Азиль Семироль Анна

Прелюдия

Звёзд не видно. Ни единой. Хотя взрослые утверждают, что они есть. Даже если сильно-сильно всматриваться – небо тёмное, в расплывчатых разводах разных оттенков серого. Но если очень крепко зажмуриться, а потом резко открыть глаза…

– Same amala oro kelena… Oro kelena dive kerena. Sa o roma, o daje…

Нянюшкина песня летит ввысь, к шпилям Собора, голос Ганны мягок, как пух под крылом птицы из отцовского кабинета, слова на непонятном языке завораживают, зовут вверх. На макушку ложится тёплая ладонь, треплет светлые пряди.

– Вам пора, месье Бойер, – негромко говорит Ганна.

– Веро ещё не вышла. – Мальчик упрямится, капризно кривит губы.

– Мы вернёмся позже, нас привезёт месье Каро. Так велит обряд. Идите же, непоседа.

Мальчик бросает взгляд на окна Собора, мерцающие тёплым светом свечей, вздыхает и спускается по выщербленным широким ступеням. На ходу считает: одна ступенька, две, три… После седьмой сбивается. В шесть лет не зазорно забыть, что после семи идёт восемь. Он оборачивается, чтобы окликнуть Ганну, но нянюшка исчезает в дверях Собора.

– Подайте…

На пути ребёнка вырастает старый нищий в линялом рубище, протягивает руку. Мальчик испуганно отшатывается в сторону, чуть не падает, запнувшись о ступеньку Собора, и спешит к ожидающей его машине. Нищий провожает его блёклыми слезящимися глазами, осеняет крестным знамением.

Звонко стуча каблуками, мальчик подбегает к электромобилю и ныряет в салон. Плюхается на сиденье, елозит, устраиваясь поудобнее. Ему нравится, как скрипит искусственная кожа обивки.

– Ты мнёшь мне платье, – сурово замечает мать. – Веди себя прилично.

Мальчик отодвигается в угол, подальше от материнской юбки, от бесчисленных оборок, кружев и бантов. Он не выносит, когда она отчитывает его – всегда сухим, безжизненным тоном. Хочется думать о звёздах – там, выше Купола. И о том, какая красивая его сестра в подвенечном наряде.

– А когда мне можно будет вот так, как Веро? – Он дёргает отца за расшитый рукав куртки.

– Когда подрастёшь. – Тот улыбается – одними уголками рта.

– Ну когда?

– Лет в шестнадцать, – нервно отвечает мать. – Уймись.

– Изабель, – с укоризной окликает её супруг. – Всё ведь хорошо?

– Да-да. Просто расчувствовалась и разволновалась. Едем?

Месье Бойер включает мотор, электромобиль мягко трогается с места. Из темноты перед машиной возникает фигура – в накидке поверх униформы.

– Советник Бойер, подождите!

Шум двигателя стихает. Месье Бойер опускает боковое стекло:

– В чём дело?

– Срочное послание, – выдыхает гонец. Кладёт в руку Советника конверт – и растворяется в ночи.

Мальчик вскакивает с места, заглядывает через спинку переднего сиденья и отцовское плечо. С хрустом ломается сургучная печать на письме, шелестит серая шероховатая бумага. Мать в сердцах дёргает мальчика за пояс бархатных штанишек:

– Да сядь же на место!

В тот же момент кольцо, подаренное четырнадцатилетней Веронике Бойер к помолвке, падает с ладони девочки. Подпрыгивая, словно живое, оно катится по каменному полу Собора и, на мгновение задержавшись на краю, скрывается в глубокой расщелине. Вероника коротко ахает, меняется в лице.

Конверт в руках Советника Бойера отчётливо щёлкает и взрывается, залив салон электромобиля ослепительным светом.

I

Виноград

Мяч с силой ударяется об пол, возвращается в детские ладошки. Шестилетняя рыжеволосая девочка кидает игрушку сидящему на диване молодому человеку в джинсах и батистовой белой рубахе:

– Стамбул, – звонко разносится по комнате.

Доминик Каро ловит мяч, медлит.

– Э-э-э… Амелия, Лондон же был?

– Был.

– Тогда Лихтенштейн.

– Не годится, – хмурится девочка. – Это княжество, а мы играем в города.

– Лувр! – хитрит её партнёр по игре.

– Дядя Ники, это нечестно.

Тот крутит мяч на кончике пальца, роняет на пол. Амелия подхватывает игрушку, смотрит с укоризной.

– Луго. Лион. Лахти. Лос-Анджелес. Лас-Вегас. Лаппенранта, – чеканит почти по слогам.

– Ну всё, ты меня сделала, малявка! – Ники смеётся. – И каков твой выигрыш?

– Ты сегодня никуда не едешь, сидишь дома и учишь города, – выносит суровый вердикт Амелия.

Ники встаёт с дивана, потягивается, ерошит коротко стриженные тёмно-русые волосы. Внезапно хватает диванную подушку и запускает ею в Амелию. Девочка ловко прячется за спинку кресла, подушка вылетает в открытое окно.

– Месье Каро, это недостойный взрослого поступок! – верещит Амелия, ползком перебираясь под стол.

Молодой человек ловит её за подол пышного розового платья, выуживает из убежища. Ставит перед собой и, насвистывая, поправляет помятые оборки и бантики на юбке, заправляет рыжую прядь под расшитую жемчугом сетку для волос.

– Мадемуазель Каро, – Доминик включает менторский тон, – напоминаю вам, что взрослым замечания могут делать только взрослые. И уж никак не шестилетние конопатые кареглазки. Я вами обижен, удаляюсь в изгнание в спортзал.

Амелия гневно фыркает, толкает его в живот двумя руками и, подхватив подол платья, выбегает из комнаты.

– Запрись в своём спортзале и сиди там, учи города! – слышится из коридора. – Ты наказан, наказан, наказан!

– Конопуха противная, – бубнит под нос Ники, подбирает мяч и бросает его об стену. Ловит, отправляет обратно. И ещё раз. И ещё.

Дребезжат в старинном шкафу чашки из тонкого фарфора, угрожающе кренится набок картина в бронзовой раме. Мяч то глухо ударяет в стену, то звонко бьётся о ладони. Во время очередного броска с комода на пол падает тяжёлый старый подсвечник. Чертыхнувшись, Ники кидается водружать его на место, а когда оборачивается, видит стоящего в дверях старшего брата.

– Доминик, какого чёрта?

Тридцатипятилетний Бастиан Каро очень зол. Чёрные густые волосы, обычно аккуратно причёсанные, сейчас взлохмачены, небритая щека нервно подёргивается, глаза близоруко прищурены.

– Мне на совещание ехать послезавтра, я работать пытаюсь! – рычит он, потрясая свитком из грубой кукурузной бумаги. – Вали отсюда подальше и круши стены там!

Доминик изображает на лице самую любезную из улыбок и прячет мяч за спину.

– Э-э-э… извини, братец, мы с племянницей заигрались в города, – виновато оправдывается он.

Бастиан усмехается, кивает.

– Я всё никак не привыкну, что ты у нас в семье вечный ребёнок. Ничем не занят, ветер в голове, – язвительно говорит он.

Младший брат всё ещё улыбается, но карие, как и у Бастиана, глаза грустнеют.

– А чем мне заниматься, если я для всех – лишь запасной вариант тебя? Ты заседаешь в Совете Семи, мне там места нет. И всех талантов – трепать языком и очаровывать баб.

– Месье Каро? – вежливо окликают Бастиана из коридора.

Он оборачивается и поспешно проходит в комнату, пропуская служанку. Женщина в белой косынке и форменном серо-голубом платье заходит, неся поднос с кистью винограда, бокалом вина и тремя кукурузными лепёшками, бережно ставит ношу на маленький столик с резными ножками.

– Месье Доминик, вы распорядились, – говорит служанка кротко, почтительно кланяется.

– Спасибо, Мари, – кивает Ники. – Возьми пару ягод, они вкусные.

Женщина качает головой, пряча глаза.

– Да они и так их воруют на кухне, – фыркает Бастиан и указывает служанке на дверь: – Всё, свободна.

Мари снова кланяется, приседает в реверансе. Доминик пользуется моментом и наступает ей на длинную юбку. Женщина охает, услышав треск рвущейся ткани, испуганно выбегает прочь. Каро-младший хохочет, довольный своей выходкой, и падает на диван.

– Везде есть свои плюсы, братец! Ты весь такой серьёзный, по уши в работе, респектабельный весь… А я просто живу. Так, как мне нравится.

Он отщипывает от виноградной кисти тёмно-фиолетовую ягоду, кидает в рот.

– Поехали вечером со мной к плебеям? Покажу, на что готовы трущобные девки за одну такую ягодку.

– Меня тошнит от одной мысли о сексе с подобными… – Бастиан морщится, щёлкает пальцами и подыскивает нужный термин: – Грязнухами.

– Может, ты, братец, неправильно сексом занимаешься? И девочек тамошних недооцениваешь. Попадаются и настоящие сокровища. Всё поинтереснее твоей скучной жены.

Бастиан разворачивает мятый свиток, снова скручивает в трубку. Проходит в комнату, неслышно ступая по мягкому ковру, присаживается рядом с братом на диван. Делает маленький глоток из бокала с вином, закусывает лепёшкой.

– Жена, Ники, – это аксессуар. Положено Советнику иметь жену и ребёнка – изволь соответствовать. А уж скучная она или нет – дело десятое. Без неё я бы сейчас не занимал свою должность. Её дело – растить Амелию, сопровождать меня на официальных приёмах и дома не мозолить мне глаза. А то, что она глупа, – не мои проблемы.

– Ну глупой я её не называл. А что она скучная – это как раз твоя вина, Бастиан. Побольше внимания ей, что ли. Ущипни пару раз за задницу, скажи, что у неё классные сиськи, закажи портнихе для неё платье, как у уличных девок. Это освежит ваши отношения!

Поперхнувшись от услышанного куском лепёшки, Бастиан Каро смотрит на младшего брата насмешливо.

– О, эксперт выискался! На своих трущобных потаскухах мастерство оттачивал?

– Ну у меня с женщинами всяко лучше твоего, – невозмутимо откликается Доминик. – Ты же не станешь это отрицать?

– Не вздумай свои «отношения» приводить в дом!

– А и приведу! – с вызовом отвечает Ники и залпом допивает вино.

Через час его электромобиль отъезжает от резиденции Каро в сторону Восточного пропускного пункта.

Дорога пустынна. Жители Ядра посещать Второй и Третий круг без крайней необходимости не любят, велорикши стараются не ездить по темноте, потому Доминик безбоязненно выжимает из своей машины максимальную скорость. Позади электромобиля исчезают в облаке пыли километры кукурузных и соевых полей, летят из-под колёс мелкие камни. Ники смотрит на прадедовы часы, охватывающие левое запястье, хмурится.

Электромобиль проносится мимо фруктового сада, сад сменяется широкой полосой виноградников. Фрукты и виноград – роскошь, доступная только обитателям Ядра, элите Азиля. Простолюдины довольствуются лишь соей и кукурузой. И комплексными добавками, разработкой которых занимается Советник Каро – старший брат Доминика, Бастиан.

Доминик поправляет на сиденье жестяную коробку, набитую виноградом, улыбается своим мыслям. Что для членов его семьи и их ближайшего окружения – просто еда, для жителей Второго и Третьего круга – настоящие сокровища. И пусть старший брат бесится в своё удовольствие, считая, что Ники разбазаривает добро.

По обеим сторонам дороги растёт кукуруза. Высоченная, увенчанная крупными початками. Ещё месяц – и можно будет собирать первый из трёх годовых урожаев. Свет фар, выхватывающих из темноты дорогу, слабеет. Аккумулятор электромобиля переходит в режим экономии энергии. Но Доминик не сбавляет скорости. Он точно знает, что заряда хватит до станции на пропускном пункте между Вторым и Третьим кругом. Расстояние просчитано им идеально и проверено десятки раз. Ещё полчаса по пустой дороге – и он у цели.

Наконец-то далеко впереди брезжит свет, поля заканчиваются. Доминик сбавляет скорость, проезжает мимо длинных ангаров, в которых хранят урожай, маленьких домиков обслуживающего персонала, насосов, что гонят воду от реки к садам и полям. На развилке сворачивает направо – к пропускному пункту. За спиной остаётся дорога, ведущая к городскому саду, жилым кварталам, заводам и кафедральному Собору Азиля.

Электромобиль переезжает мост через реку, медленно едет вдоль десятиметровой бетонной стены, которая длится в обе стороны, насколько хватает взгляда, и останавливается перед массивными подъёмными воротами. Доминик вылезает из машины, подходит к решётке ворот и звонит в закреплённый на стене колокол. Почти мгновенно с другой стороны подбегает охранник в тёплой куртке, почтительно кланяется, вращает колесо механизма, поднимающего металлический частокол.

– Доброго вечера, месье Каро! – одышливо пыхтит стражник.

Доминик напускает на себя высокомерный вид, приветствует его кивком и возвращается в электромобиль. Машина проезжает через ворота, паркуется возле генератора.

– Зарядить полностью, – распоряжается Ники.

– Слушаюсь, месье.

Забрать с переднего сиденья коробку с виноградом, поплотнее запахнуть короткую куртку. Чем дальше от Ядра Азиля, тем холоднее ночи и жарче дни: особенности грязной, бедной кислородом атмосферы. Доминик косится на тонкую трубочку носового катетера, идущую вдоль правой скулы охранника и исчезающую за ухом – там, где закреплён на шее воздушный фильтр. Без фильтра на окраине не выжить. Действие защитного купола Азиля здесь слабое, долго дышать воздухом с примесью диоксида азота опасно. Это одна из причин, по которой матушка Доминика закатывает истерики, когда её младший сын удирает в трущобы.

Ники смотрит на подрагивающие стрелки часов, едва различимые в свете газового фонаря, хмурится и припускает бегом по направлению к городской окраине. Он не любит опаздывать.

Старательно огибая прохожих, не забывая улыбаться и подмигивать встречным девушкам, Ники минует маленький жилой квартал и оказывается на пустыре, отделяющем высотки от городской свалки.

«Как можно жить в этих домах? – думает Ники, морщась от запаха отбросов. – С такой-то вонищей по соседству. Особенно летом, когда жара. А ещё говорят, преступники прячутся на свалке от полиции под грудами мусора. Не верю. Вон какие тут крысы здоровенные, наглые. Готов поспорить, стаями на людей нападают и жрут».

Доминик пересекает пустырь, внимательно глядя под ноги, проскальзывает за калитку, рукавом куртки цепляется за проволочную сетку, дёргает так, что вся ограда ходит ходуном. Охранник бросает на него сердитый сонный взгляд, но даже не пытается остановить. За месяц он привык, что этот парень постоянно заявляется сюда по вечерам. И ему точно нужны не вещи, которые можно обменять на рынке. Ники следует мимо череды припаркованных на ночь мусоросборочных машин, перепрыгивает через рельсы, по которым вагонетки, наполненные барахлом, гонят в подземные цеха на переработку. Мельком косится на отсортированное за день, но пока не погруженное: аккуратные горки раздельно лежащего тряпья, пластика, битого стекла, металла, целлюлозных отходов. В стороне на корточках сидят пятеро мальчишек и разбирают на детали что-то напоминающее стеллаж. Ники думает, что вся техника Азиля зависит от мусора. Большинство отходов идёт на топливо, ещё часть – на вторичное использование. Забавно: месяц назад он об этом даже не знал.

Доминик обходит маленькое административное здание, возле которого, как обычно, мнутся перекупщики старья. И, судя по внешнему виду, перекупщикам живётся неплохо.

«А ведь и правда: можно вообще не работать, – размышляет Ники. – Просочился на свалку, поковырялся в том, что сюда свозят, нашёл ту же старую посуду или одежду, из которой вырос ребёнок, – и неси себе, выменивай на купоны. Правда, если охранник тебя заловит и при тебе не будет разрешения от администратора, можно и по шее получить».

Конечно, Ники Каро приходит сюда совсем не за мусором. Здесь, на сортировке, работает по вечерам главная причина недовольства его родителей. Вот же она – робко мнётся на границе тени и света тусклого уличного фонаря.

Делая вид, что не видит её, Ники украдкой косится на длинные ноги в ярких сапожках и застиранных штанах, замечает тёмное пятно на коленке: прилип кусочек водоросли. Взгляд скользит выше – по бурому, растянутому от долгой носки свитеру, прижатым к груди кулачкам. «Она каждый раз так меня встречает. Стоит в полутени, сжав кулаки на груди, – думает Доминик – и не может сдержать улыбку. – Вот сейчас…»

– Ники-кун, – окликает его робкий голос обладательницы мешковатого свитера.

– Кейко-о-о! – радостно вопит Доминик, раскидывая объятия. – А я тебя высматриваю-высматриваю… Думал – ушла, не дождалась, нашла другого.

Даже при плохом освещении видно, как девушка краснеет. Раскосые тёмно-карие глаза наливаются слезами, губы обиженно сжимаются. Ники становится стыдно за глупую шутку – но лишь на мгновение. Он подбегает к Кейко, осторожно обнимает её.

– Ну же, прости. Я так не думал. Глупо пошутил, извини.

Она молча кивает, утыкается лбом ему в плечо. Доминик оглядывается, ловит заинтересованные взгляды перекупщиков и быстро шепчет в прикрытое длинными тёмными волосами ухо девушки:

– Пойдём отсюда, пока вон тот мужик от зависти не лопнул. Я кое-что тебе привёз.

Кейко неуверенно пожимает острыми плечами:

– Не надо подарков, Ники-кун. Я и так…

– И слушать ничего не желаю, – закатывает глаза Доминик. – Подарки – это моё личное и добровольное дело. Так? Ну и вот. Не понравится – выбросишь. Или отдашь своей злюке-сестрице.

Молодой человек вкладывает ей в ладонь плитку прессованных сухофруктов и увлекает девушку за собой. Они покидают свалку, идут узким пыльным переулком, спотыкаются обо что-то в темноте. Доминик разражается фонтаном неизысканных ругательств, Кейко нервно смеётся.

– Валите отсюда, чёртовы гуляки! – откликается из-под груды мусора сонный голос.

– Ты бы не спал на земле, приятель, – нейтральным тоном советует Ники. – Синий лёд…

И резко смолкает, уворачиваясь от летящего булыжника.

– Катись, умник! – несётся из-под хлама. – Какая разница, как подыхать!

Ники уже не слушает, быстрым шагом удаляется прочь. Кейко почти бежит за ним, то и дело оглядываясь назад. Догоняет, бережно касается локтя. Парень с грустной усмешкой обнимает её за плечи, целует в щёку.

– Уведи меня куда-нибудь, Кей. Давай сбежим. Достали все.

– Куда ты хочешь?

На секунду он задумывается, сбавляет шаг.

– Две вещи никогда в жизни не видел: море и небо. Отведёшь?

Кейко грустно качает головой. В раскосых глазах читается испуг.

– Нельзя. Там опасно для тебя.

Ники гладит щёку девушки, касается трубочки носового катетера.

– Кей, мы ненадолго. Я знаю, что воздух не убивает сразу, если ты без защиты. Ты в безопасности, а за себя я не боюсь. – Он делает паузу, видит нерешительность на лице Кейко и вкрадчиво тянет: – Ну пойдё-ом… Ответственность за последствия я беру на себя. Хорошо?

Он ни на миг не сомневается, что она исполнит его просьбу. Брату Советника Каро никто не отказывает. В этом секторе Третьего круга Азиля – точно. Можно даже не прибегать к безотказно действующим словам, произносимым с лёгкой укоризной: «Ну ты же меня любишь?» Бабская фраза, но на влюблённых дурочек действует стопроцентно. Доминик Каро не раз в этом убеждался.

Кейко Дарэ Ка вежливо улыбается и протягивает ему руку.

– Только ненадолго, Ники-кун, – просит она. – Ночью снаружи холоднее, чем под защитой Купола. Там ветер сильнее.

Вскоре они подходят к границе Азиля. Остаются за спиной редкие огни спящего Третьего круга. Земля суха и абсолютно безжизненна, под ботинками похрустывает подёрнутый инеем гравий. Доминик останавливается перед высоченной колонной одной из опор Купола, задирает голову и пытается рассмотреть в темноте границу между небом, привычным ему с рождения, и тем небом, которое он так хотел увидеть. Кейко ёжится от пронизывающего ветра, приплясывает рядом, дышит теплом в озябшие ладони.

– Не вижу, – разочарованно выдыхает Ники. – Всё такое же.

– Мы ещё не вышли из-под края. Осталось чуть-чуть, – мягко говорит Кейко. – Идём.

Ещё на триста метров прочь от города, и девушка останавливает Доминика.

– Смотри теперь.

Ники ставит на землю коробку, которую взял с собой, плотнее запахивает куртку и всматривается в небо. Сперва довольно трудно рассмотреть что-то сквозь запылённый воздух, но постепенно Доминик начинает различать в вышине яркие светящиеся точки. Он вытирает слезящиеся от ветра и пыли глаза и снова вглядывается в темноту над головой.

– Кей… Я вижу! Искры над нами – это же звёзды!

Восторженный голос срывается, становится трудно дышать. Накатывает тошнота и головокружение – то ли от осознания того, какая бездна развернулась над ними, то ли от пребывания вне Азиля. Кейко быстро оказывается рядом, обнимает, старается удержать Ники на ногах.

– Фух, я в порядке, в порядке! – сопротивляется Доминик и снова задирает голову. – Ну это же невозможно не хотеть увидеть! Ради этого стоит… Уффф…

– Уходим, – сухо отрезает девушка. – Если тебе станет ещё хуже, я тебя не донесу.

На этот раз он не возражает и позволяет увести себя. Медленно бредёт, опираясь на хрупкое плечо Кейко, старается дышать размеренно и спокойно. Девушка хмурится. Что ей до того, что Ники уносит с собой целую бездну, полную звёзд. Больше всего Кейко Дарэ Ка боится, что её бесценный Ники-кун останется здесь, надышавшись ядовитого воздуха, а она, тщедушная девушка с самого дна Азиля, ничем не сможет ему помочь.

Доминик плохо помнит, как они с Кейко добрались до её дома. И как ему удалось убедить девушку, что он в порядке и дальше пойдёт один. Удалось же – и отлично. Хорошо, что именно сейчас её нет рядом. Слишком непривычно ощущение заботы. Оно делает его слабее и уязвимее, а именно сейчас необходимо быть собранным и серьёзным. Предстоит важный разговор, от которого зависит очень много.

Подъём в темноте на третий этаж по лестнице без перил занимает вечность. Ники бодрится, старается дышать ровнее, держать спину прямо. Ему кажется, что лёгкие превратились в громадные каменные глыбы, и каждый вдох и выдох – это попытки сдвинуть с места здоровенные булыжники. Ноет каждая мышца, кружится голова.

Последняя ступенька. Доминик делает шаг вперёд, протягивает руку и опирается о стену. Стоит с минуту, ждёт, когда немного успокоится частящий пульс. Прислушивается: в недрах высокого здания плачет ребёнок. Звук разносится эхом, множится, становится выше, переходя в нестерпимый, сверлящий череп визг.

– Твою мать!!! – орёт Доминик, стискивая ладонями виски.

Сползает по выщербленной стене в воняющем мочой углу, ловит ртом воздух. Где-то хлопает дверь, бьющийся в голове визг лопается, оставив тупую боль. Ники стонет, ругается сквозь зубы. В лабиринтах коридоров слышатся шаги – мужские, тяжёлые. Дежурные? Охрана? Случайных людей в этом здании не бывает.

– Э-эй! – зовёт Ники. – Сюда!

Шаги на мгновение замирают, и Ники кричит снова. С удовлетворением отмечает: услышали, бегут. Теперь надо привести себя в порядок, напустить вид, подобающий отпрыску семьи Каро. Дышать ровнее.

Из темноты выныривают лучи тусклых фонарей, шарят по лицу Ники. Он поднимает руку, защищая глаза.

– Свои, – ворчит он. – Повежливее!

– Месье Каро? – окликает его знакомый голос. Точно, охранники. Небывалое везение.

– Помогите встать, – распоряжается Доминик, стараясь придать голосу твёрдость.

Крепкие руки поднимают его, один из охранников подставляет плечо. Второму Доминик вручает коробку.

– Проводите меня к Сирилю.

– Да, месье Каро. Он будет рад вашему визиту.

С поддержкой передвигаться гораздо легче. Даже дышать становится проще. Ники следует по длинному коридору, рассматривая знакомые граффити в свете фонарей. «А некоторым из них больше ста лет», – неожиданно вспоминает он.

– Люди смертны, искусство вечно, – думает Ники вслух.

– О чём вы, месье Каро?

– О том, что, когда мы все будем помирать от голода или эпидемии, надписи со стен будут смотреть, как корчатся венцы эволюции.

Охранник хмыкает, будто Доминик сказал что-то смешное. «Услышал забавные незнакомые слова», – с раздражением понимает Ники и спрашивает у верзилы:

– Ты читать-писать умеешь?

За него отвечает его до сих пор молчавший напарник:

– А оно нам зачем? Кому нужна грамотность в Третьем круге? Мы тут с малолетства работаем по шестнадцать часов. Мозгами тяжести на фабрике не потаскаешь.

– Что-то ты для фабрики слишком откормленный, – язвит Ники. – Или Сириль собственное производство открыл втайне от властей?

– Две работы – две пайки, – ровным голосом отвечает охранник и поудобнее перехватывает руку Доминика на своём плече.

Оставшийся путь они проделывают молча. Доминик больше смотрит под ноги или на покрытые надписями стены. Коридоры, лестничные пролёты, проходные брошенные квартиры… Хорошо прячется Сириль. Мало того что в здание просто так не войти – попробуй ещё найди здесь нужное помещение. Сомнительно, что это возможно даже при свете дня.

Ещё один поворот, шаткий мостик над обрушившейся бетонной плитой. За ним – неприметная обшарпанная дверь. Площадку перед входом освещает на редкость яркий фонарь. Глухо лязгает металлический засов, дверь открывается. Охранники оставляют Доминика и возвращаются к патрулированию здания. Ники напускает на себя бодрый вид и переступает порог.

– Доброй ночи, месье Каро, – приветствует его невзрачный мальчишка лет двенадцати.

– Как служба, Дидье? – подмигивает ему Ники, снимая куртку и пристраивая её на рогатую бронзовую вешалку в углу.

– Хозяин доволен, – сдержанно улыбается тот. И приподнимает перед визитёром край тяжёлой бархатной шторы, отделяющей прихожую от основных апартаментов.

Если бы Доминик не видел своими глазами, как виртуозно мальчишка управляется с ножами и с какой быстротой и точностью они поражают движущиеся цели, он посмеялся бы, что один из теневых правителей Азиля держит в телохранителях ребёнка. Но он видел, и увиденное заставляет его относиться к Дидье с уважением.

По ту сторону шторы полумрак. В воздухе – лёгкий запах дыма с уже знакомой Доминику Каро ноткой пряности. Зал кажется огромным, и не напрасно: он составлен из четырёх комнат, между которыми снесены перегородки. Обстановка сошла бы за бедную, если бы не стеллаж с книгами у одной из стен. Хозяин апартаментов – сухощавый седой мужчина лет пятидесяти – сидит в углу за письменным столом и курит старинную изогнутую трубку. И трубка, и стол, и книги, и серая рубашка на пуговицах, и аккуратная стрижка – великолепие, доступное лишь обитателям Ядра. Но это Сириль – один из миродержцев Третьего круга, и он может позволить себе любую роскошь.

Кроме легального пребывания в Ядре, мысленно поправляет себя Ники.

Увидев визитёра, Сириль откладывает трубку, поднимается с места.

– Дорогой гость! – восклицает он. – Странно видеть тебя здесь, а не в клубе. А где твоя девица?

Ники пересекает комнату, протягивает руку в знак приветствия. Рукопожатие Сириля крепкое, деловое. Тонкие губы трогает тень улыбки, но глаза остаются холодными. Формальная радость, привычная настороженность.

– Девицу отправил домой, у неё ранний подъём. Я по делу.

Ноги перестают держать Доминика, и он тяжело оседает на стул. Сириль хмурится, высокий лоб прорезают морщины.

– Плохо выглядишь. Что-то принял, нужен антидот?

– Ходил посмотреть на звёзды, – признаётся Ники. – Не думал, что это так скажется. Сириль, вот эта коробка – аванс за одну услугу. Там виноград.

– Куда ж вас понесло без фильтра, пылкий юноша?

Доминик каменеет лицом, распрямляет спину.

– Читайте нотации своим подчинённым, Сириль. Перед вами как минимум равный.

Хозяин усмехается – едва заметно. Кладёт трубку в тяжёлую стеклянную пепельницу на краю стола, проходит в глубь комнаты, где ведёт на второй ярус винтовая лестница, и зовёт:

– Элоди!

Наверху скрипит кровать, слышатся шаги, и сонный женский голос откликается:

– Что случилось?

– Оденься и принеси мне инъектор и коробку с третьей полки стеллажа. Небольшой пластиковый контейнер с синей крышкой. У нас гость, и требуется помощь.

Сириль возвращается к Доминику, усаживается, внимательно смотрит на тяжело дышащего молодого человека и спрашивает вполголоса:

– Так что у тебя за дело?

– Сперва скажите, что вы собираетесь мне вколоть, – недоверчиво бурчит Доминик.

– Эритропоэтин и оксигематин. Один нейтрализует действие диоксида азота на гем, второй усиливает выработку красных кровяных телец, – скучным тоном отвечает Сириль. – Давай уже к делу.

Ники медлит, подбирая слова, потом выдаёт:

– Мне нужно, чтобы ваш человек перебил моей девушке Код до уровня свободного доступа в Ядро. Или хотя бы до рабочего доступа.

Теперь уже Сириль медлит, не сводя с лица Доминика цепкого внимательного взгляда. Он молчит, и затянувшаяся пауза заставляет молодого человека продолжить:

– Я точно знаю, что у вас есть такие умельцы. Даже знаю, что это женщина. Потому и пришёл. За ценой не постою.

По лестнице спускается сутулая коротко стриженная женщина лет сорока. В левой руке она несёт пластиковый контейнер, правой придерживает на груди запахнутый халат. Сириль бросает на неё быстрый взгляд, склоняется к уху Доминика и шепчет:

– Тебе не жалко девчонку, Каро? За что ты с ней так?

– Она будет под моей опекой. Я так хочу. Остальное никого не касается, – тоном, не допускающим возражений, чеканит Ники.

Сириль сокрушённо качает головой.

– Ты платишь, Доминик. Я исполняю. Но расплачиваться придётся твоей косоглазой. Ты об этом подумал?

– Ты исполняешь? – с нажимом переспрашивает молодой человек.

– Да. Исполняю. И давай уже закатывай рукав. Мои люди доведут тебя до машины. А мы с женой наконец-то пойдём спать.

II

Страницы: 1234567 » »»