Первая Мировая. Война между Реальностями Переслегин Сергей
В ходе Великой французской буржуазной революции аббат Сиейес придумал слово «нация», имея в виду исключить из числа французов «нежелательных лиц», то есть высшие сословия: «третье сословие и одно представляет собой нацию». С этого момента в Европе неизбежен конфликт двух законодательных начал.
В империях есть подданные. И если не считать России с ее упором на «православие, самодержавие, народность», национальность и вероисповедание подданных никакого значения для монарха не имеют. Территориальный суверенитет монархии определяется правом завоевания и исторически сложившимися наследственными, по своей сути, феодальными правами. Австро-Венгрия, столетиями воевавшая с Оттоманской империей, рассматривала Боснию и Герцеговину как свою законную добычу, а население провинций, вне всякой зависимости от его национальной принадлежности, как своих подданных.
В национальных государствах есть граждане. Гражданство определяется по национальному признаку, «по крови». Территориальный суверенитет национального государства простирается на все земли, где преобладает население, принадлежащее к титульной нации (теория национальных границ). Сербия считала все территории, населенные преимущественно сербами, «оккупированными» и не скрывала своего желания их вернуть. Тем самым жители Боснии и Герцеговины Сербией рассматривались как ее граждане.
Здесь уже заложен конфликт, тем более серьезный, что обе стороны искренне считали себя правыми. Ситуация дополнительно усугублялась положениями геополитики и расовой теории. Геополитика выступала за «естественные границы», позволяющие государству контролировать все необходимые для войны и экономики ресурсы. Начертание естественных границ должно способствовать обороне территории.[21] Расовая теория, в то время вполне респектабельная, вводила понятие наций, «близких по крови», «родственных». На ее основании была построена идеологема Югославии как единого государства близкородственных южнославянских народов. Эта доктрина вызывала в Австро-Венгрии серьезную озабоченность и рассматривалась как обоснование агрессии.[22]
Не будет преувеличением сказать, что одной из причин Первой мировой войны стал конфликт между системой феодальных прав и концепцией национального государства. Нужно признать прозорливость бравого солдата Швейка и Ярослава Гашека, сразу же сравнившего мировой кризис 1914 года с Тридцатилетней войной.
Однако вернемся к изложению хода событий. Не имея возможностей дипломатического давления на Австро-Венгрию, Сербия переходит к тактике террористической борьбы. Двадцать второго мая 1911 года создана «Черная рука», террористическая югославская организация, имеющая своей целью объединение южных славян в единое государство под патронажем Сербии.
Эта организация с самого начала возглавлялась сербской контрразведкой под руководством Д. Димитриевича.[23] Другой вопрос, что сама эта контрразведка не контролировалась ни правительством Сербии, ни ее королем, ни Генеральным штабом, и была, по сути дела, личной «Аль-Каидой» Д. Димитриевича.
«Черная рука» сразу же начала с организации террора, причем первой мишенью был избран сам Франц-Иосиф, второй – генерал О. Потиорек, в тот момент губернатор Боснии. Как это обычно и бывает, оба покушения оказались неудачными и никакого резонанса не вызвали.
Весной 1914 года Д. Димитриевич избрал новой целью эрцгерцога Франца-Фердинанда, наследника престола, высокопоставленного военного и энергичного политика, имевшего план политического реформирования Австро-Венгрии с предоставлением Боснии широкой автономии. Эти идеи, вероятно, были увязаны с «большой стратегией» Франца-Иосифа, намеревавшегося перестроить двуединую монархию в конкурентоспособное государственное образование, способное бороться за культурное и цивилизационное лидерство, по крайней мере в германском мире.[24] Понятно, что такой проект ставил на идее Югославии жирный крест, что было для Д. Димитриевича нетерпимым.
С «Черной рукой» сотрудничала «Млада Босния». Интересно, что политические цели этих организаций решительно не совпадали: «Млада Босния» исходила из теории этнографа Й. Цвиича о «югославском народе», в то время как Димитриевич собирался создать великое пансербское православное государство.
Тем не менее «правые» и «левые» террористы договорились между собой.
В 1913 году О. Потиорек пригласил Франца-Фердинанда почтить своим присутствием военные маневры в Боснии. В свою очередь, Франц-Иосиф назначил эрцгерцога наблюдателем на этих маневрах. Узнав об этом, губернатор Боснии попросил Франца-Фердинанда задержаться после маневров и принять участие в открытии нового государственного музея в Сараево.
Все это открыто обсуждалось в Австро-Венгрии, поэтому Д. Димитриевич точно знал, где будет Франц-Фердинанд по окончании маневров. Окончательное решение было принято им где-то между 26 марта (отмена убийства О. Потиорека) и 26 мая 1914 года, когда террористам было доставлено оружие.
Двадцать восьмого мая Г. Принцип и его спутники покинули Белград на лодке, и 1 июня нелегально пересекли границу Австро-Венгрии, в чем им оказало помощь официальное лицо – капитан сербской пограничной стражи Попович.
Здесь необходимо указать, что к этому времени правительство Сербии, имевшее своих агентов в рядах «Черной руки» (и, вероятно, среди приближенных самого Димитриевича), знало о готовившемся покушении. Большой радости у премьера Н. Пашича это, понятно, не вызвало, но и особых опасений тоже. В конце концов, за 1911–1913 гг. «Черная рука» устроила в Австро-Венгрии пять покушений на громкое политическое убийство, и все пять оказались неудачными.
Н. Пашич тем не менее попытался помешать переходу сербской границы Г. Принципом «со товарищи», но контрразведка разбиралась в таких делах значительно лучше, и я сомневаюсь, что Д. Димитриевич хотя бы заметил усилия правительства по усилению охраны границы и поиску «подозрительных лиц».
Когда стало ясно, что террористы уже находятся на австрийской территории, Н. Пашич решил по дипломатическим каналам предостеречь эрцгерцога. Из этого тем более ничего не вышло: туманные намеки сербского посла эрцгерцог воспринял как очевидную провокацию. Что-то вроде: «Правительство Украины категорически возражает против визита российского премьер-министра Д. Медведева в Севастополь».[25]
Теперь все зависело от качества работы австро-венгерской охранки. К удивлению, она проявила себя совершенно непрофессионально, в чем многие видят своего рода заговор, тем более что и сам Франц-Фердинанд, и особенно его супруга, большой популярностью в стране не пользовались – ровно по тем же причинам, по которым Димитриевич организовал убийство: планируемые эрцгерцогом политические реформы затрагивали слишком многие интересы.
Версия красивая, но малоправдоподобная: слишком сложно для цирка.
Утром 28 июня Франц-Фердинанд прибыл в Сараево, где его встретил О. Потиорек. «Эрцгерцога ожидали шесть автомобилей. По ошибке трое местных офицеров полиции оказались в первой машине с главным офицером службы безопасности эрцгерцога, тогда как другие офицеры службы безопасности остались позади. Во втором автомобиле были мэр и глава полиции Сараева. Третьим в кортеже был открытый автомобиль со сложенным верхом компании «Grf & Stift» модели 28/32 PS. В этом автомобиле оказались Франц-Фердинанд с Софией, Потиорек, а также владелец автомобиля подполковник Франц фон Харрах». По пути следования автомобиля было расставлено несколько засад. Двое первых террористов не смогли выполнить свою задачу. Третий бросил гранату, которая отскочила от машины эрцгерцога и взорвалась, ранив 20 человек.
Франц-Фердинанд благополучно прибыл в ратушу и резко сказал мэру: «Господин мэр, я прибыл в Сараево с дружественным визитом, а в меня кто-то бросил бомбу. Это возмутительно!» Далее охрана эрцгерцога и местная полиция начали обсуждать, что делать. Было предложено прервать визит, но возмутился губернатор О. Потиорек: «Вы думаете, что Сараево кишит убийцами?»
Естественного ответа «Да» не последовало, в результате Франц-Фердинанд и София решили посетить раненых в госпитале. О. Потиорек догадался сменить маршрут движения кортежа, но это распоряжение не было доведено до шофера. В результате автомобиль свернул на улицу Франца-Иосифа, где его ждал Г. Принцип. Вопреки распространенному мифу, он успел сделать всего два выстрела, но оба ранения оказались смертельными. София умерла до прибытия в резиденцию губернатора, эрцгерцог – через несколько минут.
Вечером в Сараево начались погромы. «Около тысячи домов, школ, магазинов и других заведений, принадлежавших сербам, были разграблены и разрушены».
Развитие кризиса
Первоначально сараевское убийство воспринималось как чистая уголовщина, тем более что все непосредственные участники покушения сразу же были арестованы и свою вину признали. Однако на сей раз австрийские следователи отнеслись к делу серьезно и раскрутили «сербский след» за несколько дней.[26] Всплыли имена Д. Димитриевича, В. Танкосича, капитана сербской армии, упоминался также Раде Малобабич из военной разведки Сербии. Конечно, были названы поименно сербские пограничники.
В итоге уже 4 июня Франц-Иосиф пишет кайзеру Вильгельму II: «…Сараевское убийство не является делом отдельной личности, а есть результат тщательно подготовленного заговора, нити которого ведут в Белград». В этот день выстрелы Г. Принципа перестают быть событием уголовной хроники и обретают политическое измерение.
Впрочем, пока речь идет о сугубо балканских проблемах. Пятого июня появляется Австро-Венгерский меморандум относительно политики Централього союза на Балканском полуострове. На следующий день кайзер Германии и его правительство одобряют этот документ и дают указания в этом духе своим посольствам в Бухаресте и Софии. Пока еще кризис не затрагивает ни Петербурга, ни Парижа, ни Лондона.
К этому времени австрийская полиция уже точно знала, что в деле замешаны сербские полицейские и военные чины, которые действовали без ведома правительства страны. В этой ситуации у Австро-Венгрии было право разговаривать с Сербией более чем жестко, но не обязательно ультимативным языком.
Здесь, конечно, развилка. Австро-Венгрия никак не могла игнорировать роль Сербии в сараевском убийстве – такое проявление слабости, вероятно, привело бы к неизбежному острому политическому кризису и развалу империи. Но Франц-Иосиф мог не доводить ситуацию до войны, которая обязательно приводила к гибели государства.
От него требовались очень точные и очень быстрые решения: поток событий нарастал, резко ограничивая пространство выбора. Возможно, если бы вся политическая ситуация ограничивалась бы Австро-Венгрией, Сербией и Россией, кризис удалось бы локализовать. Но в Европе были и другие силы.
Двадцатого июля Франция прекращает отпуска высшего командного состава, и Сараевский кризис сразу же становится европейским. Сомнительно, чтобы правительство Р. Вивиани (сменил А. Рибо 12 июня) в тот момент хотело войны или даже серьезно о ней думало. Скорее это был знак одобрения Николаю II и призыв ему занять более активную позицию.
Николай не очень хорошо понимал, что ему в данной ситуации следует делать. Убийство престолонаследника Австро-Венгрии было, разумеется, «актом неприкрытого терроризма», и никакого сочувствия Сербия в тот момент у царя не вызывала. Но… Россия тоже помнила Боснийский кризис 1908–1909 годов и отнюдь не была настроена на новую «Цусиму».
Все зависело теперь от умеренности и такта правительства Австро-Венгрии.
Двадцать третьего июля Австро-Венгрия направила официальное письмо правительству Сербии, и это письмо вошло в историю как «Июльский ультиматум». Австро-Венгрия потребовала полностью устраивающего ее ответа в течение 48 часов.
Сербия немедленно мобилизовала свою армию и попыталась ответить на письмо в максимально примирительном стиле. Она полностью приняла пункт № 8 «о принятии эффективных мер к предотвращению контрабанды оружия и взрывчатки в Австрию, аресте пограничников, помогавших убийцам пересечь границу» и № 10 «о беззамедлительном информировании австрийского правительства о мерах, принятых согласно всем пунктам», частично приняла пункты № 1 «о запрете изданий, пропагандирующих ненависть к Австро-Венгрии и нарушение ее территориальной целостности», № 2 «о закрытии общества «Народная Оборона» и других организаций, ведущих пропаганду против Австро-Венгрии» и № 5 «о сотрудничестве с австрийскими властями в подавлении движения, направленного против целостности Австро-Венгрии», потребовала доказательств по пунктам № 3 «об исключении антиавстрийской пропаганды из народного образования», № 4 «об увольнении с военной и государственной службы всех офицеров и чиновников, занимающихся антиавстрийской пропагандой», № 7 «об аресте майора Танкосича и Милана Цигановича, причастных к сараевскому убийству» и № 9 «об объяснении насчет враждебных к Австро-Венгрии высказываний сербских чиновников в период после убийства». Отклонен был пункт № 6 «о проведении расследования при участии австрийского правительства против каждого из участников сараевского убийства», как формально противоречащий конституции страны.
Думаю, что сербское правительство с удовольствием передало бы австрийцам не только Танкосича и Цигановича, но и Димитриевича, но сделать это для Н. Пашича (да и для Петра Карагеоргиевича) было в тот момент равносильно самоубийству. Конечно, в 1917 году «все виновные были строго наказаны», но тогда и ситуация была другая, да и суд проходил в Салониках под контролем французских войск.
Думаю также, что австрийский министр иностранных дел Л. Берхтольд понимал тяжелое положение сербского правительства и сознательно включил в ультиматум провокационные требования № 6 и 7.
С этого момента историки четко разделяются на два лагеря. Примерно половина считает, что Сербия приняла австрийский ультиматум, и этим повод к войне был исчерпан. Как это ни парадоксально, такой позиции в июле 1914 года придерживался кайзер Вильгельм II, заявивший, что сербский ответ, в сущности, снимает основания для войны. Историки же, настроенные прогермански, полагают, что Сербия ультиматум отклонила, поскольку отказалась выполнить единственные содержательные требования. Понятно, что легко запретить сегодня с десяток изданий, чтобы завтра открыть их под другими названиями, то же самое касается увольнений чиновников и изменения школьной программы. А что касается «эффективных мер по предотвращению контрабанды оружия…», то всем ролевикам давно известно правило: «Приказы, начинающиеся с «улучшить», «углубить», «принять эффективные меры…» и так далее, никем и никогда не выполняются, в реестр не записываются, и никакие претензии по этому поводу не принимаются…»
Во всяком случае, еще до того, как вручить австрийскому послу свой ответ, Н. Пашич попросил передать российскому министру иностранных дел С. Сазонову, что «рассчитывает на помощь России, поскольку не только сербское правительство считает притязания Австрии неприемлемыми». С. Сазонов и сам полагал, что ультиматум Австро-Венгрии направлен не против Сербии, а против России.
Похоже, только Л. Берхтольд в тот момент так не думал!
Николай II обращается к Австрии:
«Прошу передать австро-венгерскому министру иностранных дел следующее:
Вступление Австро-Венгрии в контакт с державами на следующий день после вручения ультиматума Белграду лишает их возможности за оставшийся краткий срок предпринять что-либо, что могло бы оказаться полезным для разрешения возникшего кризиса. Поэтому мы считаем целесообразным для предотвращения непредвиденных и ни для одной из сторон нежелательных последствий, которые могут иметь место при нынешнем образе действий Австрии, чтобы последняя продлила установленный для Сербии срок (…), с тем чтобы державы могли принять свое решение. Австрия обещала сообщить державам основные пункты своих претензий Сербии; признав их обоснованными, державы смогли бы дать Сербии соответствующие рекомендации. Отклонение Австрией предлагаемого нами образа действий будет прямым нарушением международной этики и сделает представленные нам сегодня разъяснения бесполезными».
Двадцать четвертого июля премьер-министр Великобритании Г. Асквит информирует кабинет о том, что «политическое положение в Европе следует считать серьезным». В тот же день посол Германии в Великобритании К. Лихновский передает кайзеру: «Британское правительство употребит все свое влияние для разрешения трудностей Австрии в Белграде при условии, что национальная независимость Сербии не будет ущемлена. Глава Форин Оффис выразил надежду, что мы не поддержим невыполнимые требования Вены, преследующие цель развязывания войны и использующие трагедию в Сараево исключительно для осуществления австрийских притязаний на Балканах».
Почему-то в этот день Бельгия неожиданно для всех объявила о «принятии предварительных мер к усилению боевой готовности армии». Само по себе это ничего не означало, кроме того, что конфликтная ситуация полностью вышла из-под контроля.
К. Лихновский сообщает, что Э. Грей, министр иностранных дел Великобритании, «весьма взволнован необъяснимым ультиматумом, с его точки зрения, государство, принимающее такие условия, перестает принадлежать к числу суверенных стран».
Кайзер реагирует очень резко: «Уничтожение Сербии? А зачем ей существовать? Сербия – не государство в европейском смысле, а банда разбойников».
Так что концепция «государств-изгоев» появилась не вчера и принадлежит отнюдь не американскому Госдепартаменту…
Объявление войны
Австро-Венгрия разрывает дипломатические отношения с Сербией и указывает послу в Петербурге, что «Империя не остановится даже перед возможностью европейских осложнений». Николай II телеграфирует принцу-регенту Сербии: «Правительство внимательно следит за развитием сербско-австрийского конфликта, который не может оставить Россию равнодушной». В ответ Германия вручает России официальную ноту: «Германия считает само собой разумеющимся, как союзница Австрии, что с ее точки зрения упор, делаемый венским кабинетом на его законных требованиях к Сербии, вполне оправдан».
Это еще не ультиматум, но что-то к нему достаточно близкое.
Германия вызывает из отпусков офицеров, находящихся за пределами страны, и вводит режим охраны крупных военных и промышленных объектов.
При этом почему-то продолжаются регулярные трансатлантические рейсы германских судоходных компаний, что впоследствии приведет к тому, что несколько первоклассных немецких лайнеров окажутся интернированными в Нью-Йорке, и в 1917–1918 гг. они будут использованы для перевозки американских солдат в Европу.
Двадцать пятого июля происходит еще одно событие, крайне важное для всего последующего хода войны: под давлением Великобритании Италия заявляет о своем нейтралитете в австро-сербской войне. Слово «война» названо. И одновременно резко изменилась оперативная ситуация на Средиземном море. Теперь флот Антанты имеет там очевидное преимущество.
В решающий день, 31 июля, Италия подтвердит свою позицию, несмотря на личную телеграмму кайзера Виктору-Эммануилу, что он «надеется на своего верного союзника».
Италия в ответ повторяет свои разъяснения по поводу оборонительного характера Тройственного союза, вследствие которого Италия не примет участие в агрессивной австро-сербской войне, «ввиду агрессивных действий Австро-Венгрии против Сербии война не составляет для Италии casus foederis».
Э. Грей предлагает созвать в Лондоне международную конференцию (скорее всего, по личной просьбе англофила К. Лихновского, всеми силами пытающегося остановить войну). Австро-Венгрия и Германия отвергают такую возможность. В течение дня С. Сазонов, А. Извольский, Ж. Палеолог поочередно заявляют: «На этот раз – война».
В этот день, 26 июля, сербские резервисты, которых везли по Дунаю, случайно нарушили австрийскую границу. Пограничники для вида постреляли в воздух, но Францу-Иосифу было доложено о «значительной перестрелке».
Двадцать седьмого июля Германия начинает работы в крепостях, объявляет частичный призыв резервистов, возвращает войска в места постоянного расквартирования, усиливает охрану железных дорог.
Германские железные дороги и в мирное время находились под контролем офицеров Генерального штаба, теперь же они окончательно переходят в ведение военных.
Читать бесплатно другие книги:
