

Вот о чем нужно подумать в будущем, так это о ремнях безопасности. Но тут без специальной капроновой ленты ничего не сделать, разве что с «тойоты» снять… Да чем я вообще думаю-то? Где была моя голова осенью?! Берем систему с RAVчика, и к ней пишем обширную докладную товарищу Шелепину. Немного еще краски сгустить надо, типа, из сотни погибших ремни могли спасти половину[241]. Неужели в СССР людей так много, чтобы терять их в мирное время из-за идиотских консервных банок на колесах?! Внедрить-то копейки стоит, еще и окупится потом на штрафах.

Глава 10

Телетайп, модем, комиссионка

В конце марта начался съезд КПСС. Кабинеты начальников обезлюдели, шутка ли — почти пять тысяч делегатов наскребли по Советскому Союзу![242] Нечто подобное в России двадцать первого века бывало в конце декабря — начале января. Вроде бы обычные рабочие дни, но все принимающие решения товарищи перебирались ближе к теплым морям и океанам. Снимать трубку стоило, только если сильно соскучился по голосам секретарш. Некоторые из них были очень даже ничего, но виртуальные отношения совсем не в духе эпохи.

Когда спала «часовая» лихорадка, у меня немедленно появилось ощущение каникул. Пробовал читать газеты, но быстро понял: Михаил Афанасьевич был еще очень лоялен к советской прессе. Ее нельзя читать ни до обеда, ни после. Разве что на ночь, и то, поди, приснятся ужасы кумачового цвета. Быть может, местные жители и умудрялись вылавливать что-то ценное между строчек, мне это высокое искусство пока оказалось недоступно. Ощущения были, как после пресс-релиза третьеразрядной корпорации областного масштаба. Такой PR-отдел я бы уволил за неделю без выходного пособия.

Поток фельдъегерской почты иссяк, телефонных звонков не было, благодать. Впрочем, сотрудники этого не почувствовали. Наконец-то появилась возможность не спеша подвести итоги прошедшего квартала, подтянуть накопившиеся хвосты, а главное, заняться связью. Не зря же я мыслил первейшей и важнейшей своей миссией в этом мире создание Интернета? Вот и нужно было соответствовать, а не прохлаждаться!

Собственно, достижений на компьютерном фронте оказалось не слишком мало. Вывод текстов с ноутбука на «Консул» и до перепайки литер шел полным ходом. После он принял вполне эпические масштабы. Две машинки пережевывали тексты программ и самых разнообразных хелпов исключительно на английском языке со всеми нужными спецсимволами. Причем вручную, через HyperTerminal, путем копирования Катиными руками. Не слишком прогрессивный способ, мягко говоря, но разработать другой банально не хватило времени. Содержимое шло под грифом «особая папка» и покидало охраняемый бокс НИИ только в запечатанном виде, под охраной Анатолия, отвозившего все лишнее в какое-то личное спецхранилище Семичастного.

Поставленная цель была понятна: снять с Dell’а все возможные бонусы до того, как он превратится в бесполезный набор микросхем. Всю музыку я переписал на магнитную ленту еще на даче Шелепина, фильмы и фотографии пересняли на пленку осенью, в перерывах между ремонтами. Осталось забрать книги, тексты программ, разнообразные файлы помощи, и можно было со спокойной совестью превращать настольный артефакт в суперкомпьютер мирового значения.

И так приходилось принимать вычислительные задачи от Шокина и Семичастного. По сути, сейчас ноутбук постоянно обсчитывал в фоне какие-то задачи, не загружая процессор более чем на десять — пятнадцать процентов (спасибо скаченной когда-то в софте ThreadMaster). Иногда по много часов без перерыва. Даже обидно, понятия не имел, разработку чего ускорял — ракет, самолетов, подводных лодок или просто хак шифра ЦРУ. Но курьеры дожидались результатов буквально у дверей главка и выхватывали распечатки из рук Толиных бойцов с такой скоростью, что последние жаловались.

Но поперек полного вычислительного счастья легла неуклюжая туша АЦПУ от БЭСМ-4. Этот шикарный аппарат многозначительной марки 128-2 (сто двадцать восемь символов в строке, две строки в секунду) скучал без дела. Пятидесятиметровая пачка фальцованной бумаги А3 с перфорацией по бокам грустно лежала на проволочном поддоне между лапами, которые поддерживали на полутораметровой высоте его неохватный серый корпус.

Вроде бы простой принцип, крутится барабан с девяносто семью символами по окружности. В нужный момент конденсатор разряжается на электромагнит, тот толкает пуансончик, бьет по бумаге, прижимает ее к барабану через широкую красящую ленту. Одна строка — один оборот. Итого сто двадцать строк в минуту, мегабайт в час, почти гигабайт за месяц. Аж слюнки текут, но зубы об эту задачу обломали славно.

Интеллекта в АЦПУ, как в молотке, совсем не имелось. Даже промотка бумаги — совершенно отдельный двигатель, запускаемый по таймеру (новые микросхемы часов пришлись очень к месту). При печати крутящийся барабан посылал два сигнала — начала оборота и в момент выхода «на позицию» очередного символа. Интерфейс COM-порта ноутбука обязан был их «выловить» в виде сигнала CTS (разрешения передачи) и выдать строчку из шестнадцати байт сто двадцати восьми битов. Где «единичка» — там электромагнит должен был ударить. Процесс требовалось повторить по числу знаков на барабане, а именно девяносто семь раз. В результате получалась целая строчка.

По прикидкам, скорости COM-порта вполне должно было хватать. Оборот — полсекунды, за это время мимо бумаги пролетали девяносто семь отлитых на легкосплавном цилиндре символов. Итого имелось около пяти миллисекунд на выдачу последовательности. Иначе говоря, для печати всей строчки требовалось двадцать пять тысяч бод, если считать без всяких старт-стопов. Это в четыре раза меньше доступных в COM-порте сто пятнадцати тысяч двухсот бод. Должно было хватить с запасом на задержки в самопальном переходнике и на работу моего бриджа USB-COM[243].

Но практика упорно опровергала расчеты, печать не шла, как мы ни бились. Судя по всему, не хватало скорости. Пуансоны лупили куда попало — между символами во время движения бумаги. От поломки АЦПУ спасали только огромные зазоры между элементами. Пришлось признать эпический фейл. Отодвинуть пару человекомесяцев в виде «комодика» контроллера в сторону, отсоединить пару здоровенных тридцатиконтактных разъемов и вызвать грузовик с грузчиками — отдать принтер-переросток обратно на ВЦ ТЭЦ. И забыть про этот чертов металлолом.

Следующей стала неуклюжая попытка обойти узкий момент через перфоленту. Набить дырочек в бумаге и передать на какую-нибудь более приспособленную к большим объемам печати ЭВМ. Для этого Федор в перерывах между чтением Хайнлайна и «съездовскими» часами спаял вывод с ноутбука на перфоленту. Благо это оказалось много проще предыдущей задачи, а COM-портов у меня имелось в наличии два.

Молотила машинка будь здоров, только успевай заправлять ленту. Вот только при плотности записи около трех байт на сантиметр вывод мегабайтной книги грозил занять несколько километров бумаги. Не знаю, почему я даже не попробовал посчитать это заранее, просто в цейтноте на вопрос: «Нам нужен вывод на перфоленту?» — ответил: «Делай!» Так что пришлось выписать сотруднику премию, а машинку задвинуть в самый дальний угол.

Впрочем, оно того стоило. Федор-электрик при всем своем хиппи-антураже не только нашел себя в нашем диковатом коллективе, но и обнаружил редчайшие навыки проектного мышления. Если взялся, то будет долбить до конца, на результат, не задавая дурацких вопросов и самостоятельно решая встречающиеся на пути проблемы. Настоящий «луч света в темном царстве» советской корпоративной культуры[244].

Ведь как бывает обычно? Начинаешь работать с человеком, у которого есть голова, креатив, даже талант. Но если на уровне внутренней культуры отсутствует способность отслеживать и обрабатывать длинные цепочки действий, ничего хорошего не выйдет. Через некоторое время видишь метания из стороны в сторону, страшную организационную немощь, необъяснимые срывы сроков. Точно такое у меня было после того, как накурился гашишем в Амстердаме. Начинаешь обдумывать какую-нибудь мысль, на середине ее забываешь, ищешь начало, вспоминаешь, было ли оно вообще. Затем опять думаешь, и опять все разваливается. От такого опускаются не только руки.

Как начальник, заводишь тудушник[245], привычку еженедельно спрашивать результаты, выбиваешь задачу с точки, как в гольфе мячик из песка, снова и снова… Тудушник разносит к чертям, потом распухает голова, и кошмарик мягких белых стен палаты превращается в навязчивую идею…

Однако перфоратор был полностью подготовлен к испытаниям без всякого моего вмешательства и, к моему огромному удивлению, «пошел» с первой попытки. Федор явно почувствовал вкус победы в самостоятельном решении задач. Губить такую инициативу, все равно что пускать под нож стельную корову. Ему немедленно открыли следующий горизонт ответственности. Теперь этот волосатый и бородатый хипарь погонял по коридорам аж трех ботанов-инженеров, учил их «грокать», держать в руках паяльник, правильно нюхать канифоль, а также ничему не удивляться в «721».

В запале энтузиазма эта команда умудрилась сама додуматься подключить к уже хорошо освоенному интерфейсу ноутбука (не видя ничего, кроме глухой стенки с торчащей из нее парой кабелей) новый телетайп. Даже не спросили меня. Хорошо хоть ничего не спалили при преобразовании уровней сигналов. Уже задним числом я в десятый раз похвалил себя за качественно организованное заземление обоих зданий НИИ. Не будь зарыто в землю столько железа, с такими инициативными товарищами давно пришел бы конец интерфейсам Dell’а[246]. Зато как потешались над моим проектом местные электрики полгода назад, «безграмотный перестраховщик» — это был самый мягкий, почти ласкательный эпитет.

Недолго думая выпихнули пятибитный телеграфный код МТК-2 в последовательный порт. Дальше пришлось разбираться мне, и — маленькое чудо: в HyperTerminal нашлась крутилочка, переключающая порт на нужную кодировку и скорость. Не отрубили в Микрософте этот древний телетайпный хвост, позаботились о прошлом… Грешным делом, я уж прикидывал, как наиболее безболезненно перенастраивать телетайп, в котором частота передачи задавалась «железно» в буквальном смысле этого слова, а именно — вращающимся цилиндром с выступами, которые управляли нажатыми контактами[247].

На этом проблемы только начались. К своему большому огорчению, я убедился в очевидном: пять бит достаточно лишь для тридцати двух букв. На советском телетайпе это «изящно» обошли, введя три регистра (латинский, русский, цифры), переключения между которыми производили специальными командами. Не понятно, какой марксизм помешал инженерам СССР подумать чуток о будущем и принять сразу аналог ASCII для русского алфавита[248]. Но бороться с этим явно бесполезно, нужно приспосабливаться.

Зато еще не поздно принять нормальную кодировку для ЭВМ! Заранее, буквально в зародыше, раздавить на уровне отраслевых нормативов разброд и шатание, которые царили в советской компьютерной среде. Шутка ли, в меню FAR на моем верном Dell’е мне удалось найти более десятка разных таблиц. Только к эпохе первых персоналок можно отнести ISO с непонятным номером, целый выводок разных KOI, Альтернативную CP866, «Основную» ГОСТ… Наверняка это далеко не все плоды фантазий программистов СССР, но заниматься археологией у меня особого желания не возникло. Только задумался, сколько сил и денег пошло на устранение идиотизма отраслевого министерства. Сложно им было стукнуть кулаком и принять единую форму?[249] Пусть не самую удобную, но какая была бы экономия!

При этом совместимость с ASCII и ее латинскими буквами неизбежна. Можно было, разумеется, на радость врагам предложить доморощенный кириллический стандарт и фанатично его продвигать. Но насилие над здравым смыслом оставим коммунистам. Поэтому первые сто двадцать восемь знаков или семь бит станем считать уже свершившимся злом. И пусть сейчас в СССР толком никто не знает, шесть бит в байте, семь или сразу десять. Мне совершенно точно известно, что их будет восемь! На этом «восьмом» есть следующие свободные сто двадцать восемь клеточек в таблице. Их нужно только заполнить, этого хватит минимум на десять лет. Далее процессоры будут помощнее, памяти в них побольше, придет время графических операционок и полных мультиязыковых наборов шрифтов.

Насколько помню, основных проблем с кириллическими кодировками было две. Во-первых, из-за блока псевдографики, крайне неудачно расположенной в IBM PC. Не лезли шестьдесят шесть букв алфавита ни сверху, ни снизу этого занятого куска. Не позаботились штатовские инженеры о длинных алфавитах или специально учинили нехилую диверсию для СССР. В общем, маленькие русские буквы поневоле начинались до блока кракозябр, прерывались и продолжались после него. Программисты были крайне недовольны[250].

Во-вторых, кому-то неизвестному было удобно отбросить старший бит и получить вместо русского текста транслит, вполне читаемые слова, написанные латинскими буквами. Тут уж вообще ни о каком алфавитном порядке речь не шла, получалось что-то типа Т, У, Ж, В, Ь, C, Ы, B, З. Программисты яростно матерились, попробуй, напиши в таких условиях алгоритм сортировки или просто что-то внятное для работы с текстом.

Но меня-то пока ничто не ограничивало! Выбрать надо было наиболее удобный вариант. Например, «Основную» — она и название имела понятное, и любимому чиновниками всех времен ГОСТу соответствовала. На вид вполне прилична, вот только буква «е» стояла в стороне, на тридцать третьей позиции. Задумался, проверил все имеющиеся кодировки. Сакральная буква обнаружилась на своем законном седьмом месте лишь в двубайтовом UTF начала девяностых, по сути, в совершенно иной эпохе. Что делать?[251]

Как обычно в трудных случаях, пошел советоваться к жене.

— Кать, понять не могу, в Союзе букву «ё» используют?

— Внимания не обращала… — Она подтянула к себе валяющуюся в углу стола «Комсомолку». — Смотри-ка, тут нет «ё».

— Ничего не понимаю… — Я машинально разглядывал слова в газете. — В мое время были борцы за права этого символа, и много. Кивали на великую русскую историю, Пушкина там вспоминали, Толстого. В блогах рубились.

— Хочешь сказать, что у нас буквы «ё» должно быть больше, чем в будущем?

— Конечно!

— Знаешь, Петь, я историю такую слышала, что буква «ё» стала нужна товарищу Сталину на картах в войну, чтобы названия не путать, вот он и потребовал ее вернуть.

— В смысле? Ее что, до этого не было?

— Не знаю… Получается, отменили ее когда-то. — Катя вдруг выставила вперед руки с растопыренными пальцами, будто положила на клавиатуру. — Точно! При слепой печати десятью пальцами «ё» не используется!

— Ничего себе история. Погоди, а в книгах как сейчас печатают?

Ничего не говоря, Катя подошла к стоящему в углу шкафу, начала доставать оттуда журналы, газеты и прочую макулатуру. Был и десяток книг. Мы вместе проштудировали все издания — буква «ё» нашлась только в русско-английском словаре.

— Вот в чем секрет, — вспомнил я мультик. — Если мед есть, то его сразу нет.

— Так и получается, — подтвердила жена. — Школьники букву изучают, писать учатся, а потом в книгах и газетах ее не используют.

— Спасибо, Кать, — чмокнул в щечку. — Что бы я без тебя делал!

Выходит, разработчики были искренне уверены: дни буквы «ё» сочтены. Ее не было в окружающем их медиапространстве, даже на клавишах телетайпа. А тут такой шанс, 32+32=64, то есть все буквы укладывались ровно в восемь байт адреса. Переключать регистр и просто адресовать букву было сплошным удовольствием! Стоит ли портить такой прекрасный порядок вещей, словно бы дарованный свыше, давно отмененной буквой?[252]

На всякий случай специально сходил посмотрел на клавиатуру ноутбука. Покрутил разные софтины две тысячи десятого года. Буквы «ё» не оказалось даже в налоговой отчетности 1С. Осталось только махнуть рукой — сколь бы ни боролись энтузиасты за этот символ, доживет он только до очередной языковой реформы. Ткнул пальцем в «Основную» кодировку без всяких изменений. Если я правильно понимаю, то при обработке как минимум восьмидесяти процентов русскоязычного текста «е» и «ё» необходимо уравнять «в правах». То есть надо создавать надстройку над любым алгоритмом, при этом место нахождения злосчастной буквы вообще безразлично[253]. Оформленное предложение отправил в главк МЭПа, кросспостом товарищу Шелепину. Так точно не потеряется, дело нешуточной государственной важности. Заодно посоветовал активно использовать термин «байт», директивно и навсегда равный восьми битам. Соответственно, разрядность ЭВМ исчислять исключительно по степени двойки, ну там 4, 8, 16, 32, 64… Кто будет против — враг мира, прогресса и Коммунистической партии. Конструкторов БЭСМ-4 с сорокапятиразрядным словом вообще стоило бы приговорить к принудительным работам по устранению самодеятельности. Хотя этого лучше не писать, времена тут больно простые, еще на самом деле пристроят в «шарашку»[254].

Накатило просветление, и я набросал третье (или уже четвертое?) предложение — а именно: выработать единый стандарт для подключения периферии. Если пользоваться послезнанием, на первые лет двадцать понадобится всего три типа портов — медленный последовательный по двум-трем проводам (мышь, клавиатура, модем), быстрый параллельный на восьмибитную «букву» целиком (принтер, сканер, графопостроитель) и очень быстрый для мониторов и сетей типа Ethernet.

Однако идея показалась сыроватой. За ошибку от местных спецов можно было схлопотать нехилую отповедь, получить выволочку от Александра Николаевича и навсегда выработать скептическое отношение к будущим проектам. Оставил бумагу на неделю «вылежаться», а сам думал, черкал на листочке, говорил с Федором, мэнээсами и ребятами на ВЦ. В результате путевку в жизнь получил только однобайтовый УИ-8 (Универсальный Интерфейс на восемь линий), подозрительно похожий по своей сути на привычный по временам «до USB» Centronics, он же параллельный порт или принтерный LPT[255]. Компьютеры тут совсем слабенькие, тащить в них лишнее не стоит. Ничего особо дешевого, кроме разъемов и кабелей, в последовательных СОМ-портах нет. Так что можно жить без них.

Тем более что переходник это не бог весть какая сложность — Федор «в одну каску» спаял похожий вариант на «рассыпухе» за месяц. Пусть в итоге получился корпус на четверть кубометра, пока это неважно. Никогда не поздно заказать специальную микросхему-преобразователь, которую разработчики будут ставить при необходимости, если такая вообще появится в этом мире. Чтобы в ее применении ни от чего не зависеть, добавил в УИ-8 низковольтное питание. Благо отдельных проводов в используемых разъемах от БЭСМ-4 было более чем достаточно. Толщина меди на них наводила на мысли минимум о нескольких десятках, если не сотнях ватт. Не то что жалкие несколько ватт USB 2010 года[256].

С выводом видео на телевизор явно надо было разбираться отдельно. Если уж в мое время нужна была специальная видеокарта с прямым доступом на внутреннюю скоростную шину данных, в шестьдесят шестом без чего-то подобного ну никак нельзя было обойтись. Причем эта самая «карта» вполне могла оказаться размером с шифоньер. Сколько там требуется памяти только на экран? В буквах его разрешение будет что-то типа семьдесят на тридцать, итого более двух тысяч байт. Десятая часть оперативки БЭСМ-4, что в общем-то не так и страшно[257].

Тогда почему на столах в ВЦ все еще нет дисплеев? Ну да, мало передать в «телевизор» код в двоичном разряде. Чтобы пучок электронов нарисовал букву, надо ее разложить по пикселам. А это сразу десятки килобайт! Вот память и подсказывает, что образы знаков не случайно были жестко зашиты в видеоадаптер. Именно от этого и случились проблемы с кодировками.

Так что, пока надо не думать, а делать. Василию с ВЦ ТЭЦ придется намекнуть, чтобы заказал в главке парочку дисплеев от IBM. Заодно нужно купить бытовой телевизор — посмотрим, что можно сделать без заморских устройств. Соответственно, мне придется позаботиться, чтобы над этим требованием в МЭПе не посмеялись, а предоставили нам в кратчайший срок необходимое оборудование. Вплоть до того, чтобы подогнали под дисплей отдельную ЭВМ, хотя ждать полгода ради паллиатива очень не хотелось.

Одновременно я озадачил Федора и ученую команду Иванов разработкой нормальной клавиатуры и мышки под будущий монитор. А также попросил поразмышлять над видеоадаптером. Не думаю, что сделают, но пусть хоть попробуют для порядка. В целях повышения креативности мышления коллектива набросал футуристический эскиз разветвителя УИ-8 в виде здоровенного слитка золота. Пусть только попробуют нарушить требования!

…Все бы хорошо, но с телетайпом опять вышел облом. Меня подвели элементарная невнимательность и запарка с часами для съезда. То, что на этом убогом чуде три регистра, я знал, даже прикинул таблицу соответствия МТК-2 и «Основной» кодировки. Примерно догадывался, как ловить команды переключения раскладок софтом. Федор, в свою очередь, обещал, что это не понадобится: дескать, не так и сложно добавить старшую пару бит по команде смены регистра.

Вот только печатающие головки на телетайпе стояли трехлитерные, а не двух, как на всех пишущих машинках! Их переварка была в теории вполне реальной, но очень непростой задачей. Гораздо хуже другое, раскладка клавиш оказалась нестандартной, их было попросту мало. Машинистки от такого авангардизма впадали в ступор и отказывались работать.

В результате количество неиспользуемого хлама в боксе выросло на пару юнитов. Впору открывать музей и водить экскурсии. Хорошо, что на дворе стоял социализм — никто даже не подумал спросить: «А где же деньги?» Идеальный строй для любопытных ученых и инженеров. Придумывай, пробуй — все спишут. Если не расстреляют за вредительство по завистливому доносу конкурента.

Но все же следующий эксперимент стал образцом консерватизма. Штатный COM-порт ноутбука удлинили «токовой петлей» с гальванической развязкой на новомодных оптронах и вывели хвост в мою приемную. Установили «Консул», третью копию проверенного «конвертера», а также замкнули выход клавиш на «молоточки», чтобы был доступен режим обычной пишущей машинки[258].

Литеры привычно перепаяли на русские буквы, большие и маленькие. Теперь то, что печаталось на этом аппарате, стало возможным передать в ноутбук. Если, конечно, Екатерина Васильевна изволит отключить в секретном отсеке один из печатающих «Консулов» и подключить директорскую машинистку. И уже при совсем большом желании полученный подобным образом текст можно будет скорректировать и отправить печататься обратно. Тревожить меня по таким пустякам сотрудники опасались, Анатолий обращаться с Dell’ом не научился, иных допущенных в святая святых попросту не имелось.

Если, конечно, не считать первых лиц страны — Шелепина, Косыгина, Семичастного и еще одного члена Президиума ЦК, Геннадия Ивановича Воронова, для которого Александр Николаевич с моим участием недавно проводил презентацию артефактов. Не раскрывая, впрочем, моей роли в истории их появления.

Поэтому прогресс пошел другим путем. Надо сказать, что в скромном НИИ «Интел» оказалось аж пять симпатичных душ секретарей-машинисток. Это на полсотни сотрудников. Целых десять процентов штатного расписания сжирал нелепый функционал принтера! Если еще добавить хранение? А поиск нужной бумажки — это вообще отдельная история. То, что в две тысячи десятом находилось за десятки секунд, в тысяча девятьсот шестьдесят шестом требовало в лучшем случае нескольких часов. В худшем — насовсем терялось в необъятной глубине шкафов.

И это еще не все. Пришлось принять на работу специального научного руководителя, который стучал, как дятел на столбе, в смысле, тайком писал рапорты Шелепину. В свободное от основной работы время он с парой помощников обеспечивал бюрократическое прикрытие наших метаний. Бухгалтерия разрослась до трех человек. Уборщицы опять же, слесаря, вахтеры. Про водителя и не говорю, как будто я без него ездить не мог.

В общем, на жалкий десяток работников умственного труда, производящих ценный научный продукт, приходилось четыре десятка нахлебников из обслуживающего персонала. Какая тут будет производительность труда?! Как можно, не изменив бюрократических обычаев, догонять США? Впрочем, пусть этот вопрос заботит вождей, свою точку зрения на это я изложил еще осенью в записках попаданца.

Так вот, Федор не устоял перед чарами главной труженицы клавиш, страдающей от недостатка внимания к собственной персоне со стороны директора из-за постоянного присутствия его жены. И добавил к ее «Консулу» функции трансмиттера. Проще говоря, подсоединил к пишущей машинке перфоратор и устройство чтения перфоленты. Устроил, паразит, из приемной филиал ВЦ. Меня за двойными дверями не напрягало, даже было удобно. Но посетители впадали в ступор, хорошо, что их приходило мало и некому оказалось посоветовать принять на работу еще пару-тройку машинисток и ни в чем себе не отказывать. В прямом и переносном смысле.

Первой моей мыслью было: «Какой смысл в подобной чепухе?» Хотел запретить, но любопытство оказалось сильнее. И не пожалел. Известно, что в каждом офисе две тысячи десятого года стояли «Xerox», «Canon», «HP» или любой другой аналог копировальной техники. Компьютер тоже имелся, но он был и дома, да вообще давно стал предметом интерьера. Поэтому именно с копировальной машинки начиналось предпринимательство двадцать первого века. Вроде бы она была не сильно и нужна, но убери — и весь документооборот мгновенно застопорится.

Так и тут — машинистка оказалась очень умной девочкой. Мгновенно научились набивать «многоразовые» тексты на перфоленту, ловко вертеть на карандаш бумажные колечки и ставить приметные метки губной помадой. Через две недели она читала буквы прямо с ленты и правила текст, пробивая новые дырки и заклеивая ошибочные. Мне приходилось добираться до дверей кабинета прыжками, чтобы не повредить струящиеся по полу ломкие кольца. Под крики-стоны: «Ах-ах, Петр Юрьевич, пожалуйста, только не наступите, полчаса набивала это письмо!» Более того, не раз я заставал с треском печатающую машинку и закольцованный кусок перфоленты на фоне пустого кресла. Секретарша изредка подбегала и ловко на ходу вставляла новый пакет бумаги с копиркой.

Так родился прото-Xerox. Неуклюжий, но чрезвычайно востребованный. Непрерывно стучащее напоминание о необходимости разработки нормального текстового процессора.

Жаль только секретаршу, толковая девушка. Но… Федор в нее втрескался не на шутку. Так что придется с ней срочно расстаться. Конечно, не выбрасывать на улицу, как, согласно местным страшилкам, обязаны делать кровожадные капиталисты вроде меня. Всего-то придется перевести ее в лаборанты. С повышением оклада и наилучшими пожеланиями, но по вполне прозаической причине. Нельзя ведущему специалисту знать слишком много про внутреннюю кухню НИИ. Слишком необычные «скелеты» заперты у нас в шкафу.

Эксперименты с печатающими устройствами всех типов выявили мое слабое место. Хотел перемаркировать буквы в FAR, но это было попросту несерьезно. Для построения хоть каких-то внятных систем связи требовались произвольная и автоматическая обработки поступающих в порты данных — иначе говоря, пришлось вспоминать программирование.

Никаких специальных программных пакетов для серьезной разработки софта у меня никогда не стояло. Нет задач — нет опыта. Так что пришлось срочно вспоминать годы обучения в университете и заново осваивать Visual Basic for Applications от микрософтовского «офиса». Благо на дисковом пространстве при инсталляции никогда не экономил, и все хелпы были доступны. Несмотря на мои опасения, задача оказалась не слишком сложной. Всего неделя полного погружения в систему, и еще до завершения съезда КПСС у меня начали получаться вполне рабочие программы.

Из-за достигнутых практических результатов наметился прорыв. Произвольное формирование отправляемых в Visual Basic for Applications букв-байтов позволило эффективно задействовать старший, не используемый в «Консуле» восьмой бит. По сути — разделить реальный порт на два виртуальных. Работала система очень просто: доработанный преобразователь Федора отправлял буквы «с единичкой в старшем бите» на одну печатающую машинку, а «с нулем» — на другую.

Тут же захотелось большего. Федор предложил двухбайтовую схему, в которой первая часть содержала адрес «Консула», а вторая — собственно букву. Так можно было печать сразу хоть на сотне устройств! Однако столько машинок у нас не имелось в наличии, да и два месяца, которые электронщики просили на разработку, можно было использовать с куда большим проком. Поэтому вариант отложили в долгий ящик.

Через неделю у нас полноценно работало четыре «Консула». Обслуживающая это беспокойное хозяйство Катя походила на ткачиху-многостаночницу, но держалась стойко, несмотря на интересное положение. Единственным существенным минусом в решении оказалось то, что при окончании бумаги (или поломке) одного из «Консулов» по сигналу CTS вставали обе подключенные к порту печатные машинки. Но с этим вполне можно было мириться, процесс использования бумаги пошел куда веселее.

Чуть ли не сразу после этого, как специально, к нам поступила пара модемов. Уже упаковка сразу дала понять: советская электроника самая тяжелая в мире. Вес порядка двадцати пяти килограмм, и почти все приходилось на высокоинтеллектуальную технику! Целых тысяча двести бод, сто десять букв в секунду, по-настоящему невероятная скорость. При этом отвратительный дизайн, толстое, плохо гнутое железо в серых тонах. Документация порадовала подробной принципиальной схемой, перечислением ГОСТов на полторы страницы, а также строгим описанием порядка и способа утилизации драгметаллов. Пользовательская инструкция по эксплуатации отсутствовала как класс.

Работало все через четыре провода, разделить по частоте одну пару разработчики посчитали ниже своего достоинства. Хитрыми алгоритмами и протоколами система не баловала, «ноль» — одна частота, «единичка» — другая. Предлагалось работать через междугороднюю АТС, дозваниваться сразу по двум телефонам. Хорошо, что до ВЦ соседней ТЭЦ я заложил сразу тридцатипарку.

После трех месяцев сомнительных экспериментов с печатью подключение модема прошло на удивление легко. Ну, какие мелочи — описанный в документации модемный интерфейс на БЭСМ-4 оказался фейком. Пришлось Федору с ребятами на ВЦ две недели привычно паять переходник «из последовательного в параллельный» и присобачивать его к перфораторному вводу. Зато в эксплуатации главной засадой, как ни удивительно, стала скорость. Оказалось, что модем на 1,2к грузил БЭСМ-4 полностью и даже немного больше. Записать в МОЗУ данные ЭВМ успевала, а вот обработать — уже нет. Откатились на шестьсот бод, но это не помогло, причина крылась в обработке данных[259].

Средств работы с текстом на советской ЭВМ совсем не было, о редакторе или каком-нибудь обработчике никто даже не слышал. Так что загруженная с бармалея-перфоратора[260] программа управления модемом брала из его параллельного интерфейса данные и… просто записывала их в один из двух буферов. Начиная с выбранного адреса — и до заката. В смысле, пока выделенная программистом память не кончится. Процесс много времени не занимал, так что после заполнения буфер отдавался на обработку другой программе, например, перекодировки или печати. Данные же продолжали записываться во второй буфер.

На первый взгляд все обстояло просто. Но тут ноги наступали на первые «грабли» — отсутствие единых стандартов. Из модема приходило слово на восемь бит (разрядов по местной терминологии), хотя в данной ЭВМ его заложили исключительно сорокапятиразрядным. Соответственно, получалось все, мягко говоря, нерационально: сорокапятибитное слово использовалось только на восемь бит, так как существовал лишь один адрес, по которому имелась вероятность обратиться напрямую. Поставить пять пакетов «паровозиком» друг за другом — казалось бы, вот решение проблемы, но тогда подобную операцию пришлось бы делать при любой дальнейшей обработке. Для БЭСМ-4 это оказалось немалой нагрузкой.

Дальше пошло еще интереснее. Набитую данными оперативку можно было выводить на системный «Консул» программой с гордым названием «Диалоговый монитор». Но он попросту не успевал за модемом! Вполне возможно, что его стоило переключить сразу на магнитную ленту, благо, там емкость измерялась десятками и сотнями мегабайт? Легко сказать… Всеми внешними устройствами напрямую управлял центральный процессор, и никаких интеллектуальных контроллеров! В переводе на понятный язык это означало, что если работает магнитофон, то модем должен стоять[261].

В общем, процесс более-менее отладили только на триста бод. Перекодировщики, ребята с ВЦ, написали программу, даже ГОСТовскую таблицу в общих чертах одобрили — нашли всего-то десятка полтора недостатков. Но это уже было и не особо нужно. Мучиться ради сотни килобайт в час, пары мегабайт в день, городить огород с секретностью на ТЭЦ… Оно того просто не стоило. Так что в качестве компенсации убитого на эксперименты машинного времени я посчитал на ноутбуке какую-то связанную с углем числодробительную задачу и закрыл проект.

В будущем можно договориться о записи на ленту софта, там даже секретность особая не нужна — кто же разберется в скомпилированном и упакованном коде? Хотя смысл операции более чем сомнителен: если умрет ноутбук, то ценность программного обеспечения для него будет стремиться к нулю. От фотографий интерфейсов проку на два порядка больше.

Но это мелочи. Главное — настроить физическую основу для сети Интернет. Первый шажок на длинном пути сделан. Вот только вторая, программная часть будет куда более крепким орешком.

За конторской суетой неудержимой теплой волной накатывала весна. Непривычно чистый белый снег давно посерел, осел и начал расползаться под старательными ударами скребков дворников и колесами машин. На крышах выросли сосульки, по утрам их сбивали длинными шестами противные голосистые тетки. Через первую проталину вдоль теплотрассы стала видна грязная прошлогодняя трава. Не сказать, что стало сильно жарко, даже в моем стариковском зимнем пальто на рыбьем меху и с двумя рядами пуговиц не припекало. Только нелепая кроличья шапка с завязанными на макушке ушами наконец-то перекочевала на полку, и ее сменила удобная шляпа.

Наверное, такой дурной стиль являлся нормой для СССР, но во мне резко усилилось чувство дискомфорта. Срочно требовалось легкое пальто или плащ. Однако найти в магазине что-то сносное никак не получалось. Штатный советский прикид в наличии имелся. Дефолт-сити вообще радовал неплохим выбором из трех-четырех моделей, очень похожих на изделия, когда-то висевшие на вешалке бабушкиной дачи. Все оказалось таким же серым, неудобным, но при этом чудовищно прочным и долговечным. Вот только накануне годовщины «попадания» меня совсем не тянуло на ретро, наоборот, хотелось получить что-то более похожее на двадцать первый век. Причем красивые вещи в стране однозначно были. Встречались на улице очень приличные образцы, хоть прямо бери и вытряхивай хозяев из одежки.

Самое интересное состояло в том, что даже Катя не знала точного ответа на главный вопрос социализма: «Где дают?» По-моему, она попросту не успела привыкнуть к хорошим вещам, слишком стремительным оказалось перемещение из деревенской избы на окраине ойкумены в подмосковный М-град. Да и не сказать, что первое время хватало денег, пришлось делать ремонт, хоть и плохонький, покупать мебель, всякие мелочи. Начинать с нуля — с ложек-вилок. Причем шло это параллельно с отстройкой НИИ.

Для начала Катя попробовала шить сама, заимствуя модели в фильмах из ноутбука. Иногда получалось на удивление удачно, до шока и зависти соседок и сотрудниц НИИ. Но все портили более чем посредственные ткани, многие модели одежды реализовать оказалось принципиально невозможно. Только после Нового года у моей жены вместе с растущим благосостоянием проснулся настоящий вкус к хорошим вещам. Но обещанная норковая шубка была нам еще не по зубам. А там и быстро растущий живот отбил все мысли о нарядах как минимум на полгода вперед.

Осторожные расспросы показали на целых шесть источников дефицита. Это были мелкие спекулянты, они же «знакомые знакомых», блат в системе торговли, партноменклатурные заказы и спецсекции универмагов. Вещи покупались и в недавно открытых и уже нашумевших «Березках», да секонд-хендах шестидесятых — комиссионках. Последним в этом ряду стояло случайное везение, когда на прилавок магазина невесть откуда валился качественный импорт.

Местные знакомые предлагали полную туфту, связями в дефолт-сити мы обрасти не успели, в местную партийно-номенклатурную элиту влиться не могли. К М-градской системе привилегированных заказов я, как директор, был давно подключен. Вот только проку от этого получалось немного. Ассортимент и качество могли, конечно, внушить самоуважение обладателю пропуска где-нибудь в Н-Петровске, но на фоне близкой столицы смотрелись весьма бледно. Идею с «Березкой» Толик зарубил с ходу и напрочь, ибо покупка чеков и тем более валюты по законам СССР являлась серьезным криминалом, реально тянувшим года на три, а при отягчающих обстоятельствах применялось наказание вплоть до высшей меры.

Совсем отчаявшись, начал искать хорошего портного. Примеры работ местных спецов, откровенно говоря, не радовали. Кожа — шелушащаяся дрянь, явно выделанная в подпольной живодерке без всякого соблюдения технологии. Сшито все было неровными строчками и подгнившими нитками. Никакой проклейки и отбивки швов. Про фасоны лучше промолчать, не придется материться. Даже у меня, привыкшего к продукции Китая две тысячи десятого года, подобные изделия вызывали… сказать мягко, отторжение.

Помог случай. В комиссионку неподалеку от часто посещаемого МЭПа я забрел практически случайно, никаких положительных ассоциаций из двадцать первого века это название не несло. И был поражен! Во-первых, объем магазина мало уступал нормальной «Одежде». Вешалки и полки от вещей, конечно, не ломились, но контраст можно было заметить сразу. Во-вторых, минимум треть вещей оказалась совершенно новой и явно заграничной. В-третьих, покупатели резко отличались моделью поведения и выглядели почти как в моем будущем.

Но продавщицы были вполне советские. Устроили небольшой митинг[262] в самом центре зала и ругались во всю мощь глоток, как программисты с постановщиками. Я невольно прислушался.

— Галка, смотри, дубленка-то за полтора косаря старая какая.

— Брось, я ее принимала. Новенькая, юговская, шикарная штучка. Лиса такая по воротнику…

— Кролик это!

— Да ты шо?! Неушто опять подменили?

— Нюрка! Нюрка!!!

— Тут я. — Из дальнего угла выбралась молодая девушка, стройная, но жутко некрасивая, с лицом, глубоко изрытым оспинами прыщей. — Что там у вас?

— Ты в отделе была с утра? При тебе дубленку смотрели?

— Да, я…

— Дура! Ее ж подменили!

— Как?! Я проверяла, квитанция тут прикреплена… Не может быть!

— Ах-ха-ха! Ну, ты даешь!

— Безголовая! Увели дубленку у тебя, щас расплачиваться будешь.

— Нет, нет… — Девушка растерянно вытаращилась на товарок, чуток приоткрыв рот.

— А, вот так! Смотреть надо было!

— Зенки открывать, не задницей вилять!

— Будешь теперь знать, как Ваньке глазки строить, чучело!

— У-у-у-у… — Слезы брызнули из глаз несчастной. — Я, я… не заметила, — проревела Нюрка.

— Девки, а кто такую недостачу покроет?

На бабские визги откуда-то из глубины подсобок неохотно вылез директор. Совсем не стандартный толстенький, хитренький прожженный жук «за сороковник», наоборот — молодой парень примерно моего возраста, в модных интеллигентских очках.

— Ну, хватит реветь! — Авторитета для того, чтобы заткнуть голосистых продавщиц, ему явно не хватало. Как и наглости. — Прекратите наконец, тут покупатели!

— Так она до конца года не расплатится!

— Да пошли они…

— Золото скидывать будешь, меня сперва кликни! А то продешевишь, дура полоротая.

— Мы за Нюрку платить не будем! — подвела итог самая старшая шарообразная продавщица. Она оглядела товарок и, заручившись их молчаливым согласием, добавила: — Вот вы, Дмитрий… Федорович, и покройте недостачу, пока она все не отработает.

— Прекратите! Идите по местам. — Директор попытался перехватить инициативу: — Нюра, умойся.

— Так у кого хочешь своруют, поставили бы противокражные рамки, — не выдержал я и вмешался в спор. — Пожалейте девушку!

— Вы, товарищ, проходите в зал, не мешайте! — отмахнулся от меня Дмитрий Федорович, но, когда я уже почти добрался до дверей и собирался покинуть столько шумное место, спохватился: — Извините, а что за рамки?

— Ну, обычные, которые срабатывают на маячок, закрепленный в вещах. Разумеется, если его не снимет продавец на кассе.

— Это как? — Директор забыл о спорщицах и полностью переключился на меня. — Вы не шутите?

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

НЕ «Ведьмины штучки» — рассказы о людях и ситуациях, в которые они попадают. Рассказы? Не совсем так...
Автор этой книги уверен: чтобы исполнить все свои замыслы и желания, Вы прежде всего должны добиться...
Тепло наших тел – это все, что отличает нас от НИХ? Но они же были нами, и, возможно, мир еще не пот...
Книга «Активные продажи» является легендарной для России! На ней выросло не одно поколение предприни...
Сборник юмористических рассказов и повестей про приключения бортпроводников Аэрофлота в зарубежных а...
Стихи сопровождают Алёну Туманову всю жизнь, но своими чувствами начала делиться с читателями недавн...