История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II Коллектив авторов
Вторая мировая война внесла глубокие изменения в облик и состав российской эмиграции. Большинство довоенных политических организаций просто исчезли или численно сократились до микроскопических размеров. Прекратил существовать как всезарубежное объединение РОВС. В целом сохранились отдельные монархические группы и осколки былого левого лагеря вокруг «Социалистического Вестника» и Лиги борьбы за народную свободу. Но, самое главное – изменился духовно-политический строй эмиграции.
Вторая волна принесла не только опыт «подсоветской» жизни, энергию борьбы и молодость – она принесла с собой в Зарубежье и те глубокие болезни, которыми коммунизм и террор заразили русское общество на родине. Души новых изгнанников были искажены многими недугами. Первым из них был дух идеологизма. Всесильность коммунистов в СССР на уровне подсознания убеждала, что идеологию можно победить только идеологией. То, что для самих большевиков коммунистическая доктрина давным-давно перестала быть непререкаемым догматом, а превратилась в оружие пропаганды, в средство для удержания власти «любой ценой», понимали плохо. Эмигранты неустанно разрабатывали антикоммунистические теории, но вокруг каждой из этих теорий складывался только небольшой круг единомышленников, непримиримых не только к большевизму, но и к сторонникам иных антибольшевицких идеологий. Смещение буквально на несколько градусов на политической шкале делало русских людей не только разными сторонами политической дискуссии, но и личными врагами.
В этом состоял второй советский недуг – нетерпимость к инакомыслию. Тоталитарный строй сознания, закрытость к относительной правоте иного мнения, трезвость в отношении ограниченности твоих собственных убеждений – все эти непременные условия здорового человеческого сотрудничества были развеяны ветром большевизма в душах подсоветских людей. Оставались жесткость и нетерпимость.
Эта жесткость и нетерпимость проистекала из третьего недуга – потери веры и здоровой религиозной интуиции. Изгнанники второй волны совершенно не были богоборцами, многие из них на умозрительном уровне соглашались с необходимостью и полезностью присутствия веры в жизни, но сами утратили церковность, христианское сознание. Даже в тех случаях, когда вера сохранялась или возвращалась, она возвращалась на уровне православно-русского (для русских людей) церковного обряда, принадлежности «своей» общине. Глубокой умной веры, нравственной христианской рефлексии, характерной для большинства общественных деятелей первой волны – Струве, Бердяева, Лосского, Левицкого, – в них не было. Их советское образование и жизнь были внецерковными и уж, тем более, – вне богословскими.
Отсюда вытекал следующий недуг – уникальность, бесценность человеческой личности, не сводимой ни к каким земным корпорациям – класса, нации и т. п. – многими эмигрантами второй волны плохо сознавалась. Большевицкий классовый подход, равно как и европейский национализм, отравили их духом главенства общих интересов над частными, представлением о человеке, как о средстве для реализации политической доктрины, а не о доктрине, как средстве для освобождения человека. В пределе целью виделось не столько общество свободных людей, сколько общество, «правильно» организованное на основании той или иной идеи – социалистической, имперской, монархической у русских, националистической – у иных народов России. Мертвящий дух большевицкого тоталитаризма очень ощущался в этом подсознательном подходе к человеку как к средству для обретения «светлого будущего»
Столь понятная для англосаксонского общества мысль, что в случае угрозы свободе и достоинству человека все люди должны объединить свои усилия в защите своей и своего ближнего свободы и достоинство, права на разномыслие и, уже восстановив свободу, позволить себе роскошь идейной борьбы друг с другом, – эта мысль русскими эмигрантами второй волны вовсе не принималась. В СССР было иначе. Там боролись за «чистоту рядов» против любых уклонов. Так же надо было действовать и в борьбе против СССР – за Россию, были убеждены многие.
Наконец, и чисто политический контекст послевоенного мира был против политической русской эмиграции, хотя объективно холодная война давала русским антикоммунистам сильнейшего и заинтересованного в них союзника – западные демократии, США, НАТО. Но вся беда была в том, что большая часть политически активной эмиграции и первой и второй волны в послевоенной Европе была замарана сотрудничеством (коллаборационизмом) с нацистско-фашистскими режимами. Если коммунистический СССР отличался от нацистской Германии не более, чем южный полюс разнится от северного (слова Черчилля), то англосаксонские демократии отличались от тоталитарной Германии действительно кардинально. «Сессии парламента не менее сильное оружие в войне с нацизмом, – повторял Черчилль, – чем флот и «спитфайеры»». В демократической Европе победившей антигитлеровской коалиции, заплатившей за победу миллионами жизней и безмерными страданиями сотен миллионов людей, вчерашние пособники тоталитарного агрессора не просто выносились на периферию общественной жизни – они преследовались и по закону и даже без закона. В одной Италии в 1944–1946 гг. антифашисты безнаказанно убили несколько десятков тысяч своих политических противников, прибегая к простому самосуду (позднее об этих постыдных бессудных расправах предпочитали не вспоминать). Дух послевоенной Европы, США, британских доминионов был враждебен вчерашним власовцам и прочим хиви, а сами власовцы вовсе не стыдились своего выбора, не раскаивались в нём, хотя в глубине души и понимали, что их нравственный выбор был далеко не безупречен. Это понимание уязвимости собственного выбора и слабости своего положения в победившем нацизм мире ожесточало беженцев и против приютивших их стран, и в отношениях друг с другом.
Политическая карта эмигрантских группировок послевоенной Европы была очень пестрой. Появились десятки, часто карликовых, партий и объединений. Все они, как правило, находились в состоянии беспрерывной конфронтации между собой. Например, в одном лагере Парш насчитывалось среди ди-пи шесть политических партий: монархисты, солидаристы (НТС), власовцы, казаки, демократы и социалисты.
После 10 лет подпольного существования в Германии, в 1948 г. публично заявил о себе НТС (половина членов его Совета были недавними узниками нацистских концлагерей). Появилось пять конкурирующих одно с другим власовских объединений. Долговечным оказался только молодежный «Союз борьбы за освобождение народов России (СБОНР)», ставший в политическом спектре левее НТС. Союз отмежевался от Белого движения, называя себя преемником «кронштадтцев», и сблизился с социалистами старой эмиграции. Позднее СБОНР обосновался в Канаде.
Оживилось и правое крыло. Автор популярной книги «Дроздовцы в огне» генерал Туркул создал «Комитет Объединенных Власовцев», не скрывавший своих симпатий к монархизму. Появился также «Союз Андреевского Флага», задуманный генералом Глазенапом как «военная организация, отрицающая февральские завоевания» и рассчитывавшая на поддержку бывших немецких военных кругов. Это оказалось иллюзией, и САФ распался в начале 50-х гг. Молодой монархист первой эмиграции и власовец Арцюк создал и возглавил Российское Общенациональное Народно-Державное Движение (РОНДД). Принципиально отвергая Пражский манифест как «февральский», движение понадеялось на опору правых национальных сил в России и в Германии. Его политическая агрессивность вносила смуту в ряды эмиграции. В 1949 г. был проведен в Мюнхене монархический съезд с делегатами из 12 стран. Съезд провозгласил проживавшего в Мадриде Великого князя Владимира Кирилловича претендентом на престол. Его «программа» сводилась, в частности, к осуждению выдач власовцев и к призывам не смешивать СССР и Россию.
Год 1948 был отмечен и громким процессом Виктора Кравченко, который ушел в 1944 г. из советского посольства в Оттаве, долго скрывался от выдачи, написал книгу «Я избрал свободу», обличающую сталинский строй, а затем подал в суд на оклеветавший его французский коммунистический еженедельник «Леттр франсез» и выиграл дело. В его пользу свидетелями выступали многие новые эмигранты.
В Париже был создан «Союз борьбы за свободу» России под председательством историка С.П. Мельгунова (1879–1956). Позднее он руководил «Координационным центром антибольшевицкой борьбы». До своей смерти Мельгунов издавал тоненький, но ценный журнал «Свободный голос» и стал первым редактором возобновившегося литературно-общественного журнала «Возрождение». С 1947 г. стала издаваться в Париже еженедельная антибольшевицкая газета «Русская мысль» в противовес просоветским и фактически – официозу посольства СССР в Париже – «Русским новостям». В 1951 г. А.Ф. Керенский возглавил Российское народное движение.
В целом антикоммунистическая деятельность утратила свое стремление к элементарной солидарности. Каждая зарубежная организация разрабатывала свою собственную политическую программу и выступала в одиночку. Попытки нахождения общего языка проваливались одна за другой. Возобновились или появились различные печатные органы, главным образом правого толка: в Аргентине бежавший в 1930-е гг. из советского концлагеря в Финляндию Иван Солоневич стал издавать монархическую газету «Наша страна», в Австралии издавалось солидаристское «Единение», в Сан-Франциско оживилась газета «Русская жизнь», в Нью-Йорке монархический еженедельник «Знамя России» и многие другие. В 1950 г., в том же Нью-Йорке, родился «Российский Антикоммунистический Центр» под председательством князя Белосельского-Белозерского, в который вошли 62 эмигрантские организации самого различного общественного профиля, но долго он не продержался.
Кроме того, выходцы из разных народов России – украинцы, латыши, грузины, армяне, северо-кавказские горцы, народы Поволжья, калмыки, буряты, туркестанцы создавали свои политические движения, занимавшие непримиримые позиции в вопросе о национальной независимости. Все они видели в сталинской фразеологии «великого русского народа» продолжение «царского шовинизма», все исстрадались под большевиками и полагали большевиков русской властью, от которой надо бежать как можно дальше. С большинством русских антикоммунистических организаций, более или менее явно стоявших на позициях «единой и неделимой России», «националы» не желали сотрудничать.
С усилением холодной войны США предпринимают попытки консолидировать безнадежно расколотое русское антикоммунистическое движение. Первая попытка в 1948 г. создать центр, объединяющий и власовцев, НТС и монархистов, была неудачной, но побудила американцев в 1949 г. создать в Нью-Йорке для равновесия лево-демократическую «Лигу борьбы за народную свободу» с участием меньшевиков.
Союз Мельгунова, Движение Керенского и Лигу борьбы, а также НТС и СБОНР американцы пригласили в августе 1951 г. в Штутгарт на совещание по выработке общей платформы. Керенский, Мельгунов и НТС отстаивали единство России, а СБОНР и Лига были готовы на компромиссы с сепаратистами. Сговорились на непредрешенческой платформе – праве народов свободным голосованием определить свою судьбу. Создана была «Лига борьбы за Народную Свободу», в которой согласились участвовать СБОНР, НТС и Лига борьбы за свободу в России. Лига борьбы за народную свободу была разрекламирована всеми СМИ западного мира. Однако в ней отказались участвовать меньшевики из-за присутствия «власовцев» и НТС. Российское Зарубежье в целом тоже встретило предложение в штыки из-за участия в нем Александра Керенского.
Неудача побудила американцев предложить создание «Американского Комитета за Свободу в России». Состоявшиеся в Висбадене в ноябре 1951 г. обсуждения между 11 организациями привели к новому расхождению: российские «непредрешенцы» полностью разошлись с представителями националистических группировок. Шесть национальных движений в Висбадене настаивали на независимости для их народов без всяких плебисцитов. Причем крайних сепаратистов из руководимого украинцами Антибольшевистского блока народов (АБН) даже не приглашали. Русские же эмигранты более всего опасались повторения «розенберговщины» – ставки на расчленение России.
После того, как представитель «Американского Комитета» в Европе оказал на русские группы финансовое давление, НТС отказался участвовать в дальнейших заседаниях. В октябре 1952 г. было создано новое объединение под названием «Координационный Центр Антибольшевистской Борьбы» (КЦАБ) с центром в Мюнхене под председательством Мельгунова. КЦАБ получал в свое распоряжение созданную американцами радиостанцию «Освобождение» и основанный в Мюнхене Институт изучения СССР.
В 1952 г. в переговоры включилось ЦОПЭ – Центральное объединение послевоенных эмигрантов, то есть перебежчиков из Советской армии. Еще в 1946 г. их, опросив, возвращали в СССР на суд за «измену родине», теперь же стали финансировать. В послевоенные годы из Группы советских войск в Германии бежало около 13 000 человек. ЦОПЭ создал в 1950 г. автор книги «Берлинский Кремль» Георгий Климов на американские средства. Организация проявила с самого начала активную деятельность, издала ряд ценных книг и выпускала общественно-литературный сборник «Мосты». Но после прекращения американских субсидий ЦОПЭ добровольно самоликвидировалось в 1960 г.
В США существенную политическую роль играли преподававшие на кафедрах русской истории М.М. Карпович (Гарвард) и Г.В. Вернадский (Йель), позже Н.В. Рязановский (Калифорнийский университет), создавшие школу россиеведения, переросшую в советологию. Некоторое политическое влияние при Госдепартаменте имели и меньшевики, издававшие в Нью-Йорке до 1965 г. «Социалистический вестник» и причастные к американскому либерально-антикоммунистическому журналу New Leader.
Переговоры о едином антибольшевицком фронте народов России не привели ни к какому положительному результату. Соединенные Штаты убедились, что российское антикоммунистическое движение создать невозможно – все партии и союзы находятся друг с другом в постоянном конфликте. Американские чиновники, ответственные за этот проект, разводили руками – Какие странные эти русские – каждый в отдельности – умный, смелый, всё понимающий человек, а все вместе – скандал и ничто. Сами русские эмигранты тоже переживали неудачу всех попыток объединения. – «Где три русских соберутся – там четыре партии» – горько шутили они. Американцы первоначально думали создать русскую эмигрантскую радиостанцию – мощное средство воздействия на «подсоветскую» Россию, организовать большое книгоиздательство, поддержать периодические издания. Никогда раньше ни одно зарубежное правительство не готово было так поддерживать русскую эмиграцию, как США, видевшие в русских антикоммунистов своих союзников в холодной войне. Раньше о таком можно было только мечтать…
Но, убедившись в том, что в русской эмигрантской среде все ведут войну со всеми, американцы отказались искать эмигрантского хозяина радиопередач и прямо подчинили радио «Освобождение» (позже «Свобода») одноименному Американскому комитету. Станция вышла в эфир в дни смерти Сталина. Ее передачи были главным образом посвящены внутрисоветским делам, в них была и сатира на советских вождей, и много критики советских порядков. Под одной крышей с большой русской редакцией работало несколько небольших, ведавших передачами на других языках СССР.
Еще до создания радио «Освобождение», в самом начале холодной войны, чтобы парировать одностороннюю информацию, подававшуюся населению за «железным занавесом», и объяснять американскую политику, США начали 17 февраля 1947 г. передачи «Голоса Америки» на русском языке, посвященные главным образом международным отношениям и жизни в США. В июне 1950 г. вышло в эфир радио «Свободная Европа», вещавшее на языках Восточной Европы. В октябре начались русскоязычные передачи Радио Канада, а в 1951 г. в Мюнхене открылась европейская редакция «Голоса Америки», откликавшаяся, прежде всего, на события в СССР. Ее передачи, как и начатое ранее вещание британской корпорации Би-би-си приобрели в Советском Союзе широкий круг слушателей. В 1963 г. начала вещать на русском языке из Кёльна и «Немецкая волна».
Политическое руководство всеми этими передачами было в руках западных чиновников, но тексты писали и дикторами были уроженцы соответствующих стран, находившие свой подход к слушателю. Возможно, что несколько сот русских эмигрантов, прошедших за 40 лет через штат западных «голосов», сделали больше для изменения политического строя в СССР, чем вся разноголосица послевоенных русских союзов, партий и движений. В «голосах» работали люди с разными биографиями: белые эмигранты 1920-х гг. и их дети, советские перебежчики 1930-х гг. и послевоенных лет, власовцы и члены НТС, известные литераторы и журналисты, и те, кто создал себе имя уже на радио.
Как государственные радиостанции, «голоса» были связаны государственной политикой и дипломатическим этикетом. Они не могли призывать, скажем, к свержению сталинского строя. Именно поэтому по мере обострения холодной войны зрела мысль, что надо создать независимую от правительств радиостанцию, выражающую точку зрения российской эмиграции. Однако здесь союзников постигла неудача.
Работа на радио представляла собой одно крыло политической деятельности послевоенной эмиграции. Другое – представляла работа НТС, прямо призывавшего к свержению советской власти. Поскольку революция немыслима без активного или хотя бы пассивного участия армии, то уже в 1948 г., когда масса беженцев думала только об отъезде за океан, подальше от Советской армии, НТС направил своих людей в Берлин, для контактов с этой армией. Чтобы снять сомнения в том, возможна ли вообще в СССР революция, член совета НТС Владимир Поремский выдвинул «молекулярную теорию» революции в тоталитарных условиях. Теория эта предполагала создание множества малых групп (по 2–3 человека), между собою не связанных, но дающих о себе знать, рисуя символы НТС и лозунги на стенах, и получающих указания от находящегося за рубежом центра по радио и в листовках. Следуя этой схеме, НТС в 1950 г. расширил свои типографские мощности и наладил передачу литературы через советских моряков в западных портах. Молекулярная теория предусматривала и «каркас» организации – опорные точки из членов НТС, с Запада, ведущих по радио двустороннюю связь с центром.
Как справедливо утверждал Поремский, молчаливое недовольство сталинским режимом было никем не отрицаемой реальностью. Не теряя времени, НТС приступил к отстройке собственных каналов связи. Напечатанная на Западе литература закладывалась в ящики с товарами, идущими в страну; сбрасывалась в непромокаемых обертках в реки, текущие через границу. С начала пятидесятых годов миллионы листовок и легких брошюр забрасывались в СССР при помощи больших воздушных шаров дальнего действия, изготовляемых специальной «бригадой» НТС. Имея более 20 метров в диаметре, эти шары поднимали до 90 килограммов полезного груза и пересекали огромные расстояния. Специальный сбрасыватель, тоже самодельный, обеспечивал разброску литературы каждые 400–500 километров на пути полета. Получателям рекомендовалось создавать не связанные между собой миниатюрные группы и слушать передачи «Свободной России».
НТС наладил в 1951 г. собственное радиовещание, которое началось с любительского передатчика на частоте военных раций. С годами оно значительно усовершенствовалось и усилилось. Позывные «Радио Свободная Россия» – музыкальная фраза из Пятой симфонии Чайковского звучали в эфире до 1976 г. Несколько лет станция, смонтированная на старом грузовике, колесила по европейским лесам, каждый день меняя месторасположение. Ежедневно, зимой и летом, по пояс в снегу и под проливным дождем забрасывали «радисты» антенну на деревья повыше и пускались в десятичасовую дуэль с десятками «глушилок». В 15–20 километрах, в другой машине сидел «наблюдатель» и на катодном экране следил за тем, как «глушилка» искала в эфире передатчик НТС. Вот сейчас сядет на волну! «Пять вправо!» или «Три влево» – передавал наблюдатель по радиотелефону, и «Свободная Россия» уходила в сторону, выигрывая три-четыре минуты незаглушенного вещания.
Усиливая свою мощность, радиостанция перестала быть передвижной. Высокие «направленные» антенны концентрировали волны на восток, до Урала. Одновременно слегка сокращенные передачи транслировались также мощными тайванскими и южнокорейскими радиостанциями. Выявить слушателей таких радиопередач было для КГБ очень сложно, т. к. число радиоаппаратов, оборудованных для приёма коротковолновых передач, было в СССР велико.
Пока закрыты архивы КГБ этого периода, трудно сказать, каких успехов добился Союз в России, но знали о его деятельности очень многие и благодаря его собственным действиям и из-за того, что в советской прессе регулярно помещались статьи о «самой злобной эмигрантской организации». В самой же эмиграции молодежь в послевоенное первое десятилетие с энтузиазмом вступала в Союз или становилась его «друзьями», так как Союз предлагал живую работу, доступную каждому в борьбе за Россию – от работы в закрытом секторе, до контактов с советскими людьми, приезжающими на Запад.
В 1951–1956 гг. США пытались перейти от стратегии «сдерживания» коммунизма к стратегии «освобождения», и с этой целью поддерживали различные эмигрантские группировки. НТС они дали возможность переброски своих людей в СССР по воздуху при условии, что НТС будет делиться с ними политической информацией, но не информацией военной (НТС не желал исполнять роль разведки), и не будет выдавать своих контактов в России. Парашютистов готовили в секретной «каркасной школе», где большинство преподавателей были молодыми эмигрантами. С 1952 г. американскими самолетами было заброшено 13 человек, пока 27 мая 1953 г. ТАСС не сообщил, что четверо парашютистов, «засланных для саботажа, террора и шпионажа» захвачены и расстреляны. Это – Сергей Горбунов, Александр Лахно, Александр Маков и Дмитрий Ремига – молодые члены Союза, видевшие в работе на родине свой долг. После их казни полеты были сразу отменены: но остальные парашютисты были обнаружены далеко не сразу; аресты продолжались до 1960 г. В приказе по МВД от 5 ноября 1953 г. НТС был назван «единственной эмигрантской организацией, активно действующей на территории Советского Союза» и «пользующейся широкой финансовой и технической помощью американской разведки».
4.3.22. Антикоммунистические движения на территории СССР
Во время войны число заключенных в СССР упало, отчасти из-за возросшей смертности, отчасти из-за ухода почти 1 млн на фронт в штрафные батальоны. Три месяца службы в штрафном батальоне зачитывались за 10 лет лагеря. После войны, в результате новых репрессий, население лагерей достигает в 1950 г. максимума 2,6 млн человек (не считая заключенных в тюрьмах), что составляло 3,5 % всего занятого населения страны. Число спецпоселенцев достигло к 1953 г. 2,7 млн человек – втрое больше, чем в 1939 г.
Заметки главного редактора:
Из-за секретности всей лагерной системы на Западе бытовали преувеличенные представления о числе заключенных в СССР – исследователи называли цифры от 8 до 12 млн и более, одновременно находящихся «за решеткой». Но это – безусловно, преувеличение. Ускоренный рост наблюдается в 1932–1935 гг., в связи с коллективизацией и «законом о трех колосках», затем в 1938 г. в связи с «ежовщиной» и перед войной с Германией, в связи с присоединением западных областей. По существующим оценкам, за 25 лет через сталинскую систему лагерей прошло 18 млн человек, из них более 3 млн по «контрреволюционным», политическим статьям. Значительно большее число узников, получивших сравнительно короткие сроки по «уголовным» или «бытовым» статьям, тем не менее, были на деле жертвами политического режима. Сложнее вопрос о том, сколько узников лагерей погибло. Официальные данные о смертности в лагерях выражены как процент от среднегодового числа заключенных и показывают повышенную смертность в 1933 г. (15,3 %), в 1938 г. (5,4 %), и, особенно, во время войны: в 1942 и 1943 гг. (24,9 % и 22,4 %). Только в 1956 г. смертность в лагерях снизилась до уровня гражданского населения среднего возраста – 0,4 %. То есть, даже в «благополучные» годы до войны лагерная смертность была в 6–12 раз выше гражданской. Процентным данным соответствуют следующие абсолютные цифры умерших по периодам: 1930–1933 – 77 712; 1934–1940 – 302 668; 1941–1945 – 1 088 332; 1946–1956 – 281 066. Итого: 1 749 777.
В этих цифрах, вычисленных по официальным показателям смертности, бросается в глаза число умерших в сталинских лагерях во время войны. Оно того же порядка, что число советских военнопленных, умерших в гитлеровских лагерях: здесь почти 1,1 млн – там 3,3 млн. При этом цифры смертности в сталинских лагерях далеко не полны. Они опираются на лагерные больничные отчеты. В них не входят не попавшие в лагерные больницы – погибшие на лесоповале, расстрелянные охраной, умершие в тюрьмах и при пересылке. Ради улучшения статистических показателей зэков порой отпускали по инвалидности, чтобы они умирали дома. Полный баланс арестованных, умерших и вышедших на свободу, с выделением арестованных повторно, никогда подведен не был.
В послевоенные годы активное сопротивление было сосредоточено на двух флангах – вооруженной борьбы и интеллектуального подполья.
Военные действия на территории Советского Союза не прекратились в День Победы 9 мая 1945 г. «Третья гражданская» война продолжалась. Повстанческие отряды боролись против советской власти на Украине – созданная весной 1943 г. Украинская повстанческая армия (УПА); в Литве – Армия освобождения, ведшая свою преемственность от довоенного литовского государства, а также на Брянщине и Орловщие, где продолжали действовать созданные в Локотском округе отряды РОНА. Последняя их группа была подавлена войсками МГБ в деревне Лагеревка Брянской области в феврале 1951 г. Репрессии против военных и гражданских деятелей Локотского округа продолжались и после подавления повстанцев до 1970-х гг. В 1944 г. через фронт в Белоруссии для партизанской борьбы против советской власти перешла и группа НТС Георгия Хомутова, но была, по-видимому, к 1946 г. подавлена.
Следуя программе Организации украинских националистов (ОУН), украинские повстанцы выступали за «незалежну» (независимую) Украину, но в остальном их цели были сродни целям русских антикоммунистов: упразднение колхозов, передача земли в собственность крестьянам на основе семейного землевладения, но без возвращения собственности «помещикам и капиталистам» (которые в этом регионе были польского происхождения), свобода торговли и общественных организаций.
Размах послевоенного повстанческого движения выяснился главным образом по архивным материалам МВД на Украине и в Прибалтике. Было убито около 200 000 повстанцев, большинство из них на Западной Украине; 340 000 было взято в плен и осуждено на 20–25 лет исправительно-трудовых лагерей. Они сыграли ключевую роль в лагерных восстаниях после смерти Сталина. Повстанцы, со своей стороны, убили около 15 000 советских чиновников, главным образом в сельской местности, и 13 000 военнослужащих карательных отрядов (соотношение смертей карателей к смертям покоренных 1:15, как и в Гражданскую войну). На одной только Западной Украине для «искоренения бандитизма» были задействованы войска численностью в 131 тыс. человек. Командующий УПА генерал Роман Шухевич погиб в бою с войсками МГБ в предместье Львова в марте 1950 г., а ушедшие в эмиграцию лидеры ОУН Лев Ребет и Степан Бандера были убиты в 1957 и 1959 гг. советским агентом.
Историческая справка
Степан Андреевич Бандера родился 1 января 1909 г. в Галиции, в семье греко-католического священника. Большое впечатление на послушного и набожного ребенка произвела Первая мировая война. Два раза линия фронта проходила прямо через село Старый Угринов, где жила семья Бандер (ныне Ивано-Франковская область Украины) и мальчик стал свидетелем длительных тяжелых боев. Его отец во время Гражданской войны в России примкнул к украинскому националистическому движению и стал капелланом в Украинской Галицийской армии (УГА). После поражения УГА в войне с Польшей началась оккупация Галиции польскими войсками. Несмотря на обещания Польши на Версальской конференции предоставить украинской части Галиции автономию и широкие права меньшинствам, началась усиленная полонизация края и притеснение украинского населения. Степан перебрался в Стрый, где учился в гимназии восемь лет, изучая греческий язык, латынь, философию, психологию, литературу, историю. Крайняя нужда заставляла его давать платные уроки. Как отмечали сверстники, Степан еще в школе подвергал себя лишениям и истязаниям, убивал животных «для укрепления воли». Одновременно он занимался спортом и музыкой, пел в хоре, никогда не курил и не пил. Его мировоззрение формировалось под влиянием идей украинского национализма, которые были крайне популярны среди притесняемого поляками украинского населения. В 1922 г. его приняли в скауты, а уже в пятом классе он примкнул к украинской молодежной организации. Принимая участие в различных молодежных объединениях, Бандера был одним из инициаторов их объединения в Союз украинской националистической молодежи (СУНМ). Отучившись шесть лет на агронома в Львовском политехническом институте, юноша решил посвятить себя всецело революционной деятельности. В 1929 г. он вступил в Организацию украинских националистов (ОУН) и, несмотря на молодость, стал одним из самых ярких ее лидеров, занимался пропагандой, распространял литературу.
Его неоднократно арестовывала полиция. В 1932 г. Степан учился в разведшколе в Данциге. В 1932–1933, во время голодомора в Украине, Бандера организовал ряд акций в поддержку голодающих и впервые развернул активные действия против коммунистов. Степан организовывал в составе ОУН боевые группы, вел активную кадрово-организационную работу среди украинской молодежи, прибегал к тактике массовых акций и террористических актов, которые были направлены на пробуждение активности в обществе. В 1934 г. боевиком Григорием Мацейко был убит министр внутренних дел Польши Бронислав Перацкий, которого украинские националисты считали главным виновником реализации плана «Уничтожения Руси». За день до убийства Бандера был задержан при пересечении границы с Чехословакией. Полтора года его держали в одиночной камере, закованным в кандалы. 18 ноября 1935 г. в Варшаве начался открытый процесс над 12 украинскими националистами. Когда прокурор указал на несоответствие деятельности ОУН с законами христианской морали, Бандера ответил: «Растоптав Божьи и человеческие законы, вы поработили украинский народ и создали положение, при котором он вынужден… убивать палачей и предателей». Приговоренный к повешению Степан избежал смерти благодаря амнистии – ему предстояло пожизненное тюремное заключение. До 1939 г. Степан оставался в тюрьме, все попытки организовать его побег были безуспешны. 13 сентября 1939 г., после нападения Германии на Польшу, когда тюремная администрация разбежалась, Бандера покинул место своего заключения в Брестской крепости. Прибыв на Волынь, он решает переориентировать деятельность ОУН на борьбу с большевиками. Понимая, что грядет война между СССР и Германией, Бандера начал готовить боевые организации для противодействия Красной армии. Им был создан Легион украинских националистов в составе батальонов «Нахтигаль» и «Роланд», проходивших подготовку в Германии. В ОУН создание Легиона считали необходимым для борьбы «против большевицкой Москвы» и за «восстановление и защиту независимой соборной Украинской державы». С началом советско-нацистской войны украинские легионеры приняли активное участие в боевых действиях. 30 июня 1941 г. бойцы батальона «Нахтигаль» вслед за передовыми частями Вермахта ворвались во Львов. Тогда же был провозглашен «Акт возрождения украинского государства». Бандера в это время в событиях не участвовал и находился в Кракове. Однако создания независимой Украины на немецких штыках не получилось. Во Львов были переброшены спецчасти СС и гестапо для борьбы с заговором украинских националистов. Были арестованы члены Украинского Государственного правления. 5 июля 1941 г. немцы пригласили Бандеру на переговоры, но по прибытии он был незамедлительно арестован. Полтора года он просидел в краковской тюрьме, а затем препровожден в концлагерь Заксенхаузен. Таким образом, находясь в заключении, Бандера не принимал никакого участия в формировании Украинской повстанческой армии (УПА). Тем не менее, соратники с его именем связывали все надежды на будущее Украины. Когда в 1944 г. ситуация на фронтах изменилась и Вермахт отступал под ударами Красной армии, Бандера вновь понадобился нацистам. 25 сентября он был освобожден из лагеря. Бандера не смог уговорить немцев пойти на независимость Украины и в бездействии проживал в Германии, не принимая участия в деятельности УПА. В феврале 1945 г. он был вновь избран председателем ОУН. Он пытается создать Антибольшевицкий блок народов (АБН) из состава политэмигрантов из СССР и стран соцлагеря. После войны Бандера жил в эмиграции фактически на нелегальном положении. Он страдал от болезней и крайне нуждался в средствах. В 1946 г. ОУН раскололась на «заграничную» и «краевую» часть. По некоторым данным Степан Андреевич сотрудничал с британской разведкой. В начале 1950-х он перебрался в Мюнхен. МГБ СССР готовило одно за другим покушения на Бандеру, однако они не имели успеха благодаря бдительности его соратников. 15 октября 1959 г. агент КГБ Богдан Сташинский, наблюдавший почти год за жертвой, убил Степана Бандеру из пистолета-шприца с цианистым калием в подъезде его дома.
Историческая справка
Роман Иосифович Шухевич родился 30 июня 1907 г. в местечке Краковец Яворовского уезда (сейчас Львовская область). Его дядя командовал 4-й бригадой Украинской Галицийской армии в 1919 г. В годы обучения в львовской гимназии увлекся националистическими идеями и в 1925-м вступил в Украинскую войсковую организацию (УВО). В 1934 г. окончил с дипломом инженера Львовский политехнический институт. 19 сентября 1926 г. 19-летний Роман застрелил в Львове польского школьного куратора Я. Собинского. В 1926–1929 в качестве боевого референта занимался в составе ОУН акциями саботажа, политическими убийствами, пропагандой национализма среди молодежи. После убийства польского министра Перацкого, на Варшавском процессе приговорен к 4 годам заключения, но вышел на свободу по амнистии в 1938 г. Шухевич выехал в Германию, где прошел подготовку в военной академии и получил офицерский чин. Активно поддержал Степана Бандеру в борьбе с большевиками. В 1940–1941 гг. в Германии из украинских военнопленных польской армии был создан нацистами батальон в 800 штыков. Он прошел спецподготовку в области разведывательно-диверсионной деятельности. Роман Шухевич проводил идеологическую работу среди личного состава. Украинский легион по замыслу его создателей должен был стать ядром армии независимой Украины, созданной на немецких штыках. В июне 1941 г. в чине капитана Шухевич принял участие в диверсионной работе немецкого полка «Бранденбург» на территории Советской Украины. 30 июня батальон «Нахтигаль» ворвался во Львов. Накануне своего ухода сотрудники НКВД убили в тюрьме брата Романа Шухевича. Захватив радиостанцию, националисты провозгласили «Акт восстановления украинской государственности». Среди историков нет единого мнения о факте участия организованных украинских боевых групп в массовых казнях и репрессиях против польской и советской украинской интеллигенции. С боями, совместно с Вермахтом, Шухевич доходит до Житомира, а осенью возвращается во Львов. После прохождения 7-месячных курсов батальон Шухевича, преобразованный 201-й охранный, под его командованием, переброшен в Белоруссию для борьбы с партизанами, где за девять месяцев службы уничтожил более 2000 партизан и мирных жителей. По некоторым сведениям (пока неподтвержденным фактами), Шухевич и его бойцы были причастны к массовым убийствам евреев. В конце 1942 г. из-за нежелания личного состава продолжить контракт, батальон был расформирован и отправлен на родину. 13 апреля 1943 г. Роман Шухевич стал политическим руководителем боевой части ОУН, которая теперь боролась и с нацистами и с большевиками. Против немцев Шухевич предлагал ограничиться самообороной народа, сосредоточив основные усилия на борьбе с СССР и польскими партизанскими армиями. С января 1944 г. возглавил УПА. Ответственен за этнические чистки населения – массовые убийства мирных жителей – поляков на Западной Украине. Бессменный руководитель ОУН(б) и УПА в подполье. В 1948 г. пытался пойти на мир с советским руководством, но безуспешно. Партизанские действия продолжались на территории Львовской, Ивано-Франковской и Тернопольской областей. В марте 1950 г. бойцы МГБ блокировали Романа Шухевича в селе Белогорща под Львовом. Сдаться в обмен на жизнь он отказался и, пытаясь вырваться из кольца, был убит в перестрелке.
Историческая справка
Лев Михайлович Ребет родился 3 марта 1912 г. в городе Стрый в семье почтового работника. По национальности еврей. В 15 лет в вошел в состав Украинской войсковой организации (УВО). С 1934 г. руководил ОУН в Стрые и до 1938 г. был региональным руководителем ОУН. С 30 июня 1941 г. – заместитель председателя украинского правительства, а после ареста его председателя, Ярослава Стецько, и.о. главы правительства. С осени 1941 до октября 1944, как лицо еврейской национальности, был заключен в концлагерь «Освенцим». С 1944-го стал председателем Украинского главного освободительного совета. С 1945–1948 главный судья ОУН(б) за границей. С 1948-го – один из руководителей западной части ОУН. С 1954 г. профессор права Украинского свободного университета в Мюнхене. Является автором многочисленных работ по теории и истории Украины и украинской нации. 12 октября 1957 г. убит в подъезде агентом КГБ Богданом Сташинским, который через два года убил и Степана Бандеру.
Существенным шагом в борьбе с украинским национализмом было запрещение греко-католической (униатской) церкви, которая в 1946 г. была насильственно объединена с православной. Но подпольно униатская церковь продолжала существовать все годы коммунистической власти.
В Прибалтике антикоммунистические вооруженные формирования составляли в 1945 г. в Литве – 30 тыс. бойцов, в Латвии – 15 тысяч, в Эстонии – 10 тыс. Организованное партизанское движение продолжалось в Латвии и Эстонии до 1950 г. В Латвии последнее сражение национальной партизанской армии с войсками МГБ произошло в феврале 1950 г. В Литве около 5 тыс. бойцов продолжали борьбу до конца 1952 г., когда руководство движения, видя бесперспективность сопротивления, предложило бойцам самодемобилизоваться и бороться за свободу Литвы мирными средствами. За эти семь лет бойцы сопротивления казнили около 13 тыс. своих соотечественников за сотрудничество с советскими оккупантами.
Некоторые отряды не согласились на самороспуск и продолжали борьбу до конца 1954 г. Ряд видных партизанских командиров согласились стать агентами МГБ (Декшниш, Маркулис, поэт Кубилинскас) и выдали своих соратников. В результате тысячи партизан и членов их семей, вплоть до малых детей, были уничтожены истребительными отрядами МГБ.
Через отряды сопротивления в Литве прошло около ста тысяч человек, в Латвии – 40 тыс., в Эстонии – 30 тыс. Чтобы подавить сопротивление, МГБ уничтожались не только бойцы и их семьи, но вся поддерживающая их общественная среда. В 1945–1951 гг. около 9 % населения Балтии было депортировано в Сибирь и Казахстан. Особенно многолюдной была депортация 1949 г.
Особой формой вооруженной (или частично вооруженной) борьбы против сталинской диктатуры были восстания в исправительно-трудовых лагерях. Во время войны строились планы заброски десантов русских добровольцев в районы расположения лагерей, чтобы открыть «второй фронт Гражданской войны», но немцы в итоге поддержать такую операцию отказались. Волна беспорядков, забастовок и восстаний в лагерях, начавшаяся после войны, при жизни Сталина не прекращалась.
Весной 1946 г. восстания на Колыме, в Устьвымлаге и Джезказгане. В 1947 г. вооруженный побег около 50 заключенных со строительства атомного объекта «Арзамас-16» (Саров). Все бежавшие были окружены отрядами МГБ и убиты. Летом 1948 г. происходит восстание заключенных офицеров Советской армии в Печорских лагерях под руководством полковника Бориса Мехтеева. Они пошли с оружием на Воркуту, поднимать другие лагеря. Отряд Мехтеева был рассеян при помощи боевой авиации. В том же году восстают под руководством полковника Воронина заключенные, строящие железную дорогу Сивая Маска-Салехард. В 1949 г. происходит массовый вооруженный побег из Нижнего Атуряха на Колыме под руководством Семенова. Все участники побега были убиты. В тот же год вспыхнуло вооруженное восстание на приисках Эльгенуголь на Колыме. В 1950 г. вновь восстает Салехард под руководством осужденного за «контрреволюционную деятельность» генерал-лейтенанта Беляева, в том же году – восстание в Тайшете. В 1951 г. – вооруженное выступление в Краслаге, в результате которого 64 восставших убиты, попытка вооруженного побега заключенных в Джезказгане и голодовка на Сахалине. В январе 1952 г. – голодовка 5 тыс. заключенных в Экибастузе в знак протеста против убийства заключенных конвоирами. В том же году восстания заключенных в Коми АССР и в Красноярском крае, вооруженное восстание на строительстве заполярной дороги Салехард-Игарка, возглавляемое Ершовым.
Борьба повстанцев с превосходящими силами советской системы была заведомо безнадежной, и все же они ее упорно вели. Почему? Одна причина – жизненная: если тебе все равно грозит расстрел, то лучше погибнуть в бою, чем сдавшись противнику. Советская власть на Украине 5 раз обещала повстанцам амнистию, если они сложат оружие, но они ей, как видно, не очень верили (расстрелянным в Крыму солдатам Врангеля тоже была обещана амнистия). Другую, философскую причину определил мыслитель из Русского Зарубежья, член НТС Роман Редлих: «Мы боремся против большевизма не потому, что наша победа близка, или даже возможна, а потому что борьба – это единственное нравственно достойное поведение по отношению к большевизму».
Сопротивление не обязательно было вооруженным. Среди студентов, большинство которых после войны составляли бывшие фронтовики, оно приняло вполне мирный вид неформальных кружков.
Свидетельство очевидца
Об одном из студенческих кружков его участник вспоминает:
«Понятием «катакомбная культура» воспользовались я и мои друзья в 1949 г. для того, чтобы определить, чем мы хотим заниматься. Я в то время учился в Академии художеств и одновременно на философском факультете МГУ и обнаружил, что при существующей системе образования мы, после огромных трудов и нагрузки, выйдем из университета безграмотными людьми. <…> Мы решили заниматься самообразованием. Никаких политических задач мы перед собой не ставили. <…> Однако все мы понимали, что самообразовываться надо широко и что чтение, скажем, Троцкого, или святого Августина, или Оруэлла или Бердяева – наказуемо. Потому и нужна конспирация. <…> Только четыре человека знали, что делают. Остальные принимали косвенное участие. Чем мы занимались? Еще до Самиздата нам удалось перевести Оруэлла и напечатать его в ограниченном числе экземпляров. Еще до Самиздата мы частично доставали, а частично копировали весь круг «веховцев» – Шестова, Лосского, не говоря уже про Соловьева. Мы слушали доклады <…> Поскольку мы знали, что создание любой серьезной группы карается законом, мы разыгрывали из себя веселых пьяниц. Мы писали песни, которые потом пела вся студенческая Россия, не подозревая, кто их автор. В том числе «Лев Николаевич Толстой», «Венецианский мавр Отелло», «Входит Гамлет с пистолетом», «Я бил его в белые груди». Последнюю пели в вагонах нищие, принимавшие иронию всерьез. Некоторые из бывших участников кружка стали в период оттепели довольно крупными функционерами. <…> Сплетение между катакомбной культурой и правящим слоем – сложнее, чем кажется на первый взгляд». Эрнст Неизвестный. Говорит Неизвестный. Frankfurt a. M.: Посев, 1984. С 37–39.
Между этими двумя полюсами – повстанческим движением и культурным подпольем – существовал целый спектр политически оппозиционных настроений. Еще в последние годы войны в газеты стали поступать многочисленные письма в редакцию с предложениями послевоенных реформ: расширять товарно-денежные отношения, создавать акционерные общества, развивать кооперативное движение. Все эти предложения отправлялись в архив с пометкой «вредные взгляды». Но взгляды эти укрепились после войны и среди фронтовиков, повидавших Европу, и среди 14–16-летних юнцов, не выносивших газетных статей о счастливой жизни, когда кругом люди умирали от голода.
В Воронеже была раскрыта подпольная Коммунистическая партия молодежи, насчитывавшая 50 членов и выступавшая за демократические свободы. В Москве существовал Союз борьбы за дело революции, идеализировавший Ленина и рассматривавший захват власти Сталиным в конце 1920-х гг. как контрреволюционный переворот. Подобного рода группы возникали в Ленинграде, Челябинске, Свердловске и других городах. Их коммунистическая символика объясняется тем, что доступа к другой у них не было. Большинство этой молодежи было «наивными коммунистами», т. е. реагировали буквально на обещание справедливости и равенства, в то время как вокруг них, нередко в их семьях, царил режим бесстыжих привилегий, вопиющего неравенства между роскошью начальственного быта и нищетой простого народа, постоянного двуличия. Трое членов московского Союза были расстреляны, 13 осуждены на лагерные сроки от 10 до 25 лет. В Ленинграде три члена Марксистской рабочей партии были расстреляны, 9 получили сроки от 10 до 25 лет.
Но что-то изменилось в русском «подсоветском обществе». Жестокости коммунистического режима больше не сковывали страхом. Напротив, они возбуждали, подвигали на сопротивление и даже на высмеивание тирана. По стране всячески вышучивали плакат с «мудрым изречением вождя» – «Жить стало лучше, жить стало веселее». То в подписи «Сталин» подписывали в конце букву «у» – Жить веселее и лучше стало Сталину, то распевали стишки – «Жить стало лучше, жить стало веселее – шея стала тоньше, но зато длиннее». Смех и бесстрашие убивали режим не хуже повстанческих пуль. Многие уже давно расшифровывали буквы СССР как «Смерть Сталина Спасет Россию».
А. Гогун. Между Гитлером и Сталиным. Украинские повстанцы. СПб.: Нева, 2004.
В. Левенштейн. По-над нарами табачный дым… М.: Русский путь, 2008.
Т. Таннберг. Политика Москвы в республиках Балтии в послевоенные годы (1944–1956). Исследования и документы. М.: РОССПЭН, 2010.
4.3.23. Отношение общества к смерти Сталина. Март 1953 г.
В ночь с 28 февраля на 1 марта Маленков, Берия, Булганин и Хрущев очередной раз собутыльничали со Сталиным на его «ближней даче» в Кунцево. Вечером 1 марта 1953 г. сотрудники охраны обнаружили Сталина в его личных покоях сползшим с дивана на пол, лишившегося речи и способности двигаться. Вождя сразил инсульт – но по заведенному правилу в личные покои без вызова входить не мог никто. Когда охрана решилась открыть, наконец, бронированную дверь, Сталин уже много часов как был без сознания. Стали звонить начальству. В ночь с 1 на 2 марта на дачу приезжали Хрущев, Булганин, Берия и Маленков, но они почему-то приказали охране не беспокоить Сталина. Врачи появились на даче только утром 2 марта и констатировали кровоизлияние в мозг. Ближайшее окружение некоторое время наблюдало агонию Сталина (он несколько раз, казалось, приходил в себя) и, убедившись, что вождь обречен, немедленно занялось переделом власти.
Историческая справка
По свидетельству академика Фурсенко, имевшего доступ к архивам Кремля, медицинский журнал больного Сталина, который велся на протяжении 2–5 марта, был, видимо, уничтожен и подменен машинописным текстом на 20 страницах, подписанным всем составом консилиума через четыре месяца после смерти – в июле. В черновиках отсутствуют первые страницы, по которым можно судить, в какой день и час началось лечение Сталина. Нет ни расписания дежурств, ни заключения врачей после каждого дежурства. А.А. Фурсенко. «Конец эры Сталина» // Звезда, 1999. № 12.
Политическая инициатива оказалась в руках Берии, который согласовал с Маленковым распределение государственных постов. Вечером 5 марта, в Кремле в Екатерининском (тогда – Свердловском) зале Сенатского дворца состоялось беспрецедентное, в нарушение всех советских установлений, совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Президиума Совета Министров и Верховного Совета СССР. Начало заседания откладывалось: организаторы ждали новостей из Кунцево о смерти Сталина. Наконец заседание открыл Маленков, заявив, что пока Сталин «борется с болезнью», нельзя оставлять страну без руководства. Заседание не стенографировалось, но присутствовавший в зале член ЦК КПСС писатель Константин Симонов запомнил слова Маленкова: «Нельзя пребывать в неопределенном положении, этого не позволяет и международная обстановка». Маленков предоставил слово Берии, который предложил Маленкова на пост председателя Совета Министров. На трибуну вернулся Маленков – по воспоминаниям Симонова, два члена тандема «с трудом разминулись животами» в проходе. Маленков предложил кандидатуру Берии на пост своего первого заместителя и главы Министерства внутренних дел, т. е. всего карательно-репрессивного аппарата. Высшее партийно-государственное собрание безропотно проголосовало за предложения тандема. Маленков продолжал оглашать список. Секретарем партии стал Никита Хрущев, а министром обороны – Николай Булганин. Сталинские ветераны оттеснили от власти более молодых выдвиженцев и сформировали, в нарушение партийного Устава и решений недавнего съезда, узкий Президиум. В его состав вошли Маленков, Берия, Молотов, Ворошилов, Хрущев, Булганин, Каганович, Сабуров и Первухин.
По официальной версии Сталин скончался 5 марта в 21.50.
Новые лидеры, опасаясь массовых волнений, хотели «подготовить» народ к смерти «отца народов». Рано утром 4 марта диктор Ю. Левитан зачитал по радио сообщение о болезни Сталина. Вскоре все радиостанции СССР начали передавать классическую музыку и периодические бюллетени о состоянии здоровья вождя. А в 6 утра 6 марта радио объявило о смерти Сталина. Позже последовало объявление о том, что гроб с его телом будет установлен в Колонном зале Дома союзов и будет открыт для прощания в течение двух дней.
Свидетельство очевидца
«Голос знаменитого диктора Левитана звучал с душераздирающим, небывалым трагизмом: «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров с великой скорбью сообщают…» Мать выбежала на кухню (коммунальной квартиры. – Отв. ред.): «Слышали? Сталин умер!» Соседка подскочила к ней и зажала ей рот рукой. «Вы что, с ума сошли? Замолчите!» – «Да ведь по радио сказали». – «Замолчите, что вы!»» – Г.И. Мирский. Жизнь в трех эпохах. С. 100.
Миллионы людей ощущали в те дни потрясение, растерянность и страх. В армии и на улицах были разговоры о том, что подлые врачи-убийцы и, возможно, евреи, стали причиной смерти Сталина. Сотрудники посольства США отмечали, что многие люди «просто сошли с ума», «плачут на улицах». Даже многие жертвы сталинских репрессий, дети расстрелянных «врагов народа», и те, кто критиковал отдельные стороны советского режима, были подавлены и плакали. Общей была мысль: Как жить дальше? Не будет ли хуже? Не будет ли новой войны? Профессор МГУ, русский историк С.С. Дмитриев записал в личном дневнике: «Великая, гигантская эпоха это тридцатилетие: она всем наполнена, и больше всего Сталиным». Многие выступали на собраниях из страха, безмерно славословя умершего – среди них был профессор Ленинградского университета Д.С. Лихачев, обласканный Сталиным поэт Константин Симонов и низвергнутый в опалу писатель Александр Авдеенко, когда-то обещавший, что первым словом его будущего ребенка будет «Сталин».
Свидетельство очевидца
Иосиф Бродский, будущий великий поэт, а в 1953 г. 12-летний мальчик, рассказывал, что вместе с другими учениками 6 марта он был в актовом зале школы, где слышал выступления учителей о смерти вождя. Одна учительница на каком-то этапе «большевицкой панихиды» сбилась и истошным голосом завопила: «На колени! На колени!» «И тут началось такое! Кругом все ревут, и я тоже как бы должен зареветь». Подросток Бродский зареветь не смог и очень этого устыдился. С. Волков. Художник и царь. М.: Эксмо, 2006. С. 571.
Но были и другие русские люди, которые не боялись радоваться смерти тирана. В лагерях и тюрьмах заключенные бросали в воздух шапки и кричали «свобода!» В Пензенской области одна колхозница, по донесению госбезопасности, заявила: «Я ему сама вырою могилу и закопаю».
5–6 марта сотни тысяч людей, москвичей и иногородних, ринулись к Дому Союзов увидеть тело Сталина. Беспомощность милиции, не привыкшей контролировать гигантские массы людей, привела к кровавой давке в районе Садовой-Самотечной. Были задавлены сотни людей, прежде всего женщин, пожилых людей и подростков. Ходынка при восшествии на престол Николая II повторилась при «сошествии с престола» Иосифа Сталина.
Деятели культуры, и просто «трудящиеся» предлагали правительству наперебой проекты увековечивания «великого» усопшего, один грандиознее другого. Поэты публиковали «рыдающие» стихи: «Обливается сердце кровью… / Наш родимый, наш дорогой! / Обхватив твое изголовье, / Плачет Родина над Тобой» (Ольга Берггольц). «Нет слов таких, чтоб ими передать/ Всю нестерпимость боли и печали, / Нет слов таких, чтоб ими рассказать, / Как мы скорбим о Вас, товарищ Сталин! / Скорбит народ, что Вы ушли от нас, / Скорбит сама земля, от горя вся седая…» (Константин Симонов).
Массовая истерия, однако, быстро спадала. Новые руководители давали понять, что никакой катастрофы не произошло, жизнь продолжается, и она, возможно, будет лучше и легче, чем при Сталине. На это указывала сама скоропостижность «прощания» с вождем («прощание» с Лениным в 1924 г. длилось много дней). Историк Дмитриев записал в дневнике: «Впечатление каких-то геолого-политических смещений целых пластов, могучих слоев, смещений быстрых, продуманных, давно выношенных. Решения и действия (новых руководителей. – Отв. ред.) быстрые, слаженные».
9 марта на Красной Площади прошла церемония похорон. Половина из присутствовавших там «представителей трудящихся» были сотрудники госбезопасности. Многие заметили, что новые руководители СССР прощались со Сталиным без особых эмоций (за исключением Молотова). Все проекты «увековечивания памяти вождя», включая даже дом-музей на его даче, остались на бумаге. Когда Симонов в статье «Священный долг писателя» («Литературная газета» 19 марта 1953 г.) заявил: «Самая важная, самая высокая задача, со всею настоятельностью поставленная перед советской литературой, заключается в том, чтобы во всём величии и во всей полноте запечатлеть для своих современников и для грядущих поколений образ величайшего гения всех времён и народов – бессмертного Сталина», последовал гневный звонок от самого Хрущева, и Симонов обнаружил, что попал в опалу.
Забальзамированное тело генералиссимуса «всех времен и народов» было помещено в Мавзолее, рядом с Лениным. В течение последующих восьми лет советские руководители приветствовали проходящих мимо демонстрантов с трибуны, на которой было выложено два слова – «Ленин. Сталин». Портреты Сталина и его статуи остались на своих местах, именем покойного по-прежнему назывались города, поселки, заводы, корабли и трудовые коллективы.
В русской эмиграции смерть Сталина вызвала надежды на скорое крушение советского режима. Думающие люди не принимали за чистую монету официальные изъявления «народного горя» и толп у гроба мертвеца. Их скорее беспокоила та нравственная и физическая деградация, которая произошла в русском обществе за тридцатилетие сталинского правления. Люди верующие были возмущены тем, что Патриарх отпел нераскаявшегося богоборца и кровавого гонителя Церкви по полному православному чину и послал от имени Русской Церкви венок к его гробу в Дом Союзов.
Поэзия Русского Зарубежья отозвалась на смерть Сталина «стансами» Георгия Иванова:
- …И вот лежит на пышном пьедестале
- Меж красных звёзд в сияющем гробу
- «Великий из великих» —
- Оська Сталин, Всех цезарей превозойдя судьбу.
- И перед ним в почетном карауле
- Стоят народа меньшие «отцы»,
- Те, что страну в бараний рог согнули, —
- Ещё вожди, но тоже мертвецы.
- Какие отвратительные рожи,
- Кривые рты, нескладные тела:
- Вот Молотов. Вот Берия, похожий
- На вурдалака, ждущего кола…
- В безмолвии у сталинского праха
- Они дрожат. Они дрожат от страха,
- Угрюмо морща некрещеный лоб, —
- И перед ними высится как плаха,
- Проклятого вождя – проклятый гроб.
А.А. Фурсенко. Россия и международные кризисы. Середина ХХ века. М.: Наука, 2006.
Р.Г. Пихоя. Советский Союз. История власти.
А.А. Фурсенко. «Конец эры Сталина» // Звезда. 1999. № 12.
Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М.: Терра, 1991.
А.И. Микоян. Так было. Размышления о минувшем. М.: Вагриус, 1999.
R.B.Levering, V.O.Pechatnov. Debating the Origins of the Cold War. Lanham: Rowman & Littlefield, 2002.
V.Zubok, Pleshakov. Inside the Kremlin’s Cold War.
ГУЛАГ: Экономика принудительного труда. М.: РОССПЭН, 2008.
Другая война, 1939–1945 / Под общ. ред. Ю.Н. Афанасьева. М., 1996.
Режимные люди. Россия ХХ века / Под ред. Т. Кондратьевой, А. Соколова. М.: РОССПЭН, 2009.
В. З. Голдман. Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий. М.: РОССПЭН, 2010.
Г. Иванова. История ГУЛАГа. 1918–1958. М.: Наука, 2006.
П. Грегори. Политическая экономия сталинизма. М.: РОССПЭН, 2008.
Д. Кип; А. Литвин. Эпоха Сталина в России: Современная историография. М., 2009.
М.В. Шкаровский. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве (1939–1964). М.: Крутицкое подворье, 1999.
М.М. Наринский. История международных отношений, 1945–1975. М.: РОССПЭН, 2004.
Н. Верт. Террор и беспорядок. Сталинизм как система. М.: РОССПЭН, 2010.
П. Соломон. Советская юстиция при Сталине. М.: РОССПЭН, 2008.
D. Busky. Communism in History and Theory. Asia, Africa and the Americas. Westport, CT: Praeger, 2002.
D. Busky. Communism in History and Theory. The European Experience. Westport, CT: Praeger, 2002.
G. Wettig. Stalin and the Cold War in Europe: The Emergence and Development of East-West Conflict, 1939–1953. Lanham: Rowman & Littlefield, 2008.
M. Kort. The Soviet Colossus: History and Aftermath. 6th ed. Armonk, M.E. Sharpe, 2006.
Читать бесплатно другие книги:
