Фатальное колесо Сиголаев Виктор
Справа стоял железный несгораемый шкаф внушительного вида. Я попробовал толкнуть его, но шкаф даже не пошевелился. Не получается. Заметив около противоположной стены уборочный инвентарь, я выбрал тяжелую швабру с мощной деревянной ручкой, вставил ее в щель между стеной и шкафом и стал раскачивать железного монстра.
Дело пошло веселее.
Последнее усилие – и металлическая бандура с оглушительным грохотом рухнула на пол. Казалось, даже стены вздрогнули от удара. От поднявшейся пыли стало трудно дышать. Ерунда! Зато дверь в подземелье надежно заблокирована. Чего я, собственно, и добивался. Теперь врагу отступать некуда. Мне, впрочем, тоже.
Голоса за противоположной дверью, откуда струился свет, стихли. Послышались негромкие шаркающие шаги в мою сторону.
Ну что ж. Я готов к этой встрече.
Осторожно, на ощупь пробираюсь к второй, теперь единственно доступной двери. Чтобы отвыкшие глаза не так болезненно реагировали на свет, медленно тяну ручку на себя. Дверь, как я и предполагал, не заперта и легко без скрипа поворачивается в мою сторону.
Открывшееся зрелище заставляет меня невольно вздрогнуть.
Прямо перед моим носом светлеют жуткие клыки, торчащие из шерстяной горы, глазки-бусинки и легкомысленный пятачок кабаньего носа за стеклом.
Чучело!
Ну да. Как раз на этом месте и стоял покойный Гришко. Ковырял пальчиком вот это вот стеклышко. Из-за высокой стеклянной витрины в мою сторону уже спешит веселый старичок-алхимик, забавно шаркая по паркету ногами в домашних тапках.
Давид Абрамыч, картавый директор краеведческого музея детской туристической станции.
Двуликий Янус.
Мозговой центр вражеской агентуры и гениальный артист, способный легко заставить себя покраснеть, если надо. Или изображать старого смешного чудака-ученого, будто слизанного со штампов Голливуда. А если подумать, откуда же ему эти штампы слизывать-то еще?
Я шагнул навстречу.
– Привет, Ричард! Детей отпусти. Конец твоей экскурсии. Говорить будем…
Если человек талантлив, это проявляется во всем.
Даже не моргнув глазом, Ричард, переодетый в старого музейщика, невозмутимо повернулся и зашаркал обратно к посетителям.
– Дог-гогие мои! На этом наша экскуг-гсия, к моему великому сожалению, должна пг-гег-гваться. Тысяча извинений. Дг-гагоценнейшая Маг-гия Ивановна! Очень сг-гочные, неотложные дела! Пг-гошу! Пг-гошу всех к выходу. До свиданья! До свиданья, дг-гузья мои…
Я неторопливо шел следом.
Группа подростков, одетых в туристические штормовки, во главе с полноватой Марией Ивановной недоуменно продвигались к выходу. Я ловил на себе любопытные взгляды, поэтому всячески пытался сохранить невозмутимое выражение лица.
Ричард выпроводил гостей, выглянул в коридор, внимательно огляделся, затем вернулся и плотно закрыл двустворчатые двери музея. Задвинул щеколду.
– Присаживайся, – на чистейшем русском языке предложил он. – Вот сюда. Обрати внимание – почти полная копия Летней беседки Бахчисарайского дворца. Построена в Бассейном дворике для отдыха членов ханской семьи в начале девят…
– Хватит! Кончай юродствовать, экскурсовод.
Я плюхнулся на низкий диванчик, покрытый коврами. Потом забрался на него с ногами и облокотился спиной о мягкую подушку. Действительно удобно!
Ричард прошел в глубину макета и расположился напротив. Снял очки и стал рассеянно протирать их какой-то бархоткой.
– Интересно. Значит, я раскрыт, – задумчиво произнес он, – не знаю как, но раз ты здесь, мою миссию можно считать проваленной.
– Можно именно так и считать.
Он отложил в сторону ненужные уже аксессуары маскировки и глянул в сторону окон.
– Думаю, что здание, скорей всего, оцеплено. В коридоре я видел незнакомых людей. Ваши?
Я неопределенно помахал рукой в воздухе. Хорошо, что он так считает. Учтем.
– Одно только мне непонятно – зачем первым пустили тебя?
Странно было видеть комичного директора музея, говорящего чисто, не картавя и без забавных подергиваний головой. Мне еще на причале яхт-клуба показалось, что голос Ричарда мне кого-то напоминает. Тогда еще мелькнула мысль о голливудских артистах, а это был директор музея. Только с нормальной буквой «р».
Артист и есть!
С образом старичка-ученого Ричард, если честно, слегка по-голливудски переиграл. Очень выпукло, по-сказочному получилось. Типично диснеевский образ. И советские люди этого времени, не избалованные американским кинематографом, воспринимали его органично. «Пипл схавал», а вот мои глаза где были?
На вопрос я не отвечал, молчал многозначительно. Смотрел прямо в глаза Ричарду, непроизвольно потирал колено и молчал. «Держите паузу», – кто сказал? Станиславский?
– Я впервые сталкиваюсь с ребенком, работающим на спецслужбы, – не выдержал долгого молчания Ричард. – Совсем плохи дела у Советов. А еще – все это очень и очень странно. Ты неплохо знаешь английский, разбираешься в вопросах международных отношений, знаком с французской и американской литературой. К тому же ты неглуп! Я обратил внимание, как на скальном пляже ты заметил военный катер с мичманом. И через час мичман был арестован. Эвакуация Бонц и Гришко тоже сорвана? Не так ли? Уверен, что не без твоего участия. И раз ты здесь, может быть, ответишь мне на один деликатный вопрос – ТЫ КТО?
И этот туда же! Так я тебе все и рассказал!
– Я – секретное оружие Комитета государственной безопасности. Под кодовым грифом… ЛДПР. Знаешь, как расшифровывается? «Легион детского противодействия». Чуешь? Имя нам – легион! Советские дети – они все такие. Кажется, я тебе уже об этом говорил. А ты не поверил.
– ЛДПР… М-да… Похоже на название какой-нибудь партии. Маловероятно. Ну а если все-таки серьезно?
– А если серьезно – у меня к тебе есть деловое предложение.
– Интересно. Внимательно слушаю.
– Сначала нужно, чтобы ты ответил на мои вопросы. Чтобы понять – какой уровень компромисса мы можем себе позволить. Само собой, можешь не отвечать вообще. К такому варианту мы тоже готовы.
Он поудобнее расположился на диванчике и скрестил руки на груди. Непроизвольный симптом мобилизации психозащиты.
– Ну… почему же сразу «не отвечать». Давай попробуем.
– Галина Анатольевна, инструктор по туризму, твой курьер?
– Разумеется. Хорошая девушка была. Глупо погибла.
Погибла? Предусмотрительно не поправляю его. Пусть пока побудет в неведении насчет воскрешения Галины.
– На чем ты ее вербанул?
– «Вербанул»?
– Язык надо учить, чурбан нерусский!
– Ну, положим, что такое «чурбан», я знаю, – усмехнулся Ричард, – и все твои комментарии по этому поводу помню.
– Я спрашиваю: на чем ты ее за-вер-бо-вал? Мотивация какая?
– А! На чем? Ты не поверишь, мой юный друг. Есть такая штука – любовь! Она порой творит чудеса. Особенно с молоденькими и… некрасивыми девушками.
– Сволочь ты, американец. Изрядная сволочь!
– What's done can't be undone[29].
– We'll see what we'll see[30]. Короче, здесь понятно. Следующий вопрос. Как завербовали Гришко? На чем его взяли?
– Хороший вопрос. Правильный. Пока не считаю нужным отвечать на него. Все зависит от твоего предложения. А там посмотрим.
– Ладно, не отвечай. Твое отплытие на папиной яхте – для отвода глаз?
– Ну, если вы меня вычислили, зачем отвечать на этот вопрос? Конечно, для отвода. Яхта ушла, а я вернулся. Вплавь. Под водой. Рассказать, как работает акваланг?
Да, действительно глупый вопрос. Приходится работать в цейтноте, экспромтом, отсюда и «тупизна».
– Не надо. В какой точке побережья вышел – тоже не скажешь?
– А ты как думаешь? Разумеется, не скажу. Зачем вам лишняя головная боль? А нам – пригодится еще…
– Тогда еще один вопрос. Твой сосед по квартире. Он наш агент. Как тебе удавалось от него маскироваться?
Ричард не отвечал.
Задумчиво разглядывал меня, теребя мочку уха. Наконец сподобился:
– А ты разве не знаешь?
– Хочу услышать от тебя.
Внезапно Ричард жизнерадостно расхохотался.
– Не знаешь? Ха-ха-ха-ха. У вас там что в КГБ, секреты друг от друга? Ха-ха-ха. Мой сосед – это я и есть! Давид Абрамыч! Червяк музейный. Я сам на себя и стучал! Ха-ха! Своему человеку и стучал! Ха-ха-ха. Капитану вашему. Гришко!
Я мысленно схватился за голову. Вот это прокол! По легенде моего присутствия здесь я просто обязан был знать это. Ну я и спросил! Однако какой же все-таки красивый расклад! Ох молодцы, вражьи морды! Надо отдать им должное. Сам за собой следил и своему же агенту докладывал. Изящная схема!
Так! Надо срочно сворачивать эту экстремальную беседу, пока я не ляпнул еще чего-нибудь не в тему.
– Успокоился? Я рад, что сумел развеселить тебя. Только сейчас с минуты на минуту начнется силовой захват. А у меня есть еще вопросы. Понимаешь? Время выходит. Нужно сделать телефонный звонок и дать отбой на силовую часть операции. Где тут аппарат у тебя?
– Телефон? В кладовке. А-а… обязательно… этот самый… силовой захват?
В кладовке! Черт! Почему же я его там не увидел? Все было бы гораздо проще…
– Чего? Силовой? А! Нет… не обязательно. Отменим. Не вижу активного сопротивления с твоей стороны. Дальше будем разговаривать. Покажешь, где телефон?
Ричард спрыгнул с дивана и зашаркал по направлению к своей каптерке. Я направился за ним, лихорадочно планируя дальнейшие действия.
– Вон, справа на столе. Под стенгазетой.
Ричард щелкнул выключателем, пропустил меня в помещение и стал в дверях, вновь скрестив на груди руки.
Плохо стоит! Не учили в детстве, что подслушивать некрасиво?
Я освободил от хлама на столе старенький, треснутый сбоку телефон и медленно набрал номер. Последний, для экстренных сообщений. Стараясь говорить разборчиво, внятно произнес в трубку:
– Краеведческий. Музей. Девять. Девять. Девять. Три девятки. Краеведческий музей. Как понял?
– Старик! Это ты? – Я впервые услышал нотки растерянности в голосе невозмутимого Пятого. – Ты в музее? Немедленно уходи! Слышишь?! Немедленно!!! Галина дала показания! Группа уже…
Короткие гудки.
Это Ричард, протянув руку из-за моей спины, нажал на рычаг телефона. Другой рукой развернул меня к себе лицом и с силой прижал к стене. Его предплечье как раз пришлось мне на уровень шеи.
– Я тут вот что подумал, – вкрадчиво произнес Ричард, слегка согнувшись надо мной. – Если здание оцеплено, зачем ты сейф перед дверью уронил? Странно это…
Он медленно усиливал давление, как когда-то Чистый у обрыва. Они что, сговорились, что ли, придушить меня рано или поздно?
– Выходит, нет там никого под землей? Ведь так же?
Я инстинктивно уперся ему руками в грудь, но Ричард давил на горло все сильнее и сильнее. Моя правая рука нащупала на груди у моего мучителя батарею пишущих ручек. Карандаш сбоку. Пытаюсь выцарапать его из кармана.
– И про соседа не знал. Тоже странно! А может быть, ты вообще пришел один? Случайно дорогу нашел? И нет никакой группы захвата? Говори! Живым оставлю. Так?
Давление ослабевает.
Я хрипло кашляю, мотаю головой в сторону двери и пытаюсь указать туда же левой рукой.
– Что? Чего там?
Почему это всегда срабатывает?
Глупая детская обманка. Ричард поворачивает голову направо, а я снизу по крутой дуге вокруг его предплечья с силой втыкаю карандаш ему под левую скулу. Туда, куда учила меня Ирина.
Американец по-заячьи взвизгивает, с выпученными глазами отскакивает от меня и хватается правой рукой за торчащую из шеи деревяшку. Выдергивает карандаш и тянется левой рукой ко мне, правой держась за обильно кровоточащую рану.
Но я уже чуть ли не на четвереньках несусь к выходу из кладовки. Спотыкаюсь на пороге, падаю и по инерции животом проезжаю по скользкому паркету прямехонько под стеклянный стеллаж с кабаном. Сзади слышу уже какое-то нечеловеческое, утробное рычание.
Ужом изворачиваюсь с живота на спину и вижу, как в дверях кладовки появляется шатающаяся фигура моего преследователя. Эх! Семь бед – один ответ! Лежа на спине, упираюсь обеими ногами в край витрины и до искр в глазах изо всех сил давлю на нее снизу.
Пошла!
Грохот, крик, звон бьющегося стекла и летящие в разные стороны разящие осколки. Чувствую резкую боль в области левой ягодицы. Штанина быстро намокает. Получил герой бандитскую пулю в ту область, на которую искал приключений?
Грохот почему-то не прекращается.
«Двери ломают, – вяло догадываюсь я, – народ к знаниям рвется. Не удержишь красоту замками, как ни старайся…»
В глазах начинает темнеть. Уже смутно, как в тумане вижу, как в дальнем конце зала вылетают с петель дверные полотна. Там, в столбе пыли – Сан-Саныч, Ирина, еще кто-то. Рядом в груде кабаньей шерсти и осколков копошится и стонет поверженный враг. Последняя мысль – не убил ли я его сдуру?
Меня уже тащат на руках. Уплывают куда-то вниз круглые потолочные светильники. Сначала – до боли яркие, потом – все тусклее и тусклее.
Сознание умиротворенно гаснет.
Финал.
Эпилог
Я тоже тут вот о чем подумал (благо теперь на больничной койке времени для размышлений у меня более чем предостаточно)…
Какую-то пару недель назад в школе меня сбил с ног забияка-старшеклассник. Обычное дело. Везде и всюду такое происходит. Но моя реакция была явно нетипичной. Да что там говорить! Неадекватной. И социально опасной.
Как результат – в городе вскрыта и ликвидирована обширная вражеская сеть.
А если бы я просто, хлюпнув носом, вернулся в класс? Как это, собственно, и было на самом деле. В первом, основном варианте моего детства. Я точно не познакомился бы с пионерами-хулиганами. Не узнал бы Родиона и не бросился бы в опорный пункт милиции к нему на помощь. И толстая лживая инспекторша продолжала бы с подачи продажного опера КГБ шантажировать военных, вытягивая из них секретную информацию для закордонных аналитиков.
В школу не вызвали бы Гришко, и я не познакомился бы с дружной бригадой госбезовских «волкодавов». Не узнал бы смешливой Ирины, невозмутимого Сан-Саныча, железного Пятого, Сергея Владимировича – умницы и профессионала. Жил бы я себе и жил, как и сорок лет назад. Обычно и адекватно. А совсем рядом кто-то нечистоплотный продолжал бы подгрызать корни моей стране, подпиливал бы ей сухожилия. Делал бы свое черное дело.
И сделал бы! В итоге – ни страны, ни народа. Вернее – другая страна и уже почти другой народ. Не знаю, лучше ли, хуже – просто другой.
Помните хрестоматийную бабочку Рэя Брэдбери? Путешественник во времени раздавил насекомое в прошлом и… вернулся в совершенно другой мир. А я тут, на секундочку, придавил червей потолще!
Ну ладно. Не совсем я, будем скромнее. Тем не менее дел-то наделано изрядно! Может быть, изменилось что-то в этом мире? Может, слегка дрогнул коварный враг? Ну хоть на йоту! И как-нибудь по-другому повернутся последующие события? В будущем? Должен же сработать «эффект бабочки»!
К примеру, возьмет и не ввяжется наша страна лет через шесть в афганскую мясорубку! И тысячи пацанов, моих сверстников, не погибнут страшно и бессмысленно. И будут жить дальше, работать, рожать и воспитывать детей. И станем мы, все наше общество на самую малость сильнее. Ну может же быть такое? Ведь благодаря моим синякам и порезам стали же мы чуточку выше противника. Ну хоть на немного! Может, с этой новой высоты что-то кому-то получше видно будет?
Может быть, благодаря этим новым открывшимся горизонтам мы возьмем и одумаемся. Хотя бы в конце века. И перестанем боготворить тех, кто искренне желает нам всем попросту сдохнуть. Ведь они и сейчас, в семидесятых, хотят того же. Так ведь держимся! Не даем себя заглотнуть. Да еще и зубы показываем! Может быть, продержимся еще? Станем немного мудрее, добрее, правдивее, наконец? Лучше, чем были?
Хотя…
Где надежды, а где реальность?
Только вот очень хочется быть… оптимистом.
– Ну как, герой, живот не отлежал?
Ирина. Улыбаясь, заходит в палату. Надолго задуматься мне здесь точно не дадут.
– А я-то как рад тебя видеть!
– Да ты не переворачивайся. Я необидчивая, и со спиной могу поговорить.
А! Ну да. У нас новый предмет для подколок.
Лежать действительно приходится на животе. Я даже не интересовался, сколько хирургических швов украсило мою задницу. Саднит постоянно. Ужасно хочется почесаться – заживает, значит.
– А что, американская спина хуже оказалась?
К слову, Ричард жив-живехонек. И тоже лечится на животе, так как получил серьезные повреждения в области спины и… ниже. Ну и мне не так обидно. И горло у него в порядке, разговаривает даже. Можно сказать, соловьем заливается.
Их сеть оказалась шире и глубже, чем виделась нам. И Донахью оказался центральной фигурой, координатором организации, шлюзом для перекачки информации.
Он действительно сын миллионера. И папина яхта своевременно прибыла сюда из Констанцы. Ричард дисциплинированно загрузился на нее со всем своим мажоровским багажом, а потом легко ушел под воду в миле от берега и через дикие пляжи добрался до города. Ему нужно было восстанавливать порушенную мной и моими друзьями структуру.
Сейчас у него есть реальные шансы вернуться к папочке. Я полагаю, путем обмена. Впрочем, таких нюансов до меня не доводят. Спасибо, что хоть сомнения в моих версиях отпали.
Ирина садится на край кровати и легонько пальцем тычет мне в повязку. А вот и не больно! Как раз там и чешется.
– Не ревнуй, маленький. Американское тело мне уже недоступно. Там Сан-Саныч заправляет…
Кстати о Сан-Саныче!
Он сейчас старается мне на глаза не показываться. Напомнил я ему как-то про фотопленку и «дилетантский бред сивой кобылы». Со своими вольными комментариями, естественно. А с юмором, как известно, у него трудновато. Переживал, сопел. Даже сострить в ответ попытался. Разумеется, плоско.
Обиделся, кажется…
– И вообще, – Ирина стала усиленно тормошить меня за спину, – хватит прикидываться тяжелобольным! Лежит тут, страдает! Врачи говорят, заживает все как на собаке, выпишут уже завтра. Лучше посмотри, кто к тебе пришел!
Она встает и подходит к окну.
Кряхтя, поднимаюсь, стараясь не оказаться в положении сидя, надеваю тапочки и шоркаю к своей боевой подруге. Подоконник высокий. Встаю на стул и прижимаюсь носом к стеклу.
И чувствую, как жаркий ком, неожиданно вспыхнувший в груди, с силой бросается мне в лицо. До красноты. До слез.
Под окном стоят мама и отец. Рядом с ними – братишка, держит за руку мою бабулю. В руках тяжелые сумки с провизией, будто меня здесь плохо кормят!
И все вчетвером, только завидев меня, дружно машут мне руками, улыбаются, кричат что-то.
И я машу им ладошкой, улыбаясь во весь рот. Плачу и смеюсь сквозь слезы.
Потому что…
Где-то я уже это все… когда-то видел!
Читать бесплатно другие книги:
