Если бы не генералы! Мухин Юрий
По второму способу броню пробивают высоким давлением кумулятивного взрыва. Для этого во взрывчатке снаряда делают кумулятивную выемку в виде конуса. При взрыве ударная волна в этой выемке идет навстречу друг другу, и в точке, в которой сходятся волны со всей поверхности, образуется очень высокое давление. Если разместить эту точку на броне, то давление взрыва ее проломит. Но если эту точку отодвинуть от брони, то взрывная волна рассеется и броню не пробьет. Для кумулятивных снарядов очень важно, чтобы они взрывались точно на броне и были по отношению к ней строго ориентированы, иначе толку от такого взрыва не будет никакого.
Откуда я это знаю? Из детства, из начала 60-х. В школе ежегодно собирали бумажную макулатуру, а в это время уже отменили допризывную подготовку. Поэтому в макулатуре я нашел старый школьный учебник допризывной подготовки, прочел его и понял, как действуют кумулятивные снаряды и что делать, чтобы они не сожгли танк. Нужно между ними и броней поставить препятствие, тогда они взорвутся на препятствии, взрывная волна за ним рассеется и танку ничего не будет. Именно этой цели служат описываемые Коневым экраны, а не тому бреду, что был у него в голове, когда он диктовал свои мемуары.
То, что я пацаном знал, как действует кумулятивный снаряд, в этом ничего странного нет — мало ли чем любопытные пацаны интересуются. А вот почему этого не знал маршал Конев, которого Хрущев назначил главнокомандующим сухопутных войск, а потом — Варшавского договора? Почему он не знал о своей профессии того, что уже знали пацаны?
Ведь немцы применяли кумулятивные снаряды в артиллерии с начала войны, свою пехоту вооружали сперва магнитными противотанковыми кумулятивными минами, а затем, с конца 1943 г., — одноразовым гранатометом с кумулятивной гранатой, который получил название «фаустпатрон». Этими фаустпатронами широчайшим образом снабдили всю немецкую армию, даже танкистов, и только Конев этого не знал. В Красной Армии тоже, примерно с 1943 г., самым широким образом в артиллерии использовались кумулятивные снаряды, авиация применяет против немецких танков описанные выше кумулятивные бомбочки, которых в 1943–1944 гг. изготовили почти 13 млн. штук. С весны 1943 г. на вооружение советской пехоты поступила ручная противотанковая кумулятивная граната РПГ-43, а с осени такая же, но усовершенствованная, РПГ-6. Одновременно немцы с этого же времени стали ставить экраны на свои танки прямо на заводах при их постройке. Но Конев был «не в курсе дела».
И погнал на улицы Берлина под выстрелы фаустников незаэкранированные танки. Надо же, 800 танков сгорело, минимум 2 тысячи танкистов погибло, кто бы мог подумать?! Да, думать было некому — Сталин абсолютно за всех советских генералов думать до войны не догадался, а в ходе войны уже не успевал.
Мне могут сказать, что маршал Конев не артиллерист и вообще из комиссаров. Мог бы ответить, что этот комиссар является гордостью военной академии им. Фрунзе, поскольку Конев окончил ее в 1934 году. Но хорошо, давайте возьмем артиллериста.
Маршал артиллерии Н.Д. Яковлев всю войну был начальником Главного артиллерийского управления (ГАУ), т. е. заказывал у конструкторов и промышленности для Красной Армии стрелковое оружие, артиллерию и боеприпасы, во многом определяя, какими они должны быть. Написал коротенькие мемуары «Об артиллерии и немного о себе», хотя следовало бы их назвать наоборот. В мемуарах, тем не менее, есть и несколько технических моментов, касающихся устройства артиллерийских снарядов. Эти места в мемуарах лучше не читать, чтобы сохранить хотя бы какие-то остатки уважения к советскому генералитету. Вот он, к примеру, пишет.
«Естественно, большую изобретательность проявили в этом деле инженеры ГАУ. По их предложению у устаревших зенитных 76-мм шрапнелей Р-2 были сняты вторые ведущие пояски, а затем эти шрапнели (без взрывчатки и без взрывателей) собирались в выстрелы и использовались вместо недостающих штатных бронебойных снарядов».
Шрапнель — это название артиллерийского снаряда, изобретенного в 1803 году английским офицером Г. Шрапнелем. По существу он представляет из себя короткий пушечный ствол, называемый стаканом шрапнели, на дно которого уложен вышибной заряд из дымного пороха с веществом, увеличивающим количество дыма; пыж (диафрагма) и свинцовые шарики картечи, 3-дюймовая шрапнель снаряжалась, к примеру, 260 шариками диаметром 12,7 мм. (В зенитной шрапнели вместо шариков уложены стальные стержни.) Сверху снаряд закрывается дистанционным взрывателем (трубкой). При подлёте к цели дистанционный взрыватель воспламеняет вышибной заряд, тот выбивает взрыватель вперед и выбрасывает вслед за ним из стакана картечь или стержни навстречу цели. Этими убойными элементами цель и поражается. На месте срабатывания шрапнели должно оставаться хорошо видимое дымное облачко, чтобы артиллерийский офицер мог корректировать орудийный огонь.
А бронебойный снаряд это болванка из прочной стали. При большом калибре в ней может быть небольшая полость с бризантным взрывчатым веществом и донный взрыватель, срабатывающий при полной остановке снаряда внутри танка.
Как с описанными маршалом Яковлевым переделками использовать стакан с прутками в качестве «штатного бронебойного снаряда»?
Кроме этого, «шрапнель Р-2» это шрапнель Розенберга с 48 стержнями половинной длины стакана. Эта шрапнель имела один ведущий поясок, а не два.
Маршал совершенно не владеет никакой технической терминологией, называя черный порох шрапнели «взрывчаткой», а так называют только бризантные ВВ. А вот несколько выше он пишет об артиллерийских выстрелах с дефектами: «В некоторые их виды мы внесли небольшие конструктивные изменения — в основном произвели перекомплектацию некоторых элементов выстрела». Но «конструктивные изменения» и «перекомплектация» — это, как говорят в Одессе, две большие и принципиальные разницы.
Однако Яковлев продолжает удивлять нас своими знаниями артиллерии:
«Были использованы и оставшиеся еще со времен Первой мировой войны 76-мм и 122-мм шрапнели с подмоченными пороховыми столбиками и вышибными зарядами, не поддававшиеся, казалось бы, ремонту. Эти негодные шрапнели были исправлены методом, разработанным одним из наших инженеров (этот метод я раскрывать не буду), а затем собраны в выстрелы. Их тоже с успехом применяли наши артиллеристы вместо осколочно-фугасных снарядов».
Основой осколочно-фугасного снаряда является бризантное ВВ внутри его корпуса, но в шрапнели такого ВВ нет. Как шрапнель использовать «вместо осколочно-фугасных снарядов»?
Далее он пишет:
«Кроме того, были пущены в дело и 76-мм полковые артвыстрелы. Их применяли взамен недостающих унитарных патронов. Для этого гильзы (с трещинами по дульцу) обрезались, и они становились годными для артвыстрелов раздельно-гильзового заряжания».
Но русские и советские 76-мм полковые артвыстрелы всю свою историю были унитарными, т. е. у них гильза была жестко соединена со снарядом. Вместо каких «унитарных патронов» их использовали и зачем их для этого делали выстрелами раздельно-гильзового заряжания, т. е. такими, у которых снаряд и гильза подаются в зарядную камору пушки отдельно? Если этот бред передать более знакомыми читателю образами, то он будет звучать так: «Вместо бутылок, закрытых пробками, использовались бутылки, закрытые пробками, для чего им отбивались горлышки и использовались бутылки отдельно, а пробки отдельно».
Описание рационализаторских предложений ГАУ во время войны Яковлев заканчивает так: «А к 76-мм дивизионным артвыстрелам приспособили заряды из пороха, взятого из снарядов устаревших зенитных пушек, в смеси с порохом, предназначенным для артвыстрелов 122-мм гаубиц.
Да, времена были очень трудные. Но, как видите, мы находили выход, чтобы эти трудности преодолеть».
Но в ХХ веке в снарядах использовался не порох, а, как минимум, тринитротолуол, и использовать его в артиллерийских зарядах вместо пороха самоубийственно. Можно согласиться с тем, что специалисты ГАУ «находили выход, чтобы эти трудности преодолеть», что все выше процитированное имело какой-то смысл, но начальник ГАУ маршал Яковлев тут не при чем (разве что ордена за это получил). Поскольку он и к моменту написания мемуаров не разобрался, как же выкручивались советские артиллеристы в условиях ужасающего недостатка боеприпасов, в связи с чем и не смог нам объяснить, что именно они делали. Удивляет маршальская наглость — ведь не понимает о чем пишет, а пишет!
Вот еще один перл, правда, по моей части. Маршал Яковлев опять демонстрирует знание деталей: «А стали из ковкого чугуна шли, например, вместо цветных сплавов». Мне остается только плачами пожать — маршал! Что с него возьмешь? И сталь, и чугун это сплавы железа с углеродом, причем эти сплавы с содержанием углерода до 2 % называются сталями, а с содержанием углерода выше 2 % — чугунами. Это все равно, что написать: «Пиво из водки применяется вместо молока».
Маршал Москаленко, с которым нам придется встречаться ниже, написал два тома воспоминаний «На юго-западном направлении». Даже не читая трудно скрыть удивление. На одном фото батарея 122-мм гаубиц М-30 ведет огонь с закрытых позиций, что хорошо видно по поднятым стволам и незамаскированным, открыто стоящим орудиям. Но подпись под фото гласит: «Огневая позиция артиллерии на танкоопасном направлении». При чем тут танкоопасное направление? А вот фото 203-мм буксируемой гаубицы Б-4. Под ней надпись: «Эта самоходка прошла от Сталинграда до Германии». Какая самоходка? А ведь Москаленко артиллерист по образованию, в войну был командующим танковой армией, т. е. должен был как будто разбираться и в артиллерии, и в самоходных артиллерийских установках.
А вот доктор исторических наук, профессор Г.А. Куманев получил в письменном виде ответы на свои вопросы от главнокомандующего военно-воздушными силами РККА в годы войны, главного маршала авиации А.А. Новикова. Тот рассказывает: «Но в последний момент оружие отказало, и тогда пилот, зайдя в хвост противнику, ударом винта своей машины снес его руль глубины. «Юнкерс» рухнул на землю. Так на боевом счету ленинградских летчиков появился первый воздушный таран». Ну откуда у самолета «руль глубины»? Это же не подводная лодка! Доктору исторических наук, конечно, без разницы, какой там руль, но главный маршал авиации мог бы знать устройство самолета, хотя бы в принципе? Да, Новиков не летчик, пришел в авиацию из пехоты, но ведь прокомандовал в авиации 20 лет!
Эту книгу будут читать и люди, которые не привыкли сами разбираться в вопросах, а привыкли во всем полагаться на авторитеты, на «профессионалов». И они мне скажут: как ты смеешь так плохо отзываться о наших прославленных маршалах? У тебя и звание всего ничего, и медали-то ни одной нет! А у них вон какие звезды на погонах и орденов до пупа!
Специально для таких читателей я приведу мнение маршала СССР, у которого орденов было до колена.
Когда по незаконченному роману Михаила Шолохова «Они сражались за Родину» был снят одноименный фильм, то отдел пропаганды ЦК КПСС запретил выпускать его на экраны из-за того, что в этом фильме не показан ни один генерал. Даже в эпизоде со знаменем участвует всего лишь полковник. Дискредитировали авторы фильма наших прославленных полководцев! Начался спор со съемочным коллективом, и сотрудники ЦК решили подпереть свое мнение авторитетом Генерального секретаря ЦК КПСС, маршала СССР Л.И. Брежнева. Брежнев закончил войну генералом и, как полагало ЦК, не должен был дать своих коллег в обиду, должен был в этом вопросе поставить Шолохова на место.
Однако в ЦК недоучли, каким генералом был Брежнев. Он был начальником политотдела, а затем членом Военного совета армии, т. е. комиссаром. К нему всю войну (а он провоевал от выстрела до выстрела) стекалась вся информация как о подвигах и заслугах, так и о подлости и преступлениях. Кто-кто, а он прекрасно знал, что собой представляли и генералы, и офицеры той войны. И к тому же, старик совесть полностью не потерял.
Леонид Ильич распорядился выпустить фильм на экраны со словами: «Войну выиграли не генералы, ее выиграли полковники».
Один за всех
Ученые, занимающиеся проблемами мыслительной деятельности человека, нашли, что люди в своей оперативной памяти могут удержать от 3-х до 7-ми мыслей одновременно, могут оперировать и искать варианты решения среди такого количества идей. Введение в мыслительный процесс новой мысли стирает какую-то старую. Причем, люди не очень сильного ума оперируют тремя мыслями сразу, а люди умные — семью. Это было известно со стародавних времен, практика доказала, что у начальника должно быть именно столько непосредственных подчиненных. Поскольку дураков в начальники стараются не назначать, то оптимальным считается число 5 для мирного времени, и число 3 для армии, где решение приходится принимать очень быстро.
Исходя из этого, первоначально у Верховного Главнокомандующего РККА во время войны должно было быть примерно столько же непосредственных подчиненных — командующих Главными командованиями направлений, в которые были объединены по нескольку фронтов. Маршал Ворошилов возглавил Северо-западное направление, маршал Тимошенко (начальник штаба маршал Шапошников) — Западное, маршал Буденный — Юго-западное, маршал Кулик возглавлял одно время войска Крыма и Кавказа. И в целом маршалы делали не мало, а иногда и очень успешно воевали для тех условий. Ворошилов и Буденный не дали Гитлеру разгромить свои войска на флангах операции «Барбаросса», чем сорвали ее и остановили практически на два месяца наступление на Москву. Маршал Тимошенко поздней осенью 1941 г. фронтами своего Юго-западного направления нанес тяжелейшие поражения войскам немецкой группы армий «Юг», что привело к снятию Гитлером ее командующего фельдмаршала Рундштедта. Но в дальнейшем Главные командования направлениями были упразднены, и Сталин сам начал командовать всеми фронтами сразу. Почему?
Ведь этих фронтов было в разные периоды от 10 до 15. А командовать фронтом — это значит командовать армиями, входящими во фронт. А их, только действующих, на фронтах находилось 50–60. Сталин принял на себя неимоверную мыслительную нагрузку. В связи с чем?
Сталин любил Родину и был ей предан всецело. Он мог бы облегчить себе работу и опереться на главнокомандующих направлениями и на командующих фронтами, если бы все эти должности тоже занимали сталины во всех отношениях — и по уму, и по преданности Родине. Но сталиных было мало. А доверить судьбу Родины негодному человеку — это халатность. Сталин не мог себе позволить быть преступно халатным Верховным Главнокомандующим. Он вынужден был вникать в дела каждого фронта сам. Вы же видите, что происходило, когда он пробовал доверяться. Доверился уверениям командующего Юго-западным фронтом Кирпоноса и начальника Генштаба Шапошникова, что они отобьют удар Гудериана и не дадут окружить фронт, и что получил? Доверил Жукову провести второй этап Московской битвы, а тот ни за что отдал немцам 33-ю армию генерала Ефремова, не дал корпусу Белова замкнуть фактическое окружение 4-й немецкой армии.
Куда было Сталину деваться? Вот он и взял на себя командование фронтами, т. е. командование через голову главнокомандующих направлениями, в связи с чем направления стали не нужны и их упразднили. Теоретически и «по науке» это было неправильно, но куда было деваться на практике?
Возникает вопрос — тогда в чем роль в войне маршалов Жукова, Василевского и других, которых Сталин так щедро награждал?
Брехуны и хитрые
Дело в том, что для принятия правильного решения по тому или иному фронту Сталину нужно было получать точную информацию об обстановке на нем. А точную информацию получить очень сложно, поскольку люди, чтобы обелить себя, врут очень часто и даже тогда, когда это им во вред. (Вспомним еще раз Кирпоноса, вспомним то, что директивы Ставки от 23–24 июня 1941 г. базировались на донесениях предателя Павлова). А на войне такое вранье генералов очень дорого стоит солдатам.
Чтобы было понятно, о чем речь, приведу два примера из воспоминаний генерал-полковника А.Т. Стученко, который начинал войну командиром кавалерийского полка, а затем — кавалерийской дивизии. Прошу прощения за длинные цитаты, но из них трудно что-либо выбросить.
