Ты, главное, пиши о любви Москвина Марина

2009 год. Лето

Жизнь с неизменной добротой преподносит нам уроки. Где бы мы ни были, наш очередной учитель предстает перед нами.

Шарлота Йоко Бэк

5 июня

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Река, простор, и мы плывем дружно вместе, я и Хиддинк. Качаются потревоженные кувшинки и кубышки.

Вода уже теплая, стрекозы синие.

Вначале я купала его в ведре, потом в корыте. Когда он первый раз нырнул, и на речной глади вдруг остались только пятки, красно-оранжевые пятки с перепонками, и они даже не шевелились, а просто качались на воде, такие треугольнички красные, как листья кленовые осенью, я заметалась. Ведь его не было минуту! Смотрю на любимые пятки – чуть не плачу! «Да он не утонет, не утонет!» – успокаивали меня.

Тут он, разумеется, вынырнул – и давай хлопать по воде крыльями! Вышел на берег, встряхнулся и – брызг!!!

С гордостью и восхищением гляжу я на него: каков гусь!..

7 июня

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Дорогая Марина! Жизнь моя переменилась кардинально. Предстоят месяцы самоотверженности и самоотдачи. Дисциплины. Строжайшего распорядка дня. Безумной ответственности и преданности.

Мы с Хиддинком не разлей вода.

Приемный родитель делит с гусями все: их печали и радости. Их первые сердечные увлечения. Обиды.

Ты полностью посвящаешь себя гусю. Без отгулов и выходных. Поддержать и утешить. Подставить плечо-крыло.

Хотя прошло совсем немного времени, но мы уже немало пережили вместе.

Стать опекуном, товарищем и наставником гуся – наконец-то я поняла, для чего я создана.

Всем привет.

15 июня

Москва

Марина – Юле

Юлька! Ты у нас уже совсем брахмачарин, который, согласно священному писанию, Маджужхима-никас, просит малого, доволен, асоциален, энергичен, обладает моральными навыками, сосредоточен, мудр, свободен и обучает всему этому других…

В Уваровке Лёня для меня установил кровать на козлах с панцирной сеткой, бросил матрац, набил сеном подушку. А рядом – поставил скамейку, покрашенную яркой синей краской.

– Как в доме-музее Пермяка, – сказал он, довольный. – Ты будешь здесь лежать, а тут будут сидеть молодые уваровские писатели, читать свои рукописи…

18 июня

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Марина, сколь неожиданны повороты Судьбы. Еще вчера я собиралась посвятить свою жизнь гусю, но обстоятельства сложились так, что мне придется посвятить ее без остатка не только гусю, но и волку.

Ирму принесли охотники в начале мая. У нас до сих пор еще отстреливают волков, и охотники получают за это премии, причем неважно – взрослый это убитый волк или волчонок. Но иногда охотники забирают живых волчат – для забавы, для любопытства, ради шика или чтобы натравливать потом на него собак (приучать к охоте). Или же просто чтоб продать. А поскольку мальчик у нас уже был (Разбой), то мы согласились взять девчонку.

Весь май Ирмушка жила за диваном. Это было логово моего волчка. Ведь очень долгое время, до двух месяцев, волчата с волчицей сидят только в логове, в глубокой норе под корнями деревьев. Иногда вылезают, если им разрешит волчица, но в основном инстинктивно прячутся. Я читала у Фарли Моуэта: когда он заглядывал в логово к семье волков, то глаза волчат светились в темноте, и светились встревоженные, взволнованные глаза волчицы.

Но волчица не тронет человека, ради жизни своих детей. У нее, наверно, только взволнованно билось сердце. Поэтому охотники очень часто забирают волчат спокойно. И это совсем несложно. Мать переживает, но в стороне. До того велик этот страх или разрыв, как пропасть, между ней и человеком.

Так к нам попала Ирма. Я надеюсь, что ее родителей не убили, а человек просто забрал щенят, пользуясь своей вседозволенностью и силой.

25 июня

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Моя дорогая Марина!

Я, Хиддинк, лоси и страусы, весь животный мир ликует по случаю вашего рождения.

Про Ирму что-либо определенное сказать сложно, поскольку она, как будто в норе, живет у нас дома за диваном. Никто ее не трогает, потому что волк в детстве всегда неприкосновенен. И мы уважаем это право.

На чужих и даже на своих она огрызается, а детские волчьи зубки очень острые, и безбоязненно достать ее из-под дивана могу только я.

Ирма выбрала меня и доверяет – моей руке, моему запаху. Она меня выбрала, а не я – ее. У меня просто заколотилось сердце, но выбор свой сделал волк.

За диван Ирма таскает все: добыча со стола!

Один раз украла кусок масла, жутко расстроился живот, ее тошнило. Триста грамм сливочного масла, дура, съела, и я везла ее, несла на руках к ветеринару. С трудом откачали, капельницу сделали ей в лапу, и ветеринар, а она привыкла к собакам, сказала, когда кровь Ирмы пошла по вене: какая мощь! Чувствовалось, что это кровь волчья. Густая, сильная, не вмещающаяся в лечебные пробирки.

Ирма-щенок сейчас перед вами – с ворованными кусочками хлеба и сосисок, на ворованном коврике (стащила его с нашего кресла), с лохмотьями от оборванных обоев.

29 июня

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Совсем недолго я продержала ее на молоке, так быстро она перешла на мясо. Кусочки режем мелко, и в чем проявляется волк – в той жадности и бескомпромиссной устремленности, с которой волчонок бросается к мясу. Хотя никто это мясо у нее и не отбирает. Но волк есть волк, особенно в детстве: кто смел, тот и съел, в большой семье не щелкают клювом. Здесь не до дружбы и не до шуток (шутки и игры потом, на сытый живот), а еда процесс основательный, яростный и быстрый.

1 июля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Мы надели ошейник и начали потихонечку гулять. Ирму я несу на руках, но при виде чужих она забирается мне под рубашку, из-под рубашки выглядывают только ее усы и уши. Так и шествуем: впереди я с волком под рубахой, а за мной – гусь.

Иногда я опускаю ее на землю, и мы учимся ходить на поводке. Земля, трава, запахи, цветы. Потихоньку осваиваем пространство. Нагулявшись, волчик мне кладет голову под ладонь, глаза закроет, вздохнет и спит. Волчья ее голова в моей ладони. А я сижу с книжкой, караулю сон.

По вашей наводке, Марин, читаю и тоже вся в глубоком почтении и потрясении от «Моби Дика». Спасибо, что мне сказали. Ну, прям, моя книга.

Дорогу и свою территорию волчик выучил быстро. Мы все переметили и сейчас регулярно метим. Это тоже очень серьезный и очень ответственный процесс (оговорю сразу – я не вмешиваюсь, но границы наших владений охраняю).

7 июля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

На прогулках мы обычно встречаем собак, – им любопытно, но и страшно, чувствуют: что-то тут не то. Но жутко интересно: волк! Вот они следуют вдалеке за нами, не отстают. А я с Ирмой – в точности, как моя Аля со своим котом Барсом, когда несла его на руках – защищала от других котов.

Из моих разговоров со столетней бабой Сашей: «Такая липовая аллея (а это аллея Керн, Марин), и мы ходили кругом этой аллеи и гуляли. И домик няни был, и мостик горбатенький. Вот так. Собиралися, пряли. И на вечера ходили, плясали. Кого ж еще? А кого? Теперь уже никого».

– Одно старинное помнит, – говорят о бабе Саше ее подруги.

Очезрители!

21 июля

Москва

Марина – Юле

В Уваровке побыли до середины июля и вернулись в Москву – прихворнул Лев. Стали выяснять – что да как, – оказалось воспаление легких. Отвезли его в больницу в Ясенево. Лечат уже две недели, видимо, еще недельку побудет. Вернуться в Уваровку – и там отрешиться от всего земного, наверно, не получится.

Пишу роман, Юлька, куда войдет мировая история человечества, да все топчусь на берегу, никак не ринусь, очертя голову, в открытый океан.

Купила новые ролики!

23 июля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Надо вам с Седовым как-нибудь взять меня с собой на роликах, я, как когда-то Люся на коньках, проеду два метра, спою «Ландыши-ландыши» – и успокоюсь на эту тему.

1 августа

Москва

Марина – Юле

Юлька! А ты на обычных коньках-то умеешь? На которых Люся катила и пела «Ландыши»? Ей уже было за восемьдесят, когда она попросила нас с Лёвой сопроводить ее на пустынный каток у «Каширки» – в последний раз.

В молодости она ходила на Петровку. Там играла музыка, горели огни, и, как говорит Лёва, продавали очень вкусные пончики с шоколадной начинкой. Я по сей день катаюсь на ее фигурных коньках – чешские белые «botas», теперь таких не делают. Недавно мы их наточили. Седов сказал: надо обязательно раз в пятьдесят лет точить коньки. Тогда еще пятьдесят можно прокататься.

Перебираю коробки у Льва на балконе – и всякий раз от Люси какие-то новые послания. То пакет с фотографиями, подписанный «Марина – красавица». То ее переписка с Лёвой – из роддома Грауэрмана, куда она угодила одна, а вышла вдвоем со мной. Магнитофонные пленки на катушках, которые в те времена и в эфир-то, поди, не пустили – интервью, например, с Окуджавой.

И письма, письма…

Поздравляю тебя, ЧЕЛОВЕЧИЩЕ!

Наконец-то ты дотянулся до Луны!

Сегодня 21 июля 1969 г. Давай запомним этот день и имена отважных американских парней – Нейла Армстронга, Эдвина Олдрина и Майкла Коллинза.

А в океане Нептун, осерчавший на великолепную семерку под водительством Тура Хейрдала (того самого, с Кон-Тики), в клочья раскатал папирусное судное «Ра».

А в озере Лох-Несс подводные лодки разыскивают неизвестное животное-гиганта, заочно ласково прозванное Несси. И, между прочим, солидные лорды, выступая в английском парламенте, произносят пламенные речи в защиту чуда-юда.

Интересные дела творятся на шарике, правда, Марин?

Веди себя в спортлагере прилично, пиши стихи, играй на гитаре, читай по-английски, не кадрись.

Целую – мама.

13 августа

Москва

Юля – Марине

Дорогая Марина! Не знаю, где вы, в Уваровке или в каком еще уголке Земли, а я на три дня в Москве.

Но самое главное вы, Марина, знаете, что, пусть даже не видя и не слыша вас, я о вас постоянно помню, и вы мне снитесь даже (особенно часто в пять утра, когда туман над озером, и попугай амазон Марсель принимается распевать пиратские песни).

Будьте счастливы!

Огромный привет Лёне, ребятам, Льву Борисовичу и всем близким вам людям.

Ваша Юля.

14 августа

Москва

Марина – Юле

Приветствую тебя в нашем городке! А чтобы удостовериться, что и у нас тут есть радость и свет – можешь прогуляться на выставку к Лёне, которая так и называется «КРУГОМ СВЕТ». Прошвырнешься, и душой отдохнешь. Она посвящена поэту Всеволоду Некрасову.

На каждую выставку к Лёне Тишкову приходил поэт Всеволод Некрасов, не на открытие, а после, в одиночестве, осматривал экспозицию. Однажды он сочинил большое стихотворение о Лёниной луне. На прошлой выставке отметил «Звездное небо в ботинках из-под обуви» – очень ему понравились черные картонные коробки, пронзенные сияющими звездами.

Пришло время новой выставки. Но не сможет прийти на нее особенный редкий зритель, поэт Всеволод Некрасов, по причине понятной, «нельзя остаться вот тут» на лыжне, надо «увидеться с небом». А все-таки Лёня сделал выставку, на которой поэт Всеволод Некрасов снова будет. Не сможет не быть. Вот его лыжи. Вот его луна, которую Лёня сделал специально к его дню рождения. Вот его свет. Кругом свет, и в центре – маленькая точка: небесный лыжник Сева. А вот его стихи.

17 августа

Москва

Марина – Юле

Целый вечер ходила с твоей лилией, усыпанной пунцовыми бутонами, которые распускались у меня в руках. И забыла в кафе рюкзак. Так что за мной до метро бежала официантка – в фартуке!

Не сегодня-завтра – в Уваровку – ухватить лето за хвостик.

19 августа

Бугрово

Юля – Марине

Дорогая Марина! Сегодня отмечали в деревне Яблочный Спас, напекли пирогов и выставили длинный огромный стол на улицу, а на нем цветы в кувшинах, яблоки печеные с медом на тарелках, и вдруг поняли, что гармони-то нету! (А у нас еще празднуют с гармонью.)

Тогда Воскресенский вскочил на лошадь и помчался в другую деревню, где – гармонь.

Но особенно красиво он вернулся: гармонь висит на плече, меха из-за скачки растянулись…

21 августа

Бугрово

Юля – Марине

А сегодня у меня был день осенних лодок. Мы пустились (редкий и всегда долгожданный случай!) в путешествие на озеро Вехно, и там обнаружили много красивых лодок. Подтопленные, дно в дубовых листьях, припрятанные в осоке, камышах. Что ценное – деревянные и самодельные весла. Кованые уключины. Мне всегда очень дороги эти лодки, тяжелые и неповоротливые в воде, обязательно вода на дне наберется, и консервной банкой ее вычерпываешь. Поснимала их новым фотоаппаратом.

И еще. В Москве маму сводила в планетарий, смотрели звездное небо в телескоп, я решила прочитать книгу, адаптированную для школьников, «Юный астроном». Не поняла ничего!

Будьте здоровы. Ваша Юля.

25 августа

Бугрово

Марина – Юле

Вы, Марина, не думайте: я усидчиво пишу о Михайловском свою эпопею, не плюю в потолок. Я выхожу к компьютеру и белой странице текста (будущего), как Алексей к реке – каждый день. Закидывая блесну. И если вдруг ничего не клюнет и не цапанет, то и не расстраиваюсь. Это ведь не значит: река – плохая. Тогда я просто сижу, перебирая в памяти струны-блесны.

Обязательно вам пришлю что-то. Хотя вы и так постоянно заняты. Поэтому я и не шлю.

29 августа

Уваровка

Марина – Юле

А, понятно. Во всем виновата я.

Это еще что, молодой писатель Марцис Гасунс недавно звонил мне, ругался:

– Я кое-что написал тут за лето, но даже некому показать: все как раз заболели, а один человек даже умер.

2009 год. Осень – начало зимы

Мировосприятие меняется через осознание себя цветком, готовым распуститься на древе космоса. Пробудитесь к радости бытия, и самые удивительные открытия не замедлят явиться.

Сатпрем

3 сентября

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Вы получали письмо про волны красной травы-овсянки и – как будто бы – ныряющую в овраге лису? Когда я переходила реку, и там сидел пастух?

Тогда вот вам еще рассказ.

Когда мы первый раз встретились – на рысцовской дороге (на рысцовской, потому что раньше там стояла деревня Рысцово, сейчас уже ее нет), первое, что сделал для меня Алексей, это угостил яблоком.

Именно им, тому яблоку и Алексею, я обязана появившимися через какое-то время рассказам «Антоновские рукавицы» и «Яблочный ветер», где главное действующее лицо – яблоки.

Я записывала все, что он говорил, в блокнот. И практически все, о чем я вообще писала, вначале мне рассказывал, показывал, объяснил или научил меня этому Алексей.

Он брал меня с собой на рыбалку (как я радовалась, когда мы выходили на лодке!), и каждый раз объяснял (семь лет!), что новичкам (это я) везет: я ему как рыбаку приношу счастье.

Лодка у него была типа каноэ, и мы скользили на ней мимо роз, так Алексей иногда называл водяные лилии. Все травы знает, все назовет: остролист, сету, сабельник… Рыбу чистит «корчоткой» – специальной щеточкой, и самый пропащий худой карась для него – «сухорёбрик».

Мы пробовали с ним целоваться в сенях. То есть, это он меня вроде целовал, а я, стесняясь и смущаясь до ужаса, но не утратив (а лучше бы утратила!) спасительного писательского интереса, все озиралась по сторонам. И прекрасно запомнила: рыболовные сети и старые болотные сапоги, бамбуковые удилища, консервные банки с крючками, весла – весь этот двор, облепленный рыбьей чешуей, замшелые яблони, скамейку и вырезанный в двери ход, через который протискивался мне навстречу, виляя хвостом, щенок Ричард.

Помимо всего рыболовного, у Алексея на стенах висели косы, двуручные пилы, огромнейший молоток деревянный (он называется «барсик»), грузила от старинных рыболовных сетей и рыжие, изъеденные временем наконечники копий.

А вместо обычных пепельниц – осколки пушечных ядер, времен походов на Псков Батория.

Мы были на всех рыбалках вместе: на осенних, весенних, летних, немножко даже на зимних, на закате и на восходе.

Когда я наконец-то уговорила Алексея на ночную рыбалку, была уже середина осени – октябрь. И это была самая молчаливая из всех рыбалок. Мы покружили по озеру. Потом вытащили лодку на берег. Разожгли костер, но не сильный, а тлеющий. Там лежало бревно – для рыбаков, чтобы не горело, а тлело.

Время от времени к озеру, а это недалеко от усадьбы, выходил ночной сторож и светил фонарем.

Мы не говорили ни слова.

В три часа ночи я сказала, что поеду домой, и так же молча мы переплыли озеро. Уже были туман и ледяная вода, холод. Лодку мы оставили в камышах, и Алексей пошел меня провожать. Мы кружили по ночному Михайловскому, кружили. Кружили так же, как и по озеру. И у нас была причина – кружить.

Я писала о нем рассказы: «Струны и блесны» и «Чабрецовые берега» («Видели бы вы наши чабрецовые берега на косе между озером Кучане и речкой Соротью…»).

Я писала, а он-то, в общем, меня любил.

И все эти рассказы…

Да ни один ему не понравился.

5 сентября

Москва

Марина – Юле

Юлька, сочувствую!))

По собственному опыту знаю: воплотить подобного героя, да еще чтоб он остался доволен – практически невозможно. Как ни старайся, в его глазах ты даже к подножию не приблизишься той человеческой глыбы, которую он являет собой, не говоря о том, чтобы раскрыть глубину этой противоречивой и яркой натуры во всем ее величии!

Я немного хвораю, вернее, на грани. Да еще и на взводе. Тучи с солнцем, дождями и листопадом, особенно радуга – снесли мне крышу, ведь я же в небе живу, и все это великолепие сияет и проносится прямо сквозь сердце мое. Опять же, спросонок, попробовала встать на голову – и… ничего не получилось.

Что это? Неужели старость?

8 сентября

Пушкинские Горы Юля – Марине

Sms: Прозрачность

уже

осенняя

но ничего

золотого и