Мой взгляд на будущее мира Д'Аквили Юджин

О: Отчасти это происходит под влиянием Ближнего Востока.

В: Не может ли Малайзия стать прогрессивной мусульманской страной?

О: Вы верите в это? Что вы имеете в виду под прогрессивной мусульманской страной?

В: Общество, открытое миру и новым идеям.

О: То есть они не будут носить хиджабы, мужчины и женщины будут здороваться за руку и мусульмане будут сидеть бок о бок в кафе с не-мусульманами, пьющими пиво?

В: Возможно, Малайзия сможет стать больше похожей на Турцию, чем на Саудовскую Аравию? То есть быть относительно открытой, принять некоторые западные ценности?

О: Нет, она станет малайской мусульманской страной. Было время, когда их религиозность немного ослабла. Но теперь под влиянием Ближнего Востока они стали гораздо более ортодоксальными. Раньше за ужином они подавали спиртные напитки и пили вместе с вами. Когда мы были в составе Малайзии, Тунку часто приглашал меня и своих друзей пропустить с ним стаканчик виски или бренди. Теперь они говорят тосты со стаканами лимонада в руках.

В: Помимо национального и религиозного вопроса многих тревожит проблема продажных политиков и коррумпированности системы. Например, от политики предоставления контрактов малайским компаниям выигрывает очень мало малайцев. Как вы думаете, сумеет ли Малайзия когда-нибудь решить эту проблему?

О: Не могу сказать. Возможно, это случится, если у них во власти появится группа молодых, высокообразованных малайцев, которые решат привести систему в порядок и будут готовы к непримиримой борьбе с корыстными интересами. Однако во всех отделениях партии ОМНО лидеры держатся за власть, поскольку она дает им привилегии. Так что я не уверен, что систему удастся изменить, если только не будет запущен глубокий процесс трансформации в масштабах всей страны.

В: Что касается отношений между Малайзией и Сингапуром, видите ли вы потенциал для тесного экономического сотрудничества? Одним из примеров может быть экономический регион Искандар в Малайзии — тут действуют чисто прагматические интересы, и есть основа для совместного ведения бизнеса.

О: Давайте подождем и посмотрим, как будет развиваться Искандар. Да, это поле для экономического сотрудничества, однако не нужно забывать о том, что мы инвестируем на малайзийской территории. Одним росчерком пера они могут отнять у нас все. Едва ли они пойдут на это, потому что хотят привлечь еще больше инвестиций. Но, инвестируя в том же Искандаре, мы должны понимать, что любая недвижимость или завод, которые вы строите на чужой земле, принадлежит владельцу этой земли.

Самое значимое событие в индонезийской политике, произошедшее после окончания эпохи Сухарто, носило удивительно недраматичный характер. Оно не сопровождалось ни шумными уличными демонстрациями, призывающими к радикальным переменам, ни грандиозными правительственными планами по преобразованию экономики страны. Оно вряд ли могло бы лечь в основу сценария голливудского блокбастера. Тем не менее я убежден, что в будущем историки признают его знаковый характер. Под этим событием я имею в виду регионализацию, или, другими словами, децентрализацию, страны.

В 1999 г. преемник Сухарто на посту президента Бухаруддин Юсуф Хабиби без лишнего шума подписал пакет законов о передаче властных полномочий из центра примерно 300 округам, входящим в состав этой раскинувшейся на островах страны. Вступив в силу в 2001 г., эти законы привели к впечатляющим результатам. Каждый регион получил право самостоятельно управлять своими делами посредством выборных органов местного самоуправления, и это вдохнуло в страну новую жизнь. Ее экономическое развитие стало гораздо более равномерным. Местная автономия также значительно снизила сепаратистское давление и помогла стране сохранить свою целостность. Децентрализованная Индонезия сегодня живет гораздо лучше, чем раньше, и перед ней открываются куда более радужные перспективы.

До начала процесса регионализации Индонезия имела одну из самых централизованных политических систем в мире. Все более или менее значимые экономические решения принимались в столице президентом и его кабинетом и реализовывались по всей стране государственными чиновниками и представителями центрального правительства. Все должно было согласовываться с Джакартой. Иностранные инвесторы, в том числе из Сингапура, были вынуждены соблюдать правила игры. Они знали, что за возможность инвестировать даже в самых отдаленных районах страны им нужно заплатить «вступительный взнос» в Джакарте. Естественно, что все налоговые доходы и прибыли, получавшиеся в результате освоения богатых природных ресурсов страны, текли обратно в Джакарту, которая перераспределяла их по своему усмотрению.

Эта система работала достаточно хорошо на протяжении многих лет под руководством Сухарто. Генерал Сухарто сменил своего предшественника Сукарно на посту президента в 1968 г. и возглавлял страну в течение следующих трех десятилетий. Его достижения можно назвать поистине экстраординарными. Сухарто унаследовал страну с отсталой экономикой и свирепствующей гиперинфляцией и, сосредоточив все силы нации на развитии, преобразил ее. В отличие от Сукарно, который тратил всю энергию на то, чтобы стучать кулаком по столу на международных конференциях и пытаться превратить Индонезию — и, разумеется, самого себя — в вождя развивающегося мира, Сухарто понимал, что Индонезия не будет иметь голоса на международной арене, пока не решит внутренние проблемы. Когда была создана независимая Малайзия, Сукарно выдвинул лозунг «Ганьянг Малайзия», что означает «Сокрушим Малайзию». Сухарто, понимавший всю важность хороших международных отношений, немедленно отказался от этого лозунга, принял Малайзию как соседа и признал включение в ее состав Сабаха и Саравака.

За 30 лет пребывания у власти Сухарто, который привлек для управления страной высококвалифицированных управленцев и экономистов, Индонезия добилась реального прогресса. Чтобы понять всю значимость вклада Сухарто, достаточно сравнить Индонезию и Мьянму. Обе страны начинали, имея одинаковый уровень развития. Обе были богаты природными ресурсами, и в обеих у руля стояли военные лидеры. Но генерал Не Вин в Мьянме (или Бирме, как она в то время называлась) решил пойти по пути социализма. Если бы не здравомыслящая политика Сухарто, сосредоточившего все силы страны на развитии, сегодня Индонезия могла бы быть похожа на Мьянму. Сухарто не удалось преодолеть коррупцию и кумовство, но результаты, которых он достиг, говорят сами за себя: он дал образование народу, обеспечил рост экономики, построил дороги и инфраструктуру.

Тем не менее централизованная система, на которую опирался Сухарто, плохо подходила для такой разнообразной страны, как Индонезия. Она состоит из 17 500 островов, протянувшихся с запада на восток на расстояние более 5000 км и населенных более чем 200 различными этническими группами. В 1960-х гг. Го Кенг Сви заявлял, что распад Индонезии практически неизбежен. Он признавал, что в этой рассредоточенной по архипелагу стране действуют иные силы, чем те которые могли бы проистекать из чувства единства, обусловленного общей культурой или историей.

Одним из факторов, позволивших предотвратить распад, стал язык, и в этом вопросе Сукарно, несмотря на все свои недостатки и эксцентричные выходки, сумел проявить дальновидность. В качестве государственного языка он выбрал малайский (который здесь называют индонезийским), а не яванский. При этом для выбора яванского языка имелось множество веских причин. Яванцы составляют самую многочисленную этническую группу в Индонезии. У них очень развитый язык, на котором написана самая древняя и богатая литература в стране. Сам Сукарно был яванцем по происхождению, и столица страны Джакарта, которая является не только ее политическим, но и ее экономическим и культурным центром, расположена на острове Ява. Но Сукарно понимал, что яванский не объединит нацию, поскольку для населения многих регионов Индонезии это чужой язык. Оно сочло бы это дискриминацией, и страна распалась бы на части. В то же время малайский уже был широко распространен как второй язык, так как это был язык моряков и коммерсантов, путешествовавших не только по стране, но и по всей Юго-Восточной Азии. Сукарно выбрал малайский государственным языком и постановил, что отныне во всех школах обучение будет вестись на малайском, а местный язык или диалект будет преподаваться в качестве второго языка. В результате сегодня люди во всей стране понимают друг друга. Это было гениальное решение и величайший дар Сукарно Индонезии.

Однако одного только общего языка было недостаточно. Сухарто сохранял единство страны при помощи жесткой военной силы, беспощадно подавляя любые мятежи, как, например, в провинции Ачех. Но силовые методы работали только до поры до времени. Постепенно ситуация изменилась. В последние дни своего президентства Сухарто попытался приказать командующему армией, генералу Виранто, подавить восстание студентов и рабочих. Но Виранто отказался, поскольку хорошо понимал ограниченные возможности силовых акций. Когда Хабиби сменил Сухарто на посту президента, возникла реальная опасность того, что сепаратистские движения постараются воспользоваться изменением политической ситуации и начнут рвать страну на части.

Правительство Хабиби видело один выход: пойти по пути регионализации. Но вместо того чтобы передать власть 30 или около того провинциям, которые со временем могли бы почувствовать силу и потребовать независимости, Джакарта переиграла местные элиты, объявив, что основными единицами управления становятся 300 округов и муниципалитетов. Позже, в 2004 г., правительство признало недостатки такого подхода и приняло законы, восстанавливающие иерархические отношения между провинциями и округами. Тем не менее после 2001 г. каждый регион получил широчайшие полномочия по решению вопросов местного значения в таких сферах, как здравоохранение, образование, гражданское строительство, сельское хозяйство, транспорт, торговля, окружающая среда, труд и т. д. Полномочия по лицензированию инвестиционной деятельности также были делегированы местным органам власти, за исключением таких секторов, как нефть, газ и радиоактивные материалы. Вероятно, свою роль сыграл и тот факт, что президент Хабиби был не яванцем, а уроженцем провинции Южный Сулавеси. Если бы на смену Сухарто также пришел яванец, он бы, скорее всего, сохранил существующую централизованную систему по крайней мере еще на какое-то время. Но Хабиби 20 лет учился и работал в Германии — стране с федеральной, а не унитарной формой устройства — и был впечатлен ее успехами. К счастью, Абдуррахман Вахид, ставший президентом Индонезии в конце 1999 г., был согласен с курсом, выбранным его предшественником, и сделал все возможное для того, чтобы претворить эти законы в жизнь. В докладе Всемирного банка о процессе регионализации Индонезии говорится, что начиная с 2001 г. две трети всех государственных служащих, ранее подчинявшихся напрямую центральному правительству, перешли в подчинение местных органов власти, и в ведение местных властей было передано более 16 000 объектов, включая школы и больницы.

Этот шаг был очень рискованным, но оказался успешным. Сегодня каждый регион сам управляет своими ресурсами и напрямую имеет дело с иностранными инвесторами. «Масло» стало распределяться по всей стране более равномерно, что изменило облик архипелага. Некоторые процессы заметно ускорились, потому что иностранным компаниям не приходится решать вопросы на нескольких уровнях. Местные власти лучше знают ситуацию в своем регионе и гораздо эффективнее реагируют на изменяющиеся обстоятельства. Как показывают опросы, многие рядовые индонезийцы считают, что после 2001 г. произошло заметное улучшение в сфере государственных услуг. Несомненно, во многом это следствие того, что теперь лица, принимающие решения, отчитываются не перед Джакартой, а непосредственно перед своими избирателями и местными законодательными органами.

Острова Риау — один из примеров провинции, которой отмена централизации пошла на пользу. Теперь она сама решает все вопросы с инвесторами из Сингапура и Малайзии, что имеет смысл, поскольку ее самый крупный город Батам расположен гораздо ближе к Сингапуру, чем Джакарта. В результате потоки иностранных инвестиций значительно выросли, а с ними и количество рабочих мест для местных жителей.

Но самое главное то, что децентрализация помогла сохранить Индонезию как единую страну. Ни один регион не может утверждать, что центр его угнетает или несправедливо с ним обходится, поскольку отныне судьба каждого региона находится в руках его населения. Доходы от использования природных ресурсов поступают в распоряжение местных властей. При Сухарто попытки решить проблему сепаратизма военными силами создавали внутри страны огромную напряженность. Индонезия была похожа на скороварку, где отношения между центром и провинциями так бурлили, что приходилось плотно удерживать крышку, чтобы не произошел взрыв. Приняв решение о предоставлении местной автономии, президент Хабиби выпустил из скороварки лишний пар и сделал ситуацию в стране устойчивой в долгосрочной перспективе.

Регионализация необратима. После того как регионы получили право самостоятельно управлять своими делами, они никогда больше от него не откажутся. Разумеется, в систему будут вноситься корректировки, по мере того как страна будет находить все более совершенный баланс между центральной властью и провинциальной автономией, но Индонезия никогда больше не вернется к централизованной системе эпохи Сухарто.

Тем не менее было бы ошибкой считать, что благодаря вышеописанным положительным переменам Индонезия встала на путь развития, свободный от всяких трудностей и проблем. Регионализация стала для страны огромным благом, но она не панацея от всех бед. Старые и новые проблемы, в том числе такие, как неэффективная политическая система в центре, плохая инфраструктура и разгул коррупции, по-прежнему угрожают сбить Индонезию с правильного курса. От того, каким образом и когда Индонезия решит эти серьезные проблемы, будет зависеть судьба ее народа.

Сингапур непосредственно столкнулся с проявлением этой политической неэффективности, когда мы подписывали с Индонезией Соглашение о сотрудничестве в сфере безопасности вместе с Договором об экстрадиции. Их президент считал, что этот пакт отвечает интересам страны, иначе он не стал бы его подписывать. Однако индонезийский парламент — Совет народных представителей — заблокировал его под тем предлогом, что этот пакт ставит под угрозу суверенитет Индонезии. Любой политолог назвал бы вам истинную причину, почему они не пропустили этот пакет соглашений: в 2009 г. должны были состояться выборы, и члены парламента, большинство из которых не принадлежали к партии президента, просто-напросто хотели усилить позиции собственных партий через ослабление позиций президента. Разве мог действующий президент, который был генералом армии, вместе со своей командой в лице министра обороны, министра иностранных дел и генерального прокурора не знать суверенных прав Индонезии? Во времена Сухарто сингапурские войска проводили учения вместе с индонезийскими на протяжении более чем 20 лет без всякого ущерба для ее суверенитета. Но потом военное сотрудничество превратилось в часть «ваянг-кулит», политического театра, который стал настоящим бичом Индонезии из-за системы организации ее центральных институтов власти.

Дело в том, что в 2002 г. в конституцию Индонезии были внесены изменения, согласно которым президент должен избираться путем прямого народного голосования. Раньше в стране действовала непрямая система выборов, при которой он избирался членами парламента, благодаря этому автоматически получал поддержку законодательного собрания и мог не беспокоиться о том, что его решения будут блокироваться. Но по новой системе президент может принадлежать к партии, не имеющей парламентского большинства, что приводит к риску тупиковых политических ситуаций. Если бы при внесении поправок в Конституцию индонезийцы изучили французскую систему, они бы дали президенту право инициировать досрочные парламентские выборы вскоре после своего прихода к власти или в любое другое время в будущем, чтобы получить от электората подтвержденный мандат на правление.

Таким образом, созданная в 2002 г. система затрудняет принятие решений центральной властью. Мало того, ее реформирование маловероятно, поскольку любой законопроект должен пройти через Совет народных представителей, члены которого нисколько не заинтересованы в том, чтобы отказываться от своих полномочий. Их устраивает возможность держать президента в ежовых рукавицах. С этой точки зрения децентрализация стала для страны спасением, поскольку позволила регионам самостоятельно решать многие важные вопросы.

Второй серьезный источник трудностей для Индонезии — инфраструктура. Когда страна состоит из 17 500 островов, возможность сообщения между ними жизненно важна для роста экономики, чтобы развитие одного региона могло стимулировать развитие других. Для этого необходимо создание системы паромных переправ и внутренних авиаперевозок, а также строительство мостов между островами. Но ничего из этого до сих пор не сделано. О необходимости постройки моста через Зондский пролив, который стал бы самым протяженным в стране и связал бы между собой важнейшие индонезийские острова Суматру и Яву, говорят уже много лет. Если бы эти два острова соединились, их экономический потенциал значительно возрос бы. Но к сожалению, планы пока так и остаются планами.

Индонезийские аналитики отмечают, что, по сравнению с эпохой Сухарто, сейчас развитие инфраструктуры значительно замедлилось. Нынешнее правительство провело ряд саммитов, посвященных инфраструктурным вопросам, и разработало грандиозные планы по модернизации дорог и других средств сообщения, но до реальных проектов дело так и не дошло. Разочарование тем сильнее, что индонезийская элита любит проводить выходные дни в Сингапуре, и после таких уикендов удручающее состояние индонезийских дорог и аэропортов становится как нельзя более очевидным.

И, наконец, стране необходимо обуздать коррупцию. Децентрализация не решила эту проблему, поскольку местные власти, как и раньше, требуют свою долю пирога. Коррупция приводит к огромным утечкам средств. Из каждого инвестированного доллара 10 центов забирается здесь, 20 центов забирается там, так что иностранному инвестору или местному предпринимателю, желающему построить прибыльный бизнес, мало что остается. Президент Юдойоно понимает, как трудно победить коррупцию, которая так глубоко укоренилась в системе. Здесь требуются очень решительные и последовательные действия, и начинать необходимо с центра. Но если индонезийцам удастся значительно снизить ее уровень, перед страной откроется многообещающее будущее.

В последнее десятилетие Индонезия показывала неплохие результаты, стабильно увеличивая свой ВВП на 4–6 % в год. Ее почти не затронул мировой финансовый кризис. Благодаря своим богатым природным ресурсам она успешно привлекает крупные инвестиции из Китая и Японии. Но я не думаю, что в ближайшие 20–30 лет мы увидим в стране серьезные перемены. Малайзия достигнет гораздо больших успехов. Ее территория компактнее, транспортная инфраструктура лучше, а качество рабочей силы выше.

Несмотря на все положительные изменения, Индонезия по-прежнему сохраняет ресурсозависимую экономику с соответствующим менталитетом, когда люди считают, что зарабатывать на жизнь надо не руками или головой, а продажей того, что дает земля. Они считают, что их природных ресурсов хватит надолго. Возможно, они и правы. У них есть огромные, до сих пор не освоенные территории. И у них в изобилии имеются нефть и газ, которые могут исчерпаться, и пальмовое масло и древесина, которые можно продолжать производить сколько угодно. К сожалению, наличие богатых природных ресурсов обычно порождает иждивенческую культуру, в которой люди говорят: «Это наша земля. Хотите получить то, что в ней находится? Заплатите нам за это». Со временем такая культура лишает нацию предпринимательского духа, и это становится серьезной проблемой.

В: Индонезия по-прежнему имеет амбиции крупной державы, а благодаря своему росту в течение последних нескольких лет она улучшила свой международный имидж. Принимая во внимание эти амбиции, которые распространяются на АСЕАН, что делать ее небольшим соседям, таким как Сингапур?

О: Индонезия ожидает, что Сингапур будет поддерживать ее на международной арене. И я думаю, что такая поддержка не идет вразрез с нашими интересами. В АСЕАН Индонезия по-прежнему де-факто является лидером. Это страна с населением 240 млн человек. Конечно, если бы эти 240 млн жили на одном большом острове, было бы совсем другое дело. Тем не менее это самая крупная страна в нашем регионе.

В: Говорят, что в прошлом Индонезия способствовала росту АСЕАН, позволяя другим странам, таким как Сингапур и Малайзия, греться в лучах ее славы. Но она не пыталась командовать другими, как Индия в рамках СААРК (Ассоциация регионального сотрудничества стран Южной Азии). Не захочет ли более уверенная в себе Индонезия занять руководящие позиции в АСЕАН?

О: Время покажет. Но даже если это произойдет, я не представляю, как это может помешать нам быть тем, чем мы уже стали — мировым коммуникационным, логистическим, инвестиционным и торговым узлом.

В: Когда вы были премьер-министром, одним из факторов, определявших характер отношений между Сингапуром и Индонезией, были ваши тесные связи с Сухарто. Это способствовало хорошему взаимопониманию между двумя странами. Не думаете ли вы, что теперь, когда таких отношений между лидерами стран больше нет, могут возникнуть проблемы и трудности?

О: Да, сегодня между лидерами нет такой близкой дружбы, но наш премьер-министр Ли Сяньлун по-прежнему регулярно встречается с президентом Юдойоно. Деловые контакты в основном поддерживаются через индонезийцев китайского происхождения. Но это также подчеркивает необходимость того, чтобы в Сингапуре появилась группа немалайцев, умеющих свободно говорить на малайском языке, чтобы мы могли поддерживать эти связи. Это имеет большое значение для развития взаимопонимания как с Индонезией, так и с Малайзией.

В: На фоне растущего доминирования Китая в этой части земного шара как, по вашему мнению, будут складываться отношения между Индонезией и Китаем?

О: Китайцы будут относиться к индонезийцам с большим уважением и пиететом. Им нужны их природные ресурсы, и я думаю, что отношения будут развиваться. Индонезийцы отменили введенный Сухарто запрет на преподавание китайского языка и празднование китайских праздников. Таким образом, они нацелены на расширение взаимодействия с Китаем. Они поощряют своих китайцев ездить в Китай и налаживать там деловые связи.

В: Одна из проблем, с которой сталкиваются в Индонезии иностранные инвесторы, в том числе из Сингапура, — ее растущий экономический национализм. На компании оказывается давление, вынуждающее их увеличивать долю местных собственников. На ваш взгляд, эта тенденция будет усиливаться или ослабевать?

О: Я думаю, она будет усиливаться. Они хотят получать все больший кусок пирога.

В: Будет ли Индонезия по-прежнему оставаться благодатной почвой для терроризма? И не может ли подъем исламского движения поставить под угрозу стабильность страны?

О: Если вы читаете сообщения, то знаете, что «Джемаа Исламия» удается вербовать в Индонезии добровольцев, которые с ее подачи организуют теракты, такие как взрывы на Бали и у отеля «Мариотт» в Джакарте. Но я считаю, что ситуация в Индонезии отличается от ситуации в Малайзии. Малайзия открыто взяла курс на исламизацию. В Индонезии могут быть небольшие изменения под влиянием саудитов. Их разновидность ислама сегодня воспринимается как эталон, потому что они организуют и оплачивают встречи мусульман со всего мира. Это привело к росту групп исламских активистов в Индонезии. Но такие изменения не происходят в одночасье, особенно если они не заложены в культуре народа.

Приход к власти Таксина Чинавата стал поворотным оментом для внутренней политики Таиланда. До того как он встал у штурвала, во всех сферах политической власти доминировала бангкокская элита, которая управляла страной исключительно в интересах столицы. Если в ее среде и были какие-то разногласия, по степени своей ожесточенности и глубине порождаемого ими раскола они и близко не могли сравниться с теми, что ознаменовали собой времена правления Таксина и период после его ухода. Таксин нарушил устоявшийся статус-кво, перенаправив в беднейшие части страны ресурсы, которые раньше полностью прибирались к рукам Бангкоком и его средним и высшим классом. Таксин сделал ставку на объединяющую политику, дававшую возможность крестьянам на севере и северо-востоке принять участие в экономическом росте страны. К моменту его прихода к власти уже существовал огромный разрыв в уровне жизни, созданный ориентированной на центр политикой его предшественников. Таксин открыл людям глаза на существующий разрыв и его вопиющую несправедливость и предложил политические решения для его преодоления. Если бы он этого не сделал, я уверен, что пришел бы кто-то другой и сделал бы то же самое.

Когда в 2001 г. Таксин Чинават занял пост премьер-министра, он уже был успешным бизнесменом и миллиардером. Но богатые тайцы, рассчитывавшие на его классовую солидарность, очень скоро были разочарованы. Его политика была ориентирована на интересы сельской бедноты, причем в беспрецедентных масштабах. Он расширил кредитование фермеров, предоставил стипендии для обучения за рубежом студентам из сельской местности и субсидируемое государством жилье представителям городской бедноты, многие из которых мигрировали в города в поисках работы и могли позволить себе жить только в трущобах. В сфере здравоохранения он запустил программу бесплатного медицинского страхования для тех, кто не мог заплатить за визит к врачу даже мизерную сумму в 30 бат (около $1).

Противники Таксина считали, что он переворачивает страну с ног на голову, и не могли с этим смириться. Его называли популистом и пророчили, что его политика окажется разорительной. (Примечательно, что ожесточенное противодействие не заставило его отказаться от избранного курса и не помешало провести в жизнь множество других инициатив за время пребывания у власти с декабря 2008 г. по август 2011 г.) Его обвиняли в коррупции и покровительстве семейному бизнесу, но он отрицал все обвинения. Недовольство вызывало и его жесткое — некоторые называли его «диктаторским» — обращение со средствами массовой информации, а также начатая им на юге страны война с наркотиками, во время которой бывали случаи нарушений прав человека. Тем не менее подавляющее большинство крестьян проигнорировали всю обрушиваемую на Таксина критику и в 2005 г. переизбрали его на пост премьер-министра. Однако для бангкокской элиты этот человек был как кость в горле, и в 2006 г. его свергли в результате военного переворота.

После этого в столице Таиланда началась эпоха народных волнений. На улицах Бангкока стали регулярно вспыхивать массовые протесты с участием либо «желтых рубашек» — противников Таксина и приверженцев монархии, либо «красных рубашек» — ярых сторонников свергнутого премьер-министра. На последних всеобщих выборах, состоявшихся в 2011 г., тайские избиратели четко выразили свои предпочтения: отдав кресло премьер-министра сестре бывшего премьера Йинглак Чинават, они высказались в поддержку нового пути, выбранного для Таиланда Таксином. Крестьяне на севере и северо-востоке страны почувствовали, что значит иметь доступ к потокам капитала, и не собирались отказываться от таких возможностей. К настоящему моменту Таксин и его союзники выиграли пять всеобщих выборов подряд: в 2001, 2005, 2006, 2007 и 2011 гг. Все попытки противников Таксина сдержать этот прилив оказались тщетны.

Несмотря на брожения в тайском обществе, в долгосрочной перспективе есть повод для оптимизма. «Красные рубашки» по-прежнему будет превосходить численностью «желтые», поскольку последние опираются на сокращающуюся группу населения. Молодому поколению уже не свойственно столь трепетное отношение к монархии и королевской семье. Кроме того, хотя нынешний король Пхумипон Адульядет пользуется высочайшим уважением и даже заслужил в народе титул «Великий», с его смертью таиландская монархия потеряет значительную часть своего авторитета.

Армия всегда играла важнейшую роль в политике Таиланда и была гарантом того, что ни одно движение против монархии не могло поднять голову. Но и армии в конце концов придется смириться с изменениями и адаптироваться к ним, поскольку она не сможет вечно сопротивляться воле народа. Постепенно ее ряды будут пополняться молодыми солдатами, не столь одержимыми идеями монархизма. И хотя военачальники будут продолжать настаивать на своих привилегиях и сопротивляться низведению до положения обычной армии, но им придется научиться сосуществовать с правительством, состоящим из союзников Таксина. Возможно, военные даже согласятся с возвращением Таксина Чинавата в Таиланд, если он пообещает отказаться от любых попыток отомстить.

Таиланд никогда больше не вернется к прежней политической парадигме, когда монополия на власть находилась в руках бангкокской элиты. Он продолжит двигаться по пути, который выбрал для него Таксин Чинавата. Разрыв в уровне жизни по стране постепенно будет сокращаться. Многие крестьяне сумеют перейти в средний класс, что позволит увеличить внутреннее потребление. Таиланд ждут хорошие времена.

В: Некоторые тайские аналитики придерживаются менее оптимистичного взгляда на изменения во внутренней политике Таиланда, произошедшие после прихода к власти Таксина Чинавата. Они указывают на то, что в 1990-е гг. премьер-министры могли развивать экономику страны на основе долгосрочных стратегических планов, тогда как после 2001 г. правительство начало прибегать к краткосрочным популистским мерам и разного рода подачкам бедным.

О: Нет, это очень однобокий взгляд. Таксин намного умнее и дальновиднее, чем его критики. Именно поэтому, чтобы преодолеть их сопротивление, он стал опираться на северо-восток.

В: Но в стране есть обеспокоенность по поводу «гонки по нисходящей», направленной на то, чтобы завоевать как можно больше голосов сельских избирателей.

О: Ключевой вопрос в том, где брать деньги на эти меры поддержки.

В: Это проблема…

О: Чтобы иметь возможность оказывать поддержку, у вас должны быть ресурсы. А ресурсы могут быть получены только из доходов в бюджет. Следовательно, если вы хотите увеличить поддержку, а доходы бюджета уже полностью распределены, у вас есть один выход: увеличить налогообложение.

В: Или занять.

О: Кто даст вам деньги? Под какие активы?

В: Значит, вы не думаете, что Таиланд обречен на долгосрочный паралич вследствие того, что страна скатывается в популистскую политику?

О: Я сомневаюсь в этом. Они не будут потворствовать бедным больше, чем нужно.

В: Каковы ваши впечатления от Таксина Чинавата?

О: Это лидер практического склада ума, который умеет упорно работать и быстро добиваться результатов. Он гораздо больше доверяет своему деловому опыту и чутью, чем экономическим теориям. Однажды он сказал мне, что специально приехал из Бангкока в Сингапур на обычном автобусе, чтобы узнать, чем живут сингапурцы. И таким же образом собирался вернуться обратно. Я не знаю, удалось ли ему за одну поездку понять, что находится внутри нашего «черного ящика», включая такие важнейшие аспекты, как образование, качество человеческих ресурсов, сплоченность общества с его равными шансами для всех. Не нужно забывать, что у них на северо-востоке живет гораздо больше этнических лаосцев, чем тайцев.

В: Примерно 10 лет назад сингапурские лидеры заговорили о Таиланде как о серьезном конкуренте Сингапура в таких областях, как транспорт, промышленное производство и медицинский туризм. Это действительно так?

О: Посмотрите на их географическое положение. Если вы плывете на корабле, вы можете обойти стороной Бангкок, но вам не удастся проплыть мимо Сингапура.

В: А по воздуху?

О: Посмотрите на их уровень образования и квалификации. Чтобы составить нам конкуренцию, они должны стать лучше нас.

В: Есть ли у них потенциал, чтобы стать лучше нас?

О: Во-первых, у нас есть огромное преимущество в виде английского языка. Во-вторых, у нас есть образовательная инфраструктура, включающая систему политехнических университетов и институтов технического образования, которые обеспечивают нас высококвалифицированными кадрами. Все сингапурцы получают какое-либо профессиональное образование. Сможет ли Таиланд с его 60 млн жителей, рассредоточенных по сельской местности, добиться такого же уровня, что и мы?

В: А что по поводу геополитики в регионе? Таиланд всегда был союзником США. Во время войны во Вьетнаме американцы использовали его как военную базу. Сохранится ли их военный альянс и в будущем?

О: Это не имеет значения. Настоящий вопрос заключается в том, будут ли совпадать их интересы? Любой военный альянс жизнеспособен только в том случае, если интересы его членов совпадают. Возьмите НАТО. Члена альянса объединились, чтобы противостоять Советскому Союзу. Когда Советский Союз распался, НАТО стала бесполезна.

В: Существует мнение, что поворотный момент настал в 1997 г., когда Таиланд столкнулся с тяжелыми последствиями азиатского финансового кризиса и понял, что США не придет ему на помощь. С тех пор тайцы решили, что Китай может быть гораздо более надежным другом.

О: Так произошло потому, что после окончания войны во Вьетнаме Таиланд во многом потерял свое значение для США.

В: Как, на ваш взгляд, тайцы реагируют на растущее влияние и доминирование Китая в этой части мира?

О: Вы знаете историю Таиланда. Когда Япония была на пике своего могущества и решила напасть на Юго-Восточную Азию, тайцы позволили японским войскам беспрепятственно пройти через свою территорию, чтобы добраться до Малайзии и Сингапура. Они всегда смотрят, кто сильнее, кто может выйти победителем, и присоединяются к этой стороне.

Многие возлагали большие надежды на Вьетнам, когда в 1980-х гг., вслед за Китаем, страна решила встать на путь рыночных реформ. Политика обновления Вьетнама, или «Дой Мой», как называли ее вьетнамцы, началась на обнадеживающей ноте. Среди первых шагов, ознаменовавших собой отход от социализма, была передача коллективизированных земель в длительное пользование частным фермерам. За нескольких лет это привело к резкому росту сельскохозяйственного производства. Многие внешние и внутренние наблюдатели считали, что Вьетнам стоит на правильном пути. Мир видел, как открытие Китая привело к его невероятному экономическому подъему, и логично предполагал, что Вьетнам с его программой реформ будет двигаться по тому же маршруту.

Но затем первоначальный оптимизм сменился более скептической оценкой. Во время моих первых визитов во Вьетнам в 1990-х гг. я сам был воодушевлен их реформами, однако с тех пор мое мнение изменилось. Теперь я думаю, что старшее поколение коммунистических лидеров не в состоянии вырваться из оков социалистического менталитета. Поначалу они договорились взять курс на реформы, потому что видели, что страна идет в никуда. Но они и близко не проявили той решимости модернизировать систему, какую показали китайцы. Руководители из «старой гвардии» не позволят Вьетнаму выбраться из застоя. И пока они не уйдут, страна вряд ли сможет совершить прорыв в своем стремлении к модернизации.

Во время одного из моих недавних визитов во Вьетнам со мной произошел случай, показывающий, какие проблемы стоят перед страной. Мне организовали встречу с несколькими высшими гражданскими и военными руководителями, и я рассказал им о том, что одна сингапурская компания столкнулась с проблемами при строительстве отеля на Западном озере в Ханое. Когда компания начала забивать сваи, тысячи местных жителей стали требовать у нее компенсацию за шумовое загрязнение. Чтобы избежать дополнительных расходов, компания решила изменить способ монтажа фундамента: вместо забивания свай применить завинчивание, что можно было делать почти бесшумно. Однако на этот раз в компанию явился чиновник, утвердивший проект строительства, и заявил: «Я не давал вам на это разрешения». Было ясно, что чиновник находится в сговоре с местными жителями. Я объяснил вьетнамским лидерам, что такое отношение контрпродуктивно. Если вы хотите открыть свою страну, относитесь к этому серьезно, сказал я. Они ответили покашливанием и невнятным бормотанием, что ясно показало, что они находят такое положение дел вполне нормальным. Они не понимали, что один довольный инвестор привлечет к ним еще больше инвесторов. У них был другой подход: загнать инвестора в угол и выжать из него как можно больше.

Представители «старой гвардии», которые в настоящее время занимают все руководящие посты в стране, заслужили свои «погоны» в партийной иерархии во время войны. Они получили эти посты вовсе не потому, что показали себя превосходными управленцами и экономистами, а потому что в течение более чем 30 лет рыли подземные ходы с севера на юг для ведения партизанской войны. С китайскими «коллегами» их роднит такой неприглядный факт, как высокий уровень коррупции. Заслуженные партийцы, которые раньше свято верили в то, что система позаботится о них, вдруг увидели, как быстро богатеют люди вне партии. Разочаровавшись в системе, они принялись «брать», например, руководители таможенной службы начали незаконно ввозить автомобили, чтобы получить свою долю богатства. К сожалению, в отличие от Китая, у них нет такой легендарной фигуры, как Дэн Сяопин, который обладал непререкаемым авторитетом среди партийных кадров и непоколебимой верой в то, что выйти из тупика можно, только успешно реформировав страну. Причина, по которой у них нет такого лидера и хорошей команды управленцев, кроется в их длительном военном прошлом. Тогда как китайские коммунисты имели возможность на протяжении нескольких десятилетий накапливать управленческий опыт, проверяя на практике, что работает, а что нет, и в процессе этого обновлять свои принципы и идеологию, вьетнамские коммунисты занимались тем, что вели ожесточенную партизанскую войну с американцами. У них попросту не было возможности научиться тому, что значит управлять страной. Кроме того, большинство успешных южновьетнамских бизнесменов, знавших, как работают капиталистические механизмы, в 1970-е гг. бежали из Вьетнама.

Вьетнамский народ — один из самых способных и энергичных в Юго-Восточной Азии. Студенты-вьетнамцы, приезжающие учиться в Сингапур на стипендии от АСЕАН, относятся к учебе предельно серьезно и добиваются впечатляющих успехов. Очень жаль, что такой умный народ до сих пор не может реализовать свой потенциал. Будем надеяться, что, когда военное поколение уйдет со сцены и у руля страны встанут молодые вьетнамцы, они посмотрят на успехи Таиланда и, убедившись в преимуществах свободного рынка, изберут правильный курс.

В: У Вьетнама имеются серьезные разногласия с Китаем по поводу территорий в Южно-Китайском море. И на встрече министров стран АСЕАН в 2012 г., когда региональная группа впервые за 45 лет не сумела договориться о совместном коммюнике, главным зачинщиком раздора был Вьетнам.

О: Вьетнамцы не смогли добиться консенсуса среди членов АСЕАН в поддержку своей позиции по Южно-Китайскому морю, потому что, как выяснилось впоследствии, китайцы сумели договориться отдельно с Брунеем и Малайзией по их претензиям. Но Бруней и Малайзия претендуют на гораздо меньшие территории, тогда как вопрос по основным территориальным претензиям со стороны Вьетнама так и остается неразрешенным.

В: Не значит ли это, что Китай способен расколоть АСЕАН по этому вопросу?

О: Это говорит о том, насколько искусны китайцы в международных делах. У них имеется тысячелетний опыт взаимодействия с другими странами — иностранными варварами, как они их называют, и они знают, как разделить их и помешать им объединиться. Oни просто покупают страны одну за другой.

В: Вьетнам стремится расширить свои связи с США, чтобы иметь возможность противостоять Китаю…

О: Да, это так. В 2012 г. министр обороны США Леон Панетта посетил залив Камрань. Это может означать, что вьетнамцы собираются открыть его для американцев. Возможно, они считают, что полезно иметь под боком американскую военную базу на тот случай, если вдруг снова возникнет конфликт по поводу Парасельских островов, но я не думаю, что американцы будут участвовать в прямом столкновении с китайцами. Лучшее, на что могут надеяться вьетнамцы, — это на урегулирование спора на основе Конвенции ООН по морскому праву.

В: Поговаривают, что вьетнамцы собираются покупать американское оружие…

О: Это неудивительно. Сегодня с американцами у них более дружеские отношения, чем с китайцами. И американское оружие намного лучше китайского.

В: Как вы считаете, не следует ли АСЕАН держаться подальше от споров о Южно-Китайском море на будущих саммитах?

О: Об этом уже поздно говорить. Раньше в АСЕАН существовал негласный кодекс поведения, но теперь он не соблюдается.

Если вы оказались в тупике, существует только один разумный план действий — развернуться и выйти из него. Эта аналогия во многом позволяет понять причины, которые заставили военную хунту, правившую Мьянмой на протяжении нескольких десятилетий, к 2011 г. радикально пересмотреть свои убеждения и направить страну по другому пути. Столь резкая перемена была вызвана не глубоким самоанализом или внезапным озарением. Не было это и отчаянной попыткой самосохранения со стороны военной диктатуры, осознавшей, что она находится на грани краха. Причина была куда более прозаична. Генералы увидели, что их страна зашла в тупик, и у них попросту не осталось другого выхода, кроме как кардинально сменить курс.

Соседство с процветающим Таиландом могло ускорить это прозрение. С точки зрения природных ресурсов Мьянма богата так же, как Таиланд. Но если вы сравните, например, помело, выращенные в той и другой стране, то увидите, что тайские фрукты намного крупнее и слаще благодаря применению передовых сельскохозяйственных технологий. Таиланд стал крупнейшим в регионе экспортером орхидей и других растений и плодов. Теоретически Мьянма, одаренная таким же благодатным климатом и землями, могла бы делать то же самое. Но на практике ничего подобного не происходило. И, пожалуй, самым удручающим в этом сравнении двух стран был тот факт, что бирманцам приходилось ездить в Таиланд и обменивать там драгоценные камни на медикаменты и другие медицинские товары. Страна все больше и больше отставала от остального мира.

Циклон «Наргис» стал еще одним звонком к пробуждению как для правящего режима, так и для всего народа Мьянмы. Это стихийное бедствие, обрушившееся на страну в 2008 г., стерло с лица Земли многие населенные пункты и оставило миллионы людей без крыши над головой, однако бирманское правительство не только не сумело оперативно оказать помощь своим бедствующим гражданам, но и отказалось принять помощь от иностранных государств, таких как США и Франция. Это резко контрастирует с реакцией китайского правительства на разрушительное землетрясение в провинции Сычуань, где к спасательным работам немедленно привлекли армию, ситуацию взял под контроль лично премьер-министром Вэнь Цзябао, и весь народ помогал преодолеть последствия катастрофы. Некоторые эксперты считают, что циклон «Наргис» в Мьянме стал переломным моментом, заставившим все слои бирманского общества задуматься о необходимости реформ. Возможно, они недалеки от истины.

Так в 2011 г., без громких фанфар, страна всерьез взялась за свое преобразование. Были освобождены все политические заключенные, которых насчитывались сотни, и в их числе лауреат Нобелевской премии мира Аун Сан Су Чжи. Более того, Аун Сан Су Чжи дали возможность баллотироваться на промежуточных выборах в парламент в 2012 г., где она, естественно, победила. Одним из мотивов, заставивших правящий режим поторопиться с освобождением политзаключенных и выборами, было его желание убедить Запад отменить санкции в надежде на то, что это стимулирует экономику страны. Поначалу Запад отреагировал крайне осторожно, но потом все-таки признал усилия бирманских властей, и реабилитация Мьянмы на международной арене была окончательно подтверждена визитом в страну президента США Барака Обамы в ноябре 2012 г. В 2015 г. в стране должны пройти свободные и справедливые всеобщие выборы — первые после печально известных выборов 1990 г., когда победу одержала Аун Сан Су Чжи, но военная хунта отказалась признать их результаты. Медленно, но верно Мьянма возвращается к тому, чтобы снова стать нормальной страной.

Решение пойти по пути социализма было принято в 1960-е гг. бирманским лидером генералом Не Вином. Он депортировал индийских предпринимателей, которые были привлечены в страну еще британцами, чтобы обеспечить функционирование ее экономики, и закрыл Бирму от внешнего мира. На долгие 40 лет в стране воцарился застой.

Одно время, примерно лет 10 назад, мне довелось тесно контактировать с генералом Кхин Ньюном, человеком блестящего ума, единственным среди всех генералов, кто понимал необходимость реформ. Я посоветовал ему поучиться у Сухарто: снять военную форму, сформировать политическую партию и победить на выборах. Тогда вы получите поддержку народа и сможете открыть страну, сказал я. Но вскоре после этого Кхин Ньюн был помещен под домашний арест. Я потерял контакт с режимом, но не считал нужным ехать в Мьянму и пытаться убедить их в необходимости перемен — это никак не затрагивало интересы Сингапура, и к тому же многие пытались сделать это и потерпели неудачу. Короче говоря, это было не наше дело.

За последние два года Мьянма сделала важные шаги навстречу остальному миру. Я не думаю, что на этот раз генералы свернут с пути реформ. Единственный вопрос: как быстро они будут двигаться вперед?

Одной из знаковых политических фигур в Мьянме, на которую многие возлагают большие надежды, остается Аун Сан Су Чжи. Эта женщина сплотила вокруг себя большинство противников военной диктатуры. Некоторые считают, что в будущем она может встать у руля страны. Но я сомневаюсь в этом. Она была замужем за англичанином, ее дети наполовину британцы, поэтому, хотя она и является дочерью Аун Сана, освободителя Бирмы, некоторые люди в стране не считают ее в полной мере бирманкой. В действующей Конституции есть положения, запрещающие ей стать президентом Мьянмы. К тому же она уже в годах — недавно ей исполнилось 68 лет. Но даже если Аун Сан Су Чжи действительно сумеет прийти к власти, ей придется бороться с затянувшимися этническими мятежами, охватившими разные части страны. Сумеет ли она подавить эти сепаратистские движения?

Бирманцы, живущие за границей, — еще одна группа, заинтересованная в том, чтобы страна стала открытой. Это одни из лучших представителей своего народа, которые в свое время были вынуждены покинуть родину. Их дети уже не будут чувствовать каких-либо обязательств перед этой страной, но те, кто покинул Мьянму в молодости или во взрослом возрасте, сохраняют глубокую эмоциональную связь с ней. Если политическая ситуация кардинально изменится и хотя бы часть этих людей удастся убедить вернуться, чтобы начать свой бизнес, это может придать импульс развитию бирманской экономики.

В: В одной из своих предыдущих книг «Горькая правда о пути развития Сингапура» (Hard Truths To Keep Singapore Going) вы описали бирманских генералов как людей с крайне ограниченным мышлением, не понимающих очевидных вещей.

О: Да, бескомпромиссность затмевала их разум. Но даже эти люди в конце концов опомнились и признали, что они наткнулись на кирпичную стену.

В: Сегодня ведется дискуссия по поводу того, что именно стало решающим фактором, подтолкнувшим бирманцев к началу реформирования. Одни говорят, что это было так называемое конструктивное вовлечение со стороны АСЕАН; другие утверждают, что здесь сыграли роль западные санкции. Каково ваше мнение?

О: Не так важно, что именно сыграло решающую роль. Важно, что они решили выбрать другое будущее.

В: Если реформы будут продолжаться и Мьянма откроется миру, увидим ли мы дальнейшее усиление китайского влияния и доминирования в этой стране?

О: Безусловно. Китайцы уже построили скоростную автомагистраль к границе с Мьянмой. К тому же они помогали бирманцам на протяжении многих лет их изоляции. Они стали друзьями, и обе стороны будут держаться за эту дружбу. Индийцы также пытаются наладить дружеские отношения с Мьянмой, предлагая помощь, но я не думаю, что они смогут конкурировать с Китаем.

В: А как насчет американцев? Смогут ли они закрепиться в Мьянме, чтобы конкурировать за влияние в регионе?

О: Американцы находятся слишком далеко, чтобы оказывать серьезное влияние. А у Китая с Мьянмой общая граница в провинции Юньнань.

6. Сингапур. Страна на перекрестке дорог

Политика

В мае 2011 г. в Сингапуре состоялись очередные всеобщие выборы, которые привели к вполне предсказуемым результатам. Партия народного действия (ПНД) набрала в среднем 60,1 % голосов по всей стране и потеряла шесть мандатов, что стало худшим результатом с момента обретения Сингапуром независимости в 1965 г. Ясно, что эпоха почти полного доминирования ПНД не могла длиться вечно. Раньше это было возможным благодаря тому, что поколение, пережившее обретение страной независимости, видело, как быстро повышался уровень жизнь после 1965 г. Но в конце концов прогресс замедлился и стал менее заметным. К тому же молодое поколение выросло в новых условиях и, как следствие, руководствуется совершенно иными соображениями, нежели их родители и деды. Кроме того, свою роль сыграли и отдельные краткосрочные факторы, сделавшие ситуацию в мае 2011 г. менее благоприятной для ПНД, в частности такие как решение лидера оппозиционной Рабочей партии Лоу Тиа Кьяна выйти за пределы своего основного избирательного округа Хуган и баллотироваться в избирательном округе Альджуниед, а также общее недовольство некоторыми аспектами политики правительства. В конце концов потеря одного округа группового представительства[11] в пользу оппозиции стала неизбежной.

Более важный вопрос звучит так: куда мы пойдем дальше? Ответ зависит как от выбора ПНД — ее реакции на изменяющиеся обстоятельства, так и от выбора электората. Здесь играют роль множество непредсказуемых факторов. Тем не менее я уверен в одном: если Сингапур в конце концов решит перейти к двухпартийной системе, мы обречены скатиться в посредственность. Мы утратим весь наш блеск и станем обычной маленькой точкой на карте, если однажды скажем себе: «Какая разница? Давайте станем обычным городом. Зачем нам стараться стать лучше, чем другие города или страны?» Если когда-нибудь Сингапур решит пойти по этому пути, его ждет печальная участь.

22 августа 2012 г. я получил благодарственную открытку от одного сингапурца по имени Джеймс Оу-Ён Кин Хой. Поскольку открытка была написана от руки изящным почерком, можно предположить, что ее автор не моложе 50 лет. Сегодня молодые люди предпочитают печатать письма, а если и пишут их от руки, то вовсе не так красиво. Он написал следующее: «Моя семья выражает глубокую благодарность Вам за Ваше великолепное руководство страной, которое позволило нашей нации достичь высочайшего прогресса и процветания и жить в мире, счастье, солидарности и безопасности на протяжении всех этих лет. Огромное Вам спасибо! Позвольте нам искренне пожелать Вам мира и радости, мудрости и долголетия и всего наилучшего на будущие годы. И пусть наша любимая страна будет благословенна и милостиво хранима ныне и во веки веков. Да благословит нас Господь».

Я цитирую это послание, чтобы показать, сколь сильно отличается мышление старшего поколения, представителем которого является этот автор, от мышления молодежи, которая принимает благополучие Сингапура как данность. Люди, подобные г-ну Оу-Ён, помнят Сингапур в тяжелые 1960-е гг., когда в стране царили страшнейшая нищета и беззаконие, и видят, каким он стал сегодня — динамичным космополитичным городом-государством с высокообразованным населением и хорошо оплачиваемыми рабочими местами. Многие пожилые сингапурцы, когда-то обитавшие в трущобах, сегодня живут в современных высотках, в благоустроенных безопасных районах. Они хорошо понимают важнейшие задачи, стоящие перед нацией, — что нам потребовалось для того, чтобы добиться таких успехов, и что нам потребуется, чтобы сохранить эти завоевания и добиться еще большего, — а также знают наши уязвимые места. У молодых избирателей нет такой глубины понимания. Родившись в уже процветающем Сингапуре, они смотрят вокруг, видят хорошо отлаженную систему, стабильность и благосостояние, и спрашивают: «Где же чудо?»

На протяжении нескольких десятилетий ПНД получала все или почти все места в парламенте благодаря тому, что основную массу избирателей составляли представители старшего поколения. За время моего пребывания на посту премьер-министра, с 1959 по 1990 г., страна добилась беспрецедентного экономического подъема, и этот прилив поднял все лодки. В результате сингапурцы вновь и вновь подавляющим большинством голосов давали ПНД мандат на управление страной. То же самое происходило и в период с 1990 по 2004 г., после того как на посту премьер-министра меня сменил Го Чок Тонг. Но в конце концов прилив достиг своего пика, и теперь очень трудно превзойти этот пик, чтобы впечатлить избирателей. Подавляющее большинство пожилых сингапурцев по-прежнему поддерживают нашу партию, потому что хорошо помнят прошлое и понимают, что после того, как экономика достигла расцвета, ей по-прежнему и даже в еще большей степени требуется грамотное управление. А молодые избиратели не понимают этого и уверены в том, что наше процветание никуда не денется.

Демографическое давление неумолимо. На всеобщих выборах 2001 г., последних при правлении Го Чок Тонга, ПНД одержала убедительную победу, получив 75 % голосов и потеряв всего два парламентских места. По состоянию на тот год количество избирателей, рожденных до обретения страной независимости, в два раза превышало количество избирателей, родившихся после этого. В 2011 г. соотношение изменилось и составило 51:49 в пользу избирателей, родившихся после 1965 г. Соответственно, доля голосов, отданных за ПНД, снизилась до 60 %, а оппозиция получила шесть мест.

Разумеется, необходимо принимать во внимание и конкретные обстоятельства, сопровождающие каждые выборы. Например, на двух последних выборах важную роль сыграли следующие краткосрочные факторы: в 2001 г. произошедшие в Америке теракты создали в мире атмосферу неопределенности, которая подтолкнула некоторых избирателей проголосовать за надежную, проверенную в деле партию. А в 2011 г., наоборот, по крайней мере два фактора сработали против ПНД. Первым стало то, что лидер Рабочей партии Лоу Тиа Кьян сумел выставить на выборы яркого кандидата — юриста в области международного корпоративного права по имени Чен Шоу Мао. Тот казался весьма перспективным политиком. Лоу решил баллотироваться в округе группового представительства Альджуниед вместе с Ченом и председателем партии Сильвией Лим. Тем самым он сказал избирателям: «Мы кладем все яйца в одну корзину. Помогите нам выиграть в этом округе». И они выиграли.

Однако Чен не оправдал надежд. В парламенте он произносил по бумажке хорошо подготовленные речи, но в остальном был крайне непоследователен и сумбурен. Политическое поприще оказалось не для него. Если он и обладал глубоким аналитическим умом, то тщательно это скрывал. И это не только мое мнение. Это замечали и политические обозреватели, и избиратели. Впечатляющее резюме этого человека и те общественные ожидания, которые на него возлагались, только усугубляли разочарование.

Еще одним фактором, оказавшим значительное влияние на результаты выборов 2011 г., стало недовольство электората наплывом мигрантов. К сожалению, у нас фактически не было другого выбора, поскольку наше население перестало воспроизводить само себя. Если мы не будем привлекать иммигрантов и иностранных рабочих, страна придет в упадок. Правительство старается сократить их приток до уровня, вызывающего наименьший дискомфорт. Но недовольство какое-то время будет сохраняться, поскольку связанные с этим последствия невозможно преодолеть в одночасье. Например, хотя транспортные компании интенсивно наращивают автобусные и железнодорожные перевозки, сингапурцам ежедневно приходится ездить на работу и с работы в переполненном транспорте, что становится для них серьезным источником раздражения.

Между тем, чтобы понять фундаментальные тенденции, необходимо отбросить эти краткосрочные факторы. Мы должны спросить: если исключить эти факторы из уравнения на следующих выборах и дальше, вернется ли ситуация к той, что существовала до 2011 г.? Я считаю, что ответ — однозначно нет. Проблема не в одном конкретном кандидате или непопулярной политике правительства в какой-либо конкретной сфере. Причина — в подспудном желании молодых избирателей усилить политическую конкуренцию.

Дальнейшее будет отчасти зависеть от действий ПНД и оппозиции. Сможет ли последняя удовлетворить те ожидания, которые она так упорно создает среди сингапурских избирателей, и стать настоящей работоспособной оппозицией? Сумеет ли она убедить присоединиться к ней достаточное количество талантливых людей — равноценных нынешним министрам ПНД? Я сомневаюсь в этом. Мало кто из успешных бизнесменов, академиков или профессионалов согласится сидеть на скамьях оппозиции четыре-пять сроков, прежде чем у них появится возможность сформировать правительство. Те, кто хотят пойти в политику, предпочитают присоединяться к ПНД. Эта партия уже находится у власти и имеет надежную репутацию.

Между тем ПНД также не будет стоять на месте. Она продолжит продвигать талантливых и серьезных молодых людей, которые будут обращаться к новому поколению избирателей и стараться завоевать их доверие. В 2011 г. мы выдвинули нескольких замечательных молодых кандидатов, которые не только одержали победу на выборах, но и получили посты в правительстве. Хен Сви Кит, ныне министр образования и науки, был лучшим из моих главных личных секретарей. Жаль только, что природа не наградила его крупным телосложением, потому что это имеет значение на массовых митингах. У него один из самых блестящих умов среди всех министров, с которыми мне доводилось работать. Среди других наших кандидатов, победивших на выборах и получивших министерские посты, — Чань Чунь Син, Тан Чуан-Цзин и Лоуренс Вонг. Мы говорим избирателям: «Мы делаем ставку на высокое качество наших кадров. Мы не собираемся держаться за власть ради власти». Сможет ли оппозиция сформировать что-то сопоставимое с нашей командой молодых министров, не говоря уже о том, чтобы найти равноценную замену премьер-министру Ли Сяньлуну или вице-премьерам Тео Чи Хину и Тарману Шанмугаратнаму?

Тем не менее может случиться так, что, несмотря на все усилия ПНД, молодые сингапурцы захотят не просто усиления политической конкуренции, но полноценную двухпартийную систему. Они имеют право на такой выбор. В конце концов, каждое поколение сингапурцев вправе решать, какую страну оно хочет построить и как организовать общество. Но я надеюсь, что молодые люди не будут принимать это решение легкомысленно и подумают о том, что они могут потерять. Именно им придется испытать на себе все последствия своего выбора, а не мне и другим представителям моего поколения. К тому моменту нас уже не будет в живых.

Самая большая проблема с двухпартийной системой заключается в том, что, когда она существует, лучшие люди предпочитают не идти в политику. Изберут вас или нет, становится непредсказуемым делом. Предвыборные кампании зачастую приобретают нецивилизованный и даже порочный характер. Если вы талантливы и преуспеваете в бизнесе или на профессиональном поприще, зачем вам рисковать своим бизнесом, карьерой и даже семьей, решая принять участие в выборах? Любой нормальный человек предпочтет остаться в стороне от этой грязной кухни и продолжить жить своей комфортной жизнью.

Уже сейчас перед каждыми всеобщими выборами мы сталкиваемся с огромной проблемой, пытаясь убедить лучших людей выдвинуть свои кандидатуры на выборы. Поскольку страна процветает, становится все труднее найти тех, кто готов отказаться от успешной карьеры ради политики. Только представьте, насколько труднее это будет делать при наличии двухпартийной системы! Это не просто будет означать, что наша лучшая команда А разделится на две команды — А и B, которые будут править страной по очереди. Нет, в действительности все будет гораздо хуже: в конце концов проигравшая команда А или В может решить отойти от политики и заняться другими делами, и ей на смену придут менее качественные команды C, D или E.

Если бы, например, имелись серьезные сомнения в том, что Лим Ким Сан сможет получить депутатский мандат, мне вряд ли удалось бы уговорить его прийти в политику. Когда результат непредсказуем и существуют равные шансы победить или проиграть, нормальная реакция человека — отказаться. Но в случае Лим Ким Сана мы могли с уверенностью сказать, что депутатское кресло ему гарантировано. И как много потерял бы Сингапур, если бы он отказался! Это человек создал Управление жилья и городского развития, отвечающее за государственное жилищное строительство, без которого облик Сингапура сегодня был бы совсем другим. Если же Сингапуром будут управлять посредственные люди, мы быстро растеряем все достигнутое и превратимся в посредственный город.

Если вы посмотрите на страны со сложившейся двухпартийной системой, вы придете к такому же выводу, что и я. В Великобритании, если взять списки лучших выпускников Оксфорда или Кембриджа и отследить их карьеры, можно увидеть, что подавляющее большинство из них стали успешными банкирами, финансистами, другими профессионалами, но никак не политиками. На передних скамьях в британском парламенте сидят вовсе не лучшие из лучших — бизнесмены, юристы или врачи. Аналогичную ситуацию мы видим и в Соединенных Штатах. За пост генерального директора компании из списка Fortune 500 соперничают гораздо более талантливые кандидаты, чем за пост президента Соединенных Штатов. Ключевое различие между Сингапуром и этими странами заключается в том, что и Америка, и Великобритания будут продолжать процветать даже с посредственными правительствами, а мы — нет. Сингапур — крошечная страна без каких-либо природных ресурсов, к тому же находящаяся в центре исторически нестабильного региона. Чтобы выжить, нам необходимо гениальное правительство.

В настоящее время мы совершаем неразумный — даже в наших условиях — шаг, отходя от политики привлечения лучших через сокращение министерских зарплат. Будь я членом кабинета министров, я выступал бы категорически против этого. Но молодое поколение министров решило последовать модной тенденции. Это верно, что ни одна страна в мире не платит своим министрам так щедро, как мы. Но верно и то, что мало какая страна может сравниться с Сингапуром: нашим уровнем благосостояния, чистотой на улицах, отсутствием коррупции, безопасностью и низким уровнем преступности. У нас вы можете спокойно гулять по ночным улицам. Вас никто не ограбит. Даже женщины чувствуют себя в полной безопасности. Полицейские не берут взяток, и даже за предложение взятки предусмотрено суровое наказание. Ни одно из этих благ не появилось само собой. Такая экосистема была построена под руководством высокооплачиваемых министров.

Каждое сокращение министерских зарплат будет делать все весомее ту жертву, которую должен принести человек, отказываясь от успешной банковской или любой другой профессиональной карьеры в пользу поста министра. В конечном итоге некоторые скажут: «Хорошо, я готов выполнить свой долг перед родиной, прослужив на посту министра половину срока — два с половиной года. Но не больше. Потом я займусь своими делами». В результате мы получим вереницу быстро сменяющих друг друга министров, которым неизбежно будет недоставать глубокого понимания вопросов и стимула к долгосрочному стратегическому мышлению.

Будет ли существовать Сингапур через 100 лет? Я не знаю. Америка, Китай, Великобритания, Австралия — эти страны останутся на карте мира и через 100 лет, и после этого срока. Но такого государства, как Сингапур, совсем недавно не было и в помине. Старшее поколение сингапурцев построило эту страну с нуля — и, надо сказать, сделало это превосходно! Когда я возглавлял страну, я делал все возможное для того, чтобы закрепить наши успехи. То же самое делал и Го Чок Тонг. Под руководством Ли Сяньлуна и его команды, я уверен, страна будет процветать по крайней мере еще ближайшие 10–15 лет. Но потом все будет зависеть от выбора, который сделает молодое поколение сингапурцев. И, что бы они ни выбрали, я абсолютно уверен в одном: если у Сингапура будет посредственное правительство, мы обречены. Страна канет в небытие.

В: Значит, после выборов 2011 г. мы видим у власти более популистское правительство?

О: Нет, я так не считаю. Мы проиграли всего в одном округе группового представительства, то есть потеряли шесть мест в парламенте. Это не катастрофа.

В: Вы говорите, что ПНД выставляет на выборы достойных кандидатов, которые затем получают портфели министров, например таких как Хен Сви Кит. Но, судя по всему, молодое поколение хочет видеть больше оппозиционных депутатов, независимо от их достоинств…

О: Я не могу предсказать, какой выбор в конце концов сделают молодые сингапурцы, как и не могу отвергать их право на этот выбор.

В: Но вас не тревожит эта тенденция?

О: Нет, я выполнил свою работу. Сейчас мне 89 лет. Стоит ли мне волноваться, что может наступить конец света? Я сделал все, что мог. Я создал прозрачную, меритократическую и открытую систему.

В: Но вы уверены, что решение создать двухпартийную систему неизбежно приведет Сингапур к посредственности?

О: Да, неизбежно. Это произойдет и в том случае, если молодое поколение сингапурцев решит, что мы можем быть обычным городом или страной.

В: Будет ли к тому времени ПНД по-прежнему находиться у власти?

О: Я не знаю, будет ли ПНД находиться у власти даже через три, четыре или пять следующих выборов.

В: Но если ПНД будет способна меняться и идти в ногу с народными ожиданиями…

О: Скажите мне, как она должна измениться и каковы эти народные ожидания?

В: Например, многие люди хотели бы, чтобы основные ценности ПНД оставались прежними, но стали более «человечными».

О: Более человечными? Что это значит?

В: Во-первых, министры должны быть менее начальственными. Во-вторых, необходимо увеличить расходы на социальную сферу. Разумеется, это повлечет за собой налоговые последствия. По сути, это два основных требования, которые выдвигают люди.

О: Что вы имеете в виду под «менее начальственными» министрами?

О: Стать менее нравоучительными. Больше консультироваться с общественностью при разработке политики.

О: Посмотрите на наших вице-премьеров Тео Чи Хина и Тармана Шанмугаратнама — они полностью соответствуют этим требованиям.

В: Во время и после последних всеобщих выборов звучало мнение, что ПНД должна кардинально измениться.

О: Я не слышал. Кто об этом говорил?

В: Например, Джордж Ео.

О: Джордж Ео проиграл на выборах. А каждое поражение должно сопровождаться тщательным анализом причин. Но это не означает, что оно должно становиться поводом для пересмотра фундаментальных ценностей и подходов.

В: По поводу зарплат министров… Вы убеждены, что в этом вопросе правительство необдуманно идет на поводу у общественных настроений?

О: Нет, я не говорю, что оно идет на поводу. Оно пытается соответствовать изменениям в ожиданиях нашего народа.

В: Но, на ваш взгляд, это чревато негативными последствиями.

О: Несомненно.

В: Тем не менее, даже несмотря на высокие министерские зарплаты, многие руководящие кадры от ПНД приходили из государственного, а не частного сектора.

О: Это не так. Возьмите Лим Ким Сана. И многих других.

В: Но это была другая эпоха, когда к денежной стороне вопроса относились иначе, чем сегодня.

О: Нет, зарплата все равно имела значение. Если бы Лим Ким Сану приходилось жертвовать слишком многим, он бы ушел после первого срока. Но он вошел во вкус, создал Управление жилья и городского развития и обеспечил жильем всех наших граждан. Проработав один срок, он понял, что игра стоит свеч.

В: Что вас больше всего тревожит в будущем Сингапура?

О: Меня больше ничего не тревожит. Я сделал свою работу. Я нашел преемника и передал страну следующему поколению. Дальше от меня ничего не зависит. Я больше не тот энергичный молодой человек, полный сил и стремлений, каким я был когда-то, и я не буду жить вечно.

В: Но, когда вы думаете о том, что ждет Сингапур впереди, это не вызывает у вас грусть?

О: Честно говоря, я смирился с тем, что произойдет. Какой смысл печалиться? Судьба Сингапура находится в руках нынешнего молодого поколения. Все зависит от того, что они будут делать, насколько они разделяют ценности своих родителей.

В: А не можем ли мы достичь некоего равновесия между доминированием ПНД, как это было в прошлом, и полноценной двухпартийной системой? Например, две трети мест правящей партии, одна треть — оппозиции…

О: Как такое возможно? Если у вас трое детей, вы убедите двоих голосовать за ПНД и одного за оппозицию?

Население

Если бы я управлял Сингапуром сегодня, я бы ввел пособие по рождению ребенка в размере средней сингапурской зарплаты за два года. Этой суммы достаточно, чтобы вырастить ребенка с рождения, как минимум, до школьного возраста. Рассчитывал бы я на то, что эта мера приведет к значительному приросту рождаемости? Нет. Я убежден, что даже огромные денежные стимулы способны оказать лишь очень незначительное влияние на повышение этого показателя. Но я бы все-таки пошел на такой шаг и ввел пособие по крайней мере сроком на год, чтобы устранить всякие сомнения в том, что наш низкий уровень рождаемости не обусловлен экономическими или финансовыми факторами, такими как высокая стоимость жизни или отсутствие государственной помощи родителям, а является результатом изменения образа жизни и менталитета. Кроме того, когда станет очевидно, что никакими стимулами невозможно побудить сингапурцев иметь больше детей, мы будем вынуждены реалистично оценить ситуацию и спросить у себя, какие у нас есть альтернативы, чтобы не допустить исчезновения нашего общества в течение нескольких поколений.

В 1959 г., когда я стал премьер-министром, в Сингапуре родилось 62 000 детей. Но в течение следующих 50 лет ситуация радикально изменилась. Численность постоянного населения выросла более чем в два раза, но количество детей резко сократилось. В 2011 г. в нашей стране родились всего 39 654 ребенка. Если в конце 1980-х гг. суммарный коэффициент рождаемости составлял почти 2,0 ребенка на одну женщину, то к 2010 г. он снизился до минимальных 1,15. При этом для простого воспроизводства населения необходим коэффициент в 2,1. Небольшой всплеск рождаемости происходит каждый раз, когда по китайскому календарю наступает год Дракона (1988, 2000, 2012 гг.), но и он постепенно сокращается в соответствии с долгосрочной тенденцией на спад.

Какой бы срез населения вы ни взяли, уровень рождаемости стабильно снижается среди всех демографических групп. В настоящее время суммарный коэффициент рождаемости (по предварительным данным на 2012 г.) составляет 1,18 ребенка для китайцев, 1,14 для индийцев и 1,69 для малайцев. Это означает, что, если ничего не предпринять, с каждым следующим поколением численность китайцев и индийцев будет сокращаться примерно вдвое, а малайцев на одну пятую. Кроме того, все больше сингапурцев предпочитают вообще не вступать в брак или же делать это как можно позже и заводить мало детей. Даже среди замужних женщин в возрасте от 30 до 39 лет за последние 10 лет коэффициент рождаемости снизился с 1,74 до 1,48, а для женщин в возрасте от 40 до 49 лет — с 2,17 до 1,99. В то же время процент людей, не состоящих в браке, вырос до 45,6 % среди мужчин в возрасте от 30 до 34 лет и до 32,3 % среди женщин того же возраста.

При таком уровне рождаемости без иммиграции нагрузка, создаваемая стареющим населением на молодежь, станет непосильной в течение одного поколения. Количество людей трудоспособного возраста в расчете на одного пенсионера старше 65 лет уменьшится с 5,9 в 2012 г. до 2,1 в 2030 г. Похожие проблемы с воспроизводством испытывают только панды, но им не нужно беспокоиться о том, что они не смогут обеспечить своих стариков.

Некоторые считают, что сегодняшние проблемы Сингапура могут быть следствием слишком успешной правительственной кампании «Остановитесь на двоих», проводившейся в 1970-е гг. Это абсурдное предположение. Сингапур в этом вопросе не исключение. Изменение образа жизни со всеми вытекающими отсюда последствиями произошло во всех развитых странах мира, от Японии до Европы. Получив равные с мужчинами возможности образования и трудоустройства, женщины перестали видеть свою главную роль в том, чтобы рожать детей и заниматься домашним хозяйством. Они хотят строить карьеру наравне с мужчинами. Они хотят больше свободного времени. Они хотят путешествовать и видеть мир. Финансовая независимость значительно изменила их взгляды на то, за кого стоит выходить замуж и стоит ли это делать вообще. Время невозможно повернуть вспять, разве что закрыть женщинам доступ к образованию, но это бессмысленный шаг.

Во многих западных странах за последние десятилетия сформировалась культура терпимого отношения не только к сожительству, но и к воспитанию детей вне брака. Это смягчило проблему рождаемости, сняв для женщин многие традиционные ограничения. В этих обществах на матерях-одиночках не лежит такого социального клейма, как в Азии. Некоторые западные страны предоставляют одиноким матерям столь щедрую помощь, что тем самым невольно поощряют решение не вступать в брак. В этом вопросе Сингапур остается более традиционным азиатским обществом. Несмотря на то, что сожительство существует, незамужних женщин с детьми крайне мало, потому что табу остается очень сильным. Если бы социальные нормы изменились, это могло бы привести к увеличению рождаемости. Но подобные изменения происходят очень медленно, и правительство не может двигаться в этом щепетильном вопросе быстрее населения. Кроме того, увеличение количества рожденных вне брака детей может вызвать ряд других социальных проблем, как это видно на примере стран, где процент неполных семей высок.

Многие сингапурцы высказывают недовольство нашей иммиграционной политикой, но мы пришли к ней методом исключения. Людям свойственно чувствовать себя некомфортно с теми, кто выглядит, говорит и ведет себя иначе, чем они. Я бы тоже хотел видеть вокруг привычные лица. Но проблема в том, что мы перестали воспроизводить сами себя. Следовательно, у нас есть два варианта: взглянуть в лицо реальности и признать, что наше общество не может обойтись без некоторого количества иммигрантов, либо позволить Сингапуру постепенно стареть, терять свою жизненную силу и в конце концов исчезнуть с лица Земли.

У иммиграции есть три важных ограничения.

Во-первых, ее темпы должны быть удобоваримыми для общества, иначе мы получим резкую негативную реакцию со стороны населения. Наше общество должно прийти к консенсусу в отношении того, какой уровень иммиграции для нас приемлем. На данный момент мы можем спокойно принимать порядка 15 000–25 000 иммигрантов в год. При меньшем их притоке мы не сможем предотвратить сокращение населения, учитывая нынешний уровень рождаемости. Если же правительство сумеет донести до общества всю серьезность ситуации и привлечь его на свою сторону, мы, в идеале, сможем увеличить эти цифры, особенно в те годы, когда проблема стареющего населения встанет особенно остро.

Во-вторых, даже если сингапурцы повысят порог толерантности, существует определенный уровень иммиграции, превышать который не следует, если мы не хотим увидеть значительных изменений в культуре и характере сингапурской нации. Когда иммигранты понимают, что их гораздо меньше, чем местного населения, они, как правило, стремятся ассимилироваться и перенять его культуру. Процесс интеграции завершается если не в первом поколении, то во втором. Но когда количество иммигрантов достигает определенной критической массы, у них возникает желание сохранить свою национальную идентичность и занять отдельное место в обществе. Если их количество достаточно велико, они могут оказать заметное влияние на местную культуру. Чтобы быть справедливым, некоторые из этих изменений могут быть положительными, даже если они вызывают у местного населения дискомфорт. Но если мы позволим себе достичь такой точки, то потеряем всякий контроль над тем, какие составляющие чужой культуры мы хотели бы позаимствовать, а какие нет. Нам уже приходится сталкиваться с некоторыми однозначно негативными элементами чужих культур. Например, некоторые иммигранты приезжают из моноэтнических стран, где нет традиций сосуществования разных народов. Или же в их странах приняты совершенно другие отношения между разными слоями общества, чем у нас в Сингапуре. Иммигранты неумышленно привносят с собой эти социальные отношения, не вписывающиеся в сингапурскую культуру и традиции, что неизбежно приводит к трениям. Мы должны принять все меры к тому, чтобы защитить наш образ жизни и нашу культуру от таких неправомерных посягательств.

Наконец, как показывает опыт, иммигранты не повышают наш уровень рождаемости, потому что рожают так же мало, как сингапурцы. Они компенсируют нехватку молодежи, но не воспроизводят сами себя. Следовательно, каждое новое поколение иммигрантов не решает фундаментальную проблему убыли населения раз и навсегда, а только временно смягчает ее. Вот почему нам требуется постоянный приток иммигрантов. Единственным надежным способом решить эту проблему стала бы готовность людей изменить образ жизни и иметь больше детей, но насколько это реально?

Тем не менее, даже признавая все названные ограничения, мы должны понимать, что в краткосрочной перспективе у нас нет никаких альтернатив иммиграции. Мы должны оставаться открытыми для того разнообразия, которое иммигранты привносят с собой в наше общество. Если грамотно его использовать, разнообразие в наших учебных заведениях и на рабочих местах может расширить наши горизонты мышления и способствовать конструктивному обмену идеями. Постоянные жители — это потенциальные граждане, даже если мы или они сами еще не приняли окончательного решения по поводу сингапурского гражданства. Наша задача — принимать иммигрантов в таком количестве, которое позволит нам эффективно интегрировать их в наше общество, поощряя перенимать наши ценности и нормы, чтобы в конечном итоге формировать из них надежный пул потенциальных граждан. Что касается временных работников, то мы признаем их позитивную роль в развитии и улучшении Сингапура, но эти люди работают у нас несколько лет, после чего уезжают к себе домой, поэтому они никак не помогают нам решить проблему стареющего населения.

У меня семь внуков в возрасте чуть старше 20 лет. Никто из них не состоит в браке, и, как я подозреваю, никто из них не собирается создавать семью до 30 лет, когда будет уже слишком поздно заводить много детей. В этом они не отличаются от большинства своих сверстников. Это другое поколение, у которого совсем другие ожидания от жизни. К сожалению, каждому человеку свойственно принимать решения исходя из своих рациональных соображений, мировоззрения и планов, не думая об интересах общества. Но последствия этой тенденции для Сингапура могут быть весьма плачевны. Существует ли хотя бы одна страна в мире, способная процветать при убывающем населении? Если бы меня попросили назвать одну проблему, которая представляет собой наибольшую угрозу для выживания Сингапура, я бы назвал демографию. В свое время я не сумел решить эту проблему и сдался. Теперь я передал бразды правления страной новому поколению лидеров. Будем надеяться, что они или их преемники в конце концов найдут выход.

В: Как вы думаете, сумеет ли новое поколение лидеров решить демографическую проблему?

О: Спросите лучше у них. Что еще они могут сделать? Вице-премьер Teo Чи Хин разработал «Белую книгу по вопросам народонаселения». Давайте подождем несколько лет и посмотрим, сработают ли эти меры. Мы просим людей предлагать свои идеи. Если мы решим, что они целесообразны, то возьмем их на вооружение. Корень демографической проблемы — в радикальном изменении образа жизни. Немцы не воспроизводят сами себя, поэтому приглашают в страну турок. Ни один из азиатских тигров не воспроизводит сам себя. Это удается только американцам, да и то, вероятно, за счет латиноамериканцев с их огромными семьями, а не за счет белого населения. Китайцы горько пожалеют о своей политике «одна семья — один ребенок», когда придут к тому, что один молодой китаец будет вынужден обеспечивать четверых стариков.

В: Не следует ли нам перенять скандинавскую модель с ее системой обширной поддержки на дошкольном уровне и детскими дошкольными учреждениями, чтобы облегчить нагрузку для семей с маленькими детьми?

О: Нет. Как я уже говорил, в скандинавских странах общество функционирует как одна большая семья. Они готовы делиться друг с другом. Я не думаю, что мы должны обременять наше население такими высокими налогами. К тому же есть вероятность того, что даже бесплатные или субсидируемые детские сады не приведут к повышению рождаемости.

В: Еще одна проблема, с которой часто связывают низкую рождаемость, — жилищная. Говорят, что цены на жилье настолько высоки, что съедают значительную часть семейного бюджета, поэтому на детей денег уже не остается. Кроме того, квартиры, которые сегодня строятся, становятся все меньше и меньше.

О: Да, у нас мало земли. Но, как я уже сказал, демографическая проблема связана в первую очередь с изменением образа жизни, а не какими-либо другими факторами. Раньше сингапурцы жили куда более скученно, но рожали больше детей.

В: Мы могли бы строить 50-этажные дома…

О: Вы читали Кха Бун Вана? Он говорит, что решит эту проблему в ближайшие несколько лет. Но это не означает, что будут строиться большие квартиры. Вы предлагаете строить высокие дома. Но высокие дома — это более высокая стоимость строительства, более дорогое обслуживание, более дорогие лифты.

В: Нам нужно найти способ снизить цены…

О: Нет, нам нужно найти способ, как убедить людей иметь больше детей. Безусловно, в более просторных или менее дорогих квартирах люди станут счастливее, но по-прежнему будут довольствоваться одним ребенком. Проблема в образе жизни. Даже семейные пары не воспроизводят сами себя. Хотя среди состоящих в браке людей коэффициент рождаемости выше, чем в среднем по стране, он не дотягивает до 2,1. А поскольку сегодня каждая третья женщина в возрасте 30 лет не состоит в браке, семейные пары должны рожать, как минимум, три ребенка, чтобы обеспечить простое воспроизводство населения.

В: Возможно, большинство не состоящих в браке людей хотят создать семью. Просто по какой-то причине не могут найти подходящего партнера…

О: «Какая-то причина» — это их комфортная жизнь. Сегодня женщины в состоянии обеспечивать сами себя и могут позволить себе ждать «идеального мужчину» — желательно такого, который зарабатывает больше них. А если такой мужчина не появляется, они остаются незамужними.

В: В настоящее время реализуются некоторые меры по субсидированию экстракорпорального оплодотворения. Не следует ли нам подумать над расширением этой программы субсидирования, тем более что люди стали вступать в брак в более позднем возрасте и могут нуждаться в помощи новейших медицинских технологий?

О: Это опасный путь. ЭКО дает высокий процент многоплодных беременностей и, учитывая возраст матерей, риск преждевременных родов. Кроме того, здесь необходимо поддерживать тонкий баланс. Нельзя поощрять людей откладывать вступление в брак из-за ложного убеждения в том, что оплодотворение в пробирке решит проблему с детьми.

В: Предположим, что наплыв иммигрантов все же изменит сингапурское общество. Какими могут быть эти изменения?

О: Все зависит от того, откуда прибудут эти иммигранты.

О: Например, из Китая?

О: Не просто из Китая, а из разных частей Китая. Мы получим многоязычное общество. Даже если все они будут говорить на мандаринском диалекте, у них будет разный культурный багаж, и всем им придется приспосабливаться к нашей культуре, нашим устоям. Но, если они станут большинством, они могут изменить нас.

В: Возможно, нам стоит отдавать предпочтение иммигрантам из южных провинций Китая, поскольку большинство сингапурских китайцев происходят именно оттуда? Например, некоторые отмечают, что иммигранты из провинции Фуцзянь интегрируются намного лучше, чем китайцы с севера.

О: Нет, мы не смотрим на провинции. Нас интересуют такие ключевые критерии, как ассимилируемость, экономический вклад и квалификация. Иммигранты интегрируются за одно поколение. Их дети уже становятся сингапурцами. Мы хотим привлекать талантливых и способных людей независимо от того, говорят ли они на кантонском или хок-кьене.

В: Приток иммигрантов, помимо прочего, меняет национальный состав нашего населения…

О: Мы стараемся поддерживать существующий состав, сбалансированный и устоявшийся. Если же приток одной группы изменит баланс, у нас начнутся проблемы. На сегодняшний день индийцы уже догоняют малайцев — не только по числу граждан, но и по числу постоянных жителей. Это вызвано тем, что мы приняли много квалифицированных индийских ИТ-специалистов, и у нас в Сингапуре есть четыре индийские школы. Это вызывает некоторое беспокойство.

Страницы: «« « 1234567 » »»