«К 3 сентября наша 19-я армия вынуждена была правым флангом перейти к обороне. Левым флангом она во взаимодействии с левым соседом — 16-й армией — продолжала наступать в общем направлении на Духовщину.
45-я кавалерийская дивизия получила задачу быть готовой войти в прорыв на участке одной из стрелковых дивизий. Ранним утром 3 сентября мы начали выдвижение к линии фронта.
— Ну, Андрей Трофимович, — сказал мне Дрейер, — тебе опять быть в голове. Прорывайся с ходу. Пятьдесят пятый кавполк развернется вслед за тобой. Пехота должна сделать для нас «дырку», а расширять ее придется нам самим.
Я ввел полк в лощину. До переднего края противника оставалось километра полтора. Слева от нас на большом бугре стояли несколько командиров и в бинокль наблюдали за боем.
— Кто ведет конницу? — послышался голос с бугра. — Быстро к командарму!
Передаю командование начальнику штаба и, пришпорив коня, галопом взлетаю по склону холма. Ищу глазами командарма.
— Я Конев, — сказал один из командиров. Представляюсь ему и докладываю полученную мною задачу.
— Правильно, — подтвердил он. — «Коридор» вам пехота сделала, овладев вон тем хутором и рощей левее, — командарм показал рукой. — Дело теперь за вами. Прорывайтесь.
А я, слыша оживленную автоматную и пулеметную стрельбу в этом направлении, замечаю:
— Но на этом участке все еще идет бой. Значит, проход не сделан…
— Повторяю: «дырку» вам пробили. Можете встретить только отдельные, разрозненные группы противника. Вот командир стрелковой дивизии подтвердит.
— Так точно! Пехота прорвала передний край немцев и вышла на указанный вами рубеж, товарищ командарм, — отчеканил стоявший рядом с И.С. Коневым командир дивизии.
— Вот видите, — сказал командарм. — Не теряйте времени, смелее прорывайтесь. — И неожиданно отрывисто резко, со свойственной ему решительностью, добавил: — Назад вам пути нет, только вперед!
Отдав честь, я галопом догнал свой полк. До переднего края оставалось метров пятьсот, когда на нас обрушились мины. Послышались стоны раненых.
Надо развертываться для атаки. Но как? Лощина узкая, с крутыми, почти отвесными берегами. Здесь и одному эскадрону не развернуться. Что ж, будем атаковать поэскадронно. Командую построиться в три эшелона.
— Шашки к бою! За мной в атаку… За Родину… марш, ма-аррш!
Эскадроны уже шли галопом, когда с «прорванного» переднего края обороны противника застрочили пулеметы. Все смешалось. Передние лошади падали, переворачиваясь через голову. На них наскакивали скачущие сзади и тоже падали. Уцелевших всадников вражеский огонь прижал к обрывистым берегам лощины. Такая картина представилась моим глазам, когда я оглянулся назад. Видя, что за мной уже никого нет, перевожу коня на рысь, на шаг и поворачиваю назад. Пытаюсь восстановить строй. Вдали показался головной эскадрон следующего за нами 55-го кавалерийского полка. Он тоже уже начал нести потери. Мои команды никто не выполняет. Видимо, люди просто не слышат их в грохоте стрельбы. Слева от меня сгрудилось человек 50 всадников. Спешившись, они пытаются укрыться от пуль. Подскакиваю к ним:
— Садись!
Возле меня весь вымазанный в глине пеший стоит комсорг полка Фабрикантов. Под ним убили коня. Приказываю ему садиться на свободного. Под огнем кое-как собираем людей. Их уже больше сотни. Нельзя терять ни секунды — град пуль продолжает осыпать нас. Подняв над головой шашки, скачем в новую атаку. Вот и вражеская траншея, но не пустая. В лицо полыхнуло жаром от автоматных и пулеметных очередей. Несколько взмахов шашками — и мы по ту сторону траншеи. Топот сзади ослабевает, чувствую, что за мной следует совсем мало всадников. Дрожь охватила меня. С кем же атаковать дальше? Оглядываться не хочу — боюсь. Скачу, помня слова командарма: «Только вперед!» Метрах в трехстах от траншеи все же оглядываюсь. За мной скачут только несколько всадников, видимо, остальные вышли из строя уже за передним краем противника. Всё… Конец… Перевожу коня в рысь, а затем, повернув кругом, возвращаюсь в лощину. Мимо меня, поддерживая друг друга, идут раненые. Кругом трупы лошадей.
«Кто же виноват? — жжет мысль. — Я, как командир, или кто другой? Зачем мы пошли в атаку в конном строю на непрорванную оборону противника?
Глухой шлепок прерывает раздумья. Конь мой падает на колени, а потом валится на бок.
— Товарищ командир! — Слышу взволнованный голос Саковича. — У меня коня убили, я, пока другого достал, вас из виду потерял… Товарищ командир…
— Дай коня! — обрываю его.
Приказываю отводить остатки эскадронов за бугор, на котором стоит командарм. Вложив шашку в ножны, поднимаюсь на холм. Конева окружают те же командиры. Здесь же теперь и генерал Дрейер.
Слова официального доклада не идут на ум. Показываю рукой на лощину, на проклятую траншею:
— Видели?..
Командарм посмотрел на меня и ничего не ответил. Устало вздохнув, я повернул коня. Уже спускаясь с бугра, услышал, как Иван Степанович обрушился на командира стрелковой дивизии: — За это расстреливать надо!»
Итак, что произошло? Конев решил ввести в тыл немцам кавалерийскую дивизию — около 3 тыс. конников — для уничтожения немецких тылов. Сами, да еще в конном строю, прорывать укрепленную оборону противника кавалеристы не могли, и это было запрещено боевыми уставами. Пробить проход для кавалерии должна был стрелковая дивизия. Однако ее генерал струсил, никакого прохода в обороне немцев не сделал, но Коневу доложил, что все в порядке, в надежде — авось кавалеристы и сами пробьются. Результат вы прочли. Ну, положим, Конев действительно расстрелял бы этого генерала, но что толку для тех, кто уже убит из-за этого генеральского урода? А ведь таких генералов была уйма и на всех должностях. Как же Сталин мог им верить?
Но и это не все аспекты вопроса. Стученко вспоминает, кстати, еще один эпизод. В начале февраля 1942 г. его дивизия в пешем строю совместно с 3-й кавдивизией должна была атаковать немцев. Он послал свою дивизию в атаку, но 3-я дивизия даже и не пробовала атаковать. В результате немцы сосредоточили огонь на дивизии Стученко, и она должна была с большими потерями отойти на исходные позиции. Стученко пишет.
«Волновали мысли: почему же соседи не поддержали нас? Правый наш сосед — 3-я кавдивизия. Временно ею командует полковник Картавенко. Храбрый в бою, не теряющийся в самой сложной обстановке, веселый, жизнерадостный, он мне очень нравился. Только одно в нем выводило меня из равновесия — излишняя осторожность, которая зачастую дорого обходилась соседям. Пробравшись к нему на наблюдательный пункт и очень обозленный на него, я спросил:
— Андрей Маркович, почему твоя дивизия не поднялась в атаку одновременно с двадцатой?
Картавенко, не обращая внимания на мой раздраженный тон, спокойно ответил:
— А я и не пытался поднимать ее. Людей на пулеметы гнать не буду. У меня и так одни коноводы да пекаря остались.
Телефонный звонок прервал наш разговор. На проводе комкор. Картавенко сразу меняет тон:
— Дивизию поднять в атаку невозможно, немцы огнем прижали ее к земле. Вот лежим и головы поднять не можем.
Положив телефонную трубку, Андрей Маркович лукаво покосился на меня:
— Понял? А ты — в атаку…
Может быть, он прав? Может, так и мне надо было поступить? А приказ? Ведь его выполнять надо?.. Безусловно, надо!»
Ну и как же быть с такими хитрыми генералами, которые приказы выполняют только тогда, когда они им нравятся? Невзирая на то, что из-за них гибнут люди в других дивизиях?
Адъютанты
Единственный, казалось бы, выход — самому быть на месте боев, самому все увидеть и самому наказать хитрых. И Сталин несколько раз пробует выезжать на ответственные фронты, но это себя не оправдывает — теряется время на дорогу и ухудшается связь с остальными фронтами. И тогда был введен институт представителей Ставки. Эти представители (Жуков, Василевский, Говоров и т. д.) выезжали на фронты и были там глазами и кулаком Сталина. Они сообщали ему более менее истинную информацию, которую Сталин сверял с информацией от командующих фронтов и той, которую он сам собирал, созваниваясь с командующими армиями, а порой, и корпусов. На основании этой информации, которой уже как-то можно было верить, Сталин и принимал принципиальные решения по фронтовым операциям.
Мне кажется, что сами представители Ставки не понимали, кем они были. Так, например, маршал Василевский жаловался историку Куманеву на «самодурство» Сталина.
«Но случались, хотя и очень редко, и такие моменты. Вот содержание одного документа, копию которого я храню по сей день.
«Маршалу Василевскому.
Сейчас уже 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы еще не изволили прислать в Ставку донесение об итогах операции за 16 августа и о Вашей оценке обстановки… Предупреждаю Вас, что в случае, если Вы хоть раз еще позволите забыть о своем долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта.
И. Сталин».
Эта телеграмма меня тогда буквально ошеломила, до этого ведь я не получал ни одного серьезного замечания по службе. А все дело заключалось в том, что, находясь в частях Красной Армии, которые вели очень напряженные бои за освобождение Донбасса, я примерно на 4 часа нарушил предписание Верховного — до полуночи того дня, т. е. 16 августа, дать ему очередное сообщение».
Но как же Сталин мог обдумать решение для этого фронта, если Василевский не шлет ему информацию? А утром что-то случится и тот же Василевский позвонит: «Товарищ Сталин, а как быть?» И что Сталин ему должен будет приказать, если Василевский не дал ему информации для выработки решения?
У Жукова, думаю, «такие моменты», как у Василевского, случались чаще, но Жуков был ценен по другим причинам. Вот, к примеру, телеграмма Сталина Жукову, относящаяся к 1944 г.:
«Должен указать Вам, что я возложил на Вас задачи координировать действия 1-го и 2-го Украинских фронтов, а между тем из сегодняшнего Вашего доклада видно, что несмотря на всю остроту положения, Вы недостаточно осведомлены об обстановке: Вам неизвестно о занятии противником Хильки и Нова-Була; Вы не знаете решения Конева об использовании 5 гв. кк. и танкового корпуса Ротмистрова с целью уничтожения противника, прорвавшегося на Шендеровку. Сил и средств на левом крыле 1-го УФ и на правом крыле 2-го Украинского фронта достаточно для того, чтобы ликвидировать прорыв противника и уничтожить Корсуньскую группировку. Требую от Вас, чтобы Вы уделили исполнению этой задачи главное внимание».
Вы видите, как глаза Сталина, Жуков был довольно слепым — он не просто запоздал с информацией, он вообще сообщил не то, поскольку не знал обстановки. Но Сталин не грозит ему снятием с должности и даже не выговаривает за дезинформацию. Жуков Сталину требуется для другого — он обязан заставить войска выполнять поставленную Ставкой задачу. Жуков — это кулак Сталина и, надо думать, Сталин ценил его именно за это.
Если Конев, знаток марксизма-ленинизма, заставлял своих нерадивых генералов выполнять боевые задачи незатейливыми домашними средствами — сразу бил в морду, то Жуков, со своим выдающимся хамством и злобностью, отдавал генералов под трибунал и требовал расстрела. Трибуналы выносили требуемые приговоры, но, правда, дальше Верховный суд их отменял, осужденному генералу назначали условный срок наказания, снижали в звании и снова отправляли на фронт. По воспоминаниям очень многих, на фронтах начальники всех степеней Жукова боялись больше, чем противника, а это очень способствовало выполнению фронтами тех задач, которые ставил перед войсками Сталин.
Кстати, о храбрости самого Жукова очень трудно сказать определенно: если она у него и была, то какая-то показушная. Скажем, когда после войны на Тоцком полигоне проходили учения с применением настоящего атомного взрыва, то все войска в момент взрыва находились в укрытиях. И лишь Жуков, со свитой министров обороны зарубежных стран, стоял на открытой трибуне так близко к взрыву, что ударной волной со всех сбило и унесло фуражки, а с трибуны — табуретки.
Ученики и их благодарность
Но вернемся к Сталину. Значит ли это, что Сталин никому из подчиненных не давал и шагу самостоятельно сделать? Нет, совсем наоборот, он стремился выработать у них инициативу, но он не устранялся от того, что они делали — он контролировал и операции, ведущиеся по инициативе подчиненных.
«…Зная огромные полномочия и поистине железную властность Сталина, я был изумлен его манерой руководить. Он мог кратко скомандовать: «Отдать корпус» — и точка. Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришел к выводу о необходимости этого шага. Мне впоследствии частенько самому приходилось уже в роли командующего фронтом разговаривать с Верховным Главнокомандующим, и я убедился, что он умел прислушиваться к мнению подчиненных. Если исполнитель твердо стоял на своем и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал», — пишет маршал Баграмян.
Напомню, что в бюрократической системе управления подчиненный бюрократ сам стремится утвердить свое решение у начальника и вот почему. Если реализация этого решения закончится удачей, то это его решение и это он — герой! Но если закончится провалом, то он тут ни при чем, так как это решение ему начальник согласовал и это начальник виноват!
Кстати, к концу войны Сталин разрешил самостоятельно командовать и Жукову, назначив его командующим 1-м Белорусским фронтом, и даже разрешил осуществить тактическую мечту Жукова — ночную атаку Зееловских высот под Берлином с ослеплением противника зенитными прожекторами. Поскольку атака эта выполнялась после длительной артподготовки, то поднятая взрывами пыль и дым свели на нет ослепляющий эффект прожекторов, а ночь не дала своей авиации поддержать пехоту, более того — она частью отбомбилась по своим. Попытки более умных генералов отговорить Жукова от этой дурацкой затеи не удались. В военном отношении Г.К. Жуков без Сталина был нулем, разве что чуть большим специалистом по сравнению с теми историками, которые его нахваливают.
Некомпетентность Жукова в военных вопросах такова, что он, судя по всему, не понимал, чем он в войну занимался, и искренне полагал, что его выезды с любовницей на фронт как представителя Ставки это и есть то, что называется «командовать войсками». В конце жизни он написал пакостное эссе «Коротко о Сталине». В нем он пишет:
«Сталин при проведении крупнейших операций, когда они нам удавались, как-то старался отвести в тень их организаторов, лично же себя выставить на первое место, прибегая для этого к таким приемам: когда становилось известно о благоприятном ходе операции, он начинал обзванивать по телефону командование и штабы фронтов, командование армий, добирался иногда до командования корпусов и, пользуясь последними данными обстановки, составленной Генштабом, расспрашивал их о развитии операции, подавал советы, интересовался нуждами, давал обещания и этим самым создавал видимость, что их Верховный Главнокомандующий зорко стоит на своем посту, крепко держит в своих руках управление проводимой операцией.
О таких звонках Верховного мы с А.М. Василевским узнавали только от командования фронтов, так как он действовал через нашу голову…
Расчет был здесь ясный. Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим личным командованием, т. е. повторить то, что сделал в 1813 г. Александр I, отстранив Кутузова от главного командования и приняв на себя верховное командование с тем, чтобы прогарцевать на белом коне при въезде в Париж во главе русских доблестных войск, разгромивших армию Наполеона».
Оставим в стороне то, что Кутузов умер в начале 1813 г. и пост командующего был передан Барклаю де Толли, а Париж был взят в 1814 г. И Жукову, и комментирующему этот пассаж доктору исторических наук Н. Яковлеву знание истории без надобности.
Обратите внимание на то, что Жуков, фактический адъютант при Сталине, действительно уверовал в то, что он «командовал фронтами». Между тем, ведь Жуков не мог не знать, что уже батальоном, а не несколькими фронтами, невозможно командовать без штаба. Однако Сталин штабы своим представителям на фронтах не придавал! Если бы он считал полезным, чтобы не он сам, а Жуков или Василевский командовали фронтами, то он не упразднил бы упомянутые выше Главные командования направлений с их штабами, и назначил бы Жукова главнокомандующим тем или иным направлением, а не своим представителем на фронте.
И? несмотря на такой явный адъютантский характер своей службы, Жуков обвиняет Сталина в том, что тот якобы к его, Жукова, славе примазаться хочет! Боже мой! Да к славе Жукова примазаться невозможно, об нее можно только измазаться.
У читателя может сложиться грустное впечатление, что у нас в ту войну вообще не было толковых генералов и маршалов. Это не так.
По тем воспоминаниям военачальников прошлой войны, что я прочел (их ведь сотни), могу сказать, что все они приукрашивают самого мемуариста. У дураков — сильно, у умных — слегка. Очень порядочны в этом плане воспоминания маршала Рокоссовского, они же и очень полезны любому командиру большим количеством осмыслений войны. К сожалению, не стал писать мемуаров маршал Тимошенко, хотя был он очень незаурядной и уважаемой личностью. О его полководческой деятельности, к счастью, очень внятно написал служивший у него маршал Баграмян. Образцом книги для военного человека я считаю воспоминания генерала Горбатова — честные и умные, хотя и глуповатые, когда речь идет о политике. Интересные и честные воспоминания генерал-полковника Архипова. Этих людей война резко выдвинула из строя таких же генералов и офицеров, назначила на высокие должности и отметила высокими наградами.
Но много ли они определяли в той войне, чтобы уменьшить наши людские потери?
Глава 8. Генералы: неестественный отбор
Не мы одни
Думаю, что по мере чтения этой книги уже у многих читателей могло сложиться мнение, что у нас что-то не так с отбором и подготовкой будущих полководцев. О подготовке мы будем говорить в конце книги, а пока скажу, что мы, русские, не одиноки в вопросе глупости при отборе командных кадров. Судя по всему, точно такую же, если не большую глупость при оценке своих офицеров делают и, к примеру, американцы.
При этом формально они отбирают будущих офицеров ещё жёстче, чем это делалось в СССР. Если советскому пареньку, желающему поступить в военное училище, помимо медкомиссии, достаточно было заручиться получаемой без проблем рекомендацией горкома или райкома комсомола, то американскому парню, чтобы поступить в военное училище в Вест-Пойнте, в качестве сертификата своей лояльности Америке нужно получить рекомендацию сенатора или конгрессмена США. Причём эти люди рекомендации выдавали отнюдь не формально. Скажем, в начале прошлого века будущему генералу Д. Паттону рекомендацию дал сенатор от Калифорнии Т. Бард, а тот рекомендуемого отбирал на конкурсной основе и специально нанял экзаменаторов, которые предварительно проэкзаменовали 16 парней, просивших у Барда рекомендацию, после чего Бард дал рекомендацию Паттону, сумевшему сдать этот экзамен лучше всех. И только имея от сенатора сертификат лояльности, Паттон был допущен к вступительным экзаменам в Вест-Пойнт, которые принимали уже государственные экзаменаторы. Но и от такого отбора толку было не много. Биограф Д. Паттона С. Хиршсон пишет:
«Ровно за два месяца до японского налёта на Пёрл-Харбор генерал Лесли Манэйр давал начальнику штаба, генералу Джорджу Маршаллу, оценку «старших командиров» армии. Из семи корпусных командиров, отмеченных Макнэйром, только один, Джозеф Стилуэлл, снискал себе славу в предстоящих сражениях. Один, Ллойд Фридендейл, командовал войсками на Кассеринском перевале, где американцы понесли, наверное, самое крупное поражение. Не менее неудачно предсказал Манэйр будущее дивизионных командиров. Об Уильяме Симпсоне, возглавлявшем впоследствии армию, он сказал: «Неопытен, но может чего-то достигнуть». Об одном однокашнике Симпсона по Вест-Пойнту Макнэйр отозвался не менее лестно. «Неплох, — заявил Манэйр, убежденный пехотный генерал, о Джордже Паттоне-младшем, тогда командовавшем 2-й бронетанковой дивизией, — однако дивизия, по всей видимости, его потолок». Но более всего поражает сегодня последнее имя в списке «прочих» Макнэйра — офицер без боевого опыта Первой мировой войны, Дуайт Эйзенхауэр. Омару Брэдли там и вовсе не нашлось места. «Просто удивительно, — ознакомившись со списком спустя полвека, написал сын Паттона, в то время уже генерал-майор. — Нельзя назвать Макнэйра пророком. Принимая во внимание Айка, которого он поставил в самый конец, такой прогноз не назовешь особо удачным»
Ни одна война, которую вела Америка, не дала миру столь легкоузнаваемых имён, как Вторая мировая: Эйзенхауэр, Брэдли, Маршалл, Стилуэлл, Макартур и Паттон».
Как вы поняли, до войны американскому генералитету мирного времени и в голову не приходило, что прославившиеся в будущей войне американские генералы способны командовать соединениями и объединениями. В Красной Армии дела обстояли практически также.
По мирному времени
В 1938–1940 гг. СССР участвовал в целом ряде военных конфликтов — у озера Хасан, на Халхин-Голе, в походе за освобождение западных Украины и Белоруссии, в Финской войне.
Однако вскрылись огромные недоработки в теории ведения войны и, соответственно, в структуре армии, ее уставах и наставлениях, в командовании, в организации, в оружии и боевой подготовке. Ворошилов вину на Политбюро не перекладывал и был снят с должности. Наркомом обороны с мая 1940 г. стал, командовавший фронтом в финской войне, маршал С.К. Тимошенко. Новый нарком стал энергично готовить РККА к войне. В плане этой подготовки встал вопрос — насколько советские генералы представляют себе методы (способы), которыми они должны одерживать победы в будущей войне. Для получения ответа на этот вопрос в декабре 1940 г. было проведено Совещание высшего командного состава Красной Армии.
Тимошенко дал команду 28 генералам подготовить свои соображения о методах ведения различных военных операций. Из подготовленных работ для доклада на Совещании было отобрано 5, и начальник Генштаба К.А.Мерецков начал Совещание докладом о боевой подготовке РККА.
Соображения о методах проведения фронтовой наступательной операции доложил командующий Киевским особым военным округом генерал армии Г.К. Жуков; о завоевании господства в воздухе во время этой операции — начальник Главного управления ВВС РККА генерал-лейтенант П.В. Рычагов; об оборонительной операции — командующий войсками Московского военного округа генерал армии И.В. Тюленев; о прорыве механизированных соединений — командующий войсками Западного особого военного округа генерал-полковник танковых войск Д.Г. Павлов и о бое стрелковой дивизии в наступлении и обороне — генерал-инспектор пехоты генерал-лейтенант А.К. Смирнов.
По каждому докладу были выступления участников Совещания, которые итожил докладчик. Общий итог подвел маршал С.К. Тимошенко.
В Совещании 23–31 декабря 1940 г., должно было участвовать 4 маршала (К.Е. Ворошилов отсутствовал), 254 генерала (каждый четвертый довоенный генерал) и 15 полковников (на должностях командиров дивизий). По докладам было сделано 74 выступления, правда некоторые участники выступали по несколько раз. В отличие от съездов КПСС, где секретари обкомов в своих речах били поклоны очередному генсеку, Сталин был упомянут менее 10 раз, причем, в основном, в связи со ссылками на распорядительные документы ВКП(б) по военным вопросам, т. е. Совещание было довольно деловым, хотя были и выступления типа "раз я уже здесь, то надо залезть на трибуну, чтобы начальство меня не забывало".
Документы Совещания помещены в 12-м томе сборника "Русский архив. Великая Отечественная", «Терра», М., 1993. К текстам выступлений приложены списки участников Совещания, документы военных игр, проведенных после Совещания.
Такие документы — это уже данные для статистического анализа, а на такой анализ всегда руки чешутся.
Фронтовую операцию, методы проведения которой рассматривали участники Совещания, проводят командующие фронтами. В уже успешном для Красной Армии 1944 г. немцев гнали на Берлин 12 наших фронтов: Карельский, Ленинградский, три Прибалтийских, три Белорусских и четыре Украинских. Командовать ими, по идее, должны были бы 5 наших довоенных маршалов, начальник Генштаба и 16 довоенных командующих военными округами, т. е. 22 человека. На 12 фронтов, казалось бы, больше чем достаточно. Правда, генерал-полковник авиации А.Д. Локтионов, командовавший Прибалтийским ВО, и генерал-полковник Г.М. Штерн, командовавший Дальневосточным фронтом (округом), перед войной были арестованы, осуждены и расстреляны, так что в войне участвовать не могли. Командующие округами генерал-лейтенанты М.П. Кирпонос и М.Г. Ефремов погибли в начале войны, а генерал-полковник И.Р. Апанасенко смог отпроситься у Сталина на фронт со своего Дальневосточного округа только в 1943 г. и сразу же погиб в бою на Курской дуге в должности заместителя командующего Воронежским фронтом. Остается 17 маршалов и генералов.
Если предположить, что один из маршалов должен быть замом Верховного главнокомандующего, один наркомом обороны и кто-то должен возглавить Генштаб, то и оставшихся довоенных маршалов и командовавших округами генералов на 12 фронтов хватало с избытком.
Но из всего этого высшего генералитета фронтами в 1944 г. командовали только трое: К.А. Мерецков, Г.К. Жуков и И.С. Конев. Остальные отошли в пассив. Из 17 генералов и маршалов мирного времени пригодными для войны оказалось всего 18 %, даже при таком щадящем счете.
Остальные командующие фронтами в 1944 г., (Л.А. Говоров, А.М. Василевский, К.К. Рокоссовский, И.Е. Петров, Р.Я. Малиновский, Ф.И. Толбухин, И.Х. Баграмян, А.И. Еременко, И.И. Масленников) в декабре 1940 г. были очень далеки от должности командующего округом, а Масленников вообще служил до войны в НКВД, и у нас есть основания говорить о каком-то кадровом перекосе: генералы мирного времени к войне плохо приспособлены.
Правда, на Совещание, безусловно, приглашались перспективные генералы и, действительно, в основном списке участников числится А.И. Еременко; командующий Киевским ОВО Г.К. Жуков включил в этот список командира кавкорпуса генерал-майора К.К. Рокоссовского; командующий Закавказским ВО М.Г. Ефремов внес в дополнительный список своего начштаба Ф.И. Толбухина; а генерал-инспектор артиллерии М.А. Парсегов без всяких списков взял с собой своего зама — Л.А. Говорова — и последнего секретари записали в рубрике "В списках нет, но на совещании присутствовал". Так, что общевойсковое командование перспективных генералов угадало почти на 60 %. На 75 % угадало тех отечественных полководцев, кто стал кавалером ордена «Победа».
А вот подбор кадров в авиации довольно интересен. Вместе с московским начальством и командующими ВВС округов, на совещании присутствовало и несколько командиров авиадивизий, всего военную авиацию представляло 32 человека. Если мы вычтем из этого списка арестованных до войны Я.В. Смушкевича и П.В. Рычагова, то останется 30 человек.
Специфика авиации такова, что такой анализ, как с общевойсковыми генералами, провести трудно: авиацию не только перебрасывали с фронта на фронт и в тыл, но она и располагалась по всей территории СССР, т. е. в невоюющих округах. Поэтому за критерий способности командира возьмем неизменность или повышение его в должности в ходе войны. Из 8 человек (без Смушкевича и Рычагова) московского авиационного генералитета подтвердили свои способности к командованию: генерал-инспектор авиации, генерал-майор Ф.Я. Фалалеев, ставший в ходе войны маршалом авиации и заместителем Главкома авиации, и заместитель Рычагова генерал-лейтенант Ф.А. Астахов, который в 1944 г. тоже стал маршалом, хотя в 1942 г. его вернули с распадающегося Юго-Западного фронта и назначили заместителем Главкома по Гражданскому воздушному флоту. Это, вообще говоря, довольно интересно, поскольку в это время летчик-испытатель М.М. Громов уходит на фронт и становится командующим 1-й воздушной армией, а летчик гражданского воздушного флота А.Е. Голованов — командующим авиацией дальнего действия.
Между прочим, и главнокомандующий ВВС в той войне А.А. Новиков пришел в авиацию, прослужив 14 лет в пехоте. Причем Алкснис принял его с большим понижением — с должности начальника штаба стрелкового корпуса (генеральской) на должность начальника штаба авиабригады (подполковничью). Но Новиков отличился в финской войне и к Совещанию был уже командующим ВВС Ленинградского ВО.
Заместитель Рычагова П.Ф. Жигарев после снятия с должности своего начальника занял его место, но уже в апреле 1942 г. был тоже снят с должности, отправлен на Дальний Восток и в войне с немцами участия больше не принимал. Но (судьбы генеральские!), кончилась война и с 1949 г. он снова главнокомандующий ВВС. Генерал мирного времени!
Остальное большое московское авиационное начальство, присутствовавшее на Совещании, имена свои в Историю не впечатало.
Летом 1942 г. авиацию фронтов реорганизовали в 17 воздушных армий, а командующие ВВС фронтов стали командующими этими армиями. Всего за войну этими армиями командовало 26 генералов (их назначали, снимали, перебрасывали с армии на армию). Но, учитывая, что война шла уже больше года, это были уже в основном зарекомендовавшие себя в бою командиры.
Так вот, из этих 26 генералов, на Совещании присутствовало всего 5 человек, включая и задвинутого на Дальний Восток Жигарева, т. е. менее 20 %. Оцените предвоенный подбор кадров в ВВС — общевойсковики угадали свои лучшие кадры на 60–75 %, а авиация всего на 20 %. Но и это много. Фронтами во время войны командовали 41 человек, а 12 — это лучшие из них. Давайте попробуем оценить лучших среди 26 командующих воздушными армиями.
Все 12 командующих фронтами в 1944 г. в ходе войны стали Героями Советского Союза, некоторые — дважды. Давайте и мы из 26 командовавших воздушными армиями отберем только тех, кто в той войне стал Героем. Таких 7. Если учесть у них степень и количество полководческих орденов (которые, я надеюсь, ни Хрущев, ни Брежнев не догадались давать в мирное время), то по заслугам этих командующих воздушными армиями следует перечислить в таком порядке (главкома ВВС, дважды Героя Советского Союза Главного маршала авиации А.А. Новикова я не считаю, так как он стал главкомом минуя командование воздушной армией): К.А. Вершинин, С.И. Руденко, Т.Т. Хрюкин, С.А. Красовский, В.А. Судец, С.К. Горюнов, Н.Ф. Папивин.
На Совещании ни один из этих генералов не присутствовал! Ни командовавший ВВС РККА Локтионов, ни сменивший его Смушкевич, ни Рычагов задатков командующих в этих людях не видели, и этих генералов оценила только война. Не видели или видели, но не выдвигали? А выдвигали нужных себе (по каким-то иным соображениям) людей?
Это не совсем по данной теме, но чтобы больше не возвращаться к Совещанию, вспомню и такой момент.
В книге генерал-майора пограничных войск Г.П. Сечкина "Граница и война", ("Граница", М., 1993 г.) приводится, как святая правда, цитата из «труда» грязного антисоветчика, «историка» В. Анфилова, который 22 июня 1988 г. в газете "Красная звезда" писал: "Последняя проверка, проведенная инспектором пехоты, — говорил в декабре сорокового года на совещании начальник управления боевой подготовки генерал-лейтенант В. Курдюмов, — показала, что из 225 командиров полков, привлеченных на сбор, только 25 человек оказались окончившими военные училища, остальные 200 человек — это люди, окончившие курсы младших лейтенантов и пришедшие из запаса".
То есть, В. Анфилов придал "научную основу" сплетне, запущенной в оборот еще К. Симоновым в романе "Живые и мертвые" и Г.К. Жуковым в мемуарах. При этом подонок от истории в 1988 г. был, видимо, нагло уверен, что материалы декабрьского совещания 1940 г. никогда не будут доступны широкому кругу читателей. Однако эти материалы были изданы в 1993 г., и прочитавший их может увидеть, что в докладе генерал-лейтенанта В.Н. Курдюмова ничего подобного и близко нет. Нет этих данных и в докладе генерал-инспектора пехоты А.К. Смирнова.
Дело в том, во-первых, что приказ Наркома обороны № 0259 "О проведении краткосрочных сборов начальствующего состава пехоты" был отдан только накануне совещания — 14 октября 1940 г., - и округа, как отмечал Смирнов, успели осенью провести лишь сборы командиров рот. Курдюмов в своем докладе только напоминал о них: "Проводить специальные сборы командного состава в военных округах и соединениях в соответствии с требованиями Вашего приказа № 0259". А об уровне образования командиров полков ни один, ни другой не упоминали. Единственное, что было сказано в двух этих обширных докладах об образовании комсостава, — это такая фраза Курдюмова: "Старшему и среднему комсоставу, не имеющему законченного военного образования, к 1 января 1942 г. сдать экстерном экзамен за полный курс военного училища". И это все. Да по-другому и не могло быть. Главное управление кадров КА в это время докладывало, что на начало 1941 г. из 1833 командиров полков Красной армии 14 % окончили академии и 60 % — военные училища. И лишь 26 % имеют образование, как у будущих маршалов Г.К. Жукова и К.К. Рокоссовского. Из 8425 командиров батальонов уже 2 % имели академическое образование, а 92 % — окончили военное училище.
Тупой бюрократизм
Вопрос — так почему же до войны способные генералы и офицеры не были выдвинуты на те должности, которые они занимали в войну? Почему их еще до войны не назначили командовать военными округами? Ведь даже с точки зрения боевого опыта Первой мировой и гражданской войн такие генералы, как Рокоссовский и Горбатов, намного превосходили предателя Павлова, командовавшего Западным ОВО накануне войны.
Почему командовавшие до войны Сибирским ВО Калинин, Приволжским ВО Герасименко, Северо-Кавказским ВО Кузнецов, Орловским ВО Ремизов, Одесским ВО Черевиченко во время войны оказались не способными командовать не только фронтами, но и армиями, а генерал-полковнику Черевиченко к концу войны доверяли командовать только стрелковым корпусом? И, наконец, почему командовавший Уральским ВО Ершаков под Москвой сдался в плен, а Павлов просто предал?
Причин здесь несколько.
Во-первых, повторюсь, когда под знаменем троцкизма в армии зрел заговор рвачей и посредственностей, то они много лет выдвигали на высокие должности и представляли к наградам «своих». Мерецков, который был старшим военным советником в Испании, на допросе 1941 г. рассказал о том, как делалась военная карьера Павлову.
«…Уборевич меня информировал о том, что им подготовлена к отправке в Испанию танковая бригада и принято решение командование бригадой поручить Павлову. Уборевич при этом дал Павлову самую лестную характеристику, заявив, что в мою задачу входит позаботиться о том, чтобы в Испании Павлов приобрел себе известность в расчете на то, чтобы через 7–8 месяцев его можно было сделать, как выразился Уборевич, большим танковым начальником. В декабре 1936 г., по приезде Павлова в Испанию, я установил с ним дружеские отношения и принял все меры, чтобы создать ему боевой авторитет. Он был назначен генералом танковых войск Республиканской армии. Я постарался, чтобы он выделялся среди командиров и постоянно находился на ответственных участках фронта, где мог себя проявить с лучшей стороны…»
И, действительно, попав в Испанию в конце 1936 г., капитан Павлов по представлению Мерецкова уже в июне 1937 г. становится Героем Советского Союза, возвращается в Москву и к концу 1937 г. его устраивают на должность начальника Автобронетанкового Управления Красной Армии. Мерецков, возвратившись из Испании в том же году с двумя орденами, становится заместителем начальника Генштаба, командует Ленинградским ВО, а затем, в 1940 г., становится начальником Генштаба.
Эти «свои», пролезая «вверх», беспощадно топят «чужих». Ведь недаром, повторю, когда в 1937 г. Павлов и Мерецков резко пошли вверх, Рокоссовский и Горбатов были арестованы и вышли на свободу только тогда, когда Берия стал разбирать завалы ежовщины.
Во-вторых. Талантливый профессионал не склонен бороться за начальственные кресла — ему не позволяет гордость, он ждет, когда его заметят. Кроме этого, он не страдает комплексом неполноценности, а удовлетворение находит в творческих поисках на занимаемой им должности, ведь любая должность дает простор для творчества.
Зато тупую посредственность толкает вверх комплекс неполноценности, ей очень хочется всем показать, что, дескать, вы все меня дураком считали, а я вон как высоко забрался! Ну и, само собой, алчные мерзавцы лезут вверх, чтобы удовлетворить свои мечтания о материальных благах.
Для армии мирного времени есть еще одна особенность: огромным штабам нечем заняться и они спускают вниз массу всяких приказов, инструкций, наставлений. В результате нижестоящие командиры полностью ими опутаны и не способны ни на какое творчество. Талантливому профессионалу такое положение невыносимо. Кроме того, бездельные штабы посылают вниз толпы контролеров, чтобы проверить, как исполняются их инструкции. А контролер недостатки обязан найти, иначе он не контролер. В результате, чем выше, тем глупее становится начальник в отчетах всевозможных контролеров, поскольку, чем выше начальник, тем чаще его проверяют. Тупому карьеристу на это наплевать, ему главное — кресло, а умному профессионалу невмоготу быть «мальчиком для битья» у придурков-контролеров.
В итоге в бюрократической системе управления, а армия в мирное время — это образец тупого бюрократизма, высшие должности являются как бы прорубью, в которой непрерывно всплывает дерьмо. Пытаться сделать из него профессионалов бесполезно — оно не для того на руководящие должности стремится. Начальник обязан спускаться глубоко вниз, искать таланты внизу. Гитлер это делал — он активно участвовал в учениях разных уровней, знакомился с тысячами офицеров, да и немецкие генералы, надо сказать, готовясь к неминуемой войне, тоже искали таланты, ведь тут уже не до карьеры: с дураками на настоящей войне очень просто и погибнуть.
Сталин же, повторяю, воевать не мечтал, военным вождем становиться не собирался, на войсковые учения и знакомство с перспективными офицерами и генералами у него просто не было времени. А когда война началась и генералы заставили его стать своим вождем, то в кадровых вопросах он сначала мог располагать только теми, кого знал, — кто и до войны крутился вокруг Кремля. И только с боями таланты и профессионализм стали заметны, и Сталин способных генералов начал быстро поднимать. И то — только тех, кого мог увидеть. Воюй генерал-майор Рокоссовский не под Москвой, а на севере или на юге, возможно, долго бы еще командовал корпусом. А так через год даже с учетом лечения после ранения в госпитале уже командовал фронтом.
Рейтинг полководцев
В 2004 году в апреле Академия военных наук выстроила рейтинг полководцев Великой Отечественной войны «в соответствии… с решающим вкладом в победу». Генералы Академии пишут, что руководствовались наличием у полководцев сочетания «глубокого ума с сильной волей, организаторских качеств и личного мужества, умения предвидеть развитие событий». Вообще-то, как я уже писал, я давно увлекаюсь историей, посему кое-что знаю о полководцах и, на мой взгляд, по описанным выше критериям первое место нужно отдать К.К. Рокоссовскому — он прокомандовал всю войну, и это у Рокоссовского был сплав воли, ума и мужества. Безусловно, рядом с ним стояли Тимошенко и Будённый, но им всю войну командовать войсками не привелось.
А вот если брать полководцев, у кого было меньше всего мужества и ума, то среди них видное место занимает Г.К. Жуков, тем более, что он большую часть войны не командовал, а служил при Сталине генерал-адъютантом.
Но наши генералы мирного времени, оценивая даже тех, кто уже показал себя в войне, рейтинг полководцев фронтового масштаба выстроили так:
1. Г.К. Жуков
2. А.М. Василевский
3. К.К. Рокоссовский
4. И.С. Конев
5. Р.Я. Малиновский
6. Л.А. Говоров
7. А.И. Антонов
8. С.К. Тимошенко
9. Ф.И. Толбухин
10. К.А. Мерецков
11. Б.М. Шапошников
12. И.Д. Черняховский
13. Н.Ф. Ватутин
14. И.Х. Баграмян
15. А.И. Еременко
16. И.Е. Петров
Этот рейтинг удивителен уже тем, что в полководцы записаны А.И. Антонов и Б.М. Шапошников, которые за всю войну не командовали ни минуту даже ротой, но нет С.М. Будённого и К.Е. Ворошилова, вынесших на командных постах тяжесть первого года войны, и это при том, что немецкие генералы и историки без обиняков называют Будённого причиной провала плана «Барбаросса» на юге.
«Вместе с тем группе армий «Юг» Рундштедта не удавалось воплощать в жизнь планы так же гладко, как это происходило у немцев на центральном направлении. Здесь наступающих ждало несколько очень неприятных сюрпризов. Поскольку по политическим причинам поначалу вести операции на 400-километровой румынской границе в Карпатах было нельзя, вся тяжесть наступления ложилась тут на левофланговые части — т. е. северное крыло группы армий. Там 17-й армии генерала фон Штюльпнагеля и 6-й армии генерал-фельдмаршала фон Рейхенау предстояло прорвать оборону русских, углубиться во вражеские позиции, двигаясь на юго-восток, а затем, повернув на юг, силами авангарда — танковой группой Клейста — окружить русских. При этом танкистам Клейста отводилась роль одного из «щупалец» охвата частей противника. Именно одного, поскольку, в отличие от группы армий «Центр», Рундштедт располагал всего одной танковой группой Вторым «щупальцем» охвата, значительно более коротким, предстояло стать 11-й армии генерал-полковника Риттера фон Шоберта, дислоцированной на юге Румынии. Эта армия должна была форсировать Прут и Днестр и наступать на восток в направлении танковой группы Клейста, чтобы замкнуть кольцо окружения за миллионной группировкой Будённого.
План был хорош и разумен, но Рундштедту попался умный противник», — пишет немецкий историк П. Карелл.
Как видите, в понимании советских генералов мирного времени любой болтун, как огня боящийся противника и ответственности за бой, но носящий на плечах погоны, — уже полководец, а настоящий, уважаемый противником полководец таковым не является! Чему же удивляться, что ни наши довоенные генералы, ни американские не способны были в своей среде определить тех, кто способен был стать полководцем на фронте, а не геморройным погононосителем в военном ведомстве. И, конечно, в этом рейтинге умиляет и поражает то, что Жуков поставлен на первое место. Поэтому давайте немного обсудим маршалов той войны, попавших и не попавших в этот рейтинг.
Профессионалы
Профессионала, специалиста можно отличить от верхогляда по такому признаку — профессионал знает все о том деле, которое он делает. Скажем, профессионал-авторемонтник должен знать все о той машине, которую он взялся ремонтировать. А если он детали машины называет блямбами и не может отличить дизельный двигатель от карбюраторного, то что же он за профессионал?
Делом полководцев является уничтожение врага и поэтому профессионала отличает то, насколько досконально он знает противника, с которым в настоящее время воюет. Ведь не зная противника, невозможно спланировать с ним бой.
Ниже я даю стенограмму разговора двух советских военачальников, которым было поручено Ставкой совместными усилиями уничтожить противостоящую им обоим группировку немецких войск. Обсуждая этот вопрос, они докладывают друг другу то, что знают о своем общем противнике. Попробуйте по их знанию этого своего Дела оценить их профессионализм. Назовем их № 1 и № 2.
1. В течение последних 2–3 дней я веду бой на своем левом фланге в районе Вороново, то есть на левом фланге группировки, которая идет на соединение с тобой. Противник сосредоточил против основной моей группировки за последние 2–3 дня следующие дивизии. Буду передавать по полкам, так как хочу знать, нет ли остальных полков против твоего фронта.[17] Начну справа: в районе Рабочий поселок № 1 появился 424-й полк 126-й пехотной дивизии, ранее не присутствовавшей на моем фронте. Остальных полков этой дивизии нет. Или они в Шлиссельбурге, или по Неве и действуют на запад против тебя, или в резерве в районе Шлиссельбурга.
2. В районе Синявино и южнее действует 20-я мотодивизия, вместе с ней отмечены танки 12-й танковой дивизии.
3. На фронте Сиголово — Турышкино развернулась 21-я пехотная дивизия. Совместно с ней в этом же районе действует 5-я танковая дивизия в направлении Славянка — Вороново. В течение последних 3 дней идет усиленная переброска из района Любань на Шипки — Турышкино — Сологубовка мотомехчастей и танков. Сегодня в 16.30 замечено выдвижение танков (более 50) в районе Сологубовка на Сиголово и северо-восточнее Турышкино. Кроме того, появилась в этом же районе тяжелая артиллерия. Сегодня у меня шел бой за овладение Вороново. Это была частная операция для предстоящего наступления, но решить эту задачу не удалось. Правда, здесь действовали незначительные соединения. Я сделал это умышленно, так как не хотел втягивать крупные силы в эту операцию: сейчас у меня идет пополнение частей.
Линия фронта, занимаемая 54-й армией, следующая: Липка-Рабочий поселок № 8 — Рабочий поселок № 7 — поселок Эстонский — Тортолово — Мышкино — Поречье — Михалево.
Противник сосредоточивает на моем правом фланге довольно сильную группировку. Жду с завтрашнего дня перехода его в наступление. Меры для отражения наступления мною приняты, думаю отбить его атаки и немедленно перейти в контрнаступление. За последние 3–4 дня нами уничтожено минимум 70 танков… Во второй половине 13 сентября был сильный бой в районе Горного Хандорово, где было уничтожено 28 танков и батальон пехоты, но противник все время, в особенности сегодня, начал проявлять большую активность. Все".
"1. Противник, захватив Красное Село, ведет бешеные атаки на Пулково, в направлении Лигово. Другой очаг юго-восточнее Слуцка — район Федоровское. Из этого района противник ведет наступление восемью полками общим направлением на г. Пушкин, с целью соединения в районе Пушкин-Пулково.
2. На остальных участках фронта обстановка прежняя… Южная группа Астанина в составе четырех дивизий принимает меры к выходу из окружения.
3. На всех участках фронта организуем активные действия. Возлагаем большие надежды на тебя. У меня пока все".
Вот оцените по этим докладам, кто профессионал.
У первого сухое перечисление противника со всеми подробностями — танковая или пехотная дивизия, в полном составе или нет, где могут быть остатки и резервы, каково поведение противника, каковы результаты дневных боев с возможными потерями противника, и где проходит линия его фронта.
У второго — полное незнание кто с ним воюет. Единственная цифра — "восемь полков" — какая-то безграмотная и, к тому же, относится к совершенно другому участку фронта. Полки сами не атакуют. Они делают это в составе дивизий. Профессионал сказал бы: "Противник ведет наступление частями трех (четырех) дивизий (номера дивизий) общими силами до 8 полков". Вместо сведений о противнике в докладе какой-то бессвязный лепет о "бешеных" немцах, которые атакуют этого полководца.
Не знаю, может у вас другое впечатление, но у меня оно именно такое.
Теперь об этих военачальниках. Первый — это командующий 54-й армией маршал Г.И. Кулик. Второй — командующий Ленинградским фронтом генерал армии Г.К. Жуков.
У нас в историографии сложился стереотип о каких-то немыслимо выдающихся полководческих способностях Георгия Константиновича Жукова. Думаю, что когда военные историки попробуют действительно разобраться с уровнем его военных талантов, то выяснится, что их у него в начале войны было не больше, чем у Л.Д. Троцкого. И, кстати, на фронтах, особенно в начале войны, Жуков часто исполнял функции примерно такие же, что и Троцкий в Гражданскую войну — специалиста по судам и расстрелам.
Что касается наиболее выдающегося полководца той войны, то следует в этом вопросе довериться Сталину. Никто лучше начальника не знает способностей своих подчиненных, тем более, проверенных в ходе такой длительной войны.
После войны Жуков попался на непомерности награбленных в Германии трофеев, на непомерном бахвальстве своими подвигами и был, так сказать, в опале. Э. Казакевич в романе "Весна на Одере" показал его истинную роль во взятии Берлина, не думая, что этим оскорбляет Сталина, назначившего Жукова командовать 1-м Белорусским. Сталин был недоволен романом и, высказывая свое недовольство К. Симонову, невольно дал характеристику советским маршалам: "У Жукова есть недостатки, некоторые его свойства не любили на фронте, но надо сказать, что он воевал лучше Конева и не хуже Рокоссовского".
Итак, по мнению Верховного, лучшим маршалом был все же Рокоссовский — он эталон. Возникает вопрос — почему же Сталин так двигал Жукова, почему в конце войны оттеснил Рокоссовского на второй план, заменив его на Жукова перед взятием Берлина? Рокоссовский в узком кругу говаривал, что его беда в том, что в Польше он русский, а в России — поляк.