Завоеватели Хаецкая Елена

Брат и сестра неподвижно сидели за столом и молчали. Анна-Стина старалась не думать о цене, которую Торфинн запросит за жизнь ее брата. Она только надеялась, что Ингольв все же придет в себя. Капитан смотрел на свои руки остановившимся взглядом. Когда он вдруг заговорил, Анна-Стина едва не закричала от неожиданности.

— Анна, — медленно сказал Ингольв через весь длинный стол. — Это ты. Я узнал тебя.

Анна-Стина молча заплакала. Ингольв оглядывался по сторонам, ничего не понимая.

— Где мы? Это Ахен?

Она вздохнула и провела ладонями по щекам, боясь снова разрыдаться.

— Ты ничего не помнишь?

— Нет. Что это за замок?

— Это Кочующий Замок Торфинна.

Ингольв усмехнулся и покачал головой.

— Мама Стина, я не знаю, как этому прохиндею удалось тебя обмануть, но он, несомненно, великий актер. Ты же умная девушка. Как ты могла поверить глупой сказке?

— Торфинн — не сказка.

— Да, и Мерлин не сказка, и Спящая Красавица завтра проснется. Ты же никогда не верила в нянькины россказни и вечно ловила ее на несуразных нелепицах.

Ответ Анны-Стины испугал его. Страшен был не смысл ее слов — страшна была полная убежденность. Она сказала:

— Мы попали в нянькину сказку, Ингольв.

Каким-то образом он почувствовал, что сестра права, и мороз пошел у него по коже.

Анна-Стина сняла с одного графина «отрубленную голову», налила вина в два бокала и с ними подошла к брату. Он взял бокал из ее руки, провел пальцем по краю, и хрусталь благодарно запел.

— За тебя, — сказал он, — за тебя, отважная девочка Анна!

Он выпил. Она продолжала стоять перед ним. Капитан сам налил себе из второго графина и выпил снова.

— Почему ты не пьешь? — спросил он, показывая на бокал, который она держала в руке.

— Брат, — сказала Анна-Стина, — Торфинн ничего не делает даром.

Ингольв нахмурился.

— Ты о чем?

— О тебе. Если бы не Торфинн, Косматый Бьярни уже разрезал бы тебя на куски.

— Очень может быть, — кивнул капитан и вспомнил о Синяке. Парнишку тошнило от страха на гнилую солому. Стоило ли тащить его на себе из разрушенного форта, чтобы Бьярни замучил его в своих проклятых подвалах? Капитан тряхнул головой. Черт с ним, с Синя кой, его никто не заставлял возвращаться на перекресток.

— Брат, — снова заговорила Анна-Стина. — Торфинн и пальцем не шевельнул бы ради тебя, если бы я ему не обещала…

Ингольв круто взвел левую бровь.

— Что ты ему обещала? — спросил он неприятным, скрипучим голосом. — Он что…

— Нет, — поспешно перебила его Анна-Стина.

Ингольв отвернулся и замолчал. Через несколько секунд он яростно проговорил:

— А что ему нужно от тебя? Может быть, у него «честные намерения»? Он обещал жениться на тебе? А как, интересно знать, посмотрит на это твой этруск?

— Молчи, Ингольв, — сказала девушка, вздрагивая. — Ты ничего не понимаешь. Я не знаю, что я ему обещала.

— Как это? — Ингольв вдруг почувствовал, что сильно опьянел. Не стоило пить на голодный желудок, подумал он с запоздалым раскаянием.

— Он спросил, что я отдам ему за твою жизнь. Я сказала: «Все».

— Ты не могла этого сказать. Ты смелая, умная девушка.

— Могла, — упрямо ответила она.

— Ну, так просто откажись от своих слов. Бежим отсюда. — Вальхейм попытался встать и тяжело рухнул обратно в кресло. — Бежим прямо сейчас.

— Здесь нет дверей, — сказала Анна-Стина. — Я уже искала. Отсюда нет выхода.

Ингольв помолчал, глядя себе под ноги и стараясь справиться с опьянением, а потом поднял голову, увидел беспомощные глаза сестры и ощутил бешеную злобу.

— Сядь! — крикнул он. — Не стой тут!

— Вы не в казарме, капитан, — внезапно произнес глубокий бас Торфинна.

Близнецы, как по команде, повернулись на голос. Хозяин Кочующего Замка сидел за столом и вертел в длинных пальцах бокал.

— Почему вы позволяете себе повышать голос в моем доме? — продолжал чародей. — Я не разрешаю вам оскорблять эту молодую особу.

Вальхейм откинулся на спинку кресла и пьяно захохотал прямо в лицо Торфинна.

— Да кто вы такой, а? Вам известно, что эта «молодая особа» — моя сестра? Или вы уже решили, что вам удалось ее купить? Я не просил спасать мою жизнь. Так что сугубое вам мерси и позвольте откланяться…

— Сидеть, — властно сказал Торфинн. — Здесь распоряжаюсь я.

— Попробуй, — сквозь зубы процедил Вальхейм, чувствуя, как слабеет.

Торфинн, не обращая на него внимания, снял с подставки хрустальный шар и бережно положил его на стол. Он поднес к шару руки, слегка касаясь его ладонями, и над магическим кристаллом заструился синеватый дым.

— Я записал один любопытный разговор, — пояснил чародей.

— Чем же он так любопытен? — спросил Вальхейм, стараясь унять дрожь. Он почувствовал, что от волнения и страха у него немеют руки.

— Тем, что оба собеседника были совершенно искренни, — сказал Торфинн.

Кристалл ожил. Он потемнел, и из его глубины донесся вкрадчивый низкий голос. Он спрашивал — неторопливо, настойчиво, властно. Второй голос, женский, отвечал.

Ингольв переводил взгляд с чародея, стоявшего с улыбкой посреди зала, на свою сестру, бледную, с решительно сжатыми губами.

— Надеюсь, капитан, вы узнали голос госпожи Вальхейм? — холодно спросил Торфинн.

Ингольв кивнул. Интонации были чужие — равнодушные и уверенные, но он не мог не узнать этот высокий девический, словно немного заплаканный голос.

— Вот и хорошо, — сказал Торфинн.

Ингольв прикусил губы. Потом привстал.

— Что ты с ней сделал, колдун?

— Только заставил говорить чистую правду, больше ничего. Разве тебе не приятно было услышать, как самоотверженно она тебя любит?

— Нет, — сказал Ингольв.

Торфинн смерил его взглядом пронзительных черных глаз.

— Верю, — сказал он.

Кристалл проговорил ровным монотонным голосом, который, тем не менее, принадлежал Анне-Стине:

— «За жизнь моего брата я отдам тебе все, что ты потребуешь, Торфинн».

— Она не могла этого сказать! — крикнул Ингольв.

— Я тоже так думал, — кивнул Торфинн. — Потому и переспросил. Но она подтвердила и второй раз. — Чародей рассмеялся. — «Все»! Она готова отдать «все»! Интересно, как далеко простирается это «все» и что вы оба подразумеваете под этим словом?

Кристалл затих, и свет в его глубине померк. Некоторое время было очень тихо. Анна-Стина сидела с пылающим лицом — никогда в жизни она не испытывала такого стыда. Она боялась пошевелиться, боялась вымолвить слово.

— Вранье, — решительно сказал Ингольв и встал. — А теперь говори: как ты сделал это, колдун?

— Я просто задавал вопросы. Сядь, Ингольв Вальхейм. Я могу согнуть тебя в дугу так, что ты пожалеешь о подвалах Косматого Бьярни, где тебе, несомненно, переломали бы все кости. Сядь.

Наслаждаясь, Торфинн налил себе мозельского и отпил несколько глотков.

— Не сравнить с домашними наливками, которые готовит моя теща, — заметил он.

Близнецы молчали: брат — угрюмо, сестра — испуганно.

— Так вот, друзья мои. Я не собирался бесчестить вашу сестру, дорогой мой Вальхейм, и нечего скалить на меня зубы. Все равно не укусите. — Он усмехнулся. — Я хотел расплатиться вами за одну услугу…

— Как это «расплатиться»? — спросил Вальхейм.

— Просто. Как платят деньгами или товаром, скажем, мехом, золотым песком, слоновыми бивнями…

— Ты ничего не перепутал, волшебник? — с угрозой в голосе спросил капитан. — Моя сестра и я — мы не товар…

— Судьба близнецов в моих руках, — спокойно сказал Торфинн. — Это цена твоей жизни, Ингольв Вальхейм. Это то «все», которое нужно было мне от твоей сестры. И я его получил. Впрочем, я не собирался использовать свою власть для того, чтобы причинять вам вред. Вы мне симпатичны, друзья мои, вы мне очень симпатичны. Поэтому я и хотел всего лишь обменять вас на небольшую услугу, о которой просил небезызвестного вам Синяку. Вы были добры к этому наивному юноше, и я надеялся, что он воспользуется случаем отблагодарить вас. Однако юноша оказался не столь уж наивен. Он потребовал иной платы, а от вас отказался.

— Синяка?.. — начал Ингольв.

— Синяка — великий маг, который сам еще не знает своей силы. Высшие Силы, разумеется, позаботились о его спасении, — откликнулся Торфинн. — Хотя люди чуть было не изувечили его. Впрочем, все это в прошлом. Он очень изменился. К делу. Вы ему не нужны, ему нужен совсем другой человек. Поэтому я распоряжусь вами иначе.

Он снова глотнул мозельского и аппетитно захрустел салатом.

— Анна-Стина Вальхейм, — снова заговорил Торфинн, — ты можешь уйти из моего замка, куда тебе вздумается. На твоем месте я пошел бы на Пузанову сопку. Там по тебе кое-кто сходит с ума.

— Спасибо, — сказал Вальхейм.

Торфинн посмотрел на капитана.

— А ты остаешься у меня, — жестко произнес он.

— Как?! — вскрикнула Анна-Стина, но Торфинн резко выбросил руку в ее сторону.

— Молчать! — рявкнул он. — Хватит и того, что я отпускаю тебя! Впрочем, обещаю, что не буду слишком жесток с твоим братом.

Он внезапно помрачнел и допил остатки мозельского залпом.

Наступила тишина. Потом Вальхейм спросил:

— Кто тот человек, который потребовался Синяке? Я его знаю?

Торфинн странно посмотрел на капитана.

— Да, — ответил он.

— Кто же это?

— Косматый Бьярни.

Тролльша Имд стояла над котлом, в котором булькало мутное варево. Распущенные седые волосы чародейки взлетали под порывами сильного ветра, прилетевшего на Элизабетинские болота из далеких миров, которые она призывала сорванным от долгого пения голосом.

Из-под пестрого плаща ведьма вытащила свернутую в трубку кошму. Невзрачная, пыльная, с дыркой посередине, кошма больше напоминала старую тряпку. Имд бросила кошму на землю, и само собой взлетело над ней плененное пламя. Оно ликовало, вырвавшись на свободу из тесного узилища ниток и пыли.

Чужой ветер рвал с шеи чародейки ожерелье из когтей и перьев, пригибал к земле огонь. Казалось, пламя вот-вот сорвется и улетит прочь, но этого не происходило. Огонь словно не прикасался к ветхой тряпке.

Медный котел постепенно раскалялся, и на его гладкой поверхности стали проступать картины. Вскидывая к низкому серому небу свои костлявые руки, всякий раз обнажавшиеся при этом до плеча, Имд разглядывала видения, мелькавшие перед ее глазами на полированных медных стенках котла.

…Горящий город. Молодая женщина пытается укрыться в храме, но бог, который ненавидел ее, выгнал женщину из своего дома, и воин в окровавленных доспехах схватил ее за косы…

— Нет! — крикнула Имд.

…Косы взметнулись в воздух и стали крыльями. Запрокинув голову, женщина взлетела. В руке у нее появился меч. Воин обратился в бегство, заранее зная, что спастись невозможно…

— Нет! — хрипло каркнула Имд.

…Грудь воина в доспехах выгнулась, он опустился на колени, и вот это уже не человек, а колесница. Два крыла превратились в двоих мужчин, стоящих на колеснице плечом к плечу, и один из них когда-нибудь убьет другого…

— Нет!

…Колесница вытянулась, и тот, кому суждено погибнуть, вдруг взлетел над ней — теперь он парус на остроносом корабле…

— Да! — закричала тролльша и закружилась возле костра. — Я вижу! Я вижу!

…Волна жара захлестнула корабль. Он стал исчезать. Вытягиваясь все больше, волна постепенно смыкалась кольцом вокруг одинокой фигуры человека. Это был воин, но меч его сам собой растворился на гладкой меди котла. Исчез круглый щит. Упал к ногам и бесследно пропал шлем. Извилистая линия, сперва тонкая, становилась все более явной, все более выраженной, и все больше она напоминала змею, кусающую себя за хвост…

— Забвение! — кричала Имд, и ее голос сливался с воем ветра из других пространств. — Забвение и одиночество! Тоска! Утрата!

Плащ развевался за ее плечами. Она казалась гигантской пестрой птицей. Откуда-то издалека, на крыльях чужого ветра, прилетел чей-то глухой стон, низкий горловой звук, не имевший ни начала, ни конца. Кто-то страдал там, в неведомых дальних мирах — маялся, скучал, томился, изнемогал… Тихий этот звук пробирал до костей, заставляя содрогаться даже ведьму, снявшую барьеры и открывшую путь древним сновидениям в пространство и время Ахена.

В полном изнеможении она опустилась на землю возле своего костра. Имд не могла точно сказать, долго ли она просидела в забытьи. Когда она вновь открыла глаза, было утро. Между деревьев лежал снег, ровный, белый. Ветер уже унялся. Синий огонь горел спокойно, варево почти выкипело, и в мутной жиже на дне котла что-то поблескивало.

Старуха поежилась, плотнее закуталась в плащ. От синего пламени никогда не бывает настоящего тепла, которое могло бы согреть человека.

Внезапно она почувствовала, что за ее спиной кто-то стоит. Не оглядываясь, ведьма начертила в воздухе узловатым пальцем магический знак, и перед ней возникла тень Анны-Стины Вальхейм. Тень была серой, полупрозрачной, но Имд разглядела девушку, одетую в строгое платье с маленьким воротничком и тяжелыми крахмальными юбками. На плечах у нее лежала лисья шуба — подарок Торфинна. Русые волосы, заплетенные в косу, скручены в узел на затылке. В руке она держала старинный кремневый пистолет с оленем на рукоятке пожелтевшей слоновой кости.

— Здравствуй, Анна Вальхейм, — сказала старуха.

Тень шевельнулась. Голос за спиной тролльши проговорил:

— Здравствуйте, госпожа Имд. Торфинн сказал мне, что я должна уйти.

— Знаю.

— Госпожа Имд, я бы хотела остаться с моим братом, — сказала девушка.

— Благодари судьбу, Анна Вальхейм, за то, что у тебя нет выбора. Торфинн решил все за тебя сам.

— У меня достало бы сил самой нести ношу своего выбора.

Тролльша резко обернулась. Тень Анны-Стины медленно растаяла. Теперь ведьма смотрела прямо на девушку.

— Гордая Анна Вальхейм. Глупая Анна Вальхейм. Ты своими руками отдала своего брата во власть Торфинна. Хватит с тебя и этого… Дай-ка мне пистолет.

Девушка повиновалась. Старуха, кряхтя, выловила пальцами из мутного варева маленький предмет, который блестел на дне котла сквозь густую жижу осадка. Это была пуля. С оханьем ведьма принялась заряжать пистолет. Она то всовывала ее в дуло, то искала подходящее отверстие в рукоятке и, наконец, сдалась. Уронив руки в подол, Имд поглядела в строгое лицо молодой девушки и хитро прищурилась.

— Последний раз я заряжала кулеврину, — сказала тролльша. — Помнится, там нужно было насыпать порох, положить пулю и сунуть фитиль, а потом быстро-быстро наводить на врага, чтобы не застрелиться… Ты не знаешь, моя красавица, куда эту штуковину вкладывать?

Анна-Стина взяла из рук старухи пистолет и быстро зарядила его. Имд смотрела, вытягивая шею и кивая с явным уважением.

— Смотри-ка, смотри-ка, новомодные все штуки… Куда нам угнаться… Все-то знаешь, все-то умеешь, пальчики ловкие…

Держа пистолет в опущенной руке, Анна-Стина посмотрела на черный конус замка, где навсегда остался ее брат. Было ли это взаправду, или только почудилось ей, но порыв ветра принес ей чей-то еле различимый жалобный голос, который коснулся слуха и бесследно растаял над болотами… Как ни старалась она держать себя в руках, губы у нее задрожали. Прерывающимся голосом Анна-Стина спросила тролльшу:

— Госпожа Им, вы ведь умеете видеть будущее?

— Умею, умею… все вижу… косы русые, глаза светлые, кому-то уже глянулись…

— Я увижу когда-нибудь моего брата? — в упор спросила девушка.

Тролльша выпрямилась, сразу став неприступной и величавой. Глядя в ее глаза, Анна-Стина вдруг со страхом подумала, что еще немного — и она увидит все то, что прошло перед этими старческими глазами за долгие века.

— Я увижу его? — упрямо повторила Анна Вальхейм.

Тролльша резко ответила (куда благостность девалась!):

— Нет. Никогда. — И опустила голову. Седые космы, в которых запутались мох и хвоя, упали ей на лицо. Из-за этой завесы донеслось: — Тебе лучше сразу смириться с этим, Анна-Стина Вальхейм. Поверь мне. Лучше сразу смириться.

Не отвечая, Анна-Стина пошла прочь, волоча по мокрому снегу подол своего крахмального платья. Ведьма долго смотрела ей вслед. Девушка шла медленно. Но вот она скрылась из виду, и остались только черные деревца на заснеженном болоте, холодный металлический конус замка, пронзительное синее пятно магического костра и зловещая старуха в пестром меховом плаще…

— Трусы, предатели! — рычал Косматый Бьярни, лежа, связанный, у костра на Пузановой сопке. Его длинные волосы угольно чернели на снегу.

Над Косматым высился Торфинн. Золотая цепь с рубинами, лежащая на его груди, нестерпимо сверкала на солнце. Легкий ветер касался бледного, мрачного лица чародея. Упираясь кулаками в бедра, широко расставив ноги, Торфинн стоял лицом к лицу с Орденом. Пленник, которого он принес на плечах и свалил на землю, как неодушевленный предмет, был для него лишь объектом торговли.

Весь Орден был здесь. На специальной розовой подушке в небрежной позе возлежал Великий Магистр. Разенна понимал, что от него в данном случае ничего не зависит, но пренебречь долгом и уронить авторитет не мог. Потому и возлежал.

Оба бога сидели, скрестив ноги, на снегу: Фуфлунс справа от Великого Магистра, Сефлунс — слева. Фуфлунс поигрывал своим острым, как бритва, каменным ножом. Тагет пристроился на той же розовой подушке в ногах у Ларса, тем самым вынудив того поджать колени.

Пронзительные черные глаза Торфинна не отрывались от сумрачного лица Синяки. Юноша прислонялся к сосне, одиноко растущей возле хибары. За эти дни он еще больше похудел и осунулся. Но синие глаза горели ярко, и он не опускал их под пристальным взором Торфинна.

— Я принес то, что ты просил, — сказал ему старый чародей и пнул Косматого Бьярни ногой в сапоге с медными пластинами.

Плененный капитан «Медведя» взвыл от ярости.

Синяка спокойно кивнул.

— Благодарю тебя, Торфинн. Ты оказал мне неоценимую услугу.

Торфинн слегка поклонился и пожал плечами.

— Это такая мелочь, о которой и говорить-то не стоит.

Синяка помолчал немного и вдруг спросил:

— А что ты сделал с близнецами?

Торфинн не по-хорошему улыбнулся.

— Мы, кажется, договорились с тобой, Синяка. Я предлагал их тебе. Но раз ты отказался… — Он передернул плечами.

Синяка заложил руки за пояс. Внезапно он прикусил губы и изо всех сил прижался спиной к дереву — ему опять стало дурно.

Торфинн с любопытством следил за ним.

Ларс Разенна решил принять участие в беседе и тем самым поддержать свой расшатываемый авторитет.

— Что мы будем делать с этим негодяем? — спросил он, указывая на Косматого Бьярни жестом, достойным этрусского царя.

И сразу все, как будто он дал команду, заговорили, перебивая друг друга:

— Сердце вырезать, сердце! — горячо сказал Тагет, ерзая на подушке. — Еще у живого… Как поступали все древние этруски! Я имею в виду, конечно,

— тут он бросил уничтожающий взгляд на Фуфлунса, с которым недавно повздорил, — уважающих себя этрусков.

Фуфлунс немедленно налился багровой краской и стал возмущаться, брызгая слюной:

— А что? А я что? Я всегда мог… и легкие вырвать, и нож погрузить, одновременно с тем удушая…

Ларс пошевелил затекшей ногой и хотел было заговорить, но Сефлунс перебил его, с жаром припоминая нечто совершенно невразумительное:

— А помнишь этого… как его… того… ну, который… А, Фуфлунс?

Но Фуфлунс, вместо того, чтобы, по своему обыкновению, грубо оборвать этот поток сознания, вытянул шею, посмотрел куда-то за спину Разенны и произнес:

— Клянусь Менерфой! Анна-Стина идет!

Одним прыжком Ларс вскочил со своей подушки и обернулся. Остальные тоже поднялись. Один только Синяка не шевельнулся и даже не удосужился посмотреть в ту сторону, откуда приближалась девушка. Незачем было ему смотреть. Он и без того знал, что она идет к Разенне, потому что Торфинн отобрал у нее брата. Идет к последнему на земле человеку, который говорил ей «ты». И еще он знал, а может быть, видел в глазах Торфинна, что она несла с собой пистолет, заряженный колдовской пулей. Большего он не желал ни видеть, ни знать.

Ему не было дела ни до глуповатой улыбки, озарившей лицо Великого Магистра, ни до Тагета, шмыгающего носом и бормочущего: «Какая трогательная сцена». Он не собирался смотреть, как Ларс Разенна, утопая в снегу длинными ногами, несется к Анне-Стине, как хватает ее за плечи, роняя в сугроб лисью шубу, встряхивает — теряющую силы, как прижимает ее к груди, слишком счастливый для того, чтобы заметить ее горе.

Обменявшись с Торфинном коротким, понимающим взглядом, Синяка стал ждать. Анна-Стина отстранилась от Разенны. Она еще не полностью освободилась от власти Торфинна. Покуда старинный пистолет не разряжен, Анна-Стина не принадлежит себе целиком. И если никто не решится выстрелить, то стрелять придется ей. Так задумал Торфинн. Если никто не спасет ее от необходимости взять страшное дело на себя, Анна-Стина взвалит его на свои худенькие плечи. Так задумал Торфинн…

— Ларс Разенна, — громко сказал Торфинн, — Анна-Стина Вальхейм, подойдите ко мне.

Оба вздрогнули. Чародей смотрел на них с легкой усмешкой.

— То, что надо, — сказал он, забавляясь. — Два болвана юных лет. И оба вы предполагаете, что от каждого бесчестного поступка мир переворачивается. Забавные вы ребята. — И расхохотался от души.

— Перестань, Торфинн, — сказал Синяка. — Не надо издеваться.

Торфинн тут же стал серьезным.

— Как хочешь. Распоряжайся, Синяка. Ведь это ты потребовал, чтобы я принес сюда Косматого Бьярни.

Разенна встал рядом.

— Что скажешь, Синяка?

Синяка шевельнул губами. Потом ответил:

— Поставьте его на ноги.

Дюжие этрусские боги вздернули Бьярни на ноги и с двух сторон придержали его за локти. Спутанные волосы упали капитану на лицо. Он тряхнул головой, и на Разенну уставился его горбатый нос.

— Мерзавцы… — хрипло сказал он.

Все смотрели на Бьярни и молча слушали, как он ругается.

— Сопляки! — дергая связанными руками, орал Бьярни. — Да любой матрос с «Медведя» уже заткнул бы пасть пленнику, вздумай он поносить его так, как поношу вас я! Я плюю в ваши трусливые морды! Что вы можете со мной сделать? Убить? Вот уж чего я не боюсь!

Он засмеялся. Скаля зубы, он повторил:

— Больше, чем убить, вы не сможете.

— Ты глубоко заблуждаешься, пират, — мягко сказал Торфинн.

Бьярни замолчал на полуслове, раздувая ноздри.

Торфинн протянул руку к Анне-Стине.

— Подай мне пистолет. — Когда она повиновалась, чародей показал оружие Косматому Бьярни. — Видишь, Бьярни? Я велел зарядить его колдовской пулей. Не знаю уж, какое заклятие вложила сюда старуха Имд, но ничего хорошего тебя не ждет, могу обещать. У ведьмы богатая фантазия.

Ларс Разенна заметил, что на лбу капитана выступил пот.

— Сам я не могу тебя пристрелить, — продолжал Торфинн. — К сожалению. Это должен сделать кто-нибудь из тех, кто потребовал твоей жизни. — Чародей обвел рукой всех, стоявших на сопке, включая в этот жест и Анну-Стину. — Кто-нибудь из вас. Решайте.

Косматый Бьярни забился в железных руках богов.

— Проклятье! — кричал он. — Я не верю в ваши колдовские трюки! Боги морского берега, неужели вы не можете просто меня зарезать?

— Синяка, — растерянно проговорил Ларс Разенна, — зачем ты все это затеял?

Услышав это имя, Бьярни дико посмотрел в сторону Синяки. Юноша растирал в смуглых пальцах кусочек смолы, вдыхая ее терпкий аромат и стискивая зубы.

— Ему плохо, — сказала Анна-Стина, — разве вы не видите? Оставьте его в покое.

Тагет немедленно разразился громкими возмущенными криками:

— Кто допустил женщину на военный совет? Что это за нарушение субординации? Кухня, капище и эти… третье «к»… как их… дети — вот и все, что требуется женщине.

Ларс тихо обнял Анну-Стину за плечи и шепнул ей на ухо несколько слов. Она кивнула и ушла в дом.

— Напрасно ты отослал ее, Ларс, — заметил Торфинн, но Ларс ему не ответил. Он протянул руку к пистолету, и широкий металлический браслет с узором в виде спирали блеснул на его запястье.

— Ты не промахнись, слышь, Ларс, — встрял Сефлунс, который держал Бьярни за левый локоть.

Из-за правого локтя пирата тут же откликнулся Фуфлунс:

— Опять трусишь? — с презрением сказал он. — Чего ты на этот раз испугался? Тоже мне, бог.

— Мало ли что, — рассудительно сказал Сефлунс. — Пуля-то колдовская.

Похоже было, что после этого заявления Фуфлунс глубоко задумался.

Разенна вдруг понял, что ему предстоит стрелять в связанного человека. Он замешкался и нерешительно посмотрел по сторонам. Торфинн открыто усмехался ему в лицо. Тагет отвел глаза.