История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II Коллектив авторов

3.2.2. Иосиф Сталин

В послереволюционных документах Сталин указывал 1879-й как свой год рождения. На самом деле Сталин родился в 1878 г. Официальной датой рождения называется 9 декабря (ст. стиля), хотя и в ее точности есть сомнения. Сталин происходил из самых низов общества. Он был незаконнорожденным сыном уборщицы и прачки Екатерины (Эки) Геладзе. Отцом мальчика Эка называла пьяницу-сапожника Виссариона Джугашвили. Но в его отцовстве есть тоже большие сомнения. Виссарион Джугашвили в пьяном раже часто избивал и свою сожительницу Эку, и маленького Сосо. В семь лет мальчик чуть не умер от оспы, которая обезобразила его лицо. Из-за травмы в результате побоев у него всю жизнь плохо работала левая рука. Екатерина Геладзе была простой верующей женщиной. Три ее старших ребёнка умерли в детстве, и своего последнего сына она нежно любила и мечтала, чтобы он вышел в люди и стал священником. Когда Сталин находился на вершине власти, шепотом рассказывали, что старушка мать спрашивала великого сына – «Сосо (Иосиф), кто же ты сейчас? – Я генеральный секретарь партии большевиков. – А что это за должность? – Ну, как тебе объяснить, это что-то вроде царя. – Эх, сынок, лучше бы ты стал священником».

Но священником Сосо не стал. С отличием окончив духовное училище, он поступил в духовную семинарию в Тифлисе и был исключен из нее в мае 1899 г. за чтение запрещенной для семинаристов литературы – Дарвина, Маркса. В семинарии Иосифа не любили, считали, что он наушничает начальству на товарищей.

Исключенный из последнего класса семинарии, Иосиф Джугашвили принял участие в революционной деятельности на Кавказе. Став одним из заметных деятелей ленинского крыла РСДРП, организовывал забастовки, уличные манифестации, писал публицистические статьи, редактировал газеты, а в годы революционных подъемов участвовал в формировании вооруженных отрядов, в организациях экспроприации банков и т. д. В это время он принял псевдоним – Коба. За противогосударственную деятельность его шесть раз судили и отправляли на длительные сроки в тюрьмы, в ссылки в Сибирь и на север страны. Есть документы, свидетельствующие, что с 1906 по 1912 г. Коба был платным агентом-осведомителем Охранного отделения. О том же единодушно утверждали и старые большевики, знавшие его в дореволюционное время, в частности, Степан Шаумян, «работавший» со Сталиным в Закавказье. После избрания в ЦК партии большевиков на Пражской конференции по личному требованию Ленина Сталин порвал с Охраной и полностью ушел в революционную работу. Тогда же он избирает себе новую кличку – Сталин, т. е. человек из стали, стальной человек.

Историческая справка

Первый раз Сталин женился в 1904 г. на Екатерине Сванидзе. Брак был счастливым прежде всего потому, что Екатерина во всем уступала своему супругу. Родился сын – Яков. В 1907 г. Екатерина умерла. На похоронах вдовец сказал своему другу детства Ирмашвили: «Это существо смягчало мое каменное сердце. Она мертва и с нею умерли мои последние тёплые чувства ко всем людям». В 1919 г. Сталин женился на семнадцатилетней Надежде Аллилуевой – дочери петроградского рабочего-большевика. От этого брака родились сын Василий и дочь Светлана. В 1932 г. Надежда Аллилуева, не выдержав жестокостей и оскорблений со стороны мужа, покончила с собой. Ее сестра позднее была арестована, а муж сестры – расстрелян. Судьба детей Сталина оказалось трагичной. Яков, которого отец не любил и всячески третировал, попал в плен во время Второй мировой войны и в 1943 г. покончил с собой в концентрационном лагере Заксенхаузен. Василий, любимец Сталина, которого приближенные почти всерьез называли цесаревичем, спился еще в юности и умер в ссылке в Казани в 1962 г.; Светлана, которой отец сломал семейную жизнь, арестовав ее возлюбленного – киносценариста Алексея Каплера, потом разведя ее с первым мужем студентом МГИМО Морозовым, за то что тот был евреем («Русского себе найти не могла», – ругал дочь Сталин), и выдав за нелюбимого Юрия Жданова, сына своего приближенного, в конце концов, бежала из СССР на Запад в 1967 г., где опубликовала книгу воспоминаний – «Двадцать писем к другу».

До революции малообразованный Сталин не претендовал на роль партийного теоретика или пропагандиста; небольшая брошюра «Марксизм и национальный вопрос» стала по существу его единственным интеллектуальным вкладом в марксистскую доктрину, да и она была написана практически Николаем Бухариным и отредактирована Лениным. Позднее Сталин активно занимался самообразованием, много читал, сформировал несколько обширных личных библиотек. Но его ум оставался интеллектуально не проработанным, и отсутствие фундаментального образования сказывалось впоследствии очень явственно. С детства, страдая желчной завистью к тем, кто красивей, богаче и образованней его, Сталин предпочитал окружать себя посредственностями, над которыми он легко мог возвышаться. Выдающихся же людей Сталин, обретя неограниченную власть, с наслаждением унижал и, если была на то возможность, доводил до скотского состояния.

Свидетельство очевидца

По воспоминаниям Троцкого, конечно предвзятым, но все же интересным, главной особенностью характера Сталина было «противоречие между крайней властностью натуры и недостатком интеллектуальных ресурсов… В свою очередь, в области интеллекта у Сталина новая диспропорция: чрезвычайное развитие практической проницательности и хитрости за счет способности обобщения и творческого воображения. Ненависть к сильным мира сего всегда была его главным двигателем как революционера… Он проницателен на небольших расстояниях. Исторически он близорук. Выдающийся тактик, он не стратег… Сознание своей посредственности Сталин неизменно несет в самом себе. Отсюда его потребность в лести».

В октябрьских событиях 1917 г. Сталин активного участия не принимал. После революции, благодаря близости с Лениным, Каменевым, Свердловым, вошел в состав первого советского правительства в должности народного комиссара по делам национальностей, стал членом узкого партийно-государственного руководства, т. е. ЦК ВКП(б).

Сталин активно участвовал в Гражданской войне (на Царицынском, на Польском и других фронтах), проявил твердость и беспощадность, но полководческих талантов не показал. Его безграмотные приказы во время военных действий с Польшей в 1920 г. стали одной из причин катастрофического поражения Красной армии.

В связи с развитием болезни Ленина, назначенный 22 апреля 1922 г. на административный пост Генерального секретаря ЦК ВКП(б), Сталин, ловко играя на противоречиях между лидерами и группировками в большевицком руководстве, в течение пяти-шести лет сумел подчинить себе основные партийные и государственные институты. Он был умным и проницательным человеком, но, лишенный творческого начала, был маниакально подозрительным, мстительным и патологически жестоким.

Свидетельство очевидца

В 1928 г. Бухарин говорил: «Сталин – беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти. Меняет теории ради того, кого в данный момент следует убрать. Сталина ничего не интересует, кроме сохранения власти». О том же говорил и бежавший из СССР секретарь Сталина Борис Бажанов: «<Страсть> всепоглощающая, абсолютная, в которой он целиком, – жажда власти. Страсть маниакальная… страсть азиатского сатрапа далеких времен. Только ей он служит, только ею он все время занят, только в ней видит цель жизни».

Опираясь на своих ставленников и выдвиженцев: В.М. Молотова, М.И. Калинина, Л.М. Кагановича, С. Орджоникидзе, С.М. Кирова, А.И. Микояна, А.А. Андреева и др., Сталин сначала оттеснил соратников Ленина по октябрьскому перевороту и Гражданской войне: Л.Д. Троцкого, Л.Б. Каменева, Г.Е. Зиновьева, Н.И. Бухарина, А.И. Рыкова, М.П. Томского и др., а затем лишил их влияния в партии и власти в государстве. В 1929 г., выслав из СССР Троцкого, Сталин не только не приостановил политическую и административную борьбу с реальными и мнимыми противниками режима его личной власти, а напротив, превратил массовые репрессии в фактор повседневной жизни огромной страны. Можно указать на несколько важнейших причин, позволивших Сталину добиться беспредельной власти за столь малый промежуток времени.

В значительной степени его победа была обусловлена фактической системой правления в СССР. Ленин поддерживал своим непререкаемым с 1919 г. авторитетом среди коммунистических лидеров неустойчивое равновесие в ЦК. После отхода Ленина от дел в середине 1923 г., в ЦК началась беспощадная борьба за единоличную власть. При сложившейся политической системе устранение даже одного из немногочисленных членов ЦК неизбежно вело к перераспределению сил и концентрации власти в руках организатора более мощной группировки, что и произошло после разгрома «левой» оппозиции. Однако Сталин, став диктатором, не ограничился ролью самодержавного властителя. К середине 30-х гг., окончательно подчинив себе партийно-государственный аппарат, армию, тайную полицию (ОГПУ-НКВД), судебную систему, другие властные структуры, Сталин создал невиданную в истории мощнейшую, непрерывно действующую репрессивную государственную машину. Ее основы были заложены еще в годы Гражданской войны руководителями «ленинского призыва», но Сталин ее значительно укрепил, рационализировал и внес в ее работу элементы плановости и системности. После Гражданской войны репрессивные органы стали формировать разветвленную сеть информаторов. Проводилась тотальная перлюстрация корреспонденции, развивались технические средства подслушивания телефонных разговоров, в провокационных целях создавались ложные антисоветские центры в СССР и за границей. Обобщенные сводки многочисленных тайных осведомителей ежеквартально поступали к местным, республиканским и центральным властям, включая членов ЦК, а затем Политбюро ЦК ВКП(б). Эти сведения использовались не только для принятия превентивных мер, но и для создания атмосферы страха и «всевидения» власти. Партийные функционеры и лично Сталин с помощью монополизированных средств массовой информации и пропаганды (печать, радио, кино), разветвленных сетей органов «политпросвещения» и низовых партийных ячеек нагнетали в стране атмосферу шпиономании, злобы и нетерпимости к любому проявлению инакомыслия, провоцировали и публично поощряли доносы и наветы даже на родных и близких. Сталин несет личную ответственность за то, что четверть века его правления стало самым мрачным и кровавым временем за всю историю России.

По личной инициативе и под непосредственным руководством Сталина была проведена череда «открытых» сфальсифицированных политических процессов, на которых были приговорены к длительным срокам заключения, к лагерям и к расстрелу тысячи выдающихся деятелей культуры, науки, церковные и общественные деятели, военачальники. Были убиты не только активные члены оппозиционных партий, но и многие руководители самой партии большевиков. Сталин и его ближайшее окружение лично подписывали десятки тысяч смертных приговоров, целенаправленно уничтожая ведущий слой всех народов России. Репрессиям подверглись и наиболее массовые слои общества – крестьянство, городские рабочие и мещане. В каждый край, область и район периодически спускались из центра специальные «разнарядки», предписывающие превентивно арестовывать и убивать то или иное количество людей. По некоторым областям «плановые» цифры достигали нескольких сотен тысяч, и эти установки не только выполнялись, но и перевыполнялись. Сталин несет ответственность за разложение общественной морали и нравственности, за принуждение людей отрекаться от родных, публично призывать к убийству заведомо невинных людей, каяться в не совершенных преступлениях.

Историческая справка

Александр Николаевич Яковлев, изучивший как никто, пользуясь своим положением секретаря ЦК КПСС по идеологии в годы «перестройки», тайные архивы КГБ и ЦК КПСС, писал: «Говорить о морали Сталина и его окружения – занятие пустое. За день до своей смерти в июне 1937 г. Якир посылает покаянное письмо Сталину с просьбой оставить ему жизнь. Резолюция следующая: «В мой архив. Подлец и проститутка. Сталин. Совершенно точное определение. Молотов. Мерзавец, сволочь и блядь – одна кара – смертная казнь. Каганович». Все они подлежат суду за преступления против человечности». – А.Н. Яковлев. Сумерки. М.: Материк, 2003. С.222.

Другим выдающимся открытием Сталина было создание и постоянное нагнетание в стране психически ненормального, истерического общественного энтузиазма, штурмовщины. Массовое уничтожение людей, голод и нищета, бедность и нравственная деградация, тотальная ложь – царили на фоне провоцируемого энтузиазма и псевдодостижений в социалистическом строительстве. Метко высказался Иван Солоневич: «Когда тебя заставляют снимать последние штаны – это еще терпимо. Но когда от тебя требуют, чтобы ты это делал с энтузиазмом – захлестывает отвращение».

Сталин использовал механизмы репрессий не только для укрепления личной власти, уничтожения реальных и потенциальных оппозиционеров и множества независимых, думающих и умеющих работать людей. Главная цель массовых репрессий заключалась в подавлении в зародыше любого сопротивления тому или иному затеваемому им социальному эксперименту, как правило, связанному с беспощадной общественной ломкой.

Свидетельство очевидца

Сталин наслаждался страданиями своих жертв, расспрашивал, как они вели себя во время пыток, перед казнью. Рисовал своих казненных соратников в самом непотребном, отвратительном виде, «пытая» даже их изображения. Роберт Конквист в книге «Большой террор» приводит (со слов Бажанова) следующий эпизод: «20 декабря 1936 г. Сталин дал торжественный обед для узкого круга руководителей НКВД в связи с годовщиной основания органов безопасности. Присутствовали Ежов, Фриновский, Паукер и др. Когда все основательно напились, Паукер на потеху Сталина стал изображать, как вёл себя Зиновьев, когда его тащили на казнь. Два офицера НКВД исполняли роль надзирателей, а Паукер играл Зиновьева. Он упирался, повисал на руках у офицеров, стонал и гримасничал, затем упал на колени и хватая офицеров за сапоги, выкрикивал – Ради Бога, товарищи, позовите Иосифа Виссарионовича. Сталин громко хохотал, и Паукер ввел новый элемент, изображая, как Зиновьев в последний момент поднял руки и обратился с молитвой к еврейскому Богу – Услышь Израиль, наш Бог есть Бог Единый! – Тут Сталин совершенно задохнулся от смеха и дал Паукеру знак прекратить представление».

Уже с середины тридцатых годов сталинская пропаганда усилиями отечественных и зарубежных деятелей культуры стала создавать особенный образ «Отца народов», «Учителя», «Гения всех времен». Образ жесточайшего диктатора сближали с образами Спасителя (А. Барбюс), пророка (К. Радек), знаменитых античных персонажей и простонародных мудрецов (Л. Фейхтвангер), Петра I (Ал. Толстой), Ивана Грозного (С. Эйзенштейн), Ленина (Сталин сам о себе) и др. Сталин лично инициировал и хорошо оплачивал литературные и иные художественные панегирики в свой адрес. К концу тридцатых годов практически все отрасли культуры, искусства, гуманитарных наук были сориентированы не только на прославление политического и государственного строя СССР, но и на возвеличивание вождя. При этом Сталин глубоко презирал «обожавший» его народ. Не раз, как вспоминает Светлана Аллилуева, после военного парада перед началом «демонстрации трудящихся» с хохотком говорил он своему окружению, стоя на мавзолее, – «вот сейчас пойдут бараны…»

Сталин не обладал ярко выраженными творческими способностями, но имел обстоятельный и пытливый ум и феноменально цепкую память, удерживающую тысячи имен и множество деталей. Стремясь к тотальному личному господству как внутри страны, так и за ее пределами, и рассматривая укрепление государства как способ его достижения, Сталин вникал во все сколько-нибудь значимые вопросы организации общества, государственного строительства, науки, искусства, военного дела и т. д. Значительную роль отводил гуманитарным наукам (философии, языкознанию, политэкономии, филологии и др.), призванным, по его мнению, сформировать «новое» мировоззрение людей. Любимым словом Сталина, которое он часто чертил на полях прочитанных книг, было слово «учитель». Он был феноменальным манипулятором-дирижером-редактором. Сталин был маниакально привержен редакторской работе над текстами, которые становились «каноническими» – он писал все свои речи сам, многократно их редактировал и даже указывал в скобках, где и как долго следует аплодировать.

Свидетельство очевидца

Солистка Большого театра, Галина Вишневская вспоминала – «Любил ли Сталин музыку? Нет. Он любил именно Большой театр, его пышность, помпезность; там он чувствовал себя императором. Он любил покровительствовать театру, артистам – ведь это были его крепостные артисты, и ему нравилось быть добрым к ним, по-царски награждать отличившихся. Вот только в царскую – центральную – ложу Сталин не садился. Царь не боялся сидеть перед народом, а этот боялся и прятался за тряпкой. В его аванложе (артисты ее называли предбанником) на столе всегда стояла большая ваза с крутыми яйцами – он их ел в антрактах… Почему он любил бывать именно в опере? Видимо, это доступное искусство давало ему возможность вообразить себя тем или иным героем, и особенно русская опера с ее историческими сюжетами и пышными костюмами давала пищу фантазии». – Г. Вишневская. Галина. История жизни. М.: Вагриус, 2006. С.97;99.

Особенно впечатляющей стала его попытка выстроить в умах всех советских граждан единообразную «картину мира». Эта «картина» состояла из трех не равноценных частей: одна часть изображала искусно преображенное прошлое, другая – служила в качестве «заставки», прикрывающей страшную реальность настоящего «социализма», а третья часть давала смутное изображение сказочного «коммунистического» будущего. Наибольший труд Сталин вложил в историческую часть, в конструирование прошлого. Это был долговременный проект, контуры которого он наметил между концом двадцатых и концом тридцатых годов.

Все началось с собственной биографии вождя. Она стала стержнем, на который нанизывались основные проблемы истории. В эти годы Сталин начал заново выстраивать и переписывать свою дореволюционную биографию. По сравнению с биографиями других партийных вождей, его личная дореволюционная и послереволюционная история содержала много сомнительных тайн, а главное – она была бесцветна. Под его личным руководством и контролем специально выделенные доверенные люди (И. Товстуха и др.) на протяжении более двух десятилетий выявляли архивные документы, писали, дописывали и переписывали его героизированную партийную биографию, выстраивали в ней идеальные образы величайшего революционера-практика, непревзойденного марксистского мыслителя, крупнейшего государственного деятеля, гениального полководца и ученого. Его биографии: сначала партийная, а затем уже совсем мифологизированные – детская и юношеская, писались и шлифовались до последних дней его жизни знаменитыми писателями и поэтами, тиражировались не только в печатной, но и в художественной формах. Масштабы этой работы не имеют аналогов в биографической литературе.

Почти параллельно развернулась работа по переписыванию истории социал-демократического и, в особенности, большевицкого движения на Кавказе и в России в целом. Этой работой Сталин руководил более скрытно, через доверенное лицо, – секретаря партийной организации Закавказья Л.П. Берия. В его книге «К вопросу об истории большевистских организаций Закавказья» (1934), оформленной в виде доклада, Сталин представал как главное действующее лицо революционной истории Кавказа. Затем Сталин инициировал широкомасштабную работу по фальсификации и переписыванию истории ВКП(б), в центре которой, конечно же, возвышалась теперь его персона, а все почти остальные крупные деятели революции объявлялись предателями и врагами. В результате этой работы появился труд «История ВКП(б). Краткий курс», изучать который было обязано все взрослое население страны. Не менее масштабная фальсификация проводилась и в связи с подготовкой многотомной истории Гражданской войны. Вся эта деятельность от начала и до конца проходила при непосредственном участии Сталина. Многие годы он сам редактировал готовившиеся издания, дописывал и переписывал в них отдельные формулировки, вставлял или выкидывал значительные фрагменты текста, а иногда и целые разделы.

Большевицкая пропаганда объявила Сталина «гениальным полководцем», разгромившим немецко-фашистские войска, рассказывала о десяти, якобы спланированных им, «ударах» по врагу. Все это было ложью. Сталин довольно быстро понял, что полководец он никудышный и доверил командование войсками маршалам, но после войны облек себя в мундир генералиссимуса и принимал восхваления своим военным талантам.

Сталин в 1930-е гг. не раз восхищался Гитлером, его жестокостью в борьбе со своими соперниками по партии. Ночь длинных ножей в Германии летом 1934 г., когда Гитлер расправился с Рёмом и его штурмовиками (было убито до тысячи человек без суда и следствия), произвела на Сталина сильное впечатление. «Вот это вождь!» – воскликнул Сталин и назвал действия Гитлера «очень правильными и дальновидными». Нравился Сталину и антисемитизм нацистов, который он начал внедрять и в России. «Евреи нам нужны, пока не вырастим свои, русские кадры», – вспоминал Риббентроп слова Сталина на переговорах 1939 г. Нравился Сталину и национальный шовинизм Гитлера. Увидев, как легко нацизм раздавил коммунистический интернационал в Германии в 1933 г., Сталин и в захваченной большевиками России начал сначала исподволь, а потом все более открыто обращаться к русскому национальному патриотизму. Муссолини называл Сталина тайным фашистом. Но фашисты столько крови не проливали, да и нацисты, бесчисленно уничтожая евреев, цыган и других «унтерменшей», избегали убивать «истинных арийцев». Ночь длинных ножей была тут единичным явлением. В России же «ночь длинных ножей» длилась до самой смерти деспота, до 1953 г.

Смерть, как и рождение Сталина, окутана тайной. Очень упорно ходили слухи о его убийстве Берией и Хрущевым в целях самозащиты – Сталин действительно планировал на 1953–1954 годы новый Большой Террор, уже готовил лагеря, полигоны… Другие приближенные высказывали мнение, что перенесшему инсульт Сталину не была вовремя оказана медицинская помощь, одни говорили – по вине окружения, другие – по вине самого Сталина, из-за маниакального страха покушений превратившего свою дачу в Кунцеве в неприступную крепость, в которую без его приказа не мог войти никто.

А. Антонов-Овсеенко. Сталин без маски. М.: Вся Москва, 1990.

Б. Бажанов. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. М.: СП «СОФИНТА», 1990.

Б.В. Соколов. Сталин. Власть и кровь. М., 2004.

Б.С. Илизаров. Тайная жизнь Сталина. По материалам его библиотеки и архива. М., 2004.

Д. Волкогонов. Сталин. Политический портрет. Кн. 1, 2. М.,1996.

О. Хлевнюк. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М.: РОССПЭН, 2010.

Р. Бракман. Секретная папка Иосифа Сталина. М.: Весь мир, 2004.

Р. Такер. Сталин. История и личность. М., 2006.

Х.-Д. Лёве. Сталин. М.: РОССПЭН, 2009.

Э. Радзинский. Сталин. М.,1997.

3.2.3. Подготовка к разгрому крестьянства

Сельское хозяйство, находясь в частных руках, богатело во время НЭПа, несмотря на чинимые ему препятствия. Промышленность же в руках государства была убыточной и требовала субсидий – прямых и косвенных, в виде завышенных цен на промтовары. Средства на эти субсидии брать было неоткуда, кроме как от тех же крестьян. В результате в конце 1920-х гг. образовались «ножницы цен» и «кризис хлебозаготовок». «Ножницы» состояли в том, что рыночные цены на зерно постепенно росли (отражая повышенный спрос), а «твердые» цены, по которым государство закупало зерно, каждый год снижались. В 1928 г. пшеница на рынке стоила 11 руб. за центнер, а государство платило крестьянам 6 рублей. Государственные заготовки очутились в «кризисе», из которого большевики выходили по-своему, насильственно изымая зерно.

Мелкие крестьянские хозяйства эпохи НЭПа – продукт передела земли в 1918 г. – не были эффективными производителями товарного зерна. Логичным было бы поощрять производство: 1) приблизив государственные цены к рыночным, 2) укрупняя наиболее успешные частные хозяйства, 3) содействуя добровольной кооперации мелких хозяйств. Последняя успешно действовала в занятых белыми областях в 1918–1919 гг., а во время НЭПа возникли тысячи ТОЗов – добровольных товариществ по совместной обработке земли. Но для большевиков этот путь был неприемлем: в богатых крестьянах они видели классовых врагов. Расширяющих свое хозяйство «кулаков» облагали непосильными налогами, так что многим стало выгодно переходить к мелкому и менее продуктивному хозяйству. Свободная же кооперация находилась под идейным влиянием эсеров, от государства не зависела и потому тоже была «вражеской». XV съезд партии в декабре 1927 г. постановил: «Развивать дальше наступление на кулачество и принять ряд новых мер, ограничивающих развитие капитализма в деревне и ведущих крестьянское хозяйство по направлению к социализму».

К началу 1929 г. в городах НЭП практически прекращается – розничных торговцев, мелких предпринимателей – парикмахеров, портных, сапожников – задавливают непосильными налогами. Очередь за крестьянами. Но прежде и в начале «решительного наступления» Сталин, как опытный стратег, тщательно готовил его базу, пытаясь исключить все возможности организованного сопротивления своей политике в самом крестьянстве и в иных слоях народа в России и в Зарубежье. Он готовил наступление на крестьян по всем правилам военного искусства и военной же пропаганды.

Историческая справка

Известно, что один из главных методов пропаганды – дегуманизировать образ врага, чтобы солдаты убивали не людей, а «живую силу», а еще лучше – нелюдь. Именно так ориентировали коммунистов и беспартийных, которых направляли в деревню на «выкачивание» хлеба (то есть, по-простому, на его грабеж у вырастивших хлеб крестьян): «Мы не можем распускать нюни, если речь идет об интересах государства. Всякий, пытающийся задержать и спрятать хлеб, должен рассматриваться как враг. Вам дела нет, сколько у него детей, как они одеты и чем они питаются. Ваше дело – взять хлеб… Будьте бдительны, не якшайтесь с крестьянами, которые должны сдавать хлеб. Угощение и особенно рюмочка ведут к панибратству… Не смейте связываться с молодежью, и в частности с девушками… Вы имеете врагов в лице замаскировавшихся кулаков и подкулачников… попов и разных бывших людей, уцелевших членов разных социал-демократических, социал-революционных и прочих партий, бывших белогвардейцев, троцкистов, активных церковников, бывших мелких торгашей и прочей сволочи». – Д. Гойченко. Сквозь раскулачивание и голодомор. С.126–127.

3.2.4. Борьба с Русским Зарубежьем. Террор ОГПУ

Уходя в эмиграцию в ноябре 1920 г. под руководством последнего преемника законной русской власти генерала П.Н. Врангеля, сотни тысяч российских беженцев представляли собой совершенно новое социальное явление. Они покинули свою родину не из экономических побуждений, а по политической причине, из-за несогласия с захватившей Россию коммунистической властью. Состоявшее из непропорционально высокой доли военных, Русское Зарубежье с самого своего зарождения жило надеждой на быстрое возвращение домой, что подразумевало многостороннюю борьбу с захватчиками родины.

Поэтому для укреплявшейся советской власти Русское Зарубежье представляло собой с самого начала враждебное явление, с которым следовало всеми возможностями бороться. При полном отсутствии каких-либо морально-этических норм большевицкое руководство готово было применять любые методы действия. Со своей стороны, все более раздираемая внутренними склоками и абсолютно неподготовленная к новым условиям борьбы эмиграция представляла собой исключительно благоприятное поле деятельности для ГПУ. Коммунистическая агентура пронизывала все эмигрантские начинания, в первую очередь военные. Первые десятилетия своего владычества советская власть пользовалась в этом отношении необычайно выгодными условиями.

Подавление Кронштадтского и Тамбовского восстаний, признание Западом советского правительства решительно покончили с последними мечтами об иностранной интервенции и не оставляли почти никаких возможностей боевой части эмиграции для вооруженных действий против большевизма, разве что – прибегать к террористическим актам, способным, как показывала недавняя российская история, подточить даже могучее государство (без цепи убийств от Александра II до Столыпина революция вряд ли бы удалась). Не удивительно, что почин терактов пришелся на долю не белых генералов, а легендарного социалиста-революционера Бориса Савинкова. В 1904–1905 г. он был главным устроителем покушений на Плеве и на Великого князя Сергея Николаевича, в 1918 г. поднял первые антисоветские восстания, а, оказавшись в эмиграции, с помощью польской разведки создал в России подпольную сеть. Для борьбы со столь искушенным врагом ВЧК выработала тактику, которую потом не раз с успехом применяла: убеждать через своих эмиссаров, что в России существует контрреволюционная организация, которая только и мечтает войти в контакт с эмигрантскими боевиками, и таким путем заманивать их в Россию.

Так была придумана организация «Синдикат 2», в которую Савинков уверовал. Понимая, чем он рискует, он пробрался в Россию в августе 1924 г., был арестован, приговорен к смертной казни и погиб при невыясненных обстоятельствах.

Так же, как и Савинков, рвался в бой молодой – ему было чуть больше сорока – доблестный генерал от инфантерии Александр Кутепов. Невзирая на предостережения своего начальника генерала Врангеля, он создал боевую организацию из 32 молодых добровольцев, готовых пожертвовать собой. Но прежде чем «кутеповцы» начали действовать, ВЧК успела смастерить новую «контрорганизацию», под названием «Трест», аналогичную «Синдикату 2», но еще более искусно разработанную и на этот раз направленную на правые круги. Эмиссар «Треста», Якушев, бывший до революции крупным правительственным чиновником, завербованный под страхом расстрела, уверил многих, что существует мощное «Монархическое объединение Центральной России», целиком преданное Великому князю Николаю Николаевичу. Были устроены ряд якобы подпольных поездок видных эмигрантов для встречи с руководителями МОЦРа. ГПУ оказалось мастером инсценировок: евразийцы П. Савицкий и П. Арапов (племянник Врангеля!), депутат, лидер правого крыла II–IV Государственных Дум и видный деятель Белого движения В. Шульгин вернулись в восторге от наличия тайной оппозиции в России и от возможности с ней сотрудничать. Неоднократно переходила границу и вела бои с большевиками бесстрашная женщина-офицер Мария Захарченко-Шульц.

По отношению к «кутеповцам» тактика была простая: их убеждали воздерживаться от террористических актов, чтобы не навредить МОЦРу. Но долго длить фикцию было невозможно: в 1927 г. главный агент «Треста» Опперпут саморазоблачился, то ли искренно, то ли по приказу сверху, бежал с Захарченко в Финляндию и обещал загладить свое участие в обмане усилением терактов. Врангель был убежден, что планы Кутепова не удались, и просил его отойти от дел. Но Кутепов настоял на своем. В июне 1927 г. произошел ряд синхронных, но не обязательно согласованных покушений: в Варшаве был застрелен посол СССР П. Войков, в Минске убит видный чекист И. Ошанский, две группы из трех человек были засланы в Россию – одна в Петербург (Ларионов), где ручными гранатами закидала собрание Центрального партклуба, другая в Москву, где поджог общежития работников ГПУ был вовремя обезврежен. Петербургской группе удалось спастись, перейдя финскую границу, а московская с Опперпутом и Захарченко-Шульц – погибла в перестрелке (впрочем, в смерти Опперпута нет полной уверенности). В августе того же года три группы (восемь человек) были снова засланы в Россию, но вскоре раскрыты и уничтожены; было устроено еще несколько вылазок, также закончившихся трагически.

Странная и подозрительная смерть генерала Врангеля в 1928 г., а через несколько месяцев и Великого князя Николая Николаевича заставляли Кутепова спешить. Несмотря на постигшие его организацию неудачи, он готовился к усилению боевых действий. Новая попытка ОГПУ спровоцировать Кутепова, а заодно и бывшего народного социалиста историка С. Мельгунова, подложной контрреволюционной организацией в недрах Красной армии на этот раз не удалась. Приехавший в начале 1930 г. в Берлин эмиссар ОГПУ де Роберти – в прошлом начальник штаба Кутепова – под большим секретом сознался на встрече с Кутеповым, что никакой контрреволюционной организации не существует, и предупредил, что на Кутепова готовится в ближайшие два месяца покушение.

Генерал Кутепов понимал, что борьба, которую он и его организация ведут против большевиков, практически безнадежна. У белых офицеров не было средств, а деньги на поездки в Россию они зарабатывали нелегким трудом на заводах Рено, в парижском такси и другими, не менее тяжелыми способами, отказывая себе практически во всем. Офицеры предлагали Кутепову охрану, но он отказывался, не желая лишать их дневного заработка. В воскресенье 26 января, по дороге из дома в церковь «галлиполийцев» Кутепов был убит при сопротивлении группой чекистов во главе с Яковом Серебрянским.

Историческая справка

26 января генерала Кутепова на углу улиц Удино и Русселе окликнул полицейский. Как только Кутепов подошел к нему, из рядом стоящего такси выскочили двое мужчин и затолкнули генерала в машину. Это были агенты ОГПУ, а лже-полицейский – переодетым французским коммунистом. В автомобиле происходила схватка не на жизнь, а на смерть. Генерал обладал богатырским здоровьем, совершал несколько раз в неделю 40-километровые марш-броски, готовя себя к будущей борьбе в России. Кутепов нокаутировал одного из бандитов и уже одолевал второго. Лже-полицейский понял, что борьбы им не выиграть, и ударил Кутепова ножом в спину. Так в своем последнем бою с большевиками погиб отважный офицер, которого по праву можно считать национальным героем России. Коммунисты долгое время скрывали позорный провал своей операции: ведь Кутепова планировалось вывезти в Советскую Россию и там судить. В псевдоисторической советской литературе долгое время распространялись слухи о смерти Кутепова от сердечного приступа на корабле по дороге в Одессу. Павел Судоплатов – один из организаторов этой операции – писал, что Кутепов умер от сердечного приступа в Париже во время борьбы в машине и что его тело было тайно похоронено похитителями в гараже в предместье французской столицы. Правда вскрылась в конце 1980-х гг. Перед смертью от неизлечимой болезни старый французский коммунист Морис Онель рассказал французскому историку Жану Элленстайну о том, как его брат участвовал в похищении Кутепова в качестве того самого лже-полицейского, нанесшего смертельный удар Александру Павловичу. Весть об исчезновении и смерти генерала потрясла эмиграцию. В 1934 г. вышел сборник статей, посвященный Александру Павловичу Кутепову, переизданный на родине в 2004 г. – Генерал А.П. Кутепов. Воспоминания. Мемуары. Минск: Харвест, 2004. С. 381.

Его преемник во главе РОВСа, генерал Евгений Миллер отличался осторожностью и умеренными взглядами. Осторожность генерала Миллера побудила последователей Кутепова создать внутри РОВСа «внутреннюю линию», нацеленную на решительные действия. «Внутренней линии» были поручены разведка и подготовка боевых операций. ОГПУ приложила все усилия, чтобы обезвредить «внутреннюю линию» путем проникновения (инфильтрации) агентов ОГПУ в ряды организации Кутепова и расшатывания ее изнутри взаимными подозрениями, обвинениями и склоками.

В сентябре 1930 г. Разведуправлению РККА удалось завербовать, соблазнив деньгами и псевдопатриотическими доводами, генерала Николая Скоблина (кличка «Фермер»), в 1920 г. командира Корниловской дивизии, в эмиграции доверенного лица Миллера, женатого на знаменитой эстрадной певице Надежде Плевицкой. Одновременно в их сети попал запутавшийся в личной жизни один из руководителей Торгово-промышленного союза Сергей Третьяков (внук создателя Третьяковской галереи). В 1934 г. по настоянию советских агентов он снял квартиру над штабом РОВСа и нашпиговал ее микрофонами для подслушивания разговоров в штабе.

Документ

Расписка в согласии на агентурную деятельность в пользу СССР, данная Скоблиным:

«Постановлением Центрального Исполнительного Комитета Союза Светских Социалистических Республик о персональной амнистии и восстановлении в правах гражданства мне объявлено.

Настоящее обязуюсь до особого распоряжения хранить в секрете.

21.1.31. Берлин. Б(ывший) генерал Н. Скоблин

Подписка

Настоящим обязуюсь пред Рабоче-Крестьянской Красной Армией Союза Советских Социалистических Республик выполнять все распоряжения связанных со мной представителей разведки Красной Армии безотносительно территории. За невыполнение данного мною настоящего обязательства отвечаю по военным законам СССР.

21.1.31. Берлин. Б(ывший) генерал Николай Владимирович Скоблин».

(К. Шлёгель. Берлин, Восточный вокзал. Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1918–1945). М.: Новое литературное обозрение, 2004. С. 426).

Хотя, казалось, генерал Миллер и не представлял большой опасности для СССР, органы решили повторить с ним ту же операцию, что с Кутеповым. В ноябре 1937 г., при участии Скоблина, назначившего для него тайное свидание с немецкой агентурой, Миллер был похищен и всякий след его затерялся на целых полстолетия. Только в 1990-х гг. стало известно из архивов КГБ, что приведенный в бессознательное состояние хлороформом, Миллер был «запакован» в ящик, вывезен из Франции в СССР на советском торговом корабле, доставлен на Лубянку и после длительных допросов расстрелян 11 мая 1939 г. Французское правительство, как и в случае Кутепова, по дипломатической линии никаких мер не приняло. Но судебное следствие произведено было тщательно. Скоблин сразу после похищения бежал в Испанию, где известия о нём прерываются (по некоторым данным был вывезен в СССР и там уничтожен по приказу Сталина), но его жена, как сообщница, была приговорена к 20 годам заключения и в 1940 г., умирая в тюрьме, рассказала о своем участии всю правду.

Большевики никогда не прекращали борьбу с Русским Зарубежьем, видели в нем своего опасного и умного врага. Но в конце 1920-х гг. они боялись организованную эмиграцию особенно – готовя коллективизацию и новое порабощение всего народа, чуть вздохнувшего в годы НЭПа, большевики боялись «Весеннего похода», боялись, что на помощь восставшей деревне придут отряды офицеров РОВС и все движение сольется воедино вокруг признанного большей частью эмиграции вождя – Великого князя Николая Николаевича и его верного соратника мужественного полководца – генерала Врангеля. Этого большевики боялись больше всего. Этого старались не допустить всеми силами.

Последнее предсмертное письмо Великого князя Николая Николаевича:

Документ

Поздравляю всех с РОЖДЕСТВОМ ХРИСТОВЫМ.

Молю ГОСПОДА, да узрим Отечество наше свободным и в нем торжество Веры и царство мира, любви и порядка.

Душевно тронут и сердечно благодарю за участие, ко мне в болезни проявленное.

Помятуйте о РОССИИ! И здесь, в изгнании, ей отдайте все Ваши помыслы, не числя трудов, сил и средств на дело ея спасения, ибо безпримерно тяжки испытания и наступают решительные сроки.

Народ РУССКИЙ! Собери Твои силы и со Крестом выйди вновь на путь Тебе данного Великаго и Славнаго Бытия.

Николай

28 декабря 1928 г. 3 ч(аса) д(ня) пополудни.

Б. Прянишников. Незримая паутина. Нью-Йорк, 1979.

К. Шлёгель. Берлин, Восточный вокзал. Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1918–1945). М.: Новое литературное обозрение, 2004.

М.В. Соколов. Соблазн активизма: Русская республиканско-демократическая эмиграция 20–30-х гг. ХХ века и ОГПУ СССР. М.: Азбуковиник, 2011.

П.А. Судоплатов. Разведка и Кремль. М.: ТОО «Гея», 1997.

3.2.5. Раскол Церкви и «сергианство». Усиление гонений на веру

Возглавивший русскую церковную иерархию после смерти Патриарха Тихона в апреле 1925 г. в качестве Патриаршего Местоблюстителя митрополит Пётр Полянский был вынужден продолжить переговоры с Е.А. Тучковым об условиях получения легализации для органов высшего церковного управления. Однако нежелание митрополита Петра допустить вмешательство органов ГПУ в кадровую политику Церкви привело не только к отказу властей предоставить официальную регистрацию Московской Патриархии, но и к аресту самого Патриаршего Местоблюстителя 10 декабря 1925 г.

За четыре дня до своего ареста, не видя иной возможности сохранить преемство высшей церковной власти в России (два других Патриарших Местоблюстителя, назначенные Патриархом, митрополит Кирилл Смирнов и митрополит Агафангел Преображенский находились в это время в ссылке), митрополит Пётр назначил своими Заместителями в случае ареста трех церковных иерархов, первый из перечня которых митрополит Сергий Страгородский и заявил о своем вступлении в обязанности Заместителя. Не обозначив четко круг этих обязанностей, митрополит Пётр способствовал появлению проблемы, которой будет суждено отрицательно повлиять на дальнейшее развитие русской церковной жизни и которая будет сводиться к вопросу о том, являются ли тождественными по своему каноническому объему полномочия Патриаршего Местоблюстителя и его Заместителя.

Продолживший переговоры с властями митрополит Сергий пользовался весной 1926 г. поддержкой значительной части русского православного епископата. Многие архиереи были убеждены в предпочтительности возглавления русской церковной иерархии именно митрополитом Сергием, а не вернувшимся в это время из ссылки Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Агафангелом. В начале июня 1926 г. заключенные на Соловках 23 епископа составили и предложили митрополиту Сергию проект его возможного послания государственной власти, известный впоследствии как «Записка соловецких епископов» и явившийся одним из самых замечательных по интеллектуальной глубине и нравственной высоте церковных документов ХХ в. В записке епископы отметили, что слова благодарности советской власти компрометируют Церковь своей очевидной фальшью, а единства целей у Церкви и правительства быть не может, пока последнее стремится к искоренению религии.

Документ

Из «Соловецкого послания» епископов к правительству СССР, май 1926 г.:

«Церковь не касается перераспределения богатств или их обобществления, т. к. всегда признавала это правом государства, за действия которого не ответственна. Церковь не касается и политической организации власти, ибо лояльна в отношении правительств всех стран, в границах которых имеет своих членов. Она уживается со всеми формами государственного устройства от восточной деспотии старой Турции до республики Североамериканских Штатов. Это расхождение лежит в непримиримости религиозного учения Церкви с материализмом, официальной философией коммунистической партии и руководимого ею Правительства советских республик… Правительство как в своем законодательстве, так и в порядке управления, не остается нейтральным по отношению к вере и неверию, но совершенно определенно становится на сторону атеизма, употребляя все средства государственного воздействия к его насаждению, развитию и распространению в противовес всем религиям… Свое собственное отношение к государственной власти Церковь основывает на полном и последовательном проведении в жизнь принципа раздельности Церкви и государства. Она не стремится к ниспровержению существующего порядка и не принимает участия в деяниях, направленных к этой цели, она никогда не призывает к оружию и политической борьбе, она повинуется всем законам и распоряжениям гражданского характера, но она желает сохранить в полной мере свою духовную свободу и независимость, предоставленные ей Конституцией, и не может стать слугой государства…» – Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917–1941 гг. М., 1996. С. 207, 211.

Арест митрополита Сергия 8 декабря 1926 г. и последовавшее за ним трехмесячное заключение разделили этап возглавления им русской церковной иерархии на два весьма отличающихся друг от друга периода. Выйдя 20 марта 1927 г. из тюрьмы, митрополит Сергий получил от властей отсутствовавшее у него ранее разрешение постоянно проживать в Москве, а через два месяца – справку административного отдела НКВД об официальном разрешении в Москве постоянной деятельности совещания епископов, приглашенных митрополитом Сергием. 25 марта 1927 г. появился указ Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия и совещания епископов, зарегистрированного властями под названием «Временного Патриаршего Священного Синода», о представлении епархиальными архиереями в местные органы власти заявлений о регистрации епархиальных управлений. Так была получена легализация деятельности высших и епархиальных органов церковного управления, которой тщетно добивались Патриарх Тихон и Патриарший Местоблюститель митрополит Пётр и которая, как тогда казалось многим, могла если и не прекратить, то значительно ограничить масштаб церковных гонений.

Появившееся вскоре послание митрополита Сергия от 29 июля 1927 г., более известное под названием «Декларации», оказалось во многом отличным по своему содержанию от «Записки соловецких епископов» и более напоминало по своей политической риторике написанные под давлением властей послания Патриарха Тихона 1923–1925 гг.

Документ

«Ходатайство наше о разрешении Синоду начать деятельность по управлению Православной Российской Церковью увенчалось успехом, – подчеркивал митрополит Сергий. – Теперь наша Православная Церковь в Союзе имеет не только каноническое, но и по гражданским законам вполне легальное центральное управление… Вознесем же наши благодарственные молитвы ко Господу, тако благоволившему о святой нашей Церкви, выразим всенародную нашу благодарность и советскому нашему правительству за такое внимание к духовным нуждам православного населения… Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к Православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы ему, для которых оно дорого, как истинная жизнь со всеми его догматами, преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи».

Однако именно в этом во многом инспирированном ГПУ послании митрополит Сергий предпринял попытку обратиться к тем представителям русского епископата, которые уже летом 1927 г. были склонны критически оценивать очевидно изменившуюся политику Заместителя Патриаршего Местоблюстителя даже несмотря на получение им государственной регистрации высшего церковного управления.

Документ

«Учреждение Советской власти многим представлялось каким-то недоразумением – случайным, и потому недолговечным, – отмечал митрополит Сергий. – …Таким людям, не желающим понять знамения времени, и может казаться, что нельзя порвать с прежним режимом, и даже с монархией, не порывая с Православием… Теперь, когда наша Патриархия, исполняя волю почившего Патриарха, решительно и бесповоротно становится на путь лояльности, людям указанного настроения придется или переломить себя и оставить свои политические симпатии дома, приносить в Церковь только веру, и работать с нами только во имя веры или, если переломить себя они сразу не смогут, по крайней мере, не мешать нам, устранившись временно от дела. Мы уверены, что они очень скоро возвратятся работать с нами, убедившись, что изменилось лишь отношение к власти, а вера и православная жизнь остается незыблема». – Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917–1943. М., 1994. С. 510, 512.

Деятельность митрополита Сергия, имевшая место после его освобождения из-под ареста в течение первых нескольких месяцев, привела к потере им доверия со стороны значительной части епископов. Не предусмотренный не только церковной канонической традицией, но и постановлениями Поместного Собора 1917–1918 гг. статус Заместителя Патриаршего Местоблюстителя воспринимался как отнюдь не являющийся тождественным полномочиям предстоятеля Церкви, и решение митрополита Сергия учредить при себе «Временный Патриарший Синод» рассматривалось многими епископами как очевидная узурпация церковной власти.

Значительное недовольство в церковной среде вызывали содержание Декларации 29 июля 1927 г., указ Заместителя Патриаршего Местоблюстителя № 549 от 21 октября 1927 г., предписывавший определенную формулу поминовения властей и запрещавший поминовение за богослужением епархиальных архиереев, находившихся в заключении. Однако одним из наиболее существенных оснований для критики деятельности митрополита Сергия со стороны его оппонентов из числа епископов следует признать распространившееся в их среде убеждение, что Заместитель Патриаршего Местоблюстителя решился полностью подчинить свою церковно-административную деятельность, в том числе и в области кадровой церковной политики, распоряжениям органов ГПУ. Этому убеждению способствовали те обстоятельства, что уже за первые несколько месяцев после своего освобождения митрополит Сергий не без внешнего вмешательства переместил около 40 епископов и ввел во «Временный Патриарший Синод» связанных с ОГПУ архиереев, например митрополита Тверского Серафима (Александрова).

С осени 1927 г. оппозиция некоторых, в том числе и весьма авторитетных церковных иерархов, стала проявляться не только в периодической критике действий митрополита Сергия, как это имело место, например, со стороны Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского). Некоторые из архиереев, подобно митрополиту Агафангелу (Преображенскому), прервали канонические отношения с митрополитом Сергием и отказывали ему в безусловном административном подчинении, другие, подобно митрополиту Кириллу (Смирнову), переставали поддерживать с митрополитом Сергием каноническое и евхаристическое общение, не ставя, впрочем, под сомнение благодатность таинств, которые совершало «сергианское» духовенство, наконец, третьи, подобно епископу Виктору (Островидову), рассматривали митрополита Сергия как еретика, а канонически подчинявшееся ему духовенство считали безблагодатным.

Значение этой оппозиции архиереев увеличивалось еще и тем обстоятельством, что в ее ряды входили два назначенные св. Патриархом Тихоном Патриарших Местоблюстителя свв. митрополиты Кирилл и Агафангел и некоторые другие известные церковные иерархи, подобные Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Иосифу (Петровых), архиепископу Серафиму (Самойловичу), епископам Афанасию (Сахарову), Дамаскину (Цедрику), Серафиму (Звездинскому). Значительно уступая в количестве сторонникам митрополита Сергия, как среди духовенства, так и среди епископата, представители оппозиции часто объединяли в своих рядах многих наиболее активных, нравственно авторитетных и образованных священнослужителей. Патриарший же Местоблюститель митрополит Кирилл являлся на рубеже 1920–1930-х гг. самым авторитетным иерархом среди русского епископата, что подтвердилось осенью 1926 г. в результате опроса более чем 70 архиереев.

В своих обращениях к митрополиту Сергию они смогли весьма аргументированно изложить как богословские, так и канонические аргументы, побудившие их встать в оппозицию его политике. В качестве примеров достаточно привести точки зрения, высказанные двумя Патриаршими Местоблюстителями митрополитами Кириллом и Агафангелом.

Документ

«Для меня лично не подлежит никакому сомнению, – писал митрополит Кирилл 15 мая 1929 г., – что никакой заместитель по своим правам не может равняться с тем, кого он замещает, или совершенно заменить его. Заместитель назначается для распоряжения текущими делами, порядок решения которых точно определен действующими правилами, предшествующей практикой и личными указаниями замещаемого. Никаких, так сказать, учредительных прав вроде реформы существующих служебных учреждений, открытия новых должностей и т. п. заместителю не может быть предоставлено без предварительного испрошения и указаний замещаемого. Коренное же изменение самой системы церковного управления, на что отважился митрополит Сергий, превышает компетенцию и самого местоблюстителя патриаршего престола… Посему до тех пор, пока митрополит Сергий не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так называемого Патриаршего Синода, я не могу признавать для себя обязательным к исполнению. Такое отношение к митрополиту Сергию и его Синоду я не понимаю как отделение от руководимой митрополитом Сергием части Православной Церкви, так как личный грех митрополита Сергия относительно управления Церковью не повреждает содержимого и этой частью Церкви – православно-догматического учения, но я глубоко скорблю, что среди единомысленных митрополиту Сергию архипастырей в нарушение братской любви уже применяется по отношению к несогласным и обличающим их неправоту кличка отщепенцев-раскольников… Воздерживаюсь от братского общения с митрополитом Сергием и ему единомышленными архипастырями, так как нет у меня другого способа обличать согрешающего брата. Известные мне неоднократные попытки личных и письменных братских увещаний, обращенных к митрополиту Сергию со стороны почившего ныне митрополита Агафангела, митрополита Иосифа с двумя его викариями, архиепископом Углическим Серафимом [Самойловичем], епископом Вятским Виктором [Островидовым], не могли вернуть митрополита Сергия на надлежащее место и к подобающему образу действий. Повторять этот опыт было бы бесполезно». – А.В. Журавский. Во имя правды и достоинства Церкви. Жизнеописание и труды священномученика Кирилла Казанского в контексте исторических событий и церковных разделений ХХ века. М., 2004. С. 521–522.

«Сознавая всю незаконность своего единоличного управления Церковью, управления никаким соборным актом не санкционированного, Вы организуете при себе «Патриарший Синод», – писал св. митрополит Агафангел 6 февраля 1928 г. – Но ни порядок организации этого «Синода», Вами единолично учрежденного и от Вас получающего свои полномочия, ни личный состав его из людей случайных, доверием епископата не пользующихся… не могут быть квалифицированы иначе, как только явления определенно противоканонические… В своем обращении к чадам православной Церкви 29.07.1927 г. [н. ст.] Вы в категорической форме объявляете такую программу Вашей будущей руководящей деятельности, осуществление которой неминуемо принесло бы Церкви новые бедствия… По личному своему усмотрению Вы практикуете бесцельное, ничем не оправдываемое перемещение епископов, часто вопреки желанию их самих и их паствы, назначение викариев без ведома епархиальных архиереев, запрещение неугодных Вам епископов в священнослужении и т. п.

…По Вашей программе начало духовное и Божественное в домостроительстве церковном всецело подчиняется началу мирскому и земному, во главу угла полагается не всемерное попечение об ограждении истинной веры и христианского благочестия, а никому и ничему не нужное угодничество «внешним», не оставляющее места для важного условия устроения внутренней церковной жизни по заветам Христа и Евангелия – свободы, дарованной Церкви Ее Небесным Основателем и присущей самой природе Ее – Церкви». – Акты Святейшего Патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти. 1917–1943. М., 1994. С. 573–574.

Вслед за не прекращавшимися и в 1928 г. арестами священнослужителей, впрочем, преимущественно из среды противосергианской, в 1929 г. на Русскую Православную Церковь обрушились новые свирепые гонения, которые сопровождали развернувшуюся тогда в стране коллективизацию. Постановление ВЦИК и СНК СССР от 8 апреля 1929 г. и позднейшая инструкция НКВД отрицали какие-либо права Церкви как юридического лица, требовали регистрации местных «двадцаток» верующих, которым государство могло предоставлять в пользование храм, запрещая любую деятельность вне его стен.

Принятое ВЦИК 8 апреля 1929 г. постановление «О религиозных объединениях», которое вплоть до конца 1980-х гг. будет формально определять систему церковно-государственных отношений, стало вторым после декрета «О свободе совести» от 20 января 1918 г. законодательным прикрытием большевицкой политики перманентных церковных гонений. В период с 1929 по 1934 г. было репрессировано почти 40 тыс. представителей духовенства и монашества, из которых около 5 тыс. – убито, закрыты все монастыри, число действующих храмов сократилось с 28 500 до 10 000 (в 1914 г. действующих церквей и часовен насчитывалось 67 100). В том же году последовала антиколокольная кампания: колокола снимали и сдавали на лом. Погибло множество бесценных колоколов, отлитых русскими мастерами за полтысячелетия. Большевицкое руководство развернуло вербовку граждан в «Союз воинствующих безбожников», просуществовавший с 1925 по 1943 г. В ответ на гонения и разделения внутри Церкви стали возникать различные секты, видевшие в коммунистах власть антихриста. В 1926–1927 гг. их подвергли яростному преследованию.

Во всем мире поднялась волна возмущения творимыми большевиками в России гонениями на Православную Церковь. Тогда в начале 1930 г. ОГПУ заставило митрополита Сергия сделать заявление, что никаких гонений на Церковь в СССР нет. Эта кощунственная ложь потрясла верующих и в России и в эмиграции, а также друзей Русской Церкви во всем мире.

Если митрополит Сергий надеялся на то, что полученная ценой столь значительных с его стороны уступок легализация Московской Патриархии приведёт к ослаблению церковных гонений, то надежды эти оказались тщетными.

Разделявший характерное для многих «непоминающих» епископов представление о том, что отличительной чертой обновленчества являлось не столько самочинное проведение литургических и канонических реформ, сколько крайнее раболепие, побуждавшее обновленцев идти на любые формы сотрудничества с богоборческим большевицким режимом, митрополит Кирилл писал за несколько месяцев до своего расстрела 20 ноября 1937 г.: «Ожидания, что м[итрополит] Сергий исправит свои ошибки, не оправдались… и оч[ень] многие разобрались и поняли, что м[итрополит] С[ерг]-ий отходит от той Православной Церкви, какую завещал нам хранить св. Патриарх Тихон, и следовательно для православных нет с ним части и жребия. Происшествия же последнего времени окончательно выявили обновленческую природу сергианства». При этом св. митрополит Кирилл подчеркивал, что первым иерархом, указавшим на пагубность для Церкви сервилистской политики Заместителя Патриаршего Местоблюстителя оказался другой Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Иосиф, с чьего «именно благословения был высказан от Петроградской епархии первый протест против затеи м[итрополита] Сергия и дано было всем предостережение в грядущей опасности».

В качестве единственной альтернативы той системе высшего церковного управления, которую предлагал Русской Православной Церкви митрополит Сергий, отождествлявший свои полномочия Заместителя Патриаршего Местоблюстителя с полномочиями предстоятеля Церкви, непоминающие его за богослужением новомученики-архиереи видели организацию церковного управления на основании указа Св. Патриарха Тихона Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 7(20) ноября 1920 г., предполагавшего самостоятельное управление епархией правящим архиереем в условиях отсутствия канонического центра высшего церковного управления или отсутствия с ним связей.

Кровавые гонения коммунистического режима, практически полностью физически уничтожившие к началу Второй мировой войны священнослужителей из числа «антисергианской» оппозиции, не позволили осуществиться в русской церковной жизни идеям тех новомучеников, которые воспринимали, отлично от митрополита Сергия, не только перспективу развития отношений Русской Православной Церкви и коммунистического государства, но и перспективу развития церковной жизни как таковой. Многие важные особенности дальнейшей жизни Русской Православной Церкви в условиях тоталитарного коммунистического режима были обусловлены не только религиозной политикой этого режима, но и тем выбором церковной политики, который сделал митрополит Сергий в 1927 г. Однако прославив в Соборе Новомучеников и Исповедников Российских подвижников, подвергавших глубокой и всесторонней критике деятельность митрополита Сергия и считавших своей архипастырской обязанностью даже прервать с ним каноническое и евхаристическое общение, Русская Православная Церковь сделала важный шаг на пути преодоления многих церковно-исторических стереотипов советского времени. И может быть, самым глубоким из этих стереотипов следует признать представление о церковной политике митрополита Сергия как единственно возможной и единственно правильной в условиях коммунистических гонений. Именно это представление, противоестественно разделявшее многие годы единую русскую церковную иерархию с одной стороны на «сергиан», а с другой стороны на «даниловцев» и «мечевцев», «кирилловцев» и «иосифлян», не позволяло многим русским православным христианам ощущать себя в духовном единении с сонмом тех праведников, кто с гораздо большей, чем митрополит Сергий, последовательностью и верой в несокрушимость Церкви своей мученической кровью, а не политикой компромиссов подготовил церковное возрождение России в 1970–1990-е гг.

Развернутые большевиками с 1927 г. жесточайшие преследования всех религий произошли вовсе не случайно. Большевики готовились нанести смертельный удар по крестьянству, свернуть НЭП. Они опасались любых центров сопротивления их политике и знали, что даже равнодушное к вере большинство земледельцев в годину гонений обратится к вере и Церкви, которая найдет пастырей, готовых повести за собой народ на борьбу против человеконенавистнического режима. Приход, храм стали бы естественным центром сопротивления сталинской коллективизации и намечаемому в связи с ней новому голодомору. И потому Церковь надо было, во-первых, расколоть, во-вторых, запугать, а в-третьих, скомпрометировать в глазах народа лояльностью большевицкой власти. Все эти дьявольские задачи коммунисты смогли реализовать с помощью ОГПУ.

Журнал Московской Патриархии в 1931–1935 годы. М.: Издательский совет РПЦ, 2001.

Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917–1941 гг. М., 1996.

А.В. Журавский. Во имя правды и достоинства Церкви. Жизнеописание и труды священномученика Кирилла Казанского в контексте исторических событий и церковных разделений ХХ века. М., 2004.

3.2.6. Уничтожение старой интеллигенции

Владимир Соловьев высказал в свое время мысль, что устоями России являются «монастырь, село и дворец». В сущности, эта формула является парафразом одиозной в глазах революционеров знаменитой триады «православие, самодержавие и народность». Так или иначе, в первое десятилетие после октябрьского переворота большевики уничтожали «дворцы» и дворянство, «монастыри» и священнослужителей, а начиная с года великого перелома – (1929) – «село» и крестьянство. Одновременно удар обрушился и на кадры старой российской интеллигенции. Первые жертвы русская интеллигенция понесла еще в 20-е годы. Помимо жертв «Красного террора», тех, кто был взят в заложники и расстрелян, тех, кто погибал на фронтах Гражданской войны или в тылу от голода и тифа, и кого большевицкая пропаганда вписывала в привычную формулу «лес рубят – щепки летят», властью использовалось и такое средство избавления от несогласных с установленным режимом, как высылка. Расстрел поэта Николая Гумилева (1921 г.) должен был стать и стал уроком для оставшихся в живых: для достижения своих целей большевики не остановятся ни перед чем и ни перед кем.

В годы утверждения тоталитарного сталинизма (1928–1939) физическое и нравственное уничтожение интеллигенции, искоренение ее моральных устоев и принципов стало претворяться в жизнь с беспримерной в истории человечества жестокостью и последовательностью. В 1929 г. в среде писателей травят Бориса Пильняка и Евгения Замятина (последнего Сталин отпустил на Запад), арестовывают многих видных историков: погибшего в ссылке С.Ф. Платонова и ставшего позднее сталинским фаворитом Е.В. Тарле. В эти годы были репрессированы и расстреляны или погибли в лагерях выдающиеся писатели Сергей Клычков, Осип Мандельштам, Исаак Бабель, Борис Пильняк, Артем Веселый (Н.И. Качкуров), Владимир Зазубрин (Зубцов), режиссер Всеволод Мейерхольд, богослов и ученый, священник Павел Флоренский, незаурядный философ Густав Шпет. Репрессии коснулись выдающихся деятелей науки и только чудом избежали физического уничтожения ученые такого масштаба, как С. Королев, А. Туполев и Б. Стечкин. Избежали гибели, но были лишены возможности печататься в течение 25–30 лет великий философ А. Лосев и крупнейший литературовед-мыслитель М. Бахтин. Не избежал ареста молодой Д. Лихачев, будущий крупнейший специалист в области древнерусской литературы.

Знаменитому микробиологу, профессору Барыкину большевицкие чиновники предложили для опытов использовать заключенных вместо дорогостоящих мартышек. Он наотрез отказался, был арестован и пропал без следа.

Не было ни одного слоя интеллигенции, который не прошел бы через горнило сталинских репрессий. 1930 год ознаменовался закрытыми процессами над группой бактериологов во главе с проф. Каратыгиным, над работниками пищевой промышленности во главе с проф. Рязановым (48 обвиняемых приговорены к расстрелу) и над инженерами и техниками по так называемому процессу «Промпартии».

В те месяцы 1930 года, когда шли эти процессы, «Правда» и «Известия» опубликовали статью Максима Горького «Если враг не сдается, его уничтожают». По уровню нравственной низости эту статью можно считать последней степенью падения отечественной публицистики. Русский писатель, который целое столетие, со времен Пушкина, был совестью нации, в лице Горького становится олицетворением ее растления. Уничтожать Горький призывал тех «врагов»-интеллигентов, которые отказывались сдаваться сталинской идеологии, отказывались от саморастления под давлением животного страха, материальных посулов, ложного отождествления сталинизма с новым величием России и пр. Отказывалось от растления меньшинство, и оно действительно уничтожалось. Большинство соглашалось на сотрудничество с режимом. После чего уже не приходится удивляться ни позорному приезду Горького на Соловки, ни поездке писателей на Беломорканал, ни беспримерному явлению в истории мировой комедиографии – пьесе Н. Погодина «Аристократы», где в жанре комедии изображается лагерный труд, ни гимны чекистам в стихах и прозе, театре и кинематографии, ни подписи выдающихся деятелей науки и культуры под требованием расстрела их недавних коллег, сподвижников и знакомых.

Одним из моментов в подготовке уничтожения крестьянства стало возобновление и многократное усиление антирусской пропаганды. Все национальные символы, исторические святыни, героические фигуры прошлого подвергались с высоких трибун и со страниц большевицкой прессы развенчанию, шельмованию и осмеянию. Как и люди – ведущий интеллектуальный слой России – памятники древней культуры или уничтожались, или переделывались до неузнаваемости, или «высылались» (то есть продавались) за границу. В 1930 г. «Вечерняя Москва» опубликовала статью-призыв «Пора убрать исторический мусор с площадей», в которой говорилось о необходимости ликвидации всех еще оставшихся старых памятников города. Статью сопровождало стихотворение двадцатитрехлетнего комсомольского поэта Джэка (Якова Моисеевича) Алтаузена (1907–1942):

В 1931 г. с трибуны VI съезда Советов СССР поэт Безыменский с пафосом произнес: «Расеюшка Русь! Растреклятое слово…»

С июля 1929 г. началось массовое закрытие и разрушение церквей, монастырей, древних крепостных башен и стен. 31 июля 1929 г. были снесены Воскресенские (Иверские) ворота и часовня, за которыми последовали закрытие Даниловского монастыря в Москве (1929 г.), был разрушен Чудов монастырь в Московском Кремле (1930 г.), в 1931 г. был взорван храм Христа Спасителя, в 1931–1932 гг. разрушен старейший московский собор – Спаса-на-Бору в Кремле, воздвигнутый за 600 лет до того, в 1330 г. сносились и светские памятники (торговое строение Охотного ряда в 1932 г.), в 1934 г. было взорвано здание петровской Навигационной школы в Москве – знаменитая Сухарева башня, разобран на строительный камень Серпуховской кремль. В 1930 г. было принято постановление «Об использовании под учебные цели зданий и помещений дворцов, клубов, бывших монастырей, закрытых и закрываемых церквей». Старина разбазаривалась и уничтожалась по-разному: было принято специальное постановление о порядке вывоза иностранцами за границу предметов быта и искусства.

Документ

Телеграмма И. Сталина и К. Ворошилова Л. Кагановичу: «ЦК ВКП Кагановичу. Мы изучили вопрос о Сухаревой башне и пришли к тому, что ее надо обязательно снести. Предлагаем снести Сухареву башню и расширить движение. Архитекторы, возражающие против сноса, – слепы и бесперспективны. Сталин. Ворошилов. 18/IX33».

Наступление на мысль и совесть осуществлялось последовательно и энергично. В мае 1929 г. была принята поправка к ст. 13 Конституции СССР – свобода быть верующим или неверующим заменена свободой вероисповедования или ведения антирелигиозной пропаганды. В 1932 г. объявляется «антирелигиозная пятилетка», ставящая своей целью к 1 мая 1937 г. уничтожение всех храмов и «самого понятия Бога». В этих условиях фактически упраздняется такая профессия, как «богослов» за неимением ни одного печатного органа, в котором могли бы печататься богословские труды, в то время как сеть антирелигиозных изданий ширится и разветвляется. Антирелигиозная тема звучала в фильме Я. Протазанова «Праздник святого Йоргена», в поэзии Демьяна Бедного, Эдуарда Багрицкого («Смерть пионерки»). В 1932 г. в Казанском соборе в Ленинграде открылся Музей истории религии и атеизма.

Многообразие течений философии, столь характерное для русской дореволюционной мысли, сужается до «единственно верного учения – диалектического материализма», с одной стороны, плодя кадры малообразованных начетчиков, а с другой – вынуждая и тех, у кого были несомненные философские задатки, сужать свой кругозор рамками вчерашней передовицы газеты «Правда».

Постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» ликвидировало все возможные течения и организации во всех видах искусств. Разнообразие направлений в искусстве, сочетание традиции и новаторского эксперимента, что отличало предреволюционное десятилетие («золотой период серебряного века»), еще сохранявшее энергию во второй половине 1920-х гг., должно было слиться в едином направлении «социалистического реализма», провозглашенном на Первом съезде советских писателей в августе 1934 г. Малейшее уклонение от «генеральной линии», иногда вызванное особенностями вкуса или связанное с личным неприятием того или иного деятеля культуры, и произведению выносится суровый приговор – оно оказывается под запретом, как это было с оперой Дмитрия Шостаковича «Катерина Измайлова», на которую «Правда» откликнулась статьей «Сумбур вместо музыки», или с пьесой Михаила Булгакова «Мольер», прошедшей на сцене МХАТа семь раз и снятой с репертуара после серии разгромных статей.

Впрочем, на первых порах понятие «соцреализма» было относительно смутным. Бухарин, выступавший на Первом съезде писателей, еще поддерживал «писателей хороших и разных». Вкусовщина Сталина влияла на ситуацию – он благоволил Пастернаку и даже звонил ему по телефону, разрешил «Дни Турбиных» Булгакова и посетил спектакль 14 раз.

Судьба Булгакова в этом смысле особо примечательна. Формально он не может считаться жертвой сталинских репрессий, он не был ни убит, ни арестован. Но в течение 15 лет ни одна строчка его не была напечатана, и в 30-е гг., кроме уже упоминавшейся пьесы «Мольер», он предстал лишь как инсценировщик гоголевских «Мертвых душ» на сцене МХАТа (1932 г.). Эта инсценировка, да триумфально шедшие на сцене МХАТа «Дни Турбинных», с которых Сталин милостиво снял запрет, вот все, чем жил Булгаков как писатель в течение последних 10 лет своей недолгой жизни. Можно удивляться его мужеству, терпению и силе сопротивления, с которыми он прожил эти годы, работая над романом «Мастер и Маргарита». Роман этот был опубликован только в 1960-е гг., через четверть века после смерти писателя, да и то с огромными купюрами.

В 1928 г. в журнале «Октябрь» началась публикация нового романа никому в тот момент неизвестного молодого писателя Михаила Шолохова «Тихий Дон». Моментально поползли слухи о плагиате, а в качестве возможного автора называли известного донского писателя, погибшего в годы Гражданской войны, Федора Дмитриевича Крюкова. Однако через короткий срок вышло грозное письмо за подписью ведущих советских писателей, по стилю написания которого нетрудно было угадать его истинного автора – Сталина, объявлявшего любого сомневающегося в авторстве Шолохова «врагом советской власти». Критики «молодого гения советской литературы» вынуждены были замолчать. Как в те далекие годы, так и по сей день не ясно, как малограмотный 23-летний парень мог в рекордно короткие сроки написать роман огромной художественной силы о времени, которого по своему малолетству он знать не мог, а позже, за всю долгую 79-летнюю жизнь не написать ничего, даже рядом стоящего по уровню к «Тихому Дону».

Проза Булгакова и Платонова, поэзия Ахматовой, Мандельштама и Пастернака, «Проблемы творчества Достоевского» Михаила Бахтина (1929) и «Диалектика мифа» А. Лосева – то немногое, что было опубликовано в те годы или сохранилось от большевицкого произвола, говорит о том, какие неисчерпаемые возможности духа во всех сферах человеческой деятельности были явлены на пространстве бывшей Российской Империи. Воистину, по слову Н. Гумилева:

Кто мог, всеми правдами и неправдами старался ускользнуть из этого «логовища». В 1928 г. в Персию бежал один из секретарей Сталина – Борис Бажанов (оставивший очень интересные заметки о характере и повседневной жизни Сталина), вслед за ним невозвращенцем стал чекист Г.А. Агабеков, которому поручено было его убить. Случаи перехода на Запад множатся. Угоняют за границу самолеты советские летчики (К.М. Клим, Г.Н. Кравец, В.О. Унишевский и др.) – явление небывалое в истории русской военной авиации.

До 1936 г. еще оставалась возможность выкупать отдельных советских граждан родственниками за границей. За выездной общегражданский паспорт надо было заплатить 500 фунтов стерлингов (колоссальная по тем временам сумма для бедных эмигрантов и совершенно невозможная для обобранных до нитки советских граждан, которым к тому же и запрещалось иметь валюту). После принятия сталинской конституции практика выкупа советских граждан заграницу прекращается.

Вместо того чтобы стать одним из важнейших, может быть, важнейшим центром всей мировой, христианской культуры, Россия в 1930-е гг. была превращена большевиками в «погорелое место». Ее лучшие интеллектуальные и духовные силы планомерно уничтожались, талантливая молодежь вместо глубоких знаний получала дикарский диамат и истмат, вместо творческих студий, мастерских, наставничества профессоров – беседы на лагерном лесоповале или в тюремной камере, вызовы к институтскому чекисту, склонение к сотрудничеству с ОГПУ. Истреблялись и духовно оскоплялись целые поколения русских людей. Русская культура продолжала приносить значимые для всего мира плоды практически только на горькой земле изгнания, в эмиграции.

3.2.7. Коллективизация – Второе крепостное право (большевиков)

Политика «ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации» была закреплена постановлением ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. Это постановление отменяло первоначальный план коллективизации 20 % хозяйств в ходе первой пятилетки (с октября 1928 по 1933 г.) и выдвигало задачу сплошной коллективизации в кратчайшие сроки. Для этого надо было: 1) Отобрать у «кулаков» все имущество и выселить их. 2) Передать их имущество в колхозы в качестве вступительного пая от сельских бедняков, на которых власть намерена опираться. 3) Заставить середняков вступить в колхозы и внести туда собственное имущество как вступительный пай. При этом большевики за кулаками числили 2 млн хозяйств, за середняками – 15 млн, и за бедняками – 8 млн. Кулаки, в свою очередь, делились на три группы. В первую вошли «активные контрреволюционеры», подлежащие расстрелу или заключению в концлагерь. Во вторую – подлежащие высылке в отдаленные места (спецпоселенцы). В третью – высланные из села в пределах своего округа.

30 января 1930 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло секретное постановление «О мерах по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». В соответствии с принятым постановлением предполагалось на первых порах лишить имущества путём раскулачивания более 200 тыс. человек, из которых 60 тыс. – расстрелять или этапировать в концлагеря, а 150 тыс. выселить в отдаленные местности. В ночь с 5 на 6 февраля раскулачивание началось в Северо-Кавказском крае и далее захлестнуло всю страну.

В деревни направляются 25 тыс. коммунистов. Они действуют в неистовом темпе: за месяц заставляют 58 % крестьян записаться в колхозы. При этом творятся неописуемые преступления и безобразия, «обобществляются» порой не только сельскохозяйственные орудия, крупный рогатый скот, лошади, но и козы, куры, домашнее имущество. Крестьяне оказывают отчаянное сопротивление. Сталин бьет отбой и 2 марта 1930 г. в «Правде» помещает статью «Головокружение от успехов». Во всех жестокостях и «перегибах» он винит исполнителей. 15 марта следует постановление ЦК «О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении», а 3 апреля – новая статья Сталина «Ответ товарищам колхозникам».

Почти две трети только что принятых в колхозы крестьян к сентябрю оттуда уходят – хотя выход из колхоза был обставлен крайне невыгодными для крестьян условиями. Темпы снижаются, но сценарий остается прежним. В селе созывается общее собрание, на котором агитаторы объясняют все преимущества колхозного строя. Затем пришлые партийцы и местные активисты из бедноты составляют список наиболее преуспевающих крестьян. Их дворы, скот и инвентарь конфискуют и передают в неделимый фонд колхоза. Цифры общего числа подлежащих репрессиям «кулаков» спускаются сверху, но кого именно включить в эти списки решает «актив» из местной бедноты. При этом очевидную роль играют личные мотивы зависти, мести, обиды. Если Столыпин, проводя реформы, делал ставку на «здоровых и сильных», то Сталин в деревне, напротив, полагается на «слабых и пьяных». Ограбленных зажиточных крестьян и их семьи лишают всех гражданских прав, дают им 2 часа на сборы и везут к ближайшей железнодорожной станции. Затем грузят в товарные вагоны и отправляют за Урал, на Север или в Казахстан. Там их высаживают на каком-нибудь полустанке и гонят за сотни километров пешком к месту их поселения, часто совсем пустынному, необустроенному и не пригодному для сельскохозяйственной деятельности, где их косят голод, холод и цинга. Всего за время коллективизации в отдаленные районы было депортировано 2,1 млн человек и примерно столько же выселено внутри своих краев и областей. Из общего числа более 4 млн депортированных 1,8 млн погибли. Это – взрослых. Умерших при транспортировке в теплушках и во время обживания маленьких детей – а они умирали почти все – никто и не считал.

Историческая справка

Летом 1933 г. из Нарымского края Сталину был отправлен рапорт о случае на острове Назино на реке Оби. На баржах туда привезли 6114 раскулаченных крестьян, в том числе женщин и детей, и оставили на необитаемом острове без еды и без инструмента. Через три месяца в живых осталось 2000. Их осудили за людоедство и отправили в исправительно-трудовые лагеря.

Одновременно с введением колхозов в селах закрываются храмы и молитвенные дома. Сельские священники приравниваются к кулакам первой категории и подлежат заключению в лагерь или расстрелу.

Свидетельство очевидца

О положении раскулаченных в местах высылки свидетельствует письмо одного из них в ЦИК СССР, относящееся к 1930 г.: «Убытку от нас не было, а в настоящее время чистый убыток… Все отобрали и выслали. И никто не побогател, только Россию в упадок привели… народ мрет, оттаскиваем по 30 гробов в день. Нет ничего: ни дров для бараков, ни кипятку, ни приварки, ни бани для чистоты, а только дают по 300 граммов хлеба, да и все. По 250 человек в бараке, даже от одного духу народ начинает заболевать, особенно грудные дети, и так мучаете безвинных людей».

На селе после депортации кулаков городской коммунист-«двадцатипятитысячник» становится во главе колхоза, он заставляет оставшихся крестьян-«середняков» сдавать в колхоз свое имущество и вступать самим. Крестьяне отказываются, забивают скот. К тому же, лишенный хозяина, скот кулаков гибнет от отсутствия ухода. С 1928 по 1933 г. поголовье лошадей упало в России на 51 %, коров на 42 %, свиней на 40 %, овец и коз – на 66 %. В ценах 1913 г. потеря от гибели лошадей и скота составила 3,4 млрд золотых рублей. Животноводству был нанесен удар, от которого оно за все годы большевицкой власти так и не оправилось. Кто из крестьян мог – бежал в города, на селе же в 1931 г. поднимается новая волна восстаний.

Ход коллективизации отражают следующие цифры – процент крестьянских дворов, вошедших в колхозы на 1 июля:

1927 0,8

1928 1,7

1929 3,9

1930 23,6

1931 52,7

1932 61,5

1934 71,4

1935 83,2

1936 90,5

1937 93,0

Общее число крестьянских дворов за это время упало с 24,5 млн в 1928 г. до 19,9 млн в 1937-м, от раскулачивания и от добровольного ухода хозяев в город. К концу 1934 г., когда три четверти всех дворов подверглось коллективизации, было создано 200 тыс. колхозов, в среднем по 75 дворов в каждом, и 9,5 тыс. совхозов. «Сплошная» коллективизация, как видим, затянулась на целое десятилетие. Моментом ее завершения можно считать принятие «Примерного устава сельскохозяйственной артели», утвержденного Совнаркомом и ЦК ВКП(б) 17 июля 1936 г. Устав, среди прочего, обязывал колхоз работать по государственному плану сева и уборки урожая и определял административные штаты – примерно 1 управленца на каждых 8 тружеников. Общими для членов колхоза были земля и все средства производства, включая инвентарь, хлевы, амбары. В личном владении колхозника оставался жилой дом, а после 1933 г. разрешалось иметь приусадебный огород в полгектара и немного скота. Благодаря этому в городах возникли колхозные рынки, где крестьяне могли продавать продукты с приусадебных участков по свободным ценам. Не выполнившие государственного плана поставок торговать на рынке не имели права. Для многих городских жителей рыночные цены были недоступны, но все же приусадебные участки, занимая менее 4 % пахотной земли, давали в 1938 г. более 40 % сельскохозяйственной продукции и подавляющую часть денежного дохода крестьян.

Государственные цены после ликвидации «кулаков-эксплуататоров» стали сверхэксплуататорскими. Например, государство закупало у колхозников сливочное масло по 4 рубля за килограмм, а продавало в магазинах по 28 рублей, т. е. в 7 раз дороже. Наценки на другие продукты были еще выше, в 14, а то и в 20 раз.

Каковы же были экономические результаты коллективизации? По советским данным, среднегодовые цифры составляли:

Низкая урожайность крестьянских полей была в течение века главной бедой сельского хозяйства России, причиной крестьянской нищеты. Только реформы Столыпина сломили эту тенденцию, и в 1908–1914 гг. урожайность зерновых культур достигла 8,6 центнера с гектара. Разоривший культурные хозяйства передел 1918 г., продразверстки, первый голодомор, а также падеж лошадей на войне и от голода повлекли за собой спад урожайности – до 7,6 центнера с гектара в эпоху НЭПа. Логичным было бы ожидать, что коллективизация, упразднив чересполосицу и трехпольный севооборот, запахав межи, пустив на поля тысячи тракторов, урожайность повысит.

Этого не произошло. В отношении урожайности с гектара эффект коллективизации был нулевым, даже немного отрицательным. Общий объем урожая зерна немного повысился за счет расширения посевных площадей, так что сбор зерна на душу населения остался приблизительно таким, как был. Впрочем, советская статистика по зерну неоднородна. До 1933 г. учитывался только «амбарный урожай» – то количество зерна, которое реально было обмолочено и свезено в амбары. В 1933 г. и до 1954 г. публикацию этих данных прекратили и стали сообщать только «биологический урожай на корню» – величину весьма условную.

В отношении производства мяса, молока и других продуктов животноводства эффект коллективизации был резко отрицательным. Учитывая рост населения, продуктов животноводства на душу стало в 1940 г. на 35 % меньше, чем до коллективизации.

В начале 1930-х гг. Запад переживал экономический кризис, и многие с завистью смотрели на СССР, где в рамках пятилетнего плана росла промышленность. При этом не заметили, что в отличие от социалистического земледелия «капиталистическое» в период между мировыми войнами отличалось подъемом урожайности зерновых. В бывшей некогда частью Российской Империи Финляндии она выросла с 9,7 центнера с гектара в 1909–1913 гг. (что схоже со средней цифрой по Империи в целом) до 16,5 в 1938–1939 гг., что вдвое больше, чем в СССР. Подобного роста могла ожидать и Россия при свободном развитии сельского хозяйства.

Одна из трудностей введения колхозов заключалась в том, что в отличие от единоличных хозяйств, где каждый хозяин знал свое дело, коллективные хозяйства требовали целого набора специалистов – агрономов, бухгалтеров, механизаторов. Никто заблаговременно об их подготовке не заботился – их стали готовить лишь в 1930-е гг. По-видимому, решение ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. о сплошной коллективизации было внезапным. Его приняли в ответ на растущее сопротивление крестьян насильственному изъятию зерна.

В результате коллективизации не только «кулачество» было «ликвидировано как класс», но и все крестьянство было ликвидировано как сословие самостоятельных мелких производителей и превращено в подневольных батраков на государственной земле. Когда в 1932 г. были введены внутренние паспорта, без которых невозможно было ни изменить место жительства, ни поступить на работу, крестьяне их не получили. Они были прикреплены к земле – как в XVII в.: не даром буквы ВКП(б) расшифровывали как Второе Крепостное Право (большевиков). Не получали колхозники и зарплаты, а только оплату по «трудодням» (обыкновенно натурой) из того, что оставалось после выполнения государственного плана. Если урожай был ниже плана, то страдало не государство, страдал колхозник. Когда начались поставки тракторов (которые долго не могли возместить падеж лошадей), вся техника была сосредоточена в руках машинно-тракторных станций (МТС), которые с ходу забирали и свою, и государственную долю урожая. Они не только обслуживали, но и контролировали приписанные к ним колхозы: при МТС были созданы политотделы, следящие за политической благонадежностью колхозников. 7 августа 1932 г. вышел драконовский закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации». За хищение социалистической собственности он предусматривал расстрел с конфискацией имущества, и лишь при смягчающих обстоятельствах – заключение сроком не менее чем на 10 лет. Размеры «похищенного» роли не играли, и акт был прозван в народе «законом о трех колосках», поскольку именно за сбор колосков в поле после уборки урожая множество крестьян и крестьянок поплатились заключением в концлагерь. Под этот закон подводили даже многодетных матерей, не знавших, чем накормить своих голодных детей, и собиравших после жатвы колоски на колхозном поле. Появилось даже новое слово «стригуны» – это те голодные крестьяне, которые стригли колосья ножницами, обычно – в ночное время.

В итоге у крестьян была отбита личная инициатива, а партии и правительству ежегодными кампаниями приходилось понуждать их своевременно засевать поля и убирать хлеб (факт, ранее нигде не виданный). «Лично товарищ Сталин» убеждал колхозников: «уборка – дело сезонное». А над бесчисленными безвестными могилами замученных русских земледельцев ревели громкоговорители, сравнивая полевые работы с боем и готовя людей к другой войне в будущем:

С советских времен бытует легенда, что коллективизация была необходима, чтобы перебросить ресурсы из сельского хозяйства в промышленность. Эту легенду в 1920-е гг. породила теория Е.А. Преображенского о «социалистическом первоначальном накоплении». Он полагал, что государству надо покупать у крестьян продукты по заниженным, а отпускать по завышенным ценам и прибыль вкладывать в промышленность. Но он не подумал о том, что крестьяне продавать продукты по заниженным ценам не пожелают, а предпочтут повысить собственное потребление и сократить производство. Сталин создал механизм, обеспечивающий регулярные заготовки по низким ценам: объем производства, доля государства и цены определялись по плану. Но «излишков» для промышленности все равно не получилось. Западные исследователи пришли к выводу, что хотя получаемые государством от колхозов заготовки росли, встречные поставки из промышленности в сельское хозяйство – тракторов, комбайнов, грузовиков, химических удобрений – тоже росли. Например, с 1932 по 1936 год промышленность поставила сельскому хозяйству полмиллиона тракторов. Если бы не падеж лошадей из-за коллективизации, эти поставки можно было отложить, и промышленность бы на этом выиграла.

На деле коллективизация развитию индустрии повредила. Она огромные ресурсы просто уничтожила, а никуда не перебросила. Изучение вариантов экономического развития при помощи математических моделей, учитывающих межотраслевые связи, показывает, что без коллективизации основные фонды в стране были бы к 1941 г. примерно на одну треть больше, а производство тяжелой и строительной промышленности – чуть ли не вдвое больше. Рабочая сила была на селе в избытке и ушла бы оттуда в любом случае. Гибель же 9 млн населения – в их числе самых трудолюбивых и успешных крестьян – была не только нравственно, но и чисто экономически колоссальной утратой. Гибель 152 млн голов скота лишила страну заметной доли национального богатства, обрекла строителей индустрии на полуголодный паек. Коллективизация ослабила страну и политически. Массовые сдачи в плен крестьян-красноармейцев в 1941 г. были в большой мере вызваны их нежеланием защищать колхозный строй, о чем крестьяне предупреждали еще в 1930 г.

С другой стороны, ухудшив условия жизни на селе, коллективизация ускорила отток населения в города. В 1929 г. в городах жило 18 % населения СССР – примерно та же доля, что и в канун Первой мировой войны в Российской Империи. Затем кривая резко пошла вверх: в 1934 г. уже 24 % населения стало городским. За 4 г. 6% населения страны (более 10 млн человек) ушло из деревни в город. В 1940 г. городским стало – 34 %, а в 1990 г. – 66 % по CCCР в целом и 74 % на территории Российской Федерации. За 60 лет страна пробежала путь, который в спокойных условиях в других странах требовал столетия.

Свидетельство очевидца

В итоге ясно, что не будь коллективизации, страна была бы более многолюдной и намного более богатой, но несколько менее городской. Другое дело, что в такой стране коммунистический режим не продержался бы 60 лет – а предотвратить «возврат к капитализму» было главной заботой Сталина, который понимал, что в «нормальной» России верховную власть ему сохранить не удастся.

Сталин неожиданно откровенно рассказал о коллективизации Уинстону Черчиллю во время «домашнего ужина» в своей кремлевской квартире в ночь с 15 на 16 августа 1942 г. Британский премьер министр вспоминал:

«Было уже за полночь. – Скажите мне, – спросил я, – на Вас лично так же тяжело сказываются тяготы этой войны (Второй Мировой. – Отв. ред.), как проведение политики коллективизации? – Эта тема сейчас же оживила маршала. – Ну нет, – сказал он, – политика коллективизации была страшной борьбой.

– Я так и думал, что Вы считаете ее тяжелой, – сказал я, – ведь Вы имели дело… с миллионами маленьких людей.

– С десятью миллионами, – сказал он, подняв руки. – Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами. Мы всеми силами старались объяснить это крестьянам. Но с ними бесполезно спорить. После того, как Вы изложите все крестьянину, он говорит Вам, что должен пойти домой и посоветоваться с женой, посоветоваться со своим подпаском… Обсудив с ними это дело, он всегда отвечает, что не хочет колхоза и лучше обойдется без тракторов. – Это были люди, которых вы называете кулаками? – Да, – ответил он, не повторив этого слова. После паузы он заметил: – Все это было очень скверно и трудно, но необходимо. – Что же произошло? – спросил я. – Многие из них согласились пойти с нами, – ответил он. – Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области или в Иркутской, или еще дальше на север, но основная их часть была весьма непопулярна, и они были уничтожены своими батраками. – Наступила довольно длительная пауза. Затем Сталин продолжал: – Мы не только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но и неизмеримо улучшили качество зерна. Сейчас во всей нашей стране никому не разрешается сеять какие бы то ни было другие сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном случае с ними обходятся сурово. Это означает еще большее увеличение снабжения продовольствием. – … Я не повторил афоризм Бёрка: «Если я не могу провести реформ без несправедливости, то не надо мне реформ». В условиях, когда вокруг нас свирепствовала мировая война, казалось бесполезным морализировать вслух». У. Черчилль. Вторая Мировая война. М.: АНФ, 2010. Т. 3–4. С. 571–572. Английский оригинал воспоминаний – The Second World War: Volume IV, Boston, 1950. P. 498–499. О факте обсуждения этой темы во время ночного ужина Сталина, Черчилля и Молотова свидетельствует и запись, сделанная советской стороной и хранящаяся в Архиве внешней политики России (Ф. 06. Оп. 4. Д. 335. Лл. 38–39). «В результате коллективизации в СССР возросла урожайность, особенно благодаря внедрению высококачественных семян. Что касается кулаков, то некоторое их количество было выселено в северные области СССР, где они получили участки земли. Остальные кулаки были перебиты самими крестьянами – настолько велика была ненависть к ним со стороны крестьян. Черчилль, внимательно выслушав тов. Сталина, заметил, что коллективизация была, вероятно, весьма трудной работой. Тов. Сталин ответил, что, действительно, коллективизация была очень трудной работой, на которую было затрачено несколько лет». Полностью запись беседы советской стороной опубликована: О.А. Ржешевский. Война и дипломатия. М., 1995.

Мнение историка:

«Вполне возможно, что устроенный Сталиным всеобщий и насильственный отрыв крестьян от земли был самым болезненным испытанием в истории русского народа. Таким, что его пагубные последствия будут, вероятно, сказываться еще не в одном поколении». – Ричард Пайпс. Собственность и свобода. М.: Московская школа политических исследований, 2008. С. 117.

А. Базаров. Хроника колхозного рабства. М., 2004.

А. Грациози. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917–1933. М.: РОССПЭН, 2005.

Н.А. Ивницкий. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М., 1994.

Hunter Holland, Szyrmer Janusz. Faulty Foundations // Soviet economic policies 1928–1940. Princeton, N. J., 1992. C. 254.

3.2.8. «Вторая гражданская война» – антикоммунистическое сопротивление в русском обществе. Подготовка национального восстания в 1930 г.

Годы 1927–1930 были действительно переломными, сопротивление грядущему сталинскому варианту социализма нарастало и отнюдь не ограничивалось внутрипартийной оппозицией. Оно ярче всего проявлялось в среде крестьян, убивавших в порядке защиты себя и своего имущества по тысяче коммунистов ежегодно еще до начала коллективизации.