Свет в океане Стедман М.

Глава 13

— Скоро ей исполнится год, — сказала Изабель. — Двадцать седьмое апреля не за горами.

Том, убиравший напильником ржавчину с петель погнутой металлической двери, отложил инструмент.

— Интересно было бы знать ее настоящий день рождения.

— Меня вполне устраивает день, когда она появилась здесь. — Изабель поцеловала Люси, сидевшую у нее на бедре и увлеченно грызшую хлебную корку. Люси потянулась к Тому.

— Извини, малышка. У меня руки грязные. Побудь пока с мамой.

— Не могу поверить, как она выросла. Она уже весит целую тонну! — засмеялась Изабель и подсадила ее повыше на бедро. — Я испеку торт ко дню рождения. — В ответ Люси уткнулась ей в грудь и обслюнявила крошками. — Беспокоит зубик, моя радость? Смотри, как у тебя горят щечки. Пойдем помажем больное место. — Она повернулась к Тому: — Скоро увидимся, дорогой. Мне надо в дом. У меня там суп варится. — С этими словами она вышла.

Тусклый свет, пробивавшийся в окно, падал на верстак. Том молотком выправлял вмятину на двери, и каждый удар гулко разносился по всей мастерской. Хотя он понимал, что бить с такой силой необходимости не было, но остановиться не мог. Разговоры о днях рождения и юбилеях всегда выбивали его из колеи. Том снова принялся колотить со всей силы и бил до тех пор, пока боек не соскочил с рукоятки. Он поднял его и долго бездумно на него смотрел.

Том, сидя в кресле, поднял глаза. Со «дня рождения» Люси прошло несколько недель.

— Ей совершенно не важно, что именно ей читают, — сказала Изабель. — Для нее главное — привыкать к звучанию новых слов. — Она пересадила Люси ему на колени и пошла на кухню выпекать хлеб.

— Дададада, — произнесла Люси.

— Бубубубу, — отозвался Том. — Ладно, хочешь послушать?

Маленькая ручка потянулась к столу, но показала не на толстую книгу сказок, а, ухватив бежевую брошюрку, сунула ему. Том засмеялся:

— Вряд ли тебе понравится эта книжка, зайчонок. Во-первых, там нет никаких картинок. — Он потянулся за сказками, но Люси снова ткнула ему в лицо брошюру:

— Дададада!

— Ну, если ты настаиваешь, — снова засмеялся он.

Девочка открыла книжку и ткнула пальчиком в строчку, как это делали Том и Изабель.

— Ладно, — начал Том. — «Наставление смотрителям маяков. Положение двадцать девятое. Смотритель маяка никогда не должен допускать, чтобы какие бы то ни было обстоятельства, как личного, так и иного характера, препятствовали выполнению им своих прямых обязанностей по обеспечению безопасности судоходства. Смотритель маяка должен постоянно помнить, что сохранение за ним рабочего места, равно как и продвижение по службе, зависит от строгого подчинения приказам, неукоснительного соблюдения установленных для него правил, прилежания, трезвости, поддержания надлежащего порядка в отношении себя, своей семьи, а также вверенного его попечению маячного оборудования и помещений. Положение тридцатое. Недостойное поведение, буйность нрава, невоздержанность в принятии спиртного, — он сделал паузу, чтобы убрать руку Люси, которая залезла пальчиками ему в нос, — повлечет за собой применение к виновному наказания или его увольнение. Совершение аналогичных проступков любым членом семьи смотрителя маяка может повлечь за собой его удаление с территории маячной станции». — Том перестал читать, чувствуя, что по коже пробежали мурашки и сердце тревожно забилось. К действительности его вернула крошечная ладошка, ухватившая Тома за подбородок. Он машинально прижал ее к губам. Люси широко заулыбалась и тоже наградила его поцелуем.

— Давай-ка лучше почитаем «Спящую красавицу», — предложил Том и взял толстую книгу сказок, однако мысли его были далеко.

— Итак, леди, вот вам чай и тосты в постель! — сказал Том, ставя поднос рядом с Изабель.

— Осторожно, Люси, — предупредила Изабель.

В воскресенье, когда Том отправился выключить маяк, она принесла малышку в кровать, и теперь Люси ползла к подносу, чтобы добраться до своей маленькой чашки, в которую Том налил теплого молока, чуть подкрасив чаем.

Том присел возле Изабель и посадил Люси себе на колени.

— Вот так, Лулу, — сказал он и помог ей ухватить чашку обеими руками и начать пить. Он так увлекся этим занятием, что не сразу обратил внимание на затянувшееся молчание Изабель, и, повернувшись, заметил на ее глазах слезы.

— Иззи, Иззи, что случилось, родная?

— Все в порядке, Том, все в порядке.

Он вытер с ее щеки слезу.

— Иногда я так счастлива, Том, что мне становится страшно.

Он погладил ее по волосам, а Люси тем временем начала пускать пузыри в чашке.

— Послушай, принцесса, ты будешь пить или больше не хочешь?

Люси продолжала блаженно пускать в чашке пузыри, явно радуясь извлекаемым при этом звукам.

— Ладно, думаю, что тебе хватит. — Он забрал у нее чашку, и она ответила тем, что переползла с его колен к Изабель, продолжая по дороге пускать пузырящиеся слюни.

— Потрясающе! Иди-ка сюда, маленькая обезьянка! — рассмеялась Изабель сквозь слезы и, зарывшись носом ей в животик, фыркнула.

Люси хихикнула, выгнулась и, подставив пузико, потребовала:

— Щё! Щё!

Изабель не могла отказать.

— Вы обе друг друга стоите! — заметил Том.

— Знаешь, у меня иногда, как у пьяной, даже голова кружится от любви к ней. И к тебе. Мне кажется, меня бы точно качало, если бы попросили пройти по прямой.

— На Янусе нет прямых дорог, так что об этом можно не беспокоиться, — успокоил ее Том.

— Не смейся, Том. У меня такое чувство, будто до появления Люси я не различала цветов, а сейчас мир расцвел такими чудесными красками! Он стал ярче, светлее, и я вижу лучше. Я нахожусь в том же самом месте, птицы те же самые, вода тоже, солнце всходит и садится, как и раньше, но я никогда не знала, зачем все это, Том. — Она прижала к себе Люси. — А теперь знаю. Это все для нее… И ты тоже изменился.

— Как?

— Мне кажется, в тебе было нечто, о чем ты и сам не подозревал, пока не появилась Люси. Как будто часть твоего сердца онемела. — Она провела пальцем по его губам. — Я знаю, ты не любишь говорить о войне, но наверняка это она во всем виновата.

— Там немели ноги! Ты представить себе не можешь, как они коченели, когда месили грязь! — Том с трудом выдавил из себя улыбку, попытавшись обратить все в шутку.

— Перестань, Том! Я говорю с тобой серьезно, а ты пытаешься отгородиться от меня дурацкой шуткой, будто я несмышленый ребенок, который все равно ничего не поймет и которому незачем знать правду!

Теперь Том больше не пытался шутить.

— Ты не понимаешь, Изабель. Как и не должен понимать любой нормальный и цивилизованный человек. А рассказывать об этом — все равно что заражать здоровых людей смертельной болезнью. — Он отвернулся к окну. — Я делал то, что делал, чтобы такие, как вы с Люси, никогда с этим не сталкивались. Чтобы такое никогда не повторилось. Помнишь призыв «объявить войну, чтобы положить конец всем войнам» [9]? Войне нечего делать на этом острове! И ей нечего делать в нашей семье!

На скулах Тома заходили желваки, и на лице отразилась такая решимость, о существовании которой Изабель даже не подозревала. Наверное, она и помогла ему выжить.

— Я просто… — начала Изабель, но сбилась. — Никому не ведомо, сколько времени ему отпущено Господом — год или сто лет. Я просто хотела, чтобы ты знал, Том, как сильно я тебе благодарна. Благодарна за все! А особенно за Люси!

При последних словах улыбка, тронувшая губы Тома, застыла, и Изабель поспешила продолжить:

— Это правда, милый! Ты чувствовал, как сильно она мне нужна, и я понимаю, чего тебе это стоило, Том. Немногие мужья способны на такое ради своих жен!

Том почувствовал, как вспотели ладони. Сердце бешено заколотилось, призывая бежать со всех ног — не важно куда, лишь бы подальше от решения, которое он принял и которое душило его, как железный ошейник.

— Мне пора на работу. А вы оставайтесь и не торопитесь с завтраком, — сказал он и вышел из комнаты, заставляя себя двигаться как можно медленнее.

Глава 14

Перед самым Рождеством 1927 года второй трехгодичный срок Тома подошел к концу, и их семья отправилась в Партагез, а на время отпуска на маяк прибыл сменщик. Второй отпуск семьи и первая поездка на материк Люси. Готовясь к прибытию катера, Изабель подумывала, не найдется ли благовидного предлога никуда не уезжать с острова, где им с Люси было так хорошо и спокойно.

— С тобой все в порядке, Изз? — спросил Том, застав ее в спальне отрешенно смотрящей в окно. На кровати лежал раскрытый чемодан.

— Да, — быстро ответила она. — Просто вспоминала, не забыла ли чего.

Он уже собрался уходить, но, подумав, подошел поближе и положил ей на плечо руку.

— Нервничаешь?

Она скатала пару носков в шарик и сунула в чемодан.

— Нет, ну что ты! Тебе показалось.

Мучившие ее сомнения, которые она пыталась скрыть от Тома, моментально улетучились при виде Люси на руках у своей матери, пришедшей с отцом встречать катер. Виолетта счастливо улыбалась, смеясь и плача одновременно.

— Наконец-то! — Она качала головой, не в силах справиться с нахлынувшими на нее чувствами, и не могла наглядеться на малышку, трогая ее лицо, волосы, ручки. — Моя драгоценная внучка! Целых два года я не могла дождаться, когда же наконец увижу тебя! Да ты просто вылитая тетушка Клем!

Изабель месяцами готовила Люси к предстоящей поездке.

— В Партагезе, Люси, очень и очень много людей. И ты им всем обязательно понравишься. Сначала тебе будет странно их видеть, но бояться не надо. — А перед сном она рассказывала ей о жизни в городе и его жителях.

Для Люси такое количество людей вокруг было удивительным. Теплые поздравления, на которые не скупились все окружающие, нередко отдавались в сердце Изабель болью. Даже старая миссис Мьюитт, встретившая их в лавке галантерейщика, где покупала сетку для волос, пощекотала Люси под подбородком и со вздохом заметила:

— Какие же эти крохи милые! Настоящее чудо Господне!

Изабель даже не поверила своим ушам.

Виолетта сразу же организовала семейный поход в фотоателье Гутчера. На фоне полотна с папоротниками и греческими колоннами Люси сфотографировали с Томом и Изабель, с Биллом и Виолеттой и одну — сидящей на высоком плетеном стуле. Заказали несколько комплектов фотографий, чтобы отвезти на Янус, отправить родственникам за границу и поставить в рамках на каминной доске и пианино.

— Три поколения женщин Грейсмарков, — радовалась Виолетта, разглядывая снимок, где Люси сидела у нее на коленях, а рядом стояла Изабель.

Видя, как родители души не чают во внучке, Изабель не могла удержаться от мысли, что Господь никогда не совершает ошибок. Он выбрал для малышки самую лучшую семью.

— О, Билл! — сказала Виолетта мужу, когда приехала их дочь с семьей. — Слава Богу! Слава Богу…

Она видела Изабель три года назад во время первого отпуска, когда она еще не отошла после второго выкидыша. Изабель тогда уткнулась ей носом в подол и горько плакала.

— С природой не поспоришь, нужно просто набраться терпения и не сдаваться. Дети непременно появятся, если Господь того пожелает. И молись. Молитвы ничто не заменит, — успокаивала она дочь.

Она не сказала Изабель всей правды. Не сказала, как часто, несмотря на иссушающую летнюю жару и зимнюю стужу, детей благополучно вынашивали и рожали, а потом они умирали от скарлатины или дифтерита, а их одежда аккуратно складывалась, чтобы послужить младшим братьям или сестрам. Не сказала, как трудно бывает ответить на обычный вопрос о количестве детей. Благополучные роды — лишь первый шаг на долгом и полном опасностей пути. Виолетта знала это не понаслышке — ее собственный дом посетило горе несколько лет назад.

Добропорядочная и надежная Виолетта Грейсмарк — верная жена почтенного мужа. В ее доме всегда царил идеальный порядок: в шкафах не заводилось моли, а на клумбах не было места сорнякам. Она аккуратно обрезала с кустов роз все увядшие соцветия, что позволяло новым бутонам распускаться и радовать глаз даже в августе. Ее лимонная паста [10] продавалась первой на церковной ярмарке, а для книги рецептов местного отделения Ассоциации женщин Австралии был выбран именно ее рецепт фруктового пирога. Да, в своих вечерних молитвах она постоянно благодарила Господа за Его милосердие, но иногда, когда сумерки окрашивали в серый цвет яркую зелень сада, ее душу переполняли невыразимая боль и печаль.

Видя, как убивается Изабель, Виолетта едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться вместе с ней и не рассказать, что как никто другой понимает всю горечь понесенной утраты, возместить которую не способно ничто, и эта боль никогда не стихнет. Ей хотелось рассказать дочери, как она в молитвах предлагала Богу любую жертву, лишь бы вернуть своего ребенка к жизни.

Когда Изабель наконец уснула, а Билл задремал у догоравшего камина, Виолетта достала из шкафа старую жестяную коробку из-под печенья. Покопавшись внутри, она отодвинула в сторону несколько монет, маленькое зеркальце, часы и кошелек и вытащила потрепанный конверт со стершимися от частого открывания углами. Потом села на кровать и под желтым светом лампы принялась читать написанные неровным почерком строчки, хотя знала содержимое наизусть.

Дорогая миссис Грейсмарк!

Надеюсь, Вы простите, что я решилась написать это письмо, ведь мы не знакомы. Меня зовут Бетси Парментер, и я живу в Кенте.

Две недели назад я навещала своего сына Фреда, которого привезли на лечение с фронта после тяжелого ранения. Он лежал в 1-м военном госпитале в Стоурбридже, а у меня там неподалеку живет сестра, поэтому я могла навещать его каждый день.

Так вот, однажды после обеда туда доставили раненого австралийского солдата, который, как я понимаю, был Вашим сыном Хью. Его состояние было очень тяжелым — сейчас Вам наверняка уже известно, что он ослеп и потерял руку. Но говорить, хоть и с трудом, он мог и очень тепло отзывался о своих родных в Австралии. Он был очень смелым юношей. Я видела его каждый день, и был даже момент, когда появилась надежда на выздоровление. Но потом наступило заражение крови, и он скончался.

Я приносила ему цветы (как раз расцвели ранние тюльпаны, а они такие красивые) и сигареты. Мне кажется, они с моим сыном Фредом даже подружились. Я угощала его фруктовым пирогом, и было очень трогательно видеть, с каким удовольствием он его ел. Я была с ним рядом в то утро, когда он стал отходить, и мы втроем прочитали «Отче наш», а потом вместе пропели «Пребудь со мной». Врачи облегчили ему боль, как смогли, и мне кажется, он не очень страдал. Затем пришел викарий и причастил его.

Я хочу, чтобы Вы знали, как все мы благодарны Вашему сыну за проявленное мужество и принесенную великую жертву. Он говорил, что у него есть брат Элфи, и я молю Господа, чтобы он вернулся домой живым и невредимым.

Вы уж простите, что я написала не сразу, но через неделю после Вашего мальчика мой Фред тоже скончался, и было много всяких хлопот.

С наилучшими пожеланиями и молитвами,

(Миссис) Бетси Парментер.

Виолетта тогда еще подумала, что Хью наверняка видел тюльпаны только на картинках, и мысль, что он мог потрогать цветок, приносила ей странное утешение. Интересно, есть ли у тюльпанов запах.

Она помнила, с каким печальным и даже виноватым видом почтальон вручил ей две недели спустя сверток на имя Билла, завернутый в коричневую бумагу и перевязанный бечевкой. Виолетта была в таком подавленном состоянии, что даже не обратила внимания на надпись — в этом не было никакой необходимости. Сколько женщин получали такие посылки со скудным содержимым, составлявшим всю жизнь их сыновей!

В сопроводительном письме из Мельбурна говорилось:

Дорогой сэр!

Переправляю Вам заказной бандеролью личные вещи покойного Грейсмарка, рядового 28-го батальона, личный номер 4497, полученные согласно описи.

Буду признателен, если Вы подтвердите получение своей подписью на прилагаемой квитанции.

Искренне Ваш,

майор Дж. М. Джонсон,

дежурный офицер архивного управления.

На отдельном бланке с адресом «110, Грейхаунд-роуд, Фулхэм, Лондон» была опись прилагаемых вещей. Виолетта машинально скользнула по ней глазами и удивилась. Там значились: «зеркальце для бритья, ремень, три пенса, наручные часы с кожаным ремешком, губная гармоника». Как странно, что в личных вещах Хью оказалась губная гармоника Элфи. Потом еще раз перечитала опись, бланки, письмо и надпись на бандероли, но уже более внимательно. А.Г. Грейсмарк, а не Х.А. Грейсмарк. Альфред Генри, а не Хью Альберт! Она рванулась к мужу с криком:

— Билл! Боже, Билл! Тут какая-то чудовищная ошибка!

В результате Грейсмарки стали наводить справки и, засыпав запросами военное ведомство, выяснили, что Элфи погиб через день после Хью, едва прибыв во Францию. Братья были зачислены в один и тот же полк и гордились тем, что их личные номера отличались всего на единицу. Связист, лично видевший, как Хью отправили на носилках в госпиталь, не стал сообщать, что А.Г. Грейсмарк пал смертью храбрых на поле боя, решив, что по ошибке в донесении вместо Х.А. Грейсмарка был указан А.Г. Грейсмарк. Вот почему Виолетта, получив посылку, означавшую смерть своего второго сына, не поверила этому и решила, что в неразберихе военных действий наверняка все перепутали.

Во время предыдущего приезда Изабель отчетливо вспомнила то жуткое отчаяние, которым заполнился их дом после смерти братьев и каким ударом эта потеря оказалась для матери. Четырнадцатилетняя Изабель пыталась найти в словарях слово, которым описывают горе родителей, потерявших детей. Ей было известно, что жену, у которой умирает муж, называют особым словом «вдова», и точно так же мужа в случае потери жены называют «вдовцом». Но для родителей, переживших детей, никакого особого слова не существовало. Они продолжали оставаться родителями, даже если их сына или дочери больше не было в живых. Просто удивительно! А она сама? Оставалась ли она по-прежнему сестрой, если ее любимые братья погибли?

Как будто снаряд, выпущенный где-то на фронте в далекой Франции, разорвался у них в доме и оставил зияющую воронку, которую никогда не удастся засыпать землей. Виолетта проводила целые дни в комнатах сыновей, наводя там порядок и начищая серебряные рамки с их фотографиями. Билл замкнулся в себе и стал нелюдимым. О чем бы Изабель его ни спросила, он или не отвечал, или просто выходил из комнаты. И тогда Изабель дала себе обещание никогда не доставлять родителям неприятностей или огорчений. Она была их «утешительным призом» — единственным, что у них осталось в жизни после гибели братьев.

А теперь слезы умиления на глазах родителей лишний раз подтвердили Изабель правильность решения оставить у себя Люси. Этот ребенок нес с собой исцеление, наполняя смыслом не только их с Томом жизни, но и двух других людей, уже потерявших всякую надежду его обрести.

За рождественским ужином Билл Грейсмарк произнес молитву и сдавленным голосом от переполнявших его чувств поблагодарил Господа за ниспосланный им всем дар в лице Люси. А позже на кухне Виолетта сказала Тому по секрету, что, узнав о рождении Люси, ее муж буквально преобразился.

— Это настоящее чудо! Как будто в него вдохнули новую жизнь!

Она посмотрела в окно и остановила взгляд на кусте роз.

— Для Билла гибель Хью явилась страшным ударом, а сообщение о смерти Элфи его окончательно добило. Он долго отказывался в это верить. Такого просто не может быть! Он долгие месяцы переписывался с самыми разными инстанциями, пытаясь доказать, что это какая-то ошибка. Я даже гордилась им, видя, как он отказывается смириться и не опускает руки. Но вокруг было немало семей, которые получали больше, чем одну похоронку. Я знала, что это правда. Однако со временем его убежденность в ошибке начала угасать и он впал в глубочайшую депрессию. Однако сейчас, — она подняла глаза и улыбнулась, будто до сих пор изумляясь случившемуся, — он снова стал прежним, и все это благодаря Люси. Я уверена, что для него ваша дочурка значит ничуть не меньше, чем для тебя. Она вернула его к жизни. — Виолетта потянулась к Тому и поцеловала его в щеку. — Спасибо!

Пока женщины мыли посуду после ужина, Том устроился на травке в саду, а Люси, только начавшая ходить и еще неуверенно державшаяся на ногах, кружила вокруг него и время от времени утыкалась ему в щеку и целовала.

— Вот спасибо! Только смотри не съешь меня! — приговаривал Том с улыбкой, а она вопросительно заглядывала ему в глаза, чтобы он еще раз прижал ее к себе и пощекотал.

— А-а! Настоящий отец! — послышался сзади голос, и Том, обернувшись, увидел приближавшегося тестя. — Я решил посмотреть, не нужна ли вам помощь. Ви всегда утверждала, что у меня есть дар находить общий язык с нашими детишками. — При последних словах по его лицу пробежала тень, но он быстро оправился и протянул руки: — Ну, подойди к дедушке! И подергай его за усы! Ах ты, моя маленькая принцесса!

Люси, качаясь, сделала несколько неуверенных шагов навстречу и вытянула руки.

— Вот так! — произнес Билл, подхватывая ее. Люси вытянула из жилетного кармана часы.

— Хочешь посмотреть время? Опять? — засмеялся он и открыл крышку, показывая ей циферблат. Она тут же ее закрыла и требовательно протянула Биллу, чтобы он снова открыл.

— Знаешь, Виолетта очень переживает, — произнес Билл, обращаясь к Тому, который поднялся и стряхнул с брюк налипшие травинки.

— А что такое?

— Она очень скучает по Изабель, а теперь еще добавится и эта малышка… — Он помолчал. — Разве ты не можешь найти работу в нашем городе?.. У тебя же, в конце концов, есть университетский диплом…

Том помялся, переступая с ноги на ногу.

— Да, я знаю поговорку, что смотритель маяка — это диагноз.

— Есть такое, — подтвердил Том.

— И это соответствует действительности?

— В какой-то степени.

— Но ты мог бы оставить эту работу? Если бы захотел?

Том ответил не сразу.

— Билл, при желании мужчина может оставить даже жену, только хорошего в этом ничего нет.

Тесть не сводил с него глаз.

— Вряд ли будет честным пройти подготовку, набраться опыта, а потом развернуться и уйти. И потом, к этому привыкаешь. — Том посмотрел на небо, подбирая слова. — Там мой мир. И Изабель нравится на маяке.

Люси протянула к Тому руки, и он привычным движением отправил ее к себе на бедро.

— Береги моих девочек! Больше я ни о чем не прошу.

— Обязательно! Обещаю!

В Партагезе самым важным событием в День рождественских подарков [11] была Церковная ярмарка — праздник, на который съезжались не только горожане, но и фермеры со всей округи. Этот день с давних пор был выбран для благотворительных акций кем-то явно с коммерческой жилкой: люди не могли уклониться от участия под предлогом занятости, да и само Рождество вынуждало их проявить щедрость.

Помимо продажи выпечки, конфет и банок с вареньем, которые время от времени взрывались под лучами палящего солнца, в этот день устраивались различные состязания, среди которых особое место занимали забеги с яйцом на ложке, «бег на трех ногах» [12] и бег в мешках. По-прежнему пользовалось популярностью сшибание кокосовых орехов, а вот тиры после войны исчезли: вернувшиеся с фронта солдаты стреляли слишком хорошо — и владельцы тиров прогорали.

Праздничные мероприятия устраивались для всех, и семьи проводили там целый день, поскольку увиливать считалось неприличным. За шесть пенсов можно было купить порцию пирожков или сосисок, которые жарились на решетке прямо на месте.

Том с Изабель и Люси устроились на одеяле в теньке и угощались сосисками в тесте. Свою порцию Люси разобрала на части и разложила по всей тарелке, стоявшей рядом.

— Мои братья умели отлично бегать, — сказала Изабель. — Даже выигрывали гонку «на трех ногах». А у мамы, кажется, до сих пор хранится кубок, который я выиграла за бег в мешках.

— Не знал, что женат на чемпионке, — улыбнулся Том.

Изабель шутливо ударила его по руке.

— Я просто делилась с тобой семейными преданиями Грейсмарков.

Том стал помогать Люси, увидев, что она разложила еду по самым краям тарелки, и в это время к ним подошел мальчик со значком распорядителя. Достав блокнот с ручкой, он поинтересовался:

— Извините, это ваш ребенок?

От неожиданного вопроса Том вздрогнул.

— Прошу прощения?

— Я спросил, ваш ли это ребенок.

Том пробурчал нечто невразумительное.

Мальчик повернулся к Изабель:

— Это ваш ребенок, миссис?

Изабель на мгновение нахмурилась и, сообразив в чем дело, медленно кивнула.

— Набираете участников для забега отцов?

— Именно. — Мальчик приготовился записать и обратился к Тому: — Как пишется ваша фамилия?

Том повернулся к Изабель, но она была совершенно спокойна и шутливо заметила:

— Если ты забыл, я могу напомнить.

Не дождавшись понимания со стороны Изабель, Том наконец произнес:

— Я не особенно силен в беге.

— Но все отцы участвуют! — возразил мальчик, и было видно, что он впервые сталкивается с отказом.

— Я даже отборочный забег не осилю! — заявил Том, тщательно подбирая слова.

Мальчик отправился на поиски других участников, а Изабель повернулась к малышке и весело произнесла:

— Не расстраивайся, Люси. Я буду участвовать в забеге мам! По крайней мере хоть один из твоих родителей не постесняется ради тебя повеселить публику.

Но Том в ответ не улыбнулся.

Пока Изабель одевалась за ширмой, доктор Самптон вымыл руки. Она выполнила свое обещание Тому показаться врачу во время отпуска.

— Строго говоря, ничего страшного, — заверил он.

— Ну? Что со мной? Я больна?

— Вовсе нет. Это просто перестройка организма, — ответил доктор, записывая что-то в карте. — Вам повезло, что у вас уже есть ребенок, а то у некоторых женщин подобное наступает еще до родов. Что же до других симптомов, то надо просто набраться сил и перетерпеть. Они исчезнут примерно через год. Такое бывает. — Он весело улыбнулся. — А потом наступят чудесные времена и никаких проблем с месячными! Знаете, сколько женщин вам бы позавидовали?!

Возвращаясь в родительский дом, Изабель успокаивала себя и уговаривала не плакать. У нее была Люси, у нее был Том, а сколько женщин навсегда потеряли любимых? Разве можно быть такой неблагодарной?