Осенний призрак Каллентофт Монс
«Слишком уверенный кивок», — замечает Форс, увидевшая за этим нечто такое, о чем не хочет ничего знать. Правда всегда открывается как после хорошего похмелья, проливающего новый свет на вещи, как необыкновенная ясность видения в состоянии вялости и апатии.
Но что я, собственно, знаю об их отношениях? Вероятно, все мои подозрения не более чем плод моего воображения.
Малин не узнает никого из водолазов, и слава богу. Хотя они, конечно, знают и кто она такая, и все про их отношения с Янне.
Лучше забыть о том, что произошло вчера, и, поблагодарив судьбу за этот случай, думать о жертве убийства в замковом рву: кто он был, как туда попал. Форс смотрит на водолазов в черных костюмах и желтых масках, медленно поднимающихся из воды на толстых канатах.
Карин стоит рядом с ней и Харри. Дождевые капли летят почти горизонтально и бьют в глаза. А вдали, у границы леса, в двухстах метрах за рощей, движутся низкие клубы тумана.
— Осторожно, — предупреждает Карин водолазов, приблизившихся к трупу. — Как можно аккуратнее.
Они закрепляют веревку вокруг тела и делают знак третьему участнику команды, стоящему с лебедкой на мосту, поднимая большой палец. Потом слышится звук работающей лебедки — и тело, осторожно придерживаемое водолазами, медленно ползет вверх.
— Чертово утро, — ворчит Харри.
Рядом стоит Свен Шёман в зеленом плаще. Даже он присоединился к ним сегодня.
— Что вы думаете обо всем этом?
— Вряд ли он прыгнул туда сам или свалился, — отвечает Малин. — Взрослые мужчины редко падают в воду, разве что совсем пьяные, или в случае сердечного приступа или чего-нибудь в этом роде.
— Что касается Петерссона, то ему было всего около сорока пяти. Это не возраст для сердечного приступа.
— Да, ему, конечно, кто-то помог.
— Скорее всего. Будем знать точно, как только трупом займется Карин.
Малин кивает.
— Если это Петерссон и он был убит, то все это дело — голубая мечта журналиста.
— Осторожно! — кричит Карин.
Тело, поворачиваясь, поднимается из воды и повисает, раскачиваясь, в воздухе. С желтой ткани дождевика, коричневых брюк и черных кожаных сапог капает вода, окрашенная в красный цвет.
Плащ изрешечен множеством дыр, и в нескольких крупных отверстиях сквозит израненное тело, вдоль которого тоненькими ручейками стекает кровь, смешиваясь с дождевыми струями. «Кровавый дождь, — думает Малин. — Нет, ты свалился туда не потому, что был пьян».
Маленькие серебристые рыбки, выпадающие изо рта жертвы, трепыхаются в воздухе, словно брошенные младенцы, на пути в родную стихию.
«Рыбки-змейки», — замечает про себя Малин.
Один черный глаз глядит куда-то в дождь и оседающий во рву туман, другой закрыт.
«Ты выглядишь удивленным, — думает Форс. — Хотя ты ли это?»
Я выгляжу удивленным?
Едва ли.
Вокруг меня больше нет воды.
Я больше не вспоминаю тебя, мама, вместо этого я вишу здесь, уставившись на ров, на замок, на незнакомых мне людей.
Я вижу Хови и слышу его лай, теперь еще более беспокойный. Замечает ли он дырки в моем теле? Я знаю, что их много, но я не чувствую боли, только ветер, проникающий внутрь меня.
Кто они, эти люди?
Чего они хотят от меня?
Или это русские солдаты, о которых рассказывает легенда?
Я медленно ползу вверх, навстречу жужжащему звуку, поворачиваюсь еще и еще раз, но не испытываю головокружения. И так я поднимаюсь на мост, поддерживаемый парой крепких рук, а потом медленно опускаюсь всем своим окровавленным, окоченевшим телом. Раздается звук, напоминающий шлепок по воде, — и вот я снова лежу на земле.
Подо мной черный пластик. Откуда я это знаю, если лежу на спине и ничего не вижу и не чувствую?
Но ведь это так?
А кто все эти люди, что стоят на краю рва и смотрят на меня?
У меня есть свои подозрения, но я не хочу верить в то, что они верны, что это в конце концов произошло. Я не могу с этим согласиться. Но что, если спорить бесполезно? И если это все-таки произошло, возникает много загадок, которые нужно будет разгадать.
Газонокосилка больше не гудит.
В поле моего зрения появляется женское лицо. Оно красиво.
А вот другая женщина.
Она могла бы быть красивой, но выглядит так, словно ей надо хорошенько выспаться. В ней не чувствуется желания жить.
Теперь они беседуют. Я совершенно не хочу слышать, о чем они говорят. Только не это.
— Это Петерссон, — говорит Карин. Она и Малин, сидя на корточках, осматривают тело, лежащее на мосту через ров. — Я узнаю его по фотографиям в «Коррен»[21] и деловых газетах Калле.
— Мы могли бы попросить кого-нибудь из арендаторов опознать его, — говорит Малин, — но я тоже узнаю его, так что в этом, собственно, нет необходимости.
Юханссон и Линдман ждут в полицейской машине. Их допросят обстоятельно, лишь только закончат с осмотром места преступления.
— Кроме ран на теле — по всей вероятности, ножевых, — у него большой синяк на затылке, — замечает Карин. — Все указывает на то, что на него набросились, вероятно, в порыве ярости. Вы можете исходить из того, что не он сам так изранил себя. Большего я здесь сказать не могу. Я должна забрать его в город, чтобы посмотреть, что еще можно извлечь из трупа. Обследовать землю не имеет смысла: дождь уничтожил все следы. Может быть, мне удастся найти кровь на гравии, но я в этом не уверена.
«Скорая помощь» только что прибыла.
За рулем Стиглунд, старый коллега Янне. Он радостно поприветствовал Форс и спросил, как дела у ее мужа. Она отвечала, что все в порядке.
Малин смотрит на тело.
Открытый глаз, синий, почти магический, как будто вот-вот готов выскочить наружу, и Малин чувствует, как к горлу подступает тошнота. Она хочет подняться, но вместо этого переводит взгляд на Харри.
— Что ты об этом думаешь?
— Кто-то в ярости ударил его ножом, потом стукнул по затылку и бросил в ров. Или наоборот.
— Отныне официально это расследование убийства, — объявляет Свен.
«Ярость, — думает Форс. — Я подняла руку на Янне. Черт, я была так зла, подумать только, если бы у меня в руке был нож… Но лучше об этом не думать».
— Мы должны обследовать машину, — говорит она, — землю вокруг, замок со всеми прилегающими строениями. Посмотрим, удастся ли нам найти следы борьбы или чего-нибудь еще. Или, может быть, орудие убийства. Нож, вероятно. А также камень или что-нибудь в этом роде.
— Так мы и сделаем, — соглашается Свен. — Нам надо собраться и провести что-то вроде организационной встречи, прежде чем приступим к работе. Надо допросить тех двоих, что нашли его. Позвоните всем. Карин, ты можешь найти для нас комнату в замке?
Та кивает.
На лесной поляне появляется автомобиль, еще одна сине-белая репортерская машина «Коррен».
«Пусть все идет своим чередом», — думает Малин, чувствуя, что ей становится совсем плохо и что-то сжимается внутри.
Она шагает по гравию к воротам Скугсо и думает обо всех тех людях, прошедших здесь до нее за многие-многие годы существования замка. Испуганные и гордые, усталые или в состоянии того радостного возбуждения, причиной которого может быть только такая завидная собственность.
Теперь все они словно духи места, призраки, не желающие покидать эту землю ради небес.
Малин только что закрыла глаз Петерссона. Пусть успокоится, хватит ему глядеть на мир мертвым, холодным взглядом. «Достаточно того, что мы, живые, смотрим вокруг себя такими глазами», — думает она. А потом разглядывает его. Его непроницаемое лицо, обнаженные раны на довольно тренированном торсе. «Кем ты был? — спрашивает Малин. — Кем нужно быть, чтобы кончить так, как ты? Как это получилось? Кто это — он, она или они — впал в такую ярость, что снова и снова вонзал нож в твою еще живую плоть?»
Потом она обошла вокруг замка и отыскала маленькую часовню на заднем дворе, дверь была лишь прикрыта. Малин заглянула вовнутрь. В центре комнаты, имеющей форму восьмиугольника, она увидела каменное возвышение и решила, что это есть не что иное, как фамильная усыпальница Фогельшё. Со стен на нее смотрели иконы, порядка двух десятков. Золото, обрамляющее фигуры Христа, выглядело как попытка бросить вызов мраку времени, доказать, что прекрасное возможно несмотря ни на что.
По другую сторону замка стояли два больших красных трактора-газонокосилки марки «Стига», умолкшие, похоже, навсегда и, по всей видимости, уже лишенные своих ножей.
Малин поднимается по замковой лестнице, вдыхая утренний воздух. У нее хорошее настроение, несмотря на то, что ее подташнивает. И поэтому ей стыдно.
«Наверное, надо стыдиться всех своих чувств, — думает Форс. — Не этот ли стыд и стал причиной твоей смерти, Йерри? Чего же ты стыдился в таком случае, если ты хоть когда-нибудь испытывал это чувство? Быть может, надо совершенно не знать, что такое стыд, чтобы владеть замком и жить в нем?»
Гигантская люстра в вестибюле кажется одинокой. «Словно ожидает, когда ее зажгут», — говорит про себя Форс. На стене висит полотно. Мужчина, женщина и немного солнцезащитного крема на спине. Любовь? Может быть. Скрытое насилие? Определенно.
«Наверняка эта картина стоит целое состояние», — замечает про себя Малин.
Бормотание.
Вопросы.
Не думайте, что я на них отвечу. Должны же вы как-то отрабатывать свою зарплату?
Щелкают камеры, чтобы увековечить меня, ушедшего в вечность.
Я не в состоянии пошевелиться, но в то же время, видел, как Малин Форс только что разглядывала мою коллекцию икон.
Я мог бы, вероятно, пошутить над всем этим. Поиграть с правосудием, как не раз это делал раньше. Но как? В моем теле полно дыр. Здесь что-то не так. Здесь что-то не так.
Помогите! Помогите мне!
Малин Форс, я никогда не испытывал такого страха, он для меня в новинку.
Только ты можешь забрать меня отсюда, Малин, ведь так?
Только ты можешь заглушить этот страх, от которого я так отчаянно пытаюсь убежать. От которого ты сама пытаешься скрыться, не так ли?
11
На длинной стене библиотеки большая черно-белая фотография: силуэты на качелях. Создается впечатление, что люди вышли за пределы изображения, оставив только собственные тени. Малин не знает автора, но эта фотография кажется ей дорогим произведением элитарного искусства.
Потолки верных десять метров в высоту.
Карин Юханнисон с двумя вновь прибывшими коллегами осмотрела комнату и не обнаружила ничего достойного внимания. А сейчас они проведут здесь собрание.
На стенах, покрытых темными деревянными панелями, множество вместительных пустых книжных полок. Раньше здесь, скорее всего, во множестве стояли книги на французском языке. Авторы? Едва ли Руссо. Наверняка Шекспир.
Свен Шёман расположился в изогнутом белом кресле посредине комнаты. «Он выглядит исхудавшим и усталым, — замечает про себя Малин. — Но как в таком случае выгляжу я сама?»
Харри садится на угловатый стул современного дизайна по другую сторону изящного металлического столика. Он снял с себя куртку, а на его обритой голове все еще блестят дождевые капли. Даже Вальдемар Экенберг здесь, устроился на диване, где еще осталось место для Малин. Он пахнет табаком, его глаза кажутся темными в полумраке библиотеки, а длинные тонкие ноги почти утонули в коричневой ткани всегда слишком просторных габардиновых брюк.
— Садись, Малин, — Свен показывает на место рядом с Вальдемаром. — Только сними мокрую куртку.
Сними куртку. Мне, что, пять лет?
— Разумеется, я сниму куртку, — раздраженно отвечает Форс, и Свен будто удивляется ее злобе.
— Малин, я не имел в виду ничего плохого.
Она снимает куртку, опускается на диван рядом с Вальдемаром, и запах табака, распространяемый его одеждой, вызывает в ней новый приступ тошноты.
— Йерри Петерссон, — начинает Свен, — был убит кем-то в приступе ярости. Мы будем исходить из этого, пока не узнаем конкретную причину смерти из рапорта Карин. И это первое собрание нашей группы розыска, хоть и наспех организованное, посвященное предварительному расследованию убийства Йерри Петерссона.
Тишина. Ощущение важности момента, концентрация внимания, сосредоточенность — чувства, с которых начинается любое расследование убийства. А еще понимание того, что надо спешить, как можно быстрее прийти к чему-нибудь, потому что вероятность раскрытия преступления падает с каждым днем работы разыскной группы.
— Я попросил навести справки в участке, — продолжает Шёман. — Йерри Петерссон родился в 1965 году и имеет, насколько нам удалось выяснить, только одного близкого родственника — отца, проживающего в доме престарелых в районе Олерюд. Священник и куратор социальной службы уже отправились известить его. В свое время и мы поговорим с ним. Он стар.
Ёте Линдман и Ингмар Юханссон только что опознали Йерри на мосту через ров. Они не сомневались, и оба оставались на удивление спокойными.
— С чего нам начать, какие есть идеи? — спрашивает Свен.
В голосе его слышится заинтересованность, тон откровенно вопросительный, но Малин знает, что сейчас он снова возьмет слово.
— О’кей, — продолжает Свен. — Что же мы еще знаем о Йерри Петерссоне?
— Адвокат, родом из этих мест, — отвечает Харри. — Учился в Лунде, но работал в Стокгольме. Сделал себе состояние и вернулся домой, когда представилась возможность купить Скугсо у семьи Фогельшё. В «Коррен» писали, что те разорились и были вынуждены продать замок. Автор статьи намекал также на сомнительные аферы, в которых участвовал Йерри Петерссон.
— Я тоже читала, — добавляет Малин, вспоминая, что статью написал Даниэль Хёгфельдт. — Ему надо было иметь значительный капитал, чтобы купить это. И мне приходит в голову, как же тяжело, должно быть, перенесли Фогельшё продажу своего замка. Ведь семья проживала здесь почти пятьсот лет.
«Фогельшё, — думает она. — Один из самых известных дворянских родов в лене. О таких семьях знают все, не задаваясь вопросом почему».
— Мы еще побеседуем с Фогельшё об их делах и обстоятельствах продажи, — говорит комиссар. — Выясните, кого именно из членов семьи это коснулось.
— Семья состоит из отца и двух его детей, сына и дочери, насколько мне известно, — уточняет Харри.
— Откуда ты это знаешь? — спрашивает его Малин.
— Об этом тоже было в «Коррен». В заметке по случаю семидесятилетия старика.
— А как зовут детей?
— Ни малейшего понятия.
— Но ведь это легко выяснить, — подает голос Вальдемар.
— Разделите допросы между собой, — распоряжается Свен. — Принимайтесь как можно скорее. Я прослежу за обходом домов в окрестностях и за публикацией в местной прессе объявления о том, что мы ищем всех, кто столкнулся здесь с чем-нибудь необычным за последние сутки.
— Если он действительно был богат, — добавляет Малин, — это могло быть убийство с целью ограбления. Кто-то услышал, что в замке поселился новый богач, и решил нанести ему визит.
— Возможно, — отвечает Свен. — Ведь замковые ворота были открыты. Но насколько мы успели заметить, ничего не пропало. И Карин нашла бумажник в его желтом плаще. Ножевые ранения на теле свидетельствуют о сильном приступе ярости, что редко встречается в случае грабежа.
— Нет, мне кажется, что это не грабеж и не кража. Здесь что-то другое, — говорит Малин.
— А его деловые отношения? — спрашивает Харри. — Судя по слухам, он не отличался порядочностью, и в таком случае сотни людей могли иметь основания желать ему зла, проклинать его.
— Теперь это будет наша главная линия, — подхватывает Свен. — Мы должны поискать здесь, в доме, документы и другие записи, касающиеся его афер, которые могли бы повести нас дальше. В чем именно он замешан? Кто его бывшие коллеги? Была ли у него фирма? Не получилось ли так, что под конец что-то там не заладилось? Мы должны основательно проверить все сведения о нем. Вероятно, это целая куча бумаг. Ты, Вальдемар, и Якобссон займетесь этим. Приступайте к поиску бумаг в замке сразу после того, как криминалисты управятся. Надо выяснить, не оставил Йерри чего-нибудь типа завещания. Кто унаследует все это? Не менее интересный вопрос.
— У Якобссона выходной, — напоминает Вальдемар.
— Позвони ему, — приказывает комиссар. — А вы, Форс и Мартинссон, допросите тех двоих, обнаруживших его.
Сначала они говорили с Ингмаром Юханссоном.
Арендатор потягивал кофе по другую сторону стола на замковой кухне, время от времени проводя рукой по своим светлым волосам, и рассказывал о том, как был поначалу встревожен появлением в замке нового хозяина, но совершенно успокоился, поговорив с Петерссоном.
— Он ничего не хотел менять с арендой.
— Совсем ничего? — уточняет Харри.
— Почти.
— Почти?
— Да, он хотел, чтобы мы помогали ему на охоте, когда потребуется.
— И вы согласились?
— Да, а почему бы и нет? Мне тоже невыгодно, чтобы земли, арендуемые мной, кишели зверьем.
— И как часто вы должны были это делать?
— Когда он позвонит.
— Но как часто?
— Он не говорил. Но когда он позвонил вчера, это был первый раз за долгое время.
— Вы не заметили ничего странного, когда приехали сюда? — Форс уже спрашивала об этом, лишь только прибыла в замок. Но она хочет выжать из Ингмара Юханссона правду и надавливает на него еще раз.
— Нет. Я приехал с Линдманом, а «Рендж Ровер» стоял на склоне холма. Я думал, что Йерри Петерссон в замке и скоро появится. Но он все не выходил, и мы пошли поискать его.
— Вы не встречали по дороге какой-нибудь автомобиль?
— Нет.
— Ворота были открыты?
— Вы уже спрашивали об этом. Да, иначе как бы мы вошли? Такие ворота не так-то легко открыть.
— А вы не появлялись здесь сегодня раньше? Может, ночью? — спрашивает Харри.
— Нет, зачем? — Лицо Ингмара Юханссона будто усыхает, губы сжимаются, и он смотрит на них подозрительно. — Спросите жену, если не верите мне. Весь вечер мы смотрели телевизор, а потом легли спать. Утром она приготовила мне завтрак.
— Можете ли вы сообщить о Йерри Петерссоне что-нибудь еще, что могло бы быть интересно нам? — задает вопрос Малин.
— Нет, ничего.
— Вам нечего сказать о его делах?
— Нечего.
— Он жил здесь один?
— Да, насколько я знаю. У него не было прислуги. Я слышал, он нанимал рабочих, когда было нужно.
Ингмар Юханссон придает своему лицу выражение, которое должно означать: «Ну хватит вопросов. Я уже все сказал».
— Теперь вы можете идти, — устало произносит Малин. — Но не исчезайте, будьте готовы к новым вопросам.
— У вас есть номер моего мобильного, — Юханссон поднимается.
«Ёте Линдман — одинокий человек», — думает Малин, разглядывая лицо сидящего напротив нее мужчины на фоне белого кафеля.
Одинокий крестьянин, вероятно, он чувствует себя комфортно, только когда работает на комбайне или возится с животными, если таковые у него есть. Женщина, о которой он говорит, Светлана, похоже, скорее мебель в его доме, чем подруга жизни. Линдман рассказал им почти то же, что и Юханссон: как Йерри вызвал их сюда на охоту и что это было неофициальным пунктом соглашения с новым хозяином замка. Добавил, что он, Ёте Линдман, ничего не имел против, поскольку сам всегда выходил на охоту осенью, и это было неотъемлемой частью его фермерских работ.
— Петерссон производил впечатление порядочного человека, — с уверенностью утверждает Ёте Линдман, а потом продолжает: — Печально, что мы нашли его в замковом рву в таком виде. Все было бы хорошо, я уверен в этом. Фогельшё был неприятный тип.
— Кто именно из них? — спрашивает Харри.
— Мы имели дело со стариком, Акселем.
— В каком смысле неприятный? — уточняет Малин.
— Его характер, и потом… он всегда давал понять, кто в доме хозяин, я бы так сказал.
Ёте Линдман умолкает, качает головой, и в его глазах вдруг мелькает испуганное выражение.
— Каким образом он давал вам это понять? — спрашивает Малин.
— К примеру, вдруг резко повышал арендную плату, — быстро отвечает Ёте Линдман.
Малин кивает. Современные дворяне. Все то же самодурство и давление на арендаторов, что и раньше. Но с другой стороны, есть люди, недовольные любой властью.
— Что вы знаете о Петерссоне?
— Не более того, что он вырос в городе и делал бабки в Стокгольме.
— Вы знаете, как он зарабатывал деньги? — спрашивает Харри.
Линдман качает головой.
— Не знаю.
— Он жил здесь один?
— С собакой, насколько мне известно. Что с ней теперь будет?
— Мы позаботимся о ней, — отвечает Малин, отмечая про себя, что понятия не имеет, что делать с собакой, которая до сих пор лает в машине.
Потом следуют вопросы о том, не заметил ли он чего-нибудь необычного по дороге сюда, не встретил ли какой-нибудь машины, не стоял ли на склоне замкового холма «Рендж Ровер», когда он прибыл, не подозревает ли он кого-нибудь и что он сам делал сегодняшней ночью и рано утром. «Я не имею ни малейшего понятия о том, кто бы мог сделать это». «Я был дома. Спросите Светлану». «Вы же не думаете, что это я убил Петерссона? Тогда бы я вряд ли позвонил вам».
— Мы не думаем, что вы каким-то образом причастны к убийству Йерри Петерссона, если это действительно убийство, — отвечает Малин, — но мы должны спросить, чтобы расследовать все возможные варианты и отмести невозможные.
Малин и Харри одни на кухне.
Белый кафель на стенах напоминает женщине о бойне или морге, а туман снаружи, в лесу и на полях, похож на пороховой дым сражений XVII века. Кровь и крики. Отрубленные конечности. Тлен и склизкие грибы под ногами. Люди без рук в серном дыму. Подожженная солома. Безногие калеки, дети с отрубленными ушами. Примерно то же, что Янне видел в Руанде.
— Как ты думаешь, почему дверь была не заперта? — спрашивает Малин. — Ведь у него здесь одних произведений искусства на миллионы.
— Может, он увидел кого-нибудь, кто поднялся на замковый холм, вышел навстречу и не запер за собой ворота? Это вполне естественно.
— Или решил прокатиться, прогуляться на автомобиле и забыл запереть.
— Или он был из тех рисковых типов, — высказывает предположение Харри, — не утруждающих себя запиранием ворот, просто чтобы немного пощекотать себе нервы.
— Или он жил не один. Кто-то, возможно, оставался в замке, когда он выехал.
— Женщина?
— Почему бы и нет? Ведь это очень странно, что он находился в этом склепе, в глуши и совершенно один.
— Но все говорят именно об этом. Может, он любил одиночество?
— Ты слышишь собаку? — спрашивает Харри, выдержав паузу.
— Нет. Но ей надо дать воды.
Полицейский кивает.
— Что мы будем с ней делать? — спрашивает Малин.
— Отвезем в приют в Слаку.[22]
— Или к Бёрье Сверду. У него же псарня дома.
— Думаешь, он возьмет?
Малин вспоминает Бёрье Сверда и его жену Анну, их со вкусом обставленную квартиру и аппарат искусственного дыхания.
Анна — хороший человек в плохом теле.
Форс оглядывает кухню в замке: она раза в три больше всей ее квартиры.
— Мы должны больше узнать о Петерссоне, — говорит она и думает: «Сейчас мы блуждаем, словно в осеннем тумане. Но одно несомненно: он сделал то, что мне так и не удалось: уехал из этого проклятого Линчёпинга. Но почему, почему, почему он вернулся? Какой внутренний голос позвал его сюда?»
— Как ты думаешь, кем он был? — спрашивает она.
Харри пожимает плечами, а Малин задается вопросом о том, какие сны и желания должен был иметь такой человек, как Йерри Петерссон? Чему он радовался, какие боли терзали его?
12
Что ты хочешь знать обо мне, Малин Форс?
Я могу рассказать о себе все, если ты будешь достаточно внимательна. Я знаю, ты различаешь голоса, не различаемые другими, то беззвучное бормотание, являющееся мудростью, а может, и истиной.
Я не жесток. И никогда не был таким. Но, тем не менее, я верил в жестокость, видел, что она дает мне. Конечно, это делало меня одиноким, но я предпочитал думать, что мое одиночество — это мой личный выбор.
Мне никто не нужен. Я не могу ни с кем жить. Я не боюсь одиночества.
Так я воображал себе.
И вот автомобильная дверца захлопнулась.
А теперь над моим лицом застегнули «молнию», и в одну секунду все потемнело. Но потом мир снова распахнулся передо мной. Несложный и красивый, такой, каким он никогда раньше не был, и я вдруг почувствовал, что моя вера в жестокость была ошибкой.
Я ошибался, подумал я. Ты ошибался, Йерри Петерссон.
И вот мы мчимся вперед, «Скорая» и я, проклинающий самого себя, лежащего в черном пластике на койке и то и дело подскакивающего в такт колесам, катящимся по усыпанной гравием дороге, ведущей в лес.
Я здесь, внутри. В черном и холодном пластике.
Я здесь, наверху. Высоко в небе, и гляжу отсюда на Скугсо, на Малин Форс и Сакариаса Мартинссона. Полицейские, съежившись, пересекают замковый холм и направляются к автомобилю Малин. Там Хови, он уже перестал лаять и высунул от жажды язык.