Педагогическая поэма Макаренко Антон

10. Свадьба

В воскресенье пришли люди от павла Ивановича Николаенко. Пришли знакомые: Кузьма Петрович Магарыч и Осип Иванович Стомуха. Кузьму Петровича в колонии все хорошо знали, потому что он жил недалеко от нас, за рекой. Это был разговорчивый, но не солидный человек. У него было засоренное песчаное поле, на которое он почти никогда не выезжал, и росла на том поле всякая дрянь, большею частью по собственной инициативе. Через это поле было протоптано неисчислимое количество дорожек, потому что оно у всех лежало на пути. Лицо Кузьмы Петровича было похоже на его поле, и на нем ничего путного не растет, и тоже кажется, будто каждый куст грязновато-черной бороденки растет по собственной инициативе, не считаясь с интересами хозяина. И по лицу его были проложены многочисленные тропинки морщин, складок, канавок. От своего поля только тем отличался Кузьма Петрович, что на поле не торчало такого тонкого и длинного носа.

Осип Ивановис Стомуха, напротив, отличался красотой. Во всей Гончаровек не было такого стройного и красивого мужчины, как Осип Иванович. У него был большой и рыжий ус и нахально-скульптурные, хорошего рисунка глаза; он носил полугородской, полувоенный костюм и умел всегда казаться подтянутым и тонким. У Осипа было много родственников из очень заможнего селянства, но сам он почему-то земли не имел, а пробавлялся охотой. Он жил на самом берегу реки в одинокой, убежавшей из села хате.

Хоть и ожидали мы гостей, но они застали нас слабо подготовленными — да и кто его знает, как нужно было готовиться к такому непривычному делу? Впрочем, когда они вошли в мой кабинет, в нем было солидно, тихо и внушительно. Застали они только меня и Калину Ивановича. Гости вошли, пожали нам руки и уселись на диване. Я не знал, как начинать. Осип Иванович обрадовал меня, когда начал просто:

— Раньше в таких делах про охотников рассказывали: шли мы на охоту та проследили лисицу, красную девицу, а та лисица — красная девица… та я думаю, что это не надо теперь, хоть я ж и охотник.

— Это правильно, — сказал я.

Кузьма Петрович засеменил ногами, сидя на диване, и помотал бороденкой:

— Дурачество это, я так скажу.

— Не то что дурачество, а не ко времени, — поправил Стомуха.

— Время разное бываеть, — начал поучительно Калина Иванович. — Бываеть народ темный, так ему еще мало, он еще и сам всякую потьму на себя напускаеть, а потом и живеть, как остолоп какой, всего боится: и грома, и месяца, и кошки. А теперь совецькая власть, хэ-хэ, теперь разве заградительного отряду надо бояться, а то все нестрашно…

Стомуха перебил Калину Ивановича, который, очевидно, забыл, что собрались не для ученых разговоров:

— Мы просто скажем: прислал нас известный вам Павел Иванович и супруга его Евдокия Степановна. Вы — как отец здесь, в колонии, так чи не отдадите вашу, так сказать, вроде приблизительно дочку Олю Воронову за ихнего сына Павла Павловича, он же теперь председатель сельсовета.

— Просим нам ответ дать, — запищал Кузьма Петрович. — Если есть ваше такое согласие, как уже и батько хотят, дадите нам рушники и хлеб, а если такого согласия вашего не последует, то просим не обижаться, что побеспокоили.

— Хэ-хэ-хэ, того будет малувато, что просим не обижаться, — сказал Калина Иванович, — а полагается по этому дурацькому вашему закону гарбуза домой нести.

— Гарбуза не сподиваемося, — улыбнулся Осип Иванович, — да и время теперь такое, что гарбуз еще не вродился.

— Она-то правда, — согласился Калина Иванович. — То раньше девка, гордая если сдуру, так она нарочно полную комору гарбузов держала. А если женихи не приходили, так она, паразитка, кашу варила. Хорошая гарбузяная каша, особенно если с пшеном…

— Так какой ваш родительский ответ будет? — спросил Осип Иванович.

Я ответил:

— Спасибо вам, Павлу Ивановичу и Евдокии Степановне за честь. Только я не отец, и власть у меня не родительская. Само собой. нужно спросить Олю, а потом для всяких подробностей надо постановить совету командиров.

— А это мы вам не указчики. Как по новому обычаю полагается, так и делайте, — просто согласился Осип Иванович.

Я вышел из кабинета и в следующей комнате нашел дежурного по колонии, попросил его протрубить сбор командиров. В колонии чувствовались непривычные горячка и волнение. Набежала на меня Настя, со смехом спросила:

— Где эти рушники держать? Туда же нельзя нести? — кивнула она в кабинет.

— Да подожди с рушниками, еще не сговорились. Вы здесь где-нибудь близко побудьте, я позову.

— А кто будет завязывать?

— Что завязывать?

— Да надевать на этих… сватов чи как их?

Возле меня стоял Тоська Соловьев и держал под мышкой большой пшеничный хлеб, а в руках — солонку, потряхивал солонкой и наблюдал, как подскакивают крупинки соли. Приюежал Силантий.

— Что ж ты, здесь это, трусишь хлебом-солью? Это ж надо на блюде…

Он наклонился, скрывая одолевший его смех:

— Это ж с пацанами беда!.. А закуска как же?

Вошла Екатерина Григорьевна, и я обрадовался:

— Помогите с этим делом.

— Да я их давно ищу. С самого утра таскают этот хлеб по колонии. Идем со мной. Наладим, вы не беспокойтесь. Мы будем у девочек, пришлете.

В кабинет прибежали голоногие командиры.

У меня сохранился список командиров той счастливой эпохи. Это:

Командир первого отряда — сапожников — Гуд.

Командир второго отряда — конюхов — Братченко.

Командир третьего отряда — коровников — Опришко.

Командир четвертого отряда — столяров — Таранец.

Командир пятого отряда — девочек — Ночевная.

Командир шестого отряда — кузнецов — Белухин.

Командир седьмого отряда — Ветковский.

Командир восьмого отряда — Карабанов.

Командир девятого отряда — мельничных — Осадчий.

Командир десятого отряда — свинарей — Ступицын.

Командир одиннадцатого отряда — пацанов — Георгиевский.

Секретарь совета командиров — Колька Вершнев.

Заведующей мельницей — Кудлатый.

Кладовщик — Алеша Волков.

Помагронома — Оля Воронова.

На деле в совете командиров собиралось народу гораздо больше: по полному, неоспоримому праву приходили члены комсомола — Задоров, Жорка Волков, Волохов, Бурун, убеленные сединами старики — Приходько, Сорока, Голос, Чобот, Овчаренко, Федоренко, Корыто, на полу усаживались любители-пацаны и между ними Митька, Витька, Тоська и Ванька Шелапутин обязательно. В совете всегда бывали и воспитатели, и Калина Иванович, и Силантий Семенович. Поэтому в совете всегда не хватало стульев: сидели на окнах, стояли под стенками, заглядывали в окна снаружи.

Колька Вершнев открыл заседание. Сваты потеряли свою торжественность, задавленные на диване десятком колонистов, перемешавшиеся с голыми их руками и ногами.

Я рассказал командирам о приходе сватов. Никакой новости в этом известии для совета командиров не было, давно все видели дружбу Павла Павловича и Ольги. Вершнев только для формальности спросил Ольгу:

— Ты согласна выйти замуж за Павла?

Ольга немного покраснела и сказала:

— Ну конечно.

Лапоть надул губы:

— Никто так не делает. Надо было пручаться (сопротивляться), а мы тебя уговаривали бы. Так скучно.

Калина Иванович сказал:

— Скучно чи не скучно, а надо о деле говорить. Вы вот нам аккуратно скажите: как это будет все — хозяйство и все такое?

Осип Иванович потрогал усы:

— Значит, так: если ваше согласие, свадьбу там, венчанье проведем, молодые после того к старикам — жить, значит, вместе и хозяйство вместе.

— А для кого новую хату строили? — спросил Карабанов.

— А то хата будет для Михайла.

— Так Павло ж старший?

— Старший, конечно, он старший, от же старый так решил. Бо Павло жинку берет из колонии.

— Ну так что, что из колонии? — недрежелюбно забурчал Коваль.

Осип Иванович не сразу нашел слова. Тоненьким голосом затарахтел Кузьма Петрович:

— Так получается. Павло Иванович говорят: до хозяина и хозяйку нужно, бо у хозяйки и батько есть, тесть, выходит так, — Михайло берет у Сергея Гречаного. А ваша, значит, в невестки пойдет при павле Павловиче. И Павло Павлович же и согласие дали.

Карабанов махнул рукой:

— С такими разговорами и до гарбуза можно добалакаться. Какое нам дело, что Павел Павлович дал согласие! Он просто, выходит, ну, шляпа, тай гощди. Совет командиров Олю так выдать не может. Если так говорить, так это в батрачки к старому черту…

— Семен… — нахмурился Колька.

— Ну хорошо, беру черта обратно. Это раз. А потом, про какое там венчанье говорили?

— А это уже как полагается — не было такого дела, чтобы без попов женились. Такого у нас на селе не было.

— Так будет, — сказал Коваль.

Кузьма Петрович зачесал в бородке:

— Кто его знает, чи будет, чи не будет. У нас так считается, будто нехорошо: это же выходит — невенчанным жить.

В совете замолчали. Все думали об одном и том же: свадьбы не выйдет. Я даже боялся, что в случае неудачи ребята выпроводят сватов без особенных почестей.

— Ольга, ты пойдешь к попам? — спросил Колька.

— Ты что? Плохо позавтракал? Ты забыл, что я комсомолка?

— С попами дело не пойдет, — сказал я сватам, — думайте как-нибудь иначе. Ведь вы знали, куда шли. Как вам могло прийти в голову, что мы согласимся на церковь?

Силантий поднялся с места и наладил для речи свой палец.

— Силантий, говорить будешь? — спросил Колька.

— Здесь это, спросить хочу.

— Ну спрашивай.

— здесь это, Кузьма такой, видишь, человек, мечтатель, как говорится. А вот пусть Осип Иванович скажет: для какого хрена водолазы, здесь это, понадобились? Ты лучше бы, здесь это, кабана выкормил.

— Да хай они сказятся! — засмеялся Стомуха. — А если встречу одного, так и с охоты вертаюсь.

— Значит, здесь это, Кузьме нужно долгогривые, как говорится.

Кузьма Петрович заулыбался:

— Хи-хи, не в том дело, что нужны, и никакой же пользы от них, это само собой. Так видишь что: деды наши и прадеды так делали, а тут еще и Павло Иванович говорит: девку берем бедную, без этого, сказать бы, приданного, ну и все такое…

Калина Иванович стукнул кулаком по столу:

— Это что за разговоры? Кто тебе дал право такое мурлякать? Кто это такой богатый прийшов сюда, задаваться тут будеть? Ты думаешь, как ты с твоим Павлом Ивановичем из земли хату смазали, так уже и губы вам надувать? У него, паразита, понимаешь, стоить стол та две лавки, та кожух заховав в скрыне, так он уже миллионер какой?

Кузьма Петрович пепепугался и запищал:

— Та разве ж кто задавался тут? Мы только так сказали насчет как бы приданного.

— Ты знаешь, куда ты прийшов, чи не знаешь? Тут тебе совецькая власть, чи ты, може, не видав совецькой власти? Совецькая власть может дать такое приданое, что все твои вонючие деды в гробах тричи (трижды) перевернуться, паразиты.

— Та мы ж… — слабо возражал Кузьма Петрович.

Хлопцы хохотали и аплодировали Калине Ивановичу.

Калина Иванович разошелся не на шутку.

— Это пускай совет командиров обсудить хорошенько. Факт: пришли они свататься к нам, нам же нужно подумать, чи отдавать нашу дочку Ольгу за такого голодранция, как этот самый Николаенко, который только и видит, что картошку с цибулей лопает да лободу разводить, паразит, заместо хлеба. А мы люди богатые, нам нужно осторожно думать.

Общий восторг совета командиров и всех присутствующих показал, что никаких проблем не существует больше. Сваты на время были удалены, и совет командиров приступил к обсуждению, что дать Ольге в приданое.

Хлопцы были задеты за живое всеми предыдущими переговорами и назначили Ольге приданое, по каким угодно меркам совершенно выдающееся. Позвали Шере, боялись, что он запротестует против больших выдач, но Шере и минутки не подумал и сказал строго:

— Это правильно. Пусть нам будет тяжело, но Воронову нужно выдать богато, богаче всех в округе. Куркулям нужно показать место.

Поэтому при обсуждении приданого если и быди возражения, то только такого типа:

И что ты мелешь: лошонка! Не лошонка, а коня нужно дать.

Через час отдышавшихся на свежем воздухе сватов вызвали в совет, и Колька Вершнев поднялся за своим столом и произнес, немного закикаясь, такую внушительную речь:

— Совет командиров постановил: Ольгу выдать за павла. Павло переходит в отдельную хату, и батько выделяет ему хозяйство, какое может. Никаких попов, записаться в загсе. Первый день свадьбы у нас празднуем, а вы там, как хотите. Ольге на хозяйство даем: корову с теленком симментальной породы, кобылу с лошонком, пятеро овец, свинью английской породы…

Колька успел охрипнуть, пока дочитал длиннейший список Ольгиного приданого. здесь были и инвентарь, и семена, и запасы кормов, одежда, белье, мебель, и даже швейная машинка. Колька кончил так:

— Мы будем помогать Ольге всегда, если потребуется, и они обязаны, если нужно, помогать колонии без всякого отказа. А Павлу дать звание колониста.

Сваты испуганно хлопали глазами и имели такой вид, будто они причащаются перед смертью. Уже не беспокоясь о том, правильно выходит или неправильно, прибежали смеющиеся девчата и перевязали сватов рушниками, а пацаны во главе с Тоськой поднесли им на блюде, покрытым рушником, хлеб и соль. Растерявшиеся, неповоротливые сваты взяли хлеб и не знали, куда его девать. Тоська из-под мышки Кузьмы Петровича вытащил блюдо и сказал весело:

— Э, это отдайте, а то попадет мне от мельника. Это его… иакая тарелка.

На моем столе разостлали девчата скатерть, поставили три бутылки кагора и полтора десятка стаканов. Калина Иванович налил всем и поднял стакан:

— Ну, чтоб росла та слухала.

— Кого ей слухать? — спросил Осип Иванович.

— А известно кого: совет командиров и вообще совецькую власть.

Мы все чокнулись, выпили вино и закусили бутербродами с колбасой.

Кузьма Петрович кланялся:

— Ну, спасибо вам, что так все хорошо, будем, значить, поздравлять Павла Ивановича и Евдокию Степановну.

— Поздравляй, поздравляй, — сказал Калина Иванович.

Осип Иванович пожал нам руки:

— А вы того… молодец народ, куда нам с вами тягаться!

Сваты, тихие и скромные, как институтки, вышли из кабинета и направились к деревне. Мы смотрели им вслед. Калина Иванович вдруг прищурился весело и недовольно дернул плечом:

— Нет, это не годится так! Что же они пошли, как адиоты? Нагони их,

Петро, скажи, чтобы ко мне шли на квартиру, а ты, Антон, запряжи через часик да и подьезжай.

Через час хлопцы со смехом погрузили сватов в бричку, еще перевязанных рушниками, но уже потерявших много других отличий официальных послов, в том числе и членораздельную речь. Кузьма Петрович, правда, не забыл хлеб и любовно прижимал его к груди. Молодец, как перышко, понес тяжелую бричку по песчаной дороге.

Калина Иванович сплюнул: