Сошедшие с небес (сборник) Коллектив авторов

«Это не сексизм, — добавляет он про себя, — а просто здравый смысл».

Девушки на Лазурном Берегу претендуют на многое, а довольствуются малым. Они встречаются с мужчинами, которые исчезают, ни слова ни говоря, на много дней подряд, которые лгут, не переставая, которые не могут удержаться ни на одной работе и вечно сидят без денег, у которых лысины, и животы, и вообще они страшные, как боровы, и постоянно подводят своих подруг. Девушки делают вид, что ждут принцев, а тем временем уровень их ожиданий постепенно сползает ниже плинтуса, так что мужчинам, которые рядом с ними, с рук сходит практически все.

По мнению Райана, во всем виноват Переключатель, самозарождающаяся мутация, встроенная в мозг каждой девушки: в один прекрасный день «щелк», и в ее глазах загорается огонь, который показывает — ей надо как можно скорее найти мужчину и родить. В этот самый миг все их идеалы горят синим пламенем, а сами они мечутся, как при игре в жмурки, хватаясь за первых попавшихся мужиков, будь они хоть трижды продажные, злые, полные ненависти. Ведь большинство мужиков на самом деле ненавидят женщин, ненавидят так сильно, что им почти не удается это скрыть. Но девушкам с Ривьеры надо заводить семьи, пока они не привыкли жить в одиночестве и не обзавелись странными привычками, посвятив себя гороскопам, гаданию по хрустальным шарам, кошкам и ложным воспоминаниям, которые наполняют их дома.

«При чем тут несправедливость, — думает он, — просто реалистическое мышление».

Единственная

Райан знает, о чем говорит, потому что он как раз один из тех, за кем охотятся отчаявшиеся девушки. Он всегда выбирает самых глупеньких и хорошеньких, потому что отвечает всем их запросам. Молодость? Он всем говорит, что ему двадцать шесть, хотя на самом деле двадцать девять. Работа? Он занимается сетевыми продажами и маркетингом в Кэп 3000, огромном шопинг-молле к западу от Ниццы. Внешность? Волосы уже начинают редеть, да и живот помаленьку отвисает, зато у него оливковый загар, и рост тоже дает преимущество. Шестьдесят процентов всех гендиректоров выше шести футов росту, напоминает он себе, и почти все мужчины. Личные качества? Может рассмешить любую девушку и почувствовать, что его оценили по достоинству. Мозги? У него диплом по языкам и новым технологиям, и он необычайно начитан. Деньги? У него приличная зарплата, его недавно повысили, он меняет машины и получает ежегодные бонусы. Пригодность? Он же не женат! Никаких тебе неприятных сюрпризов и тайных детей.

Желание сдаться?

Сейчас, в последний год перед тридцатым днем рождения, Райан не знает отказа у женщин, встречаясь с двумя-тремя сразу. Но в ту ночь, 13 мая, он встречает в ночном клубе Лэйни Грей, высокую хрупкую американку, которая преподает в языковой школе в Виллефранче. Они разговорились на «раковой палубе», замусоренной лестнице в задней части клуба, где завсегдатаи одно время повадились ширяться вместо того, чтобы курить, и она застигла его врасплох, когда он еще не успел опустить свое психологическое забрало. Обычная чушь, которую Райан привык нести с другими, на нее не действует. Она слушает его отстраненно-весело, легкая улыбка не сходит с ее малиново-льдистых губ, и он знает, что она видит его насквозь. И все же она не выпускает его из виду, потому что ждет, когда кончатся его шуточки, и хочет поглядеть, что после них останется.

Умная девушка.

Может быть, даже слишком. Пока Райан думает, что расставил для нее капкан, она его уже поймала. В следующем месяце они встречаются шесть раз, прежде чем она разрешает ему дотронуться до себя. В такую девушку и влюбиться недолго.

Вот первые шесть свиданий:

Непригодная к просмотру дублированная романтическая комедия с Сарой Джессикой Паркер в кинотеатре «Этуаль» в Ницце. Не дождавшись конца, они по обоюдному согласию отправляются в старый город есть пасту. Выставка Уорхола в Музее Современного Искусства, ужин в маленьком ресторане на площади Мессена. Она заходит к нему, но остается только на кофе. День рождения его друга Шона в клубе К. Райан принимает пару колес, но ей ничего не говорит. Он искренне верит, что она ничего не подозревает, но она вдруг меряет его взглядом, вскакивает на свой скутер и уезжает домой. Обед на Кур Салпийя среди такого множества людей, что им приходится кричать или объясняться жестами. День они проводят, толкаясь среди туристов на Променад дез Англе. Он провожает ее домой, в ее квартиру на Монт Бороне, но час спустя она хладнокровно выкидывает его на улицу, заявляя, что ей завтра рано вставать. «Мезрин», части первая и вторая, заеденные дарами моря с ледяных металлических тарелок в Кафе де Турин. Ему попадается тухлая устрица. Вечеринка, которую устраивает Маризия, ее коллега, в ресторане дим сум в Чайна Тауне. Райан бросает ее там с намерением позвонить другой девушке, но что-то удерживает его от этого.

Потом, через пару дней, между ним рушится стена.

Начиная с седьмого свидания и дальше они набрасываются друг на друга, любясь, как собаки на жаркой испанской улице. Лэйни не может оторвать от него рук. У Райана нет времени смотреть на других девушек, да и охоты тоже нет. Две его бывшие подружки оставляют на его мобильном обиженные сообщения, на которые он не отвечает, а потом стирает.

В следующие три месяца близость между Райаном и Лэйни только усиливается. Они ссорятся, впервые, а потом трахаются, как сумасшедшие. Изможденные мыслью о чужом счастье, одинокие друзья перестают им звонить. Райан знакомится с родителями Лэйни во время их первого европейского турне. Они ужасно милые и совершенно потрясены Европой. Райан понимает, что попался, но это странное чувство даже доставляет ему удовольствие, хотя он и сам не знает, почему. В один прекрасный день пара вдруг оказывается в магазине «Хабитат», и Райан думает: «О, черт, да мы уже выбираем мебель. Должно быть, она и есть та самая, Единственная».

Пропасть

Райан знает, что будет дальше, но идея размеренного и стабильного будущего кажется ему невыносимо утомительной. Он-то всегда считал, что цель жизни — нечто большее, чем просто найти себе пару и медленно, но верно превращаться в собственного отца, однако шансов у него мало. Он впадает в депрессию и уже не знает, что могло бы разбудить его и вывести из этого состояния, поэтому он предоставляет событиям идти своим чередом. Как те девушки в клубе, он не видит в жизни большого смысла, и потому как нельзя лучше подготовлен к тому, чтобы выжить. Но выживать — не то же самое, что жить.

Лэйни не разделяет его пессимизма, но ощущает, что тонкие, как волос, разногласия меж ними складываются в определенный узор. Небольшие трещины стремительно расширяются, образуя провал. Райан знает, что его девушка наделена страстной, своенравной душой, но он боится пустоты в самом себе. Ему нечего ей предложить. Он никогда не открывает ей душу, так как не уверен, что она у него есть.

К тому же Ницца обладает неким шармом распущенности, который притупляет всякое чувство опасности и, напротив, пестует ощущение элегантного бесчестья, подталкивая к дурному поведению. В конце концов, этот город подарил миру диетический салат и слово «туризм», но ничего больше. Прочие его прелести необходимо открывать неспешно и терпеливо. Англичане построили здесь необычайную приморскую дорогу, по которой шлюхи в нарядах а-ля Барбарелла курсируют теперь промеж бабушек с внуками, молодежи на роликах и игроков в петанк.

Независимо от того, будут они с Лэйни вместе или нет, Райан все равно останется в этом городе. Здесь ему больше по душе, чем в Англии. Это город, который он чаще всего видит во сне, — немного беспокойный, немного нереальный, полный чувственной роскоши промотанного времени. Наблюдая за возвращающимися из южных морей лайнерами, на закате входящими в порт, он так переполняется жаждой тропических обманов, что даже перестает замечать новых бедных: посетителей Макдоналдса, заблудившихся алжирских ребятишек, бродяг, спящих в дверных проемах. Как Калифорния, эта часть Европы стала Меккой для всех, кто слишком богат, слишком знаменит, слишком глуп или слишком опустошен, чтобы жить где-нибудь еще. Здесь все дорого и каждому плевать на других, так что всем безразлично, кто ты — чистильщик бассейнов или играл когда-то на разогреве у «Оэйзис».

Райан замечает время и наблюдает за миром, а перед глазами у него все плывет. Насколько он может судить, его чувство к Лэйни, это, скорее всего, любовь. Но любовь недостаточно сильная.

Красивые люди

И вдруг происходит нечто необъяснимое, и его прежней жизни приходит конец.

У Лэйни есть друг по имени Лекс, стюард из Гетвика, любитель флирта и театральщины, пересыпающий любой разговор неумеренным количеством жестов, и Райану хочется поссориться с ним при каждой встрече, поэтому он придумывает отговорки всякий раз, когда Лэйни планирует что-нибудь для них троих.

Но однажды вечером они втроем очень неплохо проводят время вместе, главным образом потому, что Лекс оставляет свои попытки нравиться всем и каждому. Три дня спустя Райан снова встречается с ними в новом баре в порту, и там он замечает их, стоящих прямо посреди зала.

Красивых мужчин.

Райан полагает, что они геи; всякий на его месте решил бы так же. Он думает, что раз теперь геев признали, то они вроде бы получили право быть такими, как все, и большинство из них так и выглядят. Яркие тряпки и скандальные выходки прошлого стали достоянием старых фотографий, бывшие гетто давно разорили скачки арендной платы и выросшие, как грибы, кофейни. В барах, бывших когда-то эксклюзивными владениями королев Ривьеры, публика теперь такая же разбавленная, как вино, которое в них подают. Но, как иной раз бросается в глаза стайка умопомрачительной красоты и недоступности девушек, утонченных и экзотических, словно африканские фламинго, так и теперь Райан начинает замечать красивых мужчин, а их полдюжины, и каждый из них до смешного совершенен, так что даже нельзя представить себе, как они выглядели в детстве. Он задается вопросом, уж не вызвало ли их к жизни чудесное сращение чистых атомов, или они искусственные и проводят ночь в резервуарах с амниотическими жидкостями, которые дают им заряд энергии.

Каждый вечер они заходят в любимый бар Лекса, Ле Сикс, и заказывают коктейли, держась особняком от прочих посетителей и даже никого не разглядывая, только перебрасываясь отдельными тихими фразами друг с другом, до того нереальные, что хочется подойти и ущипнуть их.

Лэйни обращает на них внимание, и Лекс, определенно, тоже, и все считают их моделями из-за дорогой одежды, которая сидит на них с небрежной безупречностью, и как будто ретушированных волос и кожи. Им всем едва за двадцать, они высокие, темноволосые, с накачанными бицепсами и тонкими талиями, а их присутствие создает ощущение чего-то потустороннего, далеко превосходящего обычные понятия о прекрасном. А ведь уроженцы Ниццы темноволосы и хороши собой от природы, и на их фоне нелегко выделяться.

Странно, что Райан вообще обратил на них внимание, но дело в том, что они его волнуют. Они как ветер в вершинах сосен, как дрожание стрелки сейсмометра перед землетрясением. Они морщат спокойные воды и вспугивают чаек, они рассеивают толпы и заставляют кошек поджимать хвосты и опускать уши. Они кажутся пустыми до абсурда и в то же время совсем наоборот, они как будто магнетически связаны с жизнью, они сами как будто и есть ее суть.

Седьмой

Увидев их раз, Райан продолжает замечать их повсюду, в барах, ресторанах и художественных галереях Ниццы, на пустых ночных улицах и запруженных машинами дневных перекрестках, все те же шестеро прекрасных мужчин, все в черных очках, стоят на небольшом расстоянии один от другого, не касаясь никого, и отступают на шаг, как только возникнет угроза вступить в телесный контакт с простым смертным, словно это чревато мировым катаклизмом.

Но вот в один прекрасный день к ним присоединяется седьмой, само совершенство.

Райан не может описать его так, чтобы не показалось, будто он влюблен в него до безумия. Объект его страсти ростом за два метра, у него спутанные черные волосы и чистая смуглая кожа, твердый подбородок и самые необычные голубые глаза, какие ему случалось видеть у живого существа. Очков он не носит. Он мускулист, у него длинные узкие бедра, на правой руке у него браслет из стали и кожи, джинсы в обтяжку и сверкающие черные сапожки, ворот рубашки цвета черного янтаря нараспашку. А когда ему случается улыбнуться, происходит нечто ошеломительное. Он притягивает к себе звезды. Воздух вокруг него наполняется свободным электричеством и, кажется, вот-вот вспыхнет.

— Они начали появляться недели три тому назад, — говорит Лекс, когда они втроем сидят однажды в баре. Он смотрит на них яростно и похотливо. — И всегда вместе. Никогда ни с кем не заговаривают. Надо полагать, мы все недостаточно хороши для них.

— А ты не сводишь глаз с самого высокого, — говорит Райану Лэйни.

— Вовсе я на него не смотрю, — раздраженно врет он.

— Нет, смотришь. Может, ты сам этого не чувствуешь, но ты просто не в состоянии оторвать от него глаз.

— Рубашка у него классная. И, надо признать, он горячая штучка, для парня. С моей сексуальностью все в порядке. Я еще не гей, если говорю так.

— Нет, наверное, — вздыхает Лэйни. — И ты не пытаешься выносить суждения, что тоже хорошо.

— А знаешь, сколько надо тратить сил, чтобы выглядеть так круто? — говорит Лекс. — Бьюсь об заклад, он встает не позже пяти утра, чтобы сначала как следует выложиться в спортзале, а потом провести процедуру какой-нибудь интенсивной увлажняющей терапии. У них теперь на все своя программа, у этих новых качков. А этот, наверное, модель или профессиональный альфонс, что, в принципе, одно и то же.

«Вот что странно, — думает между тем Райан. — Когда встречаешь необыкновенную красоту, то всегда думаешь о ней как о чем-то потустороннем, но в этом человеке я вижу нечто прямо противоположное. Меня влечет к нему потому, что он на „ты“ с этим миром, он в нем полностью в своей тарелке. Он не ангел; он курит и пьет, у него похабный смех, и все же в нем есть нечто настолько непознаваемое и необъятное, что не оторваться».

Погоня

Что-то очень странное происходит с Райаном, и он это знает. Это похоже на любовь, но вряд ли может быть ею. Он гонит прочь слово «одержимость», но чем больше он видит, тем больше ему хочется увидеть, а когда красивых мужчин не оказывается поблизости, он чувствует себя потерянным и как бы не совсем живым.

«Харизма» означает «дар божественной благодати», и это именно то, чем обладают они, красивые мужчины, некое соединение, которое начинает работать, стоит им войти в комнату; возможно, это не сексуальное влечение, но нечто, возбуждающее Райана не меньше, вызывая у него при этом чувство дискомфорта. Он изыскивает предлоги, чтобы все время оказываться подле них, — в барах и ресторанах к востоку к авеню Жан Медсан. Он начинает врать Лэйни о том, где проводит время, и как-то раз натыкается на Лекса, но тот, видимо, решает молчать.

Каждая новая встреча с ними продолжает менять Райана. Он начинает чувствовать отвращение к себе за то, как он вел себя с девушками в прошлом, словно простая близость к этим полубогам делает его лучше.

И в то же время это наркотик. Каждый раз, повстречав их лидера, ему хочется большего. В переполненных барах вянущего лета он нередко оказывается прижатым к нему едва ли не вплотную, и все же этого недостаточно. Он пытается расслышать, о чем говорят друг с другом красивые мужчины, но не может разобрать слов. И вот как-то вечером, когда Лэйни остается дома с простудой, двое мужчин оказываются буквально притертыми друг к другу в толпе в одном захудалом баре позади цветочного рынка. Райан впервые видит его одного, без друзей. Он поднимает глаза и встречает взгляд, такой же пристальный, как и его собственный.

И тут его словно ударяет током.

Райан ходил в католическую школу, окончив которую, остался с клубком сомнений и подозрений вместо веры, которые так и не попытался прояснить потом, но этот мужчина прижал его сейчас к своему сердцу, он пил его дыхание с полуоткрытых губ, вобрал его в себя и вернул вселенной в акте столь извращенно-религиозном, что Райан едва не упал в обморок. Он трясет головой, словно надеясь избавиться от воцарившегося в ней тумана, но ощущение только нарастает. Мужчина смотрит на него. И он как будто не полностью занимает то место, на котором стоит. Его контуры слегка размыты, они дрожат в мареве темной материи.

Не отрывая от Райана взгляда, мужчина делает шаг к двери, и Райан вынужден последовать за ним.

Снаружи легкий дождь золотится в квадратах желтого света. В полном молчании они идут по перетекающим друг в друга переулкам Старого Города. Райан идет на шаг позади, зная, что прошел бы сейчас сквозь огонь, лишь бы сохранить столь близкую дистанцию. Он видит, как встречные расступаются перед ними, словно зрелище их двоих потрясает глубинные устои бытия. Они достигают площади Сент Репарат и ныряют в здание церкви. Там, в сером прохладном пространстве, Райан окончательно перестает различать шумы и звуки города. Под старой деревянной кровлей церкви, под пустынным кораблем ее свода тот, по чьим стопам он пришел сюда, останавливается и медленно поворачивается к нему лицом. Он смотрит, а Райан подходит все ближе и ближе.

Признание

Вдруг Райана наполняет ужас. Он не может постичь, зачем он здесь. Ему кажется, что, придя сюда, он совершил поступок столь же бессмысленный и опасный, как если бы похлопал Смерть по плечу. Человек, за которым он шел, смотрит на него с загадочной, безмолвной невыразительностью. Их лица освещает тусклый свет лампад, висящих на равном расстоянии вдоль прохода.

Райан делает еще шаг вперед, так что теперь они оказываются на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

— Меня зовут Фосфор, — говорит мужчина на чистом, но странно взвешенном английском. — Ты не должен прикасаться ко мне. Но ты можешь ответить на один мой вопрос.

Райан останавливается и ждет, пока Фосфор, светоносный, утренняя звезда, вытряхивает из пачки сигарету и прикуривает, от чего его мокрое лицо на мгновение вспыхивает золотом.

— Зачем ты здесь?

— Я не знаю.

— Подумай как следует, прежде чем снова дать ответ. Я должен спросить тебя снова. Зачем ты здесь?

— Потому что я люблю тебя. — Райан не верит собственным ушам, ему хочется взять свои слова обратно, но поздно.

— Ты же не знаешь, кто я.

— Мне и не нужно. Я знаю свои чувства.

— Это опасно для тебя.

— Мне без разницы.

— Ты понимаешь, что я такое.

— Думаю, что да.

— И тебе не страшно.

— Нет.

Быть может, Райана подводит воображение, но ему кажется, что губы прекрасного пришельца движутся не в такт его словам, как в плохо дублированном фильме. Слова Фосфора гремят в мозгу Райана, дезориентируя его.

— А зачем ты здесь? — отвечает Райан вопросом на вопрос.

Фосфор вздыхает:

— Мы бунтари. Мы считаем, что людям надо сказать. Возможно, нас накажут, когда мы вернемся.

— Что сказать?

— Что вас уже не спасти.

Райан тычет себя указательным пальцем в грудь и озирается.

— Ты думаешь, я этого хочу? Спасения?

— Я говорю не о тебе. Я говорю о мире. Вы распадетесь на атомы, и очень скоро. Все люди на свете. Как, по-твоему, если вы узнаете об этом, вам будет легче?

Райан не может собраться с ответом. Он не рассчитывал на то, что ему придется вести метафизические дебаты во французской церкви. В его голове проносится мысль о том, что человек, в которого он влюбился, может быть просто псих, или обдолбанный, еще один красивый отморозок, который видел слишком много поздних ночей. Но Райану нужна вера. И он ищет ответы. Это в природе человека — искать решения.

— Так ты говоришь, что мир скоро кончится? Нет, мне не стало бы легче, если бы я знал, как именно это произойдет, но это помогло бы мне измениться.

— А ты хочешь измениться.

— Да.

— Почему?

— Потому что я себе не нравлюсь. Я сбился с пути. Как почти все мы.

— Тогда иди ко мне. — И Фосфор раскрывает ему свои объятия.

Видение

Его поза вселяет в Райана беспокойство, напоминая ему о гиперреалистической скульптуре Христа в человеческий рост, которая стояла в часовне его школы. И все же он без малейшего колебания делает шаг прямо в объятия своего ангела и чувствует, как его теплые руки, словно крылья, смыкаются вокруг его плеч.

Фосфор отбрасывает сигарету, делает выдох и крепко целует Райана прямо в рот. Его поступок должен казаться святотатством, но он ощущается как нечто прямо противоположное.

Рот Райана наполняется расплавленным дождем, который захлестывает его горло и стекает дальше, в грудь, от чего его душу охватывает пламя.

Серые стены церкви рушатся, и он видит. Видит по-настоящему.

Все начнется ровно через шесть недель после этой ночи. Будущее разворачивается перед ним сверкающими вспышками, которые слепят глаза.

Огромная бомба взрывается на нефтяном месторождении в Сибири.

Русские уничтожают главный суннитский храм на Среднем Востоке.

Саудовская Аравия погружается в пламя гражданской войны.

Нефтепроводы перерезаны. Войска больше не в состоянии сдерживать толпы.

Без нефти прекращается подача электричества, а без электричества — подача воды. Америка пытается заключить новые союзы, но терпит провал. Китаю больше не нужна ее помощь. Пожилые люди орут друг на друга, разделенные огромными столами для переговоров. Толпы людей мечутся, словно стада перепуганных животных. Здания рушатся. Запад остается без защиты и рассыпается, как карточный дом.

Конец наступает с неприличной быстротой, но страдания растягиваются на годы. Кадры катаклизмов крутятся в мареве пикселей, закольцованные на умирающих телеэкранах мира. Будущее вопит, затем голодает, затем скулит, затем истаивает в беззвучную боль, которая превращает всех сначала в животных, потом в насекомых, потом в микробов.

Решение

Райан вырывается из объятий и размыкает цепь. Стены церкви возвращаются на место. Он моргает, стараясь сфокусировать взгляд.

— Вот, значит, зачем вы здесь, — говорит он, с трудом шевеля губами, как пьяный. — Вы знаете о том, что будет. И вы испытываете нас, чтобы понять, надо ли и нам тоже знать.

— Мы здесь, чтобы помочь. Ты должен мне сказать. Решение за тобой.

— Скольких еще вы спрашивали?

— Мы спрашиваем только тех, кто видит в нас то, что мы есть. Тех, кого влечет к нам вопреки их собственной природе. Нам надо знать, как вы хотите выжить, с этим ужасным знанием или без него.

— Если все исчезнет всего за несколько проходов солнца по небу, — отвечает Райан, — то я хочу бодрствовать, а не спать. Если мне не суждено выжить, то я хочу жить. Пожалуйста, не отнимай у меня эту память. Оставь ее со мной.

— Как хочешь. — Ангел Фосфор хватает его за волосы и впивается в его губы в порочном поцелуе, и на этот раз он чувствует, как что-то точно воскресает внутри его, разжигает в нем огонь жизни, и хотя он замерз в сумеречной церкви и весь дрожит, каждая жилка его тела поет от переполняющей ее энергии.

Фосфор отпускает его и пристально вглядывается в его лицо, запоминая.

— Я должен сказать тебе, что все смертные, которым мы задавали этот вопрос, были одного с тобой мнения, — говорит он. — Ты последний, с кем мы говорили. Мы, семеро, не ошиблись, придя сюда, не ошиблись, что задали вопросы. Вернувшись, мы поручим себя милосердию наших старейшин и представим им доказательства вашей силы. Если наше заступничество будет иметь успех, то мы уничтожим ваш мир за секунды до того, как вы сами его разрушите, он сгорит во внезапной вспышке, столь громкой, что она покажется бесшумной, и столь яркой, что у всех почернеет в глазах, а потом не будет ни боли, ни страданий, ничего не будет совсем. Надеюсь, это послужит тебе утешением.

— Мне не нужны утешения, — говорит ангелу Райан. — Я чувствую себя… — Он долго подбирает слово. — Удовлетворенным.

Фосфор отпускает его и делает шаг назад, а шестеро его друзей медленно выходят из тени и становятся рядом с ним Райан идет за ними наружу и следит, как они поднимаются в дождь, оставляя за собой светящиеся дорожки, которые распыляются и блестят в ночных тучах над морем, прежде чем окончательно исчезнуть из виду.

Райан обнаруживает, что остался совсем один. Чувство потери гнетет его сердце. Он думает о Фосфоре, воспаряющем в небо, о риске, на который он пошел, чтобы доказать силу человека, но чувство любви быстро уступает место растерянности. Он не может понять, что он здесь делает. Ребра болят. Ощущение такое, как будто он поправляется после тяжелой болезни. Он роется в карманах пиджака, находит мобильник и собирается звонить Лэйни, но передумывает. Сейчас ему надо побыть одному. Переданное ему знание — тяжелая ноша, и он должен собраться с духом.

В отпущенное ему время он сначала возвращается в Лондон, к родителям, но потом снова едет в Ниццу, на берег моря, где он чувствует себя лучше всего. К тому времени Америка уже отзывает своих граждан, и Лэйни уезжает. Никто не знает, где она. Райан знает, что больше они не встретятся.

Конец

И вот, когда до конца света остается всего несколько мгновений, он сидит, привалившись спиной к теплому камню скамьи, и делает погромче музыку в своих наушниках. Он улыбается пешеходам и смотрит вниз, на бухту, ожидая ангельского вмешательства, беззвучной вспышки багряного света, которая скажет ему, что у них все получилось. Он смотрит на город, спешащий по своим делам, по рукам и ногам повязанный рутиной, не обращая внимания на зло, счастливый уже тем, что существует.

Когда-то он чувствовал себя потерянным и несчастным. Но сейчас конец света во всех его мрачных деталях отпечатан изнутри на сетчатке его глаз. Он постиг падение ангелов, надежды человеческие, природу любви. И Райан улыбается себе, по-настоящему удовлетворенный в первый и в последний раз в своей жизни.

Он знает, что есть и другие, кого коснулись ангелы, кто знает и ждет теперь наступления последнего часа. Он благодарен прекрасным мужчинам. Он понял, что счастье имеет величину атома и быстро проходит. Но пока оно здесь, им следует дорожить, ибо что же еще с ним делать?

А вот и конец.

Джей Лейк

ПРОПАЩИЕ

— Невинность всегда была приглашением к несчастью. — Сезалем держал руку на рукоятке своего тридцать восьмого, который торчал из кобуры у него на спине, точно теплое черное яйцо, наполовину вылезшее из курицы.

Нервозная привычка.

Трупы всегда его нервировали.

Вилоног, его Инфернальный связной, обошел тело кругом, попинал его лапой с игольчатыми когтями. Сезалем болезненно сморщился при виде такой порчи вещественных доказательств. Восьми футов росту, инкрустированный сверкающей чешуей, снабженный Инфернальным Иммунитетом, детектив, тем не менее, ничего не мог поделать с демоном.

Невинность тут ни при чем. — Голос Вилонога напоминал вой миксера, работающего на полных оборотах. — Глупость.

Переулок был узкий, тротуары вдоль кирпичных трехэтажек, черных от старости, загромождали грязные мусорные контейнеры. Раньше, еще до Вознесения, Портленд был симпатичным городишкой. Теперь жители радовались, если количество убийств хотя бы не росло.

Не утешало и то, что трупы нередко сползали со столов в моргах и выходили на улицы. А то и ногтями прорывали себе дорогу из могилы наверх, но это уже гораздо позже.

Она пришла сюда сама, — сказал Сезалем. Он выстраивал свои мысли в связный рассказ, как поступал всегда, когда работал над делом. — Чтобы… чтобы что-то сделать. Найти помощь, или предложить ее. Но не отомстить, нет, не отомстить. Однако кто-то отомстил ей.

Жертве было лет шестнадцать, афроамериканка с короткими вьющимися волосами. При ней была белая холщовая сумка из церкви Альбина Господа Нашего во Христе Спасенного, на ней белое летнее платье. По крайней мере, они так полагали. Сумка, сначала накрывавшая ее голову, была взята на анализ представителем судмедэкспертизы, который теперь терпеливо дожидался, когда детектив вынырнет из своих раздумий.

Сезалем не мог представить ни одного местного с такой сумкой. Значит, сумка ее. Не считая логотипа, она была слишком чистой для этой части города.

— Глупость, — прорычал Вилоног. — Я тебе говорю, ты меня слушай. Люди никогда не слушают. — Рокот его голоса стих до почти ритуального ворчания.

— Ее что, кто-то из ваших порешил? — Если так, то дело закрыто, можно двигаться дальше. Надо только позвонить ее родителям, если таковые имеются.

— Нет. Аура не та.

Демоны убивали для забавы или машинально, так люди спят и едят — как дышат, — без этого им было не прожить и дня. Их жертвы обычно находили в зонах, разрешенных для убийства, и расследований по таким делам не проводили. Но даже если труп оказывался в другом месте, преступление было столь очевидным, что выводы напрашивались с первого взгляда.

Люди тоже убивали для забавы, некоторые из них слишком осмелели в мире после Вознесения, где вовсю хозяйничали демоны. Хотя убийство все еще запрещалось законом. Теоретически.

— Может быть, кто-то из Проклятых?

— Нет. — Вилоног не предложил никаких объяснений, но он никогда не ошибался.

Сезалем вздохнул.

— Значит, один из наших. — Он кивнул судмедэксперту. — Давай, Джеки. Делай свои дела, пакуй ее, вешай бирку и отправляй в графство. Если удастся идентифицировать это месиво, пошлите мне СМС. И… будьте с ней помягче. — Иногда душе требовалось время, чтобы понять, что с жизнью покончено.

Он вернулся к своей машине, игнорируя колющую боль в почках. Те, кто не сломал себе шею, вылетая сквозь крышу дома или машины навстречу Иисусу во дни Вознесения, остались навеки Больными. Камни в почках — это пустяки, у иных вон змеи вместо волос или дерьмо из глаз капает.

Вилоног стоял, прислонившись к капоту Сезалемовой машины, коротышки «Тойоты Лэнд Крузера», раскрашенного под зебру — если, конечно, бывают зебры с колесами вместо ног и решетками радиаторов на груди. Металл застонал под демоном, и Сезалем сочувственно подмигнул.

— Это не кто-то из ваших. — Язык демона вырвался из пасти и лизнул глаз.

Не один из наших? — переспросил Сезалем. — Но тогда нам не из чего выбирать.

— Они. — Вилоног ткнул пальцем в небо. Соединил большие пальцы ладоней, показывая крылья бабочек. — Птичьи мозги.

Не бабочек, сообразил Сезалем. Ангелов. Крылья ангелов.

— Не верю.

Вилоног пожал плечами, затем подпрыгнул и оказался на крыше здания, рядом с которым они только что стояли. Сезалем проследил скачкообразный полет демона над ломаной линией крыш Перл Дистрикт. Направлялся он к центру, вероятно, в местное гнездовье демонов в Пионерском Суде.

— Ангелы. — Сезалем покачал головой. — Не может быть.

Сообщение об СМС возникло на крохотном экране его мобильного два часа спустя. Сезалем как раз ел буррито со свининой в передвижной кафешке на Пятой Юго-Западной улице.

Жертва в пер. Шешондра Рауз, 17 л., жила в Альбине, причина смерти — сердечная недостаточность. Изуродована посм.

Посмертные увечья? Нет, это работа не демонов. Те любят до смерти. И предпочитают продлевать мучения.

В нескольких ярдах от него зазвонил платный телефон. Сезалем поглядел сначала на него, потом на старуху, заправлявшую в кафе. Та пожала плечами. С тех пор как нагрянули Адские Легионы, сотовая связь не пострадала, а вот наземные линии работали как им вздумается. В основном посредством демонического — а иногда и божественного — вмешательства.

Разумные люди на звонки таких телефонов не реагировали.

Но разумные люди и не шли работать в уголовный розыск в одержимом демонами мире. Сезалем подошел к аппарату и снял трубку.

— Алло? — осторожно сказал он.

— Детектив Сезалем. — Голос был далекий, тихий, он пробивался сквозь треск статического электричества на линии и бормотание гортанных голосов. — Это Контроль.

Контроль. Так называли свой полумифический верховный менеджмент те немногие агенты Божественного, которые еще остались на Земле. В некотором роде параллель штаб-квартире демонов в Нью-Джерси. Так что звонящий — либо шутник с мозгами волосатыми, как кокосовый орех, либо и впрямь с самого Неба.

Учитывая обстоятельства, Сезалем решил не противоречить.

— Ясно. Говорите, Контроль, я слушаю.

— Оставь дело Рауз в покое. Забудь о нем и возвращайся к нормальной работе.

— Нормальной, как же, — выпалил Сезалем, забыв о самодисциплине. — Опоздали, черт вас дери. — И он с грохотом опустил на рычаг трубку. Он терпеть не мог, когда ему указывали, что делать.

Потом он сел доедать свой буррито, раздумывая над тем, кто из птичьих мозгов мог совершить это убийство. Платный телефон зазвонил снова, но он не обращал внимания на шум.

Значит, это все же убийство. Иначе зачем Контролю беспокоиться. И совершил его не демон. Хотя они и слывут отчаянными лгунами, Сезалем все же не мог взять в толк, зачем Вилоногу обманывать его.

Но Вилоног бросил один намек.

Сезалему надо было увидеться с демоном снова, узнать, что он знает. Когда между ним и все еще звонящим платным телефоном пролегло довольно большое расстояние, он достал свой сотовый и стал писать Вилоногу на пейджер.

Вилоног свалился на тротуар Пятой Юго-Западной, как беглый грузовой лифт. Сезалем зажмурился и наморщил нос, задыхаясь в туче поднятой им пыли и щепок, которую к тому же сопровождала вонь, как при коротком замыкании. Запах серы был бы предпочтительнее.

— Не о чем тут разговаривать, — заявил, озираясь по сторонам, демон голосом, способным просверлить дырку в металле. — Или ты по личному?

«Задело за живое», — подумал Сезалем Значит, надо не извиняться и не импровизировать. Просто смотреть ему в дырки глаз и говорить. Детектив сделал глубокий вдох.

— Зачем какому-то ангелу убивать Шешондру Рауз?

Вилоног дернул плечом. Словно рябь пробежала по кирпичной кладке.

— А почему нет?

— Они же силы добра.

Вилоног засмеялся. По крайней мере, Сезалем так подумал.

— Почитай-ка Библию, парень. Ангелы ничем не отличаются от демонов. Только прикид у них побогаче да пиар покруче.

— Здесь же не Гоморра. Это Портленд. Она была хорошей девочкой из приличного района Причин для убийства нет.

— Даже ангелам иногда хочется пошалить.

— Ради забавы? Только и всего, по-твоему? Убийство ради забавы, как заведено в ваших малинах в Старом Городе?

— Ты уж лучше поверь.

«Что бы это могло значить?»

— Лучше чем что? Чем мертвая черная девчонка?

— Лучше, чем какой-нибудь черный мертвый детектив, — сказал Вилоног.

— Расскажи мне, — прошипел Сезалем едва слышно, как когда допрашивал подозреваемого.

— Уже рассказал, — ответил Вилоног. — И нечего мне на пейджер звонить.

И демон умчался в вихре кирпичной пыли. Повсюду вокруг Сезалема звонили телефоны — их трели раздавались из окон офисов, проезжающих мимо машин, запел даже его собственный мобильник.

Вернувшись на место преступления, Сезалем поставил свою машину у въезда в переулок, заблокировав его. Внутри все уже было убрано, остались лишь обрывки полицейской ленты да несколько пустых коробок из-под пленки. Судмедэксперты так и не перешли на цифру.

Он стоял на том месте, где Шешондра Рауз издала свой последний крик. Пятна, с которыми не справились горячая вода и негашеная известь — обычные средства из арсенала бригады уборщиков — наспех замазали черной краской. Краска еще липла, хотя пятна уже истоптали подошвы ботинок, раздвоенные копыта демонов и даже переехал мотоцикл.

— Почему же ты умерла здесь, детка? — спросил он у кирпичных стен. Почему-то это не походило на забаву ангелов.

«Ангелы ничем не отличаются от демонов», — сказал ему Вилоног.

«А переходят ли они когда-нибудь на другую сторону?»

Словно в ответ на его мысли, поток теплого, влажного воздуха ворвался в переулок, как будто в него дохнул Левиафан, и тут же захлопали крылья.

Ангел приземлился рядом с Сезалемом, прямо-таки спикировав на тротуар, как совсем недавно Вилоног.

Почти семифутового роста, он был тощ, как старый покойник, с руками наркомана — одни дряблые веревки мышц и синие жилы. На нем были кожаные штаны и мотоциклетные сапоги с пряжками. Голую грудь покрывала цветная татуировка с изображением Пьеты Микеланджело. Большие серые крылья волочились за ангелом, замечательно гармонируя с его жирными пыльными дредами и серыми, как море, глазами. На каждом пальце у ангела было по серебряному кольцу, и от него несло перегретым мотоциклом.

— Если мы на стороне добра, — сказал ангел, точно продолжая прерванный разговор, — то это еще не значит, что мы должны быть милыми.

— Добрые не убивают невинных. — Ладонь Сезалема ласкала тридцать восьмой. Даже заряженный серебряными пулями, смоченными миррой и святой водой, он не мог помочь ему теперь. И все же чувствовать его под рукой было приятно.

— Добро делает, что может, в эти последние дни. — Ангел глянул на липкие пятна на тротуаре. — Она могла бы встретить кого-нибудь. Он оказался бы не тем парнем, повел бы ее туда, куда ей не следовало ходить. А в ней была сила, детектив. Сила, которая могла бы расцвести в нечто ужасное.

— В этом городе людей распинают на фонарных столбах, — сказал Сезалем. — Так что я иначе понимаю слово «ужасный». Почему нельзя было просто развернуть ее и отправить домой? А еще лучше, взять да и убить этого «не того». Может, он того заслуживал.

Ангел покачал головой:

— Для Шешондры Рауз не было безопасного выхода из этого переулка.

— Вам нужен был он, — выдохнул Сезалем, пораженный догадкой, — он, а не она. Он — источник, контакт, или еще что-то в этом роде. А она была просто носительницей духовной силы, затерянной в мире. Ею можно было пожертвовать.

— Моя война не имеет конца, детектив. А твоя?

С кем же встречалась здесь Рауз, с человеком? С ангелом? Или с демоном?

Похоже, все едино.

— Кто-то из ваших скурвился, — сказал Сезалем. — За это она и погибла.

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » »»