Рейдовый батальон Прокудин Николай

— Хорошо, хорошо… — нахмурился полковник и ткнул пальцем в меня. — Что скажете, товарищ старший лейтенант? Перестроились?

Я растерялся от неожиданности: глупость-то какая! ЦК КПСС объявил о перестройке, и за полгода мы должны проделать то, не зная что. Даже высокое руководство не может объяснить, что конкретно мы должны сделать. Перестройка и все.

— В первом батальоне работа по перестройке стиля руководства началась. Но перестроившихся нет, и я не готов пока что перестроиться. Мы из боевых на боевые. Нам не до этого. Как раньше пили, так, конечно, уже никто не пьянствует, но если кто-то из товарищей погиб или награду, звание обмыть надо — случается. Я сам орден и звание согласно воинской традиции обмывал. Неуставные взаимоотношения встречаются реже, но не искоренены. Есть проблемы в межнациональных вопросах. Проблемы с оформлением наградных, штабы пачками их обратно возвращают…

Я не успел закончить свой рассказ о том, что накипело, как полковник подскочил ко мне. Вместо ожидаемого с холодком в груди разноса «шеф» обнял меня и воскликнул:

— Люблю я этого парня! За искренность, смелость! Ну не в бровь, а в глаз сказал! Некогда перестраиваться! Я и сам, честно скажу, еще не до конца перестроил стиль работы, а вы уже трещите о процентах! Халтурщики! Стыдно, товарищи политработники! Берите пример с молодежи! Они — наше будущее, наша смена! — Сказав это, полковник Севастьянов троекратно облобызал меня и, похлопав по спине, уселся, широко улыбаясь в центре зала.

Сзади кто-то негромко произнес:

— Конечно, хорошо ему говорить об отсутствии перестройки! Только назначили на батальон, к Герою представили… Все как с гуся вода. А тут полгода до замены и пять лет в должности замполита батальона.

Я растерянно сидел и молчал. Не такой реакции ожидал я от руководства. Думал, что будет скандал. Я живо представлял себе, как разгневанный полковник возмущенно кричит, брызгает слюной, топает ногами в ответ на мое выступление. Но такого результата…

* * *

С хорошим настроением я ехал в полк после двухдневных сборов. Наш БТР, на котором политработники возвращались в Кабул, догнал на въезде в город полковую колонну. Хорошо, что рейд не затянулся.

В полку меня ждало трагическое известие. Погиб Витька Свекольников.

— Вовка! О чем ты говоришь? Как так разбился и упал в кяриз! Ты что с ума сошел? Как Витька оказался в колодце? — орал я на Сбитнева, схватив его за х/б и тряся из стороны в сторону.

— Никифор, отстань! Я виноват! Не уберегли! Глупо получилось, у самого в голове не укладывается, — растерянно оправдывался Сбитнев.

— Товарищ старший лейтенант! Докладывайте по порядку и внятно! — нахмурился комбат. — Он еще вчера узнал о гибели солдата, но управление батальона находилось далеко от первой роты, и понять, что случилось на самом деле, ему было трудно.

— Товарищ подполковник! Солдаты увидели прячущегося «духа», бросили гранату в кяриз. Смотрим: автомат валяется, и ноги из бокового хода торчат. Решили достать оружие. Кинули «дымовуху» на всякий случай, чтоб отогнать от тела, если появится рядом кто-то из «бородатых». Свекольников самый худенький, вызвался достать ствол. Стал спускаться по парашютным стропам, сорвался и упал. Разбился. Вытащили, а он уже мертв.

— Подробный рапорт мне на стол через час, товарищ старший лейтенант! — рявкнул Подорожник и выставил Сбитнева из кабинета. — Бестолочи!

Володя хмуро посмотрел на меня и вышел за дверь.

— Василий Иванович! Год! Нет! Пятнадцать месяцев в роте никто не погибал. Даже дико. Раненые были, но убитых в роте при мне ни одного. Такой замечательный парень был Витька Свекольников! Что теперь делать? С Витькиных рассказов я знаю все о его семье! Маму его жалко. Как ей объяснить, что он служил не под Улан-Батором (так Витька говорил своим), а в Афгане?. Как написать, отчего он погиб возле Баграма и каким образом он тут оказался? Профессорская семья русских интеллигентов.

— А что рабоче-крестьянской семье похоронку получить легче? — возмутился комбат. — Матери-одиночке получить извещение о смерти единственного сыночка проще? Тут мальчишки из простых семей, в основном деревенские парни. Один-единственный сын профессора попал в Афган, погиб, а ты создаешь вселенскую катастрофу. Конец света наступил! Гибель любого солдата — трагедия! Каждый день умирают хорошие парни: все они отличные ребята только оттого, что попали сюда. Подонки — это те, кто струсил, «закосил» и спрятался за их спины.

Комбат замолчал и задумался, глядя в окно. Дымящаяся, догорающая сигарета обожгла ему пальцы, он выругался, затушил ее в пепельнице и быстро выбежал из кабинета.

Глава 6. В «зеленке» танки грохотали, танкисты шли в последний бой…

Полковая колонна застряла в узких улочках убогого кишлака, на перекрестке трех проулков. Знакомый поворот налево. Испытание судьбы в третий раз. А еще говорят, нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Но я в третий раз стою возле этого порога в «зеленый ад». Задницей чувствую: будет жарковато. Головной танк опустил трал и медленно пополз вперед. И стразу взрывы! Один, другой, третий… Танк, шедший вторым, повернул пушку чуть влево и выстрелил. От точного попадания завалилась стена дувала. В ответ прилетела граната из РПГ. Второй выстрел из пушки — и гранатометчик затих. Но, как говорится, еще не вечер, а лишь хмурое осеннее утро.

В этот раз мы вышли из Кабула поздней ночью. Немного постояли возле полевого лагеря дивизии, и в темноте выдвинулись на исходную позицию. И теперь второй час не можем сдвинуться с места. Земля усеяна минами, фугасы через каждые десять метров. Я сидел на башне, примостившись на стволе пушки. Комбат, высунувшись из люка, кричал на командиров рот, злился и хмуро посматривал на меня, как будто я ему мешал. Чувствуя себя неудобно под его колючим взглядом, я спрыгнул вниз, подошел к Чухвастову и сказал:

— Вася, если Иваныч спросит, скажи, что я по ротам пошел.

Тот кивнул головой, не отрываясь от составления донесений, а я отправился к своим. Вот она, моя бывшая рота. Сбитнев хмуро поздоровался и отвернулся. Черт, я ведь теперь для него начальство! Жаль, что стал здесь посторонним. Перекинувшись парой ничего не значащих фраз с Ветишиным, я вернулся обратно. В это время разведчики пошли вперед, пробивать брешь в «духовской» обороне. Через пять минут они скрылись в тумане, и там завязался бой.

Комбат вызывал Пыжа, но его радиостанция почему-то молчала. В нашем тылу начали рваться мины. Танки вновь двинулись вперед. В голове мелькнула глупая и шальная мысль. Поддавшись ей, я трижды поплевал через плечо, поцеловал на счастье свой номерок и, пригнувшись, побежал по арыку под прикрытием брони. Справа высокий дувал, слева танк. Наверняка все должно получиться: доберусь до разведвзвода. Если на мину не наступлю. В танк вновь попали из гранатомета, а по мне ударили из кустов автоматчики. Ага! Промахнулись! Я плюхнулся мордой в жижу неглубокой канавы, а когда выполз из скользкой, липкой грязи, то сразу же расстрелял два магазина по кустарнику. Танк встал и тоже несколько раз выстрелил. Я вновь спрятался в арыке и перезарядил магазины. Нельзя в «зеленке» бегать лишь с двумя полными рожками патронов. Хватит только на пять минут боя. Осторожно высунувшись, я начал стрелять прицельно короткими очередями по вспышкам из виноградника. Танкисты бабахнули по зарослям еще несколько раз, а потом открылась крышка командирского люка, и из танка высунулся Светлооков.

— Никифор! Привет! Что в первом батальоне воевать больше некому, кроме замкомбата? Или ты заблудился? — ехидно поинтересовался мой вчерашний собутыльник.

— Выходит, так! — рассмеялся я его колкой шутке. — А у танкистов обязательно начальник штаба впереди?

— Ну не впереди, а вторым иду, за взводным.

— И я не один, там разведвзвод в тумане. Ползу к ним.

— Может, подвезти? — предложил Гена.

— Нет, спасибо, я пешком. Танкистом я был в прошлом. Хватит! Слишком много в тебя гранат летит!

— Как хочешь! — ответил Гена и начал управлять огнем обеих машин и палить в кусты из короткоствольного автомата.

Передний Т-62 мужественно принимал на себя удары. Ящики, покрышки, резина фальшбортов от прямых попаданий гранатометчиков отлетали в разные стороны. Ужас! Я взглянул на Светлоокова — и в этот момент он странно дернулся, обмяк и бессильно повис на люке.

— Гена, Генка! — крикнул я в отчаянье, но ответа не последовало.

Я приподнялся над краем дороги и увидел пулевые отверстия в его груди. Чуть ниже шлемофона стекала тонкая струйка крови, по лицу на броню. Вскоре экипаж затянул тело внутрь машины, и танк начал медленно сдавать назад. Оставшись на дороге в одиночестве, я пополз на четвереньках к разведке. Лишь бы они были живы. А то попаду в лапы к «духам». Нет! Впереди кто-то стрелял из пулемета! В старой воронке от авиабомбы лежал Гостенков и молотил из ПК по развалинам. Молодец, землячок! Второй пулеметчик палил сквозь пролом, в заросшее сорняками поле. В кустарнике сидели бойцы, заряжавшие ленты и магазины.

— Эй, вы, разведка! Почему связь молчит? — завопил я на них.

— Связист убит! Еще двое ранены! Вон они в траве, — сказал Шлыков с горечью.

В высокой полыни лежали окровавленные, перебинтованные тела. Двое стонали, третий молчал.

— Где Пыж? — продолжал я расспрашивать сержанта.

— Пыж с Тарчуком и Вакулой немного дальше, там впереди, сбоку от танка. — Сержант показал рукой место, где не видимые мне прятались остальные разведчики.

— Больше никого? — спросил я.

— Это весь взвод. На броне еще пятеро, но они отстали. Танк им мешает. Он ползет почему-то назад. И чего он уезжает? — удивился сержант.

— Танкист, начальник штаба ранен. Надеюсь, что только ранен, — тяжело вздохнув, пояснил я.

Черт бы побрал этих полководцев! Опять идем одной колонной. Техника растянута в цепочку, машины мешают друг другу, а «духи» отовсюду расстреливают батальон. Неужели нельзя развернуть броню в линию и смести к чертовой бабушке эти хибары? На одни и те же грабли который раз наступаем?! Меняются командармы и комдивы, сохраняется только бестолковая тактика. Каждые полгода пробиваемся к этим заставам у канала, раз за разом теряем людей и технику. Зачем тут эти посты? Какой к черту контроль над территорией? Блеф! Они и себя-то толком оборонять не в состоянии без помощи авиации и артиллерии. «Духи» ходят под самым боком, а наши и носа высунуть не могут: их там по двадцать-двадцать пять штыков. Сила? Смешно!

Если хотим взять власть в свои руки, то танки и БМП — в цепь и крушить все по пути. Сровнять с землей это осиное гнездо. Жечь, взрывать, вырубать, расчищать, подрывать, разрушать. А если нет, то незачем сюда было и приходить! Вывести ребят — и делу конец. Мои размышления прервал, раздавшийся совсем рядом, — противный визг и следом разрыв мины. Сейчас накроют!

— Эй, вы, прячьтесь! — приказал я молодым солдатам. — Обороняйтесь и охраняйте раненых! Остальные вперед, к Пыжу!

Бойцы нехотя поползли вдоль канавы.

— Что делать с рацией? — спросил связист.

— Дай, послушаю, — ответил я, надевая наушники.

Комбат в ярости рвал и метал. Взвод час как исчез из эфира. Молчал, будто полностью погиб.

— Я «Ударник-300», прием! — отозвался я в микрофон своим позывным.

— «Ударник-300», не встревай! Чего тебе надо?

— Я нахожусь с «Габоем». — Это был позывной Пыжа.

— Какого хрена? Как там очутился? Где вы находитесь?

— Ногами пришел! Так получилось!

— И что там происходит? Доложи обстановку. Почему они молчали? — продолжал распаляться комбат.

«Карандаш» — связист 021-й» и еще пара «200-х». — Это означало, что солдат-связист убит, иеще пара солдат ранены. — Дела плохи. Их старший впереди. Ползу к нему, — доложил я.

— Пробирайся быстрее, и пусть он со мной поговорит. Я ему устрою игру в молчанку! — рявкнул Василий Иванович.

Я полз, извиваясь в густой траве и чихая от запаха пыльцы полыни, на звуки выстрелов, а за мной — разведчики.

Пыж нашелся быстро. Он отстреливался из неглубокой ямки от наседавших мятежников. Рядом лежал снайпер, улыбающийся рваными губами. Эти раны обезобразили лицо солдата еще год назад, но он по-прежнему был переполнен жаждой мести и страшен в своем воинственном бешенстве.

— Тарчук, много «духов» уложил? — поинтересовался я.

— Четыре — точно покойники, один, кажется, ранен, — отозвался снайпер.

— Неплохо. Спецназ, даже если и бывший, все равно спецназ! — усмехнулся я. — Коля, ответь Подорожнику, он тебя готов убить. Связи не было около часа.

— … твою мать! Не может быть! — удивился взводный.

— Связиста убили, а остальные бойцы не отвечали. Ты почему к ним обратно не вернулся? — спросил я взводного.

— Бросить танкистов? Им давно была бы крышка. Я устал толпы «духов» от них отгонять.

— Бери рацию и объясняйся, — и я пополз мимо снайпера к узкому перекрестку.

— Гостенков, не отставай от замполита! — приказал Пыж солдату и взялся за микрофон.

Я присел на корточки, чтобы на полусогнутых ногах проскочить открытое пространство, и сразу попал под перекрестный огонь. Стреляли четверо «духов», выбежавших в этот момент из больших ворот. Они хотели подкрасться к нам с правой стороны, но мое появление спутало их планы. Очередь навскидку в центр группы. Один упал. Но и мой автомат перестал стрелять. Дьявол! Патронов в магазине оставалось штук пять. Я упал на спину и перекатился в другой арык. Там, где кончалась эта канава лежали «духи», и я был для них как на ладони. Пустой магазин отброшен в сторону, другой я тотчас достал из лифчика. Нет, не успеть перезарядить! В эту секунду у противоположной стены присел на колено выбежавший Гостенков и выстрелил по «бородатым».

Бах-бах! И пулемет смолк. В пулеметной ленте оставалось лишь два-три патрона. Гостенков во весь свой огромный рост плашмя шлепнулся в глубокую лужу. «Духи» очередями из автоматов прижимали нас к холодной земле желая превратить ее в могильную. Третий бородач торопливо перезаряжал гранатомет.

Тр-р-р-р-р. Длинной пулеметной очередью выскочивший из кустов Лямин, скосил гранатометчика и загнал остальных за ворота. Афганцы затащили трупы во двор и закрыли створки. Своих не оставили. Молодцы! Сволочи, но молодцы! За стеной раздался треск сучьев. Я швырнул «эфку» за этот дувал. Бу-бух!!! Вторую надо бы оставить себе напоследок, но в этой «мясорубке» меня найдет и «духовская» пуля. Бросок — и другая граната гулко хлопнула, послышались истошные вопли. Не только мы несем потери. Это радует. Разведчики, словно затравленные охотниками волки, огрызались огнем во все стороны, будто «серые» хищники щелкали клыками. Мои патроны давно закончились, и боец через тропу бросил мне магазины. Расстреляв все, я возвратил их обратно пустыми.

— Товарищ старший лейтенант! Патроны в мешке кончились. Это последний магазин, — предупредил Гостенков, швыряя очередной полный рожок.

— Спасибо за информацию, — ответил я, досадуя.

Пыж перебежал через дорогу и упал рядом со мной. За ним последовали остальные солдаты. У Вакулы в мешке был запечатанный «цинк» патронов, но другого калибра. Для АКМа. Шлыков вскрыл металлическую коробку и принялся набивать магазины. Жаль, но к моему автомату они не подходили. Бойцы выделили мне вместо патронов три гранаты. Разведчики повели беспокоящий огонь короткими очередями. За пятнадцать минут треть запаса улетела в сторону душманов.

На наше счастье, танки вновь двинулись вперед, а за ними пошла броня разведчиков. Огнем из нескольких автоматических пушек большинство очагов сопротивления подавили. Видя, что перевес на нашей стороне, банда снялась с позиций. Головной танк, поддержанный пехотой, пошел вперед гораздо быстрее. Поползли сбоку и мы. Вот он, этот долгожданный поворот к заставе! Сто метров до цели. Башня танка на моих глазах приняла на себя еще один выстрел из гранатомета. В добавок ко всем бедам под траками взорвалась очередная мина. Спустя секунды рядом с гусеницей разорвалась еще мина, выпущенная из миномета. Затем я увидел происходящее как в замедленной съемке: осколок на излете воткнулся в голову механика, и поток крови залил его лицо. Солдат несколько секунд сидел неподвижно, а затем завалился назад. Машина заглохла. Второй танк объехал неподвижный Т-62 и, стреляя без остановок, двинулся к посту. Остальная колонна последовала за ним. Подбежавшие медики под огнем «духов» вытянули механика из танка и затащили к нам в арык. Сероиван грустно посмотрел сначала на меня, потом на Пыжа, немного помедлил и произнес:

— Готов! Отмучился. Когда вытаскивали, он еще хрипел, теперь не дышит.

Шальной осколок влетел в приоткрытый люк и нашел свою цель. Очередная жертва войны.

— Почему люк-то был не закрыт? — размышлял вслух медик.

— Да потому, что иначе механика от взрывов мин и фугасов под днищем расплющит о закрытую крышку люка. И так смерть, и иначе, получается, тоже погибель, — вздохнув, пояснил Пыж.

Разведчики побежали дальше, а с ними и я. Вот и долгожданный пост. Солдаты с заставы стреляли за канал, не жалея патронов, обеспечивая нам прорыв. Но «духи» не собирались окончательно уходить, не сделав какую-нибудь пакость на прощание. Они продолжали обстрел из миномета, «безоткатки», гранатометов. Но все, в конце концов, когда-нибудь заканчивается. Бой стих.

* * *

Я положил автомат на борт БМП, снял нагрудник и принялся чистить маскхалат от засохшей грязи и налипших колючек. Разведчики заряжали магазины, набирая горстями патроны из «цинков» и наполняли опустевшие мешки россыпью. Им предстояло вновь идти вперед, к следующей заставе. Солдаты работали быстро, дело спорилось, но лица у них были хмурые и испуганные. Так бывает всегда, когда начинаются потери. А как иначе? Вчера вместе ели, вместе курили, шутили. А сегодня одного в морг, двоих в госпиталь. И кто будет следующий — неизвестно!

Пыж громко матерился, поторапливая бойцов.

— Начало движения запланировано через полчаса. Мартын и Молдован, Шлыков, идете первыми, затем я. Гостенков берешь радиостанцию, теперь ты основной связист, — распорядился взводный. — Тарчук, Лямин и Вакула в замыкании. — Солдаты не прерывая работы, слушали и молча кивали головами.

— Замполит, с нами дальше пойдешь или как? — спросил Пыж.

— А я тебе нужен? — усмехнулся я.

— Лишний ствол никогда не помешает. Никифор Никифорыч, если можешь и хочешь, составь компанию! — попросил Николай.

— Хорошо. Сейчас встречусь с комбатом, узнаю его мнение. Сдается, что он будет нами сегодня крайне недоволен, — кивнул я в сторону Василия Ивановича, который с грозным видом надвигался на нас от командирской машины.

Так и получилось. Встреча началась с громкого мата.

— Пыж! Какого х… ты так долго не выходил на связь? Почему станция молчала? Почему Ростовцев за тебя работал?

— Связиста убили, а я был далеко впереди. Лежал под шквальным огнем, — пробормотал, слегка заикаясь, взводный.

— Я не спрашиваю, под «кем» ты лежал и сухие ли у тебя штаны! Все мы были под обстрелом, а не на пляже! Не надо выпячивать свое геройство. Меня интересует: почему не было связи?

— Солдаты растерялись. Рядом со станцией находились молодые ребята, только из учебки. Перепугались, балбесы, — объяснил Николай.

— Я не спрашиваю «почему»! Я требую ответа, отчего не была организована устойчивая связь! — рявкнул комбат. — Я хочу знать, почему на меня орут по очереди Филатов, комдив, командарм, а я не знаю обстановку, не могу доложить! Почему?

— Товарищ майор, я это и пытаюсь вам объяснить! Была такая ужасная бойня! Пекло! У замполита спросите! — оправдывался разведчик.

— Не у замполита, а у старшего лейтенанта Ростовцева! Иногда разрешаю обращаться по имени и отчеству! — оборвал взводного Чапай. — Пора научиться соблюдать дистанцию и субординацию.

— Виноват. Спросите у старшего лейтенанта Ростовцева!

— И спрошу! Ростовцев, за мной! — прорычал Василий Иванович и потянул меня за руку в сторону заставы. Мы отошли к капониру с пулеметной установкой и присели на поваленное дерево.

— Объясни, какого хрена ты оказался с разведвзводом? — понизив голос, спросил комбат, глядя на меня с нескрываемым интересом.

Он достал сигарету, спички, но, сломав подрагивающими руками одну за другой три штуки подряд, бросил это бестолковое занятие. Иваныч вынул из кармана зажигалку и жадно прикурил. Он глубоко затянулся, закашлялся, а затем привалился спиной к стене, пытаясь расслабиться и успокоиться.

— Рассказывай! Почему ты шатался по кишлаку с Пыжом?

— Ну, так получилось! Постоял с управлением, побывал в первой роте, слышу: впереди стрельба. Я ведь и за разведвзвод теперь отвечаю. Связи с ним нет, вот и пробрался к разведчикам. Само собой получилось. Подошел к танку, танк поехал. Я, прикрываясь броней, пошел рядом. Танк стрелял, я стрелял. Танк полз, и я полз. Смотрю — а вот уже и разведка. Связь восстановил и наладил управление, — пересказал я вкратце события прошедшего боя.

Комбат выпустил изо рта клубы дыма и прикрыл глаза. Казалось, он заснул. Сигарета тлела, столбик пепла увеличивался, Чапай молчал, будто задремал. Умолк и я.

— Ну, чего затих, продолжай! — произнес он, не открывая глаз.

— А чего рассказывать… Стрельба, разрывы, обстрел со всех сторон. «Бородатых» — толпы, как тараканов ночью в солдатской столовой. Не счесть! Ужас! Еле отбились! Светлоокова зацепило насмерть или живой? На моих глазах его ранили.

— Когда повезли в медсанбат еще дышал. А что будет дальше — неизвестно, — ответил Подорожник. Он стряхнул пепел в траву, затушил о стену окурок и задумчиво посмотрел в сторону афганского кишлака.

— Товарищ майор, мне с кем дальше идти? Разрешите с разведчиками? — спросил я осторожно.

Подорожник прервал свои размышления и удивленно посмотрел на меня.

— Ты это серьезно? Не шутишь? Никифор, тебя назначили на должность замкомбата, а ты хочешь быть замполитом разведвзвода!

— Ну почему же. В отдельных взводах надо работать? Вот я в них и работаю.

— Хорошо, тогда иди работой с «обозом»! Взвод обеспечения — самая большая клоака батальона. Три прапорщика командуют, еще зам по тылу Головской, а толку никакого, — хмуро произнес Подорожник.

Я замолчал, а комбат продолжил отчитывать меня:

— Ты эти свои анархистские штучки брось! Чтобы я в последний раз видел тебя в драном маскхалате бегающего по кустам.

— Понятно. Переоденусь в новый.

— Опять двадцать пять! Издеваешься? Кстати, знаешь, что майора Степушкина ранило?

— Нет, не знаю. Как это получилось? Сильно зацепило?

— Левое бедро осколком располосовано. Я в люке сидел командирском, а он за башней с радиостанцией примостился. Докладывал в дивизию обстановку и вдруг как заорет! Метрах в пятнадцати мина взорвалась, ее осколок отлетел, и мышцы будто бритвой распорол. Ранило на машине только его одного. Тебе лично приказываю — надеть бронежилет, хватит строить из себя бессмертного!

— Товарищ майор! Проанализируйте, кого и куда сегодня ранило? Двоих бойцов в голову, разведчика в шею, Степушкина в бедро. Какой толк от бронежилета? Только бегать мешает. Башку чем защитить?

— Каску одень! — рявкнул Подорожник и демонстративно нахлобучил на себя обшитую масксетью каску. Как будто для примера.

— А Светлоокову в лоб попала пуля, — продолжал я отговариваться.

— Приделай к ней забрало или стальной козырек. Что хочешь делай, но ходи в каске и броннике. Будь образцом для других! Прекрати пререкаться!

— А ноги? Степушкину ногу распороло.

— Можешь и на ноги, и на яйца защиту прицепить, но приказываю воевать как положено! Выполнять требования командования! С тебя теперь пример должны брать, воспитатель батальона! А пока что ты только непутевый образчик дурных привычек.

Я молча сопел и кивал головой, но выполнять все эти дурацкие требования, конечно, не собирался. Хорошо, что в полусапожках пошел в рейд, не то за рваные кроссовки досталось бы еще больше.

— Так что, можно идти с Пыжом? — продолжал я осторожно гнуть свою линию.

— Черт! Я ему про Фому, а он мне про Ерему! Ступай хоть с самим чертом! Ладно, дойдешь до следующей заставы и назад. Управление будет тут находиться. Должен же у меня быть хоть какой-то заместитель? Пусть и непутевый. Зам по технике в рембате застрял! Зам по тылу в батальоне обеспечения что-то достает! Зам по строевой в полку бумажки партийной документации заполняет! Заменщика, видите ли, ждет. Деятели! Одни деловые! А воевать кому? Мне?

— Я что, в штаб дивизии отпрашиваюсь уехать? — огрызнулся я. — Вперед иду, под пули!

— Вот я и говорю: бегом, туда и обратно! Хватит заниматься с пятью бойцами! Комиссар! В нашем батальоне пятьсот человек! Не забывай!

— Понял, товарищ майор! Буду работать со всеми. В следующий раз пойду со второй ротой.

— Вот-вот! Арамов только назначен, и Шкурдюк после болезни. Правильно, им и помогай. И перестань ты повторять «товарищ майор, товарищ майор»! Ты — мой первый помощник! В неофициальной обстановке можно Василий Иванович. Да и вообще, я уже неделю как подполковник. Только еще не объявили полку об этом и погоны не вручили.

— Поздравляю, товарищ подполковник, — улыбнулся я и пожал руку комбату.

— Тьфу-тьфу! Я о чем говорил только что? В неофициальной обстановке — по имени-отчеству!

— Виноват. Товарищ майор. То есть подполковник. Тьфу, Василий Иванович, — сплюнул я на землю от досады за свою неловкость в общении с комбатом. Еще месяц назад он меня «топтал» и постоянно «дрючил». А полгода назад буквально «изничтожал и по стенке размазывал». А теперь — Василий Иванович! Чудно и непривычно.

— Ну вот, вдобавок плюнул на меня, — усмехнулся Подорожник на мое непроизвольное «тьфу».

— Да, не на вас, а в сторону. Это я от неловкости ситуации. Не привык к сокращению дистанции между нами и изменению своего статуса.

— Вот-вот! Быстрей привыкай. Надоело мне за всех работать, — нравоучительным тоном произнес комбат. Он встал и побрел на заставу, сильно сутулясь. Дед! Как есть старый дед!

* * *

Сил у «духов» на дальнейшее сопротивление не хватило. Да и зачем драться до победы? Работала обычная их тактика: укусил — убежал. «Укусить» на этот раз удалось многих! Трое убитых, четверо раненых. Но они и сами, пожалуй, с десяток «боевых штыков» лишились.

До второй заставы мы прошли без проблем. Лишь у третьего поста из-за канала несколько раз выстрелил миномет и быстро замолчал, задавленный огнем наших орудий. Армейская и дивизионная артиллерия вновь яростно обрушилась своей мощью на кишлаки за большим каналом. Авиация несла смерть с воздуха несколькими волнами: вертолеты, штурмовики, бомбардировщики наших и дружественных нам афганских ВВС.

Не хотел бы я оказаться на месте «бородатых», под бомбами!

* * *

Я вернулся на командный пункт после второй «прогулки» с разведчиками и тихо лег в десант брони на свой матрас. Проспал я почти двенадцать часов. Вставать не хотелось. Я просто лежал, тупо уставившись в бронелист, и размышлял о превратностях жизни. Жутко болела голова, слегка тошнило. Сказывались звуковые удары по ушам и голове во время близких разрывов мин и выстрелов пушек.

Комбат прервал мой затянувшийся отдых и вызвал к себе в «санитарку».

— Комиссар! Не желаешь отправиться во вторую роту? Они сейчас вместе с гранатометным взводом от шоссе заходят в «зеленку». Ты вчера намекал, что мечтаешь об этом. Скоро прибудет зампотех, вместе и отправляйтесь к Арамову.

— Всегда готов! Только таблеток возьму у Сероивана и поеду, — ответил я Подорожнику.

— Что, с мозгами не в порядке? — участливо спросил Иваныч.

— С мозгами все в порядке, но голову немного контузило. Болит. Чуть-чуть подташнивает.

— Это пройдет. Чему там болеть? Знаешь, есть такой анекдот. Пассажирский самолет разбивается вблизи аэродрома, земля вокруг дымится, горит. Спасатели примчались и из-под обломков достают только одного живого человека. Генерала, замполита! Он стряхивает с мундира пыль и пепел, а врачи спрашивают: «Пассажир, что у вас, какие ранения?» Он в ответ: «Никаких царапин нет, цел и невредим». — «А голова не болит, товарищ генерал?» Генерал, постучав кулаком себе по лбу: «А чего ей болеть, там же только кость?!» Так и у тебя, комиссар! Голова поболит и пройдет, там ведь просто кость!

— Любите вы, Василий Иванович, над политработниками издеваться! — обиделся я. — К тому же я не генерал. Лобная кость у меня пока тонкая.

— Да нет, это не только тебя касается, а всех нас. Согласен. Моя лобовая броня толще твоей и намного. Я уже подполковник!

* * *

Три миномета били очередями по населенному пункту, расчищая дорогу пехоте. Хорошая штука этот «Василек»! Кассету из мин выплевывает за несколько секунд, знай себе, их меняй — перезаряжай. (Главное — по своим не лупануть.) Разрывы кучно взметались вблизи дороги, скашивая и вырубая виноградники. Земля и зелень поднимались в воздух, а там перемешивались и осыпались, стелясь ровным серым ковром.

«Духи» предпочли уклоняться от открытого боя. Возможно, что по разработанному плану они собрались в один мощный кулак и оказывали сопротивление лишь в первый день.

Рота вошла в «зеленку» двумя колоннами, выставила посты. Мимо нас, проревев моторами бронемашин, ушли к далекой заставе разведрота и танкисты. За ними поехали грузовики с продуктами, боеприпасами, а также молодыми солдатами. Эти юнцы отправились менять увольняемых в запас «дембелей». Бедным парням предстояло просидеть два года безвылазно в «зеленом аду», в окружении врагов. Если, конечно, не ранят или не подхватят какую-нибудь гнусную инфекцию. Госпиталь — единственное разнообразие в армейской жизни. А так, впереди два года «строгого режима». Бедолаги…

* * *

Меня разбудил громкий крик осла и солдатский смех.

— Товарищ старший лейтенант, все нормально, не беспокойтесь, — стал успокаивать меня сержант.

— Абдуллаев! Чего несчастный осел орет? Как будто вы его кастрируете! — ругался я на солдата.

Сегодня, наконец, перестала болеть голова. Это хорошо! Измученное тело понемногу воскресало к жизни. Я думал, что еще раннее утро, а оказалось, что время приближалось к полудню, но почему-то никто меня разбудить не удосужился.

— Абдуллаев, почему не подняли к завтраку? — продолжил я распекать сержанта.

— Не разбудили, потому что взводный не велел. Сказал, что вы устали после боя и голова болит. А ишак этот дурацкий сам не знает, чего орет. Нецивилизованный. Дикая скотина. Фотоаппарата никогда, наверное, не видел. Мы на нем фотографируемся, а он верещит, сволочь безмозглая.

— Не дергайте животное за хвост, он и успокоится. Хлеб есть? — спросил я.

— Есть.

— Неси буханку или сухарей. Он как миленький у нас позировать начнет. И майора Верескова позовите.

Освободив хвост, ишак замолчал, а спустя пять минут окончательно успокоился. Животное принялось пережевывать кусок черствого ржаного хлеба и хрустеть заплесневевшими сухарями.

— Никифор, чего звал? — спросил подошедший Владимир Васильевич.

— Предлагаю сделать фото на память о Востоке. Экзотика! Верхом на осле! — предложил я.

— С удовольствием! А то снимки только на фоне развалин. Мои доченьки просили прислать фотографию с верблюдом. Но и осел подойдет. Достаточно, в принципе, и его.

Животное мучили до тех пор, пока пленка не закончилась. Вечером его подарили, вернее обменяли у «царандого» на консервы. На кой черт он нам сдался? Кормить проглота прожорливого и крикливого надо…

* * *

Зампотех впал в сильную меланхолию. Играл на гитаре, негромко пел и что-то записывал в тетрадочку, при этом шевеля губами. Много думал, тяжело вздыхал, разговаривал сам с собой…

— Владимир Васильевич, что вы там пишите? Записки с фронта? Афганская проза?

— Ты будешь смеяться, Никифор, но я сочиняю стихи и на мой взгляд, неплохие романсы.

— Что-что?

— Романсы. Да и сонеты порой получаются неплохо.

Проклятье! Этого только батальону не хватало! Пропала наша техника! Если зампотех сочиняет сонеты, романсами увлекается, то беда! Я заметил: коль технарь непьющий, трезвенник, значит, машины не любит и заниматься ими не будет. Тем более поэт. Пьяница, этот да! Такой обычно стакан спирта «залудит» — и в двигатель. Ему в железках покопаться — хлебом не корми — в радость. Руки по локоть в масле, сам в мазуте, а машины исправны, обслужены, отремонтированы. Полный порядок! Пусть всегда пьян, но работает. А лирик — это не зампотех, это мука комбату. Любителя выпить с технарями-прапорщиками, старого зампотеха Ильичева, Подорожник еще не раз вспомнит добрым словом. Эх! Лирик-меланхолик. Глядишь, и за баллады возьмется… Не убили бы рассеянного!

Глава 7

Имитация вывода войск

Ранним утром комбат вернулся из женского модуля. Включил греться электрический чайник, побрился, подстриг у зеркала торчащие усы, сделал зарядку. Эти действия сопровождались украинскими народными песнями в его исполнении. Ох, достал, любитель самодеятельности! Шесть утра, и так хочется выспаться после рейда, а он о «калине», «вишне», «дивчине». Утомил он меня своим песнопением, половой гигант…

— Комиссар, вставай! Чай готов! Утро восхитительное, воздух упоительный! Жизнь чудесна! Зарядку сделай, что ли! Я с утречка пробежку совершил после ночных физических упражнений. Подъем — и марш на кросс! Радуйся окружающему миру!

— Товарищ подполковник! Спать хочу, сил нет! — взмолился я, прося пощады.

— Ну, хорошо, просто вставай и пей чай. Составишь мне компанию, лентяй! — сжалился комбат.

Делать нечего, придется подниматься, определенно не отвяжется, черт усатый. Прощай сладкий сон.

— Никифор, в принципе, я даже рад, что тебя назначили моим заместителем, — внезапно и без повода произнес Подорожник, разгрызая карамельку и прихлебывая чай из стакана. — Среди моих предыдущих «уебищных», убогих замполитов ты самый боевой. Одни «сачки» попадались, в рейд не выгонишь! Подумать только! Четвертого замполита за год получаю. Меняют вашего брата очень часто. Ты надолго?

— Надеюсь, до замены. Если не снимут с должности. Убить — не убьют, не дождетесь! Мне девяносто семь лет жизни предназначено, — вздохнул я.

— Ого! Однако срок ты себе отхватил. А почему не сто?

— Все задают этот вопрос. Даже я переспрашивал. Гадалка сказала, что в круглую цифру веры мало. Девяносто семь лет — срок более убедительный. В самый раз.

— Ну, что ж, молодец, живи. Ты меня в «зеленке» удивил. Зачем-то полез в самое пекло. Не геройствуй! Все делать по моему разрешению! Не хочу менять тебя на пятого зама! Решил я сегодня собственноручно написать наградной, представить тебя за Баграмку к ордену Красной Звезды. Молодец! Растешь в моих глазах!

— Может, не надо? Разговоры пойдут нехорошие. Героя из меня делают, один орден уже есть, теперь второй хотите дать? — усмехнулся я.

— Плевать на мнения штабных! Пусть вначале влезут с разведкой в кишлак, побегают под шрапнелью, а потом шепчутся за спиной. Пройди по ротам, поторопи с наградными на сержантов, солдат. Да и командиры пусть себя не обделяют. Железа не жалеть! Ну, давай, одевайся и шагай управлять батальоном. Я пока посплю. Не забудь разбудить к совещанию! А то на Наташке умаялся, могу проспать.

* * *

Офицеры полка сидели в клубе, травили анекдоты и ожидали нашего Героя. В помещение энергичной походкой ворвался подполковник Ошуев. Он недавно вернулся с окружной комсомольской конференции из Ташкента и был заметно посвежевшим. Там Султан Рустамович пребывал в роли «свадебного генерала», почетным делегатом. Мужик неплохо, видимо, развеялся. Погулял, отдохнул, получил погоны подполковника лично из рук главкома ставки Южного направления. Теперь он с новыми силами и страстью взялся за полк. Все аж взвыли. Мы так надеялись, что он не вернется из Союза, пойдет на повышение. Эх, не вышло. Жаль…

— Товарищи офицеры, — махнул рукой начальник штаба, давая разрешение сесть. — Полку предстоит серьезное, чрезвычайно ответственное политическое задание. Партия и Правительство выражают уверенность в успешном выполнении операции по частичному выводу войск из Афганистана. Задача: встать на блоки вдоль Баграмской зеленой зоны, провести огневую обработку окрестностей дороги, а затем выдвинуться на Саланг. Можно погибнуть, но операция по выводу полков не должна сорваться. Проверим подготовку первого батальона. Раскрыть карты с нанесенной кодировкой. Лейтенант Ветишин, ко мне! Покажите, что у вас нанесено на карту!

Кодировка была готова с вечера. Район боевых действий, без уточнения конкретики, Чухвастов сразу перенес на карту комбата. Ночью командирам рот писаря обстановку перерисовали на карты. Утром взводные в ленкомнате под диктовку рисовали, подписывали, чертили.

Сережка прибежал на совещание прямо из женского модуля. Проспал. Наверное, вчера ночь напролет кутил и развлекался. Кудрявые волосы торчали во все стороны, будто он в стогу ночевал. Лицо заспанное, опухшее, одежда помятая, сам растерянный.

Сергей уныло подошел к столу начальника штаба, развернул на столе карту и сделал пару шагов в сторону. Ошуев удивленно уставился на карту, затем посмотрел на взводного. Вновь взглянул на карту и на лейтенанта и злобно зашевелил усами.

— Ветишин! Что это? Где кодировка? Почему нет ничего? Не нанесено ни черточки, ни штриха! Вы ее открывали или нет?

— Нет, не успел, некогда было, — растерянно ответил Сергей замогильным голосом.

Офицеры давились от смеха, глядя на лейтенанта.

— Ветишин! Из-за таких, как ты Подорожник потом говорит, что мы окончили «Ордженикидзевскую школу сержантов». Я прав, Василий Иванович? — обратился Герой к комбату.

— Так точно! — громко ответил комбат. — Истинно так! Школа младшего комсостава.

Начальник штаба застонал, поскрипел зубами, испепелил злобным взглядом комбата, влепил Сережке строгий выговор и продолжил постановку задач.

* * *

В этот же день в полк приехала проверка из дивизии проконтролировать, что мы сделали к прибытию высокой правительственной комиссии.

Баринов (он же Барин) и его заместители перемещались из казармы в казарму, из модуля в модуль, от объекта к объекту. Вначале посетили казармы. Общий вывод: бардак и беспорядок. Полковник был абсолютно всем недоволен. Здания покрашены плохо, дорожки не подметены, порядка нет.

Наш батальон готовил две казармы первой и второй рот. Подорожник и я встречали начальство у входа. Подорожник подал команду: «Смирно!» и доложил. Комдив, махнув рукой, ответил: «Вольно!» и двинулся по проходу. Свита семенила за ним. Замыкающими шли я, Сбитнев и старшина. Вдруг Барин наткнулся на дыру в линолеуме и простонал:

— О, Боже! Какой ужас! Что это?

— Дирка, маленький дирка, — пискнул, выглядывая из-за спины комбата, старшина Халитов.

Страницы: «« ... 3435363738394041 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга написана руководителем IKEA, проработавшим в компании более 20 лет. Он изнутри показывает «кух...
Фредерик Бегбедер – самая скандальная и шумная из действующих литературных звезд сегодняшней Франции...
Любите, творите, радуйтесь счастью и новому дню, любовь приходит в жизнь не так часто. Любовь — это ...
Caps Lock — клавиша для смены регистра букв со строчных на прописные, лог — журнал событий или широк...
Монография является результатом научной работы лаборатории проблем медицинского обеспечения и качест...
Земля, начало XXII века. Давно больная множеством проблем экономика общества глобального потребления...