Фатальное колесо Сиголаев Виктор

Глава 33

Добро и зло

Что мы знаем о добре и зле?

В принципе – все. Начиная с ветхозаветных заповедей и до «крошки-сына» Маяковского, который пытливо вытягивал из отца постулаты нравственных ценностей.

Папа, разумеется, знает. Да, все мы знаем. Всем все ясно!

«Не убий, не укради, не возжелай жены ближнего своего…»

Чего тут думать? Элементарно.

Да только…

Да только эта свойственная всем нам категоричность на поверку и оказывается тем самым толстенным черенком, метящим в наши лбы, когда мы с завидным упорством, раз за разом наступаем на коварные грабли нашей самоуверенности.

Мы в сотый раз открываем для себя, что жизнь упорно не желает вписываться в библейские рамки. А современная мораль неожиданным образом, в самый неподходящий момент вдруг приобретает эластичные свойства известного резинового изделия.

Мы недоуменно оглядываемся и видим, что в этом мире вокруг нас продолжают убивать. А убийц при желании – исповедуют, отпускают грехи или даже благословляют в церкви. «Не убий»?

А «не укради»?.. Наши ближние воруют практически все – от канцелярских скрепок до авиалайнеров с теплоходами. А если ты, согласно заповеди, не воруешь, то получаешь ярлык блаженного, если не скажут хуже.

«Не возжелай…» Мы вновь оглядываемся и неожиданно замечаем, что жена соседа уж больно привлекательна… и вроде как и сама не против. Почему бы и нет?

А как же небесные скрижали? Они не для нас? Крошка-сын вырос и наплевал на папин стишок? Или это просто нам не повезло с папой-поэтом?

Вот простой вопрос: Родину предавать – хорошо это или плохо?

Предвижу взрыв негодования, потому как ответ очевиден. Железобетонно очевиден! Конечно, плохо.

Тогда второй вопрос: имеет ли право отец, с точки зрения добра и зла, подвергать сына смертельной опасности?

Не знаю, что скажут люди, но, на мой взгляд, не существует в природе таких обстоятельств, которые могут послужить оправданием гибели ребенка. Нет таких оправданий. Дважды железобетонное «нет»!

И в первом, и во втором случае все предельно ясно.

А как тогда быть с третьим случаем?

Вот с таким: человеку предлагается предательство Родины под угрозой безопасности близких ему людей. Или страна, или сын. Попробуйте ответить – каким должен быть выбор? Подскажешь, многомудрый Моисей? Или хотя бы ты, нравственно продвинутый папа крошки-сына? Не знаете?

И я не знаю, как ответить… правильно.

Но я знаю, что нужно сделать!

Или хотя бы попытаться…

Дверь мне открыл Родион.

– Витек! Привет. Ты же… болеешь вроде…

– Поэтому такой и невысокий. Привет, Родька. Отец дома?

– Дома. Он… как это… за штатом сейчас. Типа отстранили от службы.

– Я пройду?

– Угу.

Родькин отец сидел за кухонным столом на табуретке и рассеянно рассматривал листву платана за окном. На девственно-чистой клеенке в центре стола стояла полупустая бутылка водки, граненый стакан и блюдечко с нарезанными свежими огурцами. Была еще пачка «Беломора» и переполненная окурками стеклянная пепельница.

Я молча прошел на кухню и сел напротив. Мужчина не выглядел пьяным. Усталым, скорее. Резкие морщины на осунувшемся лице, равнодушный взгляд. Глаза погасшие, без жизни и блеска. Мой приход не вызвал ни удивления, ни радушного гостеприимства, ни какой-либо другой естественной реакции.

На ум пришел герой Баталова из фильма «Москва слезам не верит». Если бы я не был ребенком, мне бы сейчас налили водки и спросили: «Ну что там… вообще… в мире делается?»

Я положил руки на клеенку, сцепил пальцы в замок и медленно произнес:

– Я пришел вам помочь, Анатолий Игоревич.

Отставной летчик перевел взгляд с окна на меня и стал без интереса рассматривать сидящего перед ним сопляка.

– Ты кто, парень?

– Сейчас это не суть важно.

– А что… важно?

– То, что я могу подсказать вам выход.

Мужчина угрюмо хмыкнул.

– Выход? Какой выход? Откуда?

– Из того тупика, куда вас загнали известные вам и мне люди.

– Ч-что? Что за ерунда? Ты что такое говоришь… м-мальчик?

Ну, по крайне мере, появились эмоциональные реакции. И то хлеб.

«Больной скорее жив, чем мертв…»

– Сначала я расскажу то, что с вами произошло. Не возражаете?

– Н-ну. Расскажи.

– На детали не претендую, но суть такова. Скорее всего, все началось с вашего особиста. Раз вы на хорошем счету в части, значит, и с особистом у вас нормальные отношения…

– Были…

– Были, – согласился я, – но в первый раз он встретился с вами и предупредил о дурацкой анонимке…

– Откуда ты знаешь? Ты кто?

Родькин отец впился глазами в мое лицо. Руки вцепились в края стола.

– Успокойтесь, Анатолий Игоревич. Понятие «спецслужбы» вам знакомо?

– Н-ну…

– А как вы считаете, спецслужбы теоретически могут использовать для определенных узконаправленных целей агентов с… как бы это сказать… с определенным возрастным цензом, далеким от совершеннолетия?

– Хочешь сказать – детей?

– Хочу.

– Наверное… если теоретически… Возможно, да.

– Я перед вами. Практически.

Оба замолчали.

Во дворе с азартом что-то штурмовали мальчишки, во всю глотку озвучивая треск воображаемых автоматов. В прихожей хлопнула дверь, раздался женский голос. Потом Родькин. Мой собеседник встал из-за стола и прикрыл дверь на кухню. Щелкнул язычок дверного замка.

– Ерунда, какая-то, – сказал он, проходя к столу и садясь на свой табурет. – Была анонимка, верно. О том, что я приторговываю гэсээмом. Посмеялись на пару с «молчи-молчи»…

– Потом начались проверки и комиссии.

Мужчина замер. А я продолжил:

– В какой-то момент вас реально зацепили. Здесь я могу только гадать. Скорее всего, была подстава. Что-то важное пропало или подложили что-нибудь…

– Патроны. В летный подсумок. И секретка пропала. Так, пустяки, но с грифом…

– Значит, и то, и то. Дальше было больше. Я говорил уже – деталей не знаю. Но самое интересное было впереди. Так?

Родькин отец схватился за бутылку. Потом опомнился и отдернул руку, как от жаровни. Усмехнулся.

– Ну давай. Продолжай… агент.

«Сарказмом отгораживается, – догадался я, – пытается инстинктивно поставить психологический барьер».

– А потом вы неожиданно получили повестку из милиции, хотя Родион божился, что к пожару не имеет никакого отношения.

– Ну, про пожар я позже узнал. И Родька клялся тоже потом…

– Не суть. Вы встретились с неприятной женщиной-инспектором, а она дала понять, что ваши проблемы на службе не случайны. Так?

– Да. Так это и было.

– И вам было предложено кое-что сделать. И дали время на размышление. Допустим, до послезавтра…

– До завтра.

– А чтобы вы не сделали глупостей, предупредили самым серьезным образом. К примеру, рассказали, где работает и часто бывает ваша жена. С точностью до минут. Где учится, где гуляет и с кем дружит ваш сын. Чем он болел в раннем детстве. Что ему нравится и чего он боится.

Мужчина сжимал руки в кулаках до белых костяшек. Медленно поднял на меня глаза.

– Что… мне… делать?

– Все просто. Запоминайте номер. Записывать не надо. Трубку поднимет человек, которого вы будете звать «Пятый». Назоветесь… скажем… «Эпсилон». Дальше будете действовать по его указаниям.

– А… Родька? Света? Моя жена?

– Кое-что поясню. Ваша вербовка, а то, что я сейчас делаю, именно так и называется, так вот, ваша вербовка – моя личная инициатива. Можно сказать – должностное преступление. Прямо отсюда я направляюсь к своему руководству и докладываю о вашем согласии работать с нами. И убеждаю начальство в том, что это единственный выход обезопасить вашу семью. Вы согласны?

Я специально придал вопросу двоякий смысл: «Вы согласны», – что выход единственный, и: «Вы согласны», – работать вместе с нами. Оба фактора настолько взаимосвязаны, что требуют единого ответа. И этот ответ…

– Да! Я согласен.

– Тогда позвоните ровно в двадцать ноль-ноль. Звонок будут ждать.

Я встал из-за стола.

– Мне пора. И еще… только один вопрос. Как говорится, без протокола. Как бы вы поступили, если бы я не появился?

Мужчина бросил быстрый взгляд в мою сторону, потом встал, нерешительно отворил дверцу навесного шкафчика и достал с верхней полки… кобуру.

Я так и думал.

Что мы знаем о добре и зле?

Глава 34

Карточный домик

Сначала мне «накрутили» за то, что долго нес изъятую у Трюханова кассету. Мичман, к слову, уже давно сидел в допросной, и с ним плотно работали. Пленка при этом была бы более чем уместна.

Досталось, одним словом.

Потом «накрутили» за своеволие при вербовке летчика Пронникова. Потом за эту же вербовку… похвалили. И сразу же дали перца за ключи от яхты, которых никак не мог дождаться несчастный Гришко.

Несмотря на его продолжительные страдания в яхт-клубе, на меня еще потратили чуть-чуть времени, чтобы всласть поплясать на моих бренных останках. А когда я, жалея ни в чем не повинного капитана, попросил транспорт, мне грозно указали на дверь. С дружеским советом прогуляться ножками.

Ну вот где логика?

У меня даже мелькнула мысль устроить детскую истерику, которой я порадовал в школе Гришко при нашем первичном знакомстве. Там, кстати, тоже речь шла о транспорте. Только Сергей Владимирович, коротко глянув в мою сторону, с удовольствием потянулся, встал из-за стола и начал выразительно перестегивать брючной ремень. На следующую дырочку.

Понял я. Понял! Иду уже.

– Постой минутку, – остановил меня шеф, – есть важная оперативная информация. Тебе стоит знать.

Я молча вернулся к столу и сел.

– Сегодня вышли на Агриппину Бонц. Точнее, она сама вышла на засадный пост. В районе Монастырской балки у Фиолента. От преследования уходила к морю, там сорвалась со скалы. При падении получила травмы, несовместимые с жизнью. Это все.

Нерадостно.

– Шла к точке эвакуации?

Пятый устало потер лоб.

– Избавь меня от очевидных предположений. Давай лучше займись своими долгами. Тут четыре остановки на троллейбусе – одна нога там, другая здесь. Вернешься – будем думать. И, кстати, завтра на выписку. Мать заждалась уже.

Кончаются мои домашние каникулы. Здравствуй, школа! Соскучились по мне, наверное, палочки в прописях да таблица умножения на задней странице тетрадки в клеточку.

Я вздохнул и вышел из кабинета.

Под вечер стало пасмурно. Осень уверенно вытесняла угасающее дыхание лета. На тротуарах стали появляться первые сухие листья и глянцевые кругляши каштанов, упруго скачущие по асфальту от удачного пинка ногой. Лохмотья низких кучевых облаков стремительно неслись по небу, будто опаздывая заполнить весь мир вокруг мрачной и унылой сыростью…

…Зато яхт-клуб блестел девственной чистотой!

Казалось, что бетонное покрытие в отдельных местах отмывали чуть ли не с шампунем. По крайней мере, солью и гнилыми водорослями уже почти не воняло. Яхты на суше стояли четко выровненными по шнурку рядами. Аккуратными стопками на палубах красовались спасательные жилеты и сложенный брезент. Особо порадовал новый, по-театральному яркий и жизнерадостный пожарный щит возле дежурки.

А вот товарища капитана на яхте жизнерадостным назвать было очень трудно. Угрожающе сложив руки на груди и прислонившись задом к переборке рубки, он в мрачном безмолвии наблюдал, как я приближаюсь к месту расправы. Праздника из моего прибытия на судно не получилось. Позвякивать ключами у себя перед носом и заискивающе улыбаться я начал еще задолго до подхода к трапу. Только ледяная глыба таять не собираясь.

– Вс-с-сыпать бы тебе, – с чувством произнес Гришко, выхватывая у меня ключи, – по первое число! Весь день испоганил, паршивец.

– Степан Андреевич! Миленький! Ругайте меня. Ругайте! Нет мне прощения!

– Не кривляйся! И без тебя тошно. Волна еще разгулялась…

Он нырнул в машинное отделение. Я в панике заметил брошенные мною еще днем впопыхах ласты. Стал бочком двигаться к ним.

– Ведь ходовые же у меня сегодня, – как черт из табакерки появился из трюма Гришко, – неплановый регламент, туды ж его. А ты носишься с ключами где-то! Диверсант.

– Степан Андреевич! Ну простите, пожалуйста. День сегодня сумасшедший. И, между прочим, довольно-таки удачный.

– Удачный. Что бы ты понимал в удаче, – продолжал ворчать, немного успокаиваясь, обиженный в самых лучших чувствах мореход. – Ладно. За то, что меня в яхт-клубе сегодня как адмирала облизывали… хи-хи… разрешу тебе с собой прокатиться. Обещал ведь. Расскажешь про удачу свою…

– Правда? Ура! Спасибо, Степан Андреевич! Век помнить буду!

– Не булькает спасибо твое. Беги вон к матросику, пускай трап уберет. И швартовы отдаст. Беги давай!

Я пулей метнулся к синеющему неподалеку помощнику.

Оказывается, Гришко – человек!

Не ожидал.

Ровно и монотонно стучал дизель.

Яхта, ныряя с волны на волну, ходко шла вдоль берега в юго-восточном направлении. Изредка сквозь разрывы в тучах мелькало ползущее к горизонту солнце. Закат пылал пунцово-красным.

Гришко с важным видом крутил штурвал, высокомерно посматривая в мою сторону.

– А куда мы идем, Степан Андреевич? – перекрикивая шум ветра и волн, громко спросил я. – Далеко?

– К Фиоленту. Может, чуть дальше. Как движок себя вести будет. А ну метнись в машину, глянь, не сильно это старье трясет?

Я спустился через люк в громыхающую каморку.

Воистину адова обитель! Старенький Зульцер в работающем состоянии – жуткая вещь. Трясет, конечно. От вибрации рифленые пайолы ходуном ходят под ногами. Резво скачут в железной скобе запасные емкости с маслом. Мерцает свет в зарешеченном светильнике. Вокруг светлого пятна – сизое марево просочившегося выхлопа. И грохот невыносимый!

Скорее наружу!

– Ну, как там? Не взорвется?

– Нормально. Порулить дадите?

– Наказан! Рядом постой. Только ласты сначала убери под банку.

– Степан Андреевич! А можно на камбуз? Маковой росинки во рту с утра не было.

– Можно. Иди заправься. Холодильник там, увидишь.

В пассажирском отсеке шума значительно меньше, хотя вибрация чувствуется и здесь. И качка. Самая неприятная – килевая. С носа на корму и обратно.

Что-то есть перехотелось.

Я вдруг почувствовал, как чертовски устал за день. Укатали Сивку крутые горки. Заглянув в каюту, я, даже не думая, направился к койке и растянулся на ней.

Блаженство!

Хотя… Ой! Не совсем.

Лежать оказалось неприятно. При очередном нырке судна носом под волну желудок болезненно сжался и подпрыгнул к горлу. Я посидел некоторое время, пытаясь расслабиться и просто отдохнуть.

Нет! Лучше на воздух.

Ого! Берег еле виднеется в дали набегающих сумерек.

– Ну что, аппетита нет? – Гришко ехидно посмеивается. – Паршивенький из тебя мореход. И чего с тобой так Сан-Саныч носится? Не понимаю.

– Главное, чтобы он понимал, – теперь я начинаю ворчать. – Мы сегодня, между прочим, главный источник Обруча прикрыли. Общими усилиями.

Скромничаю, конечно.

И еще я понимаю, что языком треплю не совсем я, а усталый и голодный семилетний мальчишка. Которому сейчас нужна поддержка. Хотя бы эмоциональная.

– Обруча? – переспрашивает Гришко, двигая штурвалом яхту все правее и правее от берега. – А это кто?

– Инспекторша, – не успеваю я удержать разболтавшегося пацана внутри себя, – толстая и гадкая. Которая людей детьми шантажировала. Вы должны знать…

– Инспекторша? Не знаю, кто такая. Это ваши дела.

Я замер. «Не знаю, кто такая…» – Он действительно так сказал?

Было такое ощущение, словно в мозгу догорает бикфордов шнур. Еще мгновение… еще чуть-чуть… и…

Вот!

Невероятное озарение окатило меня ледяной лавиной. Вопиющая очевидность сдавила мозг отрезвляющей хваткой. Я растерянно оглянулся кругом. Справа за спиной сквозь нагромождение туч остро блеснул луч заходящего солнца. Вонзился в море, оставив на далеких волнах искрящуюся красным, зовущую к себе дорожку. Незамысловатую и простую. Как все гениальное…

Все просто!

Я словно сомнамбула перебрался вперед и уселся на лавочку. Поднял голову, вглядываясь в темнеющую высь. Силы возвращались. Болтливый мальчишка уходил на второй план в глубине сознания.

Он свое дело сделал.

Зачем-то я представил себе там, в густеющей синевой выси, летящий воздушный шар. А в его корзине – человека, который держит над бездной зажатую двумя пальцами игральную карту.

Кусочек глянцевого картона мнется, трепещет на ветру, норовит выскочить и… вдруг срывается вниз. Он носится и кружится в воздушных потоках, то плавно скользя в сторону, то рывком опять взлетая кверху.

Его полет не похож на падение. Это безумный танец, повторяющий по своей непредсказуемости непостижимые изгибы человеческой судьбы. Куда его занесет очередной порыв ветра? Пролетающая рядом птица с опаской шарахается в сторону от необычного попутчика. Угрожающе гудят высоковольтные провода, способные в долю секунды превратить в прах отчаянного путешественника. А карта проскальзывает между ними и несется к земле.

А там, в последний раз описав головокружительный пируэт, плавно опускается на самую верхушку… КАРТОЧНОГО ДОМИКА.

Красиво? Завораживающая картина! Абсолютно нереальная, но…

Все равно… случается. Вот как сейчас, например.

И что с этим делать?

Решение блеснуло в голове как вспышка. Дикое, чудовищное, но… думать уже было некогда…

Я рывком поднялся.

– Гляну, что там, в машинном отделении, – бросаю на ходу, – трясет что-то…