Войны некромантов Дашков Андрей
Ветер гудел в проводах; даже птицы еще не проснулись. Ни одного человека на многие километры вокруг. Дома зияли окнами, пустыми, как открытые гробы, и пыльный смерч пьяно переползал дорогу.
Рудольф завел двигатель и загнал «чероки» на местное кладбище. Склон холма был обращен к западу. Идеально.
Он вышел из машины, разрыл руками землю на ближайшей могиле и сложил в образовавшуюся яму свои фетиши. Маленький детский череп. Засушенную кисть девственницы. Связанные в пучок перья черной курицы. Он отряхнул руки и огляделся по сторонам. Нечто внутри него запечатлевало мельчайшие подробности ландшафта на тот случай, если придется сюда вернуться... Потом он повернулся своим красивым гладким лицом к западу и начал молиться барону Самеди – Духу Смерти и Тьмы, хозяину зомби и значит, своему хозяину.
Он просил барона Самеди защищать его и впредь, охранять от влияния психотов и осчастливить покоем после того, как придется отдать свою вторую жизнь. Честное слово, он просил не так уж много, если учесть то, что ему предстояло сделать.
Помолившись, он забрался в джип с легким сердцем и прозрачным мозгом. Не было причин для страха – все еще впереди... Он врубил на полную громкость «Voodoo Chile» Хендрикса[11] и начал раскачиваться в унисон с гитарными рифами. Мертвый-мертвый Джими отдавал ему силу своего экстаза сквозь десятилетия собственного небытия.
Через пару часов день вступил в свои права – обычный осенний день 2029 года. Мелкие брызги сыпались с серого неба, смазывая безрадостный пейзаж. Обнаженные деревья царапали сучьями низкие облака.
Рудольф снова остановился и достал из кармана старую бумажную карту 1984 года, не рассыпавшуюся только потому, что она была запаяна в прозрачный пластиковый конверт. Его многосуточные скитания подходили к концу. До резиденции графа фон Хаммерштайна, губернатора центрально-европейской провинции, расположенной в городе, который когда-то назывался Клагенфурт, оставалось около тридцати километров. С возвышенности, на которой находился «чероки», было видно небольшое поселение технов, обозначенное на карте непонятным Руди сочетанием слов Санкт-Фейт.
Несмотря на то, что клан Хаммерштайна формально владел огромной территорией от Средиземного моря до границы с северо-европейской провинцией, проходившей на пятидесятой широте, множество очагов сопротивления все еще существовало под самым носом у графской охранки. Малая численность семьи и распыленность сил не позволяли психотам раз и навсегда избавиться от техно-банд, которые, впрочем, были не в состоянии нанести им сколько-нибудь серьезный ущерб.
По данным настоятеля Эберта из уже бездействующего монастыря в Хайнбурге, служившего перевалочной базой зомби, в Санкт-Фейте находился один из тайных центров сопротивления. Очень маленький и пассивный. Всего около двух десятков человек, занятых на местной фабрике по переработке сельскохозяйственного сырья...
Психоты тоже хотели жрать и все еще нуждались в дешевой рабочей силе. Рудольф подумал о них с ненавистью. Надменные существа, забывшие, кому они обязаны своим величием. Кучка человекообразных, предавших свой род... Зомби сжал кулаки. Ногти глубоко врезались в кожу, но он не почувствовал боли. Это было одно из его преимуществ, которое могло легко превратиться в недостаток, как только полицейские эксперты доберутся до него...
Он уставился на белые пальцы, ставшие еще белее за последние несколько дней и приобретавшие теперь неприятную синеву под ногтями. Это напомнило ему о том, как мало у него времени, а еще – о мести. Он знал, что Хаммерштайны убили его мать, а может быть, и его самого. В этой части его знания были расплывчаты до неопределенности, а настоятель старательно умалчивал о событиях, непосредственно предшествовавших гибели Руди, опасаясь за его рассудок. Психическая травма смерти – одна из самых сильных и может соперничать по степени разрушительного влияния на сознание только с травмой рождения...
Рудольф бросил взгляд на циферблат механических часов «сейко». Если данные Эберта верны, появления пленных «железноголовых» нужно было ожидать с минуты на минуту.
Пару недель назад здешние техны проявили неожиданную активность и с помощью автоматической мины с усыпляющим газом захватили несколько психотов. Только осведомленный человек мог оценить коварство настоятеля – ведь почти самоубийственный для технов приказ поступил из монастыря в Хайнбурге – и Рудольф знал об этом. Нападение на психотов, среди которых были высокопоставленные члены местной администрации, каралось смертью. Расследование уже закончилось, и с юга к Санкт-Фейту приближалась танковая колонна.
Рудольф подоспел чуть раньше, то есть, для него все складывалось как нельзя более удачно. Внедрение в клан обойдется очень дорого. Он знал, что сегодня его собственный успех будет стоить жизни нескольким технам.
Провокация была грязной, но не ему осуждать интриги тех, кто напрямую общается с духами. Святая цель оправдывала все, даже смерти верных людей. В конце концов, он и сам был мертвецом, однако все еще сражался... Он извлек из походного рюкзака полевой бинокль и стал рассматривать поселение Санкт-Фейт.
Так и есть. Несколько легковых машин и микроавтобус «тойота», явно предназначенный для перевозки пленных. Пятеро технов, вооруженных автоматами Калашникова и, возможно, пистолетами. Никто не суетился. Двое внимательно изучали окрестности. Вероятно, появление «чероки» не осталось незамеченным. Плевать, уже ничего не изменишь. Для эвакуации у них осталось не более получаса.
Наконец, Рудольф увидел «железноголовых», которых выводили из подвала. На каждом была сеть, а на голове – экранирующий колпак, за что, собственно, пленные и получали презрительную кличку... Шесть человек, движения которых были затруднены двадцатью килограммами лишнего веса. Ему предстояло спасти хотя бы одного из них, а лучше – всех шестерых. Очень трудно, но возможно.
Он начал готовиться к миссии. К сожалению, никакой магии. Предстояла грубая и опасная резня. Он расстегнул куртку, джинсовую рубашку «левис» и нащупал пальцами еле заметную трещину на груди над правым соском. Она выглядела, как шрам, оставшийся после тонкого разреза. Ее прекрасно маскировали волосы.
На самом деле это была одна из типичных штучек, которые можно приобрести в «Жидкой Стене». На теле зомби был устроен потайной карман между двумя слоями отмирающей кожи, достаточно вместительный для того, чтобы Рудольф мог спрятать в нем несколько дюймовых золотых дисков с записями барабанов вуду. Мистические вибрации на все случаи жизни: с их помощью он мог сделать «бери-бери», сохранять неутомимость и заниматься любовью всю ночь, похищать тени и наводить порчу, мог заставить говорить отрезанную голову; у него были барабаны для бамбуше[12] и соответствующих похорон жертвы боко[13]...
С этим грузом он чувствовал себя сильнее – эдаким посланником с того света...
Края кармана сомкнулись, снова превратившись в едва заметный шрам. Теперь обнаружить посторонние предметы под кожей зомби можно было только на ощупь, но он не собирался никого подпускать к себе так близко.
Он извлек из рюкзака несколько гранат и дымовых шашек, еще не зная, что именно ему пригодится. Готовый к бою «кольт коммандер» сорок пятого калибра покоился в плечевой кобуре. Автомат Калашникова лежал на сидении пассажира. Жаль было расставаться с машиной и огнестрельным сокровищем, но придется пожертвовать всем этим, если он хочет, чтобы его легенда выглядела правдоподобно.
«Железноголовые» уже погрузились в микроавтобус, и небольшая колонна двинулась навстречу Рудольфу вверх по дороге. Впереди – «опель-сенатор», за ним «тойота», позади потрепанный «форд-скорпио». Не густо. Техны беднели; промышленность, пришедшая в упадок, уже давно выпускала одни только мелочи вроде спичек. Почти все, чем владели люди, было наследием прошлого.
Чувства зомби, за исключением ненависти, атрофировались. Сейчас он не испытывал ни грусти, ни угрызений совести. Он выждал, пока колонна достигла середины подъема, и резко нажал на педаль газа.
«Чероки» рванулся с места.
3
Марта Хаммерштайн, дочь графа Теодора фон Хаммерштайна и один из лучших агентов имперской контрразведки, проснулась в отвратительном расположении духа. Всю ночь ей снились кошмары. Пришлось потрудиться, чтобы отделить вещие сны от наведенных, а сообщения, поступившие по альфа-сети, – от флюктуаций некросферы. Она не чувствовала себя отдохнувшей, хотя предстоял тяжелый день.
Рядом с нею лежал уже остывший любовник-техн. Она позвонила слугам и велела вынести труп из спальни. Бедняга не мучился. Она развлекалась с ним до полуночи; потом – едва ощутимый укол и все. Что ж, ночь, проведенная с дочерью графа, стоит дорого. Техн знал, на что шел. Она считала, что он сделал правильный выбор. Вряд ли государственный преступник получил бы большее удовольствие, медленно подыхая на урановых рудниках... Но как любовник он был хорош. Просто великолепен. Гораздо лучше высокородного, но худосочного Макса Вернера из ближневосточного отделения имперской канцелярии, которого прочили ей в мужья. Да, правы были древние – аристократия вырождается... Марта понежилась в кровати еще немного и выбросила техна из головы.
Потом встала и, не одеваясь, отправилась в душ, чтобы смыть с себя высохшее семя мужчины, который был мертв уже несколько часов. Далее – комната для медитаций и психотренинга. Ей требовались минимальные усилия, чтобы держать себя в форме. Она была очень способным психотом. Опорой нового порядка. Надеждой Империи.
Она попрактиковалась в создании зрительных иллюзий и телекинезе. Небольшие легкие шары слушались ее неплохо, чего, к сожалению, пока нельзя было сказать о людях. Но и так прогресс был колоссальным. Всего два поколения, совершившие невообразимый рывок и изменившие лицо мира! Чего же тогда ожидать от ее потомства? При этой мысли ей самой становилось не по себе. Атавистический пережиток. Ее охватывал вульгарный трепет, присущий технам...
Она прогнала недостойное чувство и занялась у-шу, наслаждаясь совершенством своего гибкого стройного тела. Хаммерштайн знала, что красива, сильна и сексуально притягательна. Она умела использовать мужские инстинкты, была сладострастна, как кошка, но ее сердце всегда оставалось неуязвимым и холодным.
Накинув прозрачный халат, Марта подошла к огромному панорамному окну, чтобы выпить чашку обжигающего кофе. Она рассматривала огромный пустой город с верхнего этажа своего семиэтажного дома. В пределах прямой видимости находился отцовский дворец – здание, производившее тяжеловатое и мрачноватое впечатление. Сквозь пелену унылого дождя деревья казались глянцево-черными, а тротуары и мостовые – неразличимой иллюзорной мозаикой, вроде той, которая возникала перед ней в первый момент телепатической связи...
Возможно, эротоманы из полицейского управления сейчас рассматривали ее из своих окон в бинокли и подзорные трубы. Хаммерштайн это нисколько не заботило. Она давно свыклась с ролью любвеобильной и беспечной самки, позволявшей легко входить в доверие к кому угодно – от глав семейств до прыщавых подростков. Ей выбалтывали то, что тщательно скрывали от верных жен. В ее красивой породистой головке скопилось столько грязи, что хватило бы на десяток умудренных жизнью стариков. Таким образом, Марта была ценным приобретением для контрразведки, но работала в собственное удовольствие и только на себя. Об этом знал и ее отец, считавший дочь идеальным психотом, в отличие от сына и прямого наследника, который, к безграничному сожалению графа, прослыл мягкотелым импотентом.
...Марта включила музыку, чтобы расслабиться, – не идиотскую какофонию технов, пригодную разве что для животного возбуждения, а плавные акустические пьесы, исполняемые исключительно на деревянных духовых. Музыка успокаивала ее и восстанавливала некий баланс на неуловимой границе мозг – психо. Сейчас она чувствовала себя полностью удовлетворенной. Еще достаточно времени оставалось до того момента, когда прозвучит некий сигнал, и голос, обладателя которого она даже не знала, попросит ее приехать в определенное место.
Она услышала голос, но сообщение было не таким, какого она ожидала. Теперь Марта поняла, откуда взялась тревога, витавшая в снах. Ее лицо затвердело, превратившись в непроницаемую маску. Никто из слуг, хорошо ее знавших, не мог бы даже предположить, как идут дела – великолепно или катастрофически плохо.
Она одела брючный костюм, вооружилась баллончиком со слезоточивым газом и револьвером Кольта «детектив спешиэл». Спускаясь в кабине лифта, она закурила сигарету. Привычка была вредной, но Хаммерштайн утешала себя тем, что невозобновляемые запасы табака в Империи подходят к концу.
Прямо из кабины лифта она попала в подземный гараж, где находились принадлежавшие ей автомобили. Жестом отказалась от услуг личного шофера. Поколебавшись, она выбрала подарок отца к совершеннолетию: антикварную «альфа-ромео» 1968 года. Машина поразительно хорошо сохранилась, простояв полсотни лет в гараже какого-то коллекционера-техна, после чего была экспроприирована.
Марта прогрела двигатель, глядя в расширяющийся светлый прямоугольник, пока створка ворот медленно ползла вверх. Потом она резко послала «альфу» вперед. Машина выскочила наружу и с визгом развернулась на влажном асфальте. Несколько километров до графского дворца она проделала за какую-нибудь минуту. На пустых улицах не было помех. Возле резиденции губернатора ее уже ждали. Безликий человек принял у нее ключи и отогнал машину на стоянку.
Взбегая по ступенькам, Марта докурила и выбросила сигарету. В холле она увидела помятое после бессонной ночи лицо Карла Габера – шефа личной охраны губернатора. Видимо, дела действительно складывались не лучшим образом – Марте стало ясно, что Габер боится. Не только за чужую, а прежде всего за свою собственную жизнь...
Габер ей нравился. Это был жесткий, немногословный сорокалетний человек с мужественным лицом и мощной фигурой. Один из немногих, кому удавалось противостоять инстинктам и сдерживать себя в ее присутствии. Возможно, потому, что сильнее всего у него был развит именно инстинкт самосохранения. Карл продержался на своем посту уже около десяти лет, и это само по себе являлось уникальным достижением.
Они обменялись кивками, а потом Марта увидела свою мать – преждевременно постаревшую, но все еще красивую женщину из технов, хранившую собачью верность мужу и за это обласканную им. Глаза графини были воспалены и выдавали то, что она плакала. Марта испытывала к ней сентиментальное чувство, которое можно было назвать скорее жалостью, чем любовью. Мать была представительницей отмирающего сообщества слабых и никчемных существ...
Они обнялись. Графиня пошатнулась, и Марте пришлось поддержать ее. Она буквально излучала боль и растерянность.
– Гуго заболел, – прошептала мать.
– Я уже знаю. Что в этом необычного?
– Граф встревожен. Никто не может понять, в чем дело. Это похоже на... – она была готова разрыдаться.
Марта встряхнула ее и рукой поманила к себе служанку.
– Отведите графиню в спальню и дайте ей что-нибудь успокаивающее.
Освободившись, она направилась в покои своего незадачливого братца, умудрившегося подхватить какую-то заразу. Габер проводил ее ничего не выражающим взглядом. Это не означало, что его мозг отдыхает. Карл уже сделал все, что мог. Его хорошо натасканные «псы» находились на своих местах, готовые вцепиться в любую подозрительную глотку. Вот только таковых до сих пор не было обнаружено.
Правда, Габер уже около часа обсасывал одну мыслишку, весьма похожую на старый афоризм: «Если врага нет, то его следовало бы придумать». Габер не терял времени зря, размышляя об этом с чисто немецкой педантичностью. При случае он уже мог предложить в качестве искупительных жертв как минимум две кандидатуры. Наступало удобное время, чтобы избавиться от возможных конкурентов...
В коридорах было полно людей из службы безопасности. Все старательно изображали настороженность и бдительность... В спальне Гуго Марта застала лежащего на кровати бесчувственного брата, отца, сидящего в кресле, и двух ближайших советников графа, застывших возле зашторенного окна.
Морщинистое лицо Теодора фон Хаммерштайна выражало крайнюю степень озабоченности. Марта подошла к нему. Отец был ее идеалом мужчины: сильный, беспощадный, коварный... и, как поговаривали, весьма неугомонный в постели. Им она восхищалась, а иногда даже побаивалась своего родителя.
Когда он увидел ее, то не стал скрывать своей радости. Они тепло обнялись, и он прошептал ей на ухо несколько ласковых слов. Марта бросила взгляд на мертвецки бледное лицо брата, освещенное лампой с абажуром из мутно-белого стекла. Дыхание больного было неровным и слабым; под приоткрытыми веками двумя грязными лужицами поблескивали белки. Странная метаморфоза произошла и с кожей – она стала похожа на ветхую расползающуюся ткань...
– Что с ним? – спросила Марта у отца. Сейчас ее голос и тон сильно отличались от тех, которыми она пользовалась раньше.
– Неизвестно. Мы впервые столкнулись с этой... проблемой. Исследование ауры ничего не дало. Все внутренние органы в порядке. Биополе не нуждается в коррекции. Внутри организма нет ни яда, ни раковых клеток, ни остаточных следов воздействия некросферы... То, что с ним происходит, похоже на процесс естественного старения и распада, ускоренный в десятки тысяч раз.
– Техны? – она с ненавистью выдохнула это слово.
Отец впервые отвел глаза.
– Возможно. Но каким образом? Прямой контакт исключен. Габер рискует головой. Излучение отсутствует...
– Ты имеешь в виду – известное излучение? – быстро перебила она.
– Да. Ты, детка, меня хорошо понимаешь, – он снова посмотрел на нее с выражением отцовского удовлетворения. – Но это еще не все. Этой ночью охотились и на меня.
– Что?!
– Очень похожее влияние. Я своевременно проснулся и поставил блок, – граф перешел на шепот, который слышала только дочь. – По правде говоря, я паршиво себя чувствую. Возможно, они достали меня...
Впервые за сегодняшний день Марта почувствовала холодок страха, пробежавший по спине. Отец говорил жуткие, почти невообразимые вещи. До сих пор никто из них не допускал вероятности краха даже в мыслях. Если только в этом действительно замешаны техны, а не въевшийся во все поры и мозги стереотип врага...
– Какое влияние? – спросила она после паузы.
Он покачал головой.
– Не знаю. Но это точно не «психо», можешь мне поверить. Если бы я верил в дурацкие сказки кочевников, то сказал бы, что это...
Он замолк и коснулся ладонью лба своего сына. Марта склонилась над ним. Ее губы раскрылись. Она ловила каждое его слово и даже тени непроизнесенных слов.
– Говори, отец! – потребовала она, все еще не понимая, на что он намекает. Хаммерштайн заметно колебался. Не был уверен в себе? Или боялся показаться смешным? Но момент был слишком неподходящим для смеха...
– По нашим сведениям, монастырские ублюдки вплотную занялись черной магией.
Марта презрительно улыбнулась. Отец разочаровал ее. Она ожидала большего.
– Ты это серьезно?
Он посмотрел на нее как-то странно и продолжал:
– Сатанинские мессы. Мистерии Анубиса. Культ вуду. Что ты знаешь об этом? О зомби, уанга[14], «поцелуе смерти»?..
Когда он произнес это, ей опять стало не по себе. Совпадение было зловещим. Этой ночью она и сама вспоминала о зомби... Марта через силу выдавила из себя улыбку. Все-таки на отца можно было рассчитывать.
– Я вижу, ты уже кое-что изучил. К каким выводам ты пришел?
– К сожалению, у меня было мало времени. Я ознакомился с информацией, выловленной в компьютерных сетях до того, как они были ликвидированы технами, и протоколами допросов пленных. Сведений ничтожно мало, и они весьма расплывчаты. Монастыри предельно законспирированы. Их расположение чаще всего неизвестно самим монахам. Людей перебрасывают на вертолетах или перевозят с закрытыми глазами. Тщательный отбор и фильтрация. Малейшее подозрение – и человек исчезает навсегда...
– Ну, в этом нет ничего нового, – они обменялись мимолетными улыбками, в которых не было особой радости. Просто характерное сокращение лицевых мускулов.
– Я уверен в одном: если в монастырях действительно готовят кого-то для борьбы против Империи, то они не побрезгуют ничем. Положение очень серьезное. Если это (он показал на умирающего сына) – испытание нового оружия, то нам пока нечего ему противопоставить... А теперь скажи мне: с тобой все в порядке?
– Да, отец, – она почти не солгала. Эпизод с мертвым любовником-техном был слишком невнятен, чтобы обсуждать его.
– Так вот: я не хочу, чтобы ты даже думала об этих вещах. Будь осторожна – и все!
– Ты говоришь это мне, своей дочери, и теперь уже... своей наследнице? – она выговорила это без дрожи, стоя возле кровати, на которой лежал ее старший брат. – Ты действительно этого хочешь?
Он долго смотрел в ее сверкающие глаза. «Боже, как она красива!» – думал он и вдруг понял, что желает ее. Сейчас, когда его самоконтроль ослаб, желание стало очень сильным...
– Нет, – сказал он охрипшим голосом. – Я буду с тобой предельно откровенен. Мой законный наследник, скорее всего, умрет. Мои незаконнорожденные дети, вероятно, мертвы. Ты осталась одна. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты выжила.
– Но для этого надо бороться, не так ли? Разве не ты учил меня этому?
– Да, да, да! – бросил он раздраженно, как будто прогонял ее. – Только знай: если с тобой что-нибудь случится, все потеряет смысл...
4
«Чероки» разгонялся, выбрасывая из-под колес комья вязкой грязи. Рудольф ударил прикладом автомата в лобовое стекло и избавился от покрывшегося сетью трещин «триплекса». Холодный ветер хлестнул по лицу, мелкие брызги впились в кожу, как иголки, но зомби даже не прищурился. Капли попадали на слизистую оболочку глазных яблок, немного искажая предметы в поле зрения. Однако не настолько, чтобы это помешало ему выполнить задуманное.
Он увидел стволы, высунувшиеся из окон «опеля». Люди в конвое были настороже. Руди улыбнулся и врубил на полную громкость «Моби Дик». Под неистовый рокот барабанов Джона Бонэма он набрал скорость сто двадцать километров в час и стремительно приближался к головной машине колонны. Метров за тридцать от нее он бросил на асфальт две гранаты. Дальнейшее он мог наблюдать только в зеркале заднего вида.
Первая граната взорвалась прямо под «опелем», превратив его в огненный болид. Осколки второй изрешетили лобовое стекло и радиатор «тойоты». Возможно, водитель тоже пострадал, потому что микроавтобус начало бросать из стороны в сторону.
Но «чероки» проскочил мимо него чуть раньше. На мгновение у зомби возникло искушение повернуть руль и протаранить «тойоту», но потом он вспомнил, что психоты, сидящие внутри, не должны пострадать.
С «фордом», следовавшим метрах в ста позади, возникли некоторые проблемы. Еще никто не успел понять, что происходит, когда «чероки» выскочил из дымного облака. На всякий случай его все-таки обстреляли. Пули застучали о металлическую обшивку, и финальные рифы «Моби Дика» сменились громким немодулированным шипением.
Очереди ложились так плотно, что у Рудольфа не было даже возможности высунуться из окна. Он начал резко тормозить и склонился к рулю, чтобы уберечь голову. «Форд» был уже совсем рядом. Пользуясь тем, что джип почти остановился, зомби упал вправо, на сидение пассажира, сорвал чеку и швырнул в окно гранату.
Наступившую после взрыва тишину прорезало только дохлое потрескивание револьвера. Руди резко разогнулся, выставил перед собой ствол «калашникова» и всадил длинную очередь в застывший на обочине «форд» с пылающим передком. Уцелевший техн, прятавшийся за машиной, свалился в кювет, правильно оценив свои шансы. Зомби выплюнул скопившуюся во рту зловонную слюну и одним резким броском развернул «чероки». На скользкой от дождя дороге это было несложно.
Впереди, в сизой дымке, белел неподвижный микроавтобус. Два уцелевших охранника залегли за спущенными колесами, стреляя по надвигающемуся джипу. На этот раз Рудольф не стал проезжать мимо. Капот «чероки» ткнулся в заднюю дверь «тойоты» на скорости около тридцати километров в час. Этого толчка оказалось достаточно, чтобы раздавить человека, лежавшего за правым передним колесом. Другой начал перекатываться по асфальту, но не добрался до спасительного кювета. Руди потратил на него оставшиеся патроны, не выходя из машины.
Когда техн угомонился, зомби прислушался. Двигатель «чероки» заглох. Тишину нарушало только потрескивание огня и пение ветра. Люди, находившиеся внутри микроавтобуса, либо затаились, либо были мертвы...
Рудольф завел свою тачку и сдал назад. Теперь он не торопился. В салоне вместе с пленными психотами могли остаться живые охранники. Поэтому он подождал еще около десяти минут, пока кто-то не начал колотить изнутри в запертые двери «тойоты».
Тогда он вышел из машины, сбил прикладом архаичный навесной замок и на всякий случай отошел в сторону. Первый «железноголовый» буквально выполз из машины и тут же свалился на дорогу. Экранирующий шлем на голове был непрозрачным, и человек слепо ощупывал руками асфальт.
Пора было переходить к заключительному акту спектакля. Руди заглянул в салон. Там копошилось несколько «железноголовых». По крайней мере, четверо остались в живых. Он оглушил ударом приклада того, который выбрался наружу первым, и оттащил его в кювет. Здесь он положил психота лицом вниз и расцепил звенья фиксатора, охватывавшего шею. Экранирующий шлем раскрылся, как расколотое пополам яйцо. Под ним обнаружилась густая черная шевелюра.
Пленник был еще совсем молод – не старше шестнадцати лет. Его лицо и волосы были испачканы слизью, похожей на жидкую ржавчину. Такая же слизь покрывала шлем изнутри. Это были следы того, что психот успел сделать с металлом за не столь уж долгое время своего заточения. Руди прикинул, что до полного разрушения оболочки оставалось не более суток.
С дороги доносилось позвякивание и приглушенные голоса. Освобожденные, но ни черта не видевшие люди расползались в стороны, как слепые котята. Кое-кто уже добрался до «чероки» и вполне мог найти оружие. Зомби не должен был этого допустить. Специальной антимагнитной отмычкой он разделил края экранирующей сети, соединявшиеся вдоль позвоночника. После этого приставил ствол к голове психота и спустил курок.
При звуке выстрела «железноголовые» застыли на дороге, как манекены. Рудольф представлял себе их состояние. Он знал, что нет ничего хуже неизвестности, а тут еще – абсолютная темнота перед глазами...
Он кое-как напялил на себя экранирующую сеть и запахнул ее сзади, пока поляризованные магниты не пришли во взаимодействие. Потом, для большего правдоподобия, разрезал себе лицо от виска до скулы острым осколком камня. Как он и ожидал, крови не было. Камень оставил сухой разрез, из которого разве что не посыпался пепел... Руди отбросил автомат подальше в заросли сорняка и отправился на дорогу, чтобы стать одним из тесной компании «железноголовых».
5
К вечеру, неподалеку от городской окраины их подобрал военный патруль. После этого им пришлось около часа трястись в кузове армейского грузовика под рваным тентом. Психоты, уцелевшие в переделке, выглядели так себе. Руди догадывался, в чем дело. Всем освобожденным предстояла многодневная экспертиза, фильтрация, чистка в неуютных подвалах тайной полиции. Для зомби это почти наверняка означало провал и повторную ликвидацию. На этот раз – окончательную.
Единственной надеждой Рудольфа был человек, сидевший сейчас напротив и не сводивший с него тяжелого подозрительного взгляда. По его сведениям, это был Фридрих Кирхер, заместитель Карла Габера – шефа графской службы безопасности. А дальше открывался простор для домыслов и фантазий. Как мог психот, занимавший столь высокое место в имперской иерархии, оказаться в плену у технов? Это отдавало подставкой и означало, что Рудольф непредвиденно вмешался в чью-то игру. Возможно, на свою голову. Обстоятельства захвата Кирхера также заставляли кое-о чем задуматься.
При знакомстве Руди сразу же выдал агенту самый дурацкий вариант своей легенды. Впрочем, ему показалось, что психот узнал его гораздо раньше, чем они заговорили друг с другом. После этого Кирхер отмалчивался, и его молчание было красноречивее всяких слов.
Грузовик остановился на огромной площади, окруженной тяжелыми серыми параллелепипедами административных зданий. Здесь Кирхера уже ожидал черный «линкольн-континенталь», вероятнее всего, из графской «конюшни». Кто-то набросил на плечи агента длинный серый плащ поверх грязной изорванной рубашки. Кирхер с видимым наслаждением закурил сигарету. После коротких переговоров армейский офицер велел Рудольфу вылезти из грузовика.
Зомби понял, что пока не ошибся в расчетах. Однако эти расчеты были проделаны не им. Он покорно дал утопить себя в просторном черном аквариуме с тонированными стеклами. «Линкольн» мягко тронулся с места. Два безликих охранника зажали Руди между своими могучими плечами.
Кирхер опять оказался напротив. Теперь их взгляды не пересекались. Психот выглядел подавленным и до крайности озабоченным. Он непрерывно курил, и прежде чем они добрались до дворца, успел прикончить три сигареты. Многое зависело от того, как и кем информация о странных событиях последних недель будет передана графу. Несомненно, Кирхер хотел сделать это лично...
На несколько минут он отделился мутным звуконепроницаемым стеклом и снял трубку радиотелефона. Рудольф не различал его лица, в противном случае, кое-что мог бы прочесть по губам. После переговоров с неизвестным абонентом Кирхер снова открыл для обозрения свою физиономию; теперь она выглядела повеселее.
Рудольф безмятежно озирался по сторонам. Он не испытывал потребности ни в никотине, ни в алкоголе, хотя, наверное, следовало бы изобразить нечто подобное. Неосознаваемая им программа была запущена, и скрытая энергия изменяла зомби в соответствии с заданным алгоритмом. Теперь его мозг был поражен амнезией, и это подтвердил бы любой эксперт в любой лаборатории империи. Но ни он сам, ни агент службы безопасности, ни тем более граф еще не догадывались об этом.
...Огромные залы губернаторского дворца. Неизвестная Рудольфу последовательность галерей и комнат. Подлинники интуитивистов двадцатого века и неоромантиков двадцать первого в изящных, но не вычурных рамах. Только деревянная мебель (почему психоты недолюбливают пластмассу и металлы?). Странно меняющиеся при его приближении лица. В глазах некоторых – недобрый огонек узнавания...
Перед запертой дверью их тщательно обыскали. Человек, стоявший сзади, сканировал их «психо» на предмет вероятной агрессии. Должно быть, агрессии сейчас в Рудольфе было не больше, чем в кролике.
Наконец, он и Кирхер предстали перед графом. Рядом с губернатором провинции находилась очень красивая молодая женщина, лицо которой было похоже на восковую маску. Зомби понял, что она прекрасно владеет собой.
Зато граф, похоже, не считал нужным скрывать свои чувства. Психот-сканнер кивнул ему, стоя у двери. Высокий мужчина с пронизывающим взглядом ледяных бледно-голубых глаз внезапно улыбнулся Рудольфу, который ощутил при этом легкое замешательство. Господин Хаммерштайн шел ему навстречу, протянув руки!
Руди бросил косой взгляд на Кирхера. Тот холодно, но вежливо наклонил голову. Что за черт?! Неужели он попал на репетицию абсурдной пьесы? Кстати, откуда он знает об адсурдных пьесах?..
– Добро пожаловать, мой блудный сын! – с теплой иронией произнес граф.
Пора было включаться в игру или выключаться насовсем. Рудольф мгновенно сделал выбор.
Он тоже простер руки для объятий и двинулся навстречу «папе», изобразив на лице немного жалкую, но самую сердечную из своих улыбок.
Глава вторая. Сколько стоит зомби
Безгубая из-под земли
Его звала к себе на ложе.
Томас Стернз Элиот. Шепотки бессмертия
1
Поцелуй Марты все еще пылал на его губах, а голос звенел в ушах («Ну здравствуй, братец!»). Похоже, эта девка могла возбудить даже мертвого... Руди постепенно пришел в себя, облизал с губ чужую ароматную слюну и продолжал трусцой двигаться по огромному графскому саду, припорошенному первым ноябрьским снегом. При этом он ощущал некое приятное томление в чреслах.
Все вокруг выглядело стеклянным и неживым. Лед ненадолго растопила сестричка, тоже бегавшая по утрам в одном купальнике и кроссовках. Правда, с некоторых пор к этому наряду добавился шарф, завязанный вокруг шеи. Рудольф напомнил себе, что она приходится ему всего лишь сводной сестрой, а значит нельзя терять надежду. Без сомнения, сейчас она дразнит его, но наступит день, когда он возьмет реванш. Если к тому времени не сгниет окончательно.
Пока зомби еще был в состоянии заниматься любовью. Он специально проверил это, мастурбируя в одном из дворцовых туалетов и прекрасно зная, что за ним наблюдает миниатюрная телекамера. Пора было продемонстрировать папе и его псам не только свои достоинства, но и маленькие простительные недостатки. Мастурбирующий мужчина, не прикасавшийся к женщинам несколько месяцев – это выглядело так естественно!.. Он надеялся, что граф распорядится подобрать ему если не невесту, то хотя бы любовницу из психотов. С таким прикрытием он наконец-то станет полноценным членом семьи и сможет приступить к реализации своего плана. А так люди Габера ни на минуту не спускали с него глаз, заглядывая чуть ли не в сливное отверстие унитаза...
...Он скучно преодолевал километр за километром. Это тоже было показухой; на самом деле, в любое время суток и при любом раскладе он оставался бесстрастной машиной, готовой скрываться, воевать и убивать.
Когда кожа заблестела от инея, осыпающегося с веток, Руди решил, что хватит. Он вернулся в отапливаемые помещения и, пренебрегая лифтом, поднялся по лестнице в свою гостиную. После контрастного душа он принял у слуги чашку свежезаваренного цейлонского чая и с удобством расположился в кресле. Включил музыкальную шкатулку и положил в нее один из дисков, позаимствованных в дворцовой фонотеке.
Шум ручья и пение птиц, наложенные на дуэт флейты и виолончели... Он мучался, слушая эту музыку, пока не научился «отодвигать» ее на уровень фона. Золотые диски из нагрудного «кармана» он приберегал на крайний случай. Как ему не хватало жесткости и драйва! Как ему не хватало барабанов вуду или, на худой конец, рок-н-ролла!..
Он отхлебнул ароматный напиток и попытался систематизировать свои неглубокие воспоминания и еще более отрывочные мысли. Он был существом, которым руководили не поддающиеся описанию мотивы, превращенные в подобия инстинктов...
Подходила к концу первая неделя его пребывания во дворце. Амнезия носила хронический характер, несмотря на то, что под видом лечения с ним работали не только лучшие эксперты по «психо», но и вульгарные гипнотизеры и экстрасенсы. В большинстве областей его память была чиста, как белый лист. Или недоступна, как внутренности пресловутого «черного ящика». Похоже, никто, за исключением настоятеля, не улавливал эту тончайшую разницу...
Когда его сочли безопасным, Рудольф узнал о своем прошлом много нового и потрясающе интересного.
Кирхеру повезло меньше.
Сын Теодора Хаммерштайна, Гуго, скончался на третий день после той злопамятной ночи, когда впервые появились признаки неизвестного воздействия.
Впрочем, о том, что Гуго умер, знали очень немногие, если точнее, всего четыре человека: граф, Марта, Габер и Руди, тоже находившийся в этот момент в спальне на правах члена семьи. В число осведомленных не попала даже графиня, не покидавшая своих покоев последние семьдесят два часа.
Хаммерштайн пришел в ярость.
Габер, всерьез опасавшийся уже не столько за свою карьеру, сколько за жизнь, проявил чудеса изобретательности, пытаясь найти врага там, где его не было. В конце концов, он припомнил своему заместителю кое-какие старые грешки...
Устранению Кирхера предшествовал недельный кошмар, инициатором которого оказался сам губернатор. Через пару часов после кончины сына у графа возникла мысль, показавшаяся ему вначале бредовой. Он поделился ею с Мартой. Она и отправилась воплощать эту мысль в действительность, что едва не стоило ей жизни.
Впрочем, об этом Руди только догадывался, разглядывая легкомысленный шарф, скрывавший шею девушки – красивую, гладкую шею, как будто созданную для поцелуев...
2
Лишь на пятую ночь после прибытия Марты Хаммерштайн в Пешт агенты империи сумели организовать посещение бамбуше. Появившись в городе, она сняла номер в гостинице и четверо суток предавалась раздражающему безделью. Расслабиться она могла только наедине с собой. В остальное время приходилось заботиться о поддержании у окружающих иллюзии «измененного лица».
Любой, даже хорошо знавший Марту человек, нашел бы ее привлекательной, но не узнал бы в красотке дочь фон Хаммерштайна. Она колебалась, не завести ли любовника из местных (кое-кто из боссов, прикрывавших операцию, был непротив), но потом решила, что отец не одобрил бы такой неосторожности.
Поэтому вечера она коротала с бутылками венгерского вина, просматривая старые фильмы доимперского периода, сохранившиеся на зарезанных видеокассетах. Кое-что ей даже понравилось, несмотря на общий истерический фон и потрясающую слепоту героев.
А потом был звонок около десяти вечера, машина у входа, быстрая езда в лабиринте узких темных улиц, другая машина, старый серый дом в готическом стиле, комнаты, по которым расползалась тень недавней смерти... Двое агентов ввели Марту в спальню, и она увидела обнаженную женщину, казавшуюся спящей и во сне застигнутой кошмаром.
В тусклом свете горевшей поблизости керосиновой лампы треугольная бескровная рана под левой грудью была почти незаметна. Стилет исчез. Рост, фигура и волосы мертвой были примерно такими же, как у Хаммерштайн, однако лицо, по которому разливалась смертельная бледность, лишь отдаленно напоминало ее собственное. Это было бы не слишком сложным препятствием для психота такого уровня, как Марта, если бы не сокращение лицевых мышц в результате болезненного удара.
– Идиоты, – бросила она, повернувшись к агентам. – Я же сказала – яд.
Один из них имел наглость оправдываться.
– Она была защищена. Возможно, принимала яды в малых дозах. Ей предстояло стать мамбо[15]...
– Ладно. Готовьте вертолет. Оставьте меня одну.
Когда они исчезли, бесшумно ступая по толстым коврам своими каучуковыми подошвами, Хаммерштайн начала, что называется, «входить в образ».
Фас, профиль... Без зеркала не обойтись... Аккуратные раковины ушей, рисунок губ, цвет глаз. Форма ногтей и пальцев. Зубы, пломбы, коронки... Немного другая наполненность груди... Жаль, что она не видела, как покойница двигалась, как держала голову, жестикулировала... Все это придется извлекать из памяти ее коллег... В захолустье работали по старинке, видимо, считая адептов «психо» всесильными. В этом были как положительные, так и отрицательные стороны...
И наконец, самое главное – запах. Запах кожи, слюны, волос, половых органов... Марте пришлось почти лечь на умершую женщину, и она немного возбудилась. Коченеющие соски вызывающе торчали. И этот холод... В мертвом теле было что-то недоступное и гордое. Вроде идеального любовника, который никогда не будет никому принадлежать...
Спустя десять минут Марта встала и самодовольно улыбнулась своему неузнаваемому отражению в зеркале. Любому постороннему, оказавшемуся в этот момент в спальне, метаморфоза показалась бы жуткой. Здесь находились две женщины, похожие друг на друга, как однояйцевые близнецы. Только у мертвой лицо было застывшим, а у живой – немного смазанным. Человек, не знакомый с эффектами «измененного лица», посчитал бы, что у него слезятся глаза.
Хаммерштайн вышла из спальни, и агент, отвечавший за устранение «двойника», удовлетворенно кивнул ей. Пока все шло гладко. Еще полчаса они тряслись в машине, покидая пределы города. На какой-то полузаброшенной ферме Марту ждал вертолет. Она подумала, что здесь влияние империи практически заканчивается, и в течение ближайших часов ей предстоит рисковать жизнью. Тем не менее ею руководил не столько страх, сколько любопытство.
Пока вертолет скользил над темным волнующимся лесом, агент вводил Хаммерштайн в курс дела. Район Карпатского предгорья оставался чрезвычайно диким и почти неконтролируемым. До сих пор тут сохранились деревни и замки, в которых еще ни разу не бывали представители новой власти. По данным разведки, где-то здесь находился тайный монастырь технов. Возможно, с этим было связано необыкновенно широкое распространение культа вуду и появление большого количества неовудуистов, вербуемых среди местного населения.
Сам культ претерпел значительные изменения по сравнению с гаитянским прототипом, однако сохранил некоторые характерные черты и терминологию. Оставался открытым вопрос о том, кем являются пресловутые зомби: реанимированными мертвецами или живыми существами с необратимо измененной психикой и полностью подавленной способностью к самоанализу...
Марта Хаммерштайн заняла место женщины по имени Анна Бауэр, которая была «гунси-босал»[16]. Это означало, что на предстоящем бамбуше ей предстояло сыграть пассивную роль, тем не менее она не могла ошибиться даже в незначительных мелочах... Агент что-то бубнил насчет прикрытия, но Марта знала, что иногда смерть приходит быстрее, чем достигает цели пуля, выпущенная из снайперской винтовки...
Вертолет резко пошел на снижение и приземлился на круглой поляне возле поросшего лесом склона. Вокруг застыла темная молчаливая громада гор... Когда Марта выбралась из тесного чрева машины, ей показалось, что температура окружающего воздуха понизилась еще на несколько градусов.
Вот и все ее впечатления от красивейших в мире гор: холод, тишина и враждебность. Ожидание чего-то страшного... Под огромным развесистым деревом, утратившим листья, стоял темный «фольксваген-гольф». Автомобиль Анны Бауэр. Марта выслушала последние инструкции.
– Дальше вы поедете сами. Вверх по склону ведет единственная дорога и ошибиться невозможно. Бамбуше состоится в развалинах замка. Где-то поблизости вас будет ожидать любовник Анны Бауэр. Вот его фотографии...
Марта увидела лицо мужчины лет тридцати с черными глазами навыкате и скошенным подбородком. Неприятное лицо. Тип, находящий самоутверждение в подавлении чужой личности.
– ...Мы не можем снабдить вас оружием. Возможно, во время ритуала вам придется раздеться, – по тому, каким тоном это было сказано, она поняла, что раздеться придется обязательно. – В самом крайнем случае будет пущен газ. Если начнется стрельба, постарайтесь спрятаться в подвалах замка...
Она усмехнулась. Совет был дурацким, но этот человек просто выполнял свою работу и даже не знал, что в случае провала лишится своей головы. Они разошлись без лишних слов. Уже через несколько секунд Хаммерштайн ощутила одиночество и беззащитность.
В салоне «фолька» было немногим лучше. Ключ торчал в замке зажигания. Она завела двигатель и включила фары. То, что здесь называли дорогой, оказалось двумя колеями, проложенными в сырой земле и полузасыпанными гниющими листьями. Машина медленно поползла вверх, ощупывая мглистое пространство подрагивающими лучами фар...
3
Чья-то тень метнулась справа из-за дерева, и Марта ударила по тормозам. «Фольк» остановился, к его лобовому стеклу прилипли две серые ладони, между которыми возникла улыбающаяся физиономия. «Господи, да он же настоящий придурок,» – с отвращением подумала Хаммерштайн и с трудом заставила себя улыбнуться.
Любовничек рухнул на сидение, по-хозяйски обнял ее за плечи и влепил смачный поцелуй в губы. Его шкодливая правая рука уже шарила по ее груди и бедрам. Марте потребовалось всего несколько секунд, чтобы справиться с ним. Она легко проникла в незащищенные области его сознания. Желания и ожидания мужчины были незатейливы. Она погладила его там, где надо, и взяла под жесткий контроль. Всю оставшуюся дорогу до замка он сидел смирно, развлекая ее малопонятными местными анекдотами.
Изломанные края развалин показались в просветах между деревьями. Луна пряталась по другую сторону плотных облаков, обычных в эту пору года, и замок озарялся призрачным светом, падавшим откуда-то снизу. «Факелы,» – решила Марта, но ошиблась. Это были толстенные свечи в глиняных мисках, расставленные так, что стены защищали их от порывов ветра.
Она увидела темное дремлющее стадо автомобилей и мотоциклов – не менее двадцати штук – занимавшее небольшую площадку перед разрушенным фасадом замка. Сквозь натужный шум двигателя «фолька» до нее донесся тяжелый, мерный рокот барабанов. Звуки, вызывавшие непонятную дрожь...
Анна и ее приятель Дюла приехали одними из последних. Выйдя из машины, женщина оглядела руины и лес. Где прятались ее люди, и находились ли они поблизости? Она внезапно усомнилась в этом.
Парочка погрузилась в лабиринт, стены которого были сложены из огромных, плохо обработанных камней. Анна-Марта ощутила ауру этого места – древнюю, гнетущую, неописуемую... Давно она не встречалась ни с чем подобным. Безликое зло вибрировало здесь – зло, парадоксальным образом бывшее причиной преступлений и противоестественно долгой жизни...
Грохот барабанов нарастал, он двоился и накладывался на собственное эхо, отраженное от стен; невозможно было определить место, из которого исходит звук.
Неожиданно для Анны-Марты они вдруг оказались в этом самом месте, в кольце жирных оплывающих свечей, посреди наэлектризованной толпы людей, находившихся в плену у звука. Никто никого не приветствовал. Все давно и хорошо знали друг друга. Даже слишком хорошо... Если бы не начавшийся ритуал, Марта могла бы и не довести свою игру до конца.
Около десятка мужчин, одетых в белое, били в барабаны, выстроившись полукругом под стеной, густо исписанной веве[17]. Тут же был вкопан огромный деревянный крест, выкрашенный черной краской, на котором болтался фрак, превратившийся в лохмотья. Крест был увенчан дырявым котелком... Марта почувствовала некое зловещее влияние, хотя увидела всего лишь тотем. Барон Самеди в своей неодухотворенной ипостаси тоже присутствовал здесь...
На мрачный и завораживающий ритм накладывались визгливые и пугающие, как крики выпи, звуки каких-то свирелей. Отрывисто и жалобно стонала губная гармошка. Несмотря на холод, танцующие люди были полураздеты и продолжали разоблачаться. Назойливая и властная вибрация очень быстро подчинила себе Дюлу и начала охоту за душой Анны-Марты...
Люди, дергавшиеся поблизости от нее, вначале показались ей дикими и примитивными существами. Ей пришлось совершать нелепые движения, демонстрируя столь же нелепую вовлеченность в тесный круг этих полуживотных. Но совместная качка и пронизывающая каждый нерв вибрация вскоре ввели ее в транс. Недолго ей удавалось смотреть на все происходящее и на саму себя со стороны. Барабанный бой уплотнял воздух, превращая его в тяжелый, вязкий кисель, в котором угасали волны «психо».
Ритм соития овладел ее телом и заставил совершать непристойные движения, но на той арене никто не был в состоянии думать о пристойности. Вокруг почти голые мужчины и женщины ревели, выпевали, изрыгали, выкрикивали слова молитв, превратившихся в рэповые речитативы. Их глаза были выпучены, а на губах выступала пена. Тела, покрывшиеся потом, блестели, словно осыпанные бриллиантовой пылью...
Волны ритма становились выше и выше, захлестывали, накатывали, выжимали из трясущихся оболочек души и сталкивали их в невидимом смерче. Анна-Марта ощутила, как размываются границы ее личности, дух вселяется в барабаны, в веве, в жидкую грязь под ногами, носится среди развалин вместе с потревоженными призраками, сраженными нашествием варваров...
Когда толпа была доведена до неистовства, появился хунган[18]. Он и раньше был здесь, растворенный в общей лихорадочной пляске, но сейчас стал центром круга, плотью и воплощением духа, в которых сосредоточилась суть ритуала, – гибкий, как змея, смуглокожий мужчина с белой повязкой вокруг бедер, которая отнюдь не скрывала его агрессивно вздыбившегося орудия. У него в руках была большая чаша, наполненная порошком из толченных костей. Порошок просыпался при каждом содрогании его тела; белый шлейф тянулся за хунганом, оседая на земле в виде фигур, похожих на узоры инея.
Всхлипывания губной гармошки слились в один замирающий визг. Ни один из музыкантов уже не мог извлечь ни звука из духовых инструментов; остался только жуткий рокот барабанов, неизбывный и приводящий в ужас, как глубинные толчки матери-земли. Этот рокот гнал кровь по жилам из горячего ада сердца в ледяные лабиринты конечностей, заставлял сокращаться мышцы и накачивал своих марионеток жидким воздухом...
Анна-Марта не заметила, когда и кто сорвал с нее одежду. Возможно, это сделали ее собственные руки, превратившиеся в змей сладострастия. Пылающее облако пульсировало между ног. Демоны с сияющими глазами плясали вокруг – двуполые, ужасные и бесконечно похотливые. Кто-то быстро и легко вошел в нее сзади, она не переставая извивалась, словно раненная рептилия. Но теперь осью ее бешеных движений был горячий ствол, который она погружала в свою распаленную бездонную пещеру.
Потом исчезло и пространство, вытесненное плотью, и эта плоть кричала и вздрагивала, танцуя и совокупляясь одновременно. Барабаны с туго натянутой гудящей кожей стали частью тел. Мужчины насиловали их руками, которые атаковали и отступали, атаковали и отступали... Бесконечная и бесплодная работа, как круговорот рождений и смертей...
Анна-Марта уже давно не вспоминала о том, каким должно казаться ее измененное лицо, но лиц не осталось ни у кого: только глаза, как предупреждающие знаки на путях безумия, и языки, мокрые от слизи. Двое мужчин побывали в ней, а потом затвердевшая змея со слепой головой приблизилась спереди... Чуть выше дрожала оскаленная рожа хунгана. Женщине показалось, что у него нет зрачков; на нее уставились бельма, грязно-блестящие, словно перламутр морских раковин.
Время сжалось в точку, поэтому никто не уставал. Огромная тень Барона Самеди накрыла поляну среди развалин замка. Неутомимые танцоры и любовники приближали ритуал к апогею. Хунган, уже совершенно голый и сохранивший эрекцию после нескольких совокуплений, вытащил из темного угла мешок, в котором шевелилось что-то. Запустив в мешок руку, он извлек из него чернокожего младенца...
Женщины, стоя на коленях, рыли яму в центре арены. Анна-Марта была среди них и не замечала, как обламываются ногти. Когда она подняла голову, то сквозь завесу слипшихся волос увидела блеск бритвы, показавшийся ей ослепительным. Этот ледяной свет отрезвил ее, сфокусировав сознание в единый неискаженный луч...
Лезвие выписывало петли и восьмерки над головой младенца, которого хунган держал за ногу. К лицу ребенка приливала кровь. Несмотря на то, что свечи все еще пылали, Марта разглядела голубоватый туман ауры вокруг его головы.
Она вдруг осознала, что это ребенок психотов и через несколько секунд он будет принесен в жертву. Кто-то обхватил ее сзади; оглянувшись, она увидела Дюлу, у которого закатились зрачки. Достаточно было легкого толчка в грудь, чтобы он упал и больше не двигался. Ее охватила паника, еще более сильная от того, что Марта осталась голой.
Барабаны заглушили истошный детский крик. Лезвие косым росчерком вспарывало воздух, приближаясь к горлу младенца, а потом, в один кошмарный миг, вдруг окрасилось кровью.
Толпа извергла из себя грязный, звериный рев экстаза. Темная жидкость закапала в вырытую яму, и туда же полетели подношения от участников бамбуше. Жертва еще вздрагивала в агонии, когда хунган бросил ее на землю и провыл завершающую молитву Лоа[19]. Его зрачки вернулись из невероятного путешествия вокруг глазных яблок, и Марта встретила взгляд, пронзивший ее, словно стилет.
Две точки, не имевшие размера, вдруг раскрылись бутонами черных роз, и в их глубине отразилась женщина, совсем не похожая на глупенькую молоденькую гунси-босал по имени Анна Бауэр...
Хунган страшно закричал, выбросив в ее направлении окровавленную бритву, и двинулся навстречу. Она стояла, парализованная растерянностью. Позади нее сомкнулось враждебное кольцо.
4
Седьмой настоятель «Жидкой Стены» Рейнхард Дресслер провожал взглядом трех зомби шестнадцатой экспедиции, отправившихся в путь. Ни один из тех, кто принимал участие в пятнадцати предыдущих, так и не вернулся. Дресслер был почти уверен в том, что никто не вернется и на этот раз. И все же он не оставлял попыток найти выход из Сумеречной Зоны. О зомби жалеть не приходилось – у настоятеля не было недостатка в материале. Техны прибывали сюда регулярно...
Тусклые лучи красного карлика освещали мертвую каменную равнину, по которой двигалась короткая цепочка темных фигур. Только благодаря тому, что планета была повернута одной стороной к своему умирающему солнцу, это полушарие еще не было захвачено льдами. Рейнхард обладал не слишком обширными, но все же достаточными знаниями, чтобы представить себе другую, темную сторону мира...
Однако существовали вопросы, на которые он не мог найти ответы. И никто не был в состоянии помочь ему в этом. Например, самый главный, хотя и умозрительный вопрос: куда попал Дресслер со своими монахами после «изгнания» из реальности образца 2023 года? Было ли это будущее, параллельный мир или того хуже: преображенный ландшафт сознания, что явилось бы косвенным подтверждением солипсического мифа?..
В последнее время Рейнхард склонялся к последнему. Два других варианта не оставляли вообще никаких шансов вернуться. От эры «желтого солнца» изгнанников отделяли миллиарды лет; от параллельной вселенной – непреодолимая «складка» пространства-времени... И не было ничего удивительного в том, что в своих проповедях и беседах седьмой настоятель оперировал терминами научной фантастики. Если другие термины и существовали, то они все еще пребывали в неоформившемся виде в изощренных мозгах психотов...
Зомби, который шел последним, растворился в вечных сумерках. Кровавая капля света некоторое время еще дрожала на костяном наконечнике его дротика, потом и она исчезла. Рейнхард повернулся и побрел к нагромождению камней, которое громко именовалось «селением». На самом деле здесь не было ничего похожего на человеческие жилища.
Монастыря в привычном смысле слова не существовало. Единственным строительным материалом в этой местности были валуны, слишком крупные для того, чтобы горстка людей могла соорудить из них хотя бы стену. Оставалось утешаться тем, что здесь не было ветров, дождей и смены времен года. Только непреходящие сумерки, красный глаз, смотрящий с небес, и мглистое небо, будто припорошенное пеплом...
С тех пор, как тайная община монахов была обнаружена и адепт «психо» барон фон Вицлебен проделал с нею свой зловещий фокус, прошло приблизительно пять лет. Рейнхард не мог сказать точнее. Его «омега» остановилась в момент перехода, как и все другие часы. Оценивая сроки, он полагался на некий биологический ритм, который мог значительно измениться.
Поскольку в Сумеречной Зоне полностью отсутствовала флора и фауна, очень скоро и очень естественно община перешла к каннибализму в форме сыроедения. Потом кто-то все же сумел добыть огонь с помощью кусочка кремня и обрывков одежды. Самые «способные» из монахов быстро научились извлекать из человеческих тел не только мясо, но и жидкость, жир для свечей, а также чистый протеин из мужских гениталий. Все находило себе применение – даже зубы, кожа, волосы и ногти.
Несмотря на ежедневный кошмар поедания себе подобных, настоятель «Жидкой Стены» продолжал существовать, поддерживая традиции и занимаясь темным искусством зомбирования... Численность общины оставалась стабильной. Поскольку новые жертвы психотов обычно прибывали одетыми, то недостатка в одежде и обуви также практически не ощущалось. Гораздо хуже дело обстояло с различными механическими и электрическими игрушками. О большинстве из них, за исключением самых простых, пришлось забыть.