Сын Сталина Орлов Борис
Нужно решительно остановить эту порочную практику национального разделения. Мы единый народ. Русские. Русские грузины, русские евреи, русские немцы, русские эвенки и так далее. Каждому гражданину Союза Советских Социалистических Республик гарантированы его неотъемлемые права, и права гражданина не могут быть ниже прав административных формирований.
О том, что мы сделали шаг в правильном направлении, говорит и тот факт, что на ликвидацию нескольких союзных республик горячо отозвались именно реакционные и реваншистские подполья, разного рода антисоветские организации, финансируемые нашими врагами из-за рубежа.
Народный комиссариат внутренних дел и госбезопасности вовремя отследил и пресёк активность радикальных и террористических групп, частично уничтожив, а частично арестовав более пяти тысяч человек.
Да, мы знаем, что выступления ещё будут. Но я хочу обратиться к самой сознательной части советского народа, к пролетариату и нашему крестьянству. Не идите на поводу у провокаторов и врагов советской власти. Не участвуйте в антигосударственных вылазках и своевременно сообщайте в органы правопорядка о готовящихся провокациях.
…Восстание в Пешаваре вспыхнуло и заполыхало ярким пламенем. В городе вдруг обнаружилось несколько тысяч вооруженных пуштунов, а когда они выступили, выяснилось, что командование гарнизона и все начальствующие чины полиции перебиты. Собственно, скорее перерезаны, точно овцы после дружественного визита волчьей стаи. В результате гарнизон и полиция оказались парализованы и не смогли оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. Город Пешавар был захвачен буквально за один день. Восстание охватило весь север Британской Индии.
Мятежи, особенно в северных провинциях, не такая уж большая редкость для Дели и Симлы[274]. Но это восстание преподнесло британским властям несколько крайне неприятных сюрпризов…
Из Вазиристана на юг, в Белуджистан вторглась шестидесятитысячная орда южных пушту. Дикари, по своему обыкновению, устраивали ночные налёты на маленькие гарнизоны, обозы, склады, избегая лобовых столкновений с регулярными частями. Хотя в этот раз вазиры, масуды и примкнувшие к ним африди[275] оказались куда лучше вооружены, чем шестнадцать лет тому назад[276]. Если тогда многие кочевники использовали ещё джезаили[277], то теперь они были вооружены русскими, немецкими и трофейными британскими магазинными винтовками, пулемётами, миномётами и лёгкими орудиями. Особенно свирепствовал отряд малика Рахимы, поголовно вооружённый ручными пулемётами и немецкими МР-28. В горах небольшая дальность стрельбы не играла значительной роли, а плотность огня, развиваемая этими тремя сотнями стрелков, оказалась просто чудовищной. Во всяком случае, те немногие сикхи, гуркхи и англичане, которые уцелели после столкновений с этими дьяволами, пребывали в состоянии стойкого душевного расстройства, плавно переходящего в шизофрению.
Следующим кошмаром для британских войск оказалась пуштунская авиация. Вообще-то эти самолёты были английскими, захваченными пуштунами на аэродромах, но у восставших откуда-то оказались собственные летчики! Да и не только летчики: пуштуны сумели наладить аэродромные службы, и, к изумлению англичан, только в первые месяцы пуштунские авиаторы ухитрились сбить полдесятка разведчиков и бомбардировщиков, проштурмовать десяток британских отрядов на земле и несколько раз отбомбиться по английским позициям.
Очередным номером программы был адекватный ответ восставших на газовую атаку в районе крепости Вану. Бригадный генерал Гоф отдал приказ обстрелять афганские позиции снарядами с фосгеном. Его артиллеристы исполнили приказание с присущими англичанам дотошностью и профессионализмом. Потери афганцев составили свыше шестисот человек отравленными. Но крепость не сдалась: у трех сотен лашкаров[278] внезапно оказались противогазы, и они умели ими пользоваться. Штурм, последовавший за газовой атакой, отбили пулеметным огнем, а следующей ночью на позиции англичан обрушились снаряды устаревших русских трехдюймовых горных орудий, снаряженных ипритом.
Количество газа в снарядах такого калибра невелико, так что англичане потеряли не более двух сотен солдат и офицеров, но эффект от этого события был подобен грому с ясного неба…
– …Мне не интересно, сэр, то, что знали ваши шпионы и агенты. Мне интересно, полковник, почему наши войска не имели ни малейшего понятия о том, что у грязных патанов появилось серьезное оружие.
Полковник Сандерс молча стоял перед вице-королем Индии Фримен-Томасом[279]. Отвечать ему было нечего. Это восстание в Пешаваре, Пенджабе, Вазаристане и Белуджистане явилось для него и его службы полнейшей неожиданностью. Казалось, что пламя мятежа вспыхнуло без всякой подготовки, но вместе с тем успехи бунтовщиков ясно говорили об обратном.
– Сэр, я и моя служба допустили чудовищную ошибку, – полковник покаянно наклонил голову.
– Это я вижу и без вашего доклада, сэр, – лорд Уиллингдон усмехнулся в длинные усы. – Но не будете ли вы столь любезны, чтобы сообщить мне, что вы собираетесь делать дальше?
– Мы… я собираюсь активизировать нашу агентуру в Пенджабе, сэр. Потери среди сикхских частей весьма велики, так что есть возможность натравить наших волосатиков на патанов. Пусть хоть Хальсу собирают и идут мстить мусульманам.
– Ну что же, – вице-король милостиво наклонил голову. – Я надеюсь, что ваши усилия увенчаются успехом, мой мальчик. И не переживайте так, мой дорогой. Кто из нас не ошибался?..
Но попытка натравить сикхов Пятиречья[280] на пуштунов и восставший Белуджистан не увенчалась успехом. Отряды бессмертных[281], ещё не забывшие бои двадцать пятого – двадцать седьмого годов, подняли оружие не против мусульман, а против махнатов[282], признавших касты. Переговоры Большой Джирги с Акали Тахт[283] дали положительные результаты: пуштуны согласились на границы сикхского влияния, которые существовали до первой Англо-сикхской войны. Малики общим решением признали, что пользоваться плодами победы общего врага недопустимо для благородного пуштуна. А уж когда молодой король[284] Афганистана от имени всех пуштунов поклялся на Коране, что мусульмане не тронут сикхов Пенджаба и не станут вступать в имущественные споры на стороне единоверцев, а всем пострадавшим ранее будет дана компенсация, сикхские отряды легко и непринужденно присоединились к восставшим. Шестнадцатого июня тридцать пятого года было провозглашено создание независимого государства Азад Пенджаба[285], и Большая Джирга Афганистана немедленно ратифицировала военный союз с вновь появившимся государством.
Британские власти оказались вынуждены, временно оставив без внимания пуштунов и эвакуировав свои войска из Белуджистана, заняться новым очагом мятежа. Части Армии Индии, срочно переброшенные на север, начали наступление на Пенджаб. Основные сражения развернулись в районе города Мултан на реке Инд…
– …Держать оборону! Держать оборону! – надсаживал глотку джатхадар[286] Лал Сингх. – Держать, мои львята! Сейчас они снова пойдут в атаку!
Старый вояка, три года сражавшийся во Фландрии, кавалер полудесятка медалей, Лал Сингх покинул ряды пятнадцатого Пенджабского пехотного полка десять лет тому назад в чине сержанта батальона и прекрасно помнил, как пахнет сгоревший кордит или лиддит, как грохочут шрапнельные разрывы над головой, как воют авиационные бомбы. А потому, командуя недавно сформированным батальоном, он прекрасно понимал, что траншеи надо копать поглубже, пулеметы маскировать получше и ни в коем случае не допускать паники в рядах бойцов, каким бы сильным ни был артиллерийский обстрел…
– Держитесь, дети мои! Держитесь! Готовьтесь стрелять в инглизи! …Ага! Вот они – фигуры в высоких, обмотанных тряпками шлемах. Встали и бегут, выставив длинные штыки… Спокойно, мои львята! Дайте подойти им поближе… ещё ближе… ОГОНЬ!!!
Гулко врезали длинными очередями «виккерсы», захлопали винтовки, и наступавшие англичане закувыркались, сраженные прицельным выстрелами.
Наступавшие солдаты Ланкаширского пехотного полка залегли и начали отползать назад. Из сикхских траншей грянул восторженный рёв: «Боле Со Нихал, Сат Сри Акал!»[287]. Лал Сингх кричал вместе со своими воинами, но восторгов их не разделял: он-то точно знал, что на первом броске атака не заканчивается…
Снова заговорила Королевская артиллерия, и четырёхсполовинойдюймовые снаряды снова принялись методично перепахивать оборонительные позиции сикхов. Как ни надрывался, как ни умолял начальник артиллерии четвертого британского корпуса дать ему хотя бы три-четыре сотни химических снарядов, он получил твёрдый отказ. Генерал-майор Окинлек[288], выслушав в очередной раз нытье своего начарта, набычился, побагровел и заорал: «Вы что, старый идиот?! Хотите повторения пуштунского сценария?! Хотите, чтобы чёртовы сикхи врезали по нам чёртовым ипритом? У нас нет ни одной противоипритной накидки, ни одного противогаза для лошадей, да и в частях некомплект средств защиты! Вы хотите получить порцию горчичного газа в свою бестолковую физиономию, старый вы…! … … …! …!» История не сохранила для потомков точных определений, которыми ветеран Месопотамской кампании наградил своего подчиненного. Известно лишь, что начальник артиллерии корпуса Окинлека вылетел из штабной палатки так, словно ему в зад вонзили свои вилы добрая сотня чертей из ада, а потом устроил разнос своим подчиненным, утверждая, что руки у них растут из задницы, глаз нет совсем, а мозгами они удались в своих отцов – африканских бородавочников.
Командиры дивизионов и батарей правильно поняли начальственный посыл, и их орудия развили такую скорость стрельбы, что задымилась краска на стволах…
– …В укрытие! Вы, навоз паршивой коровы – в укрытия! – ревел, перекрывая грохот разрывов, джатхадар. – В щели, дети бешеной обезьяны! В щели, псы!
Но уже давно пятнадцатый Пенджабский не сражался в настоящих войнах, и его солдаты не готовились к артиллерийским обстрелам. Они, кто – по лености, кто – по неразумию, не озаботились отрыть узкие щели – «лисьи норы», в которых можно укрыться от воющих гаубичных снарядов, и теперь несли тяжёлые потери. На глазах Лал Сингха двоих пулемётчиков швырнуло в разные стороны взрывной волной, а вслед за тем прямо перед ним, съёжившимся в щели, шлёпнулись ноги в форменных сапогах. Джатхадар застонал от бессилия: инглизи хорошо знают свое дело, и скоро от его батальона хорошо, если останется половина…
…Сэр Клод Джон Эйр Окинлек оторвался от бинокля, в который обозревал позиции мятежных сикхов. Удовлетворенно потер руки: тощая линия проволоки уже уничтожена, а сейчас и траншеи будут основательно зарыты. Однако это опять же не повод гробить доблестных англичан и шотландцев. Ланкаширцы уже обожглись. Но у него, участника кампаний в Палестине и Месопотамии, в рукаве припрятан ещё один убийственный козырь…
– Лейтенант! – Окинлек повернулся к офицеру связи. – Немедленно свяжитесь с майором Крокером[289]. И передайте ему мой приказ: выйти на исходный рубеж и атаковать немедленно по окончании артиллерийской подготовки без дополнительных указаний…
…Громыхнули последние разрывы, и наступила короткая, звенящая тишиной пауза. Лал Сингх тряхнул гудящей головой и выбрался из щели. Огляделся: м-да уж… Позиции полка инглизи почти сровняли с землей. Сплошная линия траншей превратилась в пунктир, от двух из трех блиндажей – глубокие воронки с торчащими обломками бревен и валяющимися по сторонам разодранными ошметками от мешков с землей.
Джатхадар приложил к губам свисток, и над остатками позиций пятнадцатого Пенджабского разлилась резкая трель. О нет! Кое-кто ещё остался в живых: из глубоких укрытий, отрытых старательными или опытными солдатами, вылезали похожие на подземных духов люди. Закопчённые, перемазанные желтовато-бурой глиной, они тёрли запорошенные глаза, трясли оглушёнными головами и деловито брались за винтовки и пулеметы. Глядя на них, Лал Сингх почувствовал уверенность: подходите, сахибы. Мы покажем вам, что хорошо усвоили вашу науку!..
Именно в этот момент со стороны англичан донёсся какой-то странный звук. Похоже было на то, как десятки барабанщиков выбивают дробь, но не в лад, а вместе с ними кто-то большой и сильный трясёт мешок со старыми котелками и кастрюлями… Джатхадар буквально застонал в голос: он очень хорошо помнил, что это за звук и где он его слышал. Во Фландрии, в семнадцатом году…
– Связывайте гранаты! – завопил Лал Сингх что было силы. – Связывайте по четыре-пять штук. Готовьтесь, несчастные, это – танки!.. Джама Сингх, – джатхадар тронул за плечо одного из уцелевших солдат второго года службы. – Беги так, словно за тобой гонятся все демоны ада. Передай союзникам, что на нас идут танки…
…Майор Крокер, командир отдельного батальона Индийской Танковой школы RTC[290] махнул рукой, и шесть средних танков Мk.II дружно окутались сизым дымом выхлопов. Джон Крокер удовлетворённо улыбнулся: грозная сила! Пусть два средних – «индианки»[291], зато есть ещё восемь лёгких Мk.II. Вообще-то «бипов»[292] положено одиннадцать, но что поделаешь – три вышли из строя по дороге. Но и оставшегося должно хватить с избытком: в сикхских полках отродясь не было легких противотанковых орудий. А подбить танк из горной пушки, даже если у мятежников они имеются – задача почти невыполнимая. Потерь быть не должно…
– Вперед, сынок! – скомандовал майор, скрываясь в люке. – Покажем этим обезьянам, что сахибы – все ещё сахибы!
Легкие Мk.II резво рванули вперед, за ними неторопливо, величественно двинулись средние танки. Сикхские окопы приближались. Заорали, завыли английские пехотинцы и поднялись вслед, прикрываясь броней. Теперь сикхам верный конец! Вот сейчас они подойдут поближе, вот сейчас…
Уцелевшие пулеметы ожили внезапно и все сразу, отсекая атакующую пехоту от бронированных машин. Танки поторопились прорваться вперед, собираясь преподать сикхским предателям хороший урок…
– …Искандер Шах-заде, если мы сейчас не ударим по ангрези, они сомнут сикхов, – малик Рахима облизал губы. – Пора, пора, Шах-заде…
Сашка бросил на малика быстрый взгляд, но ничего не ответил. Вместо этого он поднял трубку полевого радиотелефона и коротко бросил:
– Яремшин? Готовы? Напоминаю: огонь – по моему первому выстрелу. И скажи там всем нетерпеливым: кто откроет огонь раньше – яйца отрежу!
После этих слов он устроился поудобнее у ДШК, посмотрел в оптический прицел, слегка крутанул маховичок вертикальной наводки и прищурился, глядя туда, где британские танки все ближе и ближе подползали к остаткам сикхских траншей. Рядом с ним почти такие же махинации проделывал лейтенант-пограничник Покровский. Правда, догадаться о том, что это – советский пограничник, смог бы только тот, кто хорошо знал Покровского в прошлом. Сейчас, в шароварах, длинной рубахе, суконном жилете и паколе[293], с отросшими усами и бородой, пограничник ничем не отличался от окружавших его воинов Рахимы. Белов выглядел точно так же, но его наряд дополняла тяжёлая золотая цепь – подарок его величества Захир-шаха. Сашке она страшно мешалась, и он неоднократно порывался её снять, но малики в один голос заверили его, что снимать королевскую награду – бесчестье для пахлевана.
Ага, танки подошли совсем близко. Лёгкие машины уже начинают зачищать окопы. Ну-с, господа англичане, хау ду ю ду?..
ДШК на низкой треноге разразился оглушительным грохотом, точно разом замолотил добрый десяток отбойных молотков. Его тут же поддержали остальные три крупнокалиберных пулемета. Англичане попали в огневой мешок: четыре ДШК били перекрестным огнем, не давая вражеским машинам отойти. Вот вспыхнул один легкий танк, вот задымил второй… третий…
– Ленту! – рыкнул Сашка, откидывая крышку приемника.
Сержант-пограничник Файзуло мгновенно вложил новую ленту в приемник, лязгнул затвор, и пулемет снова загрохотал, сея меткую, неминуемую смерть.
Один из громоздких средних танков остановился и повел башней, выискивая хоботом орудийного ствола запрятанный крупнокалиберный ДШК. Белов потянул ствол пулемета, доворачивая его к уродливому детищу компании «Виккерс», но в этот момент совсем рядом с английской машиной вынырнул здоровенный сикх и с криком «Боле Со Нихал, Сат Сри Акал!» швырнул в танк связку ручных гранат. Ухнул взрыв, и британский бронированный монстр окутался черным дымом. Но за мгновение до этого сикх рухнул, перерезанный очередью одной из уцелевших легких машин.
– Вот ты ж, гнида казематная! – прошипел Белов сквозь зубы и всадил в англичанина добрый десяток тяжелых пуль. Тот резко остановился, точно налетев на незримое препятствие, и по его броне разбежались жадные языки огня…
Окинлек скрипнул зубами: его козырной туз побили джокером. Крупнокалиберные пулеметы, более эффективные, чем английские «виккерсы», оказались совершенно неожиданным сюрпризом. Единственный тяжёлый пулемёт, который подходил под это определение – североамериканский «браунинг», но – бессмертные боги и великие драконы! Откуда грязные патаны и тупые сикхи могли взять такое оружие?!
– Прикажите хадсоновским всадникам[294] обойти сикхов и уничтожить этих дьяволовых пулемётчиков! – рыкнул генерал-майор. – Какого чёрта они трутся в тылу?!
Уже через минуту где-то в тылу британцев тонко запела труба, и оттуда вынеслась колонна всадников, на ходу разворачиваясь в три линии…
– …Файзуло, патроны давай!
– Нету, товарищ Сталин, – сержант виновато улыбнулся, оскалив кипенно-белые зубы. – Всё. Больше ничего не осталось…
– Млять! Малик, – перешел на пуштунский Сашка, – у нас проблема нарисовалась, хрен сотрёшь. Скачет…
– Понял, Шах-заде. Пришел черёд моим воинам показать, что они не напрасно получили от Шахиншаха Сталина такое великолепное оружие! – он потряс над головой немецким пистолетом-пулемётом и, повернувшись, протяжно закричал: – В седла, дети Пророка! В седла, верные! Ангрези скучают по нашим пулям и нашим клинкам!
Внезапно на Сашку накатило какое-то странное ощущение. Вот уж чего никогда не доводилось ему ни в той, ни в этой жизни, так это принимать участие в кавалерийской атаке. «А почему бы и нет?..» – мелькнула в голове шальная мысль, а руки уже проверяли: легко ли ходит в ножнах шашка…
Навстречу всадникам Хадсона вымахнула орущая, визжащая конная лава и помчалась вперед. Метров с двухсот пуштуны вдруг врезали из своих МР-28, что оказалось для бенгальцев и англичан очень неприятным сюрпризом. Их строй смешался, падали лошади и люди, а лава, лишь в последний момент оставив стрельбу, засверкала серебром обнажённых клинков…
– …Ну знаешь, паря, это уж и вовсе – ни в какие ворота! – Буденный сурово глянул на Сашку и грозно покрутил ус. – А вот срубили б тебя – что тогда товарищу Сталину говорить? Как объяснять?
Белов покаянно молчал, но Семен Михайлович видел, что в его глазах пляшут весёлые чёртики. Он рыкнул ещё более сурово:
– Чего молчишь? Набедокурил – отвечай!
– А что отвечать? Виноват, товарищ маршал.
– Хорошо, что хоть понимаешь. И что с тобой прикажешь теперь делать? Какое взыскание наложить?
Вопрос был риторическим, но Александр неожиданно ответил:
– А такое же, какое на советского маршала, который сегодня семерых англичан зарубил, а четверых – застрелил из своего революционного маузера. Ведь если бы этот маршал англичанам попался… – и он многозначительно замолчал, с трудом подавив улыбку.
Буденный сурово посмотрел на стоящего перед ним паренька и вдруг оглушительно расхохотался:
– Уел! Ить же, малой – уел! Да только что мне делать было, когда я тебя среди Рахимкиных джигитов увидал? Ась? Вот за тобой и поскакал…
– Ну да, – согласился Александр, – послать-то некого было. Эскадрон пограничников рядом стоит, а послать и некого…
Семен Михайлович снова захохотал, собрался что-то ответить, но не успел. В ночи раздался стук копыт и звяканье упряжи. Из темноты к ним подъехала группа людей. Все шестеро пуштунских маликов и трое сикхских сардаров[295].
Подъехавшие спешились и, поклонившись, подошли ближе. Сашка поклонился в ответ, Буденный же козырнул и приосанился.
– Искандер Шах-заде, – начал малик Абдуррауф-хан, – мы пришли сказать тебе, что твои планы обороны позволили разгромить ангрези наголову. Мы почтительно склоняем голову, признавая, что твои советы мудры, а наши возражения были вздорны.
– А, – махнул рукой Белов. – Человек заблуждается, непогрешим лишь Аллах.
– Так! – хором поддержали его малики.
– Шах-заде, – продолжил старый вождь. – Мы решили, что наконец отыскали достойного хранителя святыни, что хранится нашим народом уже многие века. Вот: – И он с поклоном протянул Сашке нечто завернутое в белоснежный кусок тонкой шерстяной материи.
Юноша развернул свёрток и замер. На ткани лежал старинный почти прямой клинок в истертых кожаных ножнах безо всяких украшений, если не считать огромного неогранённого алмаза, вставленного на расстоянии пальца от устья. Сашка наполовину вытащил клинок и поражённо выдохнул: под светом звёзд льдисто сверкнул голубоватый литой булат.
– Это клинок нашего отца[296], – негромко пояснил Абдуррауф-хан. – Им он защищал наш народ от врагов и крепил рубежи наших земель. Прими его, Шах-заде Искандер, ибо мы не знаем никого, кто был бы более достоин владеть им.
Сашка молча приложил клинок к губам, потом ко лбу и низко поклонился маликам. За его спиной Буденный немного кашлянул и прошептал:
– Вот тебе, паря, и революционная шашка…
Но Александр вдруг решительно выпрямился:
– Я благодарю вас, достопочтенные малики, за бесценный дар, но… Этот клинок должен защищать землю пуштунов, а ведь я – не пуштун…
Несколько маликов подались вперед, желая возразить, но всех опередил Абдуррауф-хан. Огладив белоснежную бороду, он наставительно произнес:
– Паштун хайя на дай чи Пашто войи, хо хайя дай чи Пашто иэ зда да![297]
И все остальные склонили головы, выражая согласие со сказанным…
Белов вздохнул, снова рассыпался в цветистых благодарностях и хотел пригласить вождей и сардаров разделить с ними ужин, лихорадочно соображая, как сделать его праздничным, но оказалось, что церемонии ещё не закончены. Сикхские сардары подошли к нему, и один из них – дряхлый Дараджат Сингх, неожиданно цепко ухватил юношу за руку. Он поднял её к свету от небольшого костерка, возле которого сидели часовые пограничники, и защелкнул на запястье Сашки массивный потёртый браслет.
– Это – кара[298] Льва Пенджаба[299] – проскрипел он высоким надтреснутым голосом. – Он взял этот город, а ты отстоял его, молодой наследник Великого Северного Раджи. Да будет чиста твоя карма и велик твой путь. Да станут душа твоя чиста, победы – велики, силы – безмерны, а любовь – неземной!..
7
Когда девушка в Индии согласна, красная точка на лбу становится зеленой.
Афанасий Никитин. Из неопубликованных путевых заметок
Выписка из Постановления Верховного Совета СССР от 23 июля 1935 года об изменении административных границ на территории Союза ССР
Во исполнение решения пленума Верховного Совета СССР и Внеочередного съезда Коммунистической партии, выделить Житомирскую, Киевскую, Черкасскую, Полтавскую, Черниговскую и Сумскую области в Западно-Российский федеральный округ с разделением по областям и районам в существующих границах. Столицей округа считать город Киев.
Харьковскую, Луганскую, Донецкую, Днепропетровскую области выделить в Новороссийский федеральный округ с разделением по областям и районам в существующих границах. Столицей округа считать город Днепропетровск.
Запорожскую, Херсонскую, Кировоградскую, Николаевскую и Одесскую области выделить в Югороссийский федеральный округ с разделением на области и районы в существующих границах. Столицей округа считать город Одессу.
Хмельницкую, Волынскую, Житомирскую, Тернопольскую и Ровенскую области выделить в Украинский федеральный округ с разделением по областям и районам в существующих границах. Столицей округа считать город Житомир.
В связи с переходом территорий УССР в административное управление округов, считать Украинскую Советскую Социалистическую республику расформированной, а республиканские органы власти распущенными.
Преобразовать Белорусскую Советскую Социалистическую республику в Белорусский федеральный округ со столицей город Минск. В связи с переходом территорий БССР в административное управление округов, считать Белорусскую Советскую Социалистическую республику расформированной, а республиканские органы власти распущенными.
Преобразовать Казахскую АССР в Среднеазиатский федеральный округ со столицей в городе Алма-Ата.
Неудачи с организацией сикхского сопротивления восстанию весьма огорчили правительство Британской Индии. Огорчили, но не обескуражили. В конце концов, всего восемьдесят лет тому назад полыхнуло восстание сипаев, и ещё живы были те, кто лично видел охваченный огнем Дели и кто из первых рук услышал о Канапурской резне[300]. Тогда к мятежу присоединились ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ полков! Вся Бенгальская армия! А сейчас всего-то шестнадцать пенджабских полков, да и то – четыре удалось нейтрализовать прямо в казармах. Правда, придется попросить подкреплений из метрополии, но разве это беда? Так – незначительные затруднения…
– …Нет, нет и ещё раз нет! – резко произнес лорд-председатель Совета Джеймс Макдональд[301]. – Ни в коем случае нельзя ослаблять те экспедиционные силы, которые Корона выделяет для наведения порядка в Германии! – он возвысил голос и патетически продолжил: – После вмешательства в германские дела стремительно коммунизирующейся Италии положение стало критическим! И если сейчас не бросить в огонь предназначенные войска из доминионов и восемь британских дивизий – потом, господа, и двадцати восьми дивизий может оказаться недостаточно для выправления ситуации!
И с этими словами он откинулся на спинку своего кресла, всем своим видом как бы говоря: «я сделал все, что мог».
– Послушайте, лорд-председатель, – военный министр Дафф Купер[302] примирительно поднял руки, – ведь никто не говорит об отказе от миротворческой миссии. Вряд ли его величество Король-в-Совете[303] не понимает опасности, исходящей от Красной Германии. Но прошу заметить: если сейчас мы в самые краткие сроки не умиротворим запад Индии, то опасность миру от Германии покажется просто смешной, в сравнении с полыхающим Индостаном.
– Особенно если учесть, что совсем рядом – Китай, – хмыкнул премьер Болдуин[304], – в котором красные коммунисты и розовый Гоминьдан совершенно непредсказуемы. Только-только мы были на грани настоящей войны с Россией из-за этих желтых мартышек, а если к ним присоединятся ещё и какие-нибудь дикие сикхи или очумевшие от вседозволенности раджпуты[305]…
– Почему раджпуты? – осведомился глава Имперского военного ведомства генерал Горт[306]. И пояснил свою мысль: – Почему именно раджпуты? Вы располагаете какими-то сведениями, сэр?
– Нет, – отрезал премьер. – А что, есть принципиальная разница, кто это будет: гаркхвалы, мохъялы, догры, джаты, ядавы[307] или раджпуты? Важно то, что если мы сейчас выкажем слабость – остальных нам тоже не удержать. Кто-то вспомнит Типу Султана в Майсуре, кто-то – величие Маратхов, кто-то – предков, павших во время сипайского мятежа. И наверняка найдутся вожаки, которые потянут за собой массы глупцов, схватившихся за мотыги и бамбуковые копья. Вот только беда в том, что многие ухватятся и за винтовки, а арсенал Дум-Дум работает день и ночь, так что винтовок может найтись не так уж мало…
– Джентльмены, джентльмены, – Джеймс Макдональд прервал филиппику Болдуина. – А разве наш агент влияния, этот придурковатый адвокат Ганди, уже бессилен?
– Это какой Ганди? Тот самый бесноватый, который пропагандировал равенство индусов с европейцами и бурами в Южно-Африканском доминионе? Мне казалось, – хмыкнул генерал Горт, – что после того приснопамятного удара по голове[308] он окончательно свихнулся.
– Именно он, генерал. Однако сейчас он проводит правильную политику в Индии, и мы поддерживаем… поддерживали…
– Поддерживаем, – веско вставил Болдуин, всего месяц как сменивший Макдональда на посту премьера.
– Вот именно. Мы полностью поддерживаем его деятельность. И финансируем её. Он учит непротивлению насилию насилием, а так как его авторитет, благодаря влитым в него сотням тысяч рупий, необычайно высок, здесь мы можем быть спокойны. Так что…
– Так или не так, – отрезал Болдуин, – но три дивизии из доминионов, одно авиакомандование и две танковые бригады будут отправлены в Индию. Это очень хорошо, Джеймс, если на нас работают такие талантливые пропагандисты, как Ганди, но ещё лучше, когда их поддерживают штыки и орудия. И прошу вас как лорда-председателя Совета направить наши рекомендации его величеству. Пусть лорд Уиллингтон подстегнёт своего Ганди: в Бенгалии, Бомбее и Мадрасе не должна выстрелить ни одна винтовка…
– …Да, вот ещё что, Бенджамин, – вице-король Индии Фримен-Томас остановил собиравшегося уйти секретаря. – Сообщите в Казначейство, чтобы миссис Сароджини Найду, которая заведует финансами этого Ганди, выделили дополнительно двести тысяч рупий[309].
– Двести тысяч, милорд? – пораженно выдохнул молодой секретарь, не веря своим ушам.
– Вот именно. А что вас смущает, Бенджамин? Нужно же как-то поддерживать образ нашего аскета. Вы знаете, мой мальчик, во что обходятся, например, его поездки по стране?
– Но, милорд, ведь насколько всем известно, адвокат Ганди ездит исключительно третьим классом. Он же нестяжатель…
– Вот именно, мой дорогой, вот именно. Только третьим классом, поэтому для него приходится нанимать ВЕСЬ ВАГОН[310]. А его вегетарианство, – и Уиллингтон притворно закатил глаза. – Если кто-то скажет вам, Бенджамин, что питаться грецкими орехами, которые приходится привозить из Турции, апельсинами из Кении – у нас-то они не растут и соевыми продуктами из Японии[311] дешевле, чем съедать каждый день по три коровы – плюньте такому клеветнику в глаза, мальчик мой, плюньте ему в глаза!..
Радиограмма в ЦККИ
(расшифровка)
Повысилась активность Попа. Общее выступление под угрозой срыва. Прошу утвердить актирование Попа и организовать поддержку на месте. Связь по каналу два три восемь.
Чёрный.
Тишина в кабинете казалась какой-то густой, плотной, на самом деле материальной. И вдруг ее прервал резкий твердый голос:
– Так что же, товарищ Рафик[312], каким будет ваш ответ? – Мануильский[313], отвечающий в Исполкоме Коминтерна за южно-азиатское направление, внимательно посмотрел на смуглого индуса.
Тот молчал, явно что-то прикидывая и высчитывая. Мануильский нервно пробарабанил пальцами по столу, затем вытащил из кармана трубку и принялся её тщательно набивать.
– Наши возможности невелики, – начал Ахмед Рафик, – но кое-что мы все-таки сможем. У нас есть несколько активных молодых товарищей, которые с готовностью придут на помощь товарищу Чёрному. Постараемся обеспечить контакт с движением неприкасаемых и лично с их лидером Бабасахибом[314]… – тут он запнулся и слегка покраснел, огорченно наклонив голову. – Вот, правда, с финансами у нас…
– Об этом не беспокойтесь, товарищи, – Дмитро Захарович чиркнул спичкой, раскурил трубку и совершенно сталинским движением расправил усы. – Коминтерн принял решение о выделении индийскому отделу ста тысяч рублей золотом. А как насчет каналов для поставки оружия и литературы?
– Есть, – вместо Рафика ответил Абанинатх Мукерджи[315], – у нас действуют коридоры через Памир.
– Ну вот и замечательно, – Мануильский сделал пометку в блокноте, затем произнес: – Значит, переброску «льюисов» и ручных гранат необходимо начинать немедленно. Кроме того, возник вот какой вопрос: товарищ Чёрный интересуется местным крупнокалиберным целевым оружием. Для работы. Ваши товарищи на месте обеспечат?
– Да, разумеется. Мы уже рассмотрели этот вопрос и решили, что идеальным будет штуцер на крупного зверя, – часто-часто закивал Рафик, а Мукерджи удивленно спросил: – Он собирается на охоту?
Манульский пыхнул трубкой и улыбнулся в усы, Ахмед Рафик хмыкнул. Неожиданно подал голос сидевший в уголке человек в военной форме:
– На охоту. За предателями индийского народа. Мохандасом Ганди и Бхимрао Амбедкаром.
– Что?! Как?! Но это… – сорванным голосом, удивительно похожим на карканье, закричал Абанинатх Мукерджи. – Это – лучшие люди Индии! Их гибель!.. Они необходимы!.. – Не находя нужных слов, он вскочил и замахал руками, от чего сходство с вороной усилилось. – Я – против! Все мы – против!..
– Кто это «мы»? – резко поинтересовался Рафик. – Мы – Коммунистическая партия Индии – поддерживаем решение Коминтерна и подписываем приговор предателям народа! А что касается вас, господин Мукерджи, мне бы очень хотелось узнать: о чем ваша супруга Роза Фитингоф[316] переписывается с врагом всего трудового народа в мире Троцким? Не выдает ли она ему секреты Коминтерна? – И, предваряя возражения растерянного Абанинатха, повернулся к человеку в военной форме. – Вы просили нашего согласия на арест, товарищ Галет[317]? Вы его получили…
Индия бурлила. Восстание в Пенджабе и Белуджистане взбудоражило всю «жемчужину Британской короны» от Гималаев до Цейлона. В городах и деревнях вспыхивали митинги. Забастовали рикши и речные лоцманы, загорелись ткацкие фабрики в Калькутте и Бомбее, неспокойно было в полках старой Бенгальской армии. В Джханси[318] вспомнили о великой рани Лакшмибай и взялись за оружие, равно как и в соседнем Орчхи[319]…
– …Немедленно отойдите от меня! – закричала женщина в европейской одежде, которую со всех сторон обступили худые, оборванные люди. – Я ничего вам не дам!..
Темнокожая толпа заволновалась, обступая англичанку плотнее, и та закричала громче. Теперь в её крике слышалось не только раздражение, но и настоящий страх…
На отчаянный призыв поспешили двое офицеров. Сегодня первые лейтенанты Пратчер и Гормли были свободны от службы, а потому решили прогуляться по городу. А как это можно ходить по восточному городу, чтобы не выйти к рынку?
– Что это? – поинтересовался Пратчер, подходя к толпе. – Что у вас тут? Хут джао![320]
Он слегка хлопнул ближайшего к нему мужчину форменным стеком, приказывая дать дорогу. Обычно этого хватало: местные предпочитали не связываться с офицерами, которые в любой момент могут пустить в ход тяжелые кулаки, а то и крепкие палки. И потому лейтенант, не ожидая сопротивления, шагнул вперед…
Метельщик улиц, вместо того чтобы шарахнуться в сторону, резко обернулся, и живот англичанина обожгло резкой болью. Он с удивлением посмотрел вниз – в его животе торчала истертая рукоять старенького ножа…
Лейтенант завопил, не столько от боли, сколько от негодования. Он выдрал из кобуры револьвер и, зажав одной рукой рану, дважды выстрелил в метельщика. Тяжелая девятимиллиметровая пуля размозжила тому череп. Метельщик рухнул, а потому вторая пуля ударила в затылок стоявшую в толпе пожилую вдову-индианку. Та беззвучно осела, но толпа рванулась к раненому лейтенанту. Над ним взметнулись кулаки…
– Прочь, негодяи! – закричал в благородном негодовании Громли, размахивая стеком.
Он ещё не понимал, что происходит что-то страшное и совершенно невероятное. Лишь когда револьвер Пратчера выстрелил снова, Громли опомнился и вытащил из кобуры свое оружие. Он успел выстрелить шесть раз и даже перезарядить оружие. Ни одна пуля не пропала даром: стреляя в толпу, промахнуться невозможно. Но точно так же невозможно остановить толпу одним револьвером. Громли закричал, но его крик почти сразу же оборвался.
Толпа выплеснулась с рынка и потекла по улицам города. Люди шли в молчании, сжимая в руках кто нож, кто старый топор, а кто и просто длинный, обрубленный наискось бамбуковый шест. Шелестели в уличной пыли тысячи ног, а над страшной процессией вдруг взметнулись длинные палки, на которые были насажены три головы. Вокруг одной развевались длинные светлые волосы, две другие были в форменных шлемах.
Восстание в Джханси подавили в течение недели, но для этого пришлось стянуть дополнительные войска. В результате прибывшие из Австралии и Новой Зеландии дивизии – те самые, что должны были отбросить наступающих сикхов и усмирить беснующийся Белуджистан, были отправлены в Северную Индию. Солдаты маршировали по красным пыльным индийским дорогам, по рельсам катились вагоны с танками, артиллерийскими орудиями и самолётами, а волны Ганга разрезали пыхающие клубами черного угольного дыма и белоснежного пара канонерки. И в этом столпотворении и суматохе никто не обращал внимания на худого юношу в лохмотьях, который шел, опираясь на свой посох, к Дели.
– Аой! Кто это ходит здесь среди ночи?! – кладбищенский сторож остановился и принялся озираться.
К нему из темноты выступила фигура человека. Сторож напрягся и закричал так грозно, как только мог:
– Уходи! Что ты шляешься здесь?! Честному человеку нечего делать на кладбище ночью!
Но незнакомец не остановился, а подошел к сторожу вплотную. Это оказался худой, совсем молодой человек, одетый в ветхую дхоти[321] и старенькую, кое-где порванную курту[322].
– Почтенный охранитель покоя тех, кто ушел, не гневайся, – произнес юноша слегка хриплым голосом. – Я ищу достопочтенного Абдуса Фархада, и мне сказали, что я могу разузнать о нем здесь.
– Ты ищешь кривого Абдуса? – удивился сторож. – Зачем же тебе понадобился башмачник? – он с улыбкой посмотрел на босые ноги собеседника. – Он же не сможет подшить тебе новые подметки.
– Я ищу его, чтобы встретиться с его племянником. Мы с ним вместе странствовали по святым местам, дошли даже до Майсура, но он заболел и покинул меня. Мы договорились встретиться с ним снова у его дяди. И вот я пришел…
Он говорил как-то очень просто и вместе с тем проникновенно. Сторож вдруг почувствовал странное расположение к этому бедному юноше. Он расслабился и присел на ближайшую плиту:
– Сынок, – сказал он ласково, – сейчас уже ночь, и если ты здесь чужой, то будешь искать дом кривого Фархада до самого утра, несмотря на то что я, конечно, очень подробно расскажу тебе, как туда пройти. Вот что мы сделаем, – он приобнял явно огорченного паренька за плечи. – Скоро придет мой внук, который принесет мне поесть. Мы с тобой перекусим, а потом мой маленький Абдул Гамаль проводит тебя. Как ты сказал, тебя зовут?
Юноша поклонился:
– Мое имя, – его губы тронула легкая улыбка, – Носкалу Санмани[323], почтеннейший.
– Носкалу Санмани, – повторил сторож, запоминая непривычное имя. – А меня называй дед Али.
– Да продлятся твои года, дедушка Али, – снова поклонился юноша.
Он расправил свою старенькую дхоти, сел рядом и открыл тряпичную сумку, висевшую через плечо. В ней оказались хлеб, сыр и – к несказанной радости старика – уже завёрнутый бетель[324]. Заметив его обрадованный взгляд, юноша протянул старому Али жвачку:
– Угощайся, дедушка Али.
Старик принялся вежливо отказываться, но юноша, не чинясь, просто вложил маленький сверточек в ладонь кладбищенского сторожа. Тот сунул лакомство в рот и даже языком прицокнул: бетель был совсем свежий. Вот, правда, это его почему-то не удивило…
Они просидели на могильных плитах добрый час, болтая о пустяках. Вернее, рассказывал старик, а юноша кивал и слушал, лишь изредка вставляя меткие замечания. Дед Али был совершенно очарован молодым пилигримом, а потому даже заругался на своего внука, который пришел слишком рано. Ведь он столько ещё не успел рассказать молодому Санмани.
Уже за полночь в дверь кривого башмачника Абдуса Фахада вежливо постучали. Хозяин, кряхтя и кляня поздних гостей, открыл дверь.
– Вот, дядюшка Абдус, он твоего племянника ищет, – протараторил внук кладбищенского сторожа и исчез в темноте. На пороге остался стоять худощавый юноша. Он поклонился:
– Мир дому твоему, достопочтенный Абдус Фархад, – произнес он, убедившись, что мальчик ушел. – Я хотел бы видеть твоего племянника Сандарайя Пукалапали[325]. Он обещал мне сшить сапоги для верховой езды…
Одноглазый пожилой человек внимательно оглядел ночного визитера, затем разгладил бороду и ответил с достоинством:
– Он, верно, забыл о своем обещании, достопочтенный. Верховые сапоги уже проданы. Остались туфли для тенниса…
– …Вот, достопочтенный Сашаджи[326], взгляни, – Сандарайя развернул старый, потертый ковер, и взору Белова предстали несколько винтовок.
Александр взял в руки одну, другую, внимательно осмотрел…
– Нет, это все не то, Сандарайя, – произнес Сашка, вертя в руках целевую винтовку BSA. – Калибр… Мелкий калибр, товарищ дорогой. Мне с большой дистанции стрелять надо.
– Э-э! – досадливо крякнул старый Фархад и повернулся к Пукалапали. – Вот ведь говорил я тебе: нужен охотничий штуцер! На слона! А ты мне всё про военные винтовки рассказывал…
– На слона? – заинтересовался Александр. В прошлой жизни он не увлекался охотой – стрельбы и на работе хватало, а в этой даже не мог подумать о таком баловстве. – На слона? Это какой же калибр?
– Шестисотый-семисотый[327], – вздохнул Сандарайя. – Только ведь такой штуцер ты, Сашаджи, извини, не удержишь. Знаешь, как про них говорят? Что при выстреле из «Нитро Экспресса шестьсот» сначала падает ружье, потом – охотник, и только потом – зверь.
Сашка весело рассмеялся:
– Я вообще-то с лежки стрелять собираюсь, так что упаду ещё до выстрела! – он посерьёзнел. – Как бы мне такую винтовочку повидать?
– Они очень дорогие, эти штуцера, – вздохнул Абдус Фархад. – Но здесь неподалёку есть деревня, Каладхунги. Там живет знаменитый охотник – Корбетт-сахиб. У него есть такое оружие.
Поужинав и выпив кларета, майор Эдвард Корбетт[328] откинулся в кресле, покрытом тигриной шкурой, и задремал. Ему снова, в который уже раз, снился тот самый леопард – убийца девятерых. И в который раз он просыпался в холодном поту: ему привиделось, что в тот критический момент осечку дал не один ствол штуцера, а оба! Словно наяву он увидел оскаленные клыки и даже как будто почувствовал смрад из пасти зверя. Майор вздрогнул и потянулся за сигарой, но вдруг замер: чутьё охотника подсказало ему, что в комнате он не один…
– Амир-Нат, это ты? – позвал он своего саиса[329]. – Зажги свет, я тебя не вижу…
Но никто не ответил. Корбетт прислушался и уловил еле слышное дыхание. Вот намек на движение, вот легчайший шорох…
– Кто здесь?! – крикнул он уже громче. – Кто тут?!
– Вы очень обяжете меня, майор, если не станете орать, – раздался не лишенный приятности голос. – Во-первых, это некрасиво, а во-вторых – все равно вас никто не услышит.
– Кто вы такой? – Корбетт приподнялся в кресле и теперь изо всех сил вглядывался в темноту.
Ответом стал лишь легкий смешок. Майор услышал, как у стены что-то сдвинулось и лязгнуло металлом. Послышалось тихое ругательство…
– Да кто вы, черт вас побери! – взревел Корбетт и вскочил на ноги. Вернее, попытался вскочить: сильная боль пронзила его шею, и он рухнул обратно в кресло, почти потеряв сознание. Когда же он, наконец, пришел в себя, то прямо перед ним обнаружился молодой индус. Хотя… Ни один индус не посмел бы вот так сидеть на стуле в присутствии англичанина – вальяжно откинувшись на спинку кресла и заложив ногу за ногу.
– Вообще-то, – произнес юноша, зажигая лампу на столе, – я не собирался привлекать вас к этому вопросу, но раз уж так сложилось… Консультация специалиста будет не лишней. Скажите-ка мне, майор, штуцер какого калибра вы сочли бы оптимальным для стрельбы… ну, скажем, на пятьсот ярдов?
Нет, это не индус. Ни один индус не сможет так растягивать гласные и так смягчать слова, словно выпускник Итона и Кембриджа. И ни у одного индуса не может быть таких пронзительно-синих глаз.
– Вы не хотите сперва представиться, сэр? – поинтересовался майор.
Снова короткий, тихий смешок.
– Представьте себе, нет, майор. Мне помнится, вы писали неплохие книги, так что пишите и дальше. Для этого совершенно не обязательно знать мое имя, но для этого совершенно необходимо оставаться в живых.
По спине Джеймса Корбетта пробежал лёгкий озноб: синие глаза лжеиндуса смотрели холодно, оценивающе. Старый охотник прекрасно знал такой взгляд: так смотрит хищник, примеряясь к жертве. Так смотрит охотник, выцеливая дичь… Он сглотнул и попытался что-то спросить, но голос куда-то пропал.
Молодой человек терпеливо ждал, а затем, не отрывая от него взгляда своих холодных глаз, налил стакан воды из сифона и коротким движением выплеснул его в лицо Корбетту.
– Пришли в себя? – спросил он, наливая второй стакан. – Выпейте воды, успокойтесь, и отвечайте на мой вопрос: какой штуцер предпочтительнее для стрельбы на пятьсот ярдов?
– Э-э-э-э… – Непослушной рукой майор взял со столика стакан и осушил его, лязгая зубами о стекло. – Дичь крупная?
– Ну, это – не «большая пятерка»[330], но довольно-таки крупная… – Юноша задумался, затем пошевелил губами, словно что-то припоминая или подсчитывая. – Фунтов сто восемьдесят, я думаю, может, немного меньше…
– Антилопа? – поинтересовался Корбетт, уже окончательно приходя в себя.
Губы юноши тронула улыбка:
– Козел.
– Ну, на пятьсот ярдов… Я бы взял «Нитро Экспресс 577»[331]. Тогда – гарантированно, с первого выстрела… если попадёте, разумеется.
Опять лёгкая улыбка:
– За это можете не волноваться, майор. Учителя были, знаете ли… Очень хорошие. Теперь второй вопрос: в вашем арсенале имеется такое оружие? И сразу, вдогонку – третий: оптический прицел есть? Желательно немецкий, четырёхкратный.
– Вы собираетесь забрать у меня мой штуцер? А если я вам его не отдам?
– Я заберу его в любом случае. Вопрос лишь в том, заберу я его вместе с вашей жизнью или обойдусь только штуцером, прицелом и патронами…
Джеймс Корбетт поразился. Нет, не тому, что юноша угрожал ему, а тому – как он это делал. Простым, будничным тоном, словно сообщал, что не любит намазывать тост маслом, а предпочитает мармелад.
– Штуцер висит на амиранском ковре. Второй слева. Патроны лежат в шкафу, третий сверху ящик. На пачках надпись…
– С экспансивными пулями есть? – быстро спросил юноша.
– Простите?
Читать бесплатно другие книги:
