Осенний призрак Каллентофт Монс
— Да, он здесь работает.
— Мы можем его увидеть? — спрашивает Малин.
— Нет.
— Нет? Это важно для полицейского расследования. Если Фредрик Фогельшё…
— Вы опоздали, — холодно перебивает ее вахтер, в его голосе слышатся торжествующие нотки.
— Он уже ушел? — спрашивает Харри.
— В пятницу он обычно уходит около трех. Что, собственно, за дело?
«А вот это тебя не касается», — думает Малин.
— Вы не знаете, куда он мог направиться?
— Посмотрите в отеле «Экуксен». По пятницам после работы он обычно бывает там в баре.
— Расслабляется за пивом?
— Скорее за коньяком, — на губах вахтера мелькает теплая улыбка.
— А как он выглядит? Вы можете описать нам его, чтобы мы могли найти его в баре?
— Возьмите, — вахтер протягивает папку. — Здесь, в конце, есть фотографии персонала.
И вот Малин держит в руках годовой отчет. Темно-синяя глянцевая бумага, кажется, вот-вот прожжет дыру в ее ладони.
«Экуксен» — один из самых шикарных отелей в городе. Или самый шикарный. Расположен между бассейном «Тиннербексбадет» и парком Общества садоводов в белом здании, похожем на сахарную голову. Пиано-бар с видом на бассейн — одно из самых популярных питейных заведений в городе. «Только не для меня, — думает Малин. — Исключительно для толстосумов».
Они медленно двигаются по Клостергатан сквозь скучный моросящий дождь. Малин держит перед собой фото из годового отчета. Судя по нему, Фредрику Фогельшё уже за сорок. На его узком лице выделяется прямой тонкий нос и словно испуганные зеленые глаза. Он довольно стройный, в отличие от своего отца, в синем, видимо совсем новом, блейзере. Несколько сутулый и словно опасающийся упасть. Во всем его облике есть что-то ускользающее, неуловимое.
Харри останавливается у входа. Малин смотрит в зеркальце заднего вида: кто-то открывает боковую дверь и выходит из отеля. Фредрик Фогельшё, это ты? Ты уже покончил со своим коньяком?
— Мне показалось, там, сзади, только что вышел Фогельшё.
Черная «Вольво» припаркована у заднего входа, и, прежде чем Малин с Харри успевают что-либо сообразить, мужчина, предположительно Фредрик Фогельшё, садится в машину и направляется в противоположную сторону.
— Черт! — ругается Малин. — Разворачивайся!
Харри налегает на руль. В это самое мгновение с противоположной стороны появляется грузовик и преграждает им путь.
— Проклятие!
— Я позвоню ему на мобильный.
Грузовик отбуксовывает назад, Мартинссон разворачивается на встречную полосу, жмет на газ, и они пускаются в погоню на полной скорости, обгоняя какой-то белый «Фольксваген».
— Он не отвечает, — говорит Малин, когда они поворачивают на Хамнгатан. — Я видела его, он ждет на светофоре возле «Макдоналдса».
— Мы догоним его и заставим остановиться, — говорит Харри. — Покажем, что хотим поговорить с ним.
«И никакой мигалки, — думает Форс. — Остается ехать рядом и махать, как предписывает инструкция. Мы ведь всего лишь хотим поговорить с ним».
Харри жмет на газ, и они догоняют машину, предположительно Фредрика Фогельшё, прежде чем на светофоре загорается зеленый. В холле «Макдоналдса» снуют голодные подростки. На заднем плане люди, бросившие вызов усиливающемуся дождю, быстро пересекают площадь Тредгордсторгет.
Харри сигналит, а Малин приставляет к оконному стеклу свое удостоверение. Фредрик Фогельшё — а в том, что это он, теперь не остается никаких сомнений — глядит на женщину, на удостоверение, и его лицо искажает панический ужас, когда она делает ему знак остановиться и ждать их у «Макдоналдса».
Фредрик кивает, но потом его автомобиль вырывается вперед, словно он всем своим телом нажимает на газовую педаль. Его «Вольво» проскакивает на желтый свет, мелькает где-то впереди них и летит по Дроттнинггатан.
«Проклятие!» — только и успевает подумать Малин и кричит:
— Он удрал, черт!
И Харри налегает на руль, преследуя Фредрика Фогельшё по Дроттнинггатан, в то время как Малин, опустив стекло, устанавливает на крыше автомобиля мигалку.
— Какого черта! — кричит Харри. — Сообщи в центр по рации, пусть пришлют еще машин, если они у нас есть.
Малин молчит, давая напарнику возможность сосредоточиться на дороге. А Фредрик Фогельшё на скорости верных сто километров в час проезжает мимо оранжевого здания, где одно время размещался Риксбанк, и дальше, к транспортной развязке Абискуронделлен, мимо старого магазина ароматических масел.
«Что, черт возьми, это может значить? — думает Малин. — Или ты убийца, охваченный паникой? Какого дьявола ты от нас убегаешь?»
В нескольких сотнях метров впереди Форс видит пешеходов, бросающихся в сторону от автомобиля Фредрика Фогельшё, проезжающего на красный свет. Она объявляет по рации, чувствуя, как в теле пульсирует адреналин:
— Попытка скрыться… Преследуем черную… в сторону транспортной развязки Бергсронделлен… все возможные…
Мартинссон петляет между машинами, догоняя Фогельшё. Сто двадцать километров в час в центре города. Малин чувствует, как все вокруг исчезает, растворяясь в бешено мелькающих линиях и болезненно ярких красках, как гудит голова. Но вскоре адреналин успокаивается, и мир снова обретает четкие очертания.
— Поворачиваем к «Икеа»… в сторону монастыря Вреты… — кричит Малин, и гул бешено работающего мотора, мешаясь с их сиреной, звучит странной, воодушевляющей симфонией.
Фогельшё проезжает мимо склада магазина «Икеа» в поселке Торнбю, и его автомобиль накреняется то в одну, то в другую сторону, как будто его водитель нетрезв.
«Он, похоже, пьян, — думает Малин. — Он же вышел из „Экуксена“».
Она чувствует, как новый приступ тошноты сжимает желудок, ее вот-вот вырвет. Но адреналин сводит эти ощущения на нет.
Одной рукой Харри отпускает руль и жмет на кнопку магнитолы. Немецкая хоровая музыка, что-то из Вагнера, наполняет салон.
— Какого черта! — возмущается Малин.
— Это помогает мне вести машину, — ухмыляется Мартинссон.
Фредрику Фогельшё удается удачно проскочить на красный свет, прежде чем он выезжает на транспортную развязку у трассы Е4. Они пересекают район, отстроенный по программе «Миллион» в Шеггеторпе, а потом выезжают за город, в пустые поля с продуваемыми всеми ветрами маленькими фермами.
Слова из центра почти заглушает хоровая музыка.
— Фредрик Фогельшё живет на равнине, слева, если ехать со стороны Ледберга. Вероятно, сейчас он направляется домой.
«Он удрал, — думает Малин. — Или мы действительно у цели? Может, Фредрик Фогельшё и есть убийца Йерри Петерссона и поэтому убегает?»
— Давай! — кричит она напарнику.
Сбоку показалась машина с радиосвязью, но Харри делает знак водителю оставаться сзади. Неподалеку от перекрестка машина Фредрика Фогельшё скользит влево, но ему удается избежать аварии, и он на еще большей скорости устремляется в сторону небольшой группы домов в окружении редких деревьев примерно в двух километрах от дороги в сторону озера Роксен.
Харри вспотел. Малин дышит, словно запыхавшийся марофонец. Она тянет пистолет из кобуры на плече, в то время как дорога снова делает поворот в сторону домов.
Просторная каменная вилла желтого цвета посреди рощи. Настоящая вилла богача. Через сотню метров Фредрик Фогельшё еще раз сворачивает в аллею.
Они следуют за ним. Метров через семьдесят Фредрик останавливается перед ветхим выкрашенным в красный цвет сараем на холме в окружении голых кленов и кустарников. Он выскакивает из машины, вбегает наверх и скрывается в сарае.
Харри останавливается за автомобилем Фогельшё, машина с радиосвязью сразу за ними. Малин выключает магнитолу, сирену — и вокруг сразу становится непривычно тихо.
— Мы выходим. Прикройте нас возле сарая, — негромко объявляет она по рации.
Глина вперемешку с гравием липнет к ботинкам. Малин оглядывает строение, чувствует, что дождь усилился за время, пока они прошли несколько метров, отделяющих их машину от двери сарая. За ее спиной вилла в итальянском стиле, без сомнения Фредрика Фогельшё. Если у него и есть семья, то сейчас их, похоже, нет дома. Двое в форме достают свои «ЗИГ-Зауэры» и укрываются за дверцами автомобилей, готовые пустить в ход оружие, если что-то пойдет не так.
Харри стоит рядом с Малин, и оба держат перед собой пистолеты, когда Форс ногой толкает дверь сарая.
— Фредрик Фогельшё! — кричит она. — Мы знаем, что вы здесь. Выходите! Мы хотим всего лишь поговорить с вами.
Тишина. Ни звука из пропахшего навозом помещения.
«Если ты убежишь, — думает Малин, — то сделаешь самую большую глупость из тех, что можно сделать в твоем положении. Куда ты пойдешь? Гольдман скрывался десять лет, что было, то было. Но ведь ты спрятался там, внутри, так? Ждешь нас. И у тебя, быть может, есть оружие. У таких, как ты, всегда есть по крайней мере охотничье ружье. Ты поджидаешь нас с оружием в руках?»
Внутренний монолог помогает ей сохранять бдительность и сдерживать страх. «Теперь туда, в темноту. Что бы там ни было».
— Я пойду первым, — говорит Харри.
Малин чувствует, как ее переполняет чувство благодарности. Мартинссон не отступает, когда становится жарко.
Они входят в сарай, Малин ступает за Харри след в след. Темнота. Запах свежего свиного навоза и сухого помета. В углу фонарь, свет которого падает наружу, в сторону поля. Полицейский бегом направляется туда, его напарница следом.
— Проклятие! — кричит Харри. — Он выскользнул отсюда!
Они бросаются в открытую дверь. Где-то в сотне метров от них, под дождем, по окутанному туманом полю бежит Фредрик Фогельшё. На нем коричневые штаны и что-то вроде дождевика зеленого цвета. Он падает, поднимается, бежит дальше, мимо дерева, еще сохранившего листву.
— Стой! — кричит Малин. — Стреляю!
Но этого-то она точно делать не будет. У них ничего нет против Фредрика, а то, что он бегает от полиции, еще не основание стрелять в него.
И вдруг он словно выдыхается. Останавливается, оборачиваясь, поднимает пустые руки и смотрит на них с Харри, медленно приближающихся к нему с нацеленными пистолетами.
Фредрика Фогельшё качает из стороны в сторону.
«Пьян как сапожник», — замечает про себя Малин.
— Ложись! — кричит она. — Лечь на землю!
И Фредрик Фогельшё ложится на живот в жидкую глину, а Малин застегивает наручники вокруг его запястий, которые он держит за спиной. Его классическое зеленое пальто от «Барбур» покрыто грязью.
От Фредрика Фогельшё несет спиртным. Он молчит, должно быть, ему трудно говорить прижатым к земле ртом.
— Ну и кому все это надо? — спрашивает Малин.
Но Фредрик не отвечает.
18
— Какого черта?
Харри держит руль слегка дрожащими руками, когда они возвращаются обратно в Линчёпинг мимо глянцево-белых многоквартирных домов в районе Шеггеторп и большой фабрики «Арла»[28] в Тронбю. Им навстречу попадается репортерский автомобиль «Коррен». Даниэль? Неутомимые, несносные стервятники!
— Я не знаю, — отвечает Малин на вопрос Харри.
Адреналин немного успокоился, головная боль и тревога проходят, а пьяный в стельку Фредрик Фогельшё надежно покоится на заднем сиденье автомобиля с радиосвязью. Малин не захотела брать его в машину Харри: им обоим нужно немного успокоиться.
Мимо проезжает машина службы новостей.
— Но может, — продолжает Малин, — он действительно имеет к убийству самое непосредственное отношение, решил, что мы все знаем, и поэтому бежал? В поле, под дождем…
— Или просто был пьян и запаниковал, когда мы хотели остановить его, — рассуждает Харри.
— Узнаем, когда допросим его. Но он вполне может оказаться тем, кто нам нужен, — отвечает Малин, а про себя думает, что здесь наверняка что-то не так, что не может быть все так просто. Или все-таки может?
Звонит телефон, на дисплее номер Свена Шёмана.
— Я слышал, — говорит Свен. — Странно. Это он, как ты думаешь?
— Возможно. Мы допросим его в участке.
— Этим могут заняться Юхан и Вальдемар, — говорит Свен. — А вы попытайтесь поговорить с Катариной Фогельшё. Надавите на нее, раз уж братец свалял дурака.
Малин было возмутилась, но потом успокоилась. Если кто и сможет вытянуть что-нибудь из Фредрика, так это Вальдемар Экенберг. Ведь Фогельшё ни слова не вымолвил, когда они вели его через поле и сажали в автомобиль.
— О’кей. Так мы и сделаем, — соглашается Форс. — Что-нибудь еще?
— Никаких особых новостей. Юхан и Вальдемар звонили кое-кому из тех, чьи имена и фирмы всплыли в бумагах Петерссона. Но это ничего не дало.
— Может, какие-нибудь любовницы у него были?
— Ничего подобного они не нашли, — отвечает Свен.
Катарина Фогельшё говорила с полицейскими по телефону и готова встретиться. И вот автомобиль Малин и Харри мчится сквозь вечерние сумерки по дороге Брукиндследен. В салоне тихо, оба они хотят прийти в себя, успокоиться перед новой встречей.
За окнами район Юльсбру. В справочнике Малин сказано, что он населен представителями высшего класса, как Коннектикут в Нью-Йорке. Но это не так, скорее здесь проживает хорошо обеспеченная верхушка среднего класса.
Виллы медиков теснятся друг возле друга. На первый взгляд типовые дома без претензий, однако достаточно просторные и роскошно обставленные внутри. Один из самых дорогих и престижных районов города, но в то же время довольно скромный по сравнению с Юрсхольмом в Стокгольме или Эргрюте в Гётеборге.
Проезжая мимо этих домов, Малин понимает всех тех, кто вырос в глуши и перебрался в центр, лишь только представилась такая возможность. В мир, где вершины выше, а ямы глубже, чем те, которые может предложить рядовому шведу, пусть даже и надменному толстосуму, обыкновенное захолустье.
Стокгольм. Она жила там с Туве, когда училась в полицейской школе. На первом курсе снимала через посредников квартиру в Транеберге.[29] Единственное, что она запомнила, — зубрежка и детский сад. Няни — молодые девицы, предлагавшие свои услуги в местных газетах, — просили дорого и не внушали доверия. Нищей одинокой маме нечего было делать в Стокгольме. Город, со всеми своими возможностями и секретами, был, казалось, закрыт для нее и все время насмехался над нею.
Конечно, с Йерри Петерссоном все было иначе.
Малин неоднократно предлагали работу в Стокгольме, в последний раз прошлым летом, когда открылась вакансия в уголовном отделе и шеф, некий Корман, вышел на нее. Позвонил сам, сказал, что знает о ее расследованиях, и спросил, не желает ли она сменить охотничьи угодья.
Им просто нужна была женщина, решила Малин.
Но тогда она жила с Туве и Янне, и все остальное не имело значения. Поэтому она отказалась.
И сейчас, в машине, проклинает себя. Начать новую жизнь — может, это как раз то, что ей было нужно? Или я сломалась бы в большом городе? Но ведь я сломалась и в маленьком, разве не так?
Или только почти сломалась?
Приемник работает. Малин попросила Харри не включать хоровую музыку, и он согласился на обычные, вполне пристойные радиосплетни.
Только что отзвучала песня американской рок-группы «Гранд Аркайвз», и теперь Форс слушает хриплый голос своей подруги диджея Хелен Анеман. Та говорит о жертве убийства. О Йерри Петерссоне, его смерть, похоже, ни в ком не пробудила ни жалости, ни скорби, ни каких-либо других чувств.
«Но ведь где-то есть человек, которому ты небезразличен, — думает Малин. — И этот человек должен знать, что с тобой произошло. Может, это твой отец, мы скоро поговорим с ним. У тебя не было ни сестер, ни братьев, а твоя мать умерла, насколько мне известно. Может, женщина или ребенок, даже если не твой?»
«Погиб один из самых богатых жителей этого города, — говорит Хелен. — Делец, по слухам, связанный с преступным миром, таинственная личность, о которой мы, по всей видимости, знаем совсем немного. Несколько лет назад он купил замок Скугсо, бывший в собственности у известной дворянской семьи Фогельшё… Вероятно, он был не без греха, но не заслужил такой участи. Или как вы считаете? Позвоните, если вам есть что рассказать о Йерри Петерссоне».
Далее всплывает голос Мадонны. Харри подпевает. Может, эта песня напоминает ему о Мартине в Ванкувере? Или о внуке? Или он поет ее со своим хором?
Они миновали район Юльсбру. Мелкобуржуазный, душный. Харри жмет на газ, и автомобиль набирает скорость. Они поворачивают.
Впереди гольф-клуб «Ландерюд», огромное, похожее на баллон здание, в котором размещается крытый драйвинг-рэйндж.[30] Райский уголок посреди осеннего ада, где вместо дождевых капель в воздухе носятся мячи для гольфа.
19
Мячи свистят под металлическими потолочными балками, гулко ударяясь и высоко отскакивая от стен здания, похожего на амбар в несколько сотен метров. Зал рассчитан на тринадцать игроков.
Удары металлических клюшек напоминают звуки пощечин.
Ведерко с пятьюдесятью мячами стоит двести крон — сумма, не представляющая проблемы для членов городских гольф-клубов.
Паттеры. Вуды.[31]
Йерри Петерссона ударили по голове тупым деревянным предметом. «Вряд ли клюшкой для гольфа», — думает Малин, приближаясь к стройной, высокой фигуре Катарины Фогельшё.
«Я буду на тринадцатом месте, внизу, у стены», — предупреждала их Катарина.
Она нисколько не удивилась тому, что полицейские хотят с ней поговорить, потому что знала, что произошло. Однако ей вряд ли известно о том, что только что вытворял ее брат.
Ожесточенные удары перемежаются с проклятиями.
Шары отскакивают от стен в разные стороны. Помещение напоминает бассейн: тот же гул, затхлый, сырой воздух, хотя и без запаха хлорки.
«Как можно добровольно согласиться провести здесь вечер?» — недоумевает про себя Малин, наблюдая, как элегантно размахивает клюшкой Катарина Фогельшё. В ее теле чувствуется сила и та уверенность в себе, которой будто с самого рождения отмечены люди ее круга.
Она поднимает металлическую клюшку, целится и бьет, сбрасывая с плеч напряжение. Клюшка делает изящный свинг[32] по мячу, покоящемуся на астротурфе.
«Низкий гандикап,[33] — замечает про себя Малин. — И она правша».
Катарина Фогельшё, похоже, почувствовала их присутствие.
Она останавливается, оборачивается, смотрит на полицейских, делает шаг с небольшого возвышения, на котором только что стояла, и протягивает руку. Малин думает, что когда-то Катарина, должно быть, была красивой, да и сейчас ее, пожалуй, можно назвать такой. У нее острый, как у брата, нос и изящно очерченные скулы, разве что морщин на лбу слишком много, как и седины в светлых волосах длиной до плеч. Горестные морщины. Скорбные складки вокруг тонкого рта. Печальные глаза, полные непонятной тоски.
Сначала она приветствует Малин, потом Харри. Полицейские предъявляют удостоверения.
Катарина Фогельшё проводит одной рукой по лбу, и Малин замечает, что она всего на каких-нибудь пять лет старше ее самой. «Возможно, ходила в ту же гимназию, что я или Йерри Петерссон, если только не училась в Сигтуне или Лундсберге».[34]
— Мы можем побеседовать здесь? — спрашивает Катарина Фогельшё, опираясь на клюшку. — Или пойдем в ресторан?
— Можем и здесь, — отвечает Малин. — Вы ведь знаете, о чем мы хотим с вами поговорить? Я не успела сказать этого по телефону.
— О Йерри Петерссоне, это я поняла.
— И о том, что ваш брат попытался сегодня от нас убежать.
Рот Катарины Фогельшё открывается, бровь быстро поднимается вверх, но лишь на несколько секунд, после чего она приходит в себя.
— Что сделал мой брат?
Малин рассказывает об их погоне, о том, как Фредрик попытался скрыться, когда они хотели поговорить с ним, и о том, что сейчас он на допросе в участке.
— То есть он выходил из «Экуксена», — повторяет Катарина Фогельшё. — Тогда он испугался, что вы арестуете его за вождение в нетрезвом состоянии. Один раз такое уже было, после вечеринки у знакомых, три года назад. И на этот раз ему, вероятно, угрожала тюрьма.
«Вождение в нетрезвом состоянии — это то, чем я занималась вчера», — замечает про себя Малин, тут же выбивая эту мысль из своей головы, как выбивают мячи в гольфе.
— Когда мы арестовали его, — говорит Харри, — он был пьян.
— А может, он бежал потому, что как-то связан с убийством Йерри Петерссона? — спрашивает Малин, надеясь, что вопрос в лоб спровоцирует стоящий ответ.
— Мог ли мой брат убить? Вряд ли.
Свист мячей в воздухе заставляет Малин вспомнить стрельбище и пистолетные пули, стремящиеся поразить мишень. Совсем как это только что делала Катарина Фогельшё, когда они рассказывали ей о ее брате. А теперь с лицом, лишенным какого-либо выражения, она ожидает следующего вопроса, а на Малин один ее вид навевает усталость.
Стрелка часов приближается к пяти. И хотя Форс понимает, что надо как можно быстрее продвигаться в расследовании, она хочет домой.
Принять душ, а затем?
Жалеть себя.
Страшно жалеть.
Просто жалеть.
Головная боль улеглась, но тело все еще чего-то хочет. И его тоска, словно кулак, сжимает сердце.
У меня куча дел.
Справлюсь?
Она снова видит перед собой эту женщину, заносчивую и самодовольную, но все-таки чем-то приятную. Или это и есть то, что называется социальной компетентностью?
— То есть вы в это не верите? — переспрашивает Харри Катарину.
— Мой брат безобиден. Может быть, не во всех отношениях, но он точно не способен на насилие.
— Вы можете немного рассказать о нем? — просит Харри.
— Но ведь он лучше смог бы сделать это сам, — Катарина вынимает железную клюшку из своей сумки, оглядывая ее снизу доверху.
— Тогда позвольте мне перейти к делу, — говорит Малин и думает про себя: «Сосредоточься на Катарине Фогельшё. Не на самой себе». — Что вы делали сегодняшней ночью и рано утром?
— Вчера вечером ко мне приезжал отец. Мы пили чай.
— Он говорил, что ушел от вас в десять. Что вы делали потом?
Катарина прокашливается.
— Я поехала к своему любовнику. Главврач Ян Андергрен. Он может подтвердить, что я пробыла у него до утра.
Она называет номер телефона, а Харри тут же вбивает его в свой мобильник.
— Мне нравятся белые халаты, — шутит Катарина. — Но вы должны знать, что с этим любовником я встречалась всего несколько раз и не планирую длительных отношений.
— Почему? — интересуется Малин.
— Вы не понимаете? Золотое правило подобного романа: пять встреч, а потом вы начинаете воображать себе, что это любовь.
«Меня совершенно не впечатляет, что ты спала с врачом, — думает Форс. — Не кокетничай, я слишком от всего этого устала».
— У вас были какие-либо отношения с Йерри Петерссоном? — спрашивает Харри.
— Никаких, — нерешительно отвечает Катарина, прежде чем ее голос обретает уверенность. — С ним имели дело Фредрик и отец. А что?
— Вы не были против продажи замка? — продолжает Малин.
— Нет. Просто пришло время его продать и двигаться дальше.
«Ты слово в слово повторяешь то, что сказал твой отец, — замечает про себя Малин. — Это он научил тебя, что говорить?»
— То есть вы не хотели, чтобы он перешел к вам?
— Никогда не имела подобных амбиций.
Свист мячей не умолкает. Бесполезные снаряды. «Дурацкая игра», — думает Форс, в то время как Катарина Фогельшё поправляет ремешок своих синих брюк, воротник розовой хлопчатобумажной рубашки и кладет клюшку обратно в сумку.
— Ходят слухи, что вы были вынуждены продать поместье из-за финансовых проблем. Это так?
— Инспектор, мы древний дворянский род, нам почти полтысячелетия. Мы неохотно говорим о деньгах, но никогда, никогда, говорю я вам, не имели никаких финансовых проблем.
— Могу я спросить вас, чем вы занимаетесь? — интересуется Харри.
— Я не работаю. Покончила с этим после развода. А раньше занималась искусством.
— Искусством?
— У меня была галерея живописи XIX века. Такой вполне доступный эстергётландский художник, как Крутен. Но были и более дорогие. Вы знаете Эугена Янссона?[35] В основном я занималась им. А также датским женским романтизмом.
Малин и Харри кивают.
— Вы знали Йерри Петерссона раньше? — спрашивает Харри.
— Нет.
— Вы развелись не так давно? — интересуется Малин.
— Нет, десять лет назад.
— У вас есть дети?
Взгляд Катарины Фогельшё омрачается, как будто она хочет спросить, какое это имеет значение.
— Нет, — отвечает она.
— Вы с Петерссоном ровесники, не были ли вы знакомы в гимназии? — продолжает настаивать Форс.
Катарина Фогельшё оглядывает драйвинг-рэйндж.
— Мы ходили в Кафедральную школу в Линчёпинге. Когда он был в третьем классе, как мой брат, я училась в первом.
Малин и Харри обмениваются взглядами.
— Я помню его, — продолжает Катарина, все еще не сводя глаз с драйвинг-рэйнджа. — Но мы не общались. Он не принадлежал к моему кругу. Хотя, конечно, мы бывали на одних и тех же вечеринках, это неизбежно.
«Нет, — возражает про себя Малин. — В гимназии пересекаются все миры, хочешь ты того или нет. Люди могут бывать на одних и тех же вечеринках и общаться друг с другом не больше, чем два совершенно незнакомых человека, одновременно оказавшихся в одном баре».
— О каком круге вы говорите? — уточняет Харри.
— О девичьем. Круге моих подруг.
— Итак, вы никогда не общались?
Катарина снова бросает в их сторону взгляд, вдруг на мгновение сделавшийся печальным.
Читать бесплатно другие книги:
