Осенний призрак Каллентофт Монс
— Я только что об этом говорила.
— Мы слышали, — отзывается Малин.
Тонкие губы Катарины сжимаются в узенькую полоску.
— А теперь Йерри Петерссон сидит в нашем замке, как какой-нибудь Гэтсби.[36] Вероятно, скоро он будет устраивать там свои вечеринки. С размахом…
Внезапное отчаяние появляется в ее голосе и глазах.
— Может, он и сидел там, как какой-нибудь Гэтсби, — отвечает Малин, — но теперь он лежит в прозекторской Государственной криминалистической лаборатории.
Катарина Фогельшё снова смотрит на них, потом кладет мяч на землю и бьет по нему, будто со злости, прямиком отправляя в правый угол.
— Какая у вас машина? — спрашивает Харри, когда она снова поднимает на них глаза.
— Это только мое дело, — говорит Катарина. — Я не хочу показаться невежливой, но вас это совершенно не касается.
— Минуточку, — строго замечает Малин. — Я хочу, чтобы вы уяснили для себя одну вещь: пока мы ищем убийцу Йерри Петерссона, нам есть дело до любого волоска на вашем теле.
Катарина Фогельшё улыбается.
— Хорошо, инспектор, успокойтесь. Все в порядке. У меня красная «Тойота», если это так для вас важно.
Малин разворачивается.
Прочь из гольф-ада. Она слышит, как Харри благодарит Катарину за то, что та уделила им время. Слава богу, не извиняется за поведение Малин.
— Будьте помягче с моим братом, — просит Катарина. — Он безобиден.
— Даже если у тебя проблемы с подобными типами, держи себя в руках. Не стоит так разговаривать с людьми, как бы плохо тебе ни было.
Харри читает ей наставления, выруливая с парковки гольф-клуба. Дождь все еще хлещет, а в сумерках Линчёпинг кажется еще менее гостеприимным. Малин чудится, что поляна с восточной стороны леса кишит змеенышами. Они шипят и словно пожирают друг друга.
— Но я чувствую себя совсем не плохо, — замечает она Харри.
Потом кивает.
— Ты ведь понимаешь, каковы они, эти типы.
Но она знает, что озлобленность — всего лишь способ приглушить неуверенность. Обыкновенная детская психология. Малин смущается, надеясь, что Мартинссон не заметит, как покраснели ее щеки.
— Она что-то скрывает, как и ее отец, — говорит Харри. — А может, и брат.
— Это так, — соглашается Малин. — Играть с правдой — вероятно, у них это семейное.
— Или они хотят как можно больше усложнить нам работу, — замечает Харри.
За окнами снова виллы района Юльсбру и белые многоквартирные дома с открытыми коридорами между ними по другую сторону трассы Брукиндследен. Дождь падает под углом, словно его струи и ветер хотят соединить два совершенно разных мира.
— Посмотрим, что нам скажет Фредрик Фогельшё, — продолжает Харри. — Самое время было бы приступить к допросу сейчас, когда он немного протрезвел.
20
Стрелки часов на стене комнаты для допросов в подвале участка полиции Линчёпинга движутся беззвучно. 18:01.
Серо-черные стены покрыты рифлеными акустическими панелями, а галогенная лампа расположена так, что четыре отходящих от нее световых конуса падают прямо на вмонтированные в пол стулья вокруг вытянутого металлического стола. Стулья закрепили совсем недавно: слишком часто стало случаться, что оказавшиеся в затруднительном положении подозреваемые в ярости бросались ими в стены.
Зеркало на стене смотрит в сторону кабинета, откуда Свен Шёман и Карим Акбар наблюдают за теми, кто находится в комнате для допросов.
Юхан Якобссон смотрит на Фогельшё. Алкотестер показал чуть меньше одного промилле в крови, но Фредрик, похоже, быстро протрезвел. Взгляд его по другую сторону стола в мутном свете лампы кажется вполне ясным и осмысленным. Рядом с Юханом ерзает на стуле Вальдемар, пытаясь устроиться поудобнее. На Фогельшё синий блейзер и желтая рубашка. Рядом с ним его адвокат, обворожительный тип по имени Карл Эреншерна. Юхан имеет с ним дело уже во второй раз, в первом случае результат допроса был нулевым. «Посмотрим, — думает Юхан, — удастся ли нам перехитрить тебя сейчас».
Он включает маленький черный магнитофон, расположенный перед ним на столе.
— Допрос Фредрика Фогельшё в связи с расследованием убийства Йерри Петерссона, а также с другими преступлениями. Двадцать четвертое октября. Пятница. Восемнадцать часов четыре минуты.
До сих пор Фредрик, можно считать, не сказал ни слова. Только на вопрос, хочет ли он, чтобы на его допросе присутствовал адвокат, ответил утвердительно. Назвал имя Эреншерны, но даже не дал номер телефона, полагая, что полиции он известен. Потом попросил разрешения позвонить своей жене Кристине, и Свен не нашел никаких причин отказать ему в этом. У них достаточно оснований задержать Фредрика Фогельшё за менее значительные преступления, но в деле об убийстве Йерри Петерссона он всего лишь имя, всплывшее в ходе расследования. Нет у них оснований и для обыска. Правда, на его машину наложили арест, и сейчас ее тщательно обследуют в лаборатории.
— Начнем с сегодняшнего происшествия, — говорит Юхан. — Почему вы пытались скрыться от полицейских, давших вам знак остановиться?
Фредрик Фогельшё испуганно смотрит на своего адвоката, словно спрашивая его, как направить этот допрос в нужное русло и не угодить в западню. Адвокат кивает ему, давая разрешение ответить.
— Я испугался, — начинает Фредрик и утирает капельки пота с верхней губы. — Я знал, что выпил слишком много, и не хотел, чтобы меня снова арестовали за вождение в нетрезвом виде. Я не хотел летом попасть в Шеннинге.[37] И вот я запаниковал. Из моей головы будто выветрились последние остатки разума, я уже не мог остановиться. Ужасно глупо, и я прошу у вас прощения.
— Ваших чертовых извинений здесь явно недостаточно, — грубо обрывает его Вальдемар.
— Я попросил бы вас не ругаться, — встревает Эреншерна, а полицейский, сжав зубы, шипит:
— Из-за вас могли погибнуть невинные люди. Мы задержали вас за вождение в нетрезвом виде, воспрепятствование исполнению служебных обязанностей, беспорядок на дороге и еще за десяток тому подобных вещей. Вы алкоголик?
Эреншерна молчит.
— Вероятно, вам следует признать это.
— Я бы не хотел так усложнять дело, — отвечает Фредрик Фогельшё. — Нет, я не алкоголик, хотя иногда выпиваю лишку. Но разве такое не случается с каждым? Я запаниковал. И я виноват в том, что пьяным сел за руль. Но ведь не в этом главная причина того, что я здесь?
— Нет, — подтверждает Вальдемар и нагибается через стол. — Сначала мы хотели поговорить с вами об убийстве Йерри Петерссона.
— Не потому ли вы бежали, что думали, что мы арестуем вас в связи с этим преступлением? — спрашивает Юхан.
— Мой клиент уже ответил, почему он бежал, когда вы пытались его остановить, — встревает Эреншерна.
— Я даже не знал, что Петерссон убит. Мне только что сказал об этом адвокат.
Эреншерна кивает.
И тут Фредрик Фогельшё изменяется в лице и начинает говорить, прежде чем Эреншерна успевает остановить его.
— Позвольте, вы нашли этого паяца мертвым, даже убитым. Хорошая новость, должен я вам сказать.
Только что казавшееся усталым, тело Фредрика снова пробуждается к жизни, напрягаясь каждым мускулом.
«Недостойно», — замечает про себя Юхан и смотрит на Вальдемара взглядом, означающим: «Надави же на него!»
Эреншерна кладет руку на плечо Фредрика: «Успокойся, Фредрик».
— То есть вы хотели его смерти? — переспрашивает Вальдемар.
— Мой клиент не будет отвечать на этот вопрос.
— Доверьтесь нам, — обращается к Фредрику Юхан, — мы желаем вам добра. Если вы не имеете никакого отношения к этому убийству, мы должны знать об этом; если же имеете, мы постараемся облегчить ваше положение, насколько сможем. Согласитесь, то, что вы бежали от нас, довольно странно. Вам есть что рассказать, ведь так?
— На этот вопрос мой клиент тоже отвечать не будет. И он уже объяснил вам, почему…
— Что вы делали сегодняшней ночью и утром? — перебивает адвоката Вальдемар.
— Был дома со своей женой.
— Это точно? — переспрашивает полицейский.
— Она может подтвердить? — вторит Юхан.
— Она может подтвердить, — отвечает Эреншерна. — Они были на итальянской вилле, что возле поворота на Ледберг. Вы видели ее, когда преследовали моего клиента.
— То есть вас не было в Скугсо? — уточняет Вальдемар.
Фогельшё и Эреншерна молчат.
— Говорят, за продажей Скугсо стоят финансовые проблемы. Это так? — задает новый вопрос Юхан.
— Я устал от этих разговоров, — отвечает Фогельшё. — Пришло время продать его. Отец слишком стар, а ни я, ни моя сестра не хотим заниматься поместьем.
— Итак, вам нечего нам рассказать? О неудачных сделках, о ненависти к паяцу Йерри Петерссону, новому владельцу замка, которому вы желали смерти… — Вальдемар раздраженно бросает слова через стол.
— Этот Петерссон, — поясняет Фредрик, — был выскочка наихудшего сорта, он никогда не мог понять значения такой собственности, как замок Скугсо. Но он хорошо заплатил нам. Или вы думаете, что я имею ко всему этому какое-нибудь отношение? Докажите это. Удачи! Я уже говорил, что испугался и запаниковал. И готов понести наказание.
— Вы знали Петерссона раньше?
— Я помню его, — отвечает Фогельшё. — Мы вместе учились в Кафедральной школе. Но я совершенно не был с ним знаком. Он не принадлежал нашему кругу. Вполне возможно, мы бывали на одних и тех же вечеринках, все-таки тот мир был тесен.
— То есть у вас не было с ним никаких дел. Ни тогда, ни позже…
— Только когда продавали поместье. Но даже тогда мы не встречались с ним.
— Я удивлен, — говорит Вальдемар. — Я думал, что все вы учились в Сигтуне или Ландсберге.
— Лундсберге, — поправляет адвокат. — Я учился в Лундсберге. У вас есть еще вопросы к моему клиенту? О его образовании или еще о чем-нибудь?
Вальдемар быстро поднимается, впиваясь змеиным взглядом в глаза задержанного.
— Говори, что знаешь, дьявол. Ты скрываешь от нас кучу дерьма, ведь так?
Фредрик Фогельшё и адвокат Эреншерна разом вздрагивают.
— Ведь ты был в замке, ты преследовал Петерссона за то, что он отнял у вас землю, так? Ты потерял контроль над собой и ударил его ножом. Сначала один раз. Потом другой… Признавайся! — кричит Вальдемар. — Признавайся!
Дверь в комнату допросов распахивается, Карим бросается к столу и выключает магнитофон, а потом они вместе с Юханом пытаются успокоить Вальдемара, в то время как Свен сообщает задержанному и адвокату о решении прокурора арестовать Фогельшё по подозрению в вождении в нетрезвом состоянии при отягчающих обстоятельствах и учинении беспорядка на дороге.
Эреншерна протестует, но не слишком настойчиво. Знает, что, если решение принято, он ничего не может поделать с этим здесь и сейчас.
«Фредрик Фогельшё — это загадка», — думает Юхан, в то время как полицейский в форме выводит аристократа из комнаты. Благороден, но неуловим. Испуганные глаза теперь стали надменными. «Он знает, — рассуждает Юхан, — что у нас ничего на него нет. Однако вполне возможно, что он виновен. И на сегодняшний день он наш главный подозреваемый».
Малин прощается с Харри у дверей его красной виллы.
— Возьми машину, — предлагает он. — Только веди по-человечески. — Устало захлопывает дверцу и идет к дому.
Черная черепица на крыше напоминает сморщившуюся кожу, по которой барабанит дождь.
На кухне зажигается свет.
Завтра суббота, рабочий день. И думать нечего о выходных, когда у них свежее нераскрытое убийство.
Свен Шёман назначил совещание на восемь часов. Ассистент Аронссон говорила с женой Фредрика Фогельшё Кристиной сразу после того, как Юхан Якобссон и Вальдемар Экенберг закончили свой допрос. Жена обеспечила Фогельшё алиби на ночь убийства, и она уверена, что ее муж всего лишь запаниковал, когда полиция пыталась его остановить. Подтвердила, что иногда он выпивает слишком много, но алкоголиком его назвать нельзя.
А сейчас Малин оставляет мотор работать на холостом ходу и пытается уговорить саму себя продолжать двигаться дальше. «Но как, скажите мне, пережить эти оставшиеся часы? — думает она. — У меня ни на что нет сил. То, что случилось вчера, кажется нереальным, как будто это произошло тысячу лет назад, если вообще когда-нибудь происходило».
Она включает первую скорость и как раз собирается отъезжать от виллы, когда открывается входная дверь и Мартинссон выбегает под дождь. Она смотрит, как капли словно ласкают его обритую голову, но Харри это неприятно, и он недовольно морщит нос.
Малин опускает стекло.
— Гунилла спрашивает, не останешься ли ты на ужин.
— А ты не хочешь меня об этом спросить?
— Не дурачься, Форс. Входи. Немного горячей пищи тебе не повредит.
— В другой раз, Харри. Поблагодари Гуниллу за заботу.
Гунилла? «А ты ведь хотел бы видеть Карин Юханнисон на ее месте», — думает Малин.
— Заходи, поешь с нами, — настаивает Харри. — Это приказ. Или тебе в самом деле хочется побыть одной сегодня вечером?
Форс устало улыбается.
— Ты не можешь мне приказывать.
Она отъезжает, так и не опустив стекло. В зеркальце заднего вида Мартинссон все еще стоит под дождем, свет задних фар выхватывает из темноты бурую ржавчину кружащихся в воздухе листьев.
Когда Малин въезжает в город, за окнами автомобиля уже темно. Черт бы побрал этот мрак!
Что за дурацкий день? Убийство одного из самых блистательных толстосумов. Сумасшедшая погоня. Старушка с ружьем. И ни минуты, чтобы отвлечься на что-то другое. Иногда ей бывает необходимо окунуться в человеческую грязь, которую способен воспроизводить этот город.
Мне надо переодеться.
Может, стоило бы съездить к Янне, быстренько забрать то, что мне нужно? Но он, вероятно, захочет, чтобы я осталась, и Туве будет умоляюще смотреть на меня. И я в конце концов захочу того же.
Малин встречается глазами со своим отражением в зеркальце заднего вида и отворачивает его в сторону. Она вдруг понимает, что сделала: бросила мужчину, которого любит, ударила его, подвергла свою дочь смертельной опасности и вместо того, чтобы помочь ей, погрузилась на дно, так что ее худшая сторона взяла над ней верх. Она променяла любовь на выпивку, на обволакивающий, обитый войлоком мир, где ничего нет, ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Но это ошибка… И теперь ей стыдно, так стыдно, что стыд берет под контроль ее дыхание, все ее тело, и ей хочется повернуть в сторону Мальмслетта, к дому, но вместо этого она едет в Торнбю, останавливает машину в дальнем углу парковки перед магазином «Икеа» и выходит.
Малин стоит под дождем и вглядывается в окружающую ее темноту. Это совершенно незаметное и пустынное, хотя и открытое всем ветрам место. Свет магазинов сюда не доходит.
Она идет в сторону торгового центра. Хочет звонить Туве, чтобы посоветоваться насчет покупок, но это невозможно. «Ведь именно поэтому я здесь: я наплевала на все и спаслась бегством».
Малин ходит между рядами платьев магазина «Н&М», берет трусы, колготки, бюстгальтер, рубашку, свитер. Платит, даже не примерив, только вскользь просмотрев этикетки с размерами. «Должно подойти. Последнее, чего мне сейчас хочется — видеть себя в зеркале в полный рост, мое опухшее тело, мои полные стыда глаза».
Она опускается на скамейку в главном коридоре торгового центра. Смотрит на полки книжного магазина на другой стороне. Витрина буквально завалена пособиями по популярной психологии. Как стать богатым и счастливым. Чувство собственного достоинства! Стань успешным партнером!
«Черт, скорее куда-нибудь подальше отсюда!» — думает она, а к горлу снова подступает тошнота.
Перед киоском с прессой рекламные афиши «Экспрессен» и «Афтонбладет».[38]
Бизнесмен убит в замке.
Убитый миллиардер в замковом рву.
Интересно, какая лучше продается? Вторая?
Через полчаса Малин сидит за столом в баре ресторана «Гамлет», устроившись в укромном уголке, но на расстоянии, позволяющем ей слышать разговор старых алкоголиков и прочих завсегдатаев этого заведения.
Две порции текилы приятно затуманили глаза. Этот мир словно обит войлоком, приятен, и даже сердце, кажется, заработало в новом, не таком бешеном ритме.
Пиво.
Согревающий алкоголь.
Веселые люди.
Малин оглядывается вокруг: здесь все наслаждаются обществом друг друга.
«Мама и папа. У вас был только один ребенок. Почему? Папа, ты же наверняка хотел больше. Но ты, мама, не соглашалась. Я встала на твоем пути, ведь так? Конечно, именно так ты и думала. Ты хотела быть чем-то большим, чем просто самый заносчивый клерк на „Саабе“? Я всегда мечтала о брате. Черт бы тебя подрал, мама. Туве, ты мечтаешь о брате? Черт бы меня подрал…»
— Еще, пожалуйста, — говорит Малин. — Двойной. И большой крепкого, чтобы протолкнуть.
— Конечно, — с готовностью отвечает бармен. — Сегодня все будет так, как ты хочешь, Малин.
«Чего я хочу?» — спрашивает себя Фредрик Фогельшё, съеживаясь в комок на тюремных нарах. Он вглядывается в окружающую его темноту, проводит рукой по исцарапанным стенам. «Знал ли я когда-нибудь, чего хочу?»
Только что, всего час назад, он второй раз разговаривал со своей женой. Она не злилась на него, не требовала объяснений. Только сказала: «Мы скучаем по тебе, возвращайся скорее».
Дети спали. Она хотела разбудить их, но он не позволил. «Пусть спят, ведь мне придется соврать им, где я нахожусь».
Виктории пять лет. Леопольду три. Он будто чувствует тепло их тел, натягивая на себя одеяло, чтобы защититься от сырого, пронизывающего холода подвальной камеры.
Он скучает по ним и по Кристине, хочет понять, что ему все-таки нужно. В этой комнате он никого не боится. Он не знает, почему не отвечал на вопросы полицейских, зачем ему понадобилось лгать, как научил его отец. Как будто все это кто-то решил за него. Но как он был вульгарен, агрессивен, тот полицейский! Уже во время автомобильной гонки Фредрик почувствовал, что надо брать под контроль свою жизнь, этот опьяняющий поток адреналина и страха.
Фредрик Фогельшё тяжело дышит.
Собственно говоря, кому и что я должен доказывать? Ты, отец, скрепя сердце принял Кристину и ее высокообразованных родителей. И бог знает, что ты сделал с Катариной!
Фредрик Фогельшё закрывает глаза и видит Кристину с детьми в двуспальной кровати на итальянской вилле.
«Это будет непросто, — думает Фредрик, — но больше ничто не должно стоять между нами».
«Что ответил мне бармен?» — спрашивает себя Малин, стараясь удержаться на стуле, не упасть и не упустить из поля зрения бутылки на освещенной полке на стене.
Позади нее шумят. Она почти пьяна, но ни с кем не разговаривает.
Кто-то стучит ей в спину.
Она оборачивается, но никого не видит. Только собственное отражение в зеркале над бутылками.
— Мне показалось, кто-то постучал мне по спине, — говорит она, а бармен ухмыляется.
— Это призраки, Малин. Никого не было.
Потом она снова чувствует чье-то прикосновение и опять видит только зеркало. Она оборачивается.
— Черт с вами со всеми.
Ей чудится в пьяном угаре, будто голоса вокруг сливаются в один, как в лесу возле Скугсо.
— Я делаю, что хочу, — объявляет голос. — Как я попал туда, в воду, выясни, — продолжает он. — Что сделал я такого плохого?
— Убирайся к черту, — шепчет Малин. — Дай мне спокойно напиться.
— Ты скучаешь по Туве? — спрашивает голос.
— Туве могла умереть! — кричит Малин. — Ты слышишь? И в этом виновата только я.
Она не замечает, как люди в баре замолкают, как они смотрят на нее, будто спрашивая, зачем бросает она эти слова в пустое пространство?
Кто-то снова трогает ее за спину. Она оборачивается.
— Пора домой, Малин? — спрашивает бармен, наклонившись к самому ее лицу.
Она качает головой.
— Все в порядке. Еще двойной. Please.[39]
21
25 октября, суббота
Малин ударяется головой обо что-то мягкое.
Тело, если только оно еще есть там, где должно быть, раздуто, и каждый мускул и сустав болят, а что у меня такое с головой?
Я сплю?
Должно быть, меня по-прежнему зовут Малин Форс, а те маленькие планеты в нескольких метрах над моими глазами очень уж напоминают дверные ручки на бюро в прихожей. Подо мной такая жесткая кровать… Тем не менее я хочу спать, спать, спать. И не просыпаться. Почему же постель такая жесткая?
Простыня режет мне щеку, она синяя и плотная, как тряпичный коврик на полу. А то круглое, наверху, похоже на светильник в прихожей. Пахнет типографской краской, мне больно. Поток света с левой стороны режет глаза. В чем дело?
Усни, Малин.
Пошли этот день к черту.
Взгляд ее медленно проясняется, и она понимает, что лежит на полу в прихожей, рядом с дверью. Должно быть, уснула вчера здесь, была так пьяна, что не смогла дойти до кровати.
Но откуда этот шум в голове?
На полу рядом с ней «Свенска дагбладет».[40] Наверняка академики-евангелисты подписались, да забыли сообщить, что изменился адрес. Или газету бросили сюда по ошибке.
Форс с трудом принимает сидячее положение. Отталкивает от себя пакет с одеждой, который, несмотря ни на что, принесла с собой из бара.
Убит миллионер.
Строгий типографский шрифт.
Малин на четвереньках вползает на кухню и смотрит на часы из «Икеа». Половина восьмого. Ей нужно на работу, несмотря на выходной. «Если очень напрягусь, успею на утреннее собрание, — думает она. — Но тогда мне надо поторопиться».
Она поднимается, готовая вот-вот упасть навзничь и потерять сознание. Эту проблему можно решить только одним способом: бутылка с текилой стоит на полу гостиной, Малин оставила ее там позавчера. Она берет бутылку и делает семь глубоких глотков, с каждой секундой чувствуя, как боль отпускает.
Душ, чистка зубов, полоскание рта — и вот я готова к утреннему собранию.
Она надевает на себя джинсы и красную хлопчатобумажную рубашку с длинным рукавом, купленную вчера. Проклятые штаны никак не застегиваются: живот распух от спиртного, а красная рубашка добавляет ее лицу сходства с сочным томатом.
Она вызывает такси. Не стоит ехать на служебной машине после вчерашнего, пусть пока постоит возле «Гамлета».
В такси она читает газету, которая, должно быть, очень нужна сейчас евангелистам. Об их деле, об адвокате Йерри Петерссоне, о том, что он убит, коротко о его отношениях с Гольдманом и его сомнительной репутации. Деньги, суммы… Ничего нового.
Таксист сигналит. Дождь льет как из ведра.
Тело приходит в норму.
Малин бросает газету на заднее сиденье.
Возле поворота к зданию старых казарм, где располагается полицейский участок и другие учреждения, она просит шофера остановиться.
— Я бы мог подвести прямо к участку, — говорит он. — Ведь вам туда? Я узнал вас по фотографии в газете.
— Я выйду здесь.
«Как бы мало ни заботило меня, что обо мне подумают коллеги», — добавляет про себя Малин, захлопывая дверцу.
У входа в участок под дождем мокнет толпа репортеров. Среди них Даниэль Хёгфельдт. Даже в такую погоду ему удается выглядеть бодрым.
Малин направляется к заднему ходу через здание местного суда. Проходя по коридору мимо светлых деревянных дверей, она слышит звуки, напоминающие пистолетные выстрелы. Малин понимает, что они доносятся откуда-то изнутри ее самой, но даже не задается вопросом почему.
— Это Ловиса Сегерберг, — Свен Шёман представляет симпатичную блондинку лет тридцати в гражданском и кладет руку ей на плечо. — Она поможет нам с бумагами Петерссона. Экономист по образованию. И полицейский. Представимся ей?
Харри, Юхан, Якобссон, Вальдемар Экенберг и Малин приветствуют Ловису, называя себя. Добро пожаловать в группу розыска!
— Присаживайтесь, — говорит Свен. Ловиса опускается на свободный стул рядом с Малин и улыбается ей, как женщина женщине, самой приветливой улыбкой, но у Малин нет сил ответить на нее. Вместо этого она разглядывает костюм новенькой: как элегантно смотрится черная вязаная кофточка с бантом под грудью, как тщательно выглажены черные шерстяные брюки. Во всем облике Ловисы есть что-то подлинно стокгольмское, рядом с ней Малин, в своих старых джинсах и дешевой красной рубашке, чувствует себя безнадежной провинциалкой.
— Начнем с подведения итогов, — объявляет Свен. — День второй. Вы знаете, что Фредрик Фогельшё задержан, но мы подозревали его с самого начала. Как далеко мы продвинулись в расследовании убийства Йерри Петерссона?
Часы на стене зала заседаний показывают восемь пятнадцать.
Формальности и обмен вежливыми фразами заняли пять минут. «Хорошо, что Ловиса здесь, — думает Малин. — Сами мы вряд ли одолеем и обыкновенный годовой отчет».
Свен пытается расписать, чем занимался Йерри Петерссон в последние сутки своей жизни. «К сожалению, — заканчивает он, — обследование места преступления не дало нам ничего конкретного. Тому виной дождь. Никаких следов крови на гравии. Водолазы не нашли на дне замкового рва ни ножа, ни чего-либо другого, что могло бы послужить орудием убийства. Мы осушили ров, но опять-таки безрезультатно. Я видел заключение технической экспертизы автомобиля Петерссона. Ничего. Однако убийство с целью ограбления мы можем исключить, как и полагали вчера».
В замке, похоже, ничего не пропало. И ничто не указывает на то, что там кто-то что-то искал. Бумажник Йерри с тремя тысячами наличными лежит во внутреннем кармане плаща от «Прада», надетого на нем в момент убийства. Мы тщательно обследовали «Вольво» Фредрика Фогельшё.
— Черную «Вольво», — обращает внимание Харри.
«Рыбы, — думает Малин. — Что с ними? Им негде было укрыться, когда осушили ров. Я одна из тех рыб. Я задыхаюсь на воздухе, как, должно быть, и они».
— «Прада»? — переспрашивает Вальдемар.
— Карин указала модель в своем рапорте, — отвечает Свен. — Действительно шикарный плащ.
Свен поворачивается к Малин.
— Петерссон был найден крестьянами-арендаторами Ёте Линдманом и Ингмаром Юханссоном, приехавшими в поместье, чтобы помочь ему охотиться на косуль. Что дал их допрос?
Малин переводит дыхание. Вспоминает.
Она чувствует вкус текилы во рту, хочет еще, но собирается с мыслями и коротко излагает содержание разговора с Юханссоном и Линдманом.
— Есть что-нибудь, что указывало бы на них? — спрашивает Свен, когда она заканчивает.
— Нет, — отвечает Малин. — Но вопрос остается открытым. Все-таки аренда дает им средства к существованию. Мы должны уточнить условия договора. Кто-то из них мог впасть в ярость, если их доходы были поставлены под угрозу.
Комиссар кивает.
— Посмотрим, что дадут нам бумаги.
— Они обнаружили дверь открытой, — продолжает Малин. — И сигнализация тоже была отключена.