Доктор Мозг. Записки бредпринимателя. Избранные рецепты осмысленной жизни. Леви Владимир

Будь готов ко всему, а верь в лучшее. Выбирай оптимизм.

Если не знаешь, что будет дальше, и не можешь на это повлиять, будь готов ко всему – и к плохому, и к самому худшему, – но верь только в хорошее, а из хорошего только в лучшее.

Трудно так раздвоиться: готовым быть к одному, а верить в другое, – но можно, и оно того стоит. Великая Битва Жизни требует от нас всегда быть готовыми к любому удару и коварству судьбы, но несокрушимо верить в успех, в счастливый исход. Ведь если в победу не веришь, значит обрекаешь себя на поражение, еще не начав боя, – а если веришь, то приближаешь победу и верой уже творишь ее.

Возможность влияния наблюдателя на наблюдаемые события показана физиками. Природа этого влияния пока не понятна, но есть основания думать, что оно связано с эмоциями наблюдателя и его ожиданиями.

Человек внимательный сплошь и рядом убеждается, что, хотя и не зря шутят, что пессимист – это хорошо информированный оптимист, все же, при прочих неопределенных условиях,

ojidaya hudschego my uvelichivaem veroyatnost hudschego,

А ОЖИДАЯ ЛУЧШЕГО МЫ УВЕЛИЧИВАЕМ ВЕРОЯТНОСТЬ ЛУЧШЕГО!

Франсуа Гизо:

Мир принадлежит оптимистам, пессимисты – всего лишь зрители.

Пять райских кнопок

В семидесятые годы весь научный и не только научный мир знал про опыты и открытие Олдса. Знал, конечно, и Хиз, и однажды в своем кабинете, обсуждая с группой ближайших сотрудников очередную статью своего научного конкурента, задал риторический вопрос:

– А чем, собственно, наши электродники хуже этих олдсовских крыс?

– Ничем не лучше, то есть, не хуже, шеф. Ровно ничем, – бодро откликнулся молодой психиатр Дональд Ричардсон. Он старался бежать впереди паровоза и иногда тупил невпопад; когда Хиз ушел на пенсию, занял его руководящее место. – Получают бесплатное удовольствие и спасибо не говорят.

– Вот я и думаю: не пора ли… не пора ли перевести их, м-м-м… на самообслуживание. – задумчиво протянул Хиз. Неторопливо вынул из кармана связку ключей. Открыл сейф. Вынул какую-то небольшую фиговину с проводами.

– Эту штуку я уже запатентовал. Первая модель нейростимулятора для самостимуляции человека. Придется, конечно, еще доводить до ума.

Сотрудники зааплодировали. Царь Гедон любил преподносить, как бы невзначай, такие впечатляющие сюрпризы.

– Прибор для стимуляции рая, как у олдсовских крыс?

– Только более свободного. На поясе закреплялась панелька с несколькими кнопками, обычно их бывало не более пяти. Каждая кнопка через провод была соединена с электродом, вживленным в мозг, и прибор отслеживал количество стимуляций каждой из областей. Когда пациент чувствовал, что ему это требуется, мог нажимать любую из кнопок – и…

– …и сразу попадать в рай, как крыса?.. Такая волшебная простота?

– Не так уж все оказалось просто. Первый же опыт с людьми дал понять, что это все же не крысы. Двум пациентам с септальными электродами в мозгу подключили самостимулятор, показали, как нажимать кнопки и проинструктировали: нажимайте, пока вам это будет приятно, а когда приятность закончится или надоест, нажимать перестаньте.

Один из пациентов, назовем его Э, был эпилептиком, другой, назовем Ш, считался шизофреником. Оба начали самостимулироваться охотно и интенсивно. Но, к удивлению Хиза и сотрудников, продолжали это делать и после того, как силу тока убавили до подпороговой, и когда ток совсем отключили. Обоих остановили, спросили:

– Почему нажимаете? Разве это приятно? Мы уже давно отключили прибор от питания.

– Неужели? – ответил Ш. – А мне приятно. Мне просто классно. Небось обманываете – я и сейчас чувствую: все окей, ток идет.

– Я стараюсь вам помогать, доктор, – с преувеличенной угодливостью сказал Э. – Мне не так важно, есть ток или нет. Я знаю, это в ваших интересах, чтобы я нажимал на кнопку. Я хочу с вами сотрудничать.

Характер, болезнь, состояние духа, ситуация общения, менталитет, культура, воспринятые внушения – человеческие переменные, влияющие на эмоции, как погода, ветер и подземные толчки влияют на состояние океана: сегодня шторм, завтра блаженный штиль, послезавтра умеренное волнение, через месяц ураган, через год цунами…

По утверждению Хиза, большинство его пациентов (не все!), в отличие от крыс, пока чувствовали себя хорошо, к самостимуляции не стремились. Стремление это пробуждали отрицательные эмоции, душевная боль – ад,и всего более тот, что не находит свободного выхода наружу, выражения в какой-то деятельности, движении, крике или агрессии, направленной на кого-то или на что-то. Аналогии: пьянство «с горя», обжорство и эксцессы курения при расстройствах настроения, позывы к наркотикам.

Попадались и пациенты, сразу подсаживавшиеся на самостимуляцию, как на наркотик. Один молодой человек стимулировал свою септальную область полторы тысячи раз в час, скоро мы о нем подробно расскажем.

Позитив с изюминкой: В-7, «заводной конферансье»

Это пока о другом случае, здесь доходило только до четырехсот. Четырнадцать электродов было вживлено в разные участки мозга 28-летнего Джекоба Ч., зашифрованного как B-7. Джек, как его все называли, был популярным диск-жокеем ночного клуба. Страдал нарколепсией – припадками неудержимого сна в самые непоходящие для этого моменты. О том, чтобы сесть за руль, не могло быть и речи. Но неудобнее всего было внезапно грохаться в сон посреди работы, на людях. Посетители клуба смеялись, когда такое случалось, думали – прикалывается или так лихо напивается: держится огурцом и вдруг – бух в отключку.

Начальство знало, что Джек нешуточно болен. Его не увольняли – был обаятелен и незаменим на своем месте – но все настойчивее предлагали вылечиться: приступы учащались и становились проблемой.

После операции электроды подсоединили к проводам самостимулятора, и Джека отпустили из клиники домой с позволением нажимать на любые кнопки, когда сам захочет.

Семнадцать недель он с увлечением самостимулировался. Разобрался сразу, какие кнопки хорошие, какие плохие. Одна оказалась очень плохой – адской:электрод, соединенный с нею, сидел в глубине так называемого среднего мозга, в части, именуемой «покрышка» (до сих пор мне, мамонту мозговедения, не понятно, что же она покрывает, эта покрышка – в мозгу много старинных отфонарных анатомических названий, данных еще при царе Горохе).При нажатии этой кнопки сразу возникала паническая атака, и Джек накрепко заблокировал ее (и кнопку, и атаку) заимствованной у подружки женской заколкой.

Еще одна кнопка портила настроение ненужными воспоминаниями – она вела к его величеству гиппокампу, королю памяти, он почему-то грустил. Шесть кнопок были более или менее нейтральными; от одной оглушительно звенело в ушах, от другой, если подольше нажимать, хотелось побыстрей съесть что-нибудь сладкое. Зато нажатие кнопки септальной области и трех соседних давало ломовой кайф с сексуальным драйвом и несокрушимую бодрость. Их Джек и выбрал для предупреждения приступов нарколепсии.

Иногда, хватанув для полноты счастья стаканчик-другой виски, он забывал о кнопках и опять катастрофически засыпал. В этих случаях, чтобы быстро его разбудить, на помеченные кнопки нажимали друзья по клубу. Джек получил прозвище «Заводной конферансье».

На лучшую из своих кнопок нажимал около четырехсот раз в день. Пользовался самостимулятором около шести лет. Женился, развелся, потом уехал из города. Дальнейшая судьба неизвестна.

Небесплатное приключение ночной бабочки: пациент В-19, гомосексуалист

Двадцатичетырехлетний официант Вилли Х., по клиническому номеру В-19, был невысоким, коренастеньким, несколько нескладным блондином с бледным одутловатым лицом и немного бегающими глазами. В раннем детстве у него случались редкие эпилептические припадки. Учился неплохо, но среди сверстников был изгоем – считался, как у нас теперь говорят, задротом. В подростковом возрасте совершил две попытки самоубийства: резал вены, пытался повеситься. Его отверг любимый отец. «Еще когда мне было девять лет, папа решил, что я полное дерьмо и сказал, что из меня никогда ни хрена не выйдет, потому что я не умею за себя постоять. Я не могу никого ударить, ну не могу, и все. А папу все равно люблю, до сих пор».

Мать Вилли была жесткой бизнесменшей. Никогда не ласкала сына, не хвалила. «Она не била меня руками, но била взглядом, голосом и словами, это еще больнее».

В пятнадцать лет Вилли осознал, что он гей. Гомосексуальная жизнь складывалась неудачно: партнеры бросали его, подставляли, обманывали, шантажировали, обкрадывали. С работой тоже не получалось; дошло до того, что пришлось подрабатывать гомосексуальной проституцией.

Характерной для врожденных гомосексуалистов женственной манерности жестов у Вилли не было, но голос был высоковат, и некоторые женские интонации ощущались. Покуривал марихуану.

К Хизу обратился сам. Рассказывал о своей многолетней депрессии и других неприятностях.

– Тоска беспросветная. Не хочу жить. Не хочу быть геем. Ничего не хочу. Я бы уже давно отправился на тот свет, но я трус, не хватает и на это смелости. Я всех и всего боюсь. У меня куча идиотских навязчивостей, я по десять раз ставлю один ботинок на другой, прежде чем выхожу из дома. Я себя ненавижу. Пожалуйста, сделайте со мной что-нибудь. Любую операцию. Я на все согласен. Я хочу стать другим.

– У тебя случается интерес к женщинам?

– Н-ну… Иногда… Шевелится что-то… Когда они какие-нибудь все из себя крутые и классные. Но у меня на них не встает.

– Ты хотел бы стать натуралом?

– Натуралом?.. Х-ха. Мало ли чего я хотел бы. Это невозможно, я гей.

– Все возможно, было бы желание и упорство. Еще не факт, что ты прирожденный гей. Скорее, тебя сделали таким. Мы можем вылечить твою депрессию, страхи и навязчивости, а заодно постараемся конвертировать в натуралы. Только и ты должен нам в этом содействовать.

– Что от меня требуется?

– Пока ничего. Подпиши согласие, и начнем готовиться.

Девять электродов всадили Вилли в разные места мозговых глубин. Три месяца ждали до полного послеоперационного заживления, потом попробовали стимулировать. Восемь электродов не показали ничего вразумительного; зато, как и ожидалось, один – конечно, септальный – оказался самым что ни на есть райским.

Из доклада Хиза научному сообществу

Септальный электрод вживился удачно: сразу попал в область самого интенсивного сексуального наслаждения – nucleus accumbens,(прилегающее ядро перегородки – ВЛ), это было ясно с первой же пробы подачи тока. На некоторое время мы предоставили В-19 возможность самостимуляции, и он моментально к ней пристрастился: в течение трех часов, забыв обо всем, непрерывно нажимал на септальную кнопку, до 1500 раз за час. На пальце, которым нажимал, вспух кровавый мозоль, но В-19 этого даже не заметил. Пришлось, несмотря на его бурный протест и мольбы, отсоединить кнопку от электрода.

К этому времени мы уже получили от атторнея(генерального прокурора штата – ВЛ) разрешение на врачебное содействие добровольной смене сексуальной ориентации В-19. Содействие состояло в сочетании септальной нейростимуляции с поведенческим обучением гетеросексуальной практике.

Перед тем, как начать систематически стимулировать центры удовольствия, мы показали В-19 немой порнофильм с полным воспроизведением гетеросексуального полового акта. Пациент среагировал отвращением: «какая гадость». Потом позволили в течение 10 дней по шесть раз в день производить трехминутную септальную самостимуляцию. При каждой стимуляции В-19 чувствовал нарастающее сексуальное возбуждение с побуждением к мастурбации, и настойчиво требовал продолжения. Начал проявлять интерес к женскому персоналу клиники. Мы опять показали ему порнофильм, и на этот раз он возбудился: произошла эрекция, мастурбировал до оргазма. В течение следующих семи дней говорил в основном о сексе, льнул к женщинам, вслух заявлял, что хочет их.

И тогда, после еще одной консультации с атторнеем и с его ведома, мы нашли для В-19 «ночную бабочку» – 21-летнюю миловидную проститутку Хельгу, которая за пятьдесят долларов согласилась обслужить нашего пациента в специфических лабораторных условиях. Мы предупредили Хельгу, что работа может показаться ей странной.

Постарались создать условия для интима: полутемная звукоизолированная камера, приятная обстановка с экзотическим ароматом и тихой восточной музыкой. Пациент мог свободно двигаться. Единственное неудобство: через плечи и спину В-19 шел от головы провод в комнату, где работали техники и наблюдатели. Но это не помешало.

В день Икс В-19 позволили свободно пользоваться самостимулятором в течение 3 часов. А через 5 часов мозговые электроды были подключены к электроэнцефалографу, для записи активности стимулируемых структур.

После пятиминутной септальной стимуляции в камеру вошла Хельга.

Пока В-19 был с ней, записывалась ЭЭГ.

Сначала пациент сильно волновался, был подавлен и заторможен. Сразу рассказал Хельге, что он гей без гетеросексуального опыта, что слабак и никуда не годится. Минут сорок она уверяла его, что все будет хорошо, ласкала его, массировала, восклицала, что он парень хоть куда, еще поискать такого, и старалась всячески соблазнить. Наконец, он позволил Хельге помочь ему в самом трудном, и, хотя и не сразу, все получилось. Сеанс занял немногим более двух часов. Радости В-19 не было предела. Мы поздравили его с успешным вступлением в новую эру интимной жизни.

– Что же было дальше?

– Дальше – скандал.

Вилли выписали, дали с собой в аренду самостимулятор с ограниченным режимом пользования. Обязали два раза в месяц являться к доктору на беседы и контрольные осмотры аппаратуры и электродов. Являлся регулярно только первые два месяца. Рассказал Хизу, что завел роман с замужней женщиной зрелого возраста, все получается, но почему-то опять начало потягивать к мужчинам.

– Держись, Вилли. Это пройдет, забудется. Все наладится. Ты уже натурал. Просто старая привычка еще дает себя знать. Нужно время и немного терпения. Постарайся стать мачо, ты можешь, ты хорошо сложен. Я бы тебе посоветовал походить в спортзал, подкачаться.

– А это ничего, что меня возбуждают мускулистые мужские тела?

– Все еще возбуждают?.. Ну, это возможно. Тогда… тогда подождем со спортзалом. Попринимай-ка тестостерон.

– Ой, не надо. Я уже принимал, от него только сильнее тянет к парням.

– А теперь будет тянуть к девушкам, вот увидишь. Ты уже натурал.

– Наверное, я пока все-таки бисексуал.

– Ты натурал! Вспомни, как в клинике приставал к нашим девчонкам. Как расхаживал со стоячим, как бабульку санитарку облапил…

– Хорошо, доктор, я понял. Я ни в коем случае не буду больше спать с мужиками. Вот только бы избавиться от проклятых навязчивостей…

Через три месяца из мозга Вилли извлекли электроды, самостимулятор забрали. После этого он пришел на прием только раз. Уверял, что все нормально, продолжает отношения с дамой, работает. А потом исчез. Позже дошли слухи, что он опять взялся за старое, снова стал гомопроституткой и перебрался то ли в Нью-Йорк, то ли в мир иной. Боб от этих слухов открещивался: «У нас нет никаких достоверных сведений. Скорее всего, это инсинуации недоброжелателей».

Честолюбие заставляло поспешить. Написал о сексуальной конвертации пациента В-19 научно-отчетную статью со всеми подробностями процедуры – как же не описать такой уникальный случай! – и доложил на междисциплинарном симпозиуме; показал фильм и о других пациентах, с адскими кадрами.

Это был роковой момент в его биографии.

Сказ о том, как черную ворону конвертировали в синюю, и что из этого вышло

«Это исследование морально отвратительно со всех сторон, откуда ни глянь – тут и самонадеянная претензия «исправить» чью-то сексуальную ориентацию, и риск необоснованного хирургического вмешательства в мозг, и грубое насилие над частной жизнью и человеческим достоинством…

Действительно ли пациент В-19 стал гетеросексуалом?.. Когда этот человек был настоящим самим собой – до или после «коррекции»?»

Из статьи под заглавием «Оргазмотрон», 2008 год, автор неизвестен.

– Через девять лет после смерти Хиза, фактически уже в наше время, его все еще так честили?

– Ретроспективный плевок из эпохи политкорректности – отзвук прижизненного оглушительного скандала.

– Неизвестный автор, наверное, относится к той же ориентации, что и В-19.

– Может быть, но не в этом главное. С Вилли и другими пациентами Хиз обращался в духе классической авторитарной психиатрии – и всей медицины, и педагогики, и всей жизни – предшествующих (и еще в немалой мере нынешних) времен. Кредо патриархальной всеведущей правоты: мы, специалисты, знаем, что такое хорошо и что такое плохо, что такое норма и что такое болезнь, – а пациент не знает; мы, взрослые, старшие, умудренные, знаем, что пациенту (ребенку, профану) нужно: как ему правильно чувствовать, правильно мыслить, правильно жить, – а пациент не знает; мы, люди знающие и облеченные официальными полномочиями, берем на себя право и ответственность делать пациента нормальным согласно нашим представлениям о нормальности, невзирая на то, как относится к этому сам пациент.

Тоталитарный дух этот, с его ветхозаветным запалом и затхлым тюремно-лагерным запашком, еще царил в медицине и психиатрии Соединенных Штатов того времени (стоит вспомнить, опять же, «Полет над гнездом кукушки»), и Хиз был одним из его детищ, носителей и выразителей. Но в жизни общественной этому Кощею бессмертному уже противопоставились новые веяния общественного менталитета. Начал набирать силу пафос инакомыслия, несогласия и протеста, нонконформистские движения. На Западе инакиезаявили о себе с шестидесятых-семидесятых годов, громко и решительно; у нас, если не считать ранних героев-диссидентов, – со второй половины восьмидесятых, невнятно и робко. Инакие , и радикальнее всех молодые, принялись отстаивать право человека не только на собственное мнение – в демократических обществах это давно стало нормой, хотя в основном лишь декларативной, – но и на собственный образ жизни, на своеобразие, внешнее и внутреннее, на свободу выбора ценностей, на эксцентричность, странности и чудачества, вплоть до права на сумасшествие.

– Нонконформисты – белые вороны, еретики, протестанты, несогласные с властью, несогласные с церковью, несогласные с народом, несогласные ни с кем и ни с чем, кроме истины в собственном понимании, – были всегда и везде. Чаадаев, Джордано Бруно, Сократ, Христос…

– Единичные, малочисленные – да, везде и всегда, но чем все они кончали?.. Из века в век черносерые вороны изгоняли белых из своих стай, гнобили, убивали. Только во второй половине века двадцатого, к семидесятым годам, нонконформизм стал на Западе общественной силой, с которой истеблишмент  – государство и власть с поддерживающим ее черносерым большинством – уже вынуждено считаться, пытается заигрывать и использовать в своих интересах.

Тут вот еще какая любопытная закономерность: собираясь в стаи, белые вороны быстро чернеют, сереют и выделяют из своей среды белых ворон следующих поколений, с той же участью, что у тех, которые еще в стаю не собрались. И так по спирали, поколение за поколением. Белыми воронами зачинались христианство, капитализм, демократия, коммунизм…

– И наука вся, и искусство…

– Вот и Царь Гедон, не чая того, превратился в белую ворону, гонимую черносерой стаей защитников права на белизну. Я не сказал бы, что в натуре у Боба было хоть что-то типично беловоронье, – нет, по характеру он был вполне конформистом. Но так уж вышло в тот исторический момент, что на мосту его судьбы влобовую столнулись логика научно-врачебного поиска и логика общественного сознания. Если не белой, то синей вороной, пожалуй, счесть Боба можно.

Началось со злополучного доклада на междисциплинарном симпозиуме. Тема, слегка приоткрытая в преддокладном резюме, раздразнила ученую братию ожиданием сенсации. Гвоздь программы! – врачебное управление мозгом! – излечение неизлечимых! – ну-ну, поглядим.

Докладывал Хиз три дня. Один из слушателей, эрудированный психиатр-меломан, со свойственной эстетически чувствительным людям склонностью к художественным гиперболам описал свои впечатления так:

«Представление теоретической части в первый день было блестящим и потрясающим, я бы сравнил его с бетховенским квартетом. Докладчик вошел в аудиторию пешком, а ускакал на белом коне.

На второй день последовало представление нейрохирургической части, это уже напомнило мне «Вторжение богов в замок Валгаллы» Вагнера. В прениях было много недоверчивых вопросов и скептической критики. Хиз геройски отбивался. Приехал на белом коне, улетел на черном драконе.

На третий день развернулся кошмар: Хиз продемонстрировал на киноэкране электростимуляцию мозга своих пациентов, со всеми их реакциями, во всех подробностях, крупным планом. Сравнение с «Ночью на лысой горе» Мусоргского было бы слабоватым, фильм ужасов со сценами из времен испанской инквизиции показался бы детской сказкой. Это был сущий Дантов ад и ожившие фантасмагории Босха. Одни больные оргазмировали, сладострастно стонали, другие корчились от боли, бесновались, визжали, некоторые теряли сознание, бились в судорогах…

Экран погас, все молчали в глубоком шоке. Наконец, председатель слабым голосом раненого ангела попросил желающих высказаться, и аудитория взорвалась: перебивая друг друга, захлебываясь, мужи науки начали метать в докладчика громы и молнии. Хиз подавленно лепетал оправдания, повторял, как заведенный, что все делалось с документированного согласия пациентов или их родственников. Влетел на драконе, уполз на карачках…»

– Красочно. Момент истины?

– Момент столкновения одной из элементарных частиц истины с другой.

«Всего я мог ожидать, только не этого говнопада ханжеской дури своих коллег,  – вспоминал Хиз на закате жизни. – Меня объявили шарлатаном, мошенником, развратником, насильником, извращенцем, наемником ЦРУ, расистом (за то, что многие тяжелые пациенты – чернокожие)… А всему причиной простая зависть. Никто из них не решился проникнуть в эти глубины, где мозг открывает свои тайны. Никто всерьез не озаботился поиском радикальных средств помощи миллионам несчастных, привычно признаваемых неизлечимыми и невменяемыми. Да, были накладки, были ошибки. Но мы ворвались в эти дебри первыми, мы были пионерами-первопроходцами…»

– Ну, не совсем уж первопроходцами. А Олдс, а Дельгадо? Как они отнеслись к Хизу и его экспериментам?

– Дельгадо, насколько мне известно, о Хизе ни разу публично не упомянул, полное игнорирование. А Олдс, как и Лилли, отнесся ревниво и неодобрительно. «Нельзя,  – сказал на научной конференции, – даже в самых благородных исследовательских целях вживлять электроды в мозг человека, это нарушение первейшей медицинской заповеди «не навреди», даже если риск не велик. А риск велик: Хиз и его сотрудники не ведают, что творят. Вторгаться в человеческий мозг можно только после длительных фундаментальных исследований, начало которым положено, в частности, нашими экспериментами на животных».

– Понятная позиция. Хиз узнал об этом высказывании, как-нибудь среагировал?

– Ответил в статье: «Спору нет, нейрофизиологические эксперименты Олдса и Ко на животных внесли большой вклад в понимание устройства и фунционирования эмоциональной сферы этих животных. Но в какой мере эти исследования относимы к человеку, к его психологии и патологии, осталось вопросом. Мы начали сразу с человека, с него по любому надо было когда-то начать. Всякое начало рискованно. При исследовании человека понимание происходящего увеличивается, а риск уменьшается возможностью внятной и тонкой обратной связи – сочетанием данных объективного научного наблюдения и самонаблюдения, интроспекции. Люди могут сообщать о своих переживаниях, а крысы – только нажимать на рычаг».

Середина семидесятых: тусклый рассвет эры защиты гражданских прав добирается помаленьку до темных недр медицины. Правозащитники требуют от медиков полной ясности по части всяческих рисков (лечения, обследований, манипуляций), полной информированности пациента о том, что с ним делают, почему, зачем и с какими возможными последствиями, полной добровольности всего этого и максимальной безопасности. Все справедливо, все правильно. Только вот нет понимания у рыцарей гуманизма, что при нынешнем уровне человекознания и медицины (включая и уровень подготовки медиков) все вышесказанное в полном объемево многих жизненных случаях не реально. «Не навреди» – идеал, на все сто процентов не достигаемый даже простой как валенок (если бы!) валерьянкой. Рыцари гуманизма, как правило, повышенно эмоциональны, а в конкретных областях знаний и деятельности компетентны пониженно.

Пенная волна гуманизации через пень-колоду докатилась и до пещерных бастионов психиатрии: началась борьба с лоботомией, которая все еще проводилась то там, то сям, – поняли, наконец, после тридцати лет мозгорубки, что лишать человека того, с чего он сошел, – ума – то же самое, что лечить гоноррею кастрацией. Попал под метлу и Хиз: припомнив ему его докторскую (в которой он ратовал как раз за ограничение хирургических вмешательств в мозг), его изыскания объявили электрической психохирургией. Артур Кларк, известный фантаст, высказал опасение, что результаты исследований Хиза могут иметь более грозные социальные последствия, чем открытия ядерных физиков. «Нас ожидает массовый кнопочный контроль психики, самостимулирующиеся роботы-убийцы будут шнырять по улицам…»…

– Фантасты любят пугать, это их работа.

– Не только фантасты. И журналисты, и политики, и разные маргиналы. Среди прочих подсуетился и одиозный пророк психолептической революции, «ангел ЛСД» Тимоти Лири, которого президент Никсон назвал самым опасным человеком в Америке. В интервью сказал: «Химические наркотики – это семечки. Через несколько лет дети начнут требовать от родителей септальные электроды».

– Неужели Хиза никто не защитил, все только травили?

– Малочисленные защитники нашлись. Один из них, доктор Фрэнк Эрвин, бывший сотрудник Дельгадо – тот самый, незадачливый, но с остреньким перышком, написал в статье: «Почему все вдруг так дружно обрушились на эти злосчастные электроды для наших психов?.. Сдается мне, что американская публика так на них ополчилась, чтобы защититься от осознания того, как ее реально зомбируют и промывают мозги множеством других средств. Есть уйма способов привести ваши мозги в состояние, нужное кому-либо постороннему. Посадить перед телевизором или посадить в тюрьму. Показать рекламу или показать пистолет. Дать взятку или дать по башке бейсбольной битой. Выбор большой!»

D-r Mozg. Recipe № 23.

Антирецепт преуспеяния от Герберта Байярда Своупа:

Я не могу дать вам формулу успеха, но готов предложить формулу неудачи: попробуйте всем понравиться.

Благая пора для пираний пера

В 1976 г. произошла крупная утечка информации из секретных источников. Газета Нью-Йорк Таймс опубликовала подборку документов под грифом «Гонка психотропных вооружений», из которой явствовало, что ЦРУ, симметрично соответствующим изысканиям противной стороны и с необходимым опережением, осуществлял многолетний, строго засекреченный исследовательский проект подготовки спецсредств контроля и управления человеческим поведением. Широкомасштабные разработки велись в США и других странах. В списках участников фигурировал Хиз.

В другой крупной газете под заголовком:

Институты, использованные ЦРУ проект контроля над поведением, рассчитанный на 25 лет, финансированный 25 миллионами долларов

сообщалось, что в 1962 г. штатный психиатр ЦРУ, некто Ганн (фамилия по-английски читается как просто фамилия, а звучит как «ружье», «револьвер» или «пушка») предложил Хизу за хорошие деньги участвовать в исследовании мозговых центров боли и страха, пояснив, что результаты могут быть использованы для выбивания государственно важной информации из тех, кто… Ну, ясно.

После этой публикации Хиза тут же подловил корреспондент Нью-Йорк Таймс и, включив диктофон, спросил, правда ли это. Хиз с холодным высокомерием ответил, что да, предложение такое ему действительно когда-то давно сделали. «Упрашивали, надавливали, но от этой сомнительной чести я отказался. Если бы я захотел стать сотрудником разведывательного ведомства, говоря проще, шпионом, я бы им стал еще в первые послевоенные годы, когда носил погоны. Но я хотел быть доктором, стал им и всю жизнь занимаюсь только медициной и нейронаукой».

Через некоторое время подплыла еще одна пирания пера, настырная язвительная девица с ксерокопией архивных документов ЦРУ и фамилией Хиза в одном из них, с указанием должности и какой-то шифровкой.

– Это вы, мистер Хиз, или ваш двойник?

Боб слегка растерялся.

– Кто-кто?.. А-а… Тьхэ. Плюнуть и растереть. Давняя чепушка, я и забыл. Я тогда еще и военные погоны не успел снять. Изучали действие бульбокапнина на обезьянках, нескольким людям, добровольцам (это он врал, не добровольцам, а тюремным заключенным, причем чернокожим)тоже дали попробовать. Не вреднее виски. Вы пьете виски?

– Я обхожусь текилой и самостимулирусь с помощью моего бой-френда. Он вживляет мне один электрод, глубоко проникающий, безопасный и эффективный. Нет дыма без огня, мистер Хиз?

Из Хиза сотворяют публичное пугало. Статьи его нигде не печатают; всюду, где только можно, объявляют бойкот. Пресса, не уставая, потчует публику байками о психиатре-садисте; дошлые журналисты смакуют сплетни о его гедонической личной жизни, слухи раздуваются до размера ужастиков. В психбольницах, из которых Хиз до того подбирал пациентов для исследований, ему отказываются предоставлять женщин – боятся, что он будет использовать их для перемены сексуальной ориентации своих пациентов-гомосексуалистов. Тулейнские студенты устраивают Хизу пикеты и обструкции, требуют увольнения. Группа граждан Нового Орлеана в письме городскому прокурору призывает привлечь изверга-психиатра к суду «за преступные насилия над человеческой личностью».

– Привлекли?

– Нет, но угроза некоторое время висела. Местный суд был заменен публичным судилищем общегосударственного масштаба.

У Кеннеди на ковре

Если бы какой-нибудь доктор мог освободить меня от негативных эмоций без риска для интеллекта и критического мышления – вживлением электродов в мозг или еще каким угодно способом, – я стал бы первым его пациентом.

Далай Лама, из интервью

«В эти годы бочки катились на всех работников биологической психиатрии и на бихевиористов со страшной силой  – вспоминал Хиз. – Докатились и до Капитолия. Горластенький паренек с дипломом психиатра, по возрасту годившийся мне в сынки, представил в сенатскую комиссию по здравоохранению официальный доклад-донос – телегу на всех наших коллег, вместе взятых, включая, кроме психиатров, и нейрохирургов, невропатологов, и нейрофизиологов, и психологов-бихевиористов. Загрузил в эту емкость все, что, по его мнению, в нашей работе нарушает права пациентов и базовые американские и общечеловеческие ценности. Досталось и Скиннеру, и покойному Уотсону, и приежим специалистам – Сэм-Джекобсену и Дельгадо, и мне по первое число. Всех свалил в одну кучу и обосрал. Мои исследования подгреб под жупел психохирургии, электростимуляцию мозга приравнял к лоботомии, с которой я еще в своей докторской призывал распрощаться как можно быстрее. Обвинил, среди прочего, в том, что своими нейростимуляторами я превращаю человеческий мозг в подушечку для булавок. Припомнил мой рекорд – я вживил одному пациенту, К-63, 125 электродов. Чем не подушка для булавок?.. Но дипломированный сопляк забыл вспомнить, что этот больной тоже был своего рода рекордсменом: страдал комбинацией шизоаффективного расстройства личности, очаговой эпилепсии, тяжелой хронической депрессии, навязчивостей, а сверх того, мучился жуткими таламическими болями. Многое в его мозгу было повреждено и запутано. Психохимия не помогала. Совершил две попытки самоубийства. После установки нейростимулятора судорожные припадки и боли прошли, стал жизнерадостным, смог работать. Сохранились кое-какие навязчивые ритуалы, но жить не мешали. Единственной химической поддержкой остались противосудорожные средства…»

На сенатские слушания в Конгресс, кроме Хиза, был вызван едва ли не весь цвет американского мозговедения: Дельгадо, Скиннер, Лилли…

– Как на развязочных сессиях у детектива Пуаро: все персонажи этой книги собрались в одно время в одном месте!

– Не подгадывал, так само получилось, детективом выступила история. Одни наши герои присутствовали очно, другие заочно. Не знаю, позвали ли Олдса, среди собравшихся его не было, но имя и работы упоминались не раз. Если бы жив был Уотсон, уверен, затребовали бы на ковер и его: в докладе и прениях недобрым словом поминали уотсоновские опыты с малышом Альбертом, и все обсуждение шло под знаком антибихевиоризма.

Вел заседание председатель сенатской комиссии по здравоохранению Эдвард Кеннеди.

– Тот самый младший брат убитого президента…

– Тот самый Тэд, Лев Сената, как его звали американцы, – единственный не застреленный из четырех взятых судьбой на мушку властительных братьев Кеннеди.

Неформальный лидер либерального крыла демократов, патрон национальной медицины, считавшийся в сенате ее большим знатоком, политпокровитель пенсионеров, матерей и детей, беженцев и национальных меньшинств, доброхот наших диссидентов, вызволивший из невыездных Ростроповича… Прочно войдя в образ защитника всех и всяческих прав, Тэд не мог не воспользоваться случаем позащищать и права психменьшинств.

Докладчик – вот этот самый горластенький дипломированный сопляк, по определению Боба, – тридцатишестилетний психиатр Питер Роджер Бреггин, в момент писания сего еще здравствующий, практикующий и процветающий, агрессивно обвинил 58-летнего Хиза, уже убеленного сединами, и остальную маститую компанию во всех смертных грехах перед наукой, медициной, обществом, личностью и Господом Богом. Все, что натворили и продолжают творить Дельгадо, Хиз, Скиннер и иже с ними, заявил он, не представляет никакой врачебной ценности: это придумывание насилующих психику технологий, а не лечение пациентов. Эксперименты над людьми не выдерживают ни научно-теоретической критики (природа человека низводится к роботной биомеханике, к машинным автоматизмам), ни методологической (с точки зрения достоверности и воспроизводимости результатов), ни медико-практической, ни, тем паче, этической. Превращение человека в управляемую куклу противоречит кодексу врачебной нравственности и основам прав человека, ставит под угрозу главные американские ценности – свободу и демократию. Психохирургические вмешательства, к коим, по мнению Бреггина, относятся и электродные вторжения в мозг – «электрическая психохирургия», – лишают человека самого человеческого – внутренней свободы и силы воли, способности развиваться, ответственности, духовности и творческого начала.

– Сразу не терпится спросить: что это было – наезд, навет, клевета, обгаживание? – или обоснованное, хоть в какой-то степени, обвинение? В реальности это так или не так? Особенно в отношении творчества. Если вспомнить Хемингуэя…

– В реальности это и так, и не так. Реальность не черная, не белая и не плоская. Человеческая реальность многоцветна, многообъемна и противоречива. Об этом один за другим и твердили на слушаниях доктора и ученые мужи, всяк на свой лад пытаясь отмыться от того коричневого и пахучего, чем метал в них Бреггин. О трагедии Хемингуэя Хиз тоже вспомнил.

– А Бреггин что же – считая себя беленьким, принял роль черного критика своей профессии?

– Именно так. Всю жизнь язвительно критикует и воинственно разоблачает – смолоду выбрал себе такую специализацию, сделал на ней карьеру, обрел популярность. Психиатр-оппозиционер, антипсихиатр. Название его главной книги «Ядовитая психиатрия» говорит само за себя.

– Ух ты, как зло.

– Раскритиковал и разоблачил многое, в том нуждающееся, в том числе скверный, вредный миф о «синдроме дефицита внимания» у детей. Обрушился сначала, и вполне справедливо, на психохирургию с ее лоботомиями, потом – уже не вполне справедливо, – на «поведенческую терапию» последователей Уотсона и Скиннера с их, словами Бреггина, крысиными тренингами; потом на электростимулирующую терапию Дельгадо и Хиза, а потом и на лекарственное лечение психотропными препаратами. Психолептики, заявил, делают то же самое, что и психохирургия, электростимуляция и «поведенческая терапия»: искусственно подавляют или возбуждают какие-то области мозга, отделяют одни части психики от других и лишают человека его сложной целостности, дезинтегрируют, превращая в автомат, функционирующий по программе «все хорошо, все окей».

– А это разве не так?

– И так, и не так – когда как. Поговорим об этом еще не раз, подробно, с разных сторон.

– Так вы на стороне Бреггина – или?..

– И да, и нет. Считаю себя его единомышленником, но не симпатизантом: претит нацеленность на публичные скандалы, а не на вникание в истину. Не зря один из оппонентов назвал Бреггина специалистом по выплескиванию младенцев вместе с грязной водой.

– ?!?..

D-r Mozg. Recipe № 24.

Работа с противоречиями.

Осознавай противоречия и противоположности жизни, сживайся с ними подвижно и балансируй. Для этого тебе и даны две ноги, две руки, две почки, два легких, два мозговых полушария, а не одно.

Акутагава Рюноскэ: Человеческая жизнь похожа на коробку спичек. Обращаться с ней серьезно – смешно. Несерьезно – опасно.

Иногда бывает полезно споткнуться

«Если Америка когда-нибудь станет тоталитарной, ее диктатор будет бихевиористом, а его секретная полиция будет вооружена психохирургией и психотропными препаратами».

На отзвучке в мозгах слушателей этого заключительного бреггинского аккорда неспешно поднялся с места председательствующий Лев Сената, оглядел публику мягко-властным влажным взглядом и произнес:

– Уважаемые господа, позвольте мне на несколько секунд побыть диктатором и тоталитарно пригласить для тестимонии(дачи показаний) мистера Хиза.

В ответ на свой юморазм Тэд ожидал одобрительных смешков и улыбок, но их не последовало. Сгустилось сумрачное молчание. Медленно встал и, ссутулившись, двинулся к сцене Боб; пройдя шагов семь, вдруг, словно вспомнив, что он Царь Гедон, решительно распрямился, пошел уверенно, гордо, но, шагнув на сцену, громко споткнулся о микрофонный провод и чуть не упал. В зале кто-то сдавленно хихикнул, один из членов комиссии, надув щеки, затрясся в беззвучном смеховом пароксизме; Тэд тоже едва зажевал хохотальную судорогу.

Невзирая на адекватную случившемуся мыслишку «пипец, начало убийственное»,Боб нашел в себе силу деревянно поулыбаться, встал перед слушателями аки столб, чуть встряхнулся, откашлялся и выдержал девятисекундную паузу. Молча обвел зал глазами (они у него, в силу некоторого отвисания нижних век, магнетически выразительны, особенно издали, но и на фотографии это видно). За время паузы успела прийти в голову еще более адекватная мысль: «удачно, что демонический злодей-психиатр перед всеми едва не шмякнулся, это дало напряженным ожиданиям комическую разрядку, теперь легче будет переломить атмосферу…»

Хиз был искусным оратором. Умел и гипнотизировать пациентов, это было известно; кое-кто подозревал даже, что он специально вводил своих подопытных в гипнотрансы, чтобы вынуждать на рискованные эксперименты и демонстрировать нужные результаты. Заговорил медленно, тихо, почти шепотом, с очень постепенным нарастанием темпа речи и силы голоса.

– Уважаемый председатель, уважаемые сенаторы, уважаемые коллеги… Спасибо, что вы пригласили меня сюда… Я пришел не оправдываться, не защищаться. Несмотря на прозвучавшие здесь серьезные обвинения в мой адрес, ощущаю себя не на суде, а участником общественно важной дискуссии, нашей совместной работы на благо страны и человечества… Не один десяток лет трудясь на небезопасной должности клинического психиатра, имеющего дело с самыми агрессивными, невменяемыми и непредсказуемыми людьми и их несчастными родственниками, я привык к непониманию и невежеству, к нападкам и нападениям, и не придаю этому значения. Известно к тому же, что пути первопроходцев не усыпаны розами…

Я хотел бы вам объяснить, мои уважаемые слушатели, постаравшись не слишком утомить, суть того, что мы с коллегами делаем. Рассказать об этих новых путях и кое-что показать. Принес видеозаписи – вижу, тут есть большой экран, – и если мне позволено будет продемонстрировать некоторые фрагменты…

Боб, как видите, не преминул сразу же ткнуть фэйсом об тэйбл своего обидчика, изящно намекнув на его сходство с невменяемыми пациентами, и до смешного откровенно слицемерил, утверждая, что не оправдывается. Оправдывался, защищался и отбивался как боксер на ринге, прижатый к канатам, – все это понимали – некоторые со злорадством, немногие с сочувствием, большинство равнодушно. Слушатели внимательные и знавшие дело могли бы заметить и привирания, и самопротиворечия кое-где, но это было в порядке вещей для дебатов политических и судейских, к жанру которых процедура сенатского слушания, воленс-ноленс, была близка. Научная и врачебная добросовестность, в отсутствии коей Бреггин так яростно обвинял Хиза, здесь мало кого волновала. Интрига спектакля была в том, сумеют ли Хиз и компания убедить сенаторов, что американская демократия и права человека не подвергаются психопокушениям, и последуют ли в итоге административные санкции.

Хиз, заметно погромче и пободрей, чем в начале:

– Здесь говорилось что-то об управляемой кукле, в которую человек якобы превращается в результате психиатрического лечения. Но ведь не нужно быть психиатром, чтобы то и дело видеть своими глазами, как именно психические и неврологические недуги превращают человека в куклу, управляемую своими разлаженными, вышедшими из-под внутреннего контроля мозговыми автоматизмами. Мы ищем способы наладить эти сложные подсистемы и реинтегрировать их в сверхсложную систему психики – возвратить в ту целостность, из которой они вырываются и которую разрушают. Цель психиатра – восстановление «Я», пораженного болезнью, воссоздание и развитие личности, а не управление ею.

Фраза внятная и сильная, закрывшая сразу несколько выбоин от булыжников Бреггина. Слегка понизив голос, присоединительно-доверительно:

– Спору нет: методы лечения психических расстройств, применяющиеся до сих пор, из-за отсутствия понимания тонких мозговых основ психической деятельности грубы, рискованны, подчас до недопустимой степени. Вспомним Хемингуэя, впавшего в депрессию с элементами паранойи*, осложненную многими телесными недугами. По наивности он согласился лечиться серией электрошоков и потерял в результате этого основу своей творческой силы – феноменальную память.

Депрессия усугубилась, Хемингуэй застрелился. Это случилось в 1961 году. Если бы великий писатель лечился сегодня разработанным нами методом прицельной мозжечковой электростимуляции, его память не только осталась бы в полной сохранности, но и улучшилась бы – ведь из-за депрессии память тоже не может полноценно работать, это circulus vitiosus…

«Порочный круг» – Боб намеренно не перевел этот термин с латинского. Он давно понял, что перед важными господами полезно изредка произносить умные слова, которых они не знают, – как бы не сомневаясь, что уж они-то наверняка их знают, – отпускать им невзначай такие полувозвышающие, полуопускающие комплименты.

Снова возвысив голос:

– И вот здесь, господа, мы вплотную встаем перед жестокой альтернативой быстротечной жизни, безжалостной ко всем нам, а к больным людям в особенности. Позволительны ли лечебные меры, сопряженные с риском, если альтернатива этому риску – полная безнадежность: обреченность провести весь остаток жизни в мучениях на больничной койке, либо самоубийство?.. Многие врачи считают, что любое лечение, дающее хотя бы минимальную надежду на освобождение пациента от такой обреченности, даже если это лечение рискованно, стоит опробования. И очень многие наши пациенты в моменты прояснения сознания заявляют, что пожизненное пребывание в больнице для психохроников для них хуже, чем смерть. Согласны на любое обследование и любое лечение, лишь бы получить хоть малейший шанс на перемену судьбы.

Должны ли мы идти им навстречу?..

Пауза, все молчат. Энергично:

Повторю еще раз: мы стремимся не к контролю над разумом и поведением своих испытуемых, а к освобождению их и их близких от ужасного насилия, которое над ними производит психическое нездоровье.

Мы возвращаем им свободу, отнимаемую болезнями. Разрешите теперь, господин председатель, в качестве иллюстрации сказанного предложить вашему вниманию три кинофрагмента. Все вместе займет не более восемнадцати с половиной минут. Сейчас вы увидите нашу работу своими глазами.

Монстры и блохи

Уроки провальной кинодемонстрации перед научным сообществом Хиз учел: теперь это был прекрасно смонтированный и тщательно отредактированный короткометражный фильм о его героическом врачебном триумфе.

…драматические кадры с Роджером К. и Джо Ф. – эпизоды агрессивного возбуждения… Спокойные умиротворенные лица того и другого…

…неистовство Дэвида Меррика… работа Хиза с его мозговыми электродами… благодарные слова и лица родителей…

…простреленная голова Дженнифер Дж… ее счастливое, со слезами на глазах, лицо после лечения…

Сенатор Кеннеди (в некотором опупении):  – Впечатляет… Тяжелая работа. Жалко больных. И врачей. Все как-то вообще за гранью… добра и зла… Ну, и все-таки… ну, а все-таки… То, что вы рассказали и показали, – это же ведь и есть контроль поведения.

Хиз, спокойно:  – Да, конечно, можно это назвать и так. Контролем поведения можно считать и проверку документов в аэропорте, и школьную отметку. Я врач. Я занимаюсь лечением болезней, а не контролем. Разумеется, любым медицинским средством или инструментом можно злоупотребить, будь то лекарство, скальпель, жгут для остановки кровотечения или еще что-то. И от жвачки можно умереть, если она попадет в гортань. Мы с моими сотрудниками назубок помним заповеди Гиппократа – первая из них «не навреди». Разбудите нас ночью – мы сразу вспомним все пункты Нюрнбергского кодекса медицинской этики, – в частности вот эти (обширная цитата наизусть).Мы свято следуем Хельсинской декларации прав человека, где утверждается, что при исследовании человека интересы общества и науки ни в коем случае не должны верховенствовать над требованиями благополучия отдельной личности.

Кеннеди, все еще слегка опупело:  – Вы нам только что показали, как можно вызывать боль и удовольствие через электроды, введеннные в мозг.

Хиз:  – Да. Показал.

Кеннеди, мрачновато:  – Но это и есть контроль поведения.

Хиз, с чуть повышенной внятностью:  – Это лечебное воздействие на эмоции, способствующее тому или иному поведению. То же самое могут делать речь, музыка, лекарства и любые события жизни.

Кеннеди, тупя будто нарочно или только что проснувшись:  – Насколько я понимаю, вы пытаетесь использовать технику, чтобы лечить психически больных.

Хиз, с интонацией врачебного понимания:  – Совершенно верно.

Кеннеди, угрюмо:  – Но это и есть контроль над поведением. Разве эта техника не может быть применена к нормальным людям?

Хиз, терпеливо:  – Теоретически может, но практически – зачем? Нормальным людям и так хорошо. Нормальные люди обучаемы. Если нужно переучиться, они переучиваются без мозговых электродов.

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

Поэзия Александра Моисеевича это краткие зарисовки в стихах, дающие возможность запечатлеть лучшие м...
Каждому человеку всю жизнь приходится так или иначе торговать собой. Книга рассказывает вам, как нуж...
В книгу вошли лучшие произведения знаменитого путешественника, исследователя Дальнего Востока В. К. ...
Мы привыкли ассоциировать Древний Рим с разнузданной роскошью пиршественных залов и железной поступь...
Великий поэт Германии, выдающийся мыслитель и ученый Иоганн Вольфганг Гёте принадлежит к тем личност...
Наталия Правдина – специалист по позитивной психологии, практикующий мастер фэн-шуй, а для своих уче...