Третий Храм Колумба Берри Стив

Глава 42

Захария вышел из машины и сказал Роче, чтобы тот ждал его за рулем. Они приехали из центра Вены в западную часть города, возле Шенбрунна. Когда-то здесь находилась резиденция австрийских императоров династии Габсбургов, а теперь барочный дворец стал местом паломничества туристов.

Весьма популярным.

Однажды Саймон побывал здесь и с удовольствием прошелся по некоторым из 1400 залов. Особое впечатление на него произвел Кабинет Зеркал, где однажды выступал шестилетний Моцарт. А в великолепных галереях как-то вечером 1815 года танцевали делегаты венского Конгресса, празднуя раздел наполеоновской империи. Австриец восхищался их дерзостью.

Дворец уже был закрыт, но сад оставался доступным для посетителей до наступления сумерек. Длинные аллеи разделяли ряды идеально подстриженного кустарника и море поздних цветов. В небо вздымался обелиск, из скульптурных фонтанов били пенные струи воды… Саймон наслаждался пиршеством цвета и стиля, позволив окружающей красоте успокоить напряженные нервы. Он успел переадресовать все телефонные звонки, приходящие в его поместье, на сотовый Рочи, который забрал с собой перед тем, как выйти из машины, и был готов сразу ответить на звонок Элли, когда она позвонит. В данный момент Захарию беспокоила личность Брайана Джеймисона – поэтому он и организовал эту встречу.

Его контакт работал заместителем консула в израильском посольстве и мог обеспечить его морем полезной информации. Этот человек был молод, амбициозен и жаден. Однако сейчас на дальнем конце скамейки сидела женщина средних лет, высокая, с длинными черными волосами и пышной фигурой.

Посол Израиля в Австрии.

Женщина встала и подошла к Саймону.

– Я думаю, пришло время поговорить с глазу на глаз, – сказала она на иврите.

Захария почувствовал тревогу и собрался уйти.

– Расслабьтесь, я друг, – добавила израильтянка.

– Ну так я слушаю, – ответил он на иврите.

Дама улыбнулась.

– Неизменно такой осторожный и заранее готовый ко всему. Только не сегодня.

Они были знакомы. Иначе и быть не могло – Саймон являлся одним из самых богатых евреев в этой части мира, и большинство жителей Израиля относились к нему с огромным уважением.

Например, эта женщина.

Когда-то она была учительницей, но потом перешла на дипломатическую службу и сначала работала в Центральной Азии. Она преподавала в Колледже национальной обороны и являлась политическим советником Кнессета, что давало ей возможность общаться с политической элитой Израиля. Ее считали крутой, резкой до дерзости и чрезвычайно умной.

– И в чем же я проявил неосторожность? – спросил Саймон.

– Мне известно, чем вы занимаетесь. Я за вами наблюдала.

Теперь австриец почувствовал настоящую тревогу.

– Скажите мне, Захария, кто, по вашему мнению, станет премьер-министром в ближайшее время? – спросила его собеседница.

Намек был понятен.

– Ваше имя никогда не упоминалось, – заметил мужчина.

Дама улыбнулась.

– Так и должно быть. Сегодняшний лидер может завтра все проиграть.

Захария не стал спорить, но оставался настороже.

– Ваш план поражает своей дерзостью, – сказала израильтянка. – И изобретательностью. И главное, он может сработать. Но самое важное – что будет потом, не так ли?

– А потом придете вы?

– Израиль нуждается в новой Железной леди.

Саймон улыбнулся при упоминании Голды Меир, которую называли так еще до того, как титул перешел к Маргарет Тэтчер. Первая и пока единственная женщина, занимавшая пост премьер-министра Израиля – многие называли ее «лучшим мужчиной в правительстве», волевая и прямая, с седыми волосами, уложенными в строгую прическу, она получила еще одно имя: «бабушка еврейского народа». Захария помнил, что его отец и мать говорили о ней с глубоким уважением. Голда Меир входила в группу из 24 человек, которые подписали Декларацию независимости Израиля в 1948 году. На следующий день началась война, и Меир сражалась вместе с другими. Она приказала выследить и уничтожить всех террористов, убивших еврейских спортсменов во время Олимпийских игр 1972 года, и командовала армией в Войне Судного дня[12]. Тогда она приняла ряд мудрых решений, спасших страну.

– Зачем вы мне все это говорите? – спросил Саймон.

– Как я уже сказала, вы совершили ошибку. Человек, которого вы убили, был агентом американской разведки. Они также ведут за вами наблюдение.

– И почему же?

Женщина рассмеялась.

– Ладно, Захария. Будьте осторожны. Следите за каждым своим словом. И вот что вы должны знать. Сейчас мы говорим наедине. Будь я вашим врагом, вы бы уже находились под арестом. Однако вместо этого я послала людей, чтобы прибрать за вами. Тела, которое вы оставили в мусорном баке, больше там нет. Я не люблю американцев. И не люблю, когда они вмешиваются в наши дела. И мне не нравится их обслуживать.

Захария полностью разделял ее чувства.

– Джеймисон работал с некоторыми нашими людьми – неофициально, естественно, – сообщила посол. – У меня много друзей, поэтому я позаботилась, чтобы они разделяли мое отношение к американцам. Вы все можете проверить. Тело Джеймисона исчезло, и в прессе не появится никаких упоминаний о его смерти. Да и сами американцы ничего не будут знать в течение нескольких недель. Считайте это проявлением доброй воли с моей стороны.

В голове у Саймона царила сумятица – а он всячески старался избегать таких ситуаций. Однако он молчал и внимательно слушал.

– Вскоре я возвращаюсь домой, – продолжала израильтянка. – И буду участвовать в выборах в Кнессет. Затем я намерена стать премьер-министром. Моих сторонников становится все больше. А после того, как вы сделаете то, что планируете, поддержка и вовсе станет всеобщей.

– Откуда вы знаете, что я планирую?

Женщина прищурилась.

– Джеймисон успел многое узнать от Элли Беккет. У него был целый день на разговоры с ней, вы же знаете. И он доложил обо всем, что узнал, своему руководству до того, как вы его убили.

– Значит, вы контактируете с американцами?

Посол кивнула.

– У меня превосходные связи. Получив информацию от Джеймисона и сложив ее с тем, что я знала прежде, я без проблем поняла, что вы задумали. Должна признаться, я сожалею, что не догадалась проделать все это сама.

– И что же американцы? Они будут представлять для нас проблему через несколько недель?

Дама пожала плечами.

– Я бы сказала, что они больше не опасны, и я позабочусь о том, чтобы все так и оставалось.

Саймон уловил угрозу в ее голосе.

Он знал, что она могла повернуть ситуацию в любую сторону.

– Захария, когда вы сумеете добиться своей цели, я хочу быть тем, кто продолжит ее развивать. Это идеально совпадает с моими планами. В таком случае каждый из нас получит то, что мы хотим, – заявила женщина.

– А нельзя ли уточнить, чего мы хотим?

– Сильного решительного Израиля, говорящего твердым голосом. Окончательного решения арабской проблемы, без малейших уступок. И самое главное – чтобы мир больше не мог нам указывать, как нам жить.

Захария все еще не расстался со своими подозрениями, но у него был только один способ убедиться в достоверности того, что говорила посол, – проверить мусорный контейнер.

– Вы правы в одном, – продолжала она. – Искра, которая может пробудить Израиль ото сна, не должна исходить из официальных источников. Так ничего не получится. Будет правильнее, если все произойдет спонтанно и извне, без малейших намеков на политику. Искренне, от сердца, из глубины, чтобы вызвать мощную эмоциональную реакцию. Как только я окончательно поняла, чего вы хотите, то сразу увидела, что это самый правильный курс.

– И если мне будет сопутствовать успех, вы доведете дело до конца и сделаете все, что необходимо?

Женщина догадалась, что собеседник испытывает ее, хочет узнать, насколько она понимает его замысел.

– О да, Захария, – кивнула она. – Евреи будут помнить месяц Ав.

Она действительно знала все.

– Это не просто совпадение, – продолжала она, – что наш Второй Храм уничтожен в девятый день месяца Ав, в семидесятом году нашей эры – в тот самый день, на шесть столетий раньше, когда вавилонские солдаты Навуходоносора разрушили Первый Храм. Я всегда считала, что это знак.

Теперь Саймон был охвачен любопытством.

– А у вас есть союзники, которые думают так же?

Это могло оказаться важным.

– Пока так думаю только я, Захария, – сказала дама. – Есть ли у меня друзья? Друзья, обладающие властью? Да, и их много. Но они ничего не знают. Я буду их использовать. Только мы с вами являемся частью плана.

– И вы сделаете все, что нам необходимо?

Австриец увидел, что его собеседница все понимает.

– Не волнуйтесь, Захария, – заверила она его. – Евреи получат Третий Храм. Это я обещаю.

Глава 43

Бене и Халлибертон вошли в музей – отдельно стоящее здание, прежде двухэтажный дом, обшитый изнутри деревом, с мраморными полами и стенами, украшенными фресками. В орнаментах и решетках чувствовалось влияние мавров, а за окнами раскинулся пышный сад. На первом этаже, где один зал плавно переходил в другой, в стеклянных витринах лежали камни, окаменелости, фотографии, книги и другие реликвии. Все надписи были только на испанском, но Роу без труда прочитал их. Возле одного из экспонатов стоял мужчина лет пятидесяти с пятнистым лицом. Трей представил ему себя и Бене, объяснил, что он ученый из Университета Вест-Индии и приехал посмотреть коллекцию документов времен испанской колонизации. Мужчина, оказавшийся хранителем музея, предложил свою помощь, но заметил, что коллекция является частным собранием, и, прежде чем он сможет ее им показать, потребуется разрешение.

– От кого? – спросил Роу.

Когда Трей рассказал, что Захария Саймон имеет отношение к этому музею, Бене начал нервничать. Здесь не Ямайка, и никто не знает, кто такой Бене Роу. Да, он вооружен и, если потребуется, сможет пробиться к самолету, но марон понимал, что таким способом решить проблему вряд ли получится. Дипломатия принесет куда больше пользы. А на Кубе это означает взятки. Вот почему он захватил с собой наличные.

– Скажите, друг мой, – обратился марон к хранителю. – Здесь имеют хождение американские доллары?

– О да, сеньор. У нас они в большой цене, – кивнул тот.

Несмотря на смелые речи, кубинское правительство оставалось неравнодушным к американским деньгам. Бене достал пачку банкнот и отделил от нее пятьсот долларов.

– А существует ли возможность быстро получить разрешение? – спросил он и положил деньги на ближайшую стойку с экспонатами.

– Да, сеньор. Я немедленно позвоню в Гавану.

Том бросил на Элли мрачный взгляд. У него не вызывало сомнений, что она его презирает, но он хотел получить ответы на свои вопросы.

– Ты приняла иудаизм?

– Откуда ты знаешь?

– Мне рассказал Абирам.

– В записке?

Саган кивнул.

Его дочь все еще выглядела удивленной.

– Я поступила так с тобой ради своей религии, – заявила она.

– Значит, быть евреем означает жить во лжи? – покачал головой журналист. – Твоя мать никогда бы не одобрила твоего решения.

– Моя мать меня любила. Всегда.

– Тем не менее это не помешало тебе ей лгать. Ты перешла в иудаизм до ее смерти, но скрыла этот факт.

Слова отца удивили Беккет еще больше.

– Откуда ты знаешь?

Но он не ответил на ее вопрос.

– Ты лицемеришь, – продолжил он обвинять девушку. – Ты сказала мне, что я был отвратительным отцом и мужем, но сама все время лжешь.

Дети Инны разошлись по своим комнатам, и отец с дочерью остались в гостиной вдвоем. Им следовало бы выйти на улицу для такого разговора, но Том чувствовал себя более уверенно здесь, в одной из множества квартир.

– Кто эта женщина на кухне? – спросила Элли.

– Друг, – пожал плечами Саган.

– У тебя много друзей.

– Ты хочешь меня оскорбить?

– Думай что хочешь. Я видела боль на лице матери, видела, как она плакала. И знала, что ее сердце разбито. Я тогда уже не была ребенком.

Беккет говорила о вещах, которые ее отец уже научился признавать.

– Я был плохим человеком и совершал недостойные поступки. Но я всегда любил твою мать. И все еще ее люблю.

– Ты шутишь?

Том услышал горькие интонации Мишель в голосе дочери, увидел в глазах Элли гнев ее матери. Он знал, что сам виновен в том, что дочь так к нему относится. Он не последовал совету жены и не попытался помириться с собственным единственным ребенком. Он лишь жалел самого себя, пока его дочь училась ненависти к нему.

– Ты собираешься рассказать мне, что нашел в гробу деда? – спросила девушка.

Репортер решил дать ей возможность посмотреть на копию письма, которую он отдал Саймону. Она прочитала ее и подняла на него взгляд, полный вопросов.

– Он рассказал обо мне все, – пробормотала Беккет.

Том кивнул.

– Даже старый Абирам в конце сожалел о содеянном.

– И ты отдал такое же письмо Захарии?

То, что Элли назвала этого человека по имени, напомнило Сагану, что ей нельзя доверять.

– Да, – ответил он коротко.

Он перепечатал оригинал в Джэксонвилле, воспользовавшись компьютером в библиотеке, и сделал две копии, без особого труда слегка изменив содержание и убрав из него упоминание о големе, имя раввина, закодированные указания и упоминания о ключе. Он не знал, что может произойти в Австрии, но заранее подготовился к худшему.

– Здесь почти ничего нет, – сказала девушка.

– Ну так расскажи мне. Что происходит?

Элли не знала, лжет ее отец или нет. Очевидно, дед оставил это письмо ему. В нем упоминалось о сокровищах Храма и великой тайне, которую хранил левит. Но разве он не должен был открыть эту тайну? И все объяснить? Прав ли Захария? Возможно, текст письма изменен?

– А тебя не беспокоит, что в соборе убили человека? – спросил Том.

– Он меня похитил. И не раз угрожал смертью, – отозвалась Беккет.

– Он сказал, что является агентом американской разведки.

– Мне говорили, что он работал на человека по имени Бене Роу.

– Кто говорил?

Девушка решила не отвечать.

– Снова Захария? – Том покачал головой. – Как ты думаешь, почему Брайан позволил тебе подойти к Саймону в церкви? Если бы он хотел причинить тебе вред, то сделал бы это сам.

– Ты слышал, что он сказал. Захария заключил с ним сделку, договорившись меня освободить.

– А ты вообще обращаешь внимание на то, что происходит вокруг?

Элли совсем не нравился снисходительный тон Сагана, но она не сумела придумать осмысленной линии защиты.

– У меня возникло совсем другое представление об этом человеке, – сказал ее отец. – Брайан не хотел причинить вред никому из нас. Он пришел, чтобы помочь.

Инна вернулась из кухни и сказала, что приготовила ужин. Том благодарно кивнул, но Элли никак не отреагировала на ее слова. Девушка продолжала держать в руке записку.

– Что ты собираешься делать? – спросила она.

– Вернусь домой.

– А тебе не интересно во всем разобраться?

– Я приехал, потому что хотел тебя защитить. Теперь о тебе позаботится твоя религия.

– Ты ничтожество, – заявила Беккет.

– А ты высокомерная сучка, – внезапно бросила Инна.

Спина Элли напряглась.

– Твой отец приехал, чтобы тебя спасти. Ради тебя он рисковал жизнью. И это все, что ты можешь ему сказать в качестве благодарности?

– Не ваше дело! – огрызнулась девушка.

– Очень даже мое – после того, как я помогла вам сбежать из церкви.

– Я не знаю, зачем вы это сделали, но мне все равно. Я не просила вас о помощи. Он просил.

Третьякова покачала головой.

– Я очень надеюсь, что мои дети никогда не будут так ко мне относиться.

Элли вспомнила, как Брайан пытался убедить ее перестать ненавидеть отца: он защищал Тома и заставил ее почувствовать угрызения совести. Однако его мотивы вызывали у Беккет сомнения. Теперь же она не могла слышать, как еще один незнакомый человек пытается обелить ее отца.

Захарии придется поискать другой путь, чтобы узнать, что было спрятано в могиле ее деда.

– Я ухожу, – сказала девушка.

Том оценил то, что Инна встала на его защиту. Ему следовало сказать все это самому, но он не нашел в себе сил. Он слишком долго терпел оскорбления Элли, считая их наказанием за прошлые грехи. Любопытно, что мир ненавидел его за поступок, которого он не совершал, – фальсификацию новостного репортажа, – но едва ли кто-то знал о его настоящей ошибке.

Ошибке, которую он совершил по собственной вине.

И вот наказание за нее.

Он пришел на помощь Элли, считая, что должен спасти ее от бандитов. Теперь же он знал, что его обманули, а его дочь принимала участие в гнусном мошенничестве и не испытывает никаких сожалений по этому поводу.

Том посмотрел на дверь, захлопнувшуюся за Элли.

– Мне очень жаль, – сказала Инна.

Репортер покачал головой.

– Я сам во всем виноват.

– Между вами многое произошло.

– Больше, чем осознает каждый из нас.

– Она вернется к Захарии Саймону, – сказала Третьякова.

– Он завладел ее разумом.

– Она забрала с собой то, что ты ей дал.

Том кивнул.

– Записка предназначалась для нее.

Инна недоуменно посмотрела на него.

– Я перепечатал записку отца перед тем, как прилетел сюда, опустив ряд важных мест, – объяснил ее коллега. – Я не знал, что произойдет, когда я окажусь здесь, но постарался предусмотреть самые разные варианты. Каждый хороший репортер должен уметь обдумывать развитие ситуации заранее.

Женщина улыбнулась.

– Я помню это правило. И рада, что ты тоже его не забыл.

– Я все еще жив.

Эти слова Саган произнес вполне осознанно.

– И что ты намерен делать?

– Совсем не то, что сказал Элли.

Глава 44

Захария смотрел вслед послу, быстро покинувшей сад Шенбрунна. После восьми часов спустились сумерки, солнце спряталось за горизонт, и стало прохладно.

Совершенно неожиданный поворот.

Нужно приказать Роче, чтобы он проверил мусорный контейнер.

Но Саймон знал, что израильтянка сказала правду.

Его мало интересовала политика. Он ни разу не видел, чтобы из этого сложного процесса получалось что-то разумное. Бесконечные разговоры, ведущие к ослабляющим страну компромиссам, направленным только на то, чтобы выиграть очередные выборы. Захария же хотел результатов, а не голосов избирателей. Действий, а не болтовни. Изменений нынешнего порядка.

Секретность была его союзником.

Но не теперь.

По крайней мере один человек разделял его взгляды.

В кармане Саймона завибрировал телефон.

Он посмотрел на дисплей, но на нем не отобразился номер. Значит, звонил Роча, и поэтому он решил ответить.

Но голос, который он услышал в трубке, принадлежал не Роче:

– Сеньор, вас беспокоит Матео, с Кубы.

Это имя австриец знал.

– Это Захария, Матео, – сказал он. – Buenos tardes[13].

Лишь после этого он сообразил, что на Кубе сейчас полдень. Хранитель музея уже очень давно ему не звонил.

– Сеньор Саймон, у нас проблема, – сказал Матео.

Захария выслушал доклад о том, что чернокожий по имени Бене Роу и белый по имени Халлибертон пришли в музей с целью изучить его архивы. Австриец был доволен, что хранитель выполнил отданные ему инструкции: немедленно информировать его обо всех, кто интересуется архивными документами. Их обнаружил его дед, а отец защитил, сделав взнос, позволивший открыть в городке музей. Так кубинские евреи создали на острове нечто важное – и все получилось.

– Что мне делать? – спросил Матео.

– Пусть смотрят все, что пожелают, – сказал Саймон. – Я перезвоню позже.

Выйдя из квартиры, Элли отошла от дома на достаточное расстояние, чтобы оказаться в одиночестве. Почему отец не мог просто отдать то, что оставил дед? Она не просила его геройствовать, не просила об участии. Речь шла о том, чтобы исправить несправедливость, совершенную тысячи лет назад, а вовсе не о восстановлении их отношений. И не о нем, когда он единственный раз в своей жалкой жизни попытался поступить правильно.

Беккет недавно приняла новую для себя религию, но хорошо знала о еврейском укладе жизни. Она видела, как жили ее дедушка и бабушка, и хотела стать такой же религиозной еврейкой. И если ей удастся помочь восстановить то, что многие считали священным, это будет здорово.

Однако у нее появились вопросы.

Почему дед не хотел того же? Почему хранил тайну сокровищ Храма? Почему ничего не рассказал ей? Быть может, все дело в тех людях, о которых ее предупреждал Саймон?