Ты, главное, пиши о любви Москвина Марина

Но Марта, Марта – истинная красавица в еде. Когда она ест, пусть замрет весь мир, как и она, получая такое наслаждение. Запихивает ягоды винограда в рот, они там лопаются, сок течет, набьет рот тремя-четырьмя виноградинками, запрокинет голову, чтобы сок по усам не проливался (глаза не жмурит!), и с наслаждением и очень размеренно жует. При этом стоит, покачиваясь (и это от удовольствия, Марин!) на задних лапах. Сок течет, голова запрокинута, лапы шарят по земле и воде в поисках новой ягодки. А ведь есть еще и бананы, огурец, вареная с солью кукуруза!

Здоровья вам и такого же удовольствия от жизни, неподдельного, со струящимся соком и не жмурясь! Наверно, ей нравится просто делиться своим счастьем (но никогда не самой печенькой, нет!!!). Если ты не енот, и уж тем более если енот, сам ищи по жизни свою печеньку.

Ваши все.

16 января

Пушкинские Горы

Юля – Марине

С Ирмой гуляем на поводке. По целине – глубокому, по пояс мне, снегу. Ирма скачет по сугробам, как бабочка, я переваливаюсь, как шмель. Ходим специально, где не хожено, чтоб никого не встретить. Волчик нашел забаву – ехать на животе по оврагу вниз: задние ноги вытянет, передние тоже, и скользит! (У меня так мягко не получается – качусь мешком.) Любит зарываться в снег и дышать снегом. Слушает, как падает снег с веток. Слушает дятлов. Когда идет за мной, а я иду медленно, покусывает меня слегка за ноги, но, в общем, ласкова. И абсолютно убеждена, что я скачу с ней по снегу так же беззаботно, как и она, едва касаясь снега мягкими подушками лап…

18 января

Пушкинские Горы

Юля – Марине

У меня сегодня Ирма спасла человека на прогулке. Весь день метель, все дороги заметает, мы с ней пошли гулять на малоисхоженную тропинку, и там увидели человека выпившего, упавшего, снегом его уже хорошо подзанесло.

Ирма, конечно, испугалась и не подходила близко, но почувствовала первой что-то неладное, а это пьяная тетенька уснула, из соседней деревни, Надя. Ирмушка ее знает, мы ее часто встречаем, она ходит через наш с Ирмой лес домой. Вызвала милиционеров. А что еще можно было сделать? До конца неясно, что с ней. Парни отвезли ее в отделение – согреться и протрезветь. Домой в таких случаях милиция уже не отвозит. Зато не замерзнет. А то бы замело.

Метель сейчас красивая такая.

В кои-то веки я стала серьезней относиться именно к внутренней тишине и спокойствию, не всегда мне это, как видно, удается. Вы научили меня письму, а вот уроки внутренней тишины я упустила. Или была невнимательна.

Наверстываю.

19 января

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Никогда не думала, Марин, что у меня будет такая внутренняя связь с волком. Все время чувствую за ее взглядом гул какого-то великого времени, племени, мудрости, силы. Лукавства, игривости, нежности. Верности. Надежды.

Идем и поднимаем, освобождаем из-под снега прижатые снегом ветки ольхи, березы. И они, вспыхивая, изгибаясь, распрямляются. Ирма-то парит, летит над снегом, а я иду – проваливаясь в собственные, вчерашние следы.

Она лежит, нежится на снегу, подставляет живот, раскидав лапы, и я глажу.

Гладить по животу волчицу – это…

А на фотках был просто солнечный день.

20 января

Переделкино

Марина – Юле

Прочла интересную штуку. В 90-х годах, кажется, в Англии или в Шотландии, в национальном парке выпустили на волю четырнадцать волков, а там сто лет о них не было ни слуху, ни духу, зато очень расплодились олени, сжив со свету местную растительность. Из-за волков олени стали осторожнее, а кое-куда и вовсе перестали соваться. И что ты думаешь? Парк зазеленел, выросли деревья! Появились бобры, давай строить из деревьев плотины, в заводях плещутся ондатры, уток поналетело, водоемы наполнились рыбой. Шакалы поджали хвосты, зато подняли головы зайцы с мышами, что воодушевило ястребов, хорьков и лис. Наконец, созрела малина, а к ней потянулись медведи…

Но самое удивительное, волки изменили течение рек! Деревья укрепили берега, русла выпрямились, поменялась вся география парка.

И все благодаря нескольким волкам, как тебе это нравится?

23 января

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Да, Ирма может изменить русла рек.

И течение жизни человека.

Любим!

26 января

Переделкино

Марина – Юле:

Юлька, перед отъездом встречалась с Марцисом, он приезжал насчет своей диссертации по санскритологии. Подарил мне санскритский словарь, над которым работал все тридцать лет своей жизни, а теперь сам издал, представляешь? Теперь мы с тобой сможем запросто изъясняться на санскрите. Осыпал подарками: килограммовой коробкой новосибирских шоколадных конфет, вручил медвежий коготь. И угощал в кафе – сам!

Я стала рассказывать про тебя, Ирму, Гамму. Он слушал, молча, внимательно. Не проронил ни звука.

Добыла ли святую воду в этот крещенский мороз?

Всегда у нас Люся – ночь-полночь – отправлялась в Коломенское, а наутро обильно поливала всех без разбору святой водой.

Тут открыла англо-русский словарь, и на форзаце Люсиной рукой написаны три заповеди:

Not to worry[4]

Not to carry[5]

Not to hurry[6]

29 января

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Привет, Марин! Как там переделкинские сугробы?

Волков не встречали? А то как мы выйдем с Ирмушкой на ваш след! Обнимем и расцелуем. Волки, Мариночка, знаете, как целуются! Не хуже лосей! (После этого с человеком, Марина, ну никак: лося мне подавай, волчицу…)

Я написала Жанне, давно у меня была эта мысль, записаться на радио с рассказами о Михайловском и животных. Пушкин, страусы, гуси (у Пушкина наверняка был Гусь, и звали его Байрон или Гораций).

Если получится, надеюсь вас не посрамить. Может, даже завою, если что. Для звукового разнообразия.

31 января

Москва

Марина – Юле

Валяй. Прильну к радиоприемнику, не сомневайся!

Дюйм за дюймом продвигаю свою «Арктику».

Катались с Лёней в яблоневом Коломенском саду, кумекали над названием. Уже два названия нам подарили монастырские яблони: «Дорога на Аннапурну» и «Небесные тихоходы».

Стали просить у них третье – как назвать?

Вдруг Лёню осенило:

– Понял! По аналогии с песней Кормильцева «Гуд бай, Америка…» – будет «ГУД БАЙ, АРКТИКА!»

Пронзительно, а все-таки поблизости с «прощай» – «всего хорошего».

Снега ложатся на землю. Что-то будет весной? Когда Седов работал дворником, и снег валил, я думала всегда: как же он эти снега будет разгребать своей лопатой?

А до знакомства с Седовым – просто радовалась снегу, как сумасшедшая – и все.

1 февраля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Давно не была в Михайловском, вчера пошла. Дорожки расчищены, идти легко, и нет никого, я одна в парке. Снег, поземка, потом «крупа». На озере рыбаки, озеро в снегу, из-за метели так красиво деревья смотрятся. У сосен смолистые ветки, я натирала руки. Река не замерзла, заснеженные берега и синяя река. На усадьбе на кустах сирени снегири, много снегирей (жаль, не было со мной фотоаппарата). Много соек. А обратно я шла по снегу, через лес, то есть по нехоженой тропе.

Снега выше колена, тяжело, но зато ты один среди деревьев, и следы зайцев, лис. Отдыхала, садилась на поваленные сосны. Иногда небо почти весеннее, проглядывают лучистые просветы.

Привет Льву Борисовичу и Лёне, ребятам, Седову, всем-всем нашим.

3 февраля

Москва

Марина – Юле

Седова не видела несколько месяцев из-за его самобытного характера, совсем он меня променял на старух в Сокольниках, и была рада, что он согласился пойти со мной на день рождения к нашей подружке.

Горели свечи, хозяйка разливала чай в духе чайной японской церемонии, а Седов свой рюкзак (в кои-то веки случился у него иностранный, шикарный рюкзак) поставил на стол со свечами.

Глядь: на столе полыхает костер. Все обмерли, и не сразу я догадалась, что это воспламенился седовский рюкзак (надо заметить, с моими фигурными коньками – мы собирались вечерком на каток).

С трудом потушили огонь. Все как-то обалдели. Седова же это происшествие повергло в ужасную меланхолию.

– Зря я с тобой пошел, – бухтел он на обратном пути. – Что я там забыл? Иногда я думаю – чего у меня в жизни нет? Все есть! Чего ни пожелай – это у меня есть. Вот ты вечно: «консерватория, консерватория»… Зачем мне консерватория? Идти, тратить деньги большие, искать, выбирать – когда радио включил – и вот она музыка – ЛЮБАЯ! И так во всем. В моей жизни нет места желанию, поиску, выбору – все есть, просто ВСЕ. Ну? Что ты молчишь? Ты хоть понимаешь, о чем я говорю???

А что касается Льва Борисовича – тоже хорош: на улице страшный гололед, а его не уговоришь ходить с тростью. Купили ему элегантную шведскую трость из благородной черешни. Но Лев даже слышать не хочет о ней.

– Я вам не старикашка, чтобы ходить с палочкой!!! – он восклицает с видом оскорбленного короля Лира.

Мы всячески убеждаем его, что это не «палочка», а ТРОСТЬ! Шерлок Холмс в расцвете сил расхаживал с такой тростью по Бейкер-стрит.

Ей-богу, так и хочется повторить за Седовым:

ой,

кажется я

единственная надежда этого мира

4 февраля

Бугрово

Юля – Марине

Закупаем морковку и капусту – подкармливаем лосей, косуль, гусей. Выкатишь им на радость кочан капусты – все сбегутся! Капусту кидаешь, как будто играешь в боулинг: эх! И раскиданная по вольерам и по сугробам – везде! – лежит капуста. Гуси находят и ощипывают – «сто одежек, все без застежек» – листья капусты. Кролики еще подбегут и погрызут.

А вы знаете, как дерутся кролики? В борьбе за территорию самцы кроликов выясняют отношения: они напрыгивают друг друга, и в этом скачке – им нужно хорошенько заехать ногою в бок сопернику! Идешь, и кролики из-под ног в прыжке, в прыжке, в прыжке.

12 февраля

Бугрово

Юля – Марине

Сегодня почти весенний день, как март. С крыш капает, и съезжают лавины снега. Снег мокрый, тяжелый и глубокий. Птицы поют. И солнце. Повылезали из домиков Марта и Боца погреть бока. Ирмушка расплакалась, так попросилась погулять. Сходили с ней – послушать синиц и дятлов. Подышать свежим, считай, весенним снегом.

Ноздреватым, когда Ирма опустит в этот снег свой нос.

14 февраля

Бугрово

Юля – Марине

А еще у нас была игуана – Монтесума (поскольку родом игуаны из Мексики, то и названа она в честь индейского вождя). Ее нам отдали, как и многих наших зверей-«отказников», она зимовала у нас в доме и тоже любила сидеть на подоконнике, но на другом, не вместе с Жакобом (у нас же несколько окон).

И тоже зима, мороз, метель. На подоконнике сидит игуана, коричневато-зеленая, с раздувающимся горловым мешком на шее, он то раздуется, то сдуется, как кислородная подушка в руках врача.

И немигающий взгляд в окно. И зеленый хвост (она им бьет, как хлыстом, когда рассердится). Приземистая, на коротких ножках. На спине топорщится гребень-«ирокез».

А пальцы! На них не хватало лишь бриллианта, она перебирала ими элегантно и как-то нервно. Цок по подоконничку коготками, цок, цок, цок.

Летом она гуляла и замирала на яблонях в цвету, грелась. Поворачивалась к солнцу то одним боком, то другим. Жмурила и закрывала глаза от наслаждения. Ну, и в зависимости от того, каким боком она повернулась к солнцу, она становилась то розовато-лиловой, то голубовато-зеленой. Оранжевой, или красной, или синей.

Весной вегетарианка ела одуванчики. Среди одуванчиков в цвету. Зимой смотрела на подоконнике в окно – метельное. Места-то у нас метельные! Отдышит «глазок» в окне и смотрит, смотрит, смотрит: на протоптанную дорожку в снегу, обледеневший колодец, иней, унылый поздний рассвет, закат, на то, как снег летит, залепляет окна.

Жакоб – и его родина Африка, игуана – из жаркой Мексики.

– И не хватает еще веретена! – говорил Андрей. – Как писал поэт:

Желаю вам всего хорошего,

глубокого снега и лыжни.

18 февраля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Сегодня всю ночь мне казалось, что я живу на маяке на мысе Кейп-Код недалеко от Заполярного круга (где жил однажды писатель Генри Бестон: он уехал из города и два года прожил на берегу океана на этом мысе, один, он сам этого хотел и позже написал книгу). А чтобы видеть повсюду море, он чуть ли не со всех сторон в доме поставил окна и видел все. Шторма и приливы и отливы. И естественно, в эти окна дули бури.

И еще у героя одной из моих любимых книг о том, как человек выращивал медвежат в Канаде, был дом на берегу озера, и хозяин-индеец там тоже сделал большое окно на воду.

Хотя расчетливыми другими индейцами это не поощрялось – большое окно, меньше тепла, но он все равно так сделал, чтобы видеть рассветы и закаты, перебегающих через озеро зимой волков, друга, когда тот плывет к нему на лодке.

И у меня такое же окно сейчас. И с видом на озеро, и с ветром. Жутким ветром! Окна трещат. И хлещут замерзшие ветки дикого винограда по окну. Всю ночь. И завывания ветра и присвисты.

А ветки того самого винограда, по которому (вот так же в одну из зим) от нас ушла наша игуана. В Мексику.

25 февраля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Еще, Марин, что у нас есть красивого, это сойки. Мы дикой нашей свинье Чунечке сыплем каждый день желудей на снег. Чунечка поест, отойдет, и слетаются сойки. Много соек. Пока Чуня ест, они терпеливо ждут и сидят на березах, снег, пурга, дорожки и следы заметает везде мгновенно, вроде только прошел, а следов уже нет. Соек тоже всех заметает снегом, лишь одни синие полоски на крыльях сквозь пургу. Как лычки десантников.

Заметенные снегом сойки на березах с синим просветом на крыле и с желудем в клюве.

Всем привет.

27 февраля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Ой, Марин, не знаю пока, на каком расстоянии точно волки способны чувствовать друг друга, но что в досягаемости волчьего воя, это точно. Я места себе не нахожу, когда Ирма воет. Она ведь ищет товарища, то есть отклик. А я не умею выть и подражать не хочу, а просто так вся сразу взовьюсь, растревожусь, выйду на крыльцо, если уж очень поздно, луна, мороз, и чувствую, Ирма слышит, что я вышла.

Она воет, ждет мальчика, или ей просто грустно, одиноко (период мальчика скоро должен закончиться, на днях), да и потом, как я себе это объясняю, – восхищение луной. Она ведь воет в особенно лунные и полнолунные ночи. Или когда еще месяц молодой.

А тут недавно воздух был, что ли, влажный, все деревья во льду, у Ирмы каждый волосок белый, не только усы и ресницы в инее, а вся пелеринка и длинные нити шерсти. Настоящий полярный волк. Пар изо рта, и от дыхания вокруг все белое. Подушечки лап холодные утром, я их грею. Она меня обнимает каждый раз. Ласково ставит мне лапы на плечо.

Мы сейчас снегом отрезаны от мира. Перестали ходить прямые автобусы в Москву.

До апреля или до марта. Я не знаю.

Сижу тут, как Пушкин, в карантине.

28 февраля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

У нас ветер, Марина, ветер, ветер. А мне нравится все равно, когда дует ветер в деревне в окна.

На прогулке сегодня с Ирмой видели трех косуль, не наших, не зоопарковских, лесных. Они шли над оврагом, лесом. Грациозные, и эти белые пятна – индивидуальный рисунок – под хвостом. Хорошо, что Ирма была на поводке. О, как она, Марина, преобразилась! Забухтела, волки не лают, а действительно, можно сказать, бухтят, как глухой кашель глубоко в горле. Бух-бух. И взгляд посерьезнел. Дичь!

Мы давно их чуем. Находили их лежки и помет. Я разрешаю Ирме изучать во всех смыслах, то есть и попробовать на вкус, помет косуль, лосей. Ведь витамины!

И как это глупо звучит – в содружестве с волком – «разрешаю».

То, что запрещаю ей валяться в дерьме, вот это да. У меня с этим строго. И она знает. Ну а помет – помет.

Мы с Ирмой на глубине оврага и удаляющиеся косули с белыми пятнами на заднице над нами.

28 февраля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Sms: полчаса

до весны