Миры под лезвием секиры Чадович Николай

Смыкову стало как-то не по себе и сразу потянуло к людям.

Возле дежурки несколько подзадержавшихся после службы милиционеров уже чесали языки, обсуждая странную ситуацию с электроэнергией. Досталось и народу-разгильдяю, и государственному строю, и местной власти. В конце концов все сошлись на том, что виноват диспетчер на подстанции: вырубил с пьяных глаз главный рубильник и заснул мертвецким сном. Такие случаи, кстати, уже бывали.

— Тогда почему телефон не работает? — возразил Смыков, склонный, как и все следователи, к логическим умозаключениям. — Ведь на телефонной станции аварийное питание имеется. Аккумуляторные батареи и дизель.

Дежурный, еле сдержавший гнев, перестал бесцельно тыкать в клавиши коммутатора и велел милиционеру-водителю для прояснения ситуации смотаться на городской узел связи.

Спустя минут пять с улицы раздался растерянный голос гонца:

— Не заводится, проклятый!

Все повалили наружу к дежурной машине — автомобиль не телефон, с ним разобраться можно. Очень скоро выяснилось, что на свечах нет искры. Мнение было однозначным: сел аккумулятор. Попробовали завести мотор ручкой — не получилось. Стали толкать машину туда-сюда, через четверть часа запыхались. Догадались притащить из гаража резервный аккумулятор, но и он не подавал признаков жизни.

— Ребята, на небо гляньте! — с неподдельной дрожью в голосе сказал вдруг кто-то.

Все, в том числе и Смыков, возвели очи горе. Низко над головами, от горизонта до горизонта, клубилось что-то непонятное — тучи не тучи, туман не туман, а какой-то мутный сизый дым. И сквозь это неизвестно откуда взявшееся мрачное марево заметно было, как одновременно с востока и запада медленно надвигается что-то темное, массивное — словно смыкаются створки ворот неба.

— По территории области ясно, без осадков, ветер умеренный, порывами до сильного, — пробормотал Смыков.

— Что? — недоуменно переспросил дежурный, продолжавший зачарованно пялиться вверх.

— Погоду, говорю, сегодня хорошую обещали. Ясную…

— Да уж…

Толпа возле машины постепенно росла. У каждого были свои проблемы: кто-то не смог доварить варенье, кому-то надо было везти в роддом роженицу, у кого-то срывалась свадьба или похороны, некоторым просто не терпелось почесать лясы. На велосипеде прикатил фельдшер «Скорой помощи» и, запыхавшись, объявил, что связь с больницей не работает, диагностическая аппаратура отказала, автомобили не заводятся, операции приходится заканчивать при свете керосиновых ламп.

— А я здесь при чем? — огрызнулся дежурный.

— Принимайте меры! — возмутился фельдшер. — Вы же власть!

— Власть моя сейчас только этой штуки касается, — дежурный похлопал по кобуре. — К попу лучше иди, пусть он у всевышнего помощи попросит.

С похожими жалобами вскоре явились начальник пожарной части, директор жилищно-коммунального хозяйства и наряд ночной милиции в полном составе. Вопросов сразу прибавилось: в пожарных гидрантах упало давление, повсеместно отказала охранная сигнализация, в остановившихся между этажами лифтах заблокированы люди, водозаборные скважины не действуют, котельная вот-вот остановится.

Люди возбужденно гомонили, но не забывали с тревогой наблюдать за жутковатым действом, разворачивающимся на небе.

Неровная полоска сравнительно светлого пространства становилась все уже, а с обеих сторон наплывала тяжелая, каменно-серая мгла — уже не створки небесных ворот смыкались, а захлопывались иззубренные челюсти вселенского капкана. Когда вверху осталась только узенькая, мерцающая, как радуга, изломанная линия. Смыков невольно поежился: ну сейчас шарахнет! Казалось невероятным, что столкновение столь осязаемо-плотных масс пройдет безо всяких разрушительных последствий. Ведь в небе сходились не тучи, а два гранитных глетчера, готовые смять, искрошить, перемолоть друг друга и каменным дождем обрушиться на замершую в тревожном ожидании землю.

Однако паче чаяния ничего из ряда вон выходящего не произошло: весь небосвод принял равномерный тускло-серый оттенок, дымное марево поредело, даже темнее не стало. Правда, откуда-то сразу потянуло ветром — не теплым, не прохладным, а каким-то знобящим, словно опасный сквозняк.

Многие вздохнули с облегчением, хотя и непонятно было почему. Первое оцепенение прошло. Вскоре в толпе уже вовсю муссировался слух о начале третьей мировой войны.

— Все большие города уже ракетами раздолбали, потому и связи нет, — говорили одни. — А на наш Талашевск самую зачуханную боеголовку тратить зазорно.

— Почему тогда в аккумуляторах тока нет? — возражали другие.

— Есть уже в мире такое секретное оружие, — объяснял какой-то знаток. — Индукционным называется. Если его применить, у врага ни один мотор не заведется. Коли не верите, могу газету показать.

— Газету ты внукам на память оставь. Если на самом деле война началась, следующий номер не скоро выйдет.

— Что же делать? В военкомат идти, в добровольцы записываться?

— Уж лучше сразу в партизаны…

— В полицаи тоже неплохо.

— Смотри, как бы тебя за такие слова к стенке не поставили, сопляк!

— Ты, что ли, поставишь? Кишка слаба, дедушка! Отсиделся в Ташкенте, а теперь героя из себя корчишь.

— Ладно, мужики, не горланьте, менты рядом.

— Да как он посмел! Я на трудовом фронте был! Я награды имею!

— Как же, имеешь. Заслуженного туберкулезника…

Более-менее осмысленно действовал только дежурный. Приструнив особо настырных жалобщиков и цыкнув на крикунов, он снабдил помощников велосипедами, хранившимися в специальном сарае для бесхозного транспорта, и разослал их в разные стороны — одного к начальнику милиции, другого на электрическую подстанцию. Свой пистолет он отдал Смыкову, а сам вооружился автоматом.

— Главное, к оружейке никого не подпускай, — предупредил он. — Помню я эти дела с сорок первого года… Как паника начнется, народ сначала в магазины за спичками и водкой кинется, а потом за оружием полезет.

Из всех присутствующих он, наверное, один относился к случившемуся вполне серьезно и не ждал от ближайшего будущего ничего хорошего. Что ни говори, а опыт оккупации сказывался.

Спустя полчаса явился начальник, злой, как вырвавшийся из бутылки джинн. Посыльный оторвал его от вечернего застолья в кругу семьи. Загадочное бедствие, свалившееся на Талашевск, прошло мимо его внимания.

Начальник уже и упомнить не мог, когда в последний раз передвигался пешком. Даже детей его в школу и на дискотеку возила служебная машина. Во всем случившемся он видел прямую вину дежурного и тут же принялся распекать его за халатность:

— И откуда только, Савостюк, вы взялись на мою голову? У вас ни одно дежурство без чрезвычайных происшествий не обходится! То флаг с горсовета сопрут, то утопится кто-нибудь, то дети гумно сожгут! Давно замечаю, наплевательское у вас отношение к службе! До пенсии дослужить не хотите!

— Хочу, — дежурный поднял к нему мрачный взор. — Да, видно, не получится… Тревогу надо объявлять, товарищ полковник.

— Вы тут панику не разводите! — взбеленился полковник. — Тревогу только начальник управления объявить может! Или лицо, им специально уполномоченное! Я на себя такую ответственность брать не собираюсь! Придумали тоже… Лучше бы как следует за порядком следили. Что это за толпа вокруг? Массовые беспорядки провоцируете?

— И все же тревогу объявлять придется, — повторил дежурный отрешенно.

Начальник плюнул и удалился в кабинет, где в его сейфе хранились запечатанные сургучом секретные инструкции на все случаи жизни: как действовать в условиях применения оружия массового поражения, как тушить лесные пожары, как бороться с наводнениями, как рассеивать взбунтовавшиеся толпы, как локализовать внезапно возникший очаг эпидемии скота, какие меры принимать при защите госучреждений от погромов, как выявлять диссидентов и даже как вести себя при появлении неопознанных летающих объектов.

О внезапном исчезновении всех видов связи и электричества, а тем более об имевшем место странном небесном явлении в этих циркулярах даже близко не упоминалось. Тогда начальник вызвал к себе Смыкова, наиболее рассудительного, по его мнению, из всех, кто в данный момент был под рукой.

— Какие соображения имеете? — спросил он строго. (Фраза эта впоследствии запала в память Смыкова на всю жизнь.)

— Никаких, товарищ полковник, — признался он честно.

— Ну и молодежь пошла, — с сарказмом произнес начальник.. — Смена называется… Учи вас, учи, а результат один. Никаких соображений, вот и все!

— Я юрист, товарищ полковник, — осторожно заметил. Смыков. — А тут вопрос чисто научного характера. Если, к примеру, у автомобиля при аварии ось ломается, я металловедческую экспертизу назначаю. Специалистам виднее… Так и тут… Полагаю, нужно обратиться за консультацией к преподавателям физики.

— Преподаватели эти еще меньше твоего знают. Для них закон Ома что бог… Чудес не приемлют… Жаль, до управления не дозвониться, — он легонько стукнул ладонью по белому телефонному аппарату, напрямую соединявшему его кабинет с приемной начальника управления. — Там бы помогли…

Сказано это было так, будто генерал-майор Тетюхин наподобие бога Саваофа был способен руководить движением светил на небе.

Внезапно снаружи раздался шум мотора. И начальник, и Смыков одновременно сунулись к окну, так что едва не столкнулись лбами. По соседней улице, вихляя из стороны в сторону, словно все его четыре колеса имели разный диаметр, ехал трактор с прицепом.

— Вот видите! — вскричал начальник осуждающе. — Ездят же люди! А вы тут дезинформацию сеете! Задержать немедленно!

Исполнительный Смыков расторопно, но без лишней суеты (должность не позволяла) выскочил на улицу и, увлекая своим примером других милиционеров, организовал преследование непонятно каким образом двигавшегося трактора.

Тракторист не мог не видеть за собой столь многочисленную погоню, однако только прибавил скорость.

Положение спас тот из помощников дежурного, который ездил на подстанцию. Увидев перед собой трактор, преследуемый толпой людей в мышиных мундирах, он инстинктивно выхватил пистолет и прицелился в лобовое стекло.

Тракторист хотел свернуть в переулок, однако не рассчитал и зацепил прицепом за осветительную опору. Пока он сдавал задом, пытаясь развернуться, подбежал Смыков с соратниками. Тракториста выдернули из-за руля так энергично, что даже сапоги его остались в кабине.

— Вы почему, братец мой, не реагируете на законные требования работников милиции? — спросил запыхавшийся Смыков, хотя вопрос был чисто риторический: от тракториста разило перегаром, как от бродильного чана.

— Не бейте, братцы! — заверещал он, словно затравленный борзыми заяц. — Больше не буду, клянусь мамой!

— Мука ворованная? — поинтересовался Смыков, заглянув в прицеп, где сиротливо лежали два припудренных мучной пылью пятидесятикилограммовых мешка.

— Ворованная! — признался тракторист. — Все себе берите, только не бейте!

В прежние времена можно было тут же возбуждать уголовное дело, но сейчас Смыкова интересовало совсем другое:

— У вас мотор нормально заводится?

— Не знаю, — вытаращился на него тракторист. — Я его с самого обеда не глушил.

— Понятно, — сказал помощник дежурного, все еще не выпускавший пистолета из рук. — Это же дизель. У него в цилиндрах смесь не от искры, а от сжатия воспламеняется. Можно вообще без электричества обходиться.

Трактористу для порядка накостыляли по шее, но потом все же вернули в кабину — опытом вождения трактора никто из милиционеров не обладал. Смыков сел рядом вместо конвоира.

Заполучив транспортное средство, начальник сразу повеселел. Даже полное отсутствие комфорта не устрашило его. Прицеп подмели, выбросили прочь мешки с ворованной мукой, а на их место поставили пару мягких стульев. Теперь можно было отправляться на поиски советских и партийных властей.

— Соображаете, кого везете? — Смыков для острастки ткнул сразу повеселевшего тракториста пистолетом в бок.

— Не бзди, командир! — жизнерадостно ответил тот. — Довезу в лучшем виде. Я хряка за сто километров по проселку возил. Так это же хряк! Не чета вашему бугру. В нем двадцать пудов веса! Он от любого толчка ногу сломать может. Ты со мной согласен, командир?

Не обращая внимания на болтовню тракториста о хряках и свиноматках, Смыков велел ему сначала подъехать к военкомату. От посыльного, вернувшегося с подстанции, было уже известно, что энергетики сами ничего не понимают.

Ничего не понимал и дежурный по военкомату. Ни одна из расквартированных на территории района частей еще не подала о себе весточки.

— В райком езжайте, — равнодушно посоветовал он. — Наш туда потопал.

Признаков паники в городе не наблюдалось, хотя народа на улицах бродило больше, чем положено в это время. Впрочем, удивляться тут было нечему — людей в основном гнали из домов потухшие экраны телевизоров. Собравшись в кучки возле своих подъездов, они что-то обсуждали, чаще, чем обычно, поглядывая на небо. Грязный и разболтанный трактор, везущий куда-то в прицепе одного-единственного, хорошо известного всем горожанам пассажира, вызывал всеобщее любопытство.

Подъезжать к райкому ближе чем на пятьдесят метров не полагалось (все столбы были завешаны соответствующими дорожными знаками), но обстоятельства нынче были не совсем обычными, и Смыков сам указал трактористу, где припарковаться — прямо напротив центрального подъезда, между бронзовым вождем с воздетой рукой и голубой елью, посаженной для симметрии на месте другого бронзового вождя, снесенного в свое время за ошибки, допущенные в работе.

— Мотор не глушите, братец вы мой, — сказал Смыков, покидая кабину. — И ни на шаг в сторону. Мы ненадолго.

— А если солярка кончится, командир? — поинтересовался чумазый тракторист.

— Уж вы постарайтесь, чтоб не кончилась. — Смыков изобразил просительную улыбку. — Иначе хряка своего любимого больше не увидите.

— Пугаешь, командир! — ухмыльнулся тракторист. — У меня же не расстрельная статья.

— Не расстрельная, — согласился Смыков. — Но на пару лет потянет. А двадцатипудовые хряки столько не живут.

…В кабинете второго секретаря (первый неделю назад отбыл в южные края на отдых) собралось уже немало публики: всякая руководящая шушера из горсовета и райисполкома, директора заводов, начальник узла связи, одетый по-домашнему военком, главврач, железнодорожник с непонятными для Смыкова звездами и шевронами на рукаве и даже председатель пригородного колхоза Герой труда Прокоп Булыга.

Обсуждение текущего момента пока проходило на уровне уличной дискуссии, с той лишь разницей, что здесь присутствовала направляющая и руководящая сила, кроме всего прочего умеющая очень ловко затыкать чужие рты.

— После восемнадцати часов пяти минут через станцию Талашевск не проследовало ни одной единицы подвижного состава, — докладывал железнодорожник.

— О местонахождении одного скорого, двух пассажирских, двух пригородных, пяти товарных и трех сборных составов ничего не известно.

Второй секретарь по традиции курировал аграрный сектор и во всем, что не касалось сельского хозяйства, разбирался туго. Болезненным взором обведя стены кабинета, он уставился на портрет матроса Пидоренко, считавшегося первым председателем Талашевского ревкома. Вспомнив, очевидно, о легендарных подвигах бывшего балтийца, всем другим видам транспорта предпочитавшего железнодорожный, он приказал:

— Пошлите дрезину.

— Мотодрезины имеются только на узловых станциях, — сказал железнодорожник с таким видом, словно признавался в тайном пороке.

— Паровоз пошлите… — подумав немного, произнес секретарь. — У вас же их в резерве несчетное количество.

— На расконсервацию паровоза уйдет не менее пяти суток, — железнодорожник едва не плакал. — Я вот что хочу сказать… Наш участок дороги электрифицирован и снабжается электроэнергией от нескольких независимых источников. Пропадание тока практически исключено… Такого я за двадцать лет службы не упомню!

— Обходчиков в конце концов пошлите! — вышел из себя секретарь.

— Нет уже обходчиков… Еще в прошлой пятилетке сократили.

— Ну так сами идите! Через два часа лично доложите обстановку.

Железнодорожник, бледный и до этого, стал зеленовато-серым, как свежеэксгумированный труп, и попятился к дверям. В наступившей неловкой тишине раздался вальяжный голос Прокопа Булыги, на правах депутата Верховного Совета позволявшего себе много вольностей.

— Послушай, Герц Лейбович, — обратился он к председателю райпотребсоюза Хаймовичу. — Тебя родня из Израиля ни о чем таком не предупреждала?

— Нет, Прокоп Иванович, — ответил флегматичный с виду, но хитрый до неприличия Хаймович.

— И эта контора… как ее?.. Ну, на которую ты работаешь?

— МОССАД, что ли?

— Вот-вот!

— Сидел бы я тут сейчас с вами, если бы меня предупредили, — Хаймович зевнул и прикрыл рот пухлой ладошкой. Он один тут не боялся будущего, даже самого страшного. Запасов золота, валюты, ширпотреба и продуктов должно было ему хватить лет на сто пятьдесят.

Прокоп Булыга хотел спросить еще что-то заковыристое о Голде Меир и Моше Даяне, но секретарь строго прервал его:

— Вы, товарищ Булыга, не забывайте, где находитесь. Здесь не цирк, а райком партии, между прочим. И повод, по которому мы собрались, к шуткам вовсе не располагает.

— Виноват, исправлюсь, — ухмыльнулся Булыга. Взгляд секретаря лихорадочно искал среди окружающих человека, на которого можно было бы опереться, и вскоре обнаружил его на самом дальнем от себя стуле. Там восседал, сонно глядя в пространство, уполномоченный госбезопасности по Талашевскому району майор Буреломов, мужчина еще не старый, но от безделья огрузневший телом и душой.

— Товарищ Буреломов, — напрямую обратился к нему секретарь. — По вашим каналам никакой предварительной информации не поступало?

Кагэбист пожевал губами и ответил, ни на кого не глядя:

— По нашим каналам информация об отключении электричества не поступает. По нашим каналам поступает информация о враждебно настроенных лицах.

— Разве чрезвычайные происшествия не входят в компетенцию комитета? — не очень уверенно осведомился секретарь.

— В компетенцию комитета входят болтуны, — отрезал Буреломов.

Поняв, что такого типа ему не приструнить, секретарь переключил внимание на людей ближних, под его рукой ходивших. Все они, пожаловавшись для начала на серьезные трудности в работе, вызванные нештатной ситуацией, с оптимизмом обещали, что в самое ближайшее время жизнь наладится: появится свет, восстановится связь, поедут поезда и машины, заработает канализация, из кранов потечет вода, хладокомбинаты дадут холод, пекари — хлеб, котельные — пар, а из центра придут мудрые указания.

— Ничего не наладится, — сказал вдруг башковитый Герц Лейбович. — Времени сейчас сколько? Почти десять. А день когда должен закончиться? Гляньте на календарь… Правильно, в семь. Уже давно стемнеть пора. А на улице светло, как в июне.

— Опять вредителей работа! — хохотнул Прокоп Булыга.

— Вполне возможно… Хотя не слыхал я о таких вредителях, которые смогли бы день удлинить.

— А я слыхал про одного, — возразил председатель орденоносного колхоза. — Иисусом Навином звали. Твой земляк, кстати.

— Вы прекратите или нет?! — секретарь постучал карандашом по графину. — Необычные атмосферные явления еще не дают повода для пессимизма. Вспомните, товарищи, мы и не такие трудности преодолевали! В прошлом году из-под снега урожай спасли! Давайте готовить постановление!

Постановление общими усилиями было подготовлено только к полуночи. Основные его пункты, одобренные как на бюро райкома, так и на внеочередной сессии райисполкома, были таковы. До утра не предпринимать никаких кардинальных мер, поскольку все может разрешиться само собой. Если до шести тридцати электричество и связь не восстановятся, отправить уполномоченного в область. Взять на учет и привести в действующее состояние все дизельные транспортные средства. В магазинах, на базах и пищекомбинатах произвести строгий учет всех продовольственных товаров. Составить список предметов первой необходимости и изъять их из свободной продажи. В дальнейшем перейти на карточно-распределительную систему. Путем разъяснительной работы в массах пресекать возможные случаи паники и мародерства. Милицию перевести на казарменное положение и выставить из ее числа постоянные посты вблизи всех особо важных объектов по прилагаемому списку. Персональную ответственность возложить на руководство района, администрацию предприятий и учреждений.

— Особые тройки не мешало бы еще ввести, — посоветовал Прокоп Булыга. — Чтоб, значит, саботажников, двурушников и космополитов без суда и на месте…

— Вот тебя первого, Прокоп Иванович, на месте и надо, — сказал Хаймович, случайно выглянувший в окно. — Не твои ли это коровы под окнами райкома гадят?

— Мои коровы давно в стойле стоят, — фыркнул Герой Соцтруда.

— Могу спорить, что твои, — не унимался торгаш. — Других таких худых коров, как у тебя, нигде в области нет.

Смыков из любопытства тоже глянул в окно. По газону перед райкомом бродили, пощипывая травку, горбатые, малорослые и поджарые коровы, вся сила и стать которых, казалось, ушла в рога — огромные, как слоновые бивни. Невдалеке сидел на корточках пастух — глянцево-черный босой человек с ногами-палками, руками-плетями и жалостливо торчащими ребрами.

Когда Смыков в сопровождении еще трех-четырех смельчаков приблизился к нему и после предупредительных окриков тронул за плечо, негр осел набок, сложив длинные и тонкие конечности совсем как окочурившийся паук. Главврач потрогал его пульс, оттянул веко и сказал:

— Инфаркт. Как раньше говорили: разрыв сердца. Военком опасливо поднял копье с черным, отполированным ладонями древком и тяжелым, грубо окованным наконечником.

— С такими только на медведя ходить, — сказал он глухо.

— Скорее на льва, — поправил Смыков.

Начальник милиции, пользуясь постановлением районных властей как индульгенцией, все же объявил тревогу. Как всегда, когда такое мероприятие проводилось без предварительной скрупулезной подготовки, явились далеко не все, а половина явившихся старалась дышать в сторону.

Наличный состав переписали на бумажку, проинструктировали, вооружили и развели по постам.

Ночь так и не наступила. Даже в два часа можно было без труда читать газету. Небо продолжало удивлять и пугать — то по нему прокатывалась какая-то быстрая рябь, то в разных местах начинало просвечивать мутное зарево.

Электричество не появилось ни в шесть тридцать, ни в восемь, зато люди стали замечать разные знамения: налетела стая розовых попугайчиков и устроила драку с воробьями, на городской парк упала туча крупной, никогда не виданной в этих краях саранчи, река заметно мелела, все дальше отступая от берегов.

Пассажиры остановившихся поездов пешком добрались до Талашевска и табором расположились на вокзале. Сразу дала знать о себе нехватка питьевой воды. Возле закрытых магазинов выстроились огромные очереди. Горожане, оставшиеся безо всякого занятия, кинулись на окрестные поля рыть колхозную картошку. Загорелось несколько квартир, жильцы которых попытались готовить пищу на примитивных очагах. Тушить их было нечем.

Из разных мест района стали доходить нелепые слухи о каких-то чужих людях, грабящих добро, угоняющих скот и насилующих женщин. Описания между собой резко разнились: то это были косоглазые всадники на лохматых коньках, то полуголые негры с копьями, то лица кавказской национальности в железных панцирях и шлемах.

Единственной хорошей новостью было то, что районное начальство установило контакт с ближайшими воинскими частями и в город прибыло несколько бронетранспортеров с мотопехотой на броне.

Смыкову пришлось поспать всего несколько часов. За последние сутки он так вымотался, что даже не обратил внимания на Зою Осечкину, которую в числе других узников изолятора досрочно выпустили на волю.

Так прошло — если верить часам — еще трое суток. Положение ухудшалось едва ли не с каждой минутой. Ста тысячам горожан требовалось регулярно есть, пить, умываться и испражняться. Разъяснительная работа не могла заменить воду и хлеб. В самое ближайшее время можно было ожидать погромов и голодных бунтов.

Деньги мгновенно упали в цене, уступив место натуральному товарообмену. Собрание сочинений Дюма теперь тянуло на полпуда муки. За новый телевизор давали в лучшем случае полбуханки хлеба.

Несмотря на строжайшее запрещение санэпидстанции, горожане переловили и прирезали на мясо весь рогатый скот, неведомо какими путями забредший в Талашевск. Пастуха-негра после вскрытия, полностью подтвердившего диагноз главврача, похоронили в безымянной могиле, а копье и диковинную одежду сдали в краеведческий музей. Загадочное появление чернокожего перед окнами райкома партии можно было объяснить только чьей-то грандиозной мистификацией.

Не меньше, чем перебои в снабжении и отсутствие коммунальных услуг, угнетала неизвестность — ни один из посланных в область так и не вернулся. Вскоре возникла еще одна пугающая проблема: угроза бунта в исправительно-трудовой колонии, расположенной в пригороде Талашевска. Вырвавшаяся на волю тысячная толпа урок могла наломать немало дров.

На четвертые сутки из глухой деревушки, затерявшейся в лесах Добриневского сельсовета, прибыл на подводе почтальон и сообщил об ограблении магазина. Несмотря на тревожное время, на место происшествия решено было отправить оперативную группу для возбуждения уголовного дела и проведения розыскных мероприятий по всей форме.

Старшим выпало ехать Смыкову, впрочем, он и не отказывался. Перспектива с пистолетом в руках идти на штурм взбунтовавшейся колонии устраивала его куда меньше.

Прежде чем отправиться хоть и не в дальнюю, но неизвестно что обещавшую дорогу, целый час заводили старенький «МАЗ», весь свой век возивший песок из карьера на цементный завод. Хорошо хоть вояки выручили — взяли бронетранспортером на буксир. Горючего с собой захватили целых три бочки, чтобы не глушить на остановках мотор.

На выезде из Талашевска опергруппа едва прорвалась сквозь толпы беженцев. Люди, нагруженные мешками, узлами, чемоданами, кто пешком, кто на велосипедах покидали город, не способный прокормить и обиходить их. Все надеялись найти приют, покой и обильную пищу у деревенской родни.

Впрочем, километров через десять пейзаж принял вполне мирный вид, и, если бы не это жуткое небо, готовое, казалось, вот-вот рухнуть на землю, можно было подумать, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Да уже и к небу стали понемногу привыкать, присмотрелись.

Перед самой деревней дорогу перебежал худой, похожий на собаку заяц с обвисшими ушами.

— Ай, нехорошо, — сказал пожилой водитель, в кожу которого навечно въелись мазут и копоть. — Не будет нам удачи.

С момента кражи прошло уже немало времени, и то, на что не покусились неизвестные преступники, растащили сельчане. Такого мнения по крайней мере придерживалась заведующая магазином.

Взлом замка был грубый, непрофессиональный — вместе со скобой вывернули едва ли не всю дверную филенку. Довольно скоро обнаружился путь, которым ушли воры, — малохоженая лесная тропинка, даже не обозначенная на карте-двухверстке, которую Смыков на всякий случай прихватил с собой. Лиходеи, явно переоценив свои возможности, хапнули чересчур жирный кусок и уже в пути стали освобождаться от излишков добычи. Через каждые сто-двести метров на тропинке то эмалированная кастрюля валялась, то блюдце от чайного сервиза, то резиновый сапог.

— Запасливый народ, — сказал шагавший впереди лейтенант из угрозыска. — На копеечное барахло позарились.

— Это сегодня оно копеечное, а завтра ты его и за сто рублей не купишь, — философски заметил топавший в арьергарде немолодой сержант. — Надо будет собрать все на обратном пути.

— Соберем. Вешдоки как-никак… Только рано ты про обратный путь стал думать. Нам еще шагать и шагать.

— Ты до генерала хочешь дослужиться, ну и шагай себе, — огрызнулся сержант. — А я свое уже отшагал…

Так они втроем отмахали довольно приличное расстояние. Лес как-то незаметно кончился, и пошли места незнакомые — каменистые косогоры, голые бугры, щебеночные осыпи. Тропа пропала, да и следы на твердом, спекшемся грунте почти не читались. Мимо скользнула длинная сине-зеленая ящерица с красной головой.

— Что за черт! — лейтенант остановился. — Куда это мы забрели?

— Сейчас посмотрим, — Смыков снова развернул карту, а поверх нее положил компас, который постоянно брал с собой при выезде на место происшествия. — Где тут у нас север-юг?

Однако магнитная стрелка, отпущенная на волю, повела себя самым странным образом — сначала мелко задребезжала, а потом стала метаться по шкале наподобие маятника.

— Барахло, — сказал лейтенант. — Выкидывай.

— Странно. — Смыков несколько раз безуспешно встряхнул компас. — Первый раз с ним такое… Видимо, все одно к одному. Магнитные поля и те взбесились.

Лейтенант, тянувший срочную в ПВО, с этим предположением согласился, а сержант, не веривший в существование магнитных полей, только саркастически ухмыльнулся.

Пришлось определяться на глазок, без азимута. Однако как Смыков ни бился, ничего у него не получалось.

— Вот здесь мы должны быть, — тыкал он пальцем в карту. — Или, в крайнем случае, здесь. В лесу, среди болот. А тут прямо Альпы какие-то.

Смыков прекрасно знал, что высшая точка Талашевского района — гора Партизанская — имеет высоту семьсот метров над уровнем моря и на гору совсем не похожа. Совершенно непонятно было, кому верить: недоступной для общего пользования оперативной карте или собственным глазам, которым чудились на горизонте настоящие горные кряжи.

— Может, вернемся? — предложил сержант, человек пожилой и семейный. — Ну их к ляду, этих воров. Пусть подавятся чужим добром.

Некоторое время в душе Смыкова чувство служебного долга боролось с чувством здравого смысла. Когда силы сторон наконец прояснились, он сказал с притворным сожалением:

— Да, видно, придется возвращаться, а не то наш «МАЗ» все топливо спалит.

Попили водички из родника и двинулись восвояси — вернее, так им только показалось. Вместо родных болот вскоре начался затяжной подъем, изрытый пересохшими балками. Везде, куда только достигал взор, виднелись покрытые скудной растительностью увалы.

— Никак заблудились! — струхнул сержант.

— Я в нашем районе заблудиться не могу! — категорично заявил лейтенант.

— Следовательно, мы не в нашем районе, — довел его мысль до логического конца Смыков.

Предположение выглядело вполне трезво, но, чтобы его осмыслить, пришлось присесть.

— А в каком мы районе? — после долгого молчания осведомился сержант.

— Будем считать, что в Европе, — сообщил Смыков. — Хотя и Азию с Африкой исключить нельзя.

— Азию… с Африкой… — эхом повторил сержант. — Мать честная!

После этого он вскочил и, витиевато обругав обоих спутников, исчез в ближайшем распадке. Не обладая уникальными способностями голубя или кошки, он тем не менее намеревался добраться до родного дома, руководствуясь одним только чутьем.

— Дурак, — сказал вслед ему лейтенант. — А ты это про Африку серьезно?

— Разуй глаза, — только и смог ответить Смыков.

После недолгого обмена мнениями решено было идти в сторону, противоположную горам, — авось встретится какая-нибудь примета, которая выведет на родину. Смыков придерживался мнения, что эта географическая чертовщина является следствием внезапной подвижки материков, лейтенант же доказывал, что горы выросли на месте Добриневского сельсовета естественным путем, как растут грибы после дождя или фурункулы после чрезмерного застолья.

Далекие вершины продолжали маячить за их спинами и спустя три часа размеренного хода, а дикий пейзаж вокруг не менялся.

— Необитаемое место, — констатировал уже порядочно утомившийся Смыков.

— Надо было вместо тебя Сизову из детской комнаты с собой взять, — вздохнул лейтенант, — Хоть бы потомство оставили.

— Жрать бы что стали, братец вы мой?

— Нашли бы чего-нибудь… Ящерицы бегают, птицы летают… Кстати, вон и дымок! Да и жареным с той стороны попахивает! Наверное, пастухи шашлык готовят.

Глотая слюнки от аппетитного запаха (как-никак последний раз ели часов десять назад, да и то всухомятку), они устремились в сторону костра, впрочем, не забыв привести оружие в боевое состояние. Желая застать людей, которые жгли костер, врасплох, последние пятьдесят метров пробирались по дну неглубокого оврага, где ящерицы просто кишели и даже одна змея встретилась.

Когда треск костра стал явственно слышен, они с разгона вскарабкались наверх и… остолбенели.

— Вот так шашлычок… — пробормотал лейтенант спустя некоторое время и попытался блевануть, да не смог — желудок был пуст.

Смыков, человек от природы стойкий и маловпечатлительный ко всему, что не касалось женщин определенного сорта, не стал ни возмущаться, ни блевать, а просто подошел к догорающему костру и принялся ногами разбрасывать головешки.

Впрочем, это уже не могло облегчить муки сержанта, убежавшего несколько часов назад. Да и узнавался он только по сапогам, стойко перенесшим действие огня, и по валявшейся неподалеку фуражке с красным околышем.

— Вот тебе и необитаемые места, — сказал лейтенант, прикрывая рот ладонью.

— Кто же его так, а?

Обугленное тело сержанта было привязано к одинокому корявому дереву цепями, следовательно, сделать это могли только люди, достигшие определенного уровня цивилизации. А то, что среди золы обнаружился покрытый окалиной пистолет, указывало, что уровень этот не так уж высок.

Смыков поднял фуражку, тут же развалившуюся на две половины, скрепленные между собой только козырьком. Вся она была пропитана кровью и оттого непривычно тяжела.

— Значит, не мучился, — констатировал Смыков. — Мертвого жгли… А рубанули, похоже, топором… Сзади…

— Не-е, — возразил лейтенант, все еще старавшийся держаться на дистанции.

— От топора след короче должен быть… А тут через всю тулью… Скорее всего — сабля… Похоронить бы его надо.

— Как мы его, братец вы мой, похороним? Земля как камень, а у нас даже ножа нет. Пусть повисит, пока мы за подмогой сходим. Надо оформить по сотой статье — убийство с особой жестокостью. Прокурор, думаю, поддержит.

— Юморист ты, Смыков, — скривился лейтенант. — Медведь здесь прокурор. Слыхал такую прибаутку? Ноги надо уносить, пока не поздно.

Смыков тем не менее составил краткий протокол осмотра места происшествия, приобщив к нему в качестве вещественных доказательств испорченный огнем пистолет и сильно обгоревшее удостоверение личности. Лейтенант скрипел зубами от злости, однако терпел.

Закончив бумажные дела, пошли куда глаза глядят, наудачу. Смыков заикнулся было, что надо искать ручей и идти вниз по течению, но лейтенант демонстративно игнорировал его слова. И горные кряжи, и дымок догорающего костра уже скрылись за горизонтом.

Деревню они обнаружили совершенно случайно, по мычанию коровы, внезапно нарушившему зловещую тишину. Оба, не сговариваясь, присели и поползли на этот звук, столь неожиданный в таком диком месте. С гребня холма открылся вид на кучу каменных построек, обнесенных земляным валом. Дальше расстилались поля, покрытые необычайно низкорослой, сильно засоренной васильками пшеницей.

— Смотрите, мельница, — прошептал Смыков. — С крыльями. Отродясь такой не видел.

— И церковь с крестом.

— Где вы такие церкви у нас видели? И крест, заметьте, не православный.

— Точно. Сектанты какие-то…

— Или католики. Я похожие церкви на Кубе видел.

— Людей вроде не заметно.