Рейдовый батальон Прокудин Николай
— Обыкновенно! Даже комбат погиб. Убито пять офицеров и с десяток солдат, надо же было придумать — встать истуканами на открытом участке, развернув карты. Их недавно из Туркмении перебросили, неопытные. «Духи» из минометов и безоткатки накрыли квадрат, получилась кошмарная бойня.
Эта новость немного встревожила бойцов, и солдаты принялись перешептываться и озираться. Поэтому, когда колонна вновь поехала, никто уже не спал, солдаты были настороже. Но бдительность все равно со временем притупляется, и когда через четыре часа внезапно раздались первые выстрелы, то оказалось, что почти все бойцы спали. Я тоже дремал.
…Бах, ба-бах, тр-рр-р!
Впереди идущий «газик», резко затормозив, встал поперек дороги, а наша БМП поддала ему в бампер. От удара задняя дверь «санитарки» распахнулась, и оттуда посыпались ящики и коробки.
— Ткаченко, разворачивай башню, огонь из пушки пулемета! — крикнул я наводчику и, стреляя из автомата по зарослям, спрыгнул с машины.
Все солдаты высыпали, как горох, на дорогу и залегли между катков и в придорожной канаве. Я выглянул из-за брони и увидел суетящиеся в рощице фигуры нападавших. Оттуда летели трассы, раздался выстрел из гранатомета. Граната пролетела чуть выше кабины ехавшего сзади ЗИЛа.
— Огонь! Всем огонь! — закричал я. — Стрелять, не прятаться! Не быть пушечным мясом!
Магазин опустел за пять секунд, второй опустел еще за десять, третий пошел уже одиночными выстрелами. Между фальшбортом и броней лежал гранатомет. Я подтянул за ремешок поближе к себе «муху», взвел и прицелился в установленный в винограднике ДШК. Выстрел. Вроде попал, потому что стрельба оттуда прекратилась, и раздались пронзительные вопли. Очереди из развернутой автоматической пушки резко ударили по ушам, били по барабанным перепонкам, как будто на голову надели кастрюлю и стучали по ней молотком. Я взглянул на бойцов, и сердце обрадовалось! Снайпер Царегородцев лежал прямо у моих ног и, выбирая жертвы, посылал пулю за пулей в цель. Свекольников, лежа на спине, перезаряжал магазины, а подавал их стреляющим маленький Якубов.
Бойцы вели огонь короткими очередями. Гурбон поливал кустарник свинцом не экономя патронов. Все идет отлично! Никто не прячется, никто не хнычет, не лежит мордой в землю и не паникует. Даже Тетрадзе в кого-то целится!
Но как же бьет по барабанным перепонкам эта пушка! «Духи», не ожидавшие дружного отпора, прекратили стрелять и теперь уносили раненых и убитых, а мы молотили по дувалам и винограднику. Еще минут пятнадцать.
Наконец, пушка и пулемет БМП замолчали, механик Рахмонов, лежа на «ребристом» листе, пару раз выпустил гранату из подствольника в виноградник, и пехота прекратила стрельбу. Наступила относительная тишина, слышны были только хрипы и стоны кого-то рядом, а от «санитарки» раздавался мучительный, душераздирающий вопль.
Ткаченко высунулся из люка и прокричал:
— Одна укладка закончилась, лента в пулемете тоже.
— Ну так заряжай ленту и переключай на вторую укладку, — ответил я ему. — Якубов, заряжайте магазины, я пойду посмотрю, что там случилось.
Пригибаясь и прячась за бортом машины, я добрался до кабины «газика».
Жуткая картина! На асфальте лежал окровавленный сержант и скреб ногами по асфальту, держась за живот. Его рану пытался зажать, чтобы остановить кровь и перевязать, испуганный санинструктор. Я заглянул в кабину: она была вся в сквозных отверстиях, стекла разбиты, а на руле лицом вниз лежал водитель. Кровь! Кровь! Кровь везде — на лице, на руках, на полу. Ужасная дырка в голове шофера, из которой уже не текла и не капала, а лишь чуть сочилась загустевшая кровь. Мгновенная смерть. А у второго солдата раны не менее ужасны, но, может быть, вытянет, главное — быстрее его отсюда вывезти. Подбежавший прапорщик Сероиван принялся колоть промидол раненому, накладывать ему резиновые жгуты, быстро разрезал х/б на руках и ногах и перевязал его. Не тело, а сито, все в осколках!
Я вернулся назад, пригибаясь, подошел к ехавшей сзади машине и осторожно заглянул в открытые двери: кабина пустая, разбитая осколками. Подошел к следующей. Возле переднего колеса лежал, бледный солдат весь перевязанный. Замотана бинтами голова, рука, и нога. Еще одному досталось.
— Кто еще есть раненый? — спросил я у сержанта.
— Нет, только Петьку зацепило, нужно как-то вывозить в госпиталь, — откликнулся тот.
— Сейчас пойду, по связи помощь вызову, не высовывайтесь! Лежите за машиной!
На дороге коптила горевшая машина. Я запросил зам, комбата, сообщил о потерях во взводе обеспечения и услышал в ответ сплошной мат.
— Что орать! Я, что ли, их убил? — рявкнул я. — У меня на БМП весь боекомплект закончился, пока отстреливались.
— Ладно, ладно, замполит, не кипятись. Чего орешь? — перешел на нормальный язык Лонгинов.
— А я и не ору, а докладываю. Нужно срочно вертолет вызывать.
— Хорошо, сейчас вызовем.
Вскоре прилетели вертолеты, долбанули по кишлакам, а «Ми-8» сел на полянке у дороги, забрал раненых, убитых и умчался в Кундуз.
Где-то вдалеке на шоссе еще что-то дымилось и горело, кое-где еще стреляли, но в основном все успокоилось. Клубы пыли над кишлачной зоной ветерком относило в сторону, и стали видны результаты и нашей «работы». От трассирующих пуль загорелось несколько крыш и стогов сена, появились новые проломы в дувалах. Трудно понять, что в этих ветхих глиняных закоулках разрушилось от попадания снаряда, а что осыпалось от времени. Вскоре подъехали несколько грузовых автомобилей с афганскими солдатами, и командиры принялись организовывать прочесывание зеленой зоны. «Сарбосы» двигались неохотно, «зеленые» вообще не хотят воевать, они предпочитают посидеть у костра, сварить баранину, приготовить плов, помолиться. Они способны только идти вслед за нами и что-нибудь стащить по дороге. Шайка, банда мародеров и жуликов, да и как иначе, если армия набрана путем облав на мужчин призывного возраста от восемнадцати до шестидесяти лет. Некоторые солдаты на вид древние старики, но попадались и совсем мальчишки, прямо дети.
Тем временем колонна медленно двинулась дальше. За руль «санитарки» сел другой водитель, а разбитый ЗИЛ взяли на сцепку. Броня шла очень медленно, вела для профилактики шквальный огонь по всем кустам, развалинам и виноградникам. Через час неторопливого движения доехали до изгиба дороги, которая располагалась в глубоком ущелье. У обочины стояла и тарахтела, не глуша двигатель, командирская машина, на пушке сидел ротный и махал рукой, делая знаки, чтобы мы остановились.
Я дал команду «вперед» механику, и мы пристроились в трех метрах от кормы. Мы с Володей одновременно спрыгнули и пошли друг другу навстречу.
— Ник! Как дела? Живой, чертяка! — улыбнулся, блеснув вставными зубами, Сбитнев.
— Жив-здоров, чего не скажешь о водилах взвода обеспечения.
— Да, неудачно рейд складывается. Два трупа в полковом тылу, у артиллеристов тоже труп, несколько раненых. Только что сообщили: погиб новый командир взвода ГПВ из второй роты. Я его даже в лицо не знаю. Прапорщик приехал из вологодской области. Первый рейд — и амба! Голову выстрелом гранатомета оторвало! Еще несколько солдат ранено.
— А Афоню и Луку не задело? — озабоченно поинтересовался я.
— Нет, а что так за них переживаешь?
— Денег перед рейдом очень много им занял, а они их пропили. Не хочется без «бабок» в отпуск ехать.
— Ну-ну, один с твоими деньгами сбежал, другие пропили, что-то ты чеками швыряешься, лучше вообще не получай, пусть в кассе лежат или мне займи, — улыбнулся Володя.
— Ага, и потом переживай за тебя: шандарахнет ротного еще раз по башке или нет.
— Значит, если деньги в долг у тебя не возьму, то за здоровье командира роты ты не станешь переживать?
— Нет. Очень сильно переживать не буду. Был один, другой, третий, пришлют четвертого, — ответил я, широко улыбаясь. — Ну, нельзя сказать, что мне совсем на тебя наплевать. Конечно, жалко будет, человек все же, да и привыкли уже, почти любим тебя.
Моя шутка пришлась Сбитневу не по душе, и он сердито сплюнул на дорогу и выругался.
— Вот твоя замполитская сущность и проявилась. На людей наплевать, деньги дороже, да?
— Сказал же, чуть-чуть будет жалко, обещаю, честное слово, — ответил я, продолжая улыбаться. — А тебе меня будет жалко?
— Нет, подрезать бы все замполитовское племя под корень, легче стало б жить. Баба с возу — кобыле легче.
— Ну, тогда дохляков в горах сам будешь подгонять и выносить.
— Вынесем как-нибудь.
— А, кто тебя газетами и книжками будет снабжать?
— Обойдусь.
— А в карты с тобой играть?
— Перебьемся.
— Коньяк-водку вместе пить?
— Никогда больше пить с тобой не буду, отстань от меня! Ничего мне от тебя не надо. Отлучаю презренного и недостойного от самодержавного тела! Отправляйся-ка с третьим взводом на их задачу. Я тебя разжаловал, будешь в ссылке находиться, пока моя душа не оттает.
— Ну и хорошо, иду с Мандресовым. Очень даже рад! — ответил я Сбитневу и хотел уже уходить, но был остановлен.
— Ник, приемничек-то оставь! — широко улыбнулся Володя.
— Это мой!
— Нет, не твой, а имущество роты. «Маяк» на балансе роты состоит, я за него отвечаю.
— А я его на складе с боем доставал и носил на себе всю дорогу!
— Нет, не ты, его БМП возила! Отставить разговорчики, у тебя собственный маленький транзистор есть! — прикрикнул Сбитнев. — Хочу чемпионат мира по футболу услышать…
— Вот так-то, говорил, что ничего от меня не надо, а сам последнее отнимаешь, крохобор.
— От крохобора и слышу. Собирай манатки и двигай в гору, вон Мандресов со своими архаровцами по склону идет. Эти бойцы из третьего взвода?
— Да.
— Вот с ними и выдвигайся. Сколько тут с тобой пехоты?
— Пятеро. А машину куда поставить?
— Технику забирает Логинов. Я получу у него последние указания и пойду на соседний хребет, а Вертишин правее меня. Всего три задачи держим. Ну, валяй отсюда, бывший собутыльник, — ухмыльнулся Сбитнев и хлопнул меня по спине.
— Вовка, а может, ты мне сто чеков займешь? Тогда проверим, насколько ты за меня больше будешь переживать.
— Нет, не дам, не хочу я за тебя беспокоится. Иди с глаз моих долой, торопись, а то броня с твоим мешком уедет, — засмеялся Сбитнев.
Я заторопился собираться в путь-дорогу. Мешок укомплектован, спальник достать из десанта — минутное дело, привязать его к мешку и в путь.
— Рахмонов, отдашь транзистор ротному лично в руки! Не забудь, а то если придержишь, потом сам в горы с заставы понесешь. Узнаешь, что значит быть настоящим пехотинцем, а не на машине разъезжать. Не советую!
— Даже в мыслях не было, — усмехнулся хитрый механик.
— Гурбон, строиться с вещами у машины! — скомандовал я пехоте.
— Бегом, построились, чумасосы! — эхом откликнулся на мою команду младший сержант.
Я оглядел бойцов и распорядился:
— Взвод поднимается на высоту, мы выдвигаемся к ним через две минуты! Якубов-большой впереди, затем я, Свекольников, ты в замыкании. Идти след в след, ноги по сторонам не разбрасывать и клешнями камни не загребать. А то подорвемся без сапера. Гурбон, бери щуп, будешь дорогу прокладывать. Сегодня твоя очередь работать минным тралом.
— Вах! Вам меня не жалко, да? Кто будет плов готовить взводу? — живо откликнулся с тревогой в голосе Якубов.
— Ничего, если что — Уразбаев сумеет, или твой маленький однофамилец справятся. Внимание! Идти предельно осторожно, друг за другом, не отставать! Якубов-младший, бери бурдюк с водой!
— Она тяжелый! А я маленький! Может, кто другой.
— «Хитрый глаз», хватит отговариваться, солдат, я твою воду за тебя нести не собираюсь.
Все дружно засмеялись шутке над узкоглазым узбеком, и я продолжил:
— Как водичку пить — ты первый, а как ее нести — так не могу!
— Я маленький, мешок больше меня, однако ж. А воды я почти не пью!
— Значит, будешь пить! Тетрадзе, помоги ему нацепить емкость. Гурбонище, трогаемся, быстрее вперед!
Глава 11. Месяц копчения на солнце
Группа медленно потянулась вдогонку за взводом. Вначале крутой подъем метров пятьдесят, а затем более пологий, но кажущийся бесконечным склон. Мы двигались по осыпи, по выскальзывающим из-под ног камням, загребая обувью пыль и песок. Сбитнев тем временем умчался на машинах дальше по дороге в сторону Файзабада. Час перехода под палящим солнцем — и мы на месте. Сашка развернул карту и принялся «привязываться» к местности.
— Уф-ф, — выдохнул я, сбросив мешок, вытер пот, присел рядом. — Саня, сориентировался?
— Да хрен его знает. Я в горах еще плохо ориентируюсь, для меня все тут одинаково. Черт поймешь, эту местность: горы, хребты — как под копирку. Давай вместе мудрить.
— Давай. Пляшем от дороги, пойдем сядем чуть повыше: оттуда лучше видно.
Через сорок минут споров мы пришли к общему соглашению о нашем местоположении, и Александр доложил Сбитневу о наших координатах по кодировке на карте. Тем временем бойцы быстренько построили укрытия, а Якубов даже кашеварил.
— Товарищи офицеры, идите скорее, пока еда не остыла, все готово, — крикнул он.
И тут подбежал к нам Свекольников с бледным перепуганным лицом, протягивая радиостанцию Мандресову. Александр стал тревожно вслушиваться и комментировать мне происходящее.
— Ник, во втором взводе подрыв! Трое ранено, двое — тяжело.
— Кто? — воскликнул я.
— Черт его знает. Твою мать! Ветишин! Сбитнев говорит: старшего ранило! Сережку!
— Куда?
— Не отвечает.
— Саня, дай поговорю с командиром.
— Он и сам тебя вызывает, — и Александр сунул мне в руки радиостанцию.
— Как у вас дела? — спросил Сбитнев. — Почему не докладываете обстановку?
— Сориентировались и привязались к местности, окопались и закрепились, хотели доложить о построении СПСов, но услышали про потери, молчим и слушаем, — ответил я.
— Ну вот что, слушатель, бери одного «карандаша» и следуй ко мне, как говорится, с вещами на выход!
— «Карандаш» тоже с вещами?
— Да, бери любого и побыстрее! Я поглядел на Сашку.
— Слышал приказ?
Он грустно вздохнул и кивнул.
— Я думал, вдвоем хоть какое-нибудь время повоюем, боюсь — что-то не так сделаю, все же в первый раз в рейде.
— Все будет нормально! Гурбон и Юревич подскажут, нормальные сержанты, хоть и молодые. Свекольников хороший связист, взвод что надо, твой предшественник их отлично подготовил. Я у тебя, наверное, Уразбаева заберу, от него проку никакого, большой потери не будет. А то там, во втором, сплошные узбеки, русскому бойцу тяжело будет. Я думаю, Вовка вызывает меня командовать вторым взводом вместо Ветишина. Уразбаев!
— Я, — откликнулся встревоженно солдат.
— Собирай манатки, ты идешь со мной к ротному, — скомандовал я солдату.
— Чего собирать? — переспросил солдат. — Пачаму я?
— Шмотки свои собирай и быстрее! — воскликнул взводный. — Ни чего не забудь, а то оставишь тут что-нибудь, потом назад не вернешься! А почему ты? Потому! Замполит тебя выбрал, очень ты умный и смелый.
— Какой умный, какой смелый? Я обыкновенный, не надо меня. Не хочу во второй взвод.
— А, испугался идти к своей узбекской «мафии»? — догадался я и самодовольно улыбнулся. — Ничего не поделаешь, придется!
Солдат о чем-то продолжал скулить в полголоса, обреченно собираясь в поход.
— Видишь, Саня, не хочет быть на побегушках у Алимова и Исакова. Те страшные бездельники, и ему придется им подчиняться, все за них делать, да, солдат?
— Ага, — уныло соглашался Уразбаев.
— Ну ничего страшного, в обиду не дам, пошли! Пока, Сашка, не грусти, не скучай, — я крепко пожал руку взводному на прощание и зашагал по еле заметной тропе.
Мы спустились в ложбину, поднялись на хребет, снова ложбина, снова хребет, еще спуск, и вот уже взобрались на высоту к КП роты. Пришли мы оба взмокшие, хоть тельняшку выжимай, и соль со спины соскребай.
Нас встретили минометчик Радионов и врач-двухгодичник, старший лейтенант.
— О, привет медицине и «богу войны». Как вы тут? Где Володя? Что с Сережкой?
— Здорово, ротный ждет тебя там, во взводе Ветишина. Топай, не задерживайся, — ответил минометчик. — Сереге лицо сильно посекло и ранило осколком руку.
— Сейчас немного передохну, с вами язык почешу и пойду. Хорошо, что с Ветишей все более-менее нормально. Надо дух перевести, прямо качает от зноя. Сил нет, хочется упасть где-нибудь в тень, а ее как всегда нет, — ответил я.
— И еще долго не будет. Сегодня Ошуев поставил задачу Сбитневу — закрепляться как можно основательней, быть готовыми отражать атаки мятежников. Есть вероятность, что будем тут около месяца, — поддержал разговор медик.
— Нечего сказать, хорошенькая перспектива. Пекло — хуже, чем в Кабуле! Одно радует — стоматолог с нами, зубы подлечит, если что. А ты хирургом-то работать сможешь? — поинтересовался я.
— А как же! Я все могу, уже полтора года как в Афгане воюю. Меня, когда из Союза направляли на должность хирурга, я криком кричал, что готов только зубы удалять. А мне ответили: «Ничего две-три руки-ноги отрежешь, четвертую уже сможешь пришить, научишься, практика — критерий истины». Вот так и пошла служба, что-то, может, поначалу и не получалось, но вроде бы пострадавшие от моих медицинских опытов не жаловались.
— Наверное, уже просто не могли, — ухмыльнулся Радионов.
— Вот сейчас вернулся после штопанья твоих бойцов, и ни одного мата в мой адрес.
— Проклятый новоявленный «доктор Менгеле», ненавистный продолжатель экспериментов Бухенвальда и Освенцима, — шутливо возмутился я и, устало закрыв глаза, продолжил:
— Не дай бог, к такому попасть, зубы не вылечит, потому что разучился, а кишки зашить не сумеет, еще не научился.
— А ты, как настоящий замполит, болтаешь даже с закрытыми глазами и во сне. Твои кишки я пришью к языку. У нас в полку под Читой уникальный случай был в моей практике. Из морга прибегает боец-санитар и кричит: «Я из морга, там труп ожил». Весь бледный, трясется, орет благим матом. Иду с ним в мертвецкую, действительно: лежит покойник синий-синий, а язык высунул изо рта и шевелит. Я солдатика успокаиваю: не переживай, ничего страшного, это же замполит, у него рефлекс, только на пятые сутки язык болтать перестанет. Настоящий был профессионал! Гы-гы, — и он ехидно засмеялся.
— Да пошел ты куда-нибудь подальше, мне не хочется врача нецензурщиной обижать, может, когда пригодится, но ты напрашиваешься. Однако ты, «шприц-тюбик», старые анекдоты за быль не пытайся выдавать. Этот номер у тебя не пройдет, не прокатит. Слышали эти байки сто раз, твоя быль мхом поросла. Ладно, раз вы такие противные и неласковые, уйду я от вас. А что за ранения у солдат, почему молчите?
— Бойцы живы, я уже кстати туда сбегал, перевязал всех, вертолета дождался и обратно вернулся, — ответил врач. — У бойцов положение гораздо хуже: Кайрымова ранило в шею, повезло, что осколок не задел артерию, но немного повредил гортань. Но думаю, жить будет, а Сомов скорее всего остался без глаза.
— Твою мать, совсем?
— Совсем, там такое месиво: щека разодрана, на лицо страшно смотреть. А у тебя видок, что-то неважнецкий, что с тобою, Никифор?
— Башка до сих пор гудит после теплового удара, а тут еще контузило немного! — ответил я.
— Если хочешь в академию поступать, не свети ни тепловой удар, ни тем более контузию. Это ведь головной мозг, очень ревностно мои коллеги к этим травмам относятся, могут забраковать еще до экзаменов. Дураки, сам понимаешь, никому не нужны! Ха-ха-ха! Я это серьезно говорю, подумай! Ну иди, тебе Сбитнев подробности на месте расскажет, — хлопнул меня по плечу доктор и полез обратно в укрытие от солнца, сделанное из двух накидок, растянутых как полог.
Он лег, высунул голову наружу, протер запотевшие очки и принялся отмахиваться от мух, липнувших к потному красному лицу. Доктор всем видом показывал, что желания со мной разговаривать, у него больше нет. Жирок медленно плавился и вытекал через поры тела. Чувствовалось, офицер-медик переживает увиденное за сегодняшний день, но виду не подает, крепится. Трупы утром после боя на трассе, перевязка раненых, теперь еще тяжело раненые. Даже у врачей нервы не железные и стойкость не беспредельная.
Я хлопнул минометчика на прощание по плечу и попросил:
— Смотри, точнее с арткорректировкой, опять не перепутай, как в Джелалобаде, «Кутузов»! — и, ругая солнце, двинулся вниз.
Вслед услышал:
— Да пошел ты, умник!
Не понравилось, что я не удержался и напомнил про обстрел нашей роты армейской артиллерией и «Градами», когда Радионов с нами был корректировщиком в Черных горах. Ничего, полезно освежить ему память, может, лишний раз перестрахуется, уточнит наше местонахождение.
— Уразбаев! Уразбаев! — закричал я, оглядываясь. Этот хитрец уже куда-то спрятался. Лежит под навесом и молчит, делает вид, что не слышит и что-нибудь жрет. — Уразбаев! Ты где, проклятый гоблин! — рявкнул я еще громче.
Из-за полога крайнего укрытия высунулась потная жующая физиономия.
— Товарищ лейтенант, иду сейчас, одын минута, чай очень горячая.
— Тридцать секунд, достаточно на два глотка.
— Опять шутите, да? — улыбнулся солдат.
— Нет! Вылей эту бурду, нам через пятнадцать минут нужно быть на месте!
Солдат сделал один судорожный глоток, обжигаясь, выпил жидкость и засеменил следом.
Еще два распадка и два подъема. У-ф-ф. Кто только придумал эти проклятые горы, черт бы побрал эту жару, рухни небо на эту страну! Будь она проклята!
На краю каменной стены сидел грустный командир роты и грыз зубами стебель сухой колючки, уныло глядя вдаль, где по ущелью шла группа из пяти человек.
— Вот и я! Еще раз привет! Кто это ушел? — тяжело дыша, поинтересовался я, упал рядом, завалившись на правый бок. Пот струился ручьями, маскхалат вместе с тельняшкой прилипли к телу, даже кроссовки взмокли.
— Это был Бронежилет, тебе повезло, что с ним разминулся. Всю силу своего гнева он обрушил на мою голову.
— Как все произошло? Как они подорвались?
— Да хрен его знает! Там ни старого окопа, ни СПСа не было. Место удобное, вот и решили оборудовать пулеметную точку. На два штыка лопаты даже не успели углубиться, как раздался взрыв. Серега смотрел в бинокль на дорогу, ему посекло осколками правую сторону симпатичной физиономии и в кисть попало. Бойцам досталось еще крепче. После взрыва я и медик через пять минут были уже здесь. Юрка-медик молодец, кровь, хлеставшую из горла Кайрымова, остановил; поначалу думали, Садык до вертолета не доживет. Но ничего, натыкали промидол, перетянули жгутами раны на руках. Это он задел что-то в земле лопатой, и принял на себя большинство осколков. У Юрки золотые руки и стальные нервы. Кровищи вокруг — море, а он что-то шьет, клеит, перевязывает. Мне даже дурно стало с непривычки. А он же окурок изо рта не выпускает и только матерится сквозь зубы.
— У Сомова как дела? — поинтересовался я.
— Сомову меньше досталось, но тоже не лицо, а сплошное месиво. Глаз — одни ошметки, и щека — в клочья.
— Да, бедный клоун. Теперь парню не до смеха. Глаз левый или правый?
— Левый. А какая разница? — удивился Сбитнев.
— Никакой. Просто спросил. Лучше бы оба глаза, сохранились. Куда еще попали осколки?
— Обоим немного посекло по ногам до паха.
— Жизненно важные органы какие-нибудь не задеты?
— Какие-нибудь не задеты. Между ног у всех цело, если ты это имел в виду. И грустно, и смешно, но выглядит так, словно у них на яйцах были бронежилеты. Все задело, кроме этого. Так что через неделю Сережка на медсестричках будет скакать, его ранения-то плевые. А бойцов жалко: хорошие солдаты.
— Были. Теперь они уже не солдаты, и вряд ли вернутся обратно, — вздохнул я.
— Это точно, хотя бывает, что и после ранения возвращаются. Пасть зашивают, зубы вставляют и в строй, — грустно улыбнулся Вовка.
— Тебе лучше знать, ходячий экспонат чудес советской стоматологической и челюстной хирургии.
— Ну ладно, поболтали, теперь о деле. Занимай оборону, строй бойницы, рой окопы, готовь круговую оборону, командуй взводом. Лонгинов, уходя, обещал: около месяца нам предстоит загорать и плавиться на солнышке, пока техника колоннами будет внизу сновать туда-сюда. Курорт, мать твою!!! Командование приняло решение — построить взлетную полосу для самолетов на аэродроме в Файзабаде. Чтобы не только вертолеты и «кукурузники» садились, а большегрузные самолеты. Машины станут возить плиты, блоки, кирпич, щебенку, цемент весь месяц. Возможны попытки прорыва «духов» к дороге, задача — не допустить этого. Твой сектор — от половины хребта с левой стороны и до четвертого хребта справа, дальше сидит разведвзвод, и это уже будет его линия обороны. Поставь вокруг сигнальные мины, их вертолетом завезли на всю роту, часть я сейчас заберу, третью часть бойцы от Мандресова придут взять. Поделись по-братски, не жмись. Далеко не устанавливай, а то зверье будет бегать, зацеплять.
— Техника снизу нас поддерживать не будет? — поинтересовался я. — Что-то не видно никого у шоссе.
— Нет, всех забрали, они дальше стоят. Помочь сможет только авиация и артиллерия, не дай бог, до этого дойдет. У тебя один ПК, другой у Мандресова, а у меня в кулаке АГС и «Утес», ну и миномет, если что — помогу вам обоим, чем смогу. Послезавтра вызову, придешь доложить о проделанной работе. Будь здоров, не кашляй!
— Постараюсь, спасибо на добром слове.
Командир ушел с солдатами, нагрузившись сигналками, а я принялся озираться по сторонам. Итак, что у меня есть и кто у меня есть?
— Сержанты! Есть кто живой? Всем ко мне! — крикнул я. Загребая пыль ногами, подошли Муталибов и Зайка.
— Гасан, ты как тут оказался? — удивился я. — Если не изменяет память, ты из другого взвода?
— Ротный привел, для усиления этого коллектива, — усмехнулся сержант. — Он сказал, что узбеки меня боятся и я буду помогать вам.
— А где еще один командир отделения?
— Фадеев, он в туалет пошел, — ответил Зайка.
— Обделался с испугу? — усмехнулся я.
— Да нет, что-то сожрал, второй день бегает, уже газеты кончились, все извел, — усмехнулся Зайка.
— Ну что ж, определяемся по обороне. Зайка, берешь Фадеева, вот тебе еще Уразбаев, и топаете туда, где был подрыв, там оборудуем выносной пост. Щупом вокруг хорошенько потыкать, вдруг в земле еще что лежит. Грунт не копать, камни ворочать поаккуратнее, сигналки ставьте метрах в пятидесяти вниз по склонам. Завтра с утра роете к нам траншею, если нападут, то под обстрелом появится возможность от вас выползти сюда и, наоборот, к вам добраться. Алимов, Тажибабаев, Исаков на самой горке останутся, пусть снайперы наблюдают окрестности. Каждому построить по отдельному укреплению!
Узбеки, стоя в сторонке, прислушивались к разговору, и им явно не нравилось мое распоряжение. Поняли: придется работать и стоять на посту всем.
— Товарищ лэйтенант, — попытался исправить положение Алимов, — дайте нам Уразбаева или Сидорчука.
— Хрен вам на рыло и тебе, Алимов, и особенно на твою, Исаков, толстую морду. На твое наглое мурло, Исаков, персонально! Ты самый неблагонадежный, если что, выроешь яму, и перед строем расстреляю! Понял?
— Понял. Опять издеваетесь, — криво улыбнулся Исаков.
— Нет, не издеваюсь, а обещаю. Я никогда не забуду, как ты угрожал взводного Ветишина застрелить. Вот как раз тебе я гарантирую расстрел, если начнешь борзеть! Таджибабаев! Назначаю старшим, будешь проверять часового и докладывать.
— Если я — старший, то надо еще одного на пост!
— Ладно, Ташметова даю!
— Опять узбек! — возмущенно выдохнул Исаков.
— Исаков! А ты что разве узбеков не любишь? — удивился я.
— Как не люблю, я ведь сам узбек. Но что это вы нас всех вместе собрали и отделили? — продолжил удивляться Исаков.
— А потому, что узбек узбеку глаз не выклюет! Мните свое дерьмо между собой! По крайней мере, честно поделите смены. Таджибабаев, командуй!
Исаков с Алимовым продолжали о чем-то недовольно переговариваться.
— Что такое? Чем опять недовольны? — поинтересовался я.
— Ничем, всем вполне довольны, — сердито ответил Алимов.
— Вот видишь, Улугбек, даже ты всем доволен! — ухмыльнулся я.
— Я не доволен! — воскликнул Исаков. — Дайте одного русского.
— А зачем? Чтоб было над кем издеваться и заставлять стоять на посту за вас? — ехидно улыбнулся я. — Могу добавить вам еще Васиняна.
— Нэт, спасибо, нэ пойду я к чуркам! — воскликнул армянин-пулеметчик.
— Сам ты чурка! — подскочил к нему Алимов.
— Я не чурка, я с Кавказа! — огрызнулся пулеметчик.
Мне пришлось схватить обоих за шивороты и растащить.
— Эй вы, петухи, успокоились!
— Кто петух? — вскричал Алимов. — Я — петух?
— Уймись, я не то сказал, что ты подумал. Это не касалось целости твоей задницы, а я имел в виду, что кукарекаешь и перья распускаешь. Пошли отсюда прочь!
Читать бесплатно другие книги:
