Ладья викингов. Белые чужаки Нельсон Джеймс

Глава тринадцатая

Видно, настал конец света, раз уж селяне выходят биться против благородных семейств.

Оскорбление, произнесенное королем Тары в адрес своих врагов

Морриган чувствовала, как солома из матраса впивается в ее спину, словно десятки крошечных лезвий. Орм навалился на нее сверху, и под его весом ей трудно было дышать. С каждым толчком Орма она ударялась коленом об стену, что причиняло ей боль.

Она смотрела в потолок широко раскрытыми глазами. Толстые балки и обмазанные глиной камыши между ними едва виднелись в лучах занимавшейся зари. Когда-то, лежа под Ормом, она мысленно улетала далеко-далеко, за много миль отсюда, в чудесное место, где ее не сможет насиловать тот, кто назвался ее хозяином. Но не сегодня.

Сегодня сознание Морриган было полностью сосредоточено на происходящем. Она оценивала расстояние до ремня Орма, брошенного на край постели, и серебристой рукояти кинжала на этом ремне. Ее глаза разглядывали паутину под потолком, но разум видел совсем иное: как ее рука неслышно вытаскивает кинжал из ножен и вонзает его между ребрами Орма, как он вскидывается от внезапной боли, как она выкатывается из-под него, вынимая кинжал из его тела, и вонзает его еще раз.

А затем она видела, как в дверь вбегают стражники с мечами на изготовку, застают ее, задыхающуюся, с кинжалом в руке, залитую кровью Орма. Смотреть на Орма, застывшего в агонии с выпученными глазами и мертвенно-бледной кожей, было приятно, но дальнейшие видения всегда заканчивались тем, что ее вешали, топили, четвертовали или сжигали у столба. Ни одно преступление не наказывалось так жестоко, как убийство господина рабом. Подобное не прощалось, и кара служила предупреждением остальным.

И потому до нужного момента, когда Морриган сможет не только отомстить, но и выжить, чтобы отпраздновать месть, она вынуждена была терпеть худшее из рабских унижений.

Наконец Орм хрюкнул, застыл, полежал какое-то время неподвижно, придавливая Морриган своим телом, а затем поднялся.

— Мед кончился. Узнай, есть ли свежий, — сказал он, выходя из комнаты и завязывая на ходу штаны.

Морриган не шелохнулась. Она лежала не шевелясь, ожидая, когда уляжется ненависть, напоминая себе, зачем находится здесь. Вначале одной лишь мысли о цели было достаточно, чтобы пройти сквозь любой ужас, но теперь этого не хватало. Как ее Господь и Спаситель, в миг ужаснейших испытаний она порой начинала сомневаться.

В конце концов она заставила себя подняться с низкой кровати и поправила одежду. Почувствовав, как семя Орма стекает по бедру, она подошла к лохани, чтобы помыться. Морриган давным-давно решила: если она когда-нибудь поймет, что понесла от Орма, она убьет дуб галл и себя заодно.

В главной комнате дома было еще темно и прохладно. Морриган раздула огни очага в центре комнаты, подбросила в него хвороста и торфа и как следует разожгла огонь. Если очаг погаснет, Орм ее изобьет. Дуб галл ненавидел темноту.

Снаружи доносились звуки шагов прислуги и стражников, возвращавшихся с ночного дозора, утренних работ и забот. А затем раздался стук в дверь.

Морриган выпрямилась, обернулась к двери и некоторое время молча смотрела на нее. Странно было услышать стук так рано утром, когда Орм уже ушел. Иногда, если случалось что-то важное, один из многочисленных рабов-ирландцев приносил ей слухи. Возможно, сейчас явился именно он. Она прошла через комнату и открыла дверь.

На пороге стоял пастушок, совсем юный и слегка испуганный.

— Что тебе нужно? — поинтересовалась Морриган. Она обратилась к гостю на родном гэльском языке. Мальчишка явно был не из северян.

— Ты Морриган? — спросил пастушок. — Рабыня Орма? — Да.

Паренек переступил с ноги на ногу.

— Мой господин велел передать тебе, что у него есть добрые овцы на продажу, для королевского стола, и тебе нужно их увидеть.

— Передай своему господину отказ. Дуб галл едят свиней.

— Мой господин велел передать тебе… — пастушок замялся, словно подбирая слова, — что эти овцы прибыли с высоких холмов Тары, и тебе очень нужно самой на них посмотреть.

Тара… Господин этого парнишки явно не был пастухом, догадалась Морриган. Она оглянулась, внезапно испугавшись, что за ними могут наблюдать, однако стоявшие по эту сторону частокола стражники, воины и рабочие совершенно не интересовались беседой рабыни и пастушка. Даже те, кто охранял помещение с пленными норвежцами, выглядели скучающими и сонными. Как бы то ни было, все равно никто из них не понимал гэльского языка.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросила Морриган.

— Доннел.

— Хорошо, Доннел. Подожди минутку, и я сейчас же пойду с тобой.

Морриган поспешно вернулась в дом, нашла свою шаль и набросила на плечи, взяла корзинку. Рассветный кошмар, который обычно преследовал ее несколько часов, был забыт. Она заторопилась к двери и последовала за Доннелом, который явно хотел как можно скорее выбраться за пределы частокола, подальше от владений чужеземцев.

Они двинулись по дощатой дороге, причем Доннел шел на шаг впереди, затем оказались на шумном рынке, где другие ирландки — рабыни или жены — и немногочисленные северянки торговались за еду, одежду и домашнюю утварь. Овцы блеяли в небольшом деревянном загоне, у калитки которого стояли двое пастухов. Один был чуть младше Доннела, второй намного старше. Один — настоящий погонщик овец, второй — наверняка нет.

Морриган подошла к загону и принялась разглядывать животных, словно действительно интересуясь покупкой. Она заговорила первой, тихо и на гэльском.

— Брат, зачем ты пришел?

Фланн мак Конайнг непринужденно огляделся, прежде чем заговорить. Грубый шерстяной капюшон плаща обрамлял его лицо и серо-белую бороду.

— Аббат Глендалоха провозгласил, что Корона Трех Королевств должна принадлежать королю Маэлсехнайллу мак Руанайду.

Морриган тихо ахнула и вскинула голову, встретившись с братом взглядом.

— Наконец-то… — сказала она.

Фланн кивнул.

— Ниалл Калле должен был отправить ее под охраной в Тару, но корона так и не прибыла. Господин Маэл был уверен, что Ниалл Калле решил оставить корону себе. Он уже готовил армию к походу на юг, когда к нам прибыл гонец. Эти молодые люди, — Фланн кивнул на пастушков, которые пытались выглядеть как можно неприметнее, — привели его. Ниалл, по всей видимости, решил, что безопасней отправить корону на корабле. Он снарядил куррах, собрал команду из своих самых доверенных вельмож и отправил его на север. Гонцом был один из них, единственный выживший. Куррах захватили северяне.

Морриган покачала головой.

— У Орма ее нет, — сказала она. — Короны нет в Дуб-Линне.

Фланн некоторое время молчал. Затем ткнул овцу посохом, пытаясь изображать погонщика.

— Маэлсехнайлл был крайне недоволен тем, что после таких событий мы не получили от тебя ни весточки.

Морриган нахмурилась. Ярость горьким вкусом оседала на языке.

— Я страдаю здесь так, как Маэлсехнайлл не может себе даже представить, лишь для того, чтобы он знал о том, что замышляют северяне. И если он не услышал от^ меня о Короне Трех Королевств, то лишь потому, что ее здесь нет.

Фланн кивнул головой.

— Именно так я и сказал господину Маэлу. Возможно, ее захватили другие северяне, не местные.

— Возможно…

Если бы в Дуб-Линне появился столь важный предмет, как эта корона, это не осталось бы для нее незамеченным. В городе ничто не ускользало от внимания Морриган.

— На прошлой неделе из порта выходил только один драк- кар, на нем плыл Магнус сын Магнуса. Его отправили за короной, но он ее не нашел. Кроме него… — Она запнулась.

— Что?

— Ну конечно… — сказала она больше самой себе, поскольку странные события прошлой недели вдруг обрели смысл. — Торгрим…

Морриган не догадывалась, где находится корона, но она была уверена в том, что знает, кому об этом известно.

За Торгримом пришли глубокой ночью, и это было не слишком удачным решением с их стороны. Он сгорбился в дальнем углу большой комнаты, подальше от стены, у которой стонал Харальд. Он спал и во сне бежал с волчьей стаей. Вкус крови горел во рту, алая пелена ярости застилала глаза.

Его схватили за руки и рывком заставили встать. Все еще потерянный в мире сна, он ударил локтем в челюсть одного из пришедших за ним. Левый кулак сбил с ног второго, и Торгрим потянулся за мечом, которого не оказалось на поясе.

Но люди Магнуса были готовы к драке, и, несмотря на поразительную ярость человека, который даже еще не проснулся, они сумели накинуть витую кожаную удавку ему на шею. Они затягивали ее до тех пор, пока дыхание викинга не превратилось в свист. Его голова раскалывалась от злобы и недостатка воздуха. Запястья ему завели за спину, и чьи-то сильные руки уже наматывали на них веревку.

Перед Торгримом — но слишком далеко, чтобы броситься на него, — стоял Магнус. Он держал лампу. Желтый свет пламени выхватывал из тьмы его алую тунику, но большая часть лица скрывалась в тени. За его спиной еще четверо мужчин пытались скрутить запястья Коткеля Яростного, который дрался с ними, как медведь. Отряд копейщиков удерживал прочих воинов Орнольфа от попыток броситься на помощь.

— Ведите их, — сказал Магнус, когда Торгрима и Коткеля наконец сумели скрутить настолько, что они уже не могли сопротивляться.

Магнус первым вышел из комнаты. Стражники вытолкали за ним Торгрима и Коткеля, следом двинулись остальные даны. Сквозь пелену ярости, захлестнувшую сознание, Торгрим все же сумел поблагодарить богов за то, что они не выбрали Харальда.

Магнус провел их в одну из комнат крепости: небольшую, освещенную пламенем очага, благодаря которому помещение казалось даже уютным. Стражники, толкавшие Торгрима, схватили его за плечи и швырнули в стену. Падая, он споткнулся и ударился об нее лицом — смягчить падение он не мог из-за связанных рук.

Он перекатился на спину и взглянул вверх. Стражники привязали веревку к скрученным за спиной запястьям Коткеля и перебросили второй ее конец через низкие балки потолка. Трое потянули ее к себе, и Коткель, крича и ругаясь, взлетел к потолку.

Над Торгримом возвышался Магнус.

— Где корона? — спросил он.

Торгрим довольно долго смотрел на него, прежде чем ответить. За это время Коткель перестал орать от боли и принялся осыпать данов проклятиями.

— Спроси Коткеля, — ответил Торгрим, кивая в сторону подвешенного товарища. — Он, похоже, сегодня более разговорчив.

— Может, и спрошу. Но, возможно, тебе самому захочется об этом рассказать. Чтобы прекратить страдания своего товарища.

— Возможно, не захочется, — огрызнулся Торгрим.

Магнус развернулся и ударил Коткеля мечом плашмя по пояснице. Коткель выгнулся и снова закричал.

Торгрим стиснул зубы. Он хорошо относился к Коткелю, но не настолько, чтобы подчиниться Магнусу ради его спасения. Он готов был идти на жертвы ради очень немногих людей в этом мире, а когда дух волка завладевал его телом, Торгрим не испытывал жалости, только злость.

— Гейр, давай железо, — сказал Магнус, и один из его подчиненных, вытащив из очага раскаленный на конце железный прут, направил его в лицо Коткелю.

— Корона для вас ничего не значит, — продолжил Магнус. — Просто безделушка. Так спаси жизнь своим товарищам и себе, скажи мне, где она. Я могу даже заплатить тебе за нее.

Торгрим зарычал и с трудом поднялся на колени. Способность мыслить то и дело покидала его, уступая место чистейшей ярости.

— Какая корона, сукин ты сын?

Магнус повернулся к Коткелю.

— Где корона?

— Не знаю я ни о какой короне, шлюхин выродок! — выдохнул тот.

Магнус кивнул, и Гейр прижал раскаленный прут к лицу викинга. Коткель завопил — жутко, пронзительно. Комната наполнилась запахом жженой плоти, и в этот момент Торгрим прыгнул.

Стоя на коленях, он оттолкнулся от пола и буквально перелетел через комнату как раз в тот миг, когда железо коснулось плоти и крик Коткеля заглушил все остальные звуки. Торгрим врезался в Магнуса и отшвырнул его на Гейра, державшего железо. Все трое рухнули на пол, но Торгрим мгновенно вскочил и, рыча, принялся пинать врагов ногами. Он попал Магнусу в челюсть, как только дан попытался встать, и припечатал ногу Гейра, ощутив, как ломаются под ступней кости.

Гейр завопил от боли еще громче Коткеля. Магнус успел приподняться, и Торгрим рванулся к нему снова. Магнус перекатился вправо, уходя от пинка, и под ним оказалось раскаленное железо. Вскочить ему удалось, но туника уже загорелась.

— Ты, ублюдок! — заорал Магнус, пытаясь сбить пламя.

Торгрим снова бросился на него, но один из стражников опередил его, и огромный кулак понесся к викингу по широкой дуге. Торгрим уклонился, но большего ему не позволили связанные руки. Стражник поймал его прямым ударом справа, а затем швырнул на утрамбованный земляной пол.

Для Торгрима бой закончился. Его руки остались связанными за спиной, эффект неожиданности был утерян.

Он обозвал Магнуса последними словами и сжался, когда тот ответил сокрушительным пинком в голову. Больше Торгрим ничего сделать не мог. Оставалось лишь терпеть боль и пытаться хоть как-то смягчить удары, уклониться и пропустить их по касательной. Но вскоре он слишком ослабел даже для этого.

Магнус бил первым, затем его сменили стражники. Через какое-то время они отступились от Торгрима и заставили его наблюдать за тем, как терзают Коткеля, что было куда хуже побоев. Хоть Торгрим и ценил жизнь Коткеля не слишком высоко, тот все равно был одним из его товарищей. Чем наблюдать, как тот извивается под пыткой раскаленным железом, как подгибаются его ноги, лучше испытывать ярость данов на себе.

Некоторое время спустя они оставили Коткеля и вернулись к Торгриму. Били его, пока он не потерял сознание, затем отливали водой.

Когда он снова пришел в себя, даны вынудили его смотреть, как они вспарывают живот Коткелю Яростному, который до последней секунды сыпал проклятия на головы палачам, пока не повис безжизненно над кучей собственных внутренностей. Затем они снова взялись за Торгрима.

Он ни секунды не сомневался, что разделит судьбу Коткеля, и вскоре понял, что даже ждет момента, когда они с ним покончат. Сознание все чаще ускользало от него — Торгрим уже не знал, среди людей он или среди волков, собственная ли кровь заливает ему рот или же кровь добычи. За миг до того, как окончательно ускользнуть из мира темницы и данов в мир леса и стаи, Торгрим расслышал слова Магнуса:

— Достаточно. Я не хочу, чтобы он умер. Дайте ему отлежаться, и мы допросим его еще раз.

Глава четырнадцатая

С недругом друга

никто не обязан

дружбу поддерживать…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Прошли почти сутки, прежде чем Торгрим пришел в себя, и еще два дня, прежде чем он смог встать на ноги, но даже это показалось Морриган истинным чудом.

Будучи рабыней Орма и единственной целительницей в порту Дуб-Линн, она видела немало людей, переживших сильные побои. Но мало кто мог выдержать то же, что и Торгрим, и выжить. Не говоря уже о том, чтобы так быстро прийти в себя.

Чтобы вылечить раны пленников, Морриган приходила к ним трижды в день, и сохранить это в тайне никак не удалось бы. Магнус не хотел, чтобы Торгрим умер, а потому убедил Орма, что норвежец будет полезен живым, Орм, в свою очередь, приказал Морриган позаботиться о пленных. Морриган такой поворот событий весьма позабавил.

Она отправилась на рынок, чтобы купить нужные травы для восстановления здоровья викингов: ей было велено выходить пленников для того, чтобы их и дальше можно было избивать. Пастушки Доннел и Патрик вместе с Фланном мак Конайнгом продали почти всех овец, но оставались на рынке в надежде сбыть с рук последних. Любой наблюдатель не мог не задаться вопросом, отчего Морриган испытывает столь длительный и жадный интерес к овцам, если не собирается их покупать. Но никто не смотрел в ее сторону.

— Магнус ни слова не сказал о короне, но я уверена, он считает, что корона у Торгрима, — тихо сказала Морриган на родном гэльском.

Они с Фланном прислонились к загородке, глядя на овец. Доннел и Патрик рыскали вокруг, внимательно высматривая тех, кто мог заинтересоваться Морриган, но никто не обращал на нее внимания.

— Ты тоже думаешь, что корона у Торгрима?

— Нет. Будь корона у него, Магнус обнаружил бы ее, а Торгрим к сегодняшнему дню давно уже был бы мертв. Но я уверена, что Торгрим и вправду знает о ее местонахождении.

— Магнус ничего не сказал Орму?

— Нет. Он ведет собственную игру. Возможно, намеревается оставить корону себе. Или потребовать за нее выкуп.

— Все белые чужаки — ублюдки. Они предают и обманывают даже друг друга.

Ирландцы, конечно, были не лучше, поскольку разоряли земли друг друга, продавали в рабство своих же сородичей, грабили церкви и монастыри собственной христианской веры. Но Морриган не стала указывать своему сердитому брату на двусмысленность его обвинений. У них были более неотложные проблемы.

— Торгрим силен, силен, как никто другой. Думаю, вскоре он будет готов.

— У нас мало времени. Опасность растет с каждой минутой. Если Магнус или Орм опередят нас с короной, мы проиграем.

— Значит, сегодня, — сказала Морриган.

— Он будет готов?

— Сегодня.

Морриган наполнила корзину и натянула плащ на плечи. Сумерки давно миновали. Стараясь не шуметь, она зашагала к двери. Она не знала, спит ли Орм. Если да, она не хотела его будить, а если нет, она не хотела с ним разговаривать.

Морриган как раз коснулась задвижки, когда дверь в спальню распахнулась.

— Куда собралась? — поинтересовался Орм.

Морриган повернулась к нему, не поднимая взгляда.

— Я собиралась позаботиться о пленных, господин.

Орм хмыкнул и двинулся через комнату прямо к ней. Морриган подумала, что он решил овладеть ею прямо здесь, и внутренне собралась, однако у дана было совершенно иное на уме.

— Как думаешь, почему Магнус так озабочен судьбой этих норвежцев?

— Я не знаю причины, господин. Может быть, он считает, что они обладают знаниями, которые могут быть вам полезны?

Орм снова хмыкнул. Понять, что означает этот звук, было сложно.

— Если что-то услышишь, дай мне знать.

— Да, господин.

Орм хмыкнул в последний раз, развернулся и зашагал обратно в спальню. Морриган посмотрела ему в спину, представляя, как вгоняет в нее кинжал, а затем открыла дверь и вышла в темноту. В маленькой крепости было тихо. Стражники, стоявшие у ворот и вокруг тюрьмы норвежцев, были сонными и скучающими. В нескольких окнах виднелся свет ламп. Даже обычный шум из медового зала, расположенного чуть дальше по дороге, звучал сегодня тише обычного.

Кругом царили тишина и спокойствие, и это было хорошо. Это означало, что дуб галл не настороже, растеряли обычную подозрительность. Морриган сбросила шаль с головы и запрокинула лицо к небу. Первые капли дождя из туч, собиравшихся с самого утра, упали на ее щеки. И это было еще лучше.

Она пересекла двор в направлении обеденного зала, где держали пленников. Стражники к ней привыкли, особенно с тех пор, как она перестала скрывать свои визиты.

Один из стражников прислонился к дверному косяку, его копье стояло рядом у стены. Он выпрямился, только когда Морриган приблизилась, и шагнул к ней.

— Добрый вечер, Морриган.

— Добрый вечер.

Стражник вытянул руку, и Морриган передала ему корзину: ритуал, который они повторяли трижды в день. Стражник заглянул внутрь, поворошил скатки ткани и паутины, перебрал склянки, проверяя, не спрятано ли под странными зельями оружие. Затем вернул корзинку Морриган и кивком пригласил ее войти.

Она открыла дверь и шагнула внутрь. В комнате, как обычно, было темно, ее освещала единственная масляная лампа на столе. Морриган оглядела запертых здесь воинов.

Торгрим скорчился у стены в дальнем углу, и Морриган снова задалась вопросом, отчего тот всякий раз стремился сесть как можно дальше от своих товарищей после наступления темноты. Он поднял голову, услышав, как открылась дверь. Их взгляды встретились, и викинг поднялся. Двигаться ему было больно, Морриган это видела, и все равно она невольно залюбовалась им.

Орнольф тоже не спал, он сидел за столом, почти оправившись от полученных ран и травм. Морриган оставалось лишь восхищаться силой и выносливостью северян.

Торгрим взял лампу и проводил Морриган к ее первому пациенту. Это тоже стало рутиной. Она пыталась вначале осмотреть Торгрима, пыталась с самого первого дня после допроса у Магнуса, но викинг подобного не терпел.

Рана Олвира Желтобородого заживала довольно неплохо, тысячелистник справился с гнилью прежде, чем та справилась с Олвиром. Тот, кого называли Гигантом Бьерном, до сих пор был жив, хоть Морриган и не понимала, как такое возможно. Она даже почти поверила, что он сможет выжить, и с радостью приписала бы себе этот успех, но знала, что на самом деле благодарить нужно нечеловеческую силу викингов.

Пациентов у нее стало меньше. Орнольф больше не нуждался в помощи целительницы, хотя Морриган и давала ему из жалости вино на травах и медовую настойку тысячелистника. Остальные тоже оправились достаточно, чтобы не нуждаться в лечении.

— А этот? — Торгрим кивнул на лежащего в углу парнишку.

Они опустились на колени рядом с ним. Юный викинг все так же метался в поту, лицо горело от лихорадки.

— Жар все не унимается.

— Это я вижу, — сказал Торгрим с фальшивым равнодушием в голосе, которое Морриган сразу же раскусила.

Занимаясь раной парнишки, она не могла не заметить, насколько тот похож на самого Торгрима. Телосложением они отличались — младший был шире в плечах и крепче, — но глаза и рот выдавали родство. Как и нос.

— Как его зовут?

— Харальд.

Торгрим старался ничем не выдать своих чувств. Морриган слышала эту нарочитость.

— Харальд все еще в опасности. Но он силен, как и все вы, фин галл, он молод, и в этом его преимущество. — Она вынула из корзины склянку с целебным медом. — Помоги мне.

Торгрим придвинулся и поднял голову Харальда, а Морриган поднесла горлышко бутылки к его губам. С юным Харальдом она еще не перемолвилась ни словом, поскольку он находился либо в бреду, либо без сознания в минувшие дни, и все же паренек ей понравился. Было в его лице нечто искреннее, оно ничем не напоминало хищные и подлые лица тех, кто ее окружал. Именно такие юноши фин галл, способные принять любовь Христа, положат конец зверствам викингов.

— Хорошо.

Они уложили голову Харальда обратно на покрывало. Морриган оглядела комнату. Вне освещенного огоньком лампы круга все терялось во тьме. Стражников внутри не было. Им не хотелось находиться рядом с таким количеством врагов.

— Иди сюда, дай мне взглянуть на тебя, — сказала она Торгриму, и тот придвинулся, опустившись на колени, чтобы ей было удобнее.

Морриган поднесла лампу к его лицу, изучая многочисленные раны и синяки, оглядела длинный глубокий порез на его руке.

— Хорошо заживает.

Она опустошила корзину, нанесла на рану мазь из тысячелистника, забинтовала полотном. А затем открыла фальшивое дно корзинки и кивком велела Торгриму заглянуть внутрь. В свете лампы заблестели клинки десяти кинжалов.

Торгрим посмотрел на них, затем на Морриган. И ничего не сказал.

— Орм убьет вас всех, если вы не сбежите, — чуть слышно выдохнула Морриган. — Но большим я ничем помочь не могу.

— Большего нам и не нужно, — сказал Торгрим, кивая на оружие. — Но почему ты нам помогаешь? Вы, ирландцы, больше всего на свете любите наблюдать, как северяне убивают друг друга.

— Я исцелила твоих людей и не хочу смотреть на то, как их прикончат. К тому же я христианка. Мне невыносима мысль о жестокой смерти невинных людей.

Торгрим улыбнулся, чего Морриган еще не видела, и она поняла, что ее слова не обманули этого человека.

— Ты, наверное, думаешь, что я такое нее дитя, как Харальд, — сказал Торгрим. — С каких это пор ты стала считать нас, викингов, невинными людьми?

Они услышали хрюканье, больше похожее на звук, с которым просыпается животное, а затем ботинки из козьей кожи затопали по земляному полу. Орнольф Неугомонный подошел к ним и с некоторым трудом опустился на колени рядом с Морриган.

— О чем вы болтаете? — спросил он. — Что-то не так с Харальдом?

Морриган всмотрелась в его лицо. Орнольф никогда не беспокоился о здоровье других викингов. Почему же старый ярл так переживает за юного Харальда?

— Морриган принесла нам это, — сказал Торгрим, кивая на корзину.

Орнольф наклонился, заглянул внутрь, и лицо его просияло, словно небо, на котором солнце вырвалось из-за туч.

— Один всеблагой! — сказал он, к счастью понизив голос до шепота. — Да мы их всех перережем!

— Я хотел узнать, почему она принесла нам такой подарок, — продолжил Торгрим. Морриган видела, как портится его настроение.

— Почему? — повторил Орнольф громче, чем Морриган хотелось бы. — Да какая разница почему!

— Это вполне может быть ловушкой.

— Ловушкой? Ха! Этот ублюдок Орм вздернет нас и вытащит наши внутренности крюком! Какие тут могут быть ловушки?

Торгрим поморщился. Морриган ничего не сказала. Но они оба знали, что в одном Орнольф, несомненно, прав. Норвежцы могли считать себя покойниками, их ждала ужасная смерть — их, словно свиней, будут терзать на глазах у веселящихся данов. Морриган же давала им шанс сбежать или, если побег не удастся, умереть с оружием в руках. И обсуждать тут действительно было нечего.

— Вы должны уходить сегодня, — сказала Морриган.

— Сегодня и уйдем, — заверил ее Орнольф.

Глава пятнадцатая

..должен один

знать, а не двое, —

у трех все проведают.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Торгрим Ночной Волк прижал ладонь к потолку, удерживая равновесие, а другой рукой вгонял лезвие кинжала в сухую глину между стеблями камышей. Он балансировал на спине Скегги сына Кальфа, стоявшего на столе на четвереньках. Спина Скегги не уступала столешнице ни шириной, ни надежностью, Торгрим порой забывал, на чем стоит.

Он резал и кромсал сухой камыш, который легко поддавался острому лезвию и падал вниз невесомым дождем, засыпая Скегги и стол.

—Другой, — тихо сказал Торгрим, и Снорри Полутролль передал ему новый кинжал взамен затупившегося.

Торгрим старался работать над лазом как можно тише и даже сам не слышал звуков, которые издавал, поскольку их заглушал начавшийся дождь.

Еще один слой камыша осыпался вниз, и Торгрим почувствовал влагу — дождевая вода сочилась сквозь прохудившуюся крышу.

— Погасите лампу, — прошептал он, и кто-то задул пламя.

Торгрим срезал оставшиеся полосы камыша и подставил лицо ночному дождю и ветру.

Он постучал носком ботинка по спине Скегги. Тот медленно поднялся на колени, Торгрим переступил на его плечи, и Скегги встал на ноги, приближая Торгрима к прорехе, которую тот вырезал в крыше.

Дождь был сильным, края лаза стали скользкими. Торгрим вогнал нож в балку крыши и использовал его как упор. Убедившись, что не соскользнет, он огляделся.