Сын Сталина Орлов Борис

После торжеств по случаю прибытия и грандиозного встречного обеда на полторы тысячи персон, командующий Севастопольской базой лично сопроводил Бенито Муссолини вместе с остальной итальянской делегацией на аэродром. Дуче уже настроился на полет в неудобном и продуваемом всеми ветрами мира пассажирском аэроплане и с прекрасно отработанной доброй, все понимающей улыбкой рассказывал окружающим, как он прыгал с парашютом. Слушатели внимали с прекрасно отработанным интересом, дружно ахая в нужных местах, отрепетированно замирали и заводили глаза. Исключение составлял лишь какой-то русский с двумя прямоугольниками в петлицах, который по окончании рассказа с каменным выражением лица предложил Муссолини посетить их полигон в местечке с почему-то итальянскими названием Алабино.

– Там, компаньеро Муссолини, можно будет и с парашютами попрыгать, и со стрелковкой, и вообще – размяться…

Итальянский лидер благосклонно кивнул и совсем уже было собирался пообещать посетить неведомое Алябиньо и каменнолицего русского, но застыл, полуоткрыв рот. Потому что впереди…

Шоссе выскочило на невысокий холм, и взглядам ошалевших итальянцев открылся ОН. Воздушный корабль. Дирижабль…

Размерами он едва ли не превосходил крейсер, а из-за сигарообразной формы казался чуть не втрое больше «Полы». Сверкая серебристыми боками из серебристого металла, громадина даже не шелохнулась под порывами злого осеннего ветра…

– Мама миа! – выдавил наконец Муссолини. – Что это? Porca Madonna[367], да он же раз в десять больше «Италии»[368]!

Тем временем автомобили уже подъехали к гиганту, на борту которого ярко алела надпись «СССР-109Z». Чуть ниже маркировки скрестились громадные – под стать дирижаблю – серп и молот, а на гондоле виднелось название воздушного корабля. Кто-то за спиной Муссолини свистящим шепотом перевел:

– «Сталинский маршрут пять»…

«Бог мой, так у русских есть ещё как минимум четыре таких же колосса?! – подумал про себя итальянский лидер. – Тогда понятно, почему у них такие слабые корабли».

Полет по маршруту Севастополь-Москва прошёл быстро и легко. В громадной гондоле нашлись и спальные каюты – небольшие, но уютные, курительный салон и большой ресторан. Впрочем, больше всего Муссолини понравилось гулять по обзорной галерее и стоять на широком панорамном балконе. Он много расспрашивал экипаж об устройстве воздушного корабля, о мощности двигателей, запасе топлива, дальности полёта, но зачастую даже не дослушивал ответы до конца. Восхищение итальянца было сродни радости ребёнка, изумлённого механической игрушкой, принципа работы которой он не понимает, от чего игрушка становится ещё желаннее и удивительнее.

Особенно приятным для нового лидера итальянских коммунистов явилось присутствие на борту капитана-наставника Умберто Нобиле[369]. Увидев его, Бенито Муссолини расцвел, по-медвежьи облапил великого итальянского воздухоплавателя и тут же разразился длинной речью о советско-итальянской дружбе. А по окончании речи потащил земляка по всему дирижаблю, безграмотно поясняя создателю этого воздушного красавца суть его собственных инженерных решений, изобретений, новинок и находок. Генерал Нобиле тихо страдал, зато весь экипаж и все сопровождающие вздохнули с облегчением: наконец-то дуче получил собственную игрушку и оставил всех остальных в относительном покое…

– …Так что мы ставим этот вопрос на голосование, товарищ Тельман, – и Сталин, словно подводя итог затянувшемуся спору, чуть прихлопнул рукой по столу. – Есть мнение, что будет правильно вопросы такого масштаба решать всем вместе, а не как капиталистические политики – кулуарно.

Тельман, до этого отчаянно отстаивавший переориентацию Германии как наиболее промышленно развитого государства только на производство с переносом сельского хозяйства в Италию и СССР, покорно кивнул бритой головой. Авторитет Сталина подминал и подавлял его, и лидер немецких коммунистов просто физически не мог спорить с ВОЖДЕМ. Несмотря на свои сорок девять лет, Эрнст чувствовал себя школьником-мальчишкой из приготовительного класса, который с инстинктивным страхом смотрит на грозного классного инспектора.

Сталин не то чтобы точно знал, но отчётливо чувствовал этот страх, а потому решил подсластить пилюлю. Мягко улыбнувшись в усы, он сообщил, что с Муссолини достигнута предварительная договоренность об ультиматуме Польше. В двадцать четыре часа Польша обязана очистить оккупированные германские территории, в противном случае СССР и Социалистическая Республика Италия будут считать себя в состоянии войны с ней и нанесут удар всеми имеющимися силами.

– Мы уже концентрируем наши войска на западных границах, – проговорил Иосиф Виссарионович с нарочито сильным кавказским акцентом. – Наш Генеральный штаб получил приказание и разработал план наступления, согласованный с итальянскими товарищами. Кроме того, ведутся работы по подготовке специальных операций, обеспечивающих максимальное благоприятствование нашим войскам… – он снова мягко улыбнулся. – Так что вам, товарищ Тельман, будет чем обрадовать немецкий народ по возвращении…

Эрнст Тельман горячо поблагодарил Сталина, но про себя подумал: «Хорошо Сталину. Он может быть уверен в себе: у него есть Александер…» Председатель ЦК КПГ вдруг ощутил – нет, не зависть, а обиду от какой-то несправедливости создавшегося положения. «Конечно, пока товарищ Сталин рассчитывал, что мы сами у себя справимся с Гитлером и его прихвостнями – спокойно следил. А как только стало ясно, что нацизм одержал победу – просто приказал. Езжай, мол, товарищ Белов, разберись и реши проблему… Разведка и Коминтерн сообщали: Англия готовит интервенцию. И?.. Британская Индия полыхает от Белуджистана до Бирмы, и никакой чёрт не разберёт: кто там за кого? Неприкасаемые эти… Одни мстят за своего лидера, другими управляет Коминтерн… Хотя как управляет? Оружие подбрасывает да инструкторов – вот и всё управление… Сикхи с пуштунами, мусульмане на юге, раджи на севере… В Бирме – три больших движения: королевские войска, националисты и коммунисты… и ещё сотни всяких мелких групп, движений, течений и просто банд… У англичан остались только Калькутта и Бомбей, да и то потому лишь, что их с моря линкоры прикрывают… А кто все это устроил? – Эрнст Тельман мысленно усмехнулся. – Можете рассказывать кому угодно о марксизме, центробежных течениях, антиколониализме, а мне – не надо! Мы-то знаем: Александера не было в Москве три месяца, и как раз в это время все и произошло. А Белов вернулся в конце августа, загорелый дочерна, и, по словам товарища Пика, порохом от него несло на километр!..»

Тельман огорченно покачал головой: «Эх, если бы у нас был такой Белов – мы бы и сами решили проблемы с поляками… Обидно: Александер Белов – немец, причем – потомственный германский немец, но… Почему им распоряжаются здесь?!!» Хотя… У него, кажется, есть возможность попробовать перетянуть юного Александера на свою – на немецкую сторону! И у него тоже найдётся «секретное оружие»…

– …Вам, товарищ Элеонора, как человеку, близко знакомому с Александером Беловым, – при этих словах Элеонора Пик хихикнула, но ее отец и Тельман проигнорировали неуместное веселье, – поручается провести знакомство товарища Ирмы[370] и Белова. Расскажете обо всех его предпочтениях и интересах, чтобы товарищ Ирма Тельман могла подготовиться. Задание понятно?

Элеонора Пик твердо отрубила: «Так точно, товарищ председатель», а белокурая тоненькая Ирма молча кивнула.

– Тогда, товарищи, ступайте, – Тельман махнул рукой и, когда девушки вышли, повернулся к Пику. – Как думаешь, Вилли, твоя девочка сможет объяснить Ирме, что именно надо делать, чтобы заполучить этого молодца обратно на Родину?

– Надеюсь, – неопределенно пожал плечами тот. – Элеонора – девка неглупая, да и твоей дочке ума не занимать. Вот разве что…

– Что?

– Видишь ли… Это – не по годам развитый юноша. Во всяком случае, не успели они толком познакомиться с Элеонорой, как он почти сразу завалил ее и задрал ей подол…

– Хм-м… – Тельман озадаченно почесал нос. – И впрямь – бойкий молодой человек… Хотя, если посмотреть на это с другой стороны, то ведь и мы в его годы не терялись, верно, старина?

При этих словах по его губам пробежала мечтательная улыбка, сладкая, словно засахаренный мед. Вильгельм Пик улыбнулся в ответ похожей улыбкой:

– Да уж, мы тоже давали жару, – кивнул он, продолжая улыбаться своим воспоминаниям. – Помню, мне только-только исполнилось четырнадцать…

И оба погрузились в приятные воспоминания, перешептываясь и толкая друг друга в бока. Проходившая мимо кабинета секретарь германской делегации Эльза Бауэр, буквально подскочила, когда услышала из-за закрытой дверь восклицание: «И какая же у нее была задница!..», а затем – взрыв веселого мужского хохота…

Двумя часами позже в дверь кабинета спецотдела ЦК ВКП(б) осторожно постучали. Белов удивленно поднял голову: Сталин входил к нему без стука, а сам он никого не приглашал и не вызывал.

– Войдите! – громко произнес он, одновременно убирая в стол рекламации на танки Харьковского завода.

Дверь приоткрылась.

– Kann ich reinkommen?[371] – раздался тихий, чуть испуганный девичий голосок.

Сашка напрягся. В голове вихрем понеслось: «Немка… Судя по голосу – молодая… И откуда она тут взялась?..» Но вслух ответил на хохдойч:

– Входите, прошу вас…

Высокая стройная девушка, перебирая ножками в лёгких туфлях, вплыла в кабинет и, слегка потупившись, остановилась почти на середине. Александр быстро оглядел её – хороша! Очень симпатичное лицо с задорно вздёрнутыми скулами, большущие глаза, фигурка – пять с плюсом. Правда, по меркам не тридцатых, а восьмидесятых годов двадцатого века: тоненькая, с небольшой грудью и некрупными бедрами. Она была похожа на какую-то актрису из виденных в той, прошлой будущей жизни фильмов…

– Я заблудилась, – сообщила девушка, не поднимая глаз. – Отец куда-то исчез, а я… вот… – и она чуть развела руками. – А вы – тоже немец?

– Немец, немец… Давайте знакомиться, – Сашка поднялся, подошел к ней поближе, не прекращая, однако, фиксировать каждое движение незваной гостьи. – Александер Белов-Сталин, можно просто – Александер. Кого имею счастье лицезреть в своем кабинете?

Но девушка не обратила внимания на его псевдосветские тон и манеры. Он выпрямилась, вскинула правую руку, сжатую в кулак:

– Рот Фронт, геноссе Сталин! Я – Ирма Тельман, можно просто – Ирма! – и тут же широко улыбнулась, став какой-то по-детски беззащитной и удивительно милой. – А это правда, Александер, что ты убил самого Гитлера? Отец говорил, что ты – самый великий герой, который освободил нашу родину от коричневой чумы…

Её улыбка была великолепна, и Белов решил принять игру.

– Ну конечно, Ирма. Я – самый великий герой, круче Ахиллеса и Гойко Митича, а Зигфрид – карлик по сравнению со мной!

С этими словами он расправил плечи и принял горделивую позу. Ирма с секунду смотрела на него, а потом звонко и заразительно рассмеялась. Цокнула каблучками туфель по паркету, подошла чуть поближе, посмотрела ему прямо в глаза:

– Как здорово, что я нашла именно тебя, Александер. По крайней мере, с тобою не скучно.

Сашка хмыкнул. Да уж, на скуку с ним никто не жаловался. Ни пуштуны, ни сикхи, ни Рерихи… А уж до какой степени не скучали англичане!..

– Как же это тебя угораздило заблудиться? – спросил он девушку. – Да ты присаживайся, – Белов указал ей на небольшой кожаный диванчик. – Давно здесь бродишь?

Ирма не чинясь уселась на диван, поёрзала, устраиваясь поудобнее, а потом решительно скинула узкие модные туфли и залезла с ногами.

– С утра хожу, – сообщила она, подтягивая юбку на колени. – Отец пошел на встречу с товарищем Сталиным… ой! – Она расширила и без того огромные серо-голубые глаза. – Это – твой отец, да? Правда?

Сашка кивнул, и девушка, то теребя край юбки, то наворачивая на палец белокурый локон, продолжила свой рассказ. Оказалось, что дочка Эрнста Тельмана была не только очень симпатичной, но и крайне упрямой девицей. Ей ужасно захотелось посмотреть на товарища Сталина вблизи, и она ныла и досаждала отцу до тех пор, пока тот наконец не плюнул и не взял её с собой в Кремль. И вот тут-то и начались злоключения Ирмы. Нет, вначале все шло хорошо: она вместе с немецкой делегацией была пропущена на территорию «объекта номер один», с интересом осмотрела необычную незнакомую архитектуру, даже заглянула в один из храмов, но потом…

Потом делегация разделилась. Военные из Ротевера отправились к Ворошилову и вместе с ним уехали. Представители промышленного комитета ЦК КПГ ввязались в какую-то малопонятную дискуссию с товарищем Орджоникидзе и тоже куда-то делись. Трое товарищей от народного министра Государственной Безопасности ушли вместе с коллегами товарища Берии, и Ирма больше их не видела.

– И очень жаль, – сообщила она огорченно. – Среди них был единственный, с которым хоть разговаривать можно нормально.

Сотрудник Государственной Безопасности, с которым на службе можно «нормально разговаривать», поразил Александра. Абсолютно и наповал. Он нажал кнопку звонка, велел принести чаю со всем, что к чаю положено, и спросил:

– Это кто ж такой у вас Министерстве Безопасности?

– Товарищ Мюллер, – похлопала глазами Ирма. – Он раньше, до революции, в полиции служил. В криминальной. Бандитов ловил…

– А его, случайно, не Генрихом зовут?

– Ну да. А ты его знаешь? Познакомился, когда Гитлера убивал?

Сашка отмолчался, но про себя подумал: «Чудны дела твои… вот уж не знаю, чьи, но очень чудны! Надо же, сам папаша Мюллер[372] в гостях в Кремле! Ах-х… ренеть!»

Между тем Ирма, не дождавшаяся ответа на свой вопрос, продолжила рассказ о перипетиях германской девочки в московском Кремле. Белов так и не понял, как она ухитрилась отстать от остатков делегации, но факт был налицо: она благополучно осталась в коридоре одна, а так как по-русски могла произнести только «Ленин», «Сталин», «партия» и «коммунизм», то здорово испугалась. Нет, не того, что её здесь бросят или не найдут – не такая уж она и дура! – а того, что ей крепко попадёт от отца, который никогда не отличался мягкостью характера.

– Ну, вот… я и… – закончила свою повесть девушка и жалобно взглянула на Сашку. – Ты поможешь мне найти их?

– Легко и непринужденно, – заверил ее Белов. И спросил в свою очередь: – Голодная?

– Очень, – виновато улыбнулась она. – Слона бы могла съесть!

– Ну, извини, – деланно огорчился Сашка. – Со слонами у нас напряженка. В Московском зоопарке всего два, да и пока привезут, пока приготовят – совсем оголодаешь.

В этот момент подавальщица вкатила в кабинет сервировочный столик, на котором стояли чайник, сливочник, сахарница, два стакана в подстаканниках и тарелки с горками бутербродов и пирожных. Глаза Ирмы загорелись…

– Сойдёт вместо слона? – спросил Белов.

– Умгу… шойдет… – прочавкали в ответ.

Александр с лёгкой улыбкой следил за тем, как насыщается его случайная гостья. Впрочем, случайная ли? Он повторил в памяти весь рассказ Ирмы. М-да, милая моя, а концы с концами у тебя не сходятся… Например, рядом была целая тьма кабинетов, в которых имелись люди. Так что ж ты не спросила у них? Хорошо, там могут не знать немецкого языка, но фамилию «Тельман» там всяко-разно знают. И что, не нашлось бы никого, кто проводил бы симпатичную девчонку к её отцу? Конечно, не нашлось! И солнце сегодня встало на западе, и США сообщили, что передают Федеральную резервную систему в подчинение СССР, и маленькие зелёные человечки прилетели в летающей супнице и приземлились на Старой площади…

Он взял стакан, отхлебнул чаю и улыбнулся. Ай-яй-яй, товарищ Тельман, как же так можно? Дочку свою подсовывать под нужного человека? Как-то не по-коммунистически, не по-большевистски!.. А, впрочем…

– Но что ни говори – жениться по любви не может ни один, ни один король… – промурлыкал он себе под нос и взял с блюда последний эклер. Ирма сметала пирожные со скоростью шестиствольного «вулкана», так что стоило позаботиться и о себе…

Конференция лидеров социалистических государств открылась восьмого ноября, на следующий день после торжеств, посвящённых восемнадцатой годовщине Великого Октября. И сразу же после приветственных речей встали крайне неприятные вопросы. Во-первых, Германия находилась в состоянии необъявленной войны с Польшей и Францией, которые до сих пор удерживали части её территории. Во-вторых, в состоянии войны находилась и Италия. Правда, эта война не угрожала её территориальной целостности – все-таки это была война в Африке, с Абиссинией, но всё же она представляла собой достаточно серьёзную проблему. Итальянские войска под руководством бездарных генералов прочно завязли в труднопроходимых местностях – пустынях и горах, и растрачивали силы в бесконечных стычках с партизанами, да и положение на фронтах не получалось назвать спокойным. Невзирая на техническую отсталость и фактическое отсутствие регулярной армии, эфиопы то и дело переходили в наступление, и кое-где им удалось потеснить потомков римлян, не ожидавших такого яростного противодействия.

Но и в тылу в Германии и Италии не всё было гладко. В Германии вот-вот остро встанет вопрос о рабочих местах для тех, кто вернётся из Ротевера по домам.

– Может, вам стоило бы подождать с демобилизацией? – поинтересовался Муссолини.

– Нет такой возможности, – отрезал Тельман. – Германия ещё не в силах в одиночку содержать большую и невоюющую армию. Даже если задействовать солдат на строительстве дорог или объектов народного хозяйства, все равно – нам не прокормить эту голодную ораву.

– Есть мнение, – веско добавил Сталин, – что немецкая промышленность совершенно необходима для нашего общего дела. Вот у меня тут есть сводки по производству новейших видов вооружений на советских предприятиях, – он положил руку на нетолстую стопку машинописных листков. – Здесь говорится о тех сложностях, с которыми столкнулась наша промышленность, осваивая новые образцы. Нам до сих пор не удалось поставить на поток дизельные двигатели мощностью в семьсот пятьдесят лошадиных сил. Не считать же серийным производство, при котором из десяти собранных двигателей девять идут в брак?

Он слегка прихлопнул ладонью по столу и повернулся к Тельману:

– А вы, товарищ Тельман, сообщали нам, что у вас производство этих двигателей легко вышло на заданные объемы. Это верно?

Председатель ЦК КПГ утвердительно кивнул и потянулся к папке с документами, услужливо поданной секретарём. Но Сталин остановил его нетерпеливым жестом:

– Не надо. Мы вам верим и без бумажек. Так что, товарищ Муссолини, нам необходима промышленность народной Германии, работающая на сто – нет! – на двести, на триста процентов! А нам с вами придется решать вопросы с питанием для этой промышленности.

Муссолини склонил упрямую лобастую голову:

– Видите ли, товарищи, – произнес он медленно, выделив интонацией последнее слово. – Сейчас ситуация в Италии такова, что основные сельскохозяйственные районы, которые расположены, как известно, на юге нашей страны, только начинают переходить под контроль правительства в Риме. Там, – он поднял глаза на Сталина и Тельмана, – исстари сильны традиционные связи сеньор-арендатор. Плюс – мафия. Сейчас мы не можем с уверенностью сказать, что даже города подчиняются нашей власти, – закончил он неожиданно энергично. – Днём в городах – власть коммун[373], ночью – бандитов и контрреволюционеров. А в сельских местностях бывают районы, где власти коммуны нет и днём.

– Может, тогда вам, товарищи, стоило повременить с войной? – спросил, помолчав, Тельман. – Прежде чем воевать в далёкой Африке, надо бы порядок дома навести…

Муссолини посмотрел на Сталина, но тот сидел неподвижно, не отрицая, но и не подтверждая слов немецкого лидера. Первый секретарь народной коммунистической партии Италии тяжело вздохнул и отрицательно покачал головой:

– Нельзя было ждать. И нельзя было больше терпеть. Мы начали строить социализм в Эритрее и Сомали[374], но абиссинцы не дают нам этого делать. Они – дикари и рабовладельцы. За тридцать четвертый год абиссинские банды более восьмисот раз вторгались на нашу территорию, грабили поселения, уводили людей в рабство[375]. Абиссинский негус игнорировал наши ноты и жалобы. Нас принудили дать разбойникам достойный ответ.

– И ответ был достойным? – спокойно поинтересовался Иосиф Виссарионович.

Муссолини снова вздохнул и ничего ответил, лишь сокрушенно помотал головой.

Повисла короткая пауза.

– Значит, вы хотите от нас помощи, – подвел итог Сталин. – Это справедливо. Вы помогли немецким товарищам и нашим добровольцам одержать победу, и имеете полное право рассчитывать на нашу подмогу. Но есть мнение, что итальянским товарищам надо сперва определиться с очередностью стоящих перед ними задач.

С этими словами он бросил быстрый цепкий взгляд на Тельмана, который согласно кивнул.

– Если бы мы могли рассчитывать на… – начал Муссолини, осторожно подбирая слова, – э-э-э-э… устранение от активной политической деятельности Хайле Селассие[376]… э-э-э-э… желательно вместе с его двоюродным братом Ымру[377]… и Сейюмом Мэнгаша[378], это, конечно, облегчило бы наше положение на фронтах…

– А если бы кто-то ещё устранил маршала де Боно и генералов Грациани и Бадольо[379], – бухнул Тельман, буравя взглядом итальянца, – то вы и победить могли бы!

– Но у нас слишком мало генералов, перешедших на сторону коммунистического будущего Италии! – вскинулся Муссолини. – Где мы возьмём других генералов?

– Их надо не брать, а растить, – наставительно произнес Сталин. – Маршал Будённый не был не только генералом, но даже офицером, но прекрасно командовал армией. Товарищ Фрунзе ни дня не служил в старой армии, но оказался великолепным командующим армией и фронтом.

– Нашим механизированным корпусом, а теперь – и всем Саксонским фронтом – командует подполковник Роммель, – поддержал Вождя Тельман, – и прекрасно справляется!

Муссолини молчал: возразить было нечего. Но затем глухо проговорил, глядя в стол:

– И все-таки уничтожение руководства Абиссинии значительно облегчило бы наше положение.

– Это, наверное, так, – медленно уронил Сталин после паузы. – Это почти наверняка облегчит ваше положение, внеся сумбур в лагере противника. Но есть один вопрос, на который у нас нет ответа. И этот вопрос: КТО? Кто возьмётся осуществить ваш заказ, товарищ Муссолини?

– Ну, ведь у вас… у вас есть… – первый секретарь народной коммунистической партии Италии сбился, но собрался и закончил твердо: – Я имею в виду тех товарищей, что осуществили приговор кровавому псу Гитлеру…

Тут он снова стушевался и замолчал. Сталин посмотрел на него так, как мудрый учитель смотрит на любознательного малыша из младших классов, и мягко спросил:

– У вас, товарищ Муссолини, есть подобный специалист, который может сойти за своего среди негров? Нет? А у вас, товарищ Тельман? Тоже нет? Какая досада. У нас тоже нет специально подготовленного и соответственно обученного негра. И как же быть, если в Абиссинии живут исключительно негры? Наш специалист будет там заметнее, чем барс в овечьей отаре…

– Мы могли бы помочь оружием, – сказал Тельман. – Оружием и добровольцами. Первого – много, вторых – не очень, но это – лучше, чем ничего.

Оба посмотрели на Сталина. Тот помолчал, видимо что-то прикидывая, а потом сообщил:

– Союз ССР готов помочь итальянским товарищам. Мы пошлём экспедиционный корпус. Бойцы вооружены по последнему слову техники и имеют специальную подготовку для борьбы с бандитами в горной и пустынной местности. Командовать корпусом будет маршал Будённый.

В большой комнате на Ближней даче стояла тишина. Густая и напряжённая. Только стучали, отмеряя убегающие мгновения, старые напольные часы…

– Вот, товарищи, – подвёл итог Сталин. – Отказать мы не можем: итальянцы и так с большим трудом пришли к социализму, и бросить их одних – значит толкнуть в объятия мирового капитала. Поэтому вопрос с отправкой корпуса обсуждению не подлежит. Необходимо теперь решить: какие части, какое обеспечение, какая техника войдут в состав этого корпуса. Нужно определиться с подготовительными мероприятиями по международным каналам, а также рассмотреть необходимые санитарные действия. Также надо решить, кого командующий корпусом считает достойным занять должности комиссара, начальника штаба, начальника разведки, начальника особого отдела, начальника тыла и командиров частей. Прошу, товарищи…

В комнате сидели те, кого можно смело называть «ближним кругом» Вождя. Берия, Будённый, Ворошилов, Киров, Мануильский, Молотов. Из общей картины несколько выбивались наркоминдел Чичерин и нарком здравоохранения Семашко, но и они часто бывали гостями на Ближней даче, и остальные уже привыкли к ним. Все гости расположились тесной группой на двух диванах перед сталинским письменным столом.

Впрочем, в комнате находился ещё один человек. Он демонстративно отделился от остальных и сидел на простом деревянном стуле, так чтобы оказаться в тени. Хотя это было лишним: товарищ Галет был достаточно известен всем присутствующим. Но в силу специфики своей работы Вениамин Андреевич всегда старался держаться в стороне…

– Я так думаю, товарищи, – кашлянув, солидно произнес Будённый. – Основой корпуса надо парочку кавдивизий поставить. Причем из тех, что с бабаями в Туркестане резались. Они пустыню знают, горы знают, воевать умеют по-ихнему – так, как эти дикие воюют. Вот и будет этим арапам подарочек: враг, который воюет, как они, только вооружён лучше и обучен правильнее…

– В настоящий момент для этого можно выделить: одиннадцатую кавалерийскую дивизию, первую Отдельную особую и пятую Кубанскую кавбригады, отдельный узбекский кавалерийский полк, – сообщил Ворошилов, сделав какую-то пометку в переплетённом в шевро блокноте. – Это все – из состава САВО[380]. Из двух бригад и отдельного кавполка прекрасно формируется дивизия, – добавил он, подняв глаза на Сталина.

– Кавалерия – это прекрасно, но есть мнение, что этого маловато, – заметил Иосиф Виссарионович. – Какие будут предложения относительно механизированных частей, стрелков и авиации?

Будённый уже открыл рот, но его неожиданно прервал Мануильский:

– Относительно стрелков есть предложение от товарищей из Ротевера. У них как раз сформирована горно-стрелковая дивизия, включающая в себя… – тут он запнулся, достал записную книжку и перечислил: – 98-й горно-егерский полк, 99-й горно-егерский полк, 100-й горно-егерский полк, 79-й горный артиллерийский полк, 44-й горный противотанковый батальон, 54-й горный разведывательный батальон, 54-й горный сапёрный батальон, 54-й горный батальон связи, 54-й горный вьючный батальон, 54-й горный полевой запасной батальон. Части дивизии принимали активное участие в гражданской войне, товарищи из Коминтерна положительно отзываются о дивизии и её командире товарище Хуберте Ланце[381]. Есть предложение включить данную дивизию в состав экспедиционного добровольческого корпуса с прямым подчинением вам, Семен Михайлович.

Все повернулись к Будённому. Тот озадаченно крякнул, почесал в затылке…

– Ну, что говорить? Германцы – они вояки справные… – протянул он, наконец. – По той ещё войне помню: добре дерутся… А вот как они с нашими ребятами уживутся? Притрутся ли?

– У нашего ведомства есть некоторый опыт работы с немецкими товарищами, – неожиданно сказал Берия. – Есть, конечно, определённые сложности, но в основном – работается нормально. Если вам, товарищ Будённый, нужно, то мы могли бы порекомендовать в ваш корпус особотдельцев, имеющих такой опыт.

– Контрразведка – это, конечно, важно, – веско заметил Сталин. – Но есть мнение, что для улучшения контакта с немецкими товарищами потребуется укрепить институт комиссаров. Товарищ Мануильский, Коминтерн готов помочь кадрами? Немецкая секция?

Дмитро Захарович кивнул и уже собирался предложить подходящие кандидатуры, когда Будённый вернул должок, резко перебив его:

– Коба, Саньку дашь?

Повисла тяжелая пауза. Наконец, Сталин медленно произнёс:

– Если ЦК признает необходимость, младший лейтенант Белов-Сталин будет откомандирован в распоряжение экспедиционного корпуса…

– Кой чёрт младший лейтенант?! – резко побагровев, рявкнул Буденный. – Ты мне его корпусным комиссаром[382] давай!

– Что?!

Все присутствующие, кроме самого Семёна Михайловича, потрясённо замерли: никогда никто ещё не видел СТАЛИНА растерянным.

А Будённый взлетел с дивана и оказался перед столом Иосифа Виссарионовича:

– То! Лепи ему по три ромба в петлицы и – комиссаром в корпус! Он и с германцами поладит, и с итальянцами договорится. И в войсках ему уважение будет, согласно петлицам.

– Товарищ Будённый! – негромкий твердый голос Вождя оборвал филиппику красного маршала. – Есть мнение, что некоторые товарищи забыли о правилах присвоения очередного звания. Товарищ Белов-Сталин не может прямо из рядовых оказаться в звании комиссара корпуса!

– Климка дня в армии не служил, а комиссаром корпуса стал. А потом и армии! И ничего – неплохо справлялся! – отпарировал Семен Михайлович. – А товарищ Сталин на целом фронте комиссарил, а сам до того только в диверсиях и эксах участвовал! А его сын, между прочим, успел и повоевать, и покомандовать, и…

– Товарищ Белов-Сталин – член ЦК партии, – вдруг вступился за Сашку Киров. – И не просто член Центрального Комитета, а начальник отдела ЦК, а, следовательно, не может иметь в РККА звания ниже дивизионного комиссара. Учитывая же его личные заслуги… отмеченные Верховным Советом, между прочим… – тут он сбился, но, собравшись, твердо закончил: – Я полагаю, что товарищ Белов-Сталин полностью соответствует званию корпусного комиссара.

– Коминтерн тоже готов выступить за кандидатуру товарища Белова-Сталина, – поддержал Кирова Мануильский. – И оказать помощь, направив в распоряжение товарища Белова-Сталина проверенных товарищей из немецкой и восточно-европейской секций.

– А если есть сомнения в возрасте товарища Белова-Сталина, – совершенно неожиданно произнёс Ворошилов, – то высокое звание будет гарантировать полное подчинение бойцов и командиров… – И, увидев непонимающие взгляды, пояснил свою мысль: – Начиная с определённого звания, военнослужащий уже не обращает внимания на того, кто это звание носит. Если в петлицах – три ромба, то психологически боец или командир просто не могут поверить, что перед ними – мальчишка, не достигший даже призывного возраста[383]. Он будет видеть только три ромба, а кто их носит – неважно. Командованию виднее…

Сталин молчал и слушал. Ни экспрессивная речь Будённого, ни заступничество Кирова и Мануильского не были для него неожиданностью – Александр был любимцем как старого казака, так и наркома внудел, и всех коминтерновцев без исключения. Но выступление на стороне Сашки Ворошилова его несколько удивило – Белов и Ворошилов не слишком близки. Когда же за присвоение высокого звания и назначение комиссаром корпуса высказался Берия, удивление возросло, а уж после заступничества Молотова и Чичерина оно перешло в настоящее изумление. «Если сейчас ещё и наркомздрав за него выступит, – подумал Сталин, – останется только признать, что товарищ Саша – колдун!» Но Семашко молчал. В конце концов, назначения и воинские звания – не его епархия. Вот если бы товарища Белова-Сталина рекомендовали к присвоению звания корпусного военврача…

– Что, товарищи? Обложили старого грузина, точно медведя в берлоге? – Сталин вздохнул. – Хорошо, предлагаю голосовать. Кто за то, чтобы присвоить товарищу Белову-Сталину звание дивизионного[384] комиссара и отправить в распоряжение командира экспедиционного корпуса? Кто против? Воздержался?

«За» оказались Берия, Молотов и Чичерин, «против» – Будённый, Ворошилов и Мануильский. Семашко воздержался.

– Значит, – подвел итог Иосиф Виссарионович, – предложение проходит большинством голосов. Потому что товарищ Сталин – тоже «за».

Семён Михайлович закусил ус и буркнул: «Несправедливо». Сталин повернулся к Ворошилову:

– Товарищ Ворошилов, подготовьте приказ…

– Товарищ Сталин, а у вас – два голоса? – раздался негромкий вопрос из тени.

– Что?!

Галет сидел неподвижно, и на его тонких губах змеилась легкая улыбка…

– Что?!

– Я голосовал «против». И считаю, что товарищ Белов-Сталин заслуживает звания корпусного комиссара…

Сталин помолчал, а затем спросил:

– Кто за то, чтобы товарищу Белову-Сталину было присвоено звание корпусной комиссар? Против? М-да…

«За» голосовали Будённый, Ворошилов, Галет, Мануильский и… Семашко! Пятеро!

Сталин снова вздохнул:

– Подготовьте указ, товарищ Молотов…