Ладья викингов. Белые чужаки Нельсон Джеймс

Глава одиннадцатая

Глупый не спит

всю ночь напролет

в думах докучных…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Удар копья не убил Харальда сына Торгрима. В нем текла кровь Торгрима Ночного Волка и Орнольфа Неугомонного, а это значило, что его не так-то просто отправить на тот свет. Однако вскоре пришла лихорадка — безмолвный ночной убийца. И она испугала Торгрима больше, чем глубокая незаживающая рана на плече Харальда. Та лишь нанесла физический урон телу его сына, а вот лихорадку напустили духи, которых он не мог увидеть и с которыми не знал, как бороться.

Их держали в большой комнате огороженного частоколом форта. Судя по огромному тяжелому столу, стоявшему посредине, здесь когда-то располагалась столовая гарнизона. Харальд вопил от боли, когда его волокли сюда с палубы «Красного Дракона», а Торгрим, теряя сознание, с гудящей головой, еще пытался драться. Крики сына жалили его куда сильнее клинка.

Воины Магнуса бросили их в эту комнату, к другим членам команды драккара.

Из шестидесяти трех викингов, отправившихся в Дуб-Линн с Орнольфом Неугомонным, уцелел пятьдесят один. Вефорд Быстрый погиб на куррахе. Двое умудрились до смерти упиться дареным медом Магнуса. Еще девять, проснувшись, как и Торгрим, от прикосновения копий к горлу, ввязались в драку и уложили дюжину солдат Магнуса, прежде чем отошли в Вальгаллу. Еще четверо попали в тюрьму ранеными.

Бывшую столовую никто не назвал бы идеальной тюрьмой, поскольку в ней было слишком много окон, но, похоже, она оказалась единственным помещением, способным вместить всех пленников.

Три дня они провели в заточении. И условия были ужасными. Кормили редко — протухшей едой. Раненым оставалось лишь терпеть боль, поскольку товарищи ничем не могли им помочь. Двое уже томились у врат Вальгаллы, без всякой надежды на погребальные почести.

Орнольф Неугомонный большую часть времени бесновался, но, поскольку выпивки им не давали, на трезвую голову его ругань чаще походила на жалобы. Впрочем, не менее громкие, чем обычно.

Они не знали, что их ждет впереди. Никто не приходил к ним в тюрьму, кроме трэлла, носившего им еду.

Тем не менее Торгрим сын Ульфа всячески пытался поднять боевой дух своих товарищей. Он славился этим врожденным умением, которым обладал, пока солнце сияло на небе и дух волка не вступал в свои права.

На четвертый день заточения Торгрим взобрался на стол. Это уже стало частью ежедневного ритуала.

— У меня есть песнь о великой битве в медовом зале! — выкрикнул он

Он собирался прочесть полные мрачной иронии стихи о событиях той хмельной ночи, когда их всех предали.

— Давай же, Торгрим! — крикнул в ответ Снорри Полутролль, и остальные согласно загудели.

Торгрим знал: ничто не дает такого ощущения единства, как общая история, и лучше всего рассказывать подобные истории стихами. Поэзия была столь же неотъемлемой частью жизни северян, как битвы или земледелие.

И Торгрим заговорил громким и чистым голосом скальда:

Викинги заулыбались, забыв на время о своем незавидном положении. Они подбадривали его криками, и Торгрим позволял им вопить. Для них это было облегчением, а ему давало время придумать следующие строки. Слагая стихи, он чаще всего импровизировал на ходу.

Еще минут десять Торгрим декламировал одну за другой героические строфы, пока его товарищи не развеселились, включая даже Орнольфа. Что ж, этого хватит на некоторое время. Боевой дух команды напоминал тонущий корабль, а единственным, кто мог вычерпать их печаль, был Торгрим.

И он черпал, черпал изо всех сил, но не знал, насколько еще его хватит.

Торгрим слез со стола. Харальда и прочих раненых устроили в дальнем углу, на плащах и туниках, которые сняли с себя другие заключенные. Торгрим останавливался рядом с каждым, спрашивал, как идут дела, пытался приободрить и развеселить. Гигант Бьерн, которому одно копье попало в живот, а другое в грудь, в разговорах уже не нуждался. Торгрим приложил ладонь к его бледной коже, решив, что тот уже отошел в мир иной, но ощутил под рукой тепло. Бьерн цеплялся за жизнь со свойственным ему упрямством.

И наконец Торгрим добрался до Харальда. Лицо парнишки горело нездоровым румянцем, дыхание срывалось, на коже проступили бисеринки пота. Желудок Торгрима скрутило, и он сжал зубы, чтобы сдержаться и не позволить тому, что творилось у него на сердце, отразиться на лице. Его сын, его любимый мальчик…

Торгрим пытался относиться к Харальду непредвзято. Пытался обращаться с ним как с остальными ранеными викингами. Сам Харальд хотел от него такого отношения, к тому же не клину воину выделять своего сына из числа других братьев по оружию.

Имелась и еще одна причина. Торгрим не желал, чтобы их тюремщики, Магнус или Орм, узнали, что Харальд — его сын и внук Орнольфа. Иначе парнишку используют, чтобы давить на вожаков. Его будут пытать и убьют на глазах у Торгрима и Орпольфа, дабы заставить их говорить. И Торгрим и правда не знал, что случится с ним после этого. Но понимал, что ничего хорошего в любом случае не выйдет.

Он опустился на колени рядом с Харальдом, как делал это рядом с другими воинами.

— Как ты, парень?

Харальд открыл глаза.

— Я в порядке…

Торгрим велел Харальду не называть его отцом, пока они в плену.

Он кивнул. Нет, паренек был не в порядке. Лихорадка пожирала его заживо. Торгрим поднял одну из подвесок-талисманов, которые разложил вокруг постели сына, маленький серебряный молот Тора, и потер его между пальцами. Талисман не помогал, как и молитвы Тору и Одину. Если бы в этой тюрьме можно было что-нибудь принести в жертву, Торгрим сделал бы приношение не задумываясь. Он уже размышлял о том, не предложить ли богам себя, пытался найти, чем перерезать себе горло, но оставлять Харальда и других воинов на попечение Орнольфа он все же не желал.

«Я знаю сотни способов убить человека и ни одного способа спасти», — распекал он себя.

Следовало срочно что-нибудь предпринять, иначе Харальд умрет. Торгрим мягким движением накрыл ладонью руку сына.

— Ты отдыхай, парень. Сон — лучшее лекарство.

Торгрим не знал, правдивы ли эти слова, но другие лекарства были ему неизвестны. Когда Харальд закрыл глаза, а его дыхание немного выровнялось, Торгрим развязал шнурки своего ботинка из козьей кожи и стянул его. В потайных кармашках внутри он спрятал шесть золотых монет. Торгрим выудил одну и снова натянул ботинок.

Обеденный зал был окружен стражами, а значит, был не такой уж надежной камерой. Торгрим выглянул в одно из окон, посмотрел вправо и влево. Увиденное не вдохновляло: там стояли закаленные безжалостные воины с мечами, копьями и щитами.

Он двинулся к следующему окну, где обнаружил более подходящего кандидата: человека, чье лицо еще не было отмечено той же печатью жестокости.

— Эй, ты! — громким шепотом позвал Торгрим. — Эй! Стражник обернулся и нахмурился, но не так злобно, как, похоже, намеревался.

— Что?

— Подойди сюда.

Стражник обернулся. Никто больше не обращал на них внимания. Заключенные явно не впервые пытались поговорить со стражей, поэтому он приблизился.

— У меня здесь раненые, о которых некому позаботиться, — начал Торгрим, — и я опасаюсь за их жизнь.

Стражник в ответ не сдержал улыбки:

— Вам всем стоит опасаться, вы же норвежские пираты.

— Это так. Но все равно я хотел бы сделать все возможное. В этой крепости кто-нибудь умеет лечить?

Его собеседник нахмурился. Торгрим показал ему золотую монету, при виде которой тот не смог скрыть удивления.

— Это все, что у меня есть, — сказал Торгрим. — Приведи того, кто может помочь моим людям, и монета твоя.

Стражник медленно кивнул.

— Есть тут кое-кто, — сказал он.

За вожаками пришли прежде, чем Харальд дождался какой-либо помощи. Прошло немного времени, дверь распахнулась, и Торгрим поднял взгляд, надеясь увидеть стражника и старую каргу с корзиной целебных трав. Но вместо них обнаружил вооруженных мужчин с копьями на изготовку. Их вид не оставлял сомнений: здоровье пленников интересует их меньше всего.

Стражи ступили внутрь, и Торгрим тут же поднялся. Вслед за стражей вошел высокий мужчина, спокойный и властный, и Торгрим предположил, что это и есть тот дан, Орм, которого упоминал Магнус. За незнакомцем следовал сам Магнус, за Магнусом — тот толстяк, которому Торгрим чуть не сломал палец.

— Прошу прощения, — сказал Орм, сделанным простодушием разводя руками. — Надеюсь, я не отвлек вас от важных дел.

Торгрим сплюнул на пол.

— Уж всяко важнее, чем говорить с такими, как ты.

Он смотрел мимо Орма, мимо других, надеясь отыскать путь к побегу. Но за дверью виднелось столько вооруженных мужчин, что надежда тут же растаяла.

— Я предполагал услышать нечто подобное, — сказал Орм. — И все же вынужден настаивать на том, чтобы побеседовать с вами. — Он обернулся к тем, кто остался позади: — Это тот самый человек?

Толстый коротышка с надменным лицом кивнул.

— Да, именно он командовал драккаром. И напал на меня.

— Хорошо… — начал было Орм, но Магнус перебил его:

— Подождите, господин. — Он взглянул Торгриму в глаза, и Торгрим выдержал его взгляд. — Этот человек не главный. Он лишь помощник. А вот тот, — Магнус указал на Ор- нольфа, который сел на скамью у стола, — ярл Орнольф, предводитель викингов.

— Ты сам говорил мне, что Орнольф — старый дурак, а этот Торгрим думает за двоих, — напомнил Орм.

— Именно так. И поэтому я вначале попытался бы добыть сведения у дурака, а затем перешел бы к умному.

Его слова, похоже, задели Орнольфа.

— Дурак? — взревел он, пытаясь встать. — Дайте мне меч, и мы еще посмотрим, кто тут дурак!

Орм проигнорировал это требование. Он лишь кивнул на Орнольфа, и стражи схватили ярла под руки, толкая и волоча его к двери.

— Я вам легкие вырву через рот, всем вам, ублюдки, вырву! — кричал Орнольф, пока его тащили из комнаты.

Орм подошел к Торгриму, и их лица оказались на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Некоторое время оба молчали, Орм изучал лицо противника, Торгрим отвечал тем же.

— Посмотрим, что нам расскажет твой ярл, — произнес наконец Орм. — А затем я поговорю с тобой.

Он развернулся и вышел из комнаты. Один из стражей грохнул дверью, а Торгрим все стоял и смотрел в ее грубые доски.

На это он не рассчитывал. Отчего-то он был уверен, что уведут его, но они забрали Орнольфа.

«Что Орнольф им расскажет?» — спрашивал себя Торгрим. Выложит ли он Орму все как есть? И если да, то какой смысл данам оставлять кого-то из них в живых?

Глава двенадцатая

Муж неразумный

на сборище людном

молчал бы уж лучше…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Орнольф Неугомонный лежал на полу в огромной груде мехов. Вскоре он сумел приподняться на руках и яростно выпучить единственный глаз, который еще открывался, на окруживших его данов. Он сплюнул на пол кровавый комок.

— Все вы шлюхины дети… Я вам легкие вырву, ублюдки… — выдохнул он, едва шевеля потрескавшимися кровоточащими губами.

А затем Орм ударил его в висок, и Орнольф снова рухнул в меха.

Магнус был впечатлен. Старика били несколько часов: Магнус трудился над ним поочередно с Ормом и двумя стражниками. А в итоге они не добились почти ничего, упрямство ярла оставалось непоколебимым.

Последний удар заставил его потерять сознание, и некоторое время Орм ловил ртом воздух, глядя на неподвижное тело.

— Он мертв? — спросил Магнус.

Орм ткнул викинга ногой. Орнольф глухо застонал.

— Воды сюда, — сказал Орм.

Один из стражников подскочил с ведром и выплеснул волу в лицо Орнольфу. Ярл открыл глаза. Орм присел рядом с ним на корточки, схватился за длинные, рыжие с проседью волосы.

— Вы — часть норвежского флота? Флота Олафа Белого? — спросил Орм.

Он задавал этот вопрос так часто, что Магнус сбился со счета. Его уже тошнило от этого вопроса. Орнольфу же, по всей видимости, также надоело отвечать «нет».

— Да, мы часть флота Олафа! Из тысячи драккаров! Мы вас свяжем, сукины дети, и будем трахать, пока не сдохнете! — Голосу старика был поразительно сильным для избитого до полусмерти человека.

Орм отпустил прядь его волос, и Орнольф ударился головой о пол. Магнус скрестил руки на груди и мысленно восхитился стариком. Тот отрицал, что они были частью какого бы то ни было флота, и в этом Магнус ему верил. Орм, скорее всего, тоже, но он слишком боялся мести норвежцев, чтобы теперь отступиться. И к тому же он очень любил подобным образом допрашивать людей.

Орм пнул Орнольфа в живот, и тот снова застонал.

— Тором клянусь, если не скажешь правду, я вспорю тебе брюхо и сожгу у столба за пиратство и налет на датский корабль!

Магнус знал, что это не пустая угроза. Он видел, как Орм казнил многих, и наверняка он сделает то же с Орнольфом. Но на — кажут его не за ограбление датского купца. До купца никому не было дела. Нужно было заставить Орнольфа или его людей признать, что они являются частью норвежского флота, либо, если не выйдет, убедиться, что они таковой частью не станут.

Магнус был по-своему заинтересован в этом допросе. Корона Трех Королевств… Орм не догадывался, что эти норвежцы могли обнаружить куррах, которого не встретил Магнус, зато Магнус это понял, и неудачная оговорка Орнольфа лишь подтвердила его подозрения.

Ранним утром, когда Асбьерн еще спал, а Орм был занят другими делами, Магнус тщательно обыскал драккар. Под предлогом поиска доказательств предательства он и его люди едва не разобрали корабль по бревнам. Подняли каждую доску палубы, заглянули в каждый темный угол. Они нашли игральные кости, несколько монет и маленькую статуэтку Тора, которая завалилась за ахтердек. Но короны они не обнаружили.

Орм вновь присел, всматриваясь в окровавленного Орнольфа, затем выпрямился.

— Этот бесполезен. От него мы ничего не добьемся.

— Оставь его мне, — сказал Магнус. — Я дам ему немного отдохнуть и попытаюсь снова.

Орм перевел взгляд с Орнольфа на Магнуса. Магнус знал, что Орм повсюду видит предательство, что, впрочем, его не удивляло. Он действительно был окружен предателями.

— Что еще ты надеешься из него вытянуть?

Магнус пожал плечами.

— Узнаю, когда вытяну.

Орм колебался, его откровенное недоверие к Магнусу боролось с желанием получить хоть какие-то достоверные сведения от толстого ярла.

— Хорошо, — сказал Орм наконец. — Дай мне знать, скажет ли эта свинья что-нибудь интересное.

С этими словами он быстро вышел из комнаты.

Магнус проводил его взглядом, затем сел, расслабился и принялся ждать, когда Орнольф немного восстановит силы. Корона Трех Королевств представляла не меньшую угрозу для правления Орма, чем тот же норвежский флот. Именно поэтому Орм так отчаянно стремился ее заполучить. И именно поэтому Магнус собирался оставить ее себе, если сумеет выяснить ее местонахождение.

Когда дверь наконец открылась, закат уже давно миновал и дух волка вонзил в Торгрима свои зубы.

Торгрим прислонился спиной к дальней стене, неподалеку от метавшегося в поту Харальда. Его товарищи отодвинулись подальше, опасаясь находиться рядом с ним, когда он в таком настроении.

При звуке открывающейся двери Торгрим поднял взгляд. За несколько часов до этого им вернули Орнольфа в таком состоянии, в каком Торгрим его еще никогда не видел, а Торгриму доводилось видеть Орнольфа Неугомонного изрядно потрепанным. Он было подумал, что теперь настала его очередь. И он не собирался им помогать.

Первым вошел стражник, который в правой руке держал меч, а в левой — чадящую лампу с тюленьим жиром. Кто-то из спавших вскинулся и, ворча, заслонился от ее слабого света. Торгрим узнал охранника, которому предложил золото. Тот шагнул в сторону, и за его спиной появилась женщина, закутанная в плаще капюшоном. Торгрим вскочил.

— Я привел целительницу, — сказал охранник, когда Торгрим приблизился.

Он запер за собой дверь, явно нервничая. Торгрим не знал, кого он боится больше — пленников в комнате или стражников снаружи.

Торгрим взял у него лампу, с трудом подавив острое желание вогнать носик светильника в сердце стража, и передал ему обещанную золотую монету, а затем вторую.

— Вот еще одна, ее дали мои люди, — едва сдерживаясь, сказал Торгрим. — Прими нашу благодарность.

Стражник кивнул. Он выглядел довольным, несмотря на смятение, и Торгрим был рад, потому что этот человек мог понадобиться ему снова.

— Безопасность рабыни в ваших руках, — сказал стражник и исчез за дверью.

Торгрим повернулся к целительнице, которая вскинула руки и сбросила скрывающий ее лицо капюшон. Викинг ожидал увидеть сморщенную старую каргу — у северян все целительницы были такими, — но эта женщина выглядела совершенно иначе. Она была молода, не старше двадцати лет, как показалось Торгриму, и красива, несмотря на худобу и слишком большие глаза на узком лице.

Она посмотрела на него с таким вызовом, что, будь на ее месте мужчина, ему бы не поздоровилось, учитывая то, в каком настроении пребывал Торгрим. Но на женщину — тем более женщину, способную исцелить Харальда, — он реагировал по-другому.

— Меня зовут Морриган, — сказала она. — Я рабыня Орма.

— Ты не из данов, — заметил Торгрим. Она говорила на северном наречии, но со странным акцентом.

— Нет. Я ирландка.

— Откуда же ты знаешь наш язык?

— Когда мы с братом были маленькими, мы жили среди вас, северян, в Йеллинге. А теперь я стала рабыней. Вначале у фин галл, теперь у Орма. — Она пыталась скрыть горечь в голосе. Торгрим знал, что из ирландцев получаются хорошие, спокойные рабы. Эта явно была исключением.

— Ты пришла сюда с разрешения Орма?

Морриган улыбнулась.

— Конечно нет. Он жестоко меня накажет, если узнает об этом.

Торгрим ощутил, как дух волка начинает развеиваться, словно утренний туман. Было нечто такое в этой рабыне, что влияло на духов и заставляло верить, что она умеет исцелять.

— Меня зовут Торгрим сын Ульфа. Тебя наградят за смелость, — заверил он девушку. — Пойдем.

Он провел ее к дальней стене, где на мехах и плащах лежали раненые. Первым был Олвир Желтобородый с глубокой рубленой раной, шедшей от плеча через грудь до самого живота. Без повязок рана выглядела жутковато, как канава в белом песке.

Морриган села рядом, поставила свою большую корзину на пол и начала исследовать рану, присматриваясь, принюхиваясь, ощупывая. Торгрим поднес лампу поближе. Спящий Олвир заерзал и застонал.

— В этой ране уже поселилась гниль, но, возможно, еще не поздно, — тихо сказала Морриган. Торгрим не понял, к нему ли она обращается или к самой себе. Он не ответил.

Она достала из корзины какой-то пушистый клубок.

— Паутина, — пояснила она, словно думала, что Торгрим ей не доверяет.

Очень осторожно Морриган размотала мягкий сверток и залепила им рану Олвира. Глаза его широко раскрылись от изумления, он попытался сесть, но Торгрим удержал его за плечо.

— Не двигайся, Олвир Желтобородый. Эта рабыня — целительница.

Олвир застонал и снова улегся. Морриган уверенными движениями вытащила из корзины скатку льняной ткани и небольшую баночку с маслянистой мазью. Покрыв этой мазью ткань, она положила ее на рану Олвира.

— Это припарка из тысячелистника. Большего я сделать пока не могу, — сказала она. — Нужно подождать и посмотреть, как пойдет исцеление.

Торгрим кивнул. Они двинулись к следующему раненому, которому Морриган оказала такую же помощь, затем к следующему.

— Нужно было послать за мной сразу же, — упрекнула его Морриган. — Со старыми ранами лекарству справляться сложнее.

Торгрим снова кивнул, ничего не ответив.

Затем они подошли к Гиганту Бьерну. Морриган внимательно его осмотрела, ощупала раны, вглядываясь в каждую при свете лампы. Она вынула еще одну маленькую баночку и с помощью Торгрима влила немного содержимого в рот великану.

— Шлемник поможет ему заснуть, но больше ничего сделать нельзя, — сказала Морриган, и они двинулись дальше.

Минуты бежали, прошел уже час, и беспокойство Торгрима нарастало, как прилив. Он хотел, чтобы Морриган занялась Харальдом до того, как ее присутствие обнаружат. Хотел, чтобы она забыла обо всех остальных и сосредоточила усилия на его сыне, но он не смел попросить ее об этом или хоть как-то дать понять, что Харальд для него дороже других раненых. Он не знал, какие у нее отношения с Ормом, не знал, какие сведения она готова будет передать хозяину в обмен на некоторые поблажки.

Орнольф Неугомонный был следующим. Его лицо заплыло от ударов, одежда была разорвана, синяки и порезы виднелись в прорехах туники. Морриган оглядела его и подняла взгляд на Торгрима.

— Эти раны совсем свежие, — сказала она.

— У Орма и Магнуса были к нему вопросы.

Морриган кивнула.

— Мне показалось, что я узнала руку Орма. Но почему он?

— Он наш ярл. Он наш вождь.

Морриган вновь посмотрела на Торгрима.

— Разве не ты главный?

— Я лишь дружинник Орнольфа. Второй после него.

Целительница кивнула и вынула из корзины очередную маленькую склянку.

— Пастушья сумка, от кровотечения. — Целительница смешала сушеные травы с водой в кружке. — Нужно заставить его это выпить.

Торгрим помог ей приподнять голову Орнольфа. Морриган поднесла кружку к губам ярла, и Орнольф, не приходя в сознание, тут же вылакал содержимое до дна — когда речь шла о выпивке, у него всегда срабатывали инстинкты.

Они вновь уложили Орнольфа, и Морриган обработала его раны паутиной и тысячелистником. Затем она дала ему глотнуть из другой склянки, в которой, по ее словам, была настойка из. тысячелистника на меду. Торгриму пришлось силой вырвать эту склянку из рук Орнольфа.

— Ему очень нужен отдых, а мед поможет ему заснуть, — сказала Морриган. — Думаю, он выживет, если только Орм не продолжит допросы. И не сожжет его заживо у столба.

Торгрим кивнул.

— А теперь посмотри вот этого. Мне кажется, ему совсем плохо, — сказал он, кивая на Харальда и изображая безразличие.

Морриган подняла голову и впервые, как он понял, взглянула ему в глаза.