Джентльмены-мошенники (сборник) Андерсон Фредерик

III. Заслуга перед отечеством

На следующий день после того, как Саймон Карн, протеже графа Эмберли, предстал перед наследником престола на утреннем приеме, Климо досталось одно из самых интересных дел в его практике. Часы в приемной только что пробили два, когда появилась пожилая домоправительница и протянула детективу карточку, на которой стояло имя миссис Джордж Джефрис (Белламер-стрит, Блумсбери, 14). Климо немедленно велел впустить посетительницу, и упомянутая дама появилась перед ним, едва он успел договорить.

Она была молода, скромно и небогато одета, не старше двадцати четырех, хрупкая и изящная, со светло-каштановыми волосами и глазами, которые яснее всяких слов говорили о ее национальности. Миссис Джефрис выказывала несомненные признаки серьезной тревоги. Климо внимательно посмотрел на нее. Хоть и говорили, что сердце у него тверже кремня, детектив обратился к молодой женщине далеко не так неприветливо, как обычно к посетителям.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал он, – и объясните как можно короче, чем я могу быть полезен. Говорите максимально ясно и, если хотите моей помощи, не колеблясь рассказывайте все.

Гостья села и немедленно начала:

– Меня зовут Эйлин Джефрис. Я жена инспектора Английского банка и дочь Септимуса О’Грэди из Чикаго.

– Я запомню, – ответил Климо. – Как долго вы состоите в браке?

– Два года. В сентябре будет два. Мы с мужем познакомились в Америке, потом переехали в Англию и поселились здесь.

– Я так понимаю, вы оставили на родине отца?

– Да, он предпочел жить в Америке.

– Позвольте поинтересоваться, каков род его занятий?

– Это прозвучит глупо, но… боюсь, я не могу ответить, – ответила миссис Джефрис, слегка покраснев. – Он всегда держал в секрете от меня способы, которыми зарабатывал на жизнь.

– Довольно странно, не правда ли? – спросил Климо. – У него были частные источники дохода?

– Я ни о чем таком не слышала.

– В доме бывали деловые люди?

– К нам вообще мало кто приходил. У нас было мало друзей.

– А к какой национальности принадлежали эти немногочисленные друзья?

– Они в основном ирландцы, как и мы, – сказала миссис Джефрис.

– Не поссорились ли ваши отец и муж, до того как вы покинули Америку?

– Открыто – нет. Но я вынуждена признать, что они не были друзьями. С моим отцом нелегко поладить.

– Неужели? Пожалуйста, продолжайте.

– Сначала я должна объяснить, что в конце января мой отец прислал нам из Чикаго каблограмму[22], сообщая, что в этот самый день отплывает в Англию и что, если мы не возражаем, он намерен поселиться у нас по прибытии. Он должен был отправиться из Нью-Йорка в субботу; как вам известно, путь по морю занимает около шести дней. Приехав в Англию, отец прибыл в Лондон и появился у нас на Белламер-стрит на первой неделе февраля. С тех пор он живет с нами.

Эйлин Джефрис

– Вы знаете, что привело его в Англию?

– Понятия не имею, – осторожно ответила молодая женщина, задумавшись на несколько секунд, что не ускользнуло от внимания Климо.

– Вам известно, с кем он имел дела здесь?

– Нет. Несколько раз он примерно на неделю уезжал в Мидлендс, но я не знаю, по какому поводу. В последний раз он уехал пятнадцатого числа минувшего месяца и вернулся девятого, в тот самый день, когда моего мужа вызвали в Марсель по важному банковскому делу. Я немедленно заметила, что отец нездоров. Его лихорадило, и едва он лег, как начал бредить, повторяя вновь и вновь, что жалеет о каком-то поступке – и если только он выздоровеет, то “бросит” навсегда. Почти две недели я ходила за ним, пока он не поправился настолько, чтобы узнать меня. Когда отец пришел в себя, я получила телеграмму, которая и привела меня к вам.

Она достала из кармана листок бумаги и протянула Климо. Тот взглянул на него, изучил почтовый штемпель и дату. Телеграмма пришла из Чикаго и гласила: “О’Грэди, Англия, Лондон, Белламер-стрит, 14. Почему не отвечаете? Каковы шансы? Нерон”.

– Разумеется, я не поняла, что это значит. Отец не поверял мне своих дел, и я не знала, кто такой загадочный Нерон. Но поскольку доктор недвусмысленно заявил, что, если отец будет работать, наступит рецидив, который, скорее всего, убьет его, я спрятала телеграмму в ящик, решив подождать, пока папа не окрепнет достаточно, чтобы уделить ей внимание без опасности для здоровья. На следующей неделе он еще был слаб, и, к счастью, чикагский корреспондент молчал. Потом пришло второе послание. Оно тоже из Чикаго – и с той же подписью. “Ответьте немедленно, не забывайте о последствиях. Время поджимает; если не продать по нынешней цене, упустим покупателя. Нерон”.

Прибегнув к испытанной тактике, я и вторую телеграмму убрала в ящик, решив, что Нерон подождет. Впрочем, сделав это, я вызвала больше неприятностей, чем предполагала. Меньше чем через двое суток я получила третье послание – и тогда решилась и немедленно отправилась к вам. Что оно означает, я не знаю, но не сомневаюсь, что оно предвещает какую-то беду моему отцу. Вы прославленный детектив. Поскольку муж в отъезде, отец не в состоянии защитить меня и в Англии у нас нет друзей, я решила, что самым разумным будет посоветоваться с вами.

– Покажите последнюю телеграмму, – сказал Климо, протягивая руку за полоской бумаги.

Первая и вторая телеграммы были совершенно ясны, но третья оказалась настоящей загадкой. Она гласила: “Волнуемся – альфа – омега – шестнадцать – четырнадцать – сегодня – пятьдесят – кусков – приготовьте – семьдесят – восемь – бразильцы – один – двадцать – девять. Нерон”. Климо прочел телеграмму, и гостья заметила, как он покачал головой.

– Моя дорогая леди, – сказал он. – Боюсь, безопаснее для вас будет не рассказывать более ничего, поскольку, признаюсь, не в моих силах помочь вам.

– Вы ничего не станете делать – теперь, когда я объяснила, в каком затруднительном положении нахожусь? Значит, мне остается лишь отчаяться. Сэр, неужели это решение окончательно? Вы и представить себе не можете, как я рассчитывала на вашу помощь.

– Я искренне сожалею, что вынужден вас разочаровать, – ответил сыщик, – но времени у меня крайне мало, и я не смог бы заняться вашим делом, даже если бы хотел.

Стойкость миссис Джефрис не вынесла этого последнего удара, и, прежде чем Климо успел что-либо сделать, гостья закрыла лицо руками и горько расплакалась. Он пытался ее утешить, но тщетно; когда она вышла, слезы еще катились по ее щекам. Лишь через десять минут, когда Климо уведомил домоправительницу, что больше сегодня никого не примет, он обнаружил, что миссис Джефрис оставила в кабинете свои драгоценные телеграммы. Движимый любопытством, детектив разложил их перед собой на столе. Первые две, как уже было сказано, не требовали особых размышлений – они говорили сами за себя, зато третья поставила его в тупик. Он задумался: кто такой этот Септимус О’Грэди из Чикаго, водивший дружбу с другими ирландцами – любителями поговорить о своей злополучной родине? И на что может жить человек, лишенный частных источников дохода?

Затем внимание Климо привлек еще один вопрос. Если у О’Грэди не имелось никаких дел в Англии, что привело его в Лондон и заставило неоднократно ездить в Мидлендс? Эту загадку Климо на время отложил и принялся разбирать последнюю телеграмму. Он ломал голову: кто или что такое упомянутые в ней “альфа” и “омега”? Как они связаны с Нероном, при чем тут шестнадцать, четырнадцать и “сегодня”? Зачем надлежит подготовить пятьдесят “кусков” и семьдесят восемь бразильцев? Каков смысл цифр – один, двадцать и девять? Климо перечитал послание с начала до конца, потом от конца к началу и, как и большинство людей в подобной ситуации, крайне заинтересовался – именно потому, что ничего не понял. Это ощущение не покинуло его, когда он сбросил личину Климо и вновь стал Саймоном Карном.

За ланчем мысль об одиноком ирландце, который лежал больной в доме, где, несомненно, был нежеланным гостем, странным образом притягивала Карна; встав из-за стола, он обнаружил, что никак не может от нее отвлечься. Он не сомневался, что миссис Джефрис что-то знала об отцовских делах, хоть она и отрицала это столь упорно. Но с чего бы ей так пугаться зашифрованных посланий, которые могли оказаться обыкновенными деловыми телеграммами? Не приходилось сомневаться, что миссис Джефрис испугалась. Хотя Саймон Карн и решил не впутываться в это дело, он все-таки пошел в кабинет и достал телеграммы из ящика. Положив перед собой лист бумаги, он принялся разгадывать головоломку.

– Первое слово не требует объяснений, – сказал он, делая соответствующую пометку. – Следующие два – “альфа” и “омега” – мы, не мудрствуя лукаво, расшифруем как “начало” и “конец”, а так как это ничего нам не дает, заменим на “первый” и “последний”. Итак, первый и последний – но что и где? Слова в шифре, буквы в слове, главы фирмы… или организаторы заговора? Следующие два слова, впрочем, тоже выше моего понимания.

Хоть поначалу задачка и казалась неинтересной, вскоре Карн понял, что больше ни о чем не в состоянии думать. Он ломал голову весь вечер, сидя на концерте в Куинс-холле; он размышлял о странной телеграмме, даже когда после концерта отправился с визитом к супруге премьер-министра. Когда перед ужином он катался в парке, колеса экипажа как будто неумолимо твердили: “Альфа и омега, шестнадцать, четырнадцать”, так что в конце концов Карн охотно заплатил бы десять фунтов за правдоподобное решение загадки, лишь бы перестать об этом думать. В ожидании ужина он достал карандаш и бумагу и снова записал телеграмму, на сей раз десятком возможных способов. Но результат был прежним – ни один из вариантов не дал Карну подсказки. Он выписал вторую букву каждого слова, затем третью и четвертую – и так до тех пор, пока не исчерпал все. Получалась сущая нелепица – Карн стоял к разгадке не ближе, чем восемь часов назад, когда миссис Джефрис вручила “детективу” телеграммы. Ночью они ему снились – и не давали покоя, когда он проснулся поутру. Он, впрочем, перестал ломать голову над “шестнадцать-четырнадцать”, но, поскольку их место заняли “семьдесят восемь бразильцев”, облегчения это не принесло. Встав с постели, Карн попытался еще раз. Но через полчаса его терпение истощилось.

– К черту, – сказал он, отбрасывая бумагу, и уселся на стул перед зеркалом, поскольку преданный Бельтон явился с бритвенным прибором. – Хватит с меня. Пускай миссис Джефрис сама разбирается. Ее телеграммы уже и так доставили мне немало беспокойства.

Он откинул голову назад, подставив подбородок намыленному помазку. Но, как бы Карну ни хотелось отвлечься, он чувствовал себя Старым мореходом; слово “бразильцы”, казалось, было написано на потолке огненными буквами. Пока бритва скользила по щеке, Карн перебирал различные ассоциации, связанные с этим словом – акции, орехи, Нативидад, натурщицы, – наконец, словно из глубин кошмара, всплыла даже энциклопедия Наттала. При мысли об этом Карн улыбнулся – чуть заметно. Он знаком велел Бельтону подождать.

– Клянусь богом! – воскликнул он. – Может быть, я таки нашел ответ. Ступайте в мой кабинет, Бельтон, и принесите словарь Наттала.

Он ждал с намыленной щекой, пока слуга не вернулся, неся упомянутую книгу. Карн положил энциклопедию на стол и достал телеграмму. “Семьдесят – восемь – бразильцы, – гласила она, – один – двадцать – девять”.

Карн послушно открыл семидесятую страницу и провел пальцем вдоль первого столбца. Буква была “Б”, но восьмое слово не навело его ни на какие мысли. Тогда он открыл семьдесят восьмую страницу и в первой же колонке обнаружил слово “бомба”. Немедленно Карн стал воплощенная энергия и рвение. Конец телеграммы гласил “один – двадцать – девять”, хотя было видно, что на странице едва ли наберется сотня слов. Карн пришел к единственному выводу: что “один” означает номер столбца, а “двадцать девять” – номер слова.

Карн положил энциклопедию на стол и достал телеграмму.

Почти дрожа от волнения, он принялся считать. Разумеется, двадцать девятым словом оказалась “бомба” – совпадение, мягко говоря, необычное. Если предположить, что он не ошибся, разгадать содержание телеграммы стало проще простого. Карн перевернул листок и на обратной стороне записал текст послания – как его следовало понимать. Он получил следующее: “Из-за молчания О’Грэди общество в Чикаго заволновалось. Два человека – первый и последний – или, иными словами, главы общества – собираются что-то предпринять (шестнадцать-четырнадцать) сегодня, с пятьюдесятью “кусками” чего-то, поэтому приготовьте бомбы”.

Оставалось лишь выяснить, что такое “шестнадцать-четырнадцать”.

Карн вновь вернулся к словарю и принялся искать шестнадцатое слово на четырнадцатой странице. Он обнаружил “алкагест” и недоуменно пожал плечами, после чего прибег к обратному способу и нашел четырнадцатое слово на шестнадцатой странице, но результат получился еще более обескураживающим. Хотя словарь оказал ему существенную помощь, больше он, несомненно, ничем не мог быть полезен. Карн безуспешно ломал голову. Он вытащил календарь, но даты не сходились. Тогда он записал на листе бумаги буквы алфавита и напротив каждой поставил порядковый номер. Шестнадцатой буквой оказалась О, четырнадцатой – М. Они обозначали два разных слова или были первой и последней буквами одного? И в любом случае – какого? Карну пришли в голову “объем” и “окоем” – и, наконец, “отплываем”. Первые два варианта, казалось, вели в тупик, но третий кое-что подсказывал. Оставалось понять, какое место это слово занимало в телеграмме. Карн взял карандаш и рискнул.

“Из-за молчания О’Грэди общество в Чикаго заволновалось. Два человека – первый и последний – или, иными словами, главы общества – отплываем сегодня, с пятьюдесятью “кусками” чего-то, вероятно фунтов или долларов, поэтому приготовьте бомбы. Нерон”.

Карн не сомневался, что наконец дошел до сути. Или это было необычайное совпадение, или он нашел ответ. Если только он не ошибся, не оставалось никаких сомнений, что по чистой случайности в его руках оказались нити одного из крупнейших фенианских заговоров[23]. Карн вспомнил, что в Лондоне собралась половина коронованных особ Европы – а вторая половина прислала представителей. Вряд ли врагам закона и порядка когда-либо вторично представится такая возможность нанести удар правительству и обществу в целом. И как же поступить? Сообщить полиции и, таким образом, ввязаться в расследование? Нет, он еще не сошел с ума. Значит, все бросить, как он и намеревался с самого сначала? Или же взять дело в собственные руки, вызволить старика отца из неприятностей, перехитрить фениев и прикарманить пятьдесят “кусков”, упомянутые в телеграмме? Последнее особенно понравилось Карну. Но он знал, что, прежде чем приняться за работу, нужно проверить факты. Что подразумевалось под пятьюдесятью “кусками” – деньги или что-то еще? Если деньги, то фунты или доллары? Разница была существенной – впрочем, если он сумеет выработать безопасный план, то будет с лихвой вознагражден за риск. Карн решил, не тратя времени, увидеться с миссис Джефрис. Поэтому после завтрака он послал молодой ирландке записку, прося непременно прийти в двенадцать.

Утверждают, что пунктуальность не входит в число добродетелей той половины человечества, к которой принадлежала злополучная миссис Джефрис, но часы на каминной полке Климо едва успели пробить полдень, как гостья появилась. Детектив немедленно попросил ее сесть.

– Миссис Джефрис, – начал он строгим официальным тоном, – я с прискорбием должен сообщить, что вчера, явившись сюда за советом, вы обманули меня. Отчего вы скрыли, что ваш отец связан с фениями, единственная цель которых – уничтожение закона и порядка в нашей стране?

Вопрос явно застал женщину врасплох. Она смертельно побледнела; на мгновение Климо показалось, что сейчас посетительница упадет в обморок. Но невероятным усилием воли миссис Джефрис собралась с духом и взглянула на своего обвинителя.

– Вы не имеете никакого права так говорить, – заявила она. – Мой отец…

– Прошу прощения, – негромко перебил Климо, – но я располагаю сведениями, которые позволяют понять, кто он такой. Если вы скажете правду, возможно, я возьмусь за ваше дело и помогу спасти жизнь мистера О’Грэди, но если вы откажетесь, его арестуют до истечения суток, как бы он ни был болен. И тогда ничто на свете не спасет вашего отца от заслуженной кары. Что вы предпочтете?

– Я все расскажу, – быстро произнесла миссис Джефрис. – Мне так и следовало поступить с самого начала, но вы, несомненно, понимаете, отчего я не решилась. Мой отец уже давно раскаивается в своих поступках, но до сих пор он ничего не мог поделать. Он был слишком ценен для заговорщиков, и они не позволили бы ему ускользнуть. Прежние друзья требовали помощи вновь и вновь – в конце концов он слег от тревоги и от угрызений совести.

– Признавшись честно, вы выбрали наилучший путь. Теперь я буду задавать вопросы, а вы отвечайте. Во-первых, где находится штаб-квартира общества?

– В Чикаго.

– Я так и думал. Можете ли вы назвать имена главарей?

– В обществе много членов, и я не знаю, кто из них самый главный.

– Но наверняка должны быть люди, которые значительнее остальных. Не знаете ли вы, кто фигурирует в телеграмме под названиями Альфа и Омега?

– Я могу лишь предположить, – после секундного колебания ответила женщина, – что это джентльмены, которые чаще всего у нас бывали, – Магвайр и Руни.

– Вы можете описать их? Еще лучше, если у вас есть фотографии.

– У меня есть фотография мистера Руни, сделанная в прошлом году.

– Пришлите ее, как только вернетесь домой, – велел Климо. – А теперь как можно подробнее опишите того, другого, – мистера Магвайра.

Миссис Джефрис ненадолго задумалась, прежде чем начать.

– Высокий, не меньше шести футов, – наконец сказала она, – рыжеволосый, широкоплечий, с бледно-голубыми глазами, левый слегка косит. Несмотря на долгое пребывание в Америке, говорит с отчетливым акцентом. Я знаю, что оба – отчаянные головорезы, и если они приедут в Англию, то да хранит Бог нас всех. Мистер Климо, вы думаете, теперь полиция не арестует моего отца?

– Нет, если вы будете неукоснительно следовать моим инструкциям, – ответил детектив. Помедлив несколько секунд, Климо продолжал: – Если хотите, чтобы я вам помог – вряд ли стоит напоминать, что это дело из ряда вон выходящее, – немедленно возвращайтесь домой и пришлите упомянутую фотографию. Больше не предпринимайте никаких действий, пока не получите от меня весточку. По ряду причин я готов взяться за ваше дело – и сделаю все возможное, чтобы спасти мистера О’Грэди. Послушайтесь моего совета: ничего никому не говорите, но соберите отцовские чемоданы и будьте готовы при необходимости срочно увезти его из Англии.

Женщина поднялась, будто собралась удалиться, но тут же нерешительно остановилась. Сперва она молчала, только дышала тяжело и теребила ручку зонтика. Затем отвага, которая до сих пор ее поддерживала, иссякла, и миссис Джефрис повалилась в кресло, плача так, словно у нее разрывалось сердце. Климо немедленно встал из-за стола и подошел ближе. В старомодном платье и ермолке, с длинными седыми волосами почти до плеч и в темных очках он выглядел весьма причудливо.

– Зачем же плакать, дорогая моя? – сказал Климо. – Разве я не пообещал сделать все возможное? Впрочем, я хочу, чтобы мы окончательно друг друга поняли. Если вы что-нибудь утаили, расскажите об этом немедленно. Молчанием вы поставите под угрозу свою безопасность и жизнь вашего отца.

– Зачем же плакать, дорогая моя? – сказал Климо.

– Я знаю, вы думаете, что я пытаюсь вас обмануть, – ответила миссис Джефрис, – но я так боюсь кому-либо довериться, что сама не знаю, о чем промолчать, а что рассказать. Я пришла к вам, потому что в целом свете у меня нет ни единого друга, кроме мужа, который в Марселе, и отца, который, как я уже сказала, лежит дома опасно больной. Разумеется, мне известно, чем занимается мой отец. Трудно представить, что я, взрослая женщина, могла быть настолько глупа, чтобы не догадаться, отчего к нам мало кто заглядывал, кроме ирландцев, и почему время от времени они гостили неделями, причем жили в задних комнатах, выходили только с черного хода, уезжали крадучись и ночью. Помню, прошлой осенью, когда я навещала отца, этих визитов было больше обычного, а Магвайр и Руни буквально поселились у нас. Они с отцом днем и ночью не выходили из комнатки на верхнем этаже – а в январе Магвайр поехал в Англию. Спустя три недели все газеты кричали об ужасном взрыве в Лондоне, когда с жизнью расстались сорок ни в чем не повинных человек. Мистер Климо, представьте мой ужас и стыд – ведь я знала, что отец был замешан в этом преступлении. Теперь он раскаивается, а они подталкивают его к какому-то новому злодейству. Я не знаю, что задумано на сей раз, но если Магвайр и Руни собираются в Англию, непременно случится нечто ужасное. Если они перестанут доверять отцу или если кто-нибудь из них попадется, мой отец окажется козлом отпущения. Сбежать значит рисковать жизнью. У них есть агенты почти в каждом европейском городе; если мы не уедем немедленно на другой конец света, они, без сомнения, настигнут нас. Но отец слишком болен, чтобы путешествовать. Врачи говорят, его нельзя беспокоить ни по какому поводу.

– Ну, ну, – сказал Климо, – предоставьте все мне, и я посмотрю, что тут можно сделать. Пришлите ту фотографию и сразу же дайте знать, если появится что-нибудь новое.

– Вы хотите сказать, что я все-таки могу рассчитывать на вашу помощь?

– Если у вас хватит смелости – да, – ответил он. – Теперь последний вопрос, и потом можете идти. Я вижу в последней телеграмме упоминание о пятидесяти “кусках”. Видимо, это деньги?

– “Кусок” означает тысячу фунтов, – уверенно сказала миссис Джефрис.

– Прекрасно, – сказал Климо. – Теперь ступайте домой и не волнуйтесь больше необходимого. А главное, никому не давайте повода заподозрить мое участие. От этого в изрядной степени зависит ваша безопасность.

Миссис Джефрис пообещала повиноваться ему во всем, и они расстались. Перейдя в соседний дом, Климо позвал слугу с собой в кабинет.

– Бельтон, – сказал он, усаживаясь в удобное кресло за письменным столом, – сегодня утром я согласился взяться за дело, которое обещает быть одним из самых опасных и в то же время одним из самых интересных в моей практике. Молодая женщина, жена почтенного инспектора банка, дважды побывала у меня и рассказала очень грустную историю. Ее отец – американец ирландского происхождения, с характерным для этой нации предубеждением против англичан. Некоторое время он состоял в организации фениев и, вероятно, играл там весьма активную роль. В минувшем январе главари послали его сюда, чтобы устроить очередную демонстрацию силы. Но старика охватило раскаяние; душевное напряжение и страх были так велики, что он опасно заболел. Вот уже несколько недель он лежит при смерти в доме дочери. Не получая от него вестей, общество слало телеграмму за телеграммой, но безрезультатно. Наконец двое главных и самых опасных членов организации решили приехать сюда с пятьюдесятью тысячами фунтов на расходы, чтобы взять дела в свои руки и, как решено, устроить бойню. Долг мирного гражданина Лондона и смиренного слуги ее величества повелевает мне отдать негодяев в руки полиции. Но этот поступок затронул бы и самого старика О’Грэди, а муж миссис Джефрис перестал бы доверять жене и тестю; учтите, он ничего не знает о фенианских связях последнего. К тому же мне пришлось бы самым нежелательным образом впутаться в разбирательство, и именно сейчас, когда здравый смысл настойчиво требует оставаться в тени. Короче говоря, я обдумал этот вопрос и пришел к следующему выводу. Если я смогу выработать разумный план, то сыграю роль полицейского, принесу пользу обществу, перехитрю террористов, спасу миссис Джефрис и ее отца и разбогатею на пятьдесят тысяч фунтов. Пятьдесят тысяч фунтов, Бельтон, вы только представьте. Если бы не деньги, я бы об этом и думать не стал.

– Но что же вы придумали, сэр? – спросил Бельтон, который по опыту знал, что не следует удивляться, что бы ни сказал и ни сделал хозяин.

– По-моему, все не так уж сложно, – ответил Карн. – Я вижу, что последняя телеграмма была отправлена в субботу, двадцать шестого мая; она гласит – во всяком случае, неявно, – что они “отплывают сегодня”. Иными словами, если плавание пройдет успешно, они окажутся в Ливерпуле завтра, в четверг. То есть в нашем распоряжении целый день, чтобы подготовить гостям прием. Сегодня у меня на руках будет фотография одного из них, а завтра я пошлю вас в Ливерпуль встречать гостей. Как только вы их заметите, не теряйте из виду, пока не выясните, где они поселятся в Лондоне. Потом я возьму дело в свои руки.

– В котором часу мне надлежит выехать в Ливерпуль, сэр? – уточнил Бельтон.

– Как можно раньше, – ответил хозяин. – А до тех пор вы, какими угодно средствами, должны раздобыть форму полицейского инспектора, сержанта и двух констеблей, включая ремни и каски. Также я попрошу вас подыскать трех человек, которым я смогу доверять полностью и безоговорочно. Это должны быть крепкие парни, отважные и толковые. Найдите такую одежду, которая придется им впору, чтобы они в ней не выглядели нелепо. Пусть прихватят с собой и штатское платье, поскольку двум из них придется съездить в Ирландию. Каждый получит за работу и молчание по сотне фунтов. Как по-вашему, сумеете вы подыскать таких людей, умолчав о том, что я связан с этим делом?

– Я знаю, где их найти, сэр, – сказал Бельтон, – а за такую сумму, полагаю, они будут держать язык за зубами до конца жизни, хоть их на части рви.

– Прекрасно. Свяжитесь с ними сейчас же и прикажите быть наготове, поскольку они могут понадобиться мне в любой момент. В пятницу вечером я, надеюсь, осуществлю то, что задумал, и тогда они вернутся в город, когда и как им будет угодно.

– Хорошо, сэр. Я примусь за поиски сегодня же днем без промедления.

На следующее утро Бельтон уехал в Ливерпуль с фотографией загадочного Руни в записной книжке. Карн провел вечер на модной вечеринке в клубе “Херлингем”, а вернувшись домой, получил долгожданную телеграмму от Бельтона – короткую и без лишних подробностей. “Наши друзья прибыли. В Юстоне в девять”.

Станционные часы показывали без десяти девять, когда во двор въехал хэнсом, в котором сидел аскетического вида викарий. Он купил билет для входа на платформу и, узнав, куда должен прибыть ливерпульский поезд, неторопливо зашагал в нужном направлении. Лишь очень наблюдательный человек смог бы опознать в этом простодушном священнике горбуна Карна с Парк-лейн или знаменитого сыщика с Бельвертон-стрит. Почти секунда в секунду показался поезд и подъехал к платформе. В следующее мгновение викария захлестнула волна пассажиров. Случайный прохожий, окажись он достаточно внимательным, с удивлением отметил бы, что викарий зорко смотрел по сторонам – а также что его манеры заметно изменились, когда он зашагал вперед, чтобы поздороваться с тем, кого ожидал. Приезжий тоже был священником, но, видимо, совсем иного положения, если судить по поведению. Новоприбывший, поздоровавшись с другом, обернулся к двум джентльменам, стоявшим рядом, и, поблагодарив их за то, что составили ему компанию во время путешествия, пожелал приятно провести отпуск в Англии и простился. Затем оба священника зашагали по платформе, направляясь к стоянке кэбов.

Пока Бельтон разговаривал с упомянутыми выше джентльменами, Карн внимательно изучал их лица. Тот, что повыше, рыжеволосый, с водянистыми голубыми глазами, был, очевидно, Магвайром, а другой – Руни, человеком с фотографии. Оба ирландца были рослыми и крепкими, и Карн подумал: если дойдет до драки, они наверняка окажут решительное сопротивление.

Не выпускайте его из виду, кучер.

Два викария рука об руку, вслед за приезжими, вышли со станции. Магвайр и Руни подозвали кэб, положили багаж на крышу и заняли места внутри. Возница, видимо, получил какие-то распоряжения, поскольку тронулся немедленно. Карн тут же подозвал другой кэб, в который мгновенно вскочил Бельтон. Карн указал на кэб, выезжающий из ворот.

– Не выпускайте его из виду, кучер, – сказал он кэбмену. – Но при этом, ради бога, не обгоняйте.

– Ладно, сэр, – ответил тот и стегнул лошадь.

Когда они свернули на Сеймур-стрит, два кэба едва ли разделяли двадцать ярдов; так они проехали по Юстон-роуд, миновали Аппер-Уоберн-Плейс, Тэвисток-сквер и Блумсбери-сквер. Затем кэб свернул в переулок и въехал на улицу, застроенную высокими, мрачного вида домами. Перегнувшись через фартук кэба, Карн уставился на угловой дом, на котором разглядел табличку с названием улицы. Увидев ее, он понял все, что хотел.

Они прибыли на Белламер-стрит, и было ясно, что гости намерены нанести визит миссис Джефрис. Карн немедленно постучал зонтиком по окошку и приказал кэбмену остановиться на дальнем конце улицы. Как только лошади стали, Карн выпрыгнул и, велев Бельтону отправляться домой, зашагал обратно, пока не оказался прямо напротив дома, в который вошли двое приезжих.

Из того, что ирландцы взяли с собой багаж и отпустили кэб, Карн заключил, что они намерены поселиться у миссис Джефрис. Когда кэб уезжал, свет горел в двух окнах, затем засветилось и третье – Карн предположил, что именно эта комната отведена новоприбывшим.

Около полутора часов Карн стоял в тени домов на другой стороне, наблюдая за номером четырнадцатым. Свет внизу погас, через десять минут в комнате на втором этаже произошло то же самое. Убедившись, что новые жильцы устроились на ночь, Карн покинул свой пост, дошел до угла, остановил кэб и поехал домой. Добравшись до Бельвертон-стрит, он нашел на столике в коридоре письмо, адресованное Климо. Оно было написано женской рукой; Карн немедленно догадался, что оно от миссис Джефрис. Открыв его, он прочитал:

Белламер-стрит, четверг, вечер

Дорогой мистер Климо, оправдались мои худшие подозрения. Два человека, чьего появления я так боялась, приехали и поселились у нас. Ради спасения жизни отца я не посмела их прогнать, а сегодня вечером получила весть от мужа – он будет дома в субботу. Что мне делать? Если ничего не произойдет в ближайшее время, они осуществят в Англии свой ужасный замысел, и тогда да поможет нам Господь. Я надеюсь лишь на Него да на вас.

Вечно благодарная

Эйлин Джефрис

Карн с серьезным видом сложил письмо, перешел в Порчестер-хаус и лег спать, обдумывая план действий. На следующее утро он встал в обычное время и еще до завтрака успел решить, что надлежит сделать. Он написал и отправил записку женщине, которая так на него полагалась. Карн велел миссис Джефрис нанести ему безотлагательный визит нынче же утром. Закончив завтракать, он отправился в гардеробную и принял обличье Климо, а в начале одиннадцатого вошел в дом детектива. Через полчаса в кабинет провели миссис Джефрис. Поздоровавшись, Карн заметил, что она бледна и измучена. Несомненно, бедняжка провела бессонную ночь.

– Садитесь, – велел он, – и расскажите, что произошло с момента нашей последней встречи.

– Случилось самое ужасное, – ответила миссис Джефрис. – Как я написала в письме, они приехали в Англию и поселились в нашем доме. Можете представить, каким шоком стало для меня их появление. Я не знала, что делать. Опасаясь за жизнь отца, я не могла отказать – и в то же время понимала, что не имею права впустить их в отсутствие мужа. Так или иначе, они теперь у нас, а завтра вечером возвращается Джордж. Если он узнает, кто они такие и с какой целью приехали, то немедленно отдаст обоих в руки полиции, а мы будем навеки опозорены. Мистер Климо, вы ведь обещали мне помочь, так помогите! Бог свидетель, я очень нуждаюсь в вашей помощи!

– И вы ее получите. Теперь слушайте инструкции. Ступайте домой и наблюдайте за гостями. Днем они, вероятно, выйдут по делам. Как только это произойдет, впустите троих моих слуг и спрячьте в какую-нибудь комнату, чтобы никто не заподозрил их присутствия. Потом появится мой друг, который вручит вам визитную карточку; как только он примется за дело, окажите ему всю возможную помощь.

– Не сомневайтесь, я так и сделаю, – ответила миссис Джефрис. – Я до конца дней буду вам благодарна.

– Ну, посмотрим. Покамест прощайте.

Когда она ушла, Климо вернулся в Порчестер-хаус и послал за Бельтоном. Как оказалось, слуга отсутствовал; но через полчаса он вернулся и вошел в кабинет.

– Вы нашли банк? – осведомился Карн.

– Да, сэр, – ответил Бельтон, – но не раньше чем стер ноги в кровь. Эти люди пугливы, как зайцы. Они петляли и ходили кругами, так что мне даже показалось, что я их вот-вот потеряю. Банк Соединенного королевства, филиал на Оксфорд-стрит.

– Отлично. Как насчет полицейской формы?

– Готово, сэр. Шлемы, мундиры, брюки и ремни.

– Тогда упакуйте все, как я вчера сказал, и будьте готовы отправиться вместе с вашими людьми на Белламер-стрит, едва мы получим известие, что наши друзья вышли из дома.

– Да, сэр. А вы?

– Я присоединюсь к вам в десять часов или около того. Если удастся, мы захватим их за ужином.

Вечерние лондонские развлечения были в самом разгаре, когда закутанный в широкий плащ высокий мужчина с военной выправкой сел в хэнсом перед Порчестер-хаусом, на Парк-лейн, и покатил в сторону Оксфорд-стрит. Хотя дело, вынудившее Карна выйти из дому, представляло собой весьма рискованную затею и могло отпугнуть многих людей, считавших себя не робкого десятка, оно ни в коей мере его не устрашило; напротив, Карн испытывал подлинное удовлетворение. Он насвистывал какой-то мотивчик, минуя освещенные фонарями перекрестки, и обдумывал свой хитроумный план, ласково улыбаясь, как любовник, предвкушающий свидание.

Он вспомнил, что взялся за столь опасное предприятие ради счастья другого человека, и почувствовал себя необыкновенно добродетельным, но в то же время подумал, что, если судьба принесет ему в награду за великодушие пятьдесят тысяч фунтов, тем лучше. Добравшись до библиотеки Мьюди, кэбмен поехал через Гарт-стрит на Блумсбери-сквер и свернул на Белламер-стрит.

На углу Карн остановил кучера и вполголоса передал ему какие-то указания, после чего зашагал по тротуару, пока не дошел до дома номер четырнадцать, и там остановился. Совсем как накануне, свет горел в трех окнах, и Карн сделал вывод, что “друзья” вернулись. Не колеблясь, он поднялся на крыльцо и позвонил. Прежде чем он успел досчитать до пятидесяти, открыла сама миссис Джефрис, которая с подозрением взглянула на гостя. Несомненно, она не узнавала своего пожилого знакомца – детектива Климо – в высоком, хорошо сложенном мужчине с седыми усами и темными волосами.

– Вы миссис Джефрис? – негромко спросил гость.

– Да, – ответила она. – Чем могу помочь?

– Один приятель велел передать вам эту карточку.

Он протянул хозяйке визитку, на которой стояло одно слово – “Климо”. Стоило миссис Джефрис на нее взглянуть, и волшебного имени оказалось достаточно, чтобы развеять сомнения. Она велела гостю зайти. Тихонько заперев дверь, женщина провела его по коридору, вошла в комнату и жестом поманила за собой. Они стояли в кабинете, больше похожем на библиотеку.

– Я правильно понимаю, что вы пришли от мистера Климо? – спросила миссис Джефрис, дрожа от сдерживаемых чувств. – Что я должна сделать?

– Для начала сохранять спокойствие. Скажите, где люди, с которыми мне предстоит иметь дело?

– Ужинают в столовой. Они вышли после обеда и вернулись час назад.

– Прекрасно. Пожалуйста, проводите меня наверх. Я хочу взглянуть, в состоянии ли ваш отец подписать документ, который я принес с собой. Я ничего не смогу сделать, пока не получу подпись.

– Идемте, я провожу вас к нему. Но мы должны двигаться тихо – эти люди так подозрительны, что посылают за мной и расспрашивают о каждом шорохе. Я смертельно боялась, что, услышав ваш звонок, они выйдут в коридор.

Первой поднявшись по лестнице, миссис Джефрис проводила гостя в комнату на втором этаже и осторожно открыла дверь. Карн оказался в красиво обставленной спальне. В середине стояла кровать, на которой лежал старик. В тусклом свете (газ был прикручен, и лампа испускала слабое сияние) он казался скорее скелетом, нежели живым существом. Длинная белая борода растрепалась по одеялу, бледная кожа была почти одного цвета с седыми волосами. Но он находился в сознании – и обратился с вопросом к дочери, когда та вошла.

– Что такое, Эйлин? – слабо спросил он. – Кто этот джентльмен и зачем он пришел?

– Он наш друг, папа, – ответила та. – Он спасет нас от злодеев.

– Благослови вас Бог, сэр, – сказал больной и шевельнулся, словно желая пожать Карну руку.

Тот, впрочем, остановил мистера О’Грэди.

– Не двигайтесь и не разговаривайте, – сказал он, – но, пожалуйста, попытайтесь собрать с силами и подписать эту бумагу.

– Какую бумагу?

– Документ, без которого я не стану предпринимать никаких действий. Мне запрещено делать что-либо, пока вы не подпишете. Не нужно бояться, с вами ничего не случится. Ну же, сэр, нельзя терять время даром. Если мы хотим выдворить этих негодяев из Англии, план надо осуществить сегодня.

– Ради этого я подпишу что угодно! Что касается содержания бумаги, здесь я полагаюсь на вашу честь. Дайте перо и чернила.

Миссис Джефрис приподняла отца, а Карн обмакнул перо в пузырек с чернилами, который принес с собой, и вложил в дрожащие пальцы. Бумагу положили на книжку, и старик старательно вывел свою фамилию в указанном месте, после чего упал обратно на подушки в полном изнеможении. Карн тщательно промокнул бумагу, сложил, убрал в карман и объявил, что готов приступить к делу. Взглянув на часы на каминной полке, он увидел, что уже без четверти одиннадцать; если он намеревался действовать, то должен был поторапливаться. Наказав больному отдыхать и утешаться сознанием того, что ему гарантирована безопасность, Карн жестом подозвал дочь.

– Ступайте вниз, – шепнул он, – и удостоверьтесь, что они все еще в столовой.

Миссис Джефрис повиновалась и, вернувшись, сообщила, что гости закончили ужинать и изъявили желание лечь спать.

– Значит, мы должны торопиться, – сказал Карн. – Где спрятаны мои люди?

– В комнате в конце коридора, – ответила женщина.

– Я пойду к ним. Вы тем временем возвращайтесь в кабинет. Мы присоединимся к вам через пять минут. Перед тем как мы войдем в столовую, один из моих людей позвонит в парадную дверь. Постарайтесь внушить гостям, что вы пытаетесь нам воспрепятствовать. Мы арестуем вас, а затем разберемся с ними. Вы поняли?

– О да.

Она быстро ушла, а Карн заторопился в комнату в конце коридора. Он поскреб ногтем по двери, и через секунду ее открыл сержант полиции. Шагнув внутрь, Карн обнаружил, что его ждут два констебля и инспектор.

– Все готово, Бельтон? – спросил он у последнего.

– Готово, сэр.

С этими словами он достал из кармана какие-то бумаги, первым прошел по коридору и спустился с лестницы. С необыкновенной осторожностью они крались по коридору, пока не достигли дверей столовой; там к ним присоединилась миссис Джефрис. Тут в дверь громко позвонили и, приоткрыв ее на пару дюймов, с грохотом захлопнули. Карн зычно велел женщине отойти, а Бельтон распахнул дверь столовой.

– Говорят вам, сэр, вы ошиблись! – испуганным голосом закричала миссис Джефрис.

– Мне лучше знать, – грубо ответил Карн и, повернувшись к Бельтону, добавил: – Присмотрите за ней!

Услышав, как в дом входят чужие, находившиеся в столовой мужчины вскочили с кресел, на которых сидели перед огнем, и застыли бок о бок у камина, глядя на полицейских и как будто не зная, что делать.

Услышав, как в дом входят чужие, мужчины вскочили с кресел…

– Джеймс Магвайр и Патрик Уэйк Руни, – произнес Карн, подходя к ним и показывая бумаги, которые держал в руке. – Вот ордер. Я арестую вас обоих как участников заговора фениев против ее королевского величества. Советую вам подчиниться. Дом окружен, у всех дверей стоят констебли, шанса сбежать нет ни малейшего.

Ирландцы, казалось, были так поражены, что молча позволили надеть на себя наручники. Как только эта процедура завершилась, Карн повернулся к инспектору и сказал:

– Что касается человека, который лежит наверху больной – Септимуса О’Грэди, – то лучше поставьте у его двери констебля.

– Так точно, сэр.

Повернувшись к Магвайру и Руни, Карн продолжал:

– Властью ее величества я уполномочен предложить вам выбор между арестом и водворением на Боу-стрит и немедленным возвращением в Америку. Что вы предпочтете? Вряд ли я должен объяснять, что у полиции достаточно доказательств, чтобы отправить на виселицу вас обоих, если придется. Решайте поживей, я не намерен тратить время даром.

Магвайр и Руни уставились на него в сильнейшем изумлении.

– Вы не станете нас преследовать?

– Мне велено позаботиться о том, чтобы вы немедленно покинули страну – в случае если вы изберете второй вариант. Иными словами, я лично отвезу вас сегодня в Квинстаун и посажу на почтовый пароход.

– Насколько я могу судить, выбора у нас нет, – произнес Магвайр. – Ну что ж, примите наши поздравления – значит, вы умнее, чем я думал. Как вы узнали, что мы в Англии?

– О вашем отъезде из Америки сообщили телеграммой больше недели назад. За вами следили с той минуты, как вы ступили на английский берег. На борту отходящего парохода оставлены два места, и они предназначены для вас. Но сначала, впрочем, придется подписать клятвенное заверение, что вы никогда больше не ступите на английскую землю.

– А если мы не согласимся?

– В таком случае мы поедем на Боу-стрит, и утром вы предстанете перед судом. Сами знаете, что это означает. Лучше решайте быстрее – я не могу терять время.

Несколько секунд они молчали. Наконец Магвайр мрачно произнес:

– Ей-богу, сэр, поскольку иного выхода нет, я согласен.

– И я, – сказал Руни. – Давайте бумагу.

Карн протянул им устрашающего вида документ, и они поочередно, с показным вниманием, прочли его. Как только оба выразили согласие поставить свои подписи, мнимый детектив положил бумагу на стол в дальнем конце комнаты и велел снять с арестованных наручники, чтобы они могли подойти по одному и подписаться. Будь Магвайр и Руни менее ошарашены, они бы заметили, что текст накрыт двумя слоями промокательной бумаги, так что на виду оставался лишь маленький кусочек листа, серовато-синего оттенка.

Оставив арестованных под присмотром полицейских, Карн вышел из комнаты и поднялся наверх, чтобы осмотреть багаж гостей. Видимо, там он обнаружил то, что надеялся найти, поскольку в комнату вернулся с сияющим лицом. Через полчаса они покинули Белламер-стрит, сидя в разных кэбах. Руни ехал в компании Бельтона и одного из его подчиненных, теперь уже в штатском, в то время как Карн и третий полицейский сопровождали Магвайра. В Юстоне их ждали экипажи; та же процедура была проделана в Ирландии. Путешествие в Квинстаун прошло без приключений; ни на минуту Магвайр и Руни не заподозрили, какую шутку с ними сыграли. Карн и Бельтон с плохо скрываемым злорадством распростились со своими подопечными на палубе парохода, отходящего в Америку.

– До свидания, – сказал Магвайр, когда их тюремщики собирались сойти на берег. – И желаю удачи. Я говорю это, потому как вы хорошо с нами обращались, хоть и подложили изрядную свинью, вот так выдворив из Англии. Разрешите один вопрос. Что будет с О’Грэди?

– Его также ожидает высылка, как только он сможет передвигаться, – ответил Карн. – Больше ничего сказать не могу.

– Пару слов по секрету, – потребовал Руни и наклонился к Карну. – Миссис Джефрис хорошая женщина. Помогите ей чем сможете, потому что о наших делах она ничего не знает.

– Я позабочусь о ней, если потребуется, – пообещал Карн. – Итак, прощайте.

– Прощайте.

Утром в среду пожилой джентльмен, одетый довольно старомодно, но чрезвычайно респектабельный на вид, подъехал в брогаме к филиалу банка Соединенного королевства на Оксфорд-стрит и предъявил чек на сумму в сорок пять тысяч долларов, под которым стояли имена Септимуса О’Грэди, Джеймса Магвайра и Патрика Руни и дата – минувшая пятница.

Пожилой джентльмен предъявил чек…

Чек был в полном порядке, и, несмотря на величину суммы, ее отсчитали без промедлений.

Тем же вечером миссис Джефрис нанесла визит Климо. Она пришла выразить признательность за помощь и узнать размер гонорара.

– Довольно и вашей благодарности. Не возьму ни пенни. Я уже достаточно вознагражден, – ответил Климо с улыбкой.

Когда женщина ушла, он достал записную книжку и сверился со своими записями.

– Сорок пять тысяч фунтов, – усмехнувшись, произнес он. – Да, неплохо. Я не взял денег миссис Джефрис, но награду все-таки получил.

И он перешел в Порчестер-хаус, чтобы переодеться к садовой вечеринке в Мальборо-хаусе.

IV. Свадебный гость

Однажды ясным летним утром Саймон Карн сидел в кабинете и размышлял о временном затишье в делах. С тех пор как он оказал столь важную услугу государству (о чем говорилось в предыдущей главе), он почти ничего не сделал, чтобы повысить себя в собственных глазах. Карн предавался раздумьям, когда появился дворецкий и объявил: “Келмейр-сахиб!” Гость был желанный, и Карн с явным удовольствием встал, чтобы поприветствовать его.

– Доброе утро, Келмейр, – сказал он, пожимая протянутую руку. – Очень рад вас видеть. Как поживаете?

– Бывает и хуже, – ответил новоприбывший, пресыщенного вида молодой человек, одетый по последним требованиям моды. – Вы, конечно, собираетесь на свадьбу к Гринторпам. Я слышал, вас пригласили.

– Вы правы, – ответил Карн, извлек из корзинки карточку и бросил через стол.

Гость взял ее со стоном и произнес:

– Да, это приглашение! И какое красивое. Карн, вы когда-либо ненавидели кого-нибудь так страстно, что запродали бы душу черту, лишь бы навредить ему?

– Нет, – отвечал Карн. – Вряд ли я кого-нибудь ненавидел с такой силой. Судьба обычно подсказывала мне какой-нибудь способ поквитаться с врагами. Но вы, кажется, настроены весьма мстительно. Что стряслось?

– Мстительно? – переспросил Келмейр. – Ничего удивительного. Только подумайте, как они со мной обошлись. Ровно год назад мы с Софи Гринторп были помолвлены. Контора старика Гринторпа еще не превратилась в “общество с ограниченной ответственностью”, и родственники здорово сердились на меня за такой невыгодный брак, но я плевать на все хотел. Я влюбился по уши, а Софи Гринторп – самая прелестная девушка во всем Лондоне. Впрочем, вы ее видели и сами можете судить. Три месяца спустя старый Гринторп продал свое дело более чем за три миллиона фунтов стерлингов. Благодаря им он вошел в парламент, пожертвовал своей партии три тысячи и получил бы за щедрость титул баронета, если бы его партия не провалилась на выборах. Через месяц Гринторпами заинтересовались все важные персоны; герцоги и графы зачастили на приемы к старой леди, хотя раньше их туда совершенно не тянуло. Я почувствовал, что перестал быть для них светом в окошке – старик начал подумывать, что Софи могла бы сделать партию получше, вместо того чтобы выходить за третьего сына небогатого графа. Потом появился Кайлбенхэм. Красивый парень, маркиз, но, как нам обоим хорошо известно, – тот еще мерзавец. У него ни гроша за душой, и ему нужны деньги – очень, очень нужны. И что же в результате? Через полтора месяца я оказываюсь за бортом, а Софи принимает от Кайлбенхэма предложение руки и сердца. Общество говорит: “Какая прекрасная пара!” – и вот вы получаете приглашение на свадьбу!

– Прошу прощения, но вы становитесь циничны, – заметил Карн, закуривая.

Герцоги и графы зачастили на приемы к старой леди.

– А разве у меня нет на то причин? Если бы с вами вот так обошлись, я бы посмотрел, как бы вы себя чувствовали. Как подумаю, что говорят о Кайлбенхэме в свете… как вспомню слухи, которые о нем ходят… как услышу, что старого Гринторпа с его претензиями высмеивают в клубах и язвят в газетах… и ведь они получают невероятно ценные подарки от людей самых разных сословий и состояний, начиная с королевской семьи и заканчивая бедняками-рабочими, которым Гринторп по-прежнему недоплачивает, и все потому только, что Кайлбенхэм маркиз, а Софи – дочь миллионера… в общем, этого достаточно, чтобы стать циником.

– Пожалуй, я с вами согласен, – сказал Карн. – Но, поскольку жизнь состоит из подобных противоречий, мне кажется нелепым биться головой о каменную стену, а потом жаловаться, что вам больно и что стена ничуть не подалась. Думаете, полученные Гринторпами подарки так роскошны, как говорят? Хотел бы я знать наверняка, прежде чем вручить свой. В наши дни дарить нужно то, что дарят другие. Если Гринторпы не получили ничего особенно ценного, то сойдет пара гальванизированных блюд для закусок. А если наоборот… ну тогда бриллианты или картина работы старого мастера – американцы с ума по ним сходят, но не могут приобрести.

– И кто тут циник, хотел бы я знать? – поинтересовался Келмейр. – Утром я слышал, что на нынешний момент они получили подарков на сумму примерно двадцать тысяч фунтов, включая великолепные бриллианты, подаренные отцом невесты.