Если бы не генералы! Мухин Юрий

Глава 4. Предатели, ставшие "ероями"

Версия

У нас ни в литературе, ни в исторических работах не рассматривается не только вопрос предыдущей главы — измена генералов для подготовки себе заслуг перед новой властью, — но и вопрос, а каково было этим генералам после поражений вверенных им войск возвращаться домой? В старину такие генералы бросались на меч от позора, а в гитлеровской армии в день капитуляции Германии свыше 200 генералов застрелилось. Полководцы РККА в массе своей на такое были не способны, впрочем, в этом они не далеко ушли и от царских генералов — тем тоже позор глаза не ел.

Однако то, что полководцам РККА позор глаза не ел, ещё не означает, что им было безразлично, как к ним будут относиться люди, которые своих сыновей и мужей отдали им под командование. Ведь понимаете, сотни тысяч родственников тех, кого этот генерал привёл к поражению и смерти, вполне могли сказать этому полководцу: "Мой муж (сын, отец) по твоей вине погиб, а ты тут довольной рожей блистаешь!" А если даже не скажут, то подумают…

Так что полководцу, потерпевшему поражение, желательно было тоже пострадать, но не очень больно. Взять оружие, поднять своих бойцов в последнюю атаку и в ней погибнуть — это для них было слишком! Это очень больно. А вот попасть в плен и пострадать в плену — это в самый раз. Тем более, что в плену генералов хорошо кормят, хорошо содержат — почему же не принять этот "мученический венец"? Ну, а после войны, если враг победил, то ты вроде и не глупее и не подлее всех остальных генералов — они же ведь, мёртвые или оставшиеся в живых, тоже войну проиграли, так чем они лучше тебя? А если они войну выиграют, то тебя на радостях от победы простят, а ты будешь сопли по животу размазывать и доказывать, что тебе в плену было гораздо хуже, чем убитым на поле боя, и наши интеллигентствующие придурки тебя ещё и пожалеют — «ероем» будешь!

Согласитесь, что для генерала, проигравшего битву (хотя бы в своём представлении), сдача в плен выглядит весьма соблазнительно. Но для полководцев РККА была проблема: согласно Дисциплинарному Уставу РККА советские военнослужащие в плен не сдаются ни при каких обстоятельствах. А это означает, что как только ты начнёшь сдаваться в плен, то тебя свои же (из тех, кто серьёзно относится к присяге) и пристрелят. Что же делать?

Давайте попробуем ответить на этот вопрос, воспользовавшись логикой.

Во-первых. К моменту сдачи в плен надо иметь вокруг себя как можно меньше тех, кто честно относится к присяге, тех, кто может не дать тебе сдаться. Короче, желательно было бы как генерал Власов остаться одному с парой-тройкой таких же, как и ты, сопровождающих. Но этого маловато, поскольку ведь надо, чтобы к тебе гуманно относились в плену.

А для этого, во-вторых, нельзя раздражать врага его ненужными потерями, поскольку к потерям уже после победы, которые враг и сочтет ненужными, все относятся крайне отрицательно, пусть даже эта победа пока ещё в уме победителя. Для полководца РККА, собравшегося сдаться в плен, это большая проблема, поскольку нельзя объявить своим войскам о сдаче, нельзя сдачей своих войск уменьшить потери врага. Что же делать? Логически следует, что полководец РККА, решивший лично сдаться в плен, будет делать всё, чтобы вверенные ему войска нанесли врагу как можно меньше потерь, и для этого он, в первую очередь, дезорганизует вверенные ему войска, и этой дезорганизацией прекратит их сопротивление.

Это, конечно, версия, но давайте посмотрим, не было ли в истории той войны случая или случаев, когда полководцы РККА, увидевшие, что они проиграли сражение, начинали дезорганизовывать вверенные им части и соединения, после чего пытались остаться в расположении противника с как можно меньшим числом сопровождающих?

Вот давайте с позиции этой версии рассмотрим пару трагедий той войны и начнём с окружения советского Юго-Западного фронта под Киевом в сентябре 1941 года. Командовал фронтом генерал-полковник М.П. Кирпонос, Герой Советского Союза. Некий историк Марк Солонин, уже демократ до мозга костей, в книге "22 июня" пишет о нём так: "Михаил Петрович Кирпонос погиб на поле боя 20 сентября 1941 г. при попытке выйти из окружения восточнее Киева. Какими бы ни были обстоятельства его гибели (встречаются три версии: гибель в бою, самоубийство, особисты выполнили секретный приказ Сталина не допустить пленение высшего командного состава фронта), он отдал свою жизнь за Родину, и это обстоятельство заставляет автора быть предельно сдержанным в оценках".

Надо сказать, что и в этом я тоже отличаюсь от Солонина — меня гибель в той войне почти девяти миллионов солдат совершенно освобождает от всякой сдержанности по отношению к командовавшим ими генералам, в том числе и к погибшим, но дело не в этом. Как видите, есть вопрос о том, как погиб Кирпонос. Меня этот вопрос мало трогает — погибать ему было ничуть не тяжелее, чем остальным миллионам солдат, а вот поведение Кирпоноса на посту командующего Юго-Западным фронтом, представляет интерес как с точки зрения генеральской измены, так и с точки зрения только что выдвинутой мною версии.

Но начнём несколько издалека.

Стратег Жуков

Стратегия — это наука и искусство выиграть войну. Наука в смысле того, что в чем-то можно опереться на более-менее точные расчеты, и искусство потому, что зависит от таланта стратега.

По мере того, как войны становятся общенародными, стратегия из области чисто военной перемещается в область государственную. Стратег должен быть государственным деятелем и, помимо знаний о военном деле, обязан знать все о государственном деле — об экономике, климате, демографии и т. д. и т. п. Поэтому в вопросах стратегии Жуков был и остался абсолютным нулем. Думаю, что главным образом потому, что его общекультурная подготовка была крайне низка.

В ночь на 9 января 1948 г. на даче Жукова был сделан негласный обыск, закончившийся впоследствии конфискацией имущества. Сотрудники МГБ оценили объем барахла, вывезенного Жуковым из Германии. Не будем перечислять тысячи метров тканей, количество ковров, столового серебра и т. д., воспроизведем впечатление рядовых сотрудников госбезопасности: "… дача Жукова представляет собой, по существу, антикварный магазин или музей, обвешанный внутри различными дорогостоящими художественными картинами, причем их так много, что 4 картины висят даже на кухне". Нам более интересно другое их впечатление: "На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке".

Вот эта характеристика обстановки дачи Жукова (пыль в глаза!) говорит о нем больше чем десятки томов. Не может быть государственным деятелем, а значит и стратегом, человек, у которого на даче "нет ни одной советской книги", т. е. книг на русском языке. Если их нет, значит книги ему были просто не интересны. То, что ему было интересно, — все на даче нашли. Скажем: "аккордеонов с богатой художественной отделкой — 8 штук; уникальных охотничьих ружей фирмы Голанд-Голанд и других — всего 20 штук".

Все ли полководцы РККА были такими? Наверное, таких было немало, но среди них были и люди с очень высоким интеллектом. Вот, к примеру, о маршале С.М. Будённом вспоминает его дочь Нина Семёновна.

"Отец обладал уникальной памятью и имел способности к языкам. На Дону, откуда папа был родом, находились немецкие поселения, и ещё в юности папа хорошо овладел разговорным немецким языком. Позже на всех официальных церемониях общался с немцами без переводчика. Неплохо знал он и калмыцкий, так как рядом с их станицей Платовской жили калмыки. Во время Первой мировой папа пару лет воевал на Кавказе на турецком фронте и освоил турецкий.

Конечно, из-за Первой мировой и гражданской папа не смог получить образование. И поэтому уже в конце двадцатых годов, когда ему было за пятьдесят, он поступил в Академию имени Фрунзе.

Он собирал книги, доставал редкие экземпляры. Его довоенную библиотеку считали уникальной. В ней было собрано больше десяти тысяч томов — папа очень интенсивно занимался самообразованием. Одно время он брал уроки у доцента Московского университета Андрея Снесарева, под руководством которого углубленно изучал военную историю и военную теорию. Об этом мало говорят, но Снесарев до революции служил в чине генерала в царской армии и был одним из ведущих преподавателей в Академии генерального штаба. Так что Семён Михайлович военной науке учился у царского генерала.

…Он буквально жил коневодством, прилагал все усилия для выведения новой, будённовской породы (чтобы вывести породу, нужно двадцать лет). Он днями пропадал на конезаводах, подыскивая нужных для спаривания лошадей, доставая племенных жеребцов, изучая литературу — у него был огромный шкаф, доверху набитый книгами о коневодстве. И будённовскую породу всё-таки вывели. Лошади обладали хорошей резвостью, выносливостью, были пригодны для кавалерии и работы в сельском хозяйстве".

От себя добавлю, что в истории советского коневодства было два случая уникальных продаж с Московского ипподрома. За миллион долларов (огромную сумму по тем временам) американскому миллиардеру Хаммеру был продан чистокровный жеребец арабской породы и голландской королеве за такую же сумму была продана кобыла будённовской породы. Но вернёмся к Жукову.

Говорить, что благодаря Жукову мы выиграли войну — просто смешно. С его участием мы победили в ряде сражений той войны, и уже это достаточно много.

Бывает или должно так быть, что после событий человек задумывается и начинает понимать то, что в ходе событий понять не мог. Что касается стратегии, то с Жуковым даже этого не произошло. Стратегических замыслов сторон в той войне он не понимал даже тогда, когда в преклонные годы начал писать мемуары.

В них, к примеру, он хвастается, что смог, якобы, предугадать окружение советских войск под Киевом, а на совещании 29 июля он, якобы, предлагал Сталину оставить Киев и отвести войска, но Сталин не согласился, что и повлекло, дескать, их окружение.

При этом интересно, что он в своих мемуарах обильно цитирует немецких генералов. А эти генералы дружно утверждают, что взятие Киева и окружение на Украине советских войск — явилось величайшей стратегической ошибкой Гитлера, повлекшей поражение Германии в войне. Жуков должен был, по крайней мере, хотя бы заинтересоваться в чем тут дело и почему Гудериан или Меллентин так думают.

Если уделить этой проблеме несколько больше внимания, то я, к примеру, считаю, что и немцы не правы. Гитлер совершил стратегическую ошибку напав на СССР. А в случае со взятием Киева у него просто уже не было выбора — любой вариант был плох.

Тут ведь что нужно представить. Немцы вторглись в СССР тремя потоками, имея на вооