Джентльмены-мошенники (сборник) Андерсон Фредерик

II. Как Саймон Карн выиграл Дерби

Было семь часов, и утро выдалось едва ли не самым ясным за целый год. На вокзале Ватерлоо граф Эмберли, лорд Орпингтон и маркиз Лейверсток, беспокойно оглядываясь, мерили шагами платформу на главном пути. Судя по тому, как они рассматривали каждого, кто к ним приближался, они кого-то поджидали. В конце концов этот кто-то оказался Саймоном Карном, который, появившись на платформе, приветствовал друзей с исключительным радушием, одновременно извиняясь за опоздание.

– Кажется, это наш поезд, – сказал он, указывая на вагоны, подтягивавшиеся к платформе, на которой они стояли. – В любом случае со мной мой слуга. В результате упорных тренировок он превратился в ходячего Брэдшо и сможет снабдить нас нужными сведениями[17].

Неподражаемый Бельтон почтительно подтвердил, что хозяин прав в своих предположениях, и первым зашагал к пульмановскому вагону, который прицепили к поезду для Карна и его гостей. Все расселись по местам, и вскоре поезд медленно тронулся. Карн был в наилучшем расположении духа; казалось, ему доставляло огромнейшее удовольствие везти друзей в конюшни своего тренера, Уильяма Бента, дабы они могли полюбоваться, как готовят его кандидата для скачек.

Добравшись до Мерфорда, маленькой придорожной станции неподалеку от деревни, где находились конюшни, они обнаружили, что их ожидает удобный четырехколесный экипаж. Кучер коснулся шляпы и сообщил, что хозяин ждет в Даунсе; так оно и оказалось, ибо, когда они свернули с дороги и покатили по мягкой земле, увидели впереди вереницу породистых лошадей и самого тренера, сидевшего на своей прославленной белой кобыле по кличке Коломбина.

– Доброе утро, Бент, – сказал Карн, когда тренер спешился и приподнял шляпу, приветствуя гостей. – Видите, мы сдержали обещание и приехали посмотреть пробный забег, который вы намеревались устроить.

– Рад вас видеть, сэр, – ответил Бент. – Надеюсь, вы извлечете пользу из того, что увидите. Лошадь в отличной форме, и если она не принесет вам приза на следующей неделе, кое-кто весьма удивится, и это буду я. Как вы знаете, сэр, единственная лошадь, которой я опасаюсь, – это Эбонит. Невозможно отрицать, что он прекрасный скакун.

– Что ж, – сказал Карн, – когда мы увидим нашего коня в галопе, то поймем, в какой мере стоит ему доверять. Лично я не боюсь. Эбонит, как вы сказали, хорошая лошадь, но, по моему убеждению, Мальтийский Рыцарь лучше. Кажется, именно он к нам и приближается.

– Узнали ихнюю стать? – спросил тренер, с блистательным презрением к грамматике. – Ни с кем не спутаешь, а? Если вам будет угодно прогуляться, посмотрите, как их седлают.

Компания охотно вышла из экипажа и зашагала туда, где с четырех чистокровных лошадей снимали попоны. Они все представляли собой прекрасное зрелище, но даже самый неопытный наблюдатель сумел бы безошибочно найти среди них Мальтийского Рыцаря. Это был рослый красивый гнедой жеребец с черными крапинами, чересчур поджарый, быть может, зато с чистыми плоскими копытами и длинными, как у гончей собаки, бедрами, служившими несомненным доказательством огромной движущей силы, которой он славился. Его голова, хоть и слегка вислоухая, сама по себе была совершенством. Мальтийский Рыцарь внешне представлял собой именно то, чем и являлся, – чистокровного до кончиков копыт коня. Рядом с ним стояли Газометр, Водород и Юный Ромео (последний служил своего рода пробным камнем в этой четверке). Тренер неустанно хвалился, что по Ромео можно сверять часы – настолько он постоянен и надежен в привычках, состоянии здоровья и беге.

– Кстати, Бент, – заметил Карн, когда конюшенных мальчиков подсадили в седла, – какой вес несут лошади?

– Юный Ромео, сэр, несет пятьдесят три килограмма, Газометр – сорок восемь, Водород – сорок пять и Рыцарь – шестьдесят три. Дистанция – как на Эпсомских скачках, полторы мили, и лучшая лошадь победит. Ну, сэр, если вы готовы, мы приступим.

Он повернулся к подростку, которому предстояло скакать на Водороде.

– С самого начала задавай скорость и жми что есть духу до низинки, а там поведет Газометр, если сумеет. А потом, парни, покажите, на что способны. Ты, Блант, – обратился он к старшему из них, – следуй за ними до столба, а затем бери в карьер и лети как стрела.

Жокеи отъехали, а Саймон Карн и его друзья последовали за тренером на удобное место, откуда наилучшим образом было видно состязание. Через пять минут вырвавшееся у лорда Орпингтона восклицание дало понять, что скачка началась. Все одновременно поднесли бинокли к глазам и стали наблюдать. Верный полученным наставлениям, жокей Водорода вырвался вперед и держался во главе, пока лошади не спустились в небольшую низину, отмечавшую конец первой полумили.

Там Водород откатился назад, безнадежно выдохшийся, и скачку возглавил Газометр. Мальтийский Рыцарь держался рядом, а Юный Ромео отставал всего на полкорпуса. Когда лошади миновали столб, отмечавший милю, Юный Ромео устремился вперед, но было ясно, что первым он не удержится. Какими бы качествами он ни обладал, сильный соперник нагонял его быстро. Скорость была отменная, и, когда Мальтийский Рыцарь пронесся мимо зрителей, обогнав противников более чем на длину корпуса, Саймон Карн выслушал немало самых сердечных поздравлений.

– Что я вам говорил, сэр? – спросил Бент, радостно улыбаясь. – Сами видите, какой это конь. Тут уж не ошибешься.

– Давайте надеяться, что он не подведет нас через неделю, – коротко ответил Карн, убирая бинокль в чехол.

– Аминь, – подытожил лорд Орпингтон.

– А теперь, господа, – сказал тренер, – если позволите, я отвезу вас к себе и угощу завтраком.

Джентльмены вновь заняли места в экипаже, Бент сел за кучера, и вскоре они уже катили по дороге к опрятному скромному домику, стоявшему на пригорке на краю Даунса. Здесь и обитал тренер – а в конюшнях, расположенных в сотне ярдов от задней двери, стояли его драгоценные подопечные.

Я хотел бы знать, что вы думаете о предстоящих скачках.

На пороге гостей встретила жена тренера со словами “Добро пожаловать в Мерфорд”. Свежий воздух холмов обострил аппетит, и, сев за стол, джентльмены обнаружили, что вполне способны воздать должное прекрасному обеду, который был для них сервирован. Покончив с едой, они отправились в конюшни и вновь тщательно осмотрели кандидата для предстоящих скачек, который, казалось, ничуть не утомился после утренней пробежки. Затем Карн оставил гостей во дворе наслаждаться сигарами, а сам удалился в дом, чтобы побеседовать с тренером.

– Присядьте, сэр, – сказал Бент, когда они зашли в святая святых – уютную комнатку, наполовину гостиную, наполовину кабинет, где на стенах висели бесчисленные памятки о годах, проведенных Бентом в качестве жокея. – Надеюсь, вы довольны тем, что увидели утром?

– Я полностью удовлетворен, – сказал Карн, – но хотел бы знать, что вы думаете о предстоящих скачках.

– Ну, сэр, как вы можете догадаться, они в последнее время не выходят у меня из головы, и вот к какому выводу я пришел. Будь это обычный год, я бы сказал, что у нас лучшая лошадь; но год-то далеко не самый обычный – и есть Эбонит, который, как мне сказали, в отменной форме. Он одерживал победу всякий раз, когда мы встречались. Есть Мандарин, который выиграл на этой неделе скачку “Две тысячи”, и, разумеется, чем ближе к финалу, тем больше на него будут ставить. Есть Флибустьер, который выиграл двухлетние скачки в Крейвен-Митинг, – неплохая лошадь, хоть я и должен признать, что не в восторге от него[18].

– Иными словами, Эбонит – единственный конь, которого вы всерьез опасаетесь?

– Да, сэр. Не будь его в списке, я, как бог свят, не сомневался бы, что увижу Мальтийского Рыцаря победителем.

Взглянув на часы, Карн понял, что ему пора присоединиться к друзьям и вместе с ними отправиться на станцию, если они, как условились, хотят успеть на обратный поезд в Лондон. Поэтому, распрощавшись с тренером и миссис Бент, они вновь заняли места в экипаже и покатили прочь. Прибыв на вокзал Ватерлоо, джентльмены поехали обедать в клуб к лорду Орпингтону.

– Вы знаете, что вы счастливчик, Карн? – спросил граф Эмберли, когда они после обеда стояли на ступеньках этого заведения, прежде чем, расставшись, предаться разнообразным вечерним удовольствиям. – У вас есть богатство, здоровье, слава, приятная внешность, один из самых красивых домов в Лондоне, а теперь еще и вероятный победитель Дерби. На самом деле недостает лишь одного, чтобы ваша жизнь достигла совершенства.

– Чего же? – спросил Карн.

– Жены, – ответил лорд Эмберли. – Просто удивительно, что до сих пор ни одна девица не прибрала вас к рукам.

– Я прирожденный холостяк, – сказал Карн. – Как может человек, который нынче здесь, а завтра там, требовать, чтобы какая-нибудь женщина связала с ним судьбу? Вы помните нашу первую встречу?

– Разумеется, – сказал лорд Эмберли. – Закрывая глаза, я вижу прекрасный мраморный дворец на фоне синих вод столь ясно, как будто не далее чем вчера позавтракал там с вами.

– То утро было на редкость счастливым для меня, – произнес Карн. – Однако вот мой кэб. Мне пора. До свидания.

– До свидания! – откликнулась друзья, когда он спустился по лестнице и сел в кэб. – Не забудьте известить нас, если узнаете какие-нибудь новости.

– О, несомненно, – сказал Саймон Карн.

Откинувшись на мягкие подушки и отъезжая от вокзала в сторону Пиккадилли, он добавил про себя: “Да уж, если я сумею успешно осуществить план, подготовленный мною заранее, и еще парочку тех, что обдумываю сейчас, а затем покину Англию так, чтобы никто не заподозрил, что я – мошенник, который обвел вокруг пальца весь Лондон, у меня и впрямь будет прекрасный повод сказать, что день знакомства с его светлостью был счастливейшим в моей жизни…”

Вечером он ужинал в одиночестве. Карн казался занятым собственными мыслями и слегка разочарованным. Несколько раз, заслышав шум на улице, он расспрашивал слуг, что там такое. Наконец, когда в комнату вошел Рам Гафур, неся телеграмму на подносе, Карн дал волю чувствам, облегченно вздохнув. Проворными пальцами он разорвал конверт и прочел послание. Оно гласило: “Мюзик-холл “Семь звезд”, Уайтчепел-роуд, десять часов”.

Подписи не было, но Карн как будто ничуть не обеспокоился. Он сунул листок в записную книжку и, в гораздо лучшем расположении духа, продолжил ужинать. Когда слуги вышли из комнаты, он налил себе бокал портвейна и, взяв карандаш, начал производить какие-то подсчеты на обратной стороне конверта. В течение десяти минут он занимался вычислениями, затем порвал конверт на мелкие кусочки, убрал карандаш в карман и принялся потягивать вино с удовлетворением, которое свидетельствовало о безупречном завершении расчетов.

– Волнение публики, – произнес Карн, не без легкой нотки гордости, – еще не улеглось после кражи знаменитых бриллиантов герцогини Уилтширской. Лорд Орпингтон так и не открыл местонахождение золотой и серебряной посуды, которая загадочным образом исчезла из его дома несколько недель назад, а полиция из кожи вон лезет, пытаясь изловить шайку грабителей, будто бы бросивших вызов целому Лондону. Но если я нанесу новый удар, все они позабудут о своих бедах, обсуждая очередной – притом величайший – скандал. Вряд ли найдется в Англии человек, которому нечего будет сказать. Кстати, посмотрим, каковы ставки сегодня вечером…

Карн взял газету со столика у окна и просмотрел спортивную колонку. Общим фаворитом, несомненно, считался Эбонит, Мальтийский Рыцарь шел на втором месте, а Мандарин уверенно занимал третью позицию.

– Какой шум поднимется, когда об этом узнают, – продолжал Карн, положив газету на столик. – Следует быть особенно осторожным, иначе удар придется и по мне. Представляю крики газетчиков: “Последние новости! Скандал на скачках! Пропал фаворит Дерби! Эбонит украден! Предотвращено похищение Мальтийского Рыцаря!” А что! Пройдет двадцать лет, прежде чем старая добрая Англия позабудет сенсацию, которую я намерен ей подкинуть.

Мрачно посмеиваясь, он поднялся в гардеробную и запер дверь. Лишь в десятом часу Карн появился, одетый в длинное ольстерское пальто, и сел в собственный хэнсом[19]. Он проехал по Парк-лейн, миновав Пиккадилли и направляясь к Уайтчепел-роуд через Хэймаркет, Стрэнд, Ладгейт-Хилл и Фенчерч-стрит. Достигнув угла Леман-стрит, Карн велел кучеру остановиться и выпрыгнул из экипажа.

Его внешний вид полностью изменился. Вместо горбуна-ученого, каким Карн представал перед друзьями, он принял ничем не выдающееся обличье провинциала-фермера, седого, с хитрой физиономией, украшенной кустистыми бровями и пышными усами. Каким образом Карн добился столь разительного превращения за время поездки в экипаже – бог весть, но он и впрямь изменил свой облик.

Убедившись, что хэнсом отъехал, он неторопливо побрел по улице, пока не добрался до здания, яркая вывеска которого объявляла, что здесь находится мюзик-холл “Семь звезд”. Карн взял билет в кассе и вошел в просторное помещение, где стояло около сотни столиков. На сцене в дальнем конце зала юная леди, одетая весьма скудно, зато щеголявшая незаурядной самоуверенностью, под бравурный аккомпанемент оркестрика излагала ощущения, пережитые ею, “когда Билли ухлестывал за мной”.

Ведя себя соответственно новому обличью, Карн заказал “двойной виски со льдом” и, закурив пенковую трубку, которую извлек из кармана жилета, устроился поудобнее. Когда пробило десять, он слегка повернулся, чтобы лучше видеть дверь.

Прошло около пяти минут, прежде чем его терпение было вознаграждено. Вошли двое; Карн, заметив их, немедленно отвернулся, казалось, всецело увлеченный происходившим на сцене.

Один из новоприбывших – тот, кого, судя по всему, и поджидал Карн – остановился возле столика. Это был человек, бледный как смерть, в костюме на размер меньше положенного и в бархатном жилете самое малое на три размера больше, с клетчатым галстуком, украшенным огромной булавкой в виде подковы с явно поддельными бриллиантами, без каких-либо признаков сорочки и в цилиндре фасона шестидесятых годов. Он положил руку на плечо Карну.

– Мистер Бленкинс, чтоб мне лопнуть, – сказал он. – Кто бы мог подумать, что мы тут встретимся? Только сегодня мы с моим другом мистером Брауном о вас говорили. Ну надо же, вы приехали в Лондон именно сегодня и зашли в “Семь звезд”, а не куда-то еще! Счастливое стечение обстоятельств, как пишут в газетах, провалиться мне на этом месте. Как поживаете, старина?

Он протянул руку, которую мистер Бленкинс принял и дружелюбно потряс. Мистер Браун – судя по внешнему виду, наиболее респектабельный из этой троицы – был представлен как джентльмен, прибывший из Америки. Впрочем, его национальность стала очевидна, как только он открыл рот, чтобы заговорить.

– Небось, обо мне говорили? – поинтересовался мистер Бленкинс, когда компания с удобством расположилась за столиком.

Скрытный мистер Джонс (потрепанный джентльмен с роскошными бриллиантами предпочитал именоваться этой распространенной фамилией) не признавался. Он охотнее обсудил бы последние новости, цену на фураж, военные перспективы, программу на сцене – что угодно, лишь бы не раскрывать тему разговора с мистером Брауном.

Лишь когда мистер Браун поинтересовался у мистера Бленкинса, на которую лошадь тот ставит, мистер Джонс в какой-то мере собрался с духом. Последовал оживленный спор по поводу предстоящих скачек. Бог весть сколько бы он продлился, если бы мистер Джонс не заявил, что глохнет от оркестра. Тогда мистер Браун предложил уйти из мюзик-холла и заглянуть в одно местечко на соседней улице. Так они и сделали. Когда все трое благополучно зашли в маленький отдельный кабинет, мистер Джонс, удостоверившись, что никто не подслушивает, подхлестнул свои ораторские способности разбавленным виски и заговорил свободнее.

Около часа они провели, запершись в кабинете и беседуя вполголоса. Когда наконец разговор окончился и компания вознамерилась разойтись, мистер Бленкинс пожелал друзьям доброй ночи. В эпоху потрепанных миллионеров и разряженных банкротов мало кто рискнет судить по одежке – но если бы такой человек нашелся, то, взглянув на эту троицу, он не дал бы и пяти фунтов за все ее бренные пожитки. Впрочем, если бы он удосужился проследовать за мистером Бленкинсом, то увидел бы, как тот сел в красивый личный хэнсом на углу Леман-стрит. Затем он мог бы вернуться в “Курицу и перья”, проследить за мистером Брауном до самой Осборн-стрит и увидеть, как американец входит в аккуратный брогам[20], видимо находящийся в его персональном распоряжении. Еще один хэнсом, и тоже личный, ждал мистера Джонса; через час двое из упомянутых джентльменов были уже на Парк-лейн, а третий смаковал бутылку “Хайдсика” в роскошной гостиной своего номера на втором этаже отеля “Лангем”.

Вернувшись в Порчестер-хаус и войдя в гостиную, Саймон Карн взглянул на часы. Было ровно двенадцать. “Надеюсь, Бельтон скоро придет, – подумал он. – Дадим ему четверть часа, чтоб отделаться от своего спутника, и, скажем, полчаса, чтоб добраться до дому. В таком случае он должен вернуться с минуты на минуту”.

Эта мысль едва успела скользнуть у него в голове, когда в дверь почтительно постучали, и в следующее мгновение вошел Бельтон в длинном зеленом пальто.

– Вы вернулись раньше, чем я ожидал, – сказал Карн. – Видимо, провели с нашим приятелем не так уж много времени?

– Мы расстались почти сразу, как вы уехали, сэр, – ответил Бельтон. – Он торопился домой, а поскольку больше говорить нам было не о чем, я его не удерживал. Надеюсь, сэр, вы довольны результатами нашего предприятия.

– Очень доволен, – сказал Карн. – Завтра удостоверюсь, что деньги у него есть, и тогда приступим к делу. До тех пор подыщите фургон и мебель, о которой я говорил, а заодно договоритесь с каким-нибудь человеком, на которого можно положиться.

– Но как же Мерфорд, сэр, и несостоявшаяся кража Мальтийского Рыцаря?

– Займусь этим в понедельник. Я обещал Бенту провести вечер с ним.

– Надеюсь, вы извините меня за такую дерзость, сэр, – сказал Бельтон, наливая горячую воду и кладя на спинку кресла халат, – но дело очень рискованное. Если сорвется, в Англии поднимется неслыханный шум. Украсть фаворита Дерби, пожалуй, хуже, чем убить премьер-министра.

– Не сорвется, – заверил Карн. – Вы должны бы уже достаточно хорошо меня узнать и не опасаться провала. Нет-нет, не бойтесь, Бельтон; план выработан и продуман, и, даже если нам не удастся завладеть Эбонитом, есть лишь один шанс из тысячи, что нас заподозрят в причастности. Можете отправляться спать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, сэр, – почтительно отозвался Бельтон и вышел.

Одной из особенностей Саймона Карна было никогда не отменять назначенные встречи, даже если они грозили причинить неудобства. Четырехчасовой поезд от вокзала Ватерлоо, в понедельник после встречи в мюзик-холле, о которой выше шла речь, отвез его в Мерфорд: Карн исполнил общение, данное тренеру. Добравшись до маленькой станции в холмах, он обнаружил мистера Бента, который с уважением приподнял шляпу и пожелал хозяину доброго дня. Сидя в экипаже, Карн заговорил о приближающихся скачках и в том числе о письме, которое получил утром, – оно предупреждало о возможной краже лошади. Тренер добродушно рассмеялся.

– Господь с вами, сэр, – сказал он, – пустяки какие. Вы бы видели письма, которые я наклеиваю в альбом для вырезок. Большая часть приходит за пару недель до больших скачек. Одни заявляют, что я труп, если выпущу лошадь на старт, другие спрашивают, сколько денег нужно, чтобы моя лошадь финишировала четвертой, ну а третьи грозят, что если я не послушаюсь, то ровнехонько через два дня мой дом вместе с женой и детьми взлетит на воздух. Не обращайте внимания, что бы вам ни писали, сэр. Я пригляжу за Рыцарем, и можете быть уверены – уж я позабочусь, чтобы с ним ничего не случилось.

– Я, конечно, в вас не сомневаюсь, – заметил Карн, – но все-таки решил предупредить. Сами знаете, я в беговых делах новичок и, возможно, склонен придавать угрозам больше значения, чем если бы пробыл владельцем конюшни уже несколько лет.

– Ну разумеется, – ответил тренер. – Я-то понимаю, что вы чувствуете, сэр. Это вполне естественно. Вот мы и приехали, и хозяйка самолично стоит на пороге, чтобы с вами поздороваться.

Они подкатили к двери; когда Карн вышел из экипажа, миссис Бент приняла гостя весьма радушно, как и предсказал ее супруг и повелитель. Карна проводили в спальню, расположенную в задней части дома, чтобы он мог переодеться к ужину. Окна выходили на конюшенный двор, и из них открывался прелестный вид на сады и деревню, за которой заканчивались холмы и начинался Герберфордский лес.

– Чудесная комната, – сказал Карн, когда Бельтон разложил вещи на постели, – и в самый раз для наших целей. Вы уже узнали, где помещаетесь?

– В соседней комнате, сэр.

– Очень рад это слышать. А что под нами?

– Кухня и кладовая, сэр. За исключением одной комнаты на верхнем этаже в этой части дома больше нет жилых помещений.

– Какие приятные новости. А теперь поскорее помогите мне одеться.

За ужином Саймон Карн любезно беседовал с мистером и миссис Бент. Он был так приветлив, что оба, удалившись отдыхать, признались друг другу, что никогда еще не принимали столь обаятельного гостя. С Карном условились, что его разбудят в пять утра, дабы он мог отправиться вместе с тренером в холмы и полюбоваться на Мальтийского Рыцаря в деле. Около одиннадцати Карн отпустил слугу и улегся в постель с книжкой. Часа два он с удовольствием читал роман, после чего встал и надел грубый рабочий костюм, который приготовил для него слуга. Переодевшись, он вытащил из саквояжа прочную веревочную лестницу, задул свечу и открыл окно. Закрепить крюки, привязанные к одному концу лестницы, под подоконником и перебросить ее за окно было делом одной секунды. Убедившись, что дверь надежно заперта, Карн выбрался наружу. Коснувшись земли, он подождал, пока не увидел, что в комнате Бельтона погас свет. Окно тихонько открылось, и Карну спустили маленький черный мешок, а следом, также по веревочной лестнице, вылез и камердинер.

– Нельзя терять ни минуты, – сказал Карн, как только они воссоединились. – Ваше дело – главные ворота, а я займусь кое-чем другим. В доме спят, но все же шуметь не надо.

Снабдив слугу этими указаниями, он отпустил его и зашагал через двор к стойлу, где находился Мальтийский Рыцарь. Там Карн открыл мешок, который прихватил с собой, и вытащил необычной формы коловорот, похожий на циркуль. Собрав инструмент, он смазал маслом концы и приложил их к двери чуть выше замка. Сам процесс занял не больше минуты.

Затем Карн тихонько прошел в дальний конец двора, к ограде, где вечером заметил короткую лестницу. С ее помощью он вскарабкался на стену, втянул лестницу за собой и опустил на другой стороне, не производя ни малейшего шума. Перед тем как слезть, он, сидя на ограде, натянул неказистые сапоги, которые принес с собой и которые до сих пор висели у него на шее. Затем, выбрав место, Карн спрыгнул и благодаря своему весу оставил отчетливый отпечаток на мягкой земле по ту сторону ограды.

Тяжело шагая, он прошел около пятидесяти ярдов, пока не выбрался на дорогу. Там Карн избавился от сапог, вновь обул легкие комнатные туфли, поскорее вернулся к лестнице, взобрался наверх и опять втянул ее за собой. Спустившись во двор, он оставил лестницу стоять у стены и заспешил к воротам, где нашел Бельтона, который только что завершил порученную ему работу. С помощью коловорота, вроде того, с каким Карн трудился над дверью конюшни, Бельтон извлек замок, и ворота стояли открытыми. Бельтон был явно удовлетворен проделанным; Карн, впрочем, не спешил радоваться. Он подобрал выпиленный деревянный кружок и показал слуге, после чего, взяв коловорот, вставил сверло с обратной стороны и несколько раз повернул.

– Этим упущением вы могли все испортить, – шепнул он. – Первый же плотник, взглянув на дыру, определил бы, что замок открыли изнутри. Но, слава богу, мне известен трюк, помогающий замести следы. Давайте сюда тряпки, я оставлю их у двери. Потом мы вернемся в дом.

Слуга протянул ему четыре больших одеяла, которые Карн, тихонько подойдя к конюшне, бросил у входа. Затем он вернулся к Бельтону, и оба при помощи лестниц вернулись в свои комнаты. Через полчаса Карн уже спал сладким сном – и пробудился лишь от стука в дверь. Это был Бент.

– Мистер Карн! – крикнул он с неприкрытым волнением. – Если вы не заняты, я хотел бы как можно скорее поговорить с вами!

Через двадцать минут Карн оделся и спустился. Тренер ждал внизу, с крайне серьезным выражением лица.

– Пойдемте во двор – я вам кое-что покажу, – сказал он.

Карн взял шляпу и последовал за ним.

– У вас необычайно серьезный вид, – заметил он, когда они шагали через сад.

– Кто-то пытался похитить Мальтийского Рыцаря.

Карн остановился как вкопанный и взглянул на тренера.

– А что я вчера говорил? – напомнил он. – Я был уверен, что это письмо – не просто дурацкая угроза! Но откуда вы знаете, что кто-то предпринял попытку кражи?

– Пойдемте, сэр, и сами увидите, – ответил Бент. – Мне очень жаль, но никакой ошибки тут быть не может.

Вскоре они достигли ворот, ведущих на конюшенный двор.

– Смотрите, сэр, – сказал Бент, указывая на круглую дыру на месте замка. – Какие-то негодяи выпилили замок и пробрались во двор.

Он подобрал выпиленный кусок доски с замком и показал хозяину.

– В одном сомневаться не приходится: тот, кто это сделал, – настоящий мастер своего дела, и инструменты у него что надо.

– Да уж, – мрачно заметил Карн. – Ну, какие еще новости? Лошадь сильно пострадала?

– Целехонька, сэр, – ответил Бент. – Ее и не тронули. Видимо, что-то спугнуло воров, прежде чем они успели вывести Рыцаря. Идите сюда, сэр, пожалуйста, и сами осмотрите дверь стойла. Я строго-настрого запретил тут что-либо трогать, пока вы не поглядите собственными глазами.

Они вместе пересекли двор и приблизились к стойлу. На двери отчетливо виднелся круглый пропил, точь-в-точь такой же, как на воротах, а на земле лежали четыре тряпки странной формы. Карн подобрал одну из них.

– Это еще что такое? – удивленно поинтересовался он.

– Понятно что, сэр, – ответил тренер. – Воры намеревались обмотать ими копыта коня, выведя его из стойла, чтобы подковы не звенели по камням. Жаль, что меня не оказалось поблизости с кнутом, когда они отпирали дверь! Подумать только, какие-то негодяи попытались сыграть такую шутку с лошадью на моем попечении!

– Я понимаю ваше негодование, – произнес Карн. – Кажется, мы чудом избежали беды.

– И все-таки я бы предпочел видеть их в мерфордском полицейском участке, – яростно продолжал Бент. – Сейчас, сэр, я вам покажу, как они выбрались. Им, должно быть, померещилось, что кто-то вышел из дому, иначе бы они удрали через ворота, а не по лестнице.

Он ткнул в сторону лестницы, которая по-прежнему стояла там, где ее оставили ночью, после чего вывел хозяина через калитку и указал на несколько глубоких отпечатков на земле. Карн внимательно изучил их.

– Если по размеру ног можно судить о сложении человека, – подытожил он, – это был редкостный здоровяк. Давайте-ка сравним…

Он поставил свой аккуратный ботинок в один из отпечатков и улыбнулся, убедившись, что след сапога намного больше.

Они вернулись в стойло, застав благородное животное за завтраком. Конь приподнял голову, взглянул на вошедших, укусил край кормушки и игриво взбрыкнул задней ногой.

– Кажется, ночное приключение на нем не сказалось, – заметил Карн, когда тренер подошел к лошади и ощупал ляжки.

– О да, – отозвался Бент. – У этого коня на диво спокойный нрав. Нужно постараться, чтобы вывести его из себя. Будь у Рыцаря нервишки не в порядке, он бы, наверное, и есть не стал.

Напоследок взглянув на Мальтийского Рыцаря, они оставили его на попечении конюха и вернулись в дом. Пробежка после завтрака окончательно убедила их, что с конем все в порядке, и Саймон Карн вернулся в город, как будто окончательно убежденный торжественными заверениями Бента.

Вечером его навестил лорд Кэлингфорт, хозяин Эбонита. Они не раз уже встречались и находились в самых дружеских отношениях.

– Добрый вечер, Карн, – сказал гость, входя в комнату. – Я приехал, чтобы выразить вам искренние соболезнования по поводу вашего несчастья.

– А что стряслось? – поинтересовался Карн, предлагая гостю сигару.

– Господи помилуй, мой дорогой друг, вы не читали вечерние газеты? Повсюду жуткая новость, будто вчера ночью кто-то вломился в вашу конюшню и поутру на месте не оказалось моего главного соперника – Мальтийского Рыцаря!

Карн рассмеялся.

– Интересно, что еще придумают газетчики, – негромко ответил он. – Не буду вас обманывать: действительно, вчера ночью конюшню взломали, но воров что-то спугнуло, и они сбежали, не успев вывести коня.

– В таком случае примите мои поздравления. На какие только подлые уловки не идут некоторые спортивные газеты! Честное слово, я рад слышать, что все в порядке. Скачки утратили бы половину интереса, если бы ваша лошадь вышла из игры. Насколько я понимаю, вы не растеряли прежней уверенности?

– Хотите в этом убедиться?

– Охотно, если вы не прочь заключить пари.

– Тогда ставлю тысячу фунтов, что Рыцарь обойдет Эбонита. Разумеется, если оба выходят на старт – или пари недействительно. Вы принимаете условия?

– Охотно. Сейчас запишу.

Благородный граф занес условия пари в записную книжку и сменил тему, поинтересовавшись, не имел ли Карн каких-либо дел со своим ближайшим соседом – Климо.

– Только раз, – ответил Карн. – Я общался с ним по поручению герцога Уилтширского, когда у его супруги украли бриллианты. По правде говоря, я тоже подумывал пригласить Климо и поручить ему розыски преступников, которые взломали мою конюшню вчера ночью, но, подумав, решил этого не делать. Не хочу поднимать лишний шум. А с чего вы вдруг заговорили о Климо?

– Если вкратце, то у моего тренера в последнее время кто-то приворовывает по мелочам, и я хочу положить этому конец.

– На вашем месте я бы подождал до конца скачек, прежде чем ловить вора. Бог весть что может случиться, если сейчас привлечь к себе внимание публики.

– Думаю, вы правы, и я последую вашему совету. Что вы скажете, если я предложу прокатиться со мной к Олмэку[21] и взглянуть, каковы ставки на наших лошадей? Ваше присутствие будет полезнее любого числа газетных опровержений и докажет, что это дурацкое сообщение – просто утка. Ну что, едем?

– С удовольствием, – ответил Карн и меньше чем через пять минут уже сидел рядом с благородным графом в фаэтоне, катившем в сторону упомянутого места.

Там он убедился, что лорд Кэлингфорт изложил суть дела достаточно верно. Новость о пропаже Мальтийского Рыцаря разошлась повсюду, и Карн обнаружил, что его лошадь утратила всякую притягательность. Присутствия владельца, впрочем, оказалось достаточно, чтобы прекратить панику; когда Карн принял два-три пари, до тех пор безуспешно предлагаемых желающими, Мальтийский Рыцарь начал постепенно возвращаться на прежние позиции.

Вечером, прислуживая хозяину перед отходом ко сну, Бельтон нашел его еще более молчаливым, чем обычно. Лишь когда камердинер почти закончил, Карн заговорил.

– Странное дело, Бельтон, – сказал он. – Вы, наверное, не поверите, но, если бы не ряд причин, которые мешают мне проявить великодушие, я бы бросил всю эту затею и позволил скачкам пройти как всегда. Никогда еще я не брался за дело с такой неохотой. Но раз уж ничего не попишешь, придется работать. Фургон готов?

– Вполне, сэр.

– Мебель на месте?

– Именно так, как вы сказали, сэр. Я лично проследил.

– А что насчет подручного?

– Я нанял молодого парня, сэр, который и раньше мне помогал. Он шустрый и, головой ручаюсь, надежный.

– Рад слышать. Эти качества ему понадобятся. Теперь что касается меня. Я осуществлю свой план утром в пятницу, то есть через два дня. Вы с этим вашим помощником отвезете лошадей и фургон в Маркет-Стопфорд, отправившись товарным поездом, который, как я узнал, прибывает туда между четырьмя и пятью часами утра. Со станции езжайте прямо по дороге в сторону Эксбриджа – вы доберетесь до него примерно через час. Я встречу вас на дороге возле третьего мильного камня, уже готовый к той роли, которую мне предстоит сыграть. Вы поняли?

– О да, сэр.

– Прекрасно. Я отправлюсь в Эксбридж завтра вечером, и никаких вестей вы от меня получать не будете, пока мы не встретимся в названном месте. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, сэр.

Теперь всякий знает: чтобы вызвать гнев у жителя Эксбриджа, а особенно у члена Питмановской тренировочной организации, достаточно обмолвиться о слепом нищем, который появился в деревне на закате в четверг, накануне Дерби 18** года. Когда этот загадочный нищий впервые попался на глаза местным, он брел по пыльной дороге, что змеится меж холмами, от Маркет-Стопфорд до узловой станции Битон, и уныло напевал дрожащим голосом балладу, в которой с трудом можно было опознать “Зеленый цвет”.

Добравшись до конюшен, он стучал палкой по стенам, пока не нашел ворота. Когда старший конюх, которого вызвал один из конюшенных мальчиков, поинтересовался, чего ему надо, нищий ответил, что умирает с голоду, и всеми правдами и неправдами добился, чтобы его накормили. Еще примерно час он проболтал с конюхами, после чего побрел по склону холма в деревню, где приходский священник, снизойдя к просьбам калеки, позволил ему переночевать в сарае. Когда в доме пили чай, слепой вышел из сарая и уселся на лужайке, а в восемь часов перешел речку вброд и зашагал к маленькой рощице, венчавшей небольшой холм на противоположном краю деревни.

Он брел по пыльной дороге…

Трудно сказать, каким образом он нашел дорогу при своей немощи – но он ее таки нашел, раз добрался до рощи. Сторонний наблюдатель заметил бы, что, оказавшись под прикрытием кустов, нищий перестал стучать палкой по земле, пошел прямо и без всякого колебания к пню и уселся на него.

Какое-то время он наслаждался красотой вечера, которую не нарушало присутствие людей. Затем он услышал шаги; в следующее мгновение из кустов выбрался смышленый на вид парнишка и предстал перед ним.

– Ого, – сказал парнишка. – Гляжу, вы умудрились добраться сюда первым?

– Да, – ответил старый мошенник. – Просто чудо, если вспомнить, что я бедный слепой старик. Я рад, что тебе удалось ненадолго ускользнуть, мой мальчик. Ну, что скажешь?

– А что я могу сказать? – отозвался парень. – Одно я знаю точно: то, что вы задумали, сделать невозможно.

– Ну что за славный молодой петушок! Вот только кукарекает слишком громко, – заметил старик с ядовитым смешком. – Откуда ты знаешь, что это невозможно?

– Потому что – а мне-то что потом делать? Если хорошенько подумать, вы затеяли чересчур опасную штуку. Если хозяин прослышит, чего вы от меня хотите, мы с вами во всей Англии от него не укроемся. Вы-то не знаете хозяина так, как я.

– С практической точки зрения я его достаточно хорошо знаю, – ответил нищий. – Если у тебя есть еще какие-нибудь возражения, выкладывай поживей. Если нет, тогда говорить буду я. Нет? И отлично. Теперь закрой рот, навостри уши и слушай, что я скажу. В котором часу завтра утром вы выйдете размяться?

– В девять.

– Превосходно. Ты поедешь в холмы, и хозяин велит тебе пустить Эбонита галопом. Что дальше? Скачи себе ровненько, пока не скроешься из виду, но, как только обогнешь холм, пришпорь коня и ныряй в лес, который тянется по правую руку, как будто лошадь понесла. Когда окажешься в лесу, проедешь с полмили и доберешься до речки. Переправься через нее и езжай дальше лесом. Лети, как будто за тобой гонится сам дьявол, пока не доберешься до тропинки над Лощиной висельника. Знаешь это место?

– А то как же.

– Стало быть, туда и езжай. Там мы встретимся. Тогда уж я возьму дело в свои руки и вывезу и тебя и лошадь из Англии так ловко, что никто ничего не заподозрит. Ты получишь пятьсот фунтов за беспокойство, безопасный проезд вместе с лошадью до Южной Америки и еще пятьсот фунтов в тот день, когда эта кляча ступит на сушу. Риска никакого, и такой смельчак, как ты, способен сколотить целое состояние, имея для начала тысячу фунтов. Что скажешь теперь?

– Говорите вы складно, конечно, – ответил парень, – но откуда мне знать, что вы не обманете?

– Да за кого ты меня принимаешь? – негодующе воскликнул нищий. Он сунул руку в карман и вытащил нечто похожее на скомканный клочок бумаги. – Если сомневаешься, пускай эта штучка тебя убедит. Только не показывай ее никому сегодня, иначе выдашь себя и угодишь за решетку, тогда аминь всем твоим надеждам разбогатеть. Теперь-то, надеюсь, ты сделаешь, что я прошу?

– Сделаю, – мрачно ответил парень, сложив банкноту и сунув в карман. – Мне пора. С тех пор как случилась заварушка с Мальтийским Рыцарем, хозяин велит запирать ворота в восемь и держит лошадь под замком, а главный конюх спит в том же стойле.

– Спокойной ночи, и не забудь про завтра. С утра подергай лошадь, чтобы она занервничала, и намекни хозяину, что Эбонит-де резвится сегодня. Тем правдоподобнее покажется, когда он якобы понесет. Скачи как положено, пока не оторвешься от остальных – зато потом лети как молния к тому месту, которое я назвал. А я уж позабочусь, чтобы погоня сбилась со следа и не догадалась, куда ты поехал.

Только не показывай ее никому сегодня.

– Ладно, – сказал парень. – Не нравится мне ваша затея, но, похоже, я уже слишком далеко зашел, чтоб идти на попятный. Доброй ночи.

– И тебе доброй ночи – и удачи.

Отослав юнца, Карн (поскольку это был он) вернулся другой дорогой в сарай, улегся на солому и вскорости заснул. Поднявшись до рассвета, он зашагал по полям к маленькой рощице над Лощиной висельника, по пути из Эксбриджа в Битон. Там Карн обнаружил огромный фургон, нагруженный мебелью внутри и снаружи. Лошади паслись под деревом, неподалеку завтракали двое возчиков. Увидев Карна, тот, что повыше – солидного вида, с густой каштановой бородой, – встал и притронулся к шляпе. Другой изумленно взглянул на жалкого нищего, который стоял перед ними.

– Вижу, вы добрались благополучно, – сказал Карн. – Даже приехали немного раньше срока. Поскорее налейте мне чаю и дайте что-нибудь поесть, потому что я умираю от голода. Потом давайте сюда одежду, которую вам велено было прихватить с собой. Нехорошо будет, если кто-нибудь из жителей Эксбриджа впоследствии сможет сказать, что видел, как с вами разговаривал нищий, одетый так-то и так-то.

Утолив голод, Карн скрылся в лесу и переоделся в новое платье. Рабочий костюм, фартук десятника, короткая серая борода, усы и котелок полностью изменили его облик; когда Карн спрятал лохмотья в дупле дерева, вряд ли кто-то сумел бы обнаружить сходство между честным рабочим, поедавшим свой завтрак, и подозрительным нищим, который вошел в рощу получасом раньше.

Взглянув на часы и убедившись, что уже почти девять, Карн велел запрягать. Потом они занялись фургоном, и тогда обнаружилась странная вещь. Если смотреть через открытую дверь в дальнем конце, внутренность огромной повозки казалась до отказа набитой комодами, стульями, кроватями, коврами и прочими предметами домашней мебели, однако, потянув за рукоятки, двое мужчин с легкостью убрали почти половину содержимого. Теперь уже даже самый невнимательный наблюдатель заметил бы, что почти все предметы мебели были бутафорией, прикрепленной к поперечной перегородке, которую ничего не стоило сдвинуть за секунду. Оставшаяся часть фургона представляла собой нечто вроде стойла, с яслями в углу и парой широких ремней, свисавших с потолка.

Нервное напряжение, вызванное бездействием, вскоре стало невыносимым. Медленно шла минута за минутой, но лошадь, которую поджидали с таким нетерпением, все не появлялась. Наконец Бельтон, которому Карн велел стоять на страже, прибежал с известием, что услышал в лесу стук копыт. Вскоре этот звук был уже хорошо слышен вблизи фургона; прежде чем возчики успели что-нибудь сказать, показался великолепный конь, на котором скакал юный конюх, разговаривавший накануне вечером со слепым нищим.

– Слезай! – крикнул Карн, хватая коня за уздечку. – Да сними седло. Живее, давайте тряпки! Нужно обтереть его, иначе он простынет!

Вытерев лошадь почти досуха, ее ввели в фургон, которому предстояло в течение нескольких следующих часов служить стойлом. Как ни упирался Эбонит, его подвесили на ремнях таких образом, чтобы копыта не касались земли. Покончив с этим, Карн велел перепуганному парнишке лезть в фургон и присматривать, чтобы конь, упаси боже, не заржал.

В виду показался молодой человек верхом на превосходном коне.

Фальшивую мебель вернули на место, а дверь закрыли и заперли. Мужчины заняли свои места на передке и на крыше, и фургон вновь покатил по дороге, направляясь к станции Битон. Но, как бы успешно ни шло до сих пор предприятие, опасность тем не менее была близка. Они не проехали и трех миль, когда Карн услышал позади стук копыт. Вскоре в виду показался молодой человек верхом на превосходном коне. Он нагнал фургон и жестом велел возчику остановиться.

– Что случилось? – спросил тот, натягивая вожжи. – У нас что-то свалилось?

– Вы не видели тут парня на лошади? – спросил всадник, который так запыхался, что с трудом выговаривал слова.

– Какого парня и какую лошадь? – уточнил тот, кто сидел на крыше.

– Молоденького парнишку, весом этак килограммов в сорок пять, с соломенными волосами, на чистокровном жеребце.

– Нет, мы не видели никакого парнишки с соломенными волосами на чистокровном жеребце весом килограммов этак в сорок пять, – ответил Карн. – А что стряслось?

– Лошадь понесла и удрала в холмы, – сказал всадник. – Хозяин разослал нас во все стороны на поиски.

– Простите, ничем не можем помочь, – произнес возчик, готовясь тронуть с места. – Доброго вам дня.

– Спасибо, – сказал всадник и свернул на проселок, а фургон покатил дальше, пока не достиг железнодорожной станции. Через полчаса – в одиннадцать – подошел товарный поезд, который затем отправился в маленький приморский город Баруорт на южном побережье. Там содержимое вагонов погрузили на пароход, прибывший тем же утром из Лондона.

Когда фургон в целости и сохранности переправили на палубу парохода, к Карну подошел высокий смуглый человек – судя по важному виду, одновременно владелец и капитан корабля. Они вместе спустились в салон, и случайный наблюдатель, окажись он там, заметил бы, как из рук в руки перешел чек на крупную сумму. Часом позже “Джесси Брэнкер” вышла в открытое море, а какой-то военный, ничуть не похожий на трудолюбивого возчика, который оставил мебельный фургон на палубе парохода, направлявшегося в Испанию, стоял на платформе в ожидании экспресса в Лондон. Добравшись до столицы, Карн застал там величайшее волнение. Улицы гудели от оглушительных выкриков газетчиков:

– Украден фаворит Дерби! Эбонит исчез из конюшни!