Хранитель Реки Гольман Иосиф

Глава 13

Случай в Лионе

Место: Лион, Франция.

Время: три года после точки отсчета.

Серж остановил свой новенький синий «Форд Мондео» на крошечной парковке, у каменного парапета набережной. Не то чтобы он сильно проголодался, просто захотелось посидеть на деревянной, увитой плющом, веранде кафешки, нависающей прямо над спешащей к теплому морю рекой.

Он-то сам едет в обратную сторону. Отдохнул классно, накупался вволю. Теперь – в обычную жизнь, с бухгалтерскими проводками, компьютером да калькулятором.

Так что особо торопиться не стоит, лишняя чашечка кофе в приятном месте будет очень кстати.

Нет, не зря говорят: Лион – это город-праздник.

Трижды проезжал его Серж за свою жизнь. Дважды – в детстве и один раз – неделю назад, когда ехал в Марсель. И трижды здесь ярко светило солнце, голубело небо, зеленела листва. Солнечные блики искрились на стеклах окон и металлических крышах, даже на брусчатке аккуратно замощенных мостовых. А по зелено-синей воде широкой в этих местах Роны, как нарисованные, скользили белокрылые яхты, мелкие суденышки и даже длинные, похожие на хищных морских рыб, спортивные многовесельные лодки – видно, тренировалась одна из бесчисленных местных команд гребцов.

Подошел официант. Принял заказ, молча кивнул. Кофе здесь готовить умеют, запах аж от кухни тревожит ноздри.

Серж подставил лицо теплому ветерку и блаженно прикрыл глаза.

Да, разительное отличие от его родного Олерона! А еще говорят, что во Франции нет севера. Очень даже есть!

Олерон – пусть и цивильный – но остров. С хмурым небом и сырым промозглым ветром. С холодным морем летом и ледяным – зимой. С дурацким отливом, который привлекает – как и расположенный здесь же, неподалеку, форт Баярд – толпы туристов: еще бы, даже пристань устроена не по-людски, как поплавок, скользящий по толстенным вертикальным стальным стержням-направляющим. В противном случае пристань то возвышалась бы над катером, то попросту оказывалась бы под водой.

А зыбучие отливные пески? Это уже из детства, которое он провел в городке Монт-Сен-Мишель, тоже на севере Франции, у деда по отцовской линии. Уж сколько про них восторгов высказано! Но Серж однажды попал в такой, еще мальчишкой. Ничего страшного: рядом были опытные взрослые. Однако ужас сохранился навсегда, перейдя вместе с мужающим Сержем в его взрослую жизнь.

Нет, будь такая возможность, удрал бы он со своего родного французского Севера в одно мгновенье. Но такой возможности у него не было.

Серж застал живыми обоих своих дедов. И в старости статные, они по-прежнему любили выпить, особенно подняв тост за неутраченную офицерскую честь. Но эта самая их неутраченная честь – практически единственное, что у них осталось после трех лет гражданской войны и последующего бегства: у одного – через Севастополь и Константинополь, у другого – через Польшу и Германию.

Штабс-капитан и полковник сначала находились на иждивении собственных жен (вот кто не имел возможности долго сетовать на загубленную жизнь: и стирали бывшие барыни до кровавых мозолей на породистых ручках, и шили, и уборщицами трудились, чтоб детей с мужьями прокормить), потом притерпелись, прижились: один стал таксистом, другой пошел по бухгалтерской части. Но своими во Франции так и не стали: не любит этот народ пришлых, даже если изо всех сил старается того не показать.

На этом месте своих невеселых размышлений Серж вдруг улыбнулся. Настолько стараются, что позволили современным пришлым сесть себе даже не на шею, а прямо на голову. Так им и надо.

Официант тем временем принес кофе, и посетитель с удовольствием вдохнул привычный аромат.

Да, как это ни прискорбно, Серж, француз во втором поколении, так и не смог полюбить страну, в которой появился на свет и вырос. Кофе вот любит, а Францию – нет.

Она не очень принимала новоприбывших, а новоприбывшие в ответ не очень любили ее, образовав этакое эмигрантское гетто, пусть даже без четких географических очертаний. Дети белоэмигрантов слишком часто женились на таких же, как они сами. Ассимилироваться пришельцы начали лишь в третьем поколении, и то не все и не полностью. По крайней мере, в семье Сержа родители говорили по-русски, да и Сержем он был только для чужих, для своих – Сережей.

Нет, не за что ему было благодарить ни Францию, ни судьбу. Вторую – особенно. Родись Серж на двадцать лет позже, то есть будь ему сейчас не сорок пять, а двадцать пять, он, со своим знанием русского языка и западной бухгалтерии, вполне мог бы и преуспеть. Он с завистью смотрит на часто теперь мелькающих даже на его французском Севере русских: все с деньгами, на редких во Франции «Мерседесах», с молодыми блондинками-женами и разодетыми, разукрашенными отпрысками.

Получается, что эти дети рабочих и крестьян надули его дважды. В первый раз внедрив в России коммунизм и выкинув из страны его дедов, во второй – выкинув из страны коммунизм и начав распродавать несметные природные богатства Родины – без него, Сержа. Ну разве это не обидно? Конечно, он мог бы попытать счастья в девяностые, даже предложения какие-то были. Но тогда было еще страшно: в Москве убивали бизнесменов чуть не каждый день, а здесь какая-никакая, а стабильность. Теперь же, когда авто на московских улицах стали красивее и дороже, чем на парижских, наверное, было уже поздно: все теплые местечки забиты более наглыми и удачливыми.

Серж вздохнул, допивая крепчайший кофе. Счастливчиком его точно не назовешь.

Хотя, с другой стороны, в последнее время наметились благоприятные перемены – он с удовольствием глянул на свой новенький автомобиль.

А это еще что такое? Около водительской двери его «Форда» нагнулся, словно что-то разглядывая, какой-то здоровый парень. К счастью, не черный – иначе бы Серж сразу заподозрил криминал. Но на всякий случай окликнул:

– Молодой человек, что вы ищете?

Тот мгновенно разогнулся, что-то в его руке блеснуло. Но ничего нехорошего не произошло: парень улыбнулся и прошел дальше вдоль набережной.

Серж вздохнул и попросил счет: надо было ехать. Через километр он по широкой дуге заберется на новый мост через Рону и окажется на трассе, ведущей сначала на Париж, а потом домой, к Атлантическому побережью, на столь опостылевший Север.

Серж расплатился, оставив официанту небольшие – на нижней границе приличий – чаевые, и направился к своей машине. «Какая же она симпатичная!» – в очередной раз порадовался бухгалтер мелкого рыболовецкого предприятия своей неожиданной покупке. Серж сел в удобное водительское кресло, включил зажигание. Заурчал небольшой, но мощный мотор – очень экономичное изобретение сделал в свое время доктор Дизель, – и, включив левый поворотник, вырулил на проезжую часть.

Через десять минут большой город был уже позади.

«Мондео» резво делал свои сто километров в час. Можно и чуть больше, но бухгалтеры, как правило, не любят рисковать без особой нужды. И Серж – не исключение.

Подумал про риск, и мысли вернулись к истории с картинами. Есть там риск или нет?

И русский уговаривал, да и сам, по здравому размышлению, посчитал, что нет. Но разве запросто так, безо всякого риска, получают такие подарки? Под двадцать тысяч тянет его новая машинка.

Хорошо, прокрутим еще раз. Не надо бы, конечно, заморачиваться, коли дело уже сделано, но раз мысли пришли, их надо додумать.

Кто может опровергнуть уверения Сержа, что картины эти провисели на стене в их гостиной многие годы? Кто? Его отец давно похоронен на кладбище в Монт-Сен-Мишель, рядом с дедом. Мама пока жива, но Альцгеймер сделал ее такой, что никаких показаний от нее не добьешься. Родных сестер и братьев у Сержа нет. С единственным двоюродным братом он не виделся лет тридцать, если не больше. Точно больше, они последний раз приезжали в гости к родителям Сержа на его конфирмацию – родители, чтобы поменьше выделяться, давно стали католиками.

Нет, ровным счетом ничего не грозит Сержу. И та случайная встреча с русским – хоть и неприятный он человек, – все же скорее счастливый случай, чем несчастный. Иначе с этими чертовыми закладными на квартиру и счетами за содержание матери в лечебнице долго бы ему не видеть ни новой машины, ни отпуска на Средиземном море.

Ничем ему не грозит эта история.

Аукцион прошел. Картины проданы. Полученные деньги он тут же вернул русскому, за вычетом заработанных двадцати тысяч. Никто к нему с тех пор ни с какими вопросами не обращался. Ну и все, надо забыть.

Тревога отошла на задний план, и Серж снова посмотрел по сторонам – благо дорожная ситуация позволяла. На автостраде, конечно, многого не увидишь, но и то, что видел, было приятным: зелень травы, голубизна неба, а главное – южное солнце. Очень скоро оно станет дефицитным товаром…

Серж взглянул на часы: через час-полтора надо будет поесть на одной из стоянок. Они тут разбросаны равномерно по всей трассе. Как минимум – с туалетом и столами под открытым небом для приема нехитрой дорожной снеди. Как максимум – с заправками, ресторанами, супермаркетами и отелем.

Про отель, кстати, тоже пора подумать, но где-нибудь поближе к Парижу.

В мозгу, по ассоциации с площадками для отдыха, всплыл рассказ сослуживца о грабителях, с недавних пор объявившихся на французских и испанских автострадах. Они прокалывали колесо, пока человек шел в туалет или перекусить, а потом, отследив его со спущенной покрышкой на трассе, тупо грабили, предварительно отняв телефон. В Испании злодеями чаще всего были латиносы, приезжие из стран Латинской Америки. Во Франции – свои, родные сограждане. Их папы и мамы, прибывшие из Алжира или других бывших французских колоний, были счастливы возможности получать за свой честный труд немыслимые по меркам прошлой родины деньги. А вот их деткам размер зарплат за малоквалифицированный труд в мастерских, в кафе или на заводах уже казался оскорбительным. Высокая же квалификация – это, простите, сколько ж лет надо над учебниками потерять! Не зря же юные хулиганы во время «бунтов предместий» прежде всего – и, наверное, с глубоким удовлетворением! – поджигают собственные школы и библиотеки.

Подумал с тревогой, но тут же вспомнил, что сослуживец приводил еще одну важную деталь: налету подвергаются чаще всего машины с нездешними номерами. Это и понятно: ограбленный, испуганный, без телефона да еще и без языка турист вряд ли сможет оказать полиции оперативную помощь в поимке злодеев.

А у него машинка со своими, самыми что ни на есть французскими номерами. Так что и эта напасть, по всей видимости, Сержу не грозит.

И все же мысль засела в мозгу. Тем более что вспомнился парень, склонившийся над колесом его «Форда». Чтобы успокоиться, решил проверить: на секунду выпустил из рук руль. Машину ощутимо повело влево. Серж выправил траекторию движения и повторил нехитрый эксперимент. С тем же результатом!

Вот черт! Может, и совпадение, но неприятное.

Он посмотрел в зеркальце заднего обзора. Шоссе – по крайней мере, сторона, ведущая на север, – было совсем пустынным. Народ в это время только начинал ехать к теплым морям. А обратного потока еще совсем не образовалось. Прямо за ним, довольно близко, ехал мини-вэн с двумя взрослыми на переднем сиденье и с кучей ребятишек – на задних. Следом, на некотором удалении, шел серебристый автомобиль, рабочего типа, грузо-пассажирский, марку Серж не разглядел. Зато разглядел на обоих пассажирах желто-оранжевые пятна дорожных жилетов. Тоже не бандитский вариант.

Да и колесо явно не проколото, а просто подспущено – иначе бы в сторону тянуло гораздо сильней.

Серж глубоко вздохнул. Он-то понимал: это не рассказ сослуживца его напугал, это история с картинами крепко засела в его голове, непривычной для таких комбинаций. И хоть высоким получился приз, но еще долго Серж будет бояться собственной тени.

Доехав до очередного «кармана» в дорожном ограждении, специально сделанном для подобных случаев, он аккуратно остановил машину, включил «аварийку» и вышел на улицу.

Так и есть – переднее левое колесо прилично подсело. Но если бы было прорезано – давно бы спустило в ноль, а так сейчас герметик запустит и насосом подкачает. А может, просто соринка в ниппель попала, такое тоже бывает.

Мимо пронесся семейный мини-вэн. Трое детишек на втором сиденье с интересом посмотрели на Сержа. А вот следующий автомобиль, «Ситроен Берлинго», вроде проехал мимо, но потом замигал правым поворотником и, пристроившись к ограждению, сдал назад.

Серж насторожился. И снова, как выяснилось, напрасно.

Из правой двери вышел парень в светоотражающем жилете. Он улыбнулся Сержу и открыл заднюю дверь фургончика. Там валялись лопаты, какой-то ремонтный хлам и такой же светоотражающий жилет. Его-то парень и вытащил из-под лопат. Тут только Серж вспомнил, что он вышел из машины без дорожного жилета. На трассе такой проступок карался серьезным штрафом.

А парень уже подходил к «Форду».

– Возьмите, – протянул он Сержу жилет.

Это и в самом деле было актуально: мимо них только что пронеслась огромная фура. Такая сшибет – не заметит.

– Спасибо, – поблагодарил Серж. – У меня есть. В багажнике. Я сейчас надену.

– Прокол? – поинтересовался парень.

– Похоже.

– Герметик есть?

– Да, сейчас все сделаю, спасибо.

– Ну, тогда я поеду.

– Да, да, конечно, – еще раз поблагодарил Серж и повернулся к машине, достать жилет и ремонтные причиндалы.

Он даже не успел сделать шаг, как уже получил страшный удар по затылку. Металлический стержень был обернут тряпкой и поверх нее – полиэтиленом. Впрочем, удар это никак не ослабило.

Парень вместе с подоспевшим напарником быстро затолкал бесчувственное тело в металлический кузов их «Ситроена», а сам сел за руль «Форда». Через пять минут «каблук» уже съезжал с трассы. За ним, на некотором отдалении, следовал «Форд Мондео».

Парой они шли недолго. Очень скоро «Форд» был оставлен на краю огромной парковочной площадки перед гипермаркетом «Ашан». «Ситроен» же, не останавливаясь, проехал мимо. Парень, нанесший удар, сел в него уже с другой стороны гипермаркета.

Водитель газанул, серебристый металл сверкнул на солнце.

Больше ни их, ни Сержа никто не видел.

Глава 14

Если в Европу – то на «танке»

Место: Москва.

Время: три года после точки отсчета.

Дальнейшее происходило стремительно и само собой.

Надо было ехать в Европу.

Береславский нюхом чуял, что исследуемые им «шишкины» нечисты, но доказать это можно было, только хорошо разведав тонкости аукциона, на котором их приобрели, а главное – тряхнув чувака, у которого они сто лет провисели на стенах. Якобы.

Чувак же вышеупомянутый тоже обитал в Европе.

И, поскольку поездить там придется достаточно, то лучше всего это было сделать на своей тачке – брать еще кучу баблосов на «рент э кар» с Агуреева, только что отвалившего миллион, было как-то неловко, а с Орлова – глупо.

Нет, все складывается просто отлично! Ефим Аркадьевич аж пухлые ручки потер от удовольствия. Во-первых, он едет не развлекаться, а на работу. А значит, его отпуск сохранится, либо, в крайнем случае, он сможет печально смотреть в глаза Орлову, мысленно намекая, как тяжело он, Береславский, впахивает на благо фирмы. Во-вторых, ему за эту работу заплатят. Уже заплатили. В-третьих, вести джип по дорогам Европы несравнимо веселее, чем придумывать слоганы про червяков – недаром в последнее время в большую голову Ефима Аркадьевича влезла и никак оттуда не вылезала одна забавная мысль. А именно: купить микроавтобус какой-нибудь достойный – типа «Мультивэна» фольксвагеновского или «Виано» мерседесьего – и организовать самое дорогое в истории страны маршрутное такси Москва – Владивосток. С водителем-профессором-искусствоведом во главе. А что? Опыт у него есть. Одну пробежку по данному маршруту уже совершил. И не на чуде заморском, а на родной «Ниве», которая в некотором смысле тоже чудо. Чудаков же, готовых заплатить за подобную поездку, в нашей стране всегда найдется достаточно. Заодно можно почту возить. Тоже самую дорогую в мире.

Ефим озвучил эту идею Орлову, так тот даже анализировать не стал. Чего анализировать маркетинговый бред? Зато дочка, Лариска, будущий копирайтер, отнеслась к небезопасному папиному проекту серьезно и все пыталась взять с него слово, что он этого не сделает никогда. Потому что уж она-то легко себе представляла, с какой скоростью порой сбываются самые странные идеи ее маловменяемого папаши. Тем более что именно Лариска обозвала в свое время свежеприобретенный «Патрол» Ефима Аркадьевича «маршруткой». Знала бы, язык бы себе прикусила.

Ефим позвонил Орлову и объяснил, что едет во Францию. Компаньон даже не стал возражать. А что возразишь, когда под эту дурацкую затею ему только что вывалили на стол миллион рублей в новеньких дензнаках и еще полтора пообещали? Это сколько же надо бумаги на их станках переработать, чтобы такую прорву денег получить? И не в качестве дохода, а в качестве прибыли, поскольку расходная часть в проекте особо не предусматривалась. Не считать же расходной частью повернутые в космос мозги компаньона? Так у него этих идей столько, что десяти умным не израсходовать!

Недаром любимый анекдот Ефима Аркадьевича – про гениального раввина, к которому пришли за советом, как вылечить заболевших кур. Тот помозговал немного и выдал идею – сыпать зерно в начерченный на земле круг. Но куры все равно дохли. Тогда он велел сыпать зерно в квадрат. Но куры дохли. Потом зерно сыпали в ромб… Короче, все куры сдохли окончательно. А раввин ужасно расстроился – ведь у него еще было столько идей!

Так, ладно, с Орловым решили.

Теперь надо сообщить Наташке. А может, ее тоже взять с собой? По Ефимовой, безразмерной и управляемой, совести все же царапнула вчерашняя история с Верой. И потом, он же действительно Наташку любит. А она давно мечтает прокатиться по Европе.

С другой стороны, не выйдет ли история про поездку в Тулу со своим самоваром? Это было бы обидно для любвеобильного Ефима Аркадьевича. Но что же теперь, опасаясь помехи во внезапном флирте, от совместного отпуска с единственной женой отказываться?

Ефим набрал номер телефона благоверной.

– Наташка, ты в Париж хочешь?

– Очень, – ответила тронутая вниманием супруга.

– А в Берлин?

– Тоже! Да ты не спрашивай, с тобой я везде хочу.

– Прекрасно сказано! – оценил Береславский.

– Да ну тебя! – смутилась жена. Игра слов, которой столь профессионально владел супруг, ее всегда напрягала – как ни ответь, он победитель.

– Ну, тогда собирайся.

– Как собирайся? – не поняла Наташка. – Ты что, путевки купил? На когда? И с Орловым договорился?

– Со всеми договорился и все купил. – Береславский начинал терять терпение: вот она, обратная сторона делания дел с женщинами! – Мы выезжаем через час. Если ты, конечно, хочешь ехать со мной. На «патруле».

– Это шутка? – еще на что-то надеясь, спросила жена.

Да, она мечтала о совместном отпуске с любимым. Но собраться за час? И жить в джипе? И ведь наверняка не шутит!

Ефим даже не удостоил Наталью ответом. Он уже завелся, маховик раскручен, и больше часа он ждать точно не будет.

А из трубки уже лился девичий голосок:

– Пап, а я уже не любимая дочка?

– А в чем сомнения?

– Я тоже хочу в Европу!

«Почему бы и нет?» – подумал Ефим Аркадьевич. Визы у всех есть, шенгенские, годовые, по бизнесу, на всякий случай, полученные, сам прокручивал, кстати, через контору все того же хитрого рязанца. Получилось, что Агуреев даже это предусмотрел. А вслух ответил:

– Собирайся. Осталось пятьдесят восемь минут.

– Не проблема, папочка. А все, что я не успею взять с собой, ты мне купишь в Европах. Там сейчас распродажи начинаются.

Да. Это не Наташка. Молодая поросль, при общем замечательном нраве и трудолюбии, кое в чем может уесть и рекламного ветерана Береславского. Ну так ведь сам же и выращивал!

– Ладно, договорились, – закончил Ефим Аркадьевич беседу.

Судя по радостному визгу, Лариска (впрочем, как и ее мама, знавшая Береславского гораздо дольше и глубже) нисколько не усомнилась в том, что еще через пятьдесят восемь, а точнее, уже пятьдесят семь, минут их славная семья бодро выдвинется в западном направлении.

По дороге Ефим заскочил в обменник, поменял часть агуреевских денег на евро, еще часть в сбербанке положил на свою «визу». Ну, вроде готов.

И это не было преувеличением. Осталось забрать из дома знаменитый вечный портфель с маленьким ноутбуком и кофр с зеркальным «Кэноном». Остальное можно купить где угодно, если понадобится. Хотя хорошо знавшие профессора люди знали и то, что, скорее всего, больше ему ничего и не понадобится. Туалетные принадлежности, включая зубную пасту и щетку, теперь выдают даже в трехзвездочных отелях, носки и трусы продаются во всех супермаркетах, а что касается прочей одежды, то она этого путешественника никогда не интересовала.

Конечно, через пятьдесят семь минут после завершения телефонного разговора никуда не выехали. Наташка распсиховалась, что-то ей там такое обязательно надо было найти и взять с собой.

Еще пять минут потеряли на обсуждение средства передвижения. Жена считала странным ехать в Европу на таком «танке» и предлагала свою «Октавию». Ефим же считал, что дизельный «Патрол» – именно то, что надо в длительном путешествии: надежен, экономичен, вместителен. А потом, его дед, в полном соответствии со старым анекдотом, именно так и ездил по Европе, на танке, так чем внук хуже?

В итоге выехали через один час двадцать шесть минут. Но Береславский не злился, разумно посчитав и этот результат неплохим для двух теток.

Охранник у ворот поинтересовался:

– Далеко собрались, Ефим Аркадьевич? – От его зоркого глаза не укрылась вторая запаска, благоразумно закинутая Ефимом на верхний багажник в дополнение к штатной, привинченной к задней двери.

– Белоруссия, Польша, Германия, Франция, – добросовестно перечислил водитель. – Возможно, Испания (уж если придется доехать до юга Франции, то грех не заглянуть в Фигейрос, в музей Дали). А дальше – как получится.

– Неплохо, – с легкой завистью оценил охранник, нисколько не усомнившись в сказанном: известность Ефима Аркадьевича в узких кругах становилась, если так можно выразиться, широкой.

«Патрол», фыркнув дизелем, повернул нос к Кольцевой дороге: через город в этот час Береславский ехать не рискнул.

До Минского шоссе продирались в очень плотном потоке и молча. Ефим – потому что не любил пробок, жена – потому что мучительно вспоминала, что же необходимое она все-таки не взяла с собой, а Лариска – потому что все еще не могла поверить своему счастью, случившемуся столь стремительно.

«Минка» же оказалась на удивление свободной, и джип легко выдал сто двадцать (а вообще он и сто семьдесят может). И даже, несмотря на зависимую подвеску и неразрезные мосты, не особо-то и трясло, чего Ефим все-таки, помня про своих теток, побаивался. Зато можно было не притормаживать перед ямками и неровностями – могучая подвеска хавала их без малейшего вреда для конструкции.

И вдруг все трое одновременно осознали, что они – едут! Лариска заорала «Ура-а-а!», Наташка начала что-то напевать, чего за ней обычно не замечалось, а Ефим Аркадьевич просто тихо, то есть молча, блаженствовал.

Как замечательно сказал – в нужный момент и в нужном месте – молодой и веселый старлей по имени Юра: «Поехали!»

Глава 15

Вадик делает ноги

Место: Москва.

Время: почти три года после точки отсчета.

Итак, в рабстве я нахожусь уже больше года. Справедливости ради надо сказать, что рабство это довольно комфортабельное – и во Франции побывал, чего без «неволи» наверняка бы не случилось, и в таких условиях творю, о коих раньше только мечтал. Не говоря уже о деньгах, которых сегодня хватает на все – я даже запретил Ленке тратить ночи на курсовые и дипломы богатых бездельников. Пусть занимается своим делом: моя любовь становится все более симпатичным архитектором, и свободное время для работы ей просто необходимо.

Короче, рабство мое таково, что многие мои знакомые художники не прочь были бы со мной поменяться.

А я, в свою очередь, хотел бы поменяться с ними. Потому что рабство – оно и есть рабство, и занимаюсь я в этом состоянии тем, чем никогда бы не занялся на свободе. А именно: я активно подделываю картины. Таких дорогих, как подписанные мною во Франции «шишкины», пока, к счастью, больше не попадалось. К счастью – потому что за крупное мошенничество можно по-крупному и пострадать. Однако безвестные западноевропейцы идут нескончаемым ручейком, становясь либо не первой величины русскими живописцами, либо, в худшем случае (если художественный материал совсем не ахти), – «неизвестными русскими мастерами девятнадцатого столетия». Этот криминальный процесс, основанный на патриотизме малограмотных новорусских коллекционеров, на нашем сленге называется «перелицовка».

Впрочем, я занимаюсь не только перелицовкой. За последние полгода через мои руки проходили и иконы, и нонконформисты-«шестидесятники», и даже «соцреалисты», на которые тоже начался настоящий «жор».

«Фирма» моего работодателя быстро реагирует на художественные запросы «денежных мешков», а единственным исполнителем – причем мастером на все руки (эпохи, стили, техники) – являюсь я, Вадик Оглоблин.

Суть процесса такова: мне приносят подборку фотографий «нужного» художника, еще что-то я нахожу в Интернете, после чего создаю пару-тройку, обычно не более, шедевров. Если широко известны какие-то работы, то делаю с них этюды, ставя предшествующие даты. Если, наоборот, есть этюды, то пишу последующую по дате «работу», либо варианты работ. Сбытом занимаются мой работодатель и его босс, которого я никогда в глаза не видел. Вот такой у меня получается расклад.

И я бы, как слабый человек, возможно, с ним смирился – по крайней мере, пока моя Ленка ни о чем не догадывается, – если бы не одно «но». Я нечаянно подслушал разговор моего непосредственного начальника с его боссом. Звонок был во Франции, может, поэтому говорили открыто.

Жорж убеждал криминального генерала, что глупо «отказываться от таких рук». Что «он, мол, все равно ничего не знает и не сможет доказать». И наконец последним аргументом было «все равно через год эту ветку проекта закроем, а пока пусть бабло приносит». Поскольку Жорж и его босс никогда не закроют то, что приносит деньги, то есть проект в целом, то закрываемой «веткой», скорее всего, назначили лично меня. А учитывая суммарную стоимость фуфла, прошедшего через мои умелые руки, я могу предположить, что именно произойдет с отсекаемой «веткой».

Год, упомянутый в их беседе, уже вообще-то прошел. И дальнейшее мое существование зависит только от их жадности и возможности найти такого же рукастого хлопца.

К тому же еще одно обстоятельство наводит на меня тоску. Оно, как и вышеупомянутое, может выстрелить в любой момент и связано все с тем же треклятым «шишкиным».

Вернувшись из Перпиньяна, я, отчасти по глупости, отчасти из удали профессиональной, подделал не только подпись несчастного Ивана Ивановича, но написал с нуля и саму «перелицованную» работу.

Не знаю зачем. Руки, что ли, хотел занять. Или самоутверждался, чтобы доказать самому себе (труд этот точно не был предназначен для показа), что могу в своем ремесле все. Ну, и подействовало на психику наличие старых холстов, красок, реек и т. д. Даже кованые (!) гвоздики для натяжки холстов, с седых времен сохранившиеся, и те были у запасливых работодателей.

Вот я и расстарался, благо еще во Франции нарушил строжайшее указание Жоржа и снял копируемую картину на «цифру». Хотя если уж серьезно, я смог бы восстановить пейзаж по памяти.

Короче, получилось загляденье. Я просто испереживался, что некому похвастаться таким успехом. Не Ленку же вести в «конспиративную» мастерскую, демонстрировать ей глубину моего криминального таланта?

И все же один зритель нашелся – а ведь приводить гостей на подпольное производство было запрещено категорически! Впрочем, это был особый гость. Роджер, а если по-русски – Родион. Мой старший товарищ, благодаря которому я и попал в художественное училище, а потом – в вуз.

Роджер всегда был талантом. Пожалуй, из относительно молодых – Родион все же постарше меня лет на пять-семь – он самый крутой. Причем во всем сразу: и в рисунке, и в композиции, и в колористике. И если мне мои умения дались серьезнейшим трудом (очень не скоро техника стала автоматическим придатком идеи), то у Роджера все получалось просто так, как само собой разумеющееся.

Он же, первым из виденных мною лично, полностью съехал с горы. Так же быстро и круто, как на нее взбирался. Причем без новомодных наркотиков, на обычной русской забаве, водке.

Я встретил Роджера в январе, замерзшего, ободранного какого-то. Можно было просто дать ему денег на водку, но не хотелось. Захотелось вдруг похвастаться достижениями на профессиональном поприще. Тем более он к этому в свое время руку приложил.

И еще захотелось дать ему согреться в тепле.

Так мы оказались в моей секретной мастерской.

Там Роджер с большим интересом посмотрел мои очередные экспрессии – особенно ему понравился портрет Ленки с двумя рюмками. Я вложил в него всё: искажение геометрии – а как еще покажешь «лебединость» Ленкиной шеи? – от Модильяни. Мозаичную структуру – диффузный мазок – от Сёра и Синьяка: мне нужна была «дрожащая» статика изображения, которую дает эта техника. Двуликость – не путать с двуличностью! – моей любимой – от древнерусской школы, когда одно и то же лицо писали одновременно анфас и в профиль, создавая тайну и глубину лика.

Но, конечно, я не просто использовал чужие приемы. Я долго и упорно модернизировал их так, чтоб корни были видны, а верхушки уже росли оригинальные, то есть мои.

В общем, зацепило Роджера. Он ничего особого не сказал, но я-то видел – его зацепило.

Я, довольный, вышел в подсобку, поставить чайник. Потом пошел на улицу – забыл в машине хлеб и сыр.

Да, у меня теперь и машина есть. «Жигули-2104», полностью устраивающая меня своим объемистым кузовом. А Ленке скоро смогу купить «Матиз», она в курсе, что я отреставрировал иконы крупному коллекционеру. Если бы сказал, что так здорово начали продаваться мои собственные работы, могла бы и не поверить, поэтому пришлось врать про реставрацию.

Но вернемся к печальной истории с Роджером.

Печальной – потому что, когда я вернулся в мастерскую, моего старого друга и отчасти учителя в ней уже не было. Чайник в подсобке пыхтел. Портрет Ленки с двумя ликами и двумя рюмками стоял на мольберте нетронутым. А вот копия треклятого «шишкина», прикрытая полупрозрачной «пузырчаткой», да еще и повернутая лицом к стене, пропала!

И это было печально. Очень печально.

Афера с теми «перелицовками» была дорогой, самой дорогой, я думаю, из того, что видел на службе у Жоржа. И если наряду с ними вдруг выплывет еще и подделка – будет тот еще шухер! Подписи-то у них окажутся идентичными!

Мальчик я не маленький и отдавал себе полный отчет в том, что произойдет со мной лично, случись такая накладка в деле их «художественного» синдиката. Так что последние полгода сплю я нервно.

Хотя – с помощью ли Роджера, без помощи – но как только эти свиньи найдут следующую жертву с профессиональными навыками, на мое будущее не поставит даже самый азартный игроман.

И ладно бы только мое будущее. Они ж никогда не поверят мне, что Ленка не в курсе. А значит, опасность будет грозить и ей.

Нет, я принял твердое решение смываться при первой возможности. Денег прикопил, которые мне Жорж выдает довольно щедро. Карты поизучал – я намерен был ехать с моей женщиной в сторону юга. Так легче найти работу и прокормиться и мне, и Ленке. Затаиться года на два, на три. А там, глядишь, ситуация рассосется сама собой. За давностью времени.

Вот таков мой план.

В этот момент зазвонил мобильный.

– Привет, – Ленкин тон не предвещал ничего хорошего.

– Что случилось? – пугнулся я.

– Пока ничего, – обнадежила меня подруга. – Но скоро случится. Ты где сейчас?

– В мастерской.

– В чьей? – зачем-то уточнила она.

– В своей, – не понял ее интереса я.

– И я в ней же, – обыденно сказала Ленка. – Правда, тебя не вижу.

Ну что ж, понятно. Ленка меня в последнее время подозревает. Раньше никогда за ней этого не замечал. А тут – работы давно не показываю. Пишу-то здесь, где все материалы, а перевозить потом в свою комнатенку лень и не с руки. Значит, с тетками валандаюсь. Так, наверное, она думает.

Ладно, раз пошла такая пьянка – будет сегодня день истины.

– Лен, я в мастерской. Приезжай ко мне.

Диктую адрес. Ехать ей две остановки на метро. И еще пешком семь минут. Очень надеюсь, что за такой малый промежуток времени моя работа в синдикате не завершится. А если все пойдет удачно, то еще через час я завершу ее самостоятельно.

Неожиданно принятое решение меня успокоило: я очень устал в бесплодных размышлениях об опасности своего нынешнего ремесла. А тут, может, все разом и решится.

Ленка прибывает стремительно, злая, как фурия. Я такой ее ни разу не видел. Заходит, быстро оглядывается, раскрывает рот и недоуменно умолкает, так ничего и не сказав.

Качество оборудования и материалов впечатлило, наверное. Один медиапроектор с 50-дюймовой «плазмой» чего стоят. Рядом – ноутбук «Вайо», по стеклооптике завязанный с Интернетом. А как же, в моем производстве надо весьма тщательно подбирать и разглядывать материал.

– Это все твое? – спрашивает она. – Откуда?

– Лен, я фальшаки тачаю, – честно и сразу бухаю я.

– Как? – Она смотрит на меня с нескрываемой жалостью.

– Пришлось, – вздыхаю я. – Прижали меня так, что было не отвертеться.

– Чем тебя могли прижать, Вадька? – спрашивает она. Теперь уже безо всякой злости. Теперь она готова спасать своего мужчину любыми средствами. – Ты что, опять в карты играешь?

Ну, вспомнила! Продул я как-то в преферанс сто с лишним долларов – заметную тогда для нас сумму.

– Нет, не играю, – успокаиваю я ее.

– А что же делаешь? – теперь уже с ужасом спрашивает она. А ведь придется рассказывать. Правду – так до конца.

– Лен, я гаишников грабил. С Витьком. А потом он меня сдал этим. Новым.

– Как это? – не понимает моя Ленка, как это можно ограбить гаишников?

– Нарывался на штраф, давал взятку и снимал на скрытую камеру. Они мне платили. Помнишь, твое первое платье? А потом поймали и продали в рабство.

Ленкино лицо кривится. Сейчас заплачет. Она уже ненавидит свое первое дорогое платье.

Я обнимаю ее, глажу по пушистым мягким волосам.

– Ленка, милая, прости меня, идиота! Мне так хотелось сделать тебя счастливой!

Вот теперь она плачет по-настоящему, навзрыд.

Я сграбастываю ее руками, прижимаю к себе, целую в волосы и несу на тахту – она в моей мастерской тоже есть. Там укладываю на спину и успокаиваю любимую самым естественным образом.

– Что же теперь будет, а? – жалобно спрашивает она, даже колготки не натянув – так и болтаются на одной ноге. На лице – непросохшие дорожки слез.

Вот как я ее напугал.