Печать луны Зотов Георгий

Глава седьмая

Художник

(21 февраля, понедельник, поздний вечер)

Я не устаю искренне удивляться предсказуемости полицейских следователей. Ограниченные, зажатые в жестких рамках люди. Они обязательно идут по одному и тому же выверенному пути, опасаясь свернуть в сторону даже на сантиметр. Вот и сейчас (если верить телевидению) они определили меня как банального маньяка – слепого подражателя Джека Потрошителя. Как сказала телеведущая, я точно следую стилю знаменитого убийцы, копируя сцены преступлений, словно ксерокс. Эта фраза серьезно испортила мне настроение. Каждый мечтает войти в историю криминалистики под именем Кровавого кинжала или Ночной смерти, но никто не желает, чтобы журналисты прозвали его Зловещий ксерокс. Честное слово, был бы я настоящим маньяком – обязательно поймал бы эту тварь и развесил ее кишки на дереве, чтоб не оскорбляла почем зря порядочных людей. Весь день экран едва не лопается, с трудом вмещая толпу академиков, отставных приставов и прочих специалистов по криминалу или считающих себя таковыми. Все однозначно сошлись во мнении: в следующий раз я попросту обязан вскрыть очередной ларец лишь через восемь дней, дабы полностью соответствовать обстоятельствам второго убийства в Лондоне. Под конец новостей внизу экрана запустили бегущую строку с крупными желтыми буквами: «Полиция его императорского величества предостерегает милых дам от появления на центральных улицах в ночное время». Скажите, пожалуйста! Можно подумать, в районах типа Бутова ночью легко гулять с барышней под ручку.

А вот ни хрена подобного, дорогие академики и криминальные специалисты. Я – не то, что вы представляете своими убогими мозгами, а творец, свободный художник. Именно поэтому я не буду копировать Потрошителя по времени, а стану производить процедуры тогда, когда сам этого захочу. Сказал бы больше, да ни к чему вам это знать. Мне представляется, уже сегодня вечером филеры возьмут под негласную охрану московские элитные клубы – отраду для отпрысков купцов-миллионщиков, владеющих роскошными особняками на Трехрублевском шоссе. Где, как ни там, они могут часами понтоваться друг перед другом брюликами от внука Фаберже, сумочками от Виттона и дизайнерскими платьями, разлезающимися на пухлых телесах купеческих дочек Меланий да Аграфен? О да, периодически в клубах появляются и утонченные представители аристократов, ведущих род от самого Рюрика… но они сидят тихо, считая каждую копеечку, – дворянство в империи давным-давно обмелело, дочиста спустив отцовские имения в казино Монте-Карло. Купеческое же сословие еще в семидесятых разжирело на поставках меда в Европу и Австралию, а начавшийся через двадцать лет тотальный медовый бум и вовсе завалил его шальным баблом. Очумевшие от денег жирные купцы в новомодных ярко-красных боярских кафтанах, небрежно ковырявшие в зубах купюрой на курортах Баден-Бадена, шагнули в реальную жизнь из кухонных анекдотов. Bulgari специально для русских клиентов начал выпускать самовары из чистого золота, продажи «бентли» и «роллс-ройсов» в империи зашкалили все возможные рейтинги, а один из медовых магнатов, коему принадлежали сибирские пасеки, даже приобрел отдельный реактивный самолет для своей любимой собачки – китайского мопса. Купцы пачками скупали дворянские титулы, и очень скоро на званых императорских балах в Кремле появились такие уникумы, как светлейший князь Мурыщенко и сиятельный граф Физдыгин, подметая дизайнерский паркет густопсовыми бородищами, они плясали «русского» под божественную музыку Штрауса.

Что поделаешь, такова специфика этой страны. Когда у русского человека вдруг появляются деньги и он не знает, куда их девать, результат один – новоявленный миллионер плавно начинает сходить с ума. Это как владелец Трехгорной мануфактуры Савва Морозов, поивший лошадей шампанским в ресторанах и плативший барышне-гимназистке сто тысяч, чтобы та пробежалась голой по улице. Через десяток лет таких эскапад Савва пришел в свой дом, похожий на дворец багдадского халифа, взял браунинг и вышиб себе мозги со скуки – он уже не мог придумать, чем бы себя развлечь. Что касается меня, то я вполне равнодушен к деньгам и изображаю себя бедняком исключительно для вида. Мое главное богатство заключается вовсе не в акциях, драгоценных металлах или купюрах, а совсем в другом аспекте, его я предпочитаю не выпячивать. И могу с уверенностью сказать: многие из тех, кто сейчас гневно осуждает меня и ужасается моим поступкам, дорого дали бы за то, чтобы оказаться на моем месте… Сегодняшняя ночь пройдет спокойно, пускай и без сна. Я не стану выводить автомобиль из гаража и, обгоняя местных бомбил, с риском для жизни подъезжать к тротуару в желтой машине извозчика с номером, заляпанным грязью. Я предусмотрителен, поэтому обеспечил себе запас, совершив не один, а два выезда за прошлые вечер и ночь. Мой второй ларец столь же примечателен, как и первый, а может быть, даже и лучше. Сейчас темно, фонарь на улице, разбитый три дня назад, не зажжется. Самое время начинать процедуру. Жаль, нельзя провести все пять процедур в один день. Но таковы условия финала – артефакты должны обрести вволю лунного света. Только что я вышел из очередной медитации – мелкая холодная испарина покрыла живот, мускулы подрагивают от слабости, в ногах – электрические покалывания, в голове – полный сумбур. Я до сих пор не могу отойти от впечатлений, полученных в параллельном мире: в ушах звенит от рева и грохота. С удовольствием поспал бы пару часов, но пора идти за ларцом.

Надевать мешок на связанного человека – работа не из легких, но я с ней справился. Невзирая на слабость, я поднял неподвижное тело на руки, удивившись его легкости, – как хорошо, что звезды поп-музыки сидят на диете! Выйдя наружу, я зашагал к лестнице, ведущей в мое скромное жилище. Снег под ботинками хрустел, в звездном небе светила Луна.

Запрокинув голову вверх, я на секунду замер, любуясь огромным бледным шаром. Какая отличная сегодня погода. Можно сказать, повезло.

Глава восьмая

Мадам Сусликова-Загудович

(21 февраля, понедельник, очень поздний вечер – можно сказать, почти ночь)

Алиса фон Трахтенберг, вернувшись домой раньше Каледина, пребывала в отвратительном настроении. По дороге домой ей на мобильный позвонила верная подруга Варвара Нарышкина и по секрету сообщила: согласно надежным источникам в виде престарелой попадьи, живущей этажом выше, утром в прошлую пятницу соседка Нинка якобы случайно вышла вынести мусор. Наткнувшись на ожидающего лифт Каледина, эта 20-летняя стерва начала жеманиться и всяческими намеками обыгрывать тему – мол, Федор теперь «ничейный мужчинка». Подлец Каледин на заигрывания реагировал положительно – улыбался, делал комплименты относительно Нинкиного бюста и всего, что к нему прилагалось. Натурально сукин сын, импотент, мурло и свинская рожа – других слов нету… хотя, возможно, попозже и будут. Подумать только – при живой жене (пускай и бывшей): не успели развестись, как он по бабам побежал. Ох, верно мудрая мама говорила: не следует кровь портить, надо за своего родного немца замуж выходить, а не за русского. Но если трезво рассудить, какая она, к черту, немка? Даже родного языка в совершенстве не знает, хотя маму по детской привычке зовет «муттер». Тяжело жить вместе, однако национальный характер ни при чем: получали-то квартиру на двоих, обоим после развода уходить некуда. Теоретически можно разменять жилплощадь, но предлагали такие варианты, что лучше застрелиться: ехать либо в Бутово, либо в Выхино – это все равно что в Сибирь. Усадьба и флигель в Подмосковье, принадлежавшие ее баронскому роду, давно были проиграны в карты и переданы во владение своим же бывшим крепостным. Заезжала она в прошлом месяце на родовую усадьбу посмотреть, слезы навернулись – из нее владелец гостиницу с бассейном сделал, сдает номера заезжим туристам.

Судьба бывших помещиков и владельцев усадеб сложилась по-разному. Давеча приходил к ним сантехник унитаз чинить (Каледина-то разве заставишь), визитку дает – оказалось, тоже барон. Обедневшие графы работали извозчиками, разъезжая на желтых «маздах»; князья не брезговали открывать мелкие овощные лавки; камер-юнкеры, махнув рукой на титул, нанимались прорабами на стройки: а что поделаешь, жить-то надо. Слово «дворянин» уже не открывало все двери, как раньше: дворян стало как пельменей в пачке. Уже при династии Романовых личное дворянство давали тем, кто получил диплом обычного университета или дослужился до обер-офицерского звания. Уже к 1917 году половина «нового» имперского дворянства состояла из мещан либо мастеровых; сейчас же дворянский титул обретал любой купчишка, закончивший техникум. Ходили упорные слухи – низший чин в «Табели о рангах» вскоре будут присваивать даже выпускникам ПТУ. Стоит вспомнить сегодняшнее кошмарное утро в пробке на проспекте: в глазах рябило от свеженарисованных гербов на машинах. Пускай дворянство ничего не значит, но каждый желает присобачить на свою тачку его эмблему. Еще в начале XX века классик писал: «Любой полковник из мещан благоговеет перед дворянином и предел его мечтаний – жениться на обнищавшей аристократке». Что говорить… Новое жилье им купить не светит – цены на московскую недвижимость ужасно выросли.

Она только-только потянула через голову блузку, как дверь открылась, и в прихожую, громыхая облепленными снегом ботинками, зашел Каледин. Остановившись на пороге, он мельком оглядел ее с циничной ухмылочкой.

– Неплохо, но сиськи уже не те, что раньше, – заключил Федор.

– Отвернись, – гордо сказала Алиса, не делая, впрочем, попытки прикрыться.

– Чего я там не видел, – логично заявил Каледин и отворачиваться не стал.

Плюнув, она переоделась при нем, надела поверх трусиков и лифчика бухарский халат и демонстративно ушла на кухню. Каледин последовал за ней: покопошившись в холодильнике марки «SuperБоярин», он достал и с независимым видом начал открывать круглую банку балтийских шпрот.

– Шпроты сейчас покупать непатриотично, – съязвила Алиса. – Ты видел, что эти чухонцы с памятником Суворову сделали? Я твоему шефу настучу.

– Я объясню: купил их сугубо для того, чтобы плюнуть внутрь, а потом сразу же выбросить, – вывернулся Каледин. – Ты ж пока не видела, как я их ел. В любом случае из-за тебя я уже два месяца на консервах сижу. У меня скоро язва начнется. Хоть бы пожалела, змея немецкая.

– Змея? – вспыхнула румянцем разгневанная Алиса. – Раньше надо было думать! Ну-ка скажи мне: кто был инициатором нашего развода?

– Ты, – честно ответил Каледин, нажимая на консервный нож.

– Ну да, – поблекла Алиса. – Но ты меня вынудил к этому своей подлостью.

– Действительно, – согласился Каледин. – Требовать от женщины, чтобы она на седьмом году замужества наконец-то взяла твою фамилию, поскольку обещала это тебе перед свадьбой, – гнусная подлость и даже свинство.

– Мало ли чего я там обещала, – буркнула Алиса. – Для меня прекрасная фамилия моих баронских предков дорога как память. Ты просто не знаешь, что мне пришлось пережить в гимназии и какие интересные предложения я слышала на каждом шагу, когда в русский сленг внедрили слово «трахаться». Че б ты сказал, услышав по сто раз на дню вопли одноклассников: «Каледин, давай покаледимся»? Я не знаю, как у меня крыша не съехала, держалась из принципа: предки-рыцари мочили сарацинов, а я – в кусты? И после всего кошмара, который я за эту фамилию вынесла, ты еще хочешь, чтоб я вот так запросто от нее отказалась? Это глупость, равнозначная требованию к праху сожженного Джордано Бруно отречься от своих убеждений!

Алиса сама не заметила, что она расхаживает по кухне, активно жестикулируя, отчего развязался поясок ее халата. Впрочем, в пылу дискуссии она не желала обращать внимания на подобные мелочи.

– Не хочу, – сбавил обороты Каледин, смущенный ее напором, а также зрелищем, которое открыл ему распахнувшийся халат. – Но могла бы двойную взять в таком-то случае… типа Трахтенберг-Каледина, например.

– Лучше сразу сдохнуть, – перекосилась Алиса. – Подумать только – Трахтенберг-Каледина! Да это все равно, что Сусликова-Загудович.

– Иди в жопу, – скис Каледин, отправляя в рот рыбку из банки.

– С тобой я и так в ней постоянно нахожусь, – огрызнулась Алиса. – Ага, ты все-таки съел одну шпротину, я это видела! Непременно донесу начальству.

На секунду разговор прервался, ибо Каледин аппетитно жевал.

– Да на здоровье, Господи Иисусе, – облизнул он пальцы, испачканные в янтарном масле. – Сама прекрасно знаешь – никому ты не донесешь.

Алиса вздохнула и села на табурет. Что-то шевельнулось у нее в душе при виде несчастного Каледина, после рабочего дня с трагическим видом жующего холодные консервы. В этот момент она была готова простить ему даже Нинку. Вернее сказать, почти готова. Еще минуты две в ее груди черный дракон обиды боролся с белым ангелом прощения, после чего ангел, лихо вывернувшись, засадил зазевавшемуся дракону копье по самое извините.

– Тебе приготовить что-нибудь, Феденька? – тихо спросила она.

– А то, – отозвался Каледин, не отрываясь от наполовину уничтоженных шпрот. – Водка есть? Ну так давай налей стопочку, чего смотришь.

…Через сорок минут оба, сидя за деревянным столом, культурно поедали зажаренные Алисой венские шницели, макая их в домашний соус тартар. Талант готовить Алиса унаследовала от муттер. После продажи беспутным дедушкой фамильной усадьбы та пошла работать посудомойкой в баварский ресторан на Пресне и дослужилась до высокооплачиваемого шеф-повара. Так или иначе, но шницели получились – язык проглотишь. Каледин, во всяком случае, свой в процессе откусывания свинины успел прикусить.

– Ты что думаешь по этому поводу? – спросила Алиса, отчаянно жуя мясо.

– Чего? А, убийства, что ли? – хлопнул глазами Каледин. – Ну, благодаря твоим мерзким интригам меня назначили ответственным за это расследование, можешь поздравить. Зато я успел проделать кой-какую работу. Конечно, любовника Колчак арестовали совершенно зря – у него безупречное алиби: после ссоры он ушел в другой ночной клуб, где квасил до утра. Удалось лишь выяснить – Колчак, будучи в изрядном подпитии, села в машину к извозчику и укатила в голубую даль. Номера автомобиля, как полагается, никто не запомнил. На всякий случай выборочно проверяем извозчичьи парковки. К вечеру позвонил министр двора Шкуро, ненавязчиво интересовался, как у нас успехи. Деликатно напомнил – его величество настроен весьма решительно, и если что – кто-то точно поедет на Камчатку.

– На Камчатке тебе понравится, – подколола Алиса, накалывая на вилку кусок и обмакивая его в соус. – Там, говорят, плевок на лету замерзает. Будешь снег убирать, моржатину к сезону вялить, на собачках ездить в кухлянке и унтах. Имей в виду, я не декабристка, с тобой туда не поеду.

– А ты мне там на фиг не сдалась, – спокойно ответил Каледин, промежду делом уничтожая свинину. – Вон, князя Куракина после отставки из МВД в Сибирь отправили, и чего? Шлет мне оттуда мэйлы с фотографиями: живет человек как настоящий эмир – целый гарем себе завел из чукоток и камчадалок. Жалуется, горячие девчонки на местном льду вымотали всего как мочалку. Если я на Камчатке обоснуюсь, при таком раскладе мне будет явно не до тебя. Туземных девок одиноких да желающих кругом столько – и минутки единой не выкроишь, дабы как следует моржа подвялить.

Прервавшись, Каледин профессионально уклонился вправо от брошенной в него вилки. Подождал еще немного и сделал резкий бросок в левую сторону – в стену полетела фаянсовая тарелка, лопнув осколками.

– Может, я туда еще и Нинку с Анфисой с собой заберу, – заметил он глубокомысленно. – Ты же все равно не поедешь, ибо не декабристка, а девкам чего зря пропадать? Женщины из народа – они в постельке ого-го какие, прямо ураган, а не то что всякие остзейские немки замороженные.

Соседи по лестничной клетке с удивлением и испугом вслушивались в ужасный грохот мебели и звон посуды, которыми наполнился их панельный дом.

Глава девятая

Сюзанна Виски

(22 февраля, вторник, рассвет)

Алиса пришла в себя от непонятной тряски, словно спала на полке в поезде: ее отчаянно теребил за плечи Каледин, насильно вырывая из объятий вязкого сна. Ничего толком не понимая, она отстранила его руку, натягивая шерстяное одеяло по самый подбородок, поскольку, не изменяя аристократическим привычкам, обычно спала совершенно голая.

– Чего привязался? – сонно простонала она. – Отвали, тебе никто не даст.

Столь жестокое заявление было вызвано тем, что иной причины появления экс-мужа в сумраке ее спальни Алиса представить не могла. Однако, вопреки своему обыкновению, Каледин не ответил в стиле: «Да кому ты нужна, побрей сначала ноги». Напротив, голос его звучал пугающе серьезно.

– Вставай быстрее. Звонил Муравьев – обнаружили второй труп, на этот раз на Тверском бульваре. Девица разделана, как на бойне, страшно смотреть.

Пожалуй, с такой скоростью Алиса в последний раз одевалась, когда из-за бурного девичника с шампанским проспала собственную свадьбу. Навыки не пропали зря – оба пулей вылетели из подъезда, наперегонки побежав к общей темно-синей «тойоте». Каледин выматерился, защемив пальцы дверью, однако дальше события развивались благоприятно: несмотря на собачий холод, машина завелась сразу. Автомобилей на трассе было мало. Алиса тяжело зевнула, спрятав озябшие ладони в пушистую ондатровую муфту, – в моду постепенно входил стиль начала XX века.

– Что конкретно он тебе сказал? – с трудом раскрыла она рот.

– Почти ничего, – Каледин гнал машину как сумасшедший. – Дворник нашел тело. Выпотрошена, как и первый экземпляр. На вид совсем молодая девка. В подворотне, рядом с ночным рестораном. Опять ни капли крови, внутренности разложены ровным кругом. Дворник блюет до сих пор.

– Приятно, – Алиса вспомнила, что забыла накраситься. Раскрыв сумочку, она вытащила из косметички губную помаду. Старательно вытянув губы неровной буквой «о», она начала подводить их розово-перламутровым цветом.

– Это просто кранты, – брезгливо дернулся Каледин. – Едем на порезанный труп смотреть, так тебе и тут надо марафет навести. Можно подумать, все пришли на тебя пялиться и зрелища ненакрашенных губ не переживут. Господи, какое счастье, что я не родился бабой. Реально тихий ужас.

– Ну да, – озлилась Алиса, едва не сломав помаду. – Естественно, являться к мертвому телу с «бычком» в зубах, водочным перегаром и пятидневной щетиной абсолютно нормально. А вот накрасить губы – катастрофа. Женщина, между прочим, даже на похоронах должна выглядеть отлично.

– Чтобы у покойника на нее встал? – осведомился Каледин, бросая машину на левый поворот. – Мне непонятно, на фига рожу штукатурить, если предстоит свидание с мертвой девицей, порезанной на куски. Там же и фотографы могут быть, запросто. Ты думаешь, несчастным родственникам усопшей будет приятно увидеть в газете фото с чокнутым краснощеким клоуном?

Алиса рывком расстегнула сумочку, бросив туда цилиндрик с помадой.

– Доволен, козел? – прошипела она. – Искренне надеюсь – когда-нибудь утром я поеду опознавать твой труп, разрубленный на двенадцать частей.

– Только не пользуйся косметикой, умоляю тебя, – усмехнулся Каледин, сворачивая к Белорусскому вокзалу. – При виде столь дико раскрашенного существа любой человек от ужаса восстанет из мертвых. Знаешь, когда мы с тобой эээээ… спали, – это слово Каледин произнес особенно смачно, – то у меня всегда наличествовало ощущение, что по вечерам я ложусь в постель не с женщиной, а с вождем индейцев сиу по имени Сидящий Бык.

Алиса задохнулась от ненависти, но ответить не успела. «Тойота» подрулила к белому домику рядом с рестораном «Пугачевъ» на Тверском бульваре, несмотря на ранний час, там уже толпились любопытные, сдерживаемые шеренгой суровых городовых. Захлопнув двери авто, бывшие супруги предъявили полицейским служебные удостоверения и прошли за оцепление к самому ресторану. Тайный советник Антипов, заметив их, хмуро поздоровался, без улыбки и привычных каламбуров автоматически поцеловал Алисе руку. Было заметно, глава Отдельного корпуса жандармов сам спал не больше часа.

– Да-с, голубушка, как говорил классик: вот не было заботы, так подай, – пробурчал он, вертя в пальцах пачку «Мальборо». – Второй труп за два дня. И градоначальник, и государь еще знать не знают. А когда им доложат…

Жандарм тяжело и горестно вздохнул, на его обрюзгшем лице читалось: ехать вице-губернатором на Камчатку либо полномочным послом в Исландию из мигающей огнями Москвы ему категорически не хотелось.

Каледин между тем протиснулся к телу – возле освещенного лампами трупа меланхолично работали медэксперт и хорошо знакомый ему полицейский фотограф Терентий Лемешев. Тиснув фотографу руку, Федор протер слипающиеся глаза, рассматривая покойницу. Все, как вчера. Горло перерезано с правой стороны вплоть до шейных позвонков, грудь отсечена и разрезана пополам: замерзшая половинка плоти вложена в левую руку жертвы. На белом лбу замерз сгусток крови – в нем угадывался кусочек сердечной мышцы. Впрочем, есть и отступления от сценария. Живот вспорот и кишки завязаны изящным бантом, ни дать ни взять – подарок, преподнесенный на семейное торжество, желудок и легкие разложены рядом на льду. «Чего-то не хватает», – промелькнуло в голове у Каледина. Бросив взгляд на торчащие из груди обломки ребер, он понял – маньяк прихватил в качестве сувенира сердце. Федор внимательно вгляделся в спокойное, как у первой жертвы, мертвое лицо – ресницы засыпало снегом, белки глаз покрылись тончайшими льдинками… Боже мой! Да, вот теперь Антипов точно попал. Здесь ему даже не Камчатка грозит, а Полярный круг.

Алиса и сама еле устояла на ногах, увидев изуродованный труп бывшей солистки группы «ЗимаЛетто» Сюзанны Виски (говорили, это творческий псевдоним, а настоящее имя звезды – Прасковья Сухохренова). В июне император пожаловал Виски титул камер-фрейлины; ей нельзя стало и шагу из дома ступить, чтобы не попасть под вспышки фотокамер прессы. Сюзанна была нарасхват – за выступление на корпоративе она получала 50 тысяч золотых, причем чаще всего певицу с великолепным бюстом купцы просили не петь, а просто ходить туда-сюда. Где же убийца смог ее отловить?

Подпоручика Волина шатало. Отойдя в сторону, он приложил ко рту платок. Упасть в обморок рядом с начальством офицеру никак нельзя – чувствительно для карьеры. Бедняга был не в силах оторвать глаз от окровавленного живота – в пупок вмерзло серебряное кольцо пирсинга с покрытыми легким инеем стразами. Внезапно зрачки ослепил яркий белый свет, и он инстинктивно заслонился рукой. Вспышка щелкнула еще раз.

– Только прессы нам не хватало! Откуда взялась эта дура? – на всю улицу заорал Антипов и замахал перчаткой, призывая полицейского из оцепления. – Господа, чего вы разинулись? Выведите барышню к чертовой матери!

Мордатый городовой закрыл объектив фотоаппарата всей пятерней, а другой рукой буквально выдрал его из пальцев черноволосой девушки: на ее высокой груди красовался бэйджик с эмблемой Главного канала. Кожаный ремень от камеры, в который мертвой хваткой вцепилась девица, лопнул.

– Сатрап! – взвизгнула редакторша Юля, делая безуспешные попытки вернуть фотоаппарат. – Не имеете права… это эксклюзив… в утренний выпуск… Отдай технику сейчас же, держиморда!

Вытащив флэш-карту, городовой с усмешкой кинул ей камеру. Вне себя от бешенства, Юля схватилась за карандаш, записывая номер его бляхи.

– Это тебе даром не пройдет, – мстительно пообещала она и, скользя по обледеневшему тротуару, быстро зашагала в сторону своей машины.

Алиса присела на корточки возле трупа, фиксируя в блокноте детали. Ручку то и дело приходилось отогревать дыханием – мороз под двадцать пять, ну и погода, а еще говорят про глобальное потепление. Она заранее знала – убийца вырежет сердце. Но еще вчера, исследуя фрагменты зловещей картины, «нарисованной» маньяком на теле Колчак, Алиса была уверена – тот будет подражать своему кумиру в ювелирных мелочах. Не тут-то было – промежутка между убийствами не произошло. Этот парень убивает, когда захочет, возможно, специально, чтобы запутать следы. Кто знает – может, у него уже подготовлены и все следующие трупы, после чего ему остается лишь живописно раскладывать их на улицах.

– Мадам, – рядом с ней, вертя в руках служебный мобильник с золотым орлом на крышке, остановился прямой начальник Каледина – директор департамента полиции, тайный советник Арсений Муравьев. Высокий и худощавый, он забавно смотрелся рядом с Антиповым – живая иллюстрация к рассказу Чехова «Толстый и тонкий». – Если не сложно, я хотел бы нижайше попросить вас проследовать вон в тот лимузин. И я, и другие господа желают пообщаться с вами относительно персоны маньяка.

Черный лимузин с мигалкой на крыше не мог пожаловаться на размеры (похоже, он принадлежал главному жандарму Антипову), поэтому туда влезли все. Сам Антипов, Муравьев, Волин, еще трое полицейских чинов, ну и, конечно, Каледин – хотя ему в приличной компании, с точки зрения Алисы, вообще делать нечего. Расположившись на кожаном сиденье и приняв из рук водителя чашку горячего чая, Муравьев галантно подал ей дымящийся напиток. Алиса лишь слегка пригубила, но все равно умудрилась обжечь язык.

– Мадам, – с поклоном продолжил Муравьев. – Насколько мне известно, вчера вы сделали правильный вывод – наш доморощенный убийца просто идеальный подражатель лондонского Джека Потрошителя. Так вот, совершено уже второе убийство за два дня. Мы мечтаем подробно расспросить вас о Потрошителе, чтобы попробовать предугадать дальнейшее поведение маньяка… Сколько же всего трупов числится на его совести?

– Официально установлено – Потрошитель убил пять человек, – промямлила Алиса, испытывая жуткую боль в языке. – Каноническими жертвами считаются проститутки разного возраста: Мэри Эн Никлз, Энни Чепмен, Элизабет Страйд, Кэтрин Эддоус, Мэри Джанет Келли, они погибли в период с 31 августа по 9 ноября 1888 года в лондонском районе Ист-Энд. Все убийства происходили ночью на улицах квартала Уайтчепел. Тело Келли нашли не на улице, а в комнате, которую она снимала: маньяк влез через окно. Из трупа каждой жертвы убийца обязательно вырезал сувенир и уносил его с собой. Надкушенную левую почку одной из убитых женщин он прислал в полицию с письмом: «Искренне ваш Джек Потрошитель». Послание было написано кровью, корявым языком, с кучей ошибок.

– Пять человек? – заржал согревшийся гусарской порцией чая с коньяком и осмелевший от этого Волин. – Подумать только! И этот тип считается одним из самых страшных серийных убийц в истории человечества? Да по сравнению с нынешними монстрами – просто младенец. Если б он подошел к Чикатило, тот бы ему дал петушка на палочке и сказал: «Иди, деточка, с сачком бабочек ловить, тут взрослые дяди делами занимаются».

На Волине остановилось сразу несколько неодобрительных взглядов, поняв, что сморозил глупость, тот замолчал и растерянно улыбнулся.

– Тут следует понимать следующее, Сашенька, – возразила Алиса. – В действительности Потрошитель мог убить намного больше людей. Например, лондонский следователь Эбберлайн прибавлял к этому списку и проститутку Марту Тэбрем, а всего так в британской столице той осенью погибли двенадцать человек. Жестокие убийцы существовали и до Джека, но этот человек потряс всех именно отсутствием выраженных мотивов. Он просто убивал женщин, вырезал им внутренности и выкладывал их в странной последовательности. Он не насиловал девушек и не мучил их перед смертью: все жертвы до «разделки» были задушены, либо им сломали позвонки. Похоже, для него убийства – обыденная работа, он делает это, потому что по какой-то причине должен делать. Самое страшное: Потрошителя так и не поймали – он исчез, прекратил убивать неизвестно почему. Ты слышал, что вчера сказал врач в морге? Даже опытный доктор не смог бы извлечь органы из трупа менее чем за полчаса. А наш друг сделал это за пятнадцать минут – в точности, как реальный Потрошитель. Мы обыскиваем машины извозчиков, но нужно приниматься и за проверку хирургов. Такие подозрения существовали и относительно личности настоящего Джека Потрошителя: он был очевидным профессионалом в том, что касается человеческой анатомии.

– Да, но если я не ошибаюсь, мадам, вы сказали: Потрошитель прислал в английскую полицию письмо, написанное с грамматическими ошибками, – хмуро заметил Муравьев. – Как-то это не вяжется с образованным доктором.

– Конечно, ваше высокопревосходительство, – кивнула Алиса, отпив остывшего чаю. – Только здесь существует один нюанс – по предположению большинства независимых исследователей, Потрошитель намеренно «косил» под простолюдина, человека из народа, чтобы запутать расследование. И весьма удачно «косил» – ведь его, напомню, так и не поймали…

В кармане у Муравьева запиликал телефон. Глянув на дисплей, он без объяснений выбрался из лимузина. Каледин уже знал, если директор департамента соизволил подняться, то звонок важный – с начальством принято говорить стоя. Проведя краткую беседу, Муравьев вернулся назад.

– Звонил Шкуро, – сообщил он, не глядя на коллег. – Его величество уже в курсе второго убийства. Меня вызывают во дворец и вас, – он тронул рукав шефа Отдельного корпуса жандармов, – тоже, милостивый государь. Чувствую, беседа предстоит жесткая. Господин Каледин, у вас есть час свободного времени, когда мы вернемся из Кремля, то устроим совместное закрытое совещание. У нас есть маленькая подвижка – на щеке второй жертвы эксперты обнаружили что-то похожее по составу на микроскопическую каплю слюны. Хотя возможно, это всего лишь вода. Надеюсь, в ближайшие часы мы получим результаты анализа ДНК.

Все, кроме Антипова и Муравьева, вылезли из лимузина. Послышался рев мотора, и машина сорвалась с места. Городовые в оцеплении взяли под козырек, положив руки на эфесы сабель.

– Пошли завтракать, что ль, – зевнул Каледин и посмотрел на часы.

– Ты извращенец, – обомлела Алиса. – Как и все мужики, впрочем. Даже у трупа девушки ты только и думаешь поскорее бы набить себе брюхо.

Каледин охотно кивнул головой. Алиса взяла его под руку.

– Поедем в китайский ресторан? – спросила она, не меняя тона.

– В китайский, – согласился Каледин. – С этими маньяками помрешь с голодухи. Хорошо, что ты не предложила японский. Суши – говно.

– Сам ты говно, – огрызнулась Алиса. – Стильная здоровая еда, никаких вредных жиров и углеводов. Люди после такого питания до ста лет живут.

– Если так рассуждать, то коты должны быть патриархами, – заметил Каледин. – Наш же сдох через три года: сырая рыба его прикончила.

– Он сдох от того, что ты оставил его в запертой квартире, когда на месяц уехал в командировку, – поправила меховую шапку Алиса. – Фашизоид.

– Виноват, – сознался Каледин. – Но думается, он сам покончил жизнь самоубийством, когда понял – ему предстоит всю жизнь есть только сырую рыбу. По крайней мере, я бы на его месте сделал то же самое.

Парочка удалилась в направлении «тойоты». Поручик Волин поднял воротник, защищаясь от ледяного ветра, и тоскливо поглядел им вслед. У дома напротив рабочие, игнорируя скопление городовых, клеили на биллборд рекламу нового молодежного движения. На плакате тинейджер в бейсболке держал в левой руке косяк с марихуаной, а большим пальцем правой салютовал вверх. На плакате надпись аршинными буквами гласила: «Пипламъ respect и уважуха! Планъ царя-батюшки жжотъ, бакланъ!»

Глава десятая

Мертвый сезон

(22 февраля, вторник, утро)

Отвинтив пробку с бутылки «Голд лейбл», я сделал жадный глоток. Сорокаградусное виски, выплеснувшись горячей струей, обожгло пищевод до самого желудка – я явственно почувствовал аромат дубовой бочки, исходящий от благословенного напитка. Блаженно высунув язык, я слизнул янтарную каплю, столь завлекательно повисшую на узком горлышке.

Чертовски хочется проглотить еще граммов сто, но, увы, я не могу себе этого позволить. Вечером опять садиться за руль – пусть в крови останется поменьше алкоголя. Вдруг машину остановит дорожный городовой с дозиметром, их вокруг развелось как собак: не хочется, чтобы отлично продуманная операция вдруг сорвалась из-за непредвиденной мелочи.

Отставив бутылку в сторону, я облизнулся, собирая остатки влаги вокруг губ. Итак, мне нужно еще три артефакта – собрав их, можно со спокойной душой приступать к финалу. Признаться – руки так и чешутся. Вчера вечером я выкупил в турагентстве забронированную путевку в Таиланд – все прошло без сучка и задоринки. Рождество кончилось, пасхальные каникулы еще не начались, на дворе ледяной февраль – «мертвый сезон». Я должен буду улететь 31 февраля – странная дата, не правда ли? Но в этой стране все довольно странно. Еще не так давно здешний февраль считался самым коротким месяцем в году, в нем насчитывалось всего-то 28 дней. Ситуация в корне изменилась после августовской железнодорожной катастрофы, когда у всех лопнуло терпение: каждый год в этом месяце и самолеты падают, и метро взрывается, и лодки тонут. Особым императорским указом август был навечно вычеркнут из календаря. В году стало ровно 11 месяцев, а «бесхозные» августовские дни распределили поровну, таким образом в феврале появилось трое лишних суток. Произошла официальная замена титула государя – из «августейшего» его постановили именовать «сентябрейшим». Но я не против – 31 февраля так 31 февраля. А пока дела прежде всего. Часов в восемь вечера я выйду на ночную охоту – забирать необходимый для процедуры третий ларец. Правда, придется сменить стратегию – переулки заполнены господами в штатском, со стальным взглядом и оттопыренными карманами. Но туда я идти и не собираюсь…

Кинув в рот пластинку жвачки, я задвигал челюстями – по деснам разливался пластмассовый вкус арбуза. Надо отбить запах «лейбла» ну и поспать хотя бы часок. Скоро вставать на работу, а я бодрствовал практически всю ночь, священнодействуя с ларцом. Разделка проходила как обычно, но вот с дополнениями в виде банта на животе пришлось повозиться. Мой путь был многоступенчатым и трудным, и его устилали отнюдь не розы. Очень может быть, что любой другой человек на моем месте бросил бы эту затею еще на начальной стадии – даже зная, какой сногсшибательный приз положен в финале. Печально одно: каждый период проходил слишком быстро, только вздохнешь полной грудью, как все – надо опять собирать артефакты, искать подходящие ларцы. Маскировать процедуры под работу банального убийцы-маньяка – отличная идея: по всему миру кишмя кишат эти моральные уроды. Нет, я абсолютно не такой, не следует нас даже и сравнивать. Я сразу избавляю экземпляр от страданий, тот фактически не чувствует боли, жаль, что приходится пугать их перед смертью. Но ничего не поделаешь – в бальзаме должно содержаться достаточно адреналина для насыщения энергией перед встречей с Луной.

С третьим ларцом в принципе все ясно. Профессионалы похищений уверены – легко совершить киднэппинг в безлюдном месте. Но при этом никто не добавляет – при большом скоплении народа на тусовке это сделать еще легче. Каждый увлечен только собой и не смотрит на других. Поднявшись, я подошел к зеркалу, с откровенным удовольствием глянул на чудесное отражение: худощавое, мускулистое тело без грамма жира, одним своим видом вызывающее судороги экстаза у противоположного пола. Настоящее произведение искусства, не правда ли? Если бы я захотел, вполне бы мог зарабатывать себе на жизнь, будучи моделью для художников. Никакого отвисшего живота, ни капли жира, ни единого волоса – настоящий красавец. Откинувшись назад, я нежно положил себе руки на бедра, погладив их. Ух, симпатяжка… Ну-ну, хватит нарциссизма. Пора спать.

Я привычно забылся сном прямо на полу, растянувшись рядом со штрихами голубого мелка, подложив под голову руку. Мгновенно провалившись в дрему, я увидел красочный сон. Я сижу, совершенно голый, поджав под себя ноги, положив руки на колени ладонями вверх – на тибетский манер. Мое тело заливает бледный лунный свет. Внезапно сверху, откуда-то из самых глубин черных небес, сначала капает, потом спускается тягучими нитями, а затем и просто потоками льется пахучий бальзам, заливая мою бархатистую кожу, преображая ее на глазах. Подставляя лицо под струи, я стараюсь изо всех сил сохранять спокойствие, как положено здравомыслящему человеку, но в определенный момент удовольствие от происходящего достигает пика и рассудок покидает меня. Я падаю навзничь – красные брызги, словно в замедленной съемке, устремляются к Луне. Мое тело извивается в бальзаме – я барахтаюсь и визжу, словно ребенок, бью ладонями по красным волнам, поднимаю тучи брызг. Бальзам заливает мне рот, глаза и волосы, я упиваюсь и наслаждаюсь им, как кот валерьянкой. Кожа начинает слезать с моих рук, обнажая мускулы, я сам становлюсь красного цвета, сливаясь в единое целое с бальзамом. Пространство вокруг заполнено им, как океаном, я ныряю с головой, чувствуя на губах соленый вкус, и, проплыв с десяток метров, выныриваю, хватая ртом воздух. Мой жалкий остов из сухожилий и мяса затягивается новой, полупрозрачной кожей – поначалу уродливой, с цыплячьими пупырышками, но с каждой секундой она теряет свою непривлекательность. Я плачу от радости, благодарно целуя отражение Луны, я знаю, что отныне жестокое светило благосклонно ко мне как никогда…

Будильник на мобильном телефоне зазвонил задорной мексиканской мелодией, я приподнял голову с пола и сразу же обнял ее руками: мозг казался свинцовым от недосыпа. Ничего. Сейчас я сварю арабский вариант утреннего кофе из зеленых зерен и приду в себя – это подхлестывает не хуже бича. Голова должна быть полностью свежей – ведь я еду на совещание к Большому Начальнику. Буду слушать и кивать с умным видом. С хрустом потянувшись, я одним прыжком вскочил на ноги и отправился на кухню. Если поспешу, успею даже поджарить яичницу. Заглянув в холодильник, я умилился – мои пальцы прикоснулись к хрустальной конфетнице, внутри которой покоился свеженький артефакт, хранящий следы зубов. С этим артефактом всегда много возни, слишком уж он здоровый, но зато один из самых важных. Перед уходом я возложу его поверх голубых линий, и он, впитавший сок Луны, сможет вобрать в себя чуточку энергии Солнца: так опытная хозяйка сначала поджаривает одну сторону вырезки, а потом, когда та подрумянилась, переворачивает ее на другую. На Луне артефакт уже достаточно «подрумянился». Выбрав три самых крупных куриных яйца, я закрыл холодильник и взял в руки сковороду с тефлоновым покрытием.

Рядом с холодильником, на специальной подставке, прикрепленной к стене кухни, в импровизированных тисках был зажат большой нож с черной рукоятью – в центре блестел пустыми глазницами серебряный череп. Широкое лезвие было снабжено обширным кровостоком – на его поверхности виднелись засохшие разводы. Весь клинок, кроме основания, принял рыжий цвет, к кончику прилипли отрезанные женские волосы. На лезвии красовалась гравированная готическими буквами надпись – BLUT UND EHRE[11].

Из свежего номера газеты «Скандальная Имперiя»

«По сообщениям из кулуаров отечественной телекухни, в последнее время наблюдается значительный подъем популярности имперских телесериалов. Один из самых успешных – „Счастливы сразу“ о семье губернского секретаря Бухина. Сей отрок, бросив карьеру правоведа, ушел работать в обувную лавку и преуспел в торговле дизайнерскими лаптями. Критики спорят: дескать, продавец лаптей не может жить в двухэтажной квартире, а также подковывать лошадей чистым серебром, называя показываемое „сюрреализмом“. А вот канал ТНБ „разогрелся“ на криминальном сериале „Понты: улицы забитых королей“ – про полицию периода великой депрессии, эру грозных грабителей банков и ее сражения с крутыми гангстерами из мафиозных семейств Сталина и Волошилова. Культовую известность получил и другой сериал – „Три гада“, где консультантом выступил один из крестных отцов имперской мафии – авторитетный купец дон Бигганов. В ближайшее время, как предрекают эксперты, успех ожидает женский сериал – имперский ремейк Sex and the city – „Мольер вам не Бальзак, или Все бабы ду…“

Секс-скандал: за съемки в обнаженном виде для эротического журнала «Голые Дворянки» артистка Жанна Метле была лишена наследства ее консервативным отцом – старым бароном Метле. Тем не менее этот журнал остается одним из самых популярных в империи: недавно в качестве «Дворянки месяца» на развороте снялась графиня Василиса Разумовская, продемонстрировав бюст пятого размера. Клон журнала, еженедельник «Голые Крестьянки», не пользуется таким успехом, видимо, из-за того, что обнаженная женщина выглядит лучше в интерьере усадьбы, нежели в обнимку с коровой. По этой причине в прокате провалился блокбастер «Кот Апокалипсиса» с незнатной актрисой Анитой Завокишюк, происходящей из семьи намибийских поселенцев. Картине не помог даже частый ракурс голых ягодиц Аниты – всего девушка продемонстрировала их на протяжении фильма 814 раз. Коммерческий провал, впрочем, не расстроил Аниту – она возвращается к сериалу «Красавица-гувернантка» про консервативную деревенскую девушку из алтайских староверов, которая работает бонной в семье пожилого, но сексуально озабоченного князя Лысозубского-Остермана.

Согласно новой информации из Вашингтона, президент Северо-Американских Соединенных Штатов Джордж Буш подавился баранкой, упал на стол и потерял сознание, получив гематому под глазом. Врачи уже запретили ему употреблять любой вид мучных изделий после серии трагических случаев – Буш давился крендельком, калачиком, булочкой, печеньем, яблочным пирогом, тортом, колечком с творогом и лавашом. Аналогичный запрет касается и транспортных средств: за последние 8 лет глава САСШ падал с самоката, велосипеда, мотоцикла, скейтборда, роликов, шотландского пони и эскимосской ездовой собаки. Доктора Белого дома настоятельно рекомендовали президенту Джорджу Бушу совершать путешествия лежа, находясь на нижней полке поезда.

Между тем переговоры по возвращению штата Аляска в лоно Российской империи вновь зашли в тупик. Испытывая недостаток стратегических запасов меда, американская администрация готова уступить Аляску в обмен на аренду трех пасек в Сибири. Однако министр финансов империи барон фон Курнир настаивает: Россия примет слаборазвитых эскимосов обратно лишь за цену продажи Аляски от 30 марта 1867 года – 7 миллионов 200 тысяч долларов. Эта сумма теперь равняется средней стоимости двухкомнатной квартиры на окраине Москвы. Следует отметить, печальный инцидент с баранкой произошел после того, как Джорджу Бушу перевели это предложение».

Глава одиннадцатая

Please, Don’t Go[12]

(22 февраля, вторник, то же утро)

Около сотни людей стояли в темной комнате – мрак был разбавлен небольшим количеством горящих восковых свечей, тени колыхались на гордых и решительных лицах. Четыре окна были заколочены наглухо, сверху на их поверхность накинули непроницаемую ткань. Отважно глядя прямо перед собой, положив правую руку на сердце, революционеры пели хором:

Пение кончилось, полутьма взорвалась аплодисментами. После оваций присутствующие стали рассаживаться по стульям. За длинным столом, накрытым красной материей, сидели пять человек в старомодных пенсне, их пиджаки украшали шелковые галстуки с бриллиантовыми булавками.

– Совещание общества «Другая Империя» прошу считать открытым, камрады, – прошептал один из сопредседателей движения, революционер Генри Гасанов. – Ввиду происходящей в столице серии мистических убийств нам нужно решить, как реагировать на эти страшные события.

Гасанов в прошлом был знаменитым спортсменом, чемпионом мира по игре в лапту и одновременно яростным антимонархистом, настолько яростным, что даже королевских креветок принципиально называл «президентскими». После коронации нынешнего императора Гасанов предрек – монархия падет через год, и надо хорошенько к этому подготовиться. Монархия, однако, все никак не падала, немного подождав, Гасанов создал организацию «Другая Империя», объявив, что она выдвинет своего кандидата в будущие императоры. На закрытых совещаниях «Другой Империи» было принято общаться шепотом, так как считалось, что их круглосуточно прослушивают вездесущие агенты жандармского корпуса.

– Ты думаешь, это заговор кремлевских волков, дорогой Генри? – шепнул сидевший рядом Эдвард Цитрусофф. – Но дело в том, что убитые не были республиканцами. За уши к этому делу их при всем желании не притянешь.

Революционеры в зале не слышали почти ничего из сказанного в президиуме: сидя в колеблющемся полумраке, они сохраняли многозначительный вид заговорщиков, свергающих Цезаря. Электрический свет в здании отсутствовал по двум причинам – с целью помешать жандармам делать видеосъемку, а заодно уж сэкономить деньги.

– Ты уверен? – возвел очи к потолку Гасанов. – А мне кажется, все это неспроста. Думаю я вчера о народе, включаю в машине радио «Корона Плюсъ» и чего ж там слышу? Всего за полчаса целых три песни подряд в ротации – Please, Don’t Go каких-то прокремлевских негров, «Не уходи, постой – просто побудь со мной» Агутина, а также, разумеется, «Если он уйдет, это навсегда, так что просто не дай ему уйти». Вы в курсе, что это означает?

– Не знаю, – нервно поправил пенсне Цитрусофф. – Засилье попсы? Загадочные вкусы большинства населения? Или заговор состарившихся продюсеров с целью вернуть сдохшую популярность Агутину?

– То, что император передумал отрекаться! – торжествующе прошептал Гасанов. – Кровавые жандармы сами организовали все убийства, желая отвлечь наш народ от его первостепенной задачи – революции. В тот момент, когда миллионы готовы выйти на улицы под лозунгом «Долой самодержавие!», проклятый царский режим организует информационный теракт, чтобы…

Первый ряд, краем уха услышав привычные обрывки фраз, зааплодировал.

– Миллионы? – саркастически усмехнулся приглашенный на конференцию барон Георгий Грушевский. – Мы уже восемь лет тусуемся, грозные песни поем, а давеча митинг против монархии в Самаре только двести человек собрал. С такой поддержкой мы не то что царя – лягушку и ту не свергнем.

Шляхтич Грушевский тоже не был таким уж особенным антимонархистом, говорили, что он, обедневший польский дворянин, и сам не прочь сделаться императором. Согласно слухам, распускаемым сторонниками барона, Грушевский обладал эксклюзивным секретом в экономике, способным сделать любую страну процветающей за 500 дней, его подарил ему один старый буддийский лама в горном монастыре на склонах Эвереста. За этим секретом охотились очень многие – и жандармы, и полиция, и даже иностранные спецслужбы. Поэтому Грушевскому пришлось ночью без свидетелей уехать в глухой лес, положить секрет в шкатулку слоновой кости и закопать под древним дубом. Заказав сеанс у непальского гипнотизера, барон путем кармического гипноза заставил себя забыть, где именно схоронил секрет процветания экономики. Этот ход сыграл с Грушевским злую шутку – популярность его партии начала стремительно падать, а повышение цен на мед окончательно ее угробило. Грушевский не сдавался – периодически он делал загадочное лицо и прозрачно намекал, что прекрасно знает местонахождение слоновой шкатулки: стоит лишь посадить его на императорский трон, и он сразу же ее откопает. Но ему уже никто не верил.

– Все ваши проблемы из-за того, что вы ставите не на тех людей, – разглядывая ногти, продолжал Грушевский. – Надо ставить на умных… очень умных… желательно просто дико умных… эдаких чумовых элегантных красавцев… тогда все и решится с миллионами. А до этого будете выводить на улицу двести человек и умиляться тому, какие вы крутые и храбрые.

Гасанов сделал плавное движение в сторону Грушевского, нагибаясь над столом. Пятеро телохранителей Гасанова нервно вздрогнули, собравшись растаскивать оппонентов, но тут же расслабились. Без охраны спортсмен не появлялся нигде, ибо был уверен: за его голову царь назначил большие деньги. По этой же причине Гасанов не пил чая и кофе, пробурив дома артезианскую скважину для утоления жажды, а также почти ничего не ел, боясь отравления. Он питался парниковыми овощами, которые выращивал у себя в комнате, и за последние полгода похудел на двадцать килограммов. Ходил он осторожно, маленькими шажками – в знак полной солидарности с оковами угнетенного пролетариата его ноги в районе лодыжек были скованы тонкими и изящными золотыми цепочками. Недавно Генри арестовали за переход улицы в неположенном месте, и он отсидел в полицейском участке целых двадцать восемь минут. Вернувшись домой, Гасанов шесть часов подряд давал подробное интервью CNN об ужасах сырых застенков царизма.

– Напрасно вы идете на поводу у информационных киллеров царского режима, дорогой камрад! – шепнул он прямо в невозмутимое лицо Грушевского. – This is the police state![13] Если бы мне дали всего двадцать минут на продажном телевидении, монархия уже на следующий день развалилась бы к свиньям!

– И толку? Вам каждую неделю дают по два часа на радио, а она, проклятая, как стояла, так и стоит, – снова поправил пенсне Цитрусофф. – Может, не в телевидении вовсе дело, а в том, что мы восемь лет в темной комнате при свечах пасемся, шепотом царизм проклинаем, а больше ни хрена не делаем?

Он замер, потрясенный внезапно открывшейся ему истиной. В первом ряду на лицах зрителей с флажками отразилось некоторое смятение.

– Это уже потрясающей силы храбрость, – дернул подбородком Гасанов. – Пастись и тем самым противостоять кровавым псам монархии. Мы отражаем чаяния народа, стонущего от страданий под стальной пятой царизма. Он задыхается от отсутствия свободы. Кто даст ему ее, если не мы?

Грушевский театрально закатил глаза к потолку.

– А нужна ль она ему вообще, эта ваша свобода? – шепнул он свистяще, чуть наклонившись. – У многих трудящихся в Москве и Петрограде основная проблема – как в пятницу после работы найти место в престижном суши-баре. Ваши ярмарочные мастеровые с крестьянами сидят там, хавают палочками лосося с васаби, обсуждают, как половчее взять кредит на плазменный ти-ви, и в гробу видали все наши свечные тусовки.

Если Гасанов и огорчился сказанному, то не подал виду.

– Неважно, – трагически снизил он шепот. – Главное осознавать: в данный момент мы раскрыли план заговора, устроенного жандармским корпусом по хитроумному замыслу царя. Будет совершено с десяток зверских убийств, а потом жандармы поймают маньяка – это поднимет рейтинг императора и даст ему возможность формально объяснить нежелание отрекаться. Такое событие могло бы окончательно законсервировать пролетариат в суши-барах и заключить его в крепостях IKEA, служащих, по сути, пыточными камерами для современных декабристов. Однако завтра я дам откровенное интервью CNN и открою всем свободным людям истинную причину смертей Колчак и Виски. Правда – это то, чего больше всего боятся трусливые лакеи царизма.

По взмаху его руки зал встал. Свечи уже почти догорели. Стены вновь сотрясло грозное хоровое пение, исполняемое с глубоким чувством:

«Если уж так подумать, в чем-то Генри прав, – философски рассуждал Грушевский, подтягивая куплет. – Мы жизни своей для народа не жалеем, свечей уже тонн под двадцать сожгли. А он только мычит да за партию „Царь-батюшка“ голосует. Ноги в кровь стерли золотыми цепочками. И хоть бы оценил кто. Говно у нас, а не народ. Счастья своего не понимают».

Глава двенадцатая

Боже, царя храни

(22 февраля, вторник, еще утро)

Торжественный гимн по радио заиграл тогда, когда Алиса уже уничтожила половину порции супа из акульих плавников, а вечно голодный Каледин, разделавшись с аналогичным кушаньем, аппетитно хрустел жареными кальмарами. Бокалы на столах тонко задрожали. Голос, похожий на дуэт Шаляпина с медведем, истово выводил, сотрясая ресторанный зал:

Вытерев губы салфеткой, Каледин поднялся с места и застыл – в его глазах появился странный тупой блеск, он механически положил руку на эфес сабли, положенной ему по рангу. Повсюду загремели отодвигаемые стулья – это вставали бывшие и действующие офицеры. Дождавшись окончания гимна, Каледин спокойно сел обратно и принялся лопать кальмаров, не забывая макать их в острый рыбный соус.

– Эй, человек! – рыкнул он официанту. – А рис с ананасами чего не несешь?

Алиса, издав свистящий всхлюп, всосала в себя остатки супа.

– Где-то я этот звук уже слышал, – задумался Каледин. – Но помнится, при несколько других обстоятельствах. И ела ты при этом вовсе не суп.

– Я потеряю аппетит от твоих пошлых воспоминаний, – Алиса придвинула к себе дымящееся блюдо с мясом в устричном соусе. – И так едва не померла со смеху, глядя, как ты с каменной рожей встаешь под гимн с давно устаревшими словами. Как будто я не знаю, что государь тебе не нравится.

На стол со стуком поставили тарелку жареного риса. Китайские рестораны в Москве считались самыми дешевыми, а порции – огромными. Заведения были похожи друг на друга как сами китайцы: ширмы с иероглифами и драконами, красные фонарики у входа, официанты в костюмах из искусственного шелка и шапочках с косичкой, как принято у династии Цин. Количество китайцев в империи неуклонно увеличивалось, что беспокоило и политиков, и население. Однако хитрые китайцы, наводняя имперские просторы, десятками открывали подпольные центры пластической хирургии, где им переделывали разрез глаз. После этого городовым приходилось тяжко, ибо по одним внешним признакам задержать нелегала было уже нельзя.

– Государь не девушка, чтобы мне нравиться, – сквозь зубы ответил Каледин, хрупая рис. – А вставать под гимн я по должности обязан, как-никак офицер его величества. В остальном же не вижу причин быть довольным. Что в нашей империи такого классного? С семнадцатого года, я считаю, ничего не изменилось. Основные богатства страны поделены между кучкой купцов первой гильдии, сидим исключительно на экспорте сырья, сами больше ничего не производим – сплошное пчеловодство да пасеки. Вот щас, например, медовый бум. И какая лично мне от него корысть, кроме того, что цены в Москве взлетели, а квартирка в панельном доме стоит столько же, сколько таврическая усадьба князя Потемкина? Возвращаемся к корням, так сказать… в Сенате решили установить традиции, как в Британии, – там в палате лордов депутаты оседлали мешки с овечьей шерстью (на ней основано благосостояние королевства), а наши будут сидеть на бочонках с башкирским медом. Приставы и околоточные как раньше «крышевали» купцов, так и сейчас «крышуют», министры как при царе Николае брали взятки, так и теперь берут, а губернаторы на местах срослись с мафией. Мне кажется, монархия себя изжила. Вот прикинь, если бы генерал Корнилов большевиков не перевешал и они пришли бы к власти, а? Проект-то у Ленина был – настоящая сказка. Небось жили б как сыр в масле катались.

– Фигня, – кратко резюмировала калединскую речь Алиса, дожевывая мясо. – Знаешь, все политики мягко стелют, да жестко спать. Эвон во Франции якобинцы тоже пришли к власти под клевыми слоганами, а потом как пошли аристократам головы рубить и друг друга колбасить. Почему ты думаешь, Ленин поступил бы иначе? Революция пожирает своих детей.

…Официант принес десерт – жареные бананы в карамели.

– Моя дорогая баронесса, – ехидничал Каледин, раскусывая карамель на банане. – Франция живет куда богаче нас. Мы по уровню экономики пока как ее африканская колония, только с медом и ракетами. Может, и нужны какие-то политические потрясения? Представь себе, что Робеспьер[14] дожил бы до восьмидесяти лет и со вставной челюстью передвигался в кресле-каталке. Имидж пламенного революционера это несколько бы подмочило.

– А всегда так, – принялась Алиса за десерт. – Может, из Сталина тоже получился бы знатный революционер, если бы большевики не накрылись медным тазом. В итоге, чтоб не умереть с голоду, ему пришлось вернуться к своему основному делу – вооруженному ограблению банков. В тридцатых годах у Виссарионыча была своя группировка – что твой Аль Капоне. Но дона Иосифа застрелили на стрелке, от «семьи» Сталина начали отпочковываться другие мафиози, взяв за основу закон сицилийской мафии – омерту[15]. Слыхал, как Ворошилов с «томмиганом» наперевес и с сигарой в зубах врывался в банки? «Всем лежать, суки, или я накормлю вас свинцом!» А Бухарин, с нуля построивший нелегальный водочный бизнес? А Буденный, «крышевавший» все лошадиные бега и ипподромы?