Почему я отвлекаюсь. Как распознать синдром дефицита внимания у взрослых и детей и что с ним делать Хэлловэлл Эдвард

В истории было много великих людей, которые смогли преодолеть проблемы с учебой. Хотя это и не доказано, Моцарт — хороший пример человека с синдромом дефицита внимания: нетерпеливый, импульсивный, легко отвлекающийся, энергичный, нуждающийся в эмоциях, творческий, дерзкий и независимый. Структурирование — одна из классических форм лечения СДВ, и строгие музыкальные формы, над которыми работал композитор, показывают, как упорядоченность прекрасно помогает успокоиться. На самом деле и СДВ, и нарушения обучаемости имеют положительные стороны, которые пока еще плохо изучены. У многих больных можно найти «изюминку»; трудновыразимый, но несомненный потенциал. Когда этот потенциал получается реализовать, результаты бывают блистательными. Альберт Эйнштейн, Эдгар По, Бернард Шоу и Сальвадор Дали были отчислены из школы, а Томас Эдисон считался одним из худших учеников в классе. Авраама Линкольна и Генри Форда учителя называли безнадежными. Джона Ирвинга из-за недиагностированного нарушения обучаемости чуть не отчислили из вуза. Можно составить очень длинный список людей, которые во взрослой жизни добились больших высот, хотя в школе учились очень плохо из-за незамеченных нарушений. К сожалению, перечень людей, которых школа сломала и которые так и не получили шанса самореализации, намного длиннее.

Завершим на этом вступление. Позвольте познакомить вас с миром Максвелла Маккарти.

Когда Максвелл появился на свет, мама взяла его на руки и заплакала от счастья. Он был долгожданным сыном Сильвии и Патрика Маккарти, в семье которых уже росли две дочери. Максвелл смотрел на маму, а папа протянул руку и начал выводить пальцем на сморщенном лобике сына маленькие кружочки.

— Он похож на моего отца, — сказал Патрик.

— Дурачок, пока еще рано говорить.

— Я сердцем чувствую.

Отец Патрика, Максвелл Маккарти, в честь которого назвали новорожденного, был известным бостонским адвокатом, главным человеком в жизни Патрика, его героем и путеводной звездой. Интеллектуальные достижения и незыблемая порядочность в сочетании с дружелюбием и страстью к еде и выпивке делали Максвелла-старшего почти легендарной личностью. Когда Патрик смотрел на сына, он видел в нем что-то от собственного родителя. Большая голова, сделал он вывод, — признак ума. Искорки в глазах ребенка означают жизнерадостность, а порядочность и солидность ему даст строгое воспитание. Агукающего и укутанного в пеленки Максвелла Маккарти ждали великие свершения.

Мысли Сильвии были переполнены простой, безграничной радостью от того, что она прижимает к сердцу маленького мальчика. Она думала о его будущем еще до родов и желала ему того же, чего и другим детям: пусть у него будет то, чего не хватало в детстве ей самой. Психические заболевания, депрессия и алкоголизм были бичом ее семьи. Сильвии удалось окончить юридическую школу, где она познакомились с будущим мужем, и теперь женщина работала на неполную ставку юристом и была матерью уже троих детей. Она потеряла все контакты с родней, но нисколько об этом не жалела. Она смотрела на сына и думала: «Мы будем тебя любить, ты наш красавец».

В младенчестве и раннем детстве Макс не любил оставаться в одиночестве. Он был компанейским и активным. Когда он научился ходить, спрятать что-то от него стало просто невозможно: Макс оказался очень шустрым. Мальчик был славным, но уход за ним отнимал все силы. Как немного мстительно сказала одна из сиделок после долгой ночи с Максом: «У вас очень трудный ребенок».

Когда мальчику исполнилось четыре, у него появилась кличка: «Безумный Макс».

— Как бы это вам сказать? — директор детского садика пыталась тактично объяснить Сильвии и Патрику. — Он чересчур восторженный.

— Можете ничего не приукрашивать, — серьезно сказал Патрик, на секунду забыв, что его окружают плюшевые мишки, зайцы и книги со сказками, а не тома в кожаном переплете.

— Дело в том, что он любит делать так много всего, что оказывается сразу повсюду. Не успеет начать одно, как тут же берется за другое. Он просто олицетворение радости, но в группе из-за него нарушается весь порядок.

В машине по дороге домой Патрик сказал:

— Мисс Ребекка пыталась нам намекнуть, что Макс невоспитанный.

— Нет, она не это имела в виду, — возразила Сильвия. — Он просто сорванец, как ты когда-то.

— Нет, я таким не был. У меня была дисциплина. Стандарты. А у Макса никаких стандартов нет.

— Слушай, ему всего четыре года! Может, позволишь ему побыть просто маленьким мальчиком?

— Разумеется. Но я не позволю ему быть испорченным маленьким мальчиком.

— Вон оно что! И в его поведении, конечно, виновата я одна? — рассердилась Сильвия.

— Я этого не говорил.

— Ты этого не говорил, но раз я нахожусь дома в два раза дольше тебя, ты мне прозрачно указал, кто отвечает за детей. Пэт, мальчикам нужны папы.

— Ага, теперь виноват я. Ловко ты все повернула.

Дальше они ехали молча.

В шестилетнем возрасте Макс пошел в первый класс частной школы. Поначалу все было нормально, но однажды, когда ученики парами сидели на полу и работали над заданием, Макс вдруг схватил баночку с краской, швырнул ее на пол, со всей силы пнул проект, который делал с одноклассником, и начал бить себя по лицу. Учительница оставила с классом ассистентку и вывела Макса в коридор, чтобы успокоить.

— Что с тобой случилось? — спросила она.

— Я сделал плохой проект, — сказал он, и по щекам потекли слезы.

— Но это же неправда! У тебя был очень хороший проект!

— Нет! Полный отстой!

— Макс, ты же знаешь, что в школе нельзя так выражаться!

— Знаю, — печально сказал Макс. — Мне не хватает дисциплины и высоких стандартов.

По заявке учителя малыш прошел несколько тестов, но, как оказалось, они проверяли только уровень интеллекта. IQ Макса был 145, но между вербальными и невербальными навыками было десять пунктов разрыва. «Видите? Он очень умен, — сказал тогда папа. — Ему надо как следует работать».

В начальных классах у ребенка были хорошие оценки, однако беспокоили замечания в отчетах. «Несмотря на все усилия, у меня не получается убедить Макса быть внимательным». «Макс, сам того не желая, постоянно отвлекает класс». «Макс отстает по социальной адаптации». «Макс, несомненно, умный ребенок, но прирожденный фантазер».

Сам мальчик не понимал, что происходит. Он пытался делать так, как ему говорили, например сидеть смирно. Но несмотря на искренние старания, у него ничего не выходило. Поэтому продолжал попадать в неприятности. Он терпеть не мог домашнюю кличку — этого «Безумного Макса», но каждый раз, когда на нее жаловался, сестры начинали его дразнить еще больше. Они дразнили — он начинал драку. Он не знал, как быть.

— Я не знаю, что с тобой делать, — сказал отец.

— Давай ты вернешь меня продавцу, как тот «фиат»? Может, на детей тоже распространяется гарантия?

(О праве возврата автомобиля родители много говорили.)

— Макс, Макс, — попытался обнять его отец. — Мы тебя ни на кого не променяем. Мы тебя любим.

— Так почему же, — сказал он, отстраняясь, — почему ты сказал маме, что все проблемы в нашей семье из-за меня?

— Я такого не говорил, Макс.

— Нет, папа. Говорил, — сказал Макс мягко.

— В таком случае ты меня не так понял. Нам просто нужно придумать какой-то план. Помнишь, мы смотрели американский футбол и я тебе говорил о плане игры? Какой план придумать, чтобы ты не попадал в неприятности?

— Пап, ты тогда сказал, что разработать хороший план — дело тренера, а если он на это не способен, то его надо уволить. У нас в семье тренеры вы с мамой, разве нет?

— Да, сынок. Мы. Но нас уволить нельзя. И нам нужна твоя помощь.

— Я буду больше стараться…

Максу было всего девять лет. Той ночью он написал на листке бумаги: «Лучше бы я умер». Потом скомкал бумажку и бросил в мусорное ведро.

Однако его жизнь не была безрадостной. Как выразилась его учительница во втором классе, «из него ключом била энергия». И, как сказала та же учительница, он был очаровательный, как бутон. Ребенок был умен и обожал быть в центре событий. Он мог превратить телефонную будку в игровую площадку, а телефонную книгу — в роман. Отец говорил, что таких креативных, как Макс, еще не встречал. Ему просто хотелось помочь сыну научиться сдерживаться.

Чего Макс не умел делать, так это как следует себя вести, соблюдать правила, сидеть спокойно, поднимать руку. Он сам не знал, почему не может, а поскольку объяснений не было, начал верить в худшее: что он никудышный, несобранный, психованный, функционально отсталый и т. п. Когда он спросил маму, что такое функциональная отсталость, та сразу насторожилась и спросила, где он это услышал.

— Прочитал в книге, — соврал Макс.

— В какой книге? — уточнила мама.

— Просто в обычной книге. Какая вообще разница? Я их что, записываю?

— Нет, Макс. Я просто подумала, что тебя кто-то так назвал и ты не хочешь сказать кто, — она поняла свою ошибку, но слово не воробей. — Сынок, я не хотела тебя обидеть, — поспешила добавить мама и обняла мальчика.

— Пусти!

— Милый, это ничего не значит. Кто бы это ни сказал, он дурак.

— Папа тоже? — спросил Макс, сквозь слезы глядя маме в глаза.

К шестому классу оценки мальчика стали варьироваться от лучших в классе до едва проходных.

— Как же так? — недоумевал один учитель. — То ты один из лучших учеников, которых я только видел, то через неделю ведешь себя так, как будто тебя вообще нет на уроке?

— Понятия не имею, — мрачно ответил Макс. К тому времени он привык к подобным вопросам. — Наверное, у меня мозги так чудно устроены.

— С мозгами у тебя все в полном порядке.

— Мозг — это мозг, — философски произнес мальчик. — А вот хорошего человека найти сложно.

Учитель растерялся от умного не по годам замечания и замолчал, а Макс смиренно продолжил:

— Вы не пытайтесь во мне разобраться. Мне просто нужна дисциплина. Я буду больше стараться.

Позднее, на родительском собрании, один из учителей рассказывал: «Когда Макс сидит за партой, это похоже на какой-то балет. Поднимается нога, потом рука обвивается вокруг нее, потом появляется ступня, а голова пропадает из виду. После этого часто следует падение. Потом нередко ругань. Знаете, ему так сложно с самим собой, что даже неудобно делать ему замечания».

Родители слушали и виновато вздыхали. Хотя Макс к тому моменту уже был о себе невысокого мнения, смелость и гордость не позволяли никому в этом признаться. Иногда он разговаривал сам с собой. Даже бил себя. «Ты плохой, плохой, плохой, — твердил он. — Почему ты не изменишься?» Потом составлял списки решений. «Учиться усерднее. Сидеть спокойно. Делать домашнюю работу вовремя. Не огорчать маму с папой. Держать руки при себе».

Воспитанный в католической семье, он иногда разговаривал с богом. «Зачем ты сделал меня таким непохожим на других?» — спрашивал он.

А в другие моменты, самые отрадные, невозмутимо блуждал в своих мыслях, переходя от одного образа или идеи к другим. Время проплывало мимо, а он этого даже не замечал. Часто такое состояние возникало, когда Макс читал. Он начинал с первой страницы, а к середине третьей его уже уносила фантазия о воздушных замках и блестящей победе в чемпионате по американскому футболу. Мальчик мог мечтать так полчаса, сидеть и смотреть на третью страницу. Это было одно из величайших удовольствий, но делать домашнюю работу в срок мешало.

У Макса были друзья, но он нервировал их своими чертами характера, которые они воспринимали как эгоизм. Став взрослее, он понял, что ему сложно следить за разговором в группе, и ловил себя на том, что безучастно смотрит в пространство. «Эй, что с тобой, Маккарти?» — говорили друзья.

Только прирожденная жизнерадостность помогала ему общаться, а благодаря уму он не получал совсем низких оценок в школе. Макс избежал социальной и образовательной катастрофы.

К девятому классу семья привыкла к своему Безумному Максу. Он перестал огрызаться, стал спокойно относиться к подтруниванию и даже смеялся над собой, специально спотыкаясь или постукивая пальцем по голове со словами: «Псих». Ему сделали комнату в подвале: «Пусть беспорядок будет в одном месте, подальше от глаз моих. Раз ты не в состоянии держать свою комнату в чистоте, по крайней мере мы уберем тебя в самое незаметное место». Макс был совершенно не против.

Время, когда отец рисовал ему кружочки на лбу, было далеко в прошлом. Теперь Патрик только надеялся и молился, что сын сумеет выжить в жестоком мире, найдет для себя какую-то область, где его творческая жилка и доброта будут вознаграждены, а колоссальная безответственность и нерадивость не приведут к увольнению. В глазах же мамы Макс оставался обожаемым, гениальным растяпой. Иногда она чувствовала себя виноватой, что не сумела исправить его, но, воспитывая троих детей и оставив ради этого карьеру, женщина пыталась научиться не нервничать. Она даже чувствовала облегчение, что проблемы с Максом не разрушили семью.

Период относительного затишья и примирения закончился, когда Макс столкнулся с бурным миром высшего образования. Его внутреннее беспокойство можно было усмирить только вовлеченностью в какую-то внешнюю, заряженную энергией активность.

Выход нашелся в спорте. Макс стал фанатичным бегуном на длинные дистанции. Он говорил, что последние километры долгого забега дают ему «приятную боль», психическое облегчение, «абсолютную ясность мыслей». Еще он оказался превосходным рестлером[16]. Макс был особенно хорош в движении, когда в начале матча врывался и делал захват. Здесь он мог безумствовать на законных основаниях, высвобождать всю накопленную энергию, разбивать вдребезги оковы хорошего поведения. Реслинг дарил Максу свободу. Еще он обожал сбрасывать вес, чтобы попасть в категорию. «Конечно, это не самая приятная процедура, — говорил он. — Но я все равно ее люблю. Это сосредоточивает меня на чем-то одном, на главной цели».

Но приспособиться к жизни парень старался не только с помощью спорта. Он начал заигрывать с опасностью и экспериментировать с наркотиками, особенно кокаином, который, как он заметил, помогал успокоиться и сосредоточиться. Он всегда находился в движении. У него было столько романов, что он едва справлялся. Из-за всего этого на учебу оставалось мало времени, и он начал приходить на экзамены совершенно неподготовленным и пытаться как-то это скрыть. К сожалению, вскоре он обнаружил, что в вузе этот номер проходит далеко не всегда.

Где-то в глубине души Макс понимал, что сам притягивает неприятности. Однажды, выходя из дома, буднично сказал маме: «Знаешь, я как ходячая бомба с часовым механизмом».

Женщина решила, что он шутит, и рассмеялась: «Хотя бы не холостой патрон». Семья давно научилась обращать самоуничижительные реплики Макса в шутку. Это была не черствость: они просто не знали, что еще можно сделать.

То, что произошло дальше, могло принять разные формы. Или вообще не произойти. В мире есть много взрослых максов, которым удалось избежать ловушки: они живут бурной жизнью, в круговороте сильных эмоций, а часто и больших достижений, с неизменным ощущением, что ходят по лезвию.

Макс, к счастью, не оступился. Он мог оставить учебу, подсесть на наркотики или алкоголь, совершить какой-нибудь опасный поступок. Но проблемой стал рестлинг. Пытаясь вогнать себя в правильный вес, он нарушил все меры предосторожности. Его нашли в той самой подвальной комнате, впавшим в кому из-за сильного обезвоживания. Во время госпитализации семейный врач оказался достаточно внимательным, чтобы увидеть в этом случае признак серьезных психологических проблем.

Тестирование показало, что, кроме высокого IQ, у Макса много проблем, в том числе серьезные признаки синдрома дефицита внимания. Кроме того, проективные тесты выявили крайне низкую самооценку, повторяющиеся депрессивные темы и образы. Внутренняя жизнь молодого человека оказалась резкой противоположностью его жизнерадостному облику: как выразился психолог, «полной хаоса и порывов в подогретом отчаянием тумане депрессии».

В кабинете психолога мать Макса расплакалась.

— Ты ни в чем не виновата, — мягко произнес молодой человек.

Отец покашлял, как бы защищаясь.

— И ты тоже не виноват, пап.

— Вообще никто не виноват, — прервала их психолог и начала объяснять Максу и его родителям, с чем они жили долгие годы.

— Но раз все дело в дефиците внимания, — спросила мама, — почему мы не поняли этого раньше? Я чувствую себя такой виноватой.

— Этот диагноз часто упускают, особенно у умных детей.

Для Макса все вставало на свои места и обретало смысл. То, что он и так о себе знал — давно, смутно, интуитивно, — наконец-то получило имя.

— Даже само название сильно помогает, — признался юноша.

— Да уж, это лучше, чем называть тебя Безумным Максом, — сказал папа. — По-моему, нам всем надо подумать над своим поведением.

— Главное, что теперь можно принять меры и скорректировать ситуацию, — резюмировала психолог. — Это будет нелегко, но жизнь станет намного лучше.

В истории с Максом я хотел бы выделить несколько аспектов. Прежде всего, он родился и вырос в относительно стабильной семье. Важно развеять любые представления, что в СДВ кто-то виноват. Недостаточное внимание со стороны родителей может усугубить ситуацию, но не вызвать ее. Причины этого заболевания точно не известны. Как уже говорилось выше, веские доказательства говорят в пользу генетики; плохое воспитание, несомненно, ни при чем.

Своевременной постановке диагноза помешал высокий интеллект Макса. Когда ребенок явно умен и получает хорошие оценки, возможность СДВ часто даже не рассматривается. Это ошибка. СДВ болеют многие очень умные и одаренные дети. Если не поставить в таких случаях диагноз, их таланты и творческие способности могут уйти на интересные проказы, а в школе они не будут демонстрировать максимум.

Следствием этого пункта можно назвать то, что диагноз СДВ не стоит воспринимать как смертный приговор. После всех тестирований и бесед с психиатром многие родители выходят из кабинета с мыслью, что впервые услышанная аббревиатура СДВ — это такой деликатный способ назвать их ребенка глупым. Частым, хотя и скрытым элементом эмоциональных последствий СДВ оказывается чувство собственной ущербности и отсталости. Родителям и учителям крайне важно убедить ребенка в обратном. Конечно, такой диагноз никого не обрадует, но и отчаиваться тоже не нужно. Если детям с СДВ помогать, они смогут опереться на свои эмоциональные и интеллектуальные ресурсы.

История Макса также напоминает о важнейшем различии между первичными и вторичными симптомами СДВ. Первичные симптомы касаются самого синдрома: отвлекаемость, импульсивность, беспокойность и т. д. Вторичные симптомы хуже всего поддаются лечению и развиваются вслед за нераспознанными первичными симптомами. Это низкая самооценка, депрессия, скука и отчаяние в школе, боязнь учиться новому, испорченные отношения со сверстниками, иногда употребление алкоголя и наркотиков, воровство, даже агрессивное поведение из-за накапливающихся негативных эмоций. Чем позже будет поставлен диагноз, тем сильнее могут проявиться вторичные проблемы. В мире очень много взрослых с нераспознанным СДВ, которые видят самих себя в излишне негативном свете. У них может быть гиперкинетический тип личности, они бывают нетерпеливы, беспокойны, импульсивны, часто обладают развитой интуицией и творческими способностями, но не расположены к последовательной работе и часто не умеют достаточно долго прилагать усилия, чтобы создать стабильные близкие отношения. Обычно проблемы с самооценкой начинаются еще в детстве, поэтому чем раньше поставлен диагноз, тем легче справляться с этими вторичными проблемами.

История Макса хорошо иллюстрирует развитие синдрома дефицита внимания. Заболевание эволюционирует вместе с личностью и когнитивными способностями ребенка. Это не застойное, а динамичное явление, и его влияние со временем меняется. Если СДВ остается недиагностированным, задачи каждого этапа развития личности могут оказаться излишне сложными; при правильном диагнозе синдром тоже будет создавать проблемы, но их, по крайней мере, можно определить.

Хотя мы склонны сосредоточиваться на когнитивных аспектах СДВ, важно обращать внимание и на то, как заболевание влияет на межличностные отношения. Друзья считали Макса эгоцентричным и даже наркоманом, потому что это объясняло его «отключения» и недоступность. Многие взрослые тоже неправильно интерпретируют эмоциональный стиль ребенка с СДВ. Такие больные часто не улавливают тонких социальных нюансов и намеков, критически важных для выстраивания отношений с окружающими. Они могут казаться умудренными опытом, равнодушными, сосредоточенными на себе и даже недружелюбными, хотя на самом деле просто смущены или не осознают, что происходит вокруг. По мере того как смущение нарастает, они могут рассердиться или отступить, и обе реакции вредят межличностным связям. Имейте в виду, что ребенку может быть одинаково сложно сосредоточиться на задании по математике и на рассказе о том, чем их друг занимался летом. В долгосрочной перспективе для способности нормально жить в этом мире осложнения такого рода могут оказаться не менее разрушительными, чем когнитивные проблемы.

Семейные проблемы, упомянутые в истории Макса, действительно могут усугубиться и способствовать болезненному течению СДВ. Такие дети часто становятся источником разногласий между супругами. Родители начинают сердиться и отчаиваются настолько, что их эмоции выплескиваются не только на ребенка, но и на партнера. То же самое может произойти в школе. Два-три ученика с недиагностированным СДВ способны превратить замечательный класс в зону боевых действий, а квалифицированного учителя — в эмоционально выгоревшего неврастеника. Вред, наносимый синдромом дефицита внимания, почти никогда не ограничивается одним человеком: его жертвой становятся целые классы и семьи.

Когда Тереза — медсестра отделения педиатрии больницы в Провиденс — познакомилась с близнецами Дэвидом и Дэнни, они с мужем были бездетной парой. «Впервые я увидела Дэвида и Дэнни, когда им было три года, — вспоминает Тереза. — Они поступили в наше отделение по социальным показаниям. У них действительно присутствовали серьезные проблемы со здоровьем, но главная проблема — семья.

В кабинете неотложной помощи стало совершенно очевидно, что мать психически неспособна о них заботиться. Они пробыли в больнице три с половиной месяца. Я видела их каждый день — они постоянно бегали по отделению. Они просто жаждали внимания и обожали всех, кто им это внимание давал. Я каждый день отмечала, что они были как будто сразу везде: бегали кругами, чем-то кидались, залезали на меня. Так мы познакомились».

У приемных детей заболеваемость СДВ выше. Была выдвинута гипотеза, что это связано с повышенной распространенностью факторов риска, связанных с СДВ (например, наркомании и психических заболеваний) у родителей, отдающих детей на усыновление или лишенных родительских прав. Так или иначе, штат отдал Дэнни и Дэвида на воспитание Терезе и Мэтту. После нескольких бесед в Управлении социального обеспечения (УСО) семейной паре разрешили усыновить близнецов. Правда, их ждало много проблем. Дэнни и Дэвид были буйными, неконтролируемыми ребятами. Они находились в постоянном движении, бессистемно питались, не могли нормально разговаривать. С момента знакомства Терезе стало понятно, что с ними что-то не так, но неясно, что именно. Несомненно, отчасти проблема заключалась в том, что в первые три года жизни у них не было стабильного, надежного дома и хорошего питания, и можно только догадываться, какой вред это нанесло их нервной системе.

Но даже когда дети поселились в доме Терезы и Мэтта, серьезные осложнения не исчезли. Тереза рассказывает: «Были проблемы с поведением. В детском саду их постоянно хотели отчислить, потому что не справлялись с их активностью и импульсивностью: они не могли лечь и уснуть в тихий час, как остальные дети, брали вещи без спроса. Если им чего-то хотелось, они просто хватали, и все. Когда что-то приходило в голову, они без раздумий это делали. На улице они могли спокойно вскарабкаться на двухметровый столб и спрыгнуть оттуда — и это в четыре года! Они совершенно себя не контролировали. Поэтому, когда мы показали братьев психиатру, тот рекомендовал отдать их в спецшколу, где умеют справляться с “эмоциональными проблемами”».

Следующие пару лет мальчики ходили в специальный детский сад. Его сотрудники пришли к выводу, что причиной плохого поведения были неосознанные подавленные эмоции, связанные с усыновлением и тем, что биологическая мать их бросила. Тереза была не согласна с такой оценкой, но послушно следовала плану лечения, потому что этого требовало Управление социального обеспечения. На тот момент она еще не оформила опеку над детьми и была обязана слушаться под угрозой неполучения опекунства.

Лечение ничего не дало. «И у Дэнни, и у Дэвида в группе было несколько воспитателей, но пришлось нанимать также репетитора: выяснилось, что их там вообще ничему не учат. Детям было уже семь лет, почти восемь, а они не знали цифр и ничего не умели. Мне казалось, что в школе им что-то преподают, но у них толком не было ни чтения, ни письма, ни математики. Занятия длились от силы пятнадцать минут в день, а оставшееся время занимала терапия: дети сидели в группе и обсуждали свои проблемы. А если они отказывались об этом говорить, их наказывали. Не говоришь — наказывают. Наказание означает, что ты садишься кому-нибудь на колени. Тебя как бы исключают из группы. Если ты не хочешь сидеть на коленях и сопротивляешься, двое прижимают тебя к полу и держат до тех пор, пока ты не “начнешь себя контролировать”.

В общем, ни Дэнни, ни Дэвид сдерживать себя не научились, зато стали чаще драться. Дома они рассказывали, что некоторые дети сегодня с разбитыми носами, потому что во время наказания их били лицом об пол. Дэнни и Дэвида тоже часто держали на полу. К концу года близнецы показывали мне, много лет проработавшей в педиатрии, как удерживать ребенка, не владеющего собой, и у них получалось лучше меня. Никаких сомнений, что к ним часто применяли такое физическое воздействие, потому что они прекрасно знали, как зафиксировать человека, чтобы тот не мог двигаться».

Я уточнил, были ли такие ограничения связаны с тем, что дети не обсуждают свои проблемы.

«Да. Если они отмалчивались и не участвовали в работе группы. Или когда Дэнни и Дэвид не могли сидеть спокойно на групповой терапии, смотрели в окно, вставали или бегали. Дэнни всегда был активнее и больше нарушал порядок, но не в том смысле, что спорил, а манерой поведения. Он несколько лет просто “ходил на ушах”.

В общем, школа проблему больше никак не решала. Воспитатели постоянно напоминали Дэнни и Дэвиду об их биологической матери, интересовались, почему те не хотят ее обсуждать. Воспитатели повторяли, что говорить о том, как она их бросила, нормально. Им постоянно напоминали, что она их бросила. Мы с Мэттом всегда говорили Дэнни и Дэвиду правду: их биологическая мать психически не была способна ими заниматься. Но выражались мы, конечно, не так. Мы объясняли, что их мама не могла о них заботиться из-за своих проблем. Она любила их, хотела их, сражалась за них, но просто не могла воспитывать детей. А в школе нам постоянно противоречили и рассказывали другую историю про мать, которая бросила собственных детей. Я воевала со школой и объясняла, что нельзя говорить детям плохие, неправдивые вещи о матери и неправильно убеждать, будто биологическая мать их оставила. Она их не оставляла — их у нее отобрали. Но школа настаивала, что мать бросила Дэвида и Дэнни, и дети должны говорить об этом. Если они не будут этого делать, к ним, так сказать, примут меры».

Затем воспитатели пришли к выводу, что мальчики нуждаются в более интенсивной терапии. «Их рекомендации, основанные на психологических тестах, сводились к тому, что Дэнни должен обучаться по программе Point Four[17] местной системы образования. Строже просто ничего нет. А для Дэвида они советовали программу Point Five — это этап перед началом постоянного наблюдения, шаг к помещению ребенка в психиатрический стационар. При этом диагноз им так и не поставили, если не считать эмоциональных нарушений. По сути, мне было сказано, что Дэнни и Дэвид ничего в жизни не добьются. У ребят определили низкий IQ, а учитывая их прошлое, говорили, что они никогда никем не станут».

Родители не поверили. После долгих споров с УСО они получили разрешение забрать близнецов из специальной школы и перевести в обычную. Оказалось, что в этой школе работал прекрасный специалист по педагогике, который предположил, что мальчиков, может быть, стоит проверить на СДВ. Это показывает, как важно второе мнение. Несколько лет в специальной школе, укомплектованной профессионалами высшей категории, упорно работающими над единственным диагнозом: поведенческие проблемы вследствие эмоционального конфликта. Этот диагноз был вполне точен, но, как часто бывает, тем, кто его поставил, невероятно сложно пересмотреть свое решение. В нашем случае понадобилось второе, непредвзятое и свежее мнение человека извне.

Когда Тереза и Мэтт услышали мнение педагога, то сами обнаружили у Дэнни и Дэвида тяжелую форму СДВ. Лечение, которое им назначили в спецшколе, было нацелено не на устранение синдрома, а скорее на раскрытие подсознательного конфликта, который потенциально мог причинить детям большой вред.

Тереза завершила свою историю: «Мы привели их к вам на прием в сентябре или октябре. Я поняла, что больше не могу контролировать их поведение дома — это просто опасно, и уже было много неприятных случаев. Однажды ко мне пришла знакомая, и, пока мы разговаривали, Дэнни полтора часа “ходил на ушах” по комнате, где мы сидели. Я давно к этому привыкла и не обращала внимания, но знакомая, которая тоже работала медсестрой, сказала: “Тереза, знаешь, не хочу сказать ничего дурного про Дэнни, но тебе не кажется странным, что он уже полтора часа не унимается?” Я ответила: “Да, но он просто очень активный”.

Но это и правда вышло за рамки нормального. Им было опасно находиться друг с другом, могло случиться что-то нехорошее. Поэтому я решила, что пришло время сменить подход, и дала Дэнни и Дэвиду год отдыха, чтобы посмотреть, как изменится ситуация…

Лекарства всего за две-четыре недели дали феноменальный эффект. Учителя поразились, что те самые хулиганы спокойно сидят на своих местах. Дэвид, который не мог усидеть за партой и пяти минут, не перевернув ее, больше так не делает. Все прекратилось.

Их перевели на основной поток и открыли доступ в ресурсную комнату[18] на случай, если что-то произойдет.

У них, конечно, не все хорошо — у любого ребенка бывают проблемы в школе. Поведение не всегда соответствующее, оно все еще несообразно возрасту и, по моей оценке, никогда таким не станет. Всегда будет отставание — физическое, психическое, потому что в первые три года жизни они потеряли слишком много времени. Но мы с этим справляемся.

Сейчас они в четвертом классе. Всего за два года близнецы освоили программу за четыре класса, а ведь когда-то им говорили, что они никогда не покинут Point Four и ничего не добьются. А теперь проходят четыре года за два! В последних учительских отчетах нет ничего неудовлетворительного. У Дэвида были некоторые проблемы в этом семестре, он иногда дрался и так далее, но обоих ребят учителя считают очень умными, и большинство сверстников их любят. Эта школа с высокими требованиями: учителя сами говорят, что у них трудно учиться, к тому же Дэнни и Дэвид оказались единственными новичками. Остальные дети учились вместе четыре, а то и шесть лет.

Примерно полтора года назад ребята начали заниматься игрой на фортепиано. Их учительница считает, что Дэнни играет на уровне старшеклассника, и оба примерно на шесть лет опережают ее ожидания. Они играют и слушают Баха, Бетховена, Моцарта, Чайковского, других великих композиторов. Представляете? Близнецы — невероятно талантливые пианисты. А еще они уже почти четыре года ходят на карате. В прошлом году оба получили призы в спарринге. У них очень хорошо получается. Карате учит концентрации, дисциплине — всему, что нужно для хорошей учебы.

Дети вообще потрясающе спортивные. Они легко могут начать заниматься любым спортом, какой им нравится, и добиться успехов. Я записала их на балет, и они уже выступали. Они — единственные такие мальчики во всей школе. Не мы с Мэттом заставляем их все это делать. У нас было много разговоров на тему “Послушай, это уже слишком…”. Получается, что, кроме балета и музыки, они три-четыре часа в день занимаются гимнастикой и карате. Их считают прирожденными гимнастами. А еще они играли в футбол, но в прошлом году я их сама забрала из секции. Тренер тогда очень огорчился, потому что они были звездами команды. Мы устроили семейный совет и решили: “Ребята, это перебор. У вас много домашней работы, вам надо тренироваться, нельзя каждый день заниматься всем сразу”. Они расплакались: им не хотелось ничего лишаться. Но ведь иначе мы просто обанкротимся! Они ни в чем не уступают, хотят попробовать все. Сначала Дэнни думал, что балет — для девочек, а теперь его обожает и ждет своего выступления. Мальчики — звезды нового представления, у них к этому, похоже, тоже способности. А занятия карате помогают им в балете, потому что развивают гибкость.

Было много поводов для переживаний… Я волновалась, что мы давим на них, слишком много требуем, а еще — что они делают все это ради меня. Но ведь они не думают ничего бросать! Я бы сама хотела, чтобы они от чего-нибудь отказались! (Смеется.)

На это тратится много денег: сами занятия ежемесячно обходятся в несколько тысяч долларов, плюс расходы на соревнования, костюмы, разные мелочи.

Но оно того стоит. С их диагнозом лишнюю энергию надо куда-то девать, и нужно как следует подготовить их к подростковому периоду. Мы изо всех сил пытаемся удержать их от дурной компании. Я особенно волнуюсь за Дэнни, потому что он очень импульсивный, вы просто себе не представляете.

Если бы мы сразу отправили детей в правильное место, наверное, они были бы просто вундеркиндами. А вместо этого нас заставили поверить, что мы усыновили близнецов с тяжелыми отклонениями. Мы уже думали — во что впутались? Нам придется ухаживать за детьми, пока им не исполнится тридцать пять. Мы тогда так и говорили, а теперь уверены, что перед ними открыт весь мир. Они могут делать все, что только захотят.

Позвольте добавить. Я хочу рассказать о проблеме родителя, который проходит через все это и обнаруживает, что ребенку поставили неправильный диагноз и его можно было вылечить много лет назад.

Возникает невероятное чувство вины, особенно учитывая, что я профессионал, каждый день работаю с детьми, и тем не менее это допустила. Такое чувство… будто три, четыре, сколько угодно лет назад я подвела близнецов, не обеспечила им должного ухода. Они добились бы гораздо большего, чем сейчас, хотя я не знаю, как далеко может теперь зайти эта пара!

Просто ужасно стыдно. Это все, что я могу сказать. Мэтт тоже это ощущает, но я сильнее».

Я спросил Терезу, как эта ситуация повлияла на их брак.

«Как обычно, если в семье есть дети с СДВ, особенно в сочетании с гиперактивностью, как у Дэнни с Дэвидом. В моем случае добавились проблемы со спецшколой и война с УСО. Это не просто отрицательно сказывается на семье, но и рушит много браков, порождает проблемы, которые никогда не получится решить. Синдром затрагивает многих людей. Появляются ссоры, непонимание между мужем и женой, разговоры о том, что произошло и чего не произошло, что должно было случиться, а что нет. Наш брак уже никогда не будет прежним. Если бы не Дэнни и Дэвид, если бы мы не обязались не бросать их, мы с Мэттом не были бы вместе».

История Дэнни и Дэвида очень поучительна, но один из самых важных ее уроков заключается в том, что она показывает огромное значение, которое в психиатрии имеет правильный диагноз. Какие трудности пришлось бы пережить мальчикам, если бы так и не начали лечить их настоящее заболевание!

Тереза и Мэтт — сильные, преданные родители. Они пережили кошмар и теперь нашли способ стабилизировать свою жизнь. Беседа с Терезой показывает, что с постановкой диагноза СДВ и началом лечения проблемы не заканчиваются. Управление СДВ — дело всей жизни.

Если бы понадобилось подобрать детей для плаката об СДВ, Дэнни и Дэвид оказались бы хорошими кандидатами. Учитывая, что им пришлось вынести, даже не верится, что они так хорошо справились. Я вижусь с ними примерно раз в месяц. Они врываются ко мне в кабинет, обычно в цветной форме для карате, и тут же начинают играть — сначала, конечно, спросив разрешения. Они ведут себя точно так, как описывала Тереза, и просто удивительно слушать, как коротко стриженные, «крутые» ребята в кимоно рассказывают о Моцарте и Бахе.

У Дэнни и Дэвида была сравнительно тяжелая форма СДВ, однако есть много умеренных случаев, которые остаются не выявленными вплоть до подросткового возраста. Следующий рассказ о мальчике, выросшем в очень крепкой, любящей семье. В раннем детстве Уилл имел все, чего не хватало Дэнни и Дэвиду, в том числе прекрасных, внимательных учителей в двух хороших школах. И тем не менее диагноз СДВ вплоть до окончания школы так и не был поставлен. Ниже — выдержки из комментариев его учителей, начиная с детского сада и до двенадцатого класса.

Обратите внимание, что педагоги не смогли распознать СДВ, потому что не знали о его существовании. Симптомы проходят по этим отчетам красной нитью: вы увидите признаки отвлекаемости и импульсивности, неукротимой энергии и креативности, энтузиазма и непоследовательности. Отметьте безрассудное поведение, перепады успеваемости, упущенные возможности. Обратите внимание, как часто учителя жаловались, что Уилл неорганизованный и невнимательный. Оцените, как сильно в школе любили мальчика и ценили его богатое воображение, и отчаялись со временем от того, что ему было сложно не сбиваться с курса.

Детский сад, младшая группа, 1975 год: Уилл — активный, дружелюбный мальчик с богатым воображением. Ему очень нравятся люди и садик. Большую часть времени он играет со своим лучшим другом — обычно в супергероев. Для этого нужны воображение и много сил.

Детский сад, старшая группа: Уилл занимает в саду лидерское положение. Его все обожают.

У него от природы богатое воображение, фантазия и склонность к театральным представлениям. Его таланты можно использовать во благо, но при этом они иногда его отвлекают.

Первый класс: способности Уилла, по-видимому, превосходят его результаты, если судить по выполняемому объему работы. Он хорошо читает, пишет интересные, обычно веселые истории, хорошо понимает прочитанное, но при этом избегает простой работы в классе и дома и тратит больше времени, чем ожидается, на вопросы в учебнике. Он сложно выражает мысли, и речь пока незрелая.

Иногда Уилл хорошо работает самостоятельно, но бывает, что отвлекается на разговоры с одноклассниками — вступает в долгие обсуждения, которые мешают и другим, и ему самому. Он не заботится об учебных материалах и внешнем виде работ. Ему нужно научиться точнее выполнять инструкции.

Третий класс: Уилл не смог в полной мере воспользоваться возможностями, которые давал практикум, потому что значительная доля его времени и сил ушла на разговоры с окружающими. Есть некоторые сложности с организацией мыслей, и ему требуется развить более последовательный подход. Если Уилл серьезнее отнесется к работе, результаты будут более удовлетворительными.

Четвертый класс: Уилл начал год с замечательной работы на основе концепции прямой линии. Он нашел оригинальное решение. Этот факт, а также предыдущий опыт работы с Уиллом убеждают меня, что у него есть художественный потенциал.

С другой стороны, остальные его работы выполнены неряшливо, и поведение в целом крайне неудовлетворительное. Он не может сосредоточиться на задании и не дает раскрыться своим талантам. Мне хотелось бы, чтобы Уилл сделал усилие и вел себя в классе спокойно.

Шестой класс: Уилл не закончил много проектов…

По-видимому, в учебной обстановке он не может перестать веселиться.

Отсутствие способностей к самоорганизации по-прежнему мешает ему хорошо учиться.

После этого Уилла перевели в другую школу, и в седьмой класс он пошел уже там.

Седьмой класс: успехи Уилла в учебе варьируются от удовлетворительных до отличных. При более последовательных усилиях он мог бы, вероятно, хорошо успевать по всем предметам. Ему обязательно надо меньше отвлекаться на уроках.

Успеваемость мальчика на уроках латыни будет гораздо лучше, если он установит регулярные часы для домашней работы… Уиллу надо решить, достаточно ему проходного балла или он намерен достичь хороших результатов.

Восьмой класс (январь): для Уилла это был хороший год. Самая главная задача сейчас — удержать темп, необходимый для сохранения хороших оценок, и не быть легкомысленным. Последние несколько недель он весьма доволен собой на уроках, и это хорошо, при условии, что расслабленное отношение не будет его отвлекать.

Девятый класс (февраль), экология: Уилл не успевает по моему предмету. Он не может все конспектировать, не пользуется возможностью исправить неудачные контрольные, не поддерживает среднюю успеваемость: на экзамене получил только 67 баллов. Лень стала намного заметнее во второй половине курса. Уилл способен на большее! Оценка: 3+.

(Апрель.) Английский: сочинение слишком короткое и не раскрывает его мысли, обратите на это его внимание. Идеи Уилла стоят того, чтобы как следует постараться! Оценка: 3+.

(Апрель.) Экология: Уилл должен серьезнее относиться к учебе и использовать свои врожденные способности. Оценка: 2.

Десятый класс (ноябрь), французский: Уиллу хорошо помогают знания о Франции и чувство юмора. Ему нужно просто собраться… Оценка: 4.

(Ноябрь.) Биология: Уилл способен добиться любых результатов, но до этого дня редко старался в полную силу. Он сам признает, что при большем старании у него получалось бы лучше, но все равно часто первый в классе начинает вести себя плохо. Меня очень огорчает, что такие дети, как Уилл, которые могут добиться очень хорошего результата, делают работу посредственно. Оценка: 3.

(Январь.) Биология: Уилл кардинально изменил свое отношение к учебе и стал больше стараться. В середине четверти я писала, что он редко старается. Это теперь не так… Но немного больше собранности не повредит. Оценка: 4.

(Апрель.) Французский: для Уилла эта весна будет долгой. Двадцать баллов на контрольной — неудивительно для перепадов успеваемости, которые его преследуют. Еще меня беспокоит, что ему сложно сосредоточиться на уроке. Все это компенсируется его хорошим настроением… Конечно, его врожденные способности тоже могут помочь, если он будет их применять в полной мере. Оценка: 3+.

(Апрель.) Биология: таких учеников, как Уилл, очень приятно иметь в классе, потому что он всегда полон энергии и оживляет урок интересными вопросами. Но при этом он иногда совершенно не интересуется тем, что делает, и не реализует свой потенциал. Оценка: 4.

(Апрель.) Математика: отлично! В последнее время Уилл работает превосходно. Надеюсь, за этим успехом будет следующий, и Уилл закончит год отлично! Оценка: 4+.

(Июнь.) Математика: я не знаю, почему Уилл то работает как следует, то не делает ничего. В последний месяц он был больше занят своей одеждой, чем математикой. Оценка: 3.

(Июнь.) Английский: мне очень нравится учить Уилла, он умен и полон энтузиазма. А своим гражданским неповиновением в одежде — как Клингер в сериале M*A*S*H[19] — он показал, что умеет применять абстрактные знания о морали на практике. Я польщена.

Одиннадцатый класс (январь), английский: Уилл написал экзамен лучше всех в классе, а последнее сочинение было просто выдающимся. Может быть, с возрастом он станет более последовательным. У него явно высокий интеллект. Оценка: экзамен 5–, семестр 4–.

(Январь.) Естествознание: у Уилла меняется отношение к учебе, и результаты сильно варьируются. Бывает, он буквально едва сдерживается, а потом происходит всплеск энергии и в итоге он хорошо работает. Такие колебания вредят Уиллу. Оценка: 4.

(Июнь.) Английский: на меня произвела большое впечатление ясность его рассуждений на тему того, что действия человека не умаляют его фундаментальных положительных качеств. Оценка: 4–.

Двенадцатый класс (январь), физика: успеваемость Уилла продолжает оставаться крайне непредсказуемой, но ему удалось чуть-чуть подтянуть ее благодаря дополнительному экзамену по динамике движения. Уиллу приходится постоянно бороться с хроническим отставанием из-за пропущенных уроков, бессистемной организацией и невнимательностью, а также работать над тем, чтобы концентрироваться на текущей теме. К сожалению, позже у него будет гораздо меньше шансов исправиться… Оценка: 3–.

(Январь.) Философия: Уилл — красноречивый и страстный участник наших дискуссий. Его эссе об интернировании американцев японского происхождения было очень содержательным, хотя он сдал его с большим запозданием. Оценка: 3.

(Апрель.) Физика: могу только похвалить Уилла. Он стал пунктуальным и внимательным и ведет себя ответственно.

(Апрель.) Французский: Уилл вообще не старается. Может быть, он что-то и делает, но я этого не вижу…

(Апрель.) Этика: Уилл с удовольствием участвует в обсуждениях… но хотелось бы увидеть больше последовательности…

(Апрель.) Керамика: когда Уилл хочет, он способен сделать хорошую работу, но часто отвлекается на друзей.

Тренер по сквошу: у Уилла был хороший сезон. Несмотря на травмы и необходимость почти каждый день играть за нашего лучшего игрока, он сохранял очень позитивное отношение. Как и в футболе, нехватку талантов Уилл более чем компенсирует силой духа.

К сожалению, история Уилла очень типична. Ситуация с маленьким ребенком, который хорошо начинает, но затем постепенно отстает, а замечания учителей все больше превращаются в морализаторство, всегда должна указывать на возможность СДВ.

Я рассказал историю Уилла в виде учительских замечаний, потому что в них она очень хорошо проявляется. Перед нами предстает милый творческий мальчик, который уже в детском саду легко отвлекался сам и отвлекал других. В этих отрывках видно отчаяние учителей, понимавших, что Уилл способен на большее, если постарается. Мы видим парня, которого «очень приятно иметь в классе», но он может вывести учителя из себя, потому что «иногда совершенно не интересуется тем, что делает». Они показывают нам увлеченного, красноречивого Уилла, бунтарство которого проявляется даже в одежде, и Уилла, которому, похоже, вообще все равно. Они показывают нам Уилла непоследовательного. Как выразился один из учителей, «меня очень огорчает, что такие дети, как Уилл, которые могут добиться очень хорошего результата, делают работу посредственно». Как только один учитель говорит: «К сожалению, позже у него будет гораздо меньше шансов исправиться», — Уилл берется за ум и заставляет того же учителя через несколько месяцев написать: «Могу только похвалить Уилла». Но как только учитель хвалит его, Уилл перестает стараться.

Синдром дефицита внимания очень заметен: непоследовательность, креативность, провокационное поведение, победный настрой, неустойчивая мотивация, досадная забывчивость, неорганизованность и безразличие, недостаточные усилия, импульсивность и поиск вдохновения вместо дисциплины.

Я привожу в этой книге историю Уилла не для того, чтобы отчитывать школу, учителей, педиатров, родителей или кого-то еще за то, что пропустили диагноз. Эта мысль никому не пришла бы в голову, потому что никто не знал, что именно искать. Когда Уилл учился в школе, лишь немногие слышали об СДВ, и нельзя кого-то винить в том, что диагноз не поставлен. Учителей и родителей надо похвалить за неустанные терпеливые попытки помочь Уиллу реализовать свой потенциал. Эти люди нанесли ему реальный, но неумышленный вред.

Не зная об СДВ, человек, читающий эти отчеты, увидит непоследовательного мальчика, которому просто надо взяться за ум. Но когда знаешь, что такое синдром дефицита внимания и каковы его симптомы, замечания учителей удивительным образом становятся описаниями различных его проявлений.

Ситуация похожа на одну фотографическую иллюзию: когда смотришь на картинку впервые, не видишь на ней ничего, кроме черно-белого пятнистого хаоса. Потом вам говорят, что на самом деле это фотография коровьей морды, и на вас как будто смотрит корова. Больше не получится смотреть на фотографию, не замечая животного.

Насколько счастливее и продуктивнее были бы школьные годы Уилла, если бы у него вовремя выявили СДВ! Не было бы осуждения, которое просочилось во многие отчеты, непоследовательность в учебе можно было бы объяснить не только ленью, эгоизмом и безответственностью. От периодических плохих результатов можно было бы найти более действенное средство, чем уговоры и порицание. В общем, школа дала бы Уиллу гораздо больше.

Еще одна причина, по которой я включил в эту книгу историю Уилла, заключается в том, что ребенок с СДВ совсем не обязательно должен быть на пороге отчисления, страдать от конкретного нарушения обучаемости, гиперактивности или иметь серьезные проблемы с дисциплиной. Он может быть такой, как Уилл: привлекательный, всеми любимый школьник с периодами высоких и низких достижений, который переходит из класса в класс и не дает повода понять, что есть какие-то серьезные проблемы.

К моменту постановки диагноза СДВ Уилл был близок к отчислению из колледжа. Он уже говорил о себе: «я лентяй», «я прирожденный болтун», «я никогда не добиваюсь успехов» и «я талантливый, но даже не буду пробовать, если есть шанс неудачи».

Когда Уилл узнал об СДВ, его реакция была смешанной, и это встречается нередко, особенно у молодых мужчин. С одной стороны, он почувствовал облегчение. Уилл был в восторге, что узнал название своей проблемы, и это оказалось не ленью и не плохим характером. Он очень обрадовался тому, что это лечится. С другой стороны, мужчина был настроен скептически. Где-то в глубине души он не верил в этот диагноз: все было слишком идеальным, чтобы оказаться правдой. Называть себя лентяем иногда удобнее, чем смириться с СДВ.

Уилл чувствовал себя комфортно, когда смотрел на свою жизнь как на своего рода борьбу, бесконечные попытки начать работать над собой и «прийти в форму». Пусть он проигрывал, но хотя бы отчасти управлял ситуацией, а не был жертвой болезни под названием СДВ.

Кроме неприятия диагноза, Уилл начал противиться и лечению, включавшему медикаменты. По его словам, он не хотел думать с помощью таблеток. На самом деле препарат оказался очень эффективным и помогал ему сосредоточиться. Однако Уилл не соблюдал режим. Когда он принимал лекарство, оценки улучшались. Когда переставал — снижались. Линейная зависимость между успехами в учебе и приемом медикаментов, пожалуй, слишком сильно впечатлила молодого человека. У него появилось ощущение, что это препарат получает хорошие оценки, а не он сам. Поэтому Уилл периодически прекращал прием, пытаясь доказать, что способен добиться всего без посторонней помощи. Этот цикл: прием лекарства — улучшение успеваемости — прекращение приема — падение результатов — за время учебы в колледже повторился дюжину раз. Мой пациент по-прежнему не считал препарат допустимым средством, похожим на очки: для него это обман. Уилл подчинил жизнь своеобразному жесткому кодексу чести, и прием лекарств иногда ему противоречил.

Укоренившаяся самонадеянность нередко встречается среди молодых обладателей СДВ. Уилл предпочитал действовать в одиночку, с трудом пытаясь сосредоточиться и собраться, лишь бы не полагаться на лекарства. Ему было проще лечиться с помощью тренингов, советов семьи, психотерапевта и других людей, знавших о синдроме.

Благодаря сочетанию понимания, поддержки, периодического приема лекарств и большого труда Уилл довольно неплохо окончил колледж, хотя начало было почти катастрофическим. Он продолжает бороться со своим диагнозом и остается теплым, коммуникабельным, дружелюбным и творческим, хотя часто впадает в депрессию из-за низких результатов. Он категорически не хочет пользоваться диагнозом как оправданием, но в то же время продолжает страдать от ограничений, которые создает СДВ.

Неудивительно, что болезнь Уилла дорого обошлась его родителям. Они — типичные деловые американцы и всегда считали сына творческим, талантливым ребенком, который просто не может сконцентрироваться. Они перепробовали все приемы, к которым прибегают родители подростков: кричали на него, не пускали гулять, игнорировали, боролись, вели с ним переговоры, водили к психотерапевту, подкупали, ругали, умоляли, обнимали. Они всегда его любили и никогда не сдавались, но всегда раздражались от его непоследовательности и явного недостатка старания. Родители желали ему только добра, и им было больно бессильно наблюдать, как он рушит свое будущее.

После постановки диагноза СДВ и после того, как Уилл провел пару лет в колледже, он что-то сказал своей маме, и это побудило ее написать письмо, отрывок из которого я привожу ниже.

«Дорогой Уилл.

Мы хорошо знаем, как ты заботишься о нас, о семье, и хочешь делать это как можно лучше; знаем о твоей честности, гордости, милосердии. Ты невероятный человек и был таким с самого детства. Я всегда говорила, что ты родился с улыбкой на губах. Это правда. Когда ты был маленьким, люди смотрели на тебя и улыбались в ответ. В тебе от рождения была какая-то черта, которая заставляла людей радоваться, и ты тоже был счастлив.

У меня сердце кровью обливалось, когда веселый мальчуган начал тускнеть на моих глазах и превращаться в отчаявшегося подростка. Куда делся прежний Уилл? Мы с папой не могли понять. Мы не имели представления, что есть такая болезнь, как СДВ, и ты тоже об этом не знал. Что делать, когда видишь, как ребенок не выполняет свою работу? Он то старается, то нет, и так постоянно. Я кричала на тебя, пыталась тебя разбудить. Не помогло. Папа рассуждал здраво и надеялся чем-то увлечь тебя. Снова безрезультатно. Мы пробовали достучаться всеми известными способами и все время понимали, что что-то упускаем. Мы знали, что не подобрали ключ. [Когда был поставлен диагноз], мы с папой осознали, что совершили ошибку.

Что нам сказать теперь? Нам жаль? Это очевидно, и надеюсь, ты это понимаешь. Нам просто невероятно жаль. Отчасти это не наша вина, никто не знал, что такое СДВ, но мы все равно во многом виноваты — мы же понимали, что есть проблема, и не нашли причину, а именно в этом задача родителей. Мы старались, но проиграли. Не потому, что ты был нам безразличен. Это далеко не так.

Ты мне веришь? Может быть, и нет. Но в душе я знаю, что ты понимаешь, как был важен для нас тогда и важен сейчас… Мы уверены, что ты замечательный, и обожаем быть с тобой рядом. Я считаю тебя не только своим маленьким мальчиком (это уже не так), но и одним из своих самых близких друзей. Кому я звоню, когда что-то идет не так с другими детьми? Сколько раз я спрашивала твоего совета? Ты не можешь не видеть, как сильно я ценю твое мнение…

А еще я думаю, что ты стремишься разобраться, кто ты и чего хочешь от жизни. Любой человек в твоем возрасте находится в той же ситуации. Не все говорят об этом, но большинство беспокоятся и задаются вопросами. Есть много поводов для волнений, но главное — разобраться, что делать с СДВ. Ты прав, когда говоришь, что мы с папой по-настоящему этого не поймем. Мы действительно не понимаем, хотя и пытаемся. Мы хотим понять. И хотим тебе помочь победить. Мне кажется, в прошлом году у тебя получилось, хотя ты продолжаешь борьбу, и она никогда не прекратится. Прошлой весной ты победил, и это отлично! Я думаю, прогресс колоссальный, тем более что это коварная и тяжелая болезнь. Просто удивительно, что ты не сдался.

Мы хорошо знаем, что такое отчаяние. Когда у тебя самого появится обожаемый малыш, ты поймешь, что чувствовали мы с папой. Мы, конечно, сердились на тебя, но гораздо сильнее переживали. Нам хотелось, чтобы ты чувствовал себя успешным и счастливым. Может быть, ты не замечал, но это так. Мы понимаем, что тебе приходится жить с СДВ, нам больно, и мы не в состоянии это исправить. Только ты способен победить болезнь, и борьба будет непрерывной. Но поверь, что мы тебя понимаем, и ты нам очень дорог. Мы сделаем все, что в наших силах, но ты должен подсказать нам, как…

Мы всегда тебя любили и поддерживали в любых обстоятельствах. Всегда. Мне кажется, это то немногое, на что ты можешь положиться в жизни. Твои родители считают, что ты потрясающий, и нет таких препятствий, с которыми мы — все вместе — не сможем справиться. Ты победишь СДВ. По-моему, ты уже сделал для этого очень много…

С любовью,

мама».

Глава 3

Когда мысли разбегаются

СДВ у взрослых

• Я чувствую в моем мозгу
• Разрыв — истлела нить.
• И вот пытаюсь, шов за швом,
• Края соединить.
• Прилаживаю к мысли мысль,
• Нижу их на иглу,
• Но разбегаются они,
• Как бисер на полу[20].

Эмили Дикинсон (1864)

Эмили Дикинсон с присущей ей простотой описывает страдания больного СДВ. Это стихотворение, конечно, посвящено не синдрому дефицита внимания, но оно удивительно четко передает субъективные ощущения больного. «Я чувствую в моем мозгу / Разрыв — истлела нить». В слове «разрыв» слышится привкус действия, оно придает этому описанию динамику. Кто из нас, страдающих СДВ, не метался от одного дела к другому, пытаясь угнаться за нарастающим количеством мелочей и чувствуя, что голова вот-вот взорвется? А потом оставалось лишь смотреть, как наши проекты рассыпаются, словно бисер на полу. Большинство взрослых с СДВ изо всех сил стремятся выразить себя, но мысли ускользают, как будто отталкиваются при попытке соединить их друг с другом.

Чем больше мы узнаем об СДВ у взрослых, тем сильнее осознаем масштабность его влияния[21].

В 1978 году Леопольд Беллак организовал конференцию на тему «минимальной мозговой дисфункции» (ММД) у взрослых (тогда так называли СДВ). Сборник материалов этой конференции вышел в 1979 году. Это замечательная книга: точная, опережающая время, полная интереснейших данных. Участники, среди которых были Ганс Хюсси, Дэннис Кантвелл, Пол Вендер и Дональд Кляйн, затронули новую и важную тему. На конференции они сообщили о своем открытии: ММД (то есть СДВ) не остается в детстве, а сохраняется во взрослом возрасте и для взрослых может стать не менее обременительным, чем для детей. К сожалению, понадобилось еще десятилетие, чтобы клиническая значимость книги Беллака была оценена по достоинству, и люди осознали, как широко распространен у взрослых синдром дефицита внимания и как много людей страдают от этой болезни, если ее не диагностировать.

Сейчас книгу Беллака можно найти только в библиотеках. Она написана для специалистов и опубликована под названием Psychiatric Aspects of Minimal Brain Dysfunction in Adults («Психиатрические аспекты минимальной мозговой дисфункции у взрослых»). Популярных же изданий по сей день очень мало. Книга Пола Вендера Hyperactive Child, Adolescent and Adult («Гиперактивный ребенок, подросток и взрослый») отлично подойдет для неподготовленного читателя, она содержит и небольшой раздел о взрослых. Линн Вейс, психолог из Техаса, написала книгу под названием Attention Deficit Disorder in Adults («Синдром дефицита внимания у взрослых»), в которой тоже можно найти много полезного. Однако наши знания о проявлениях СДВ у взрослых пока отрывочны, и эта область науки находится в стадии становления.

Достаточно любопытно, что одна из ключевых работ о синдроме дефицита внимания, настоящий прорыв в понимании биологических основ этого заболевания, была посвящена не детям, а взрослым. Ее автором стал доктор Алан Заметкин из Национального института психического здоровья. В девятой главе мы подробно проанализируем его исследование. Заметкин показал, что у больных СДВ по сравнению со здоровыми людьми наблюдаются различия в уровне клеточного энергопотребления между областями мозга, регулирующими внимание, эмоции и контроль побуждений. Исследование было опубликовано в 1990 году в New England Journal of Medicine, одном из самых уважаемых и строго рецензируемых медицинских журналов. Хотя до этого были и другие работы, подводившие под СДВ биологическую базу, именно исследование Заметкина оказалось наиболее продуманным и убедительным.

Страницы: «« « 12345678 » »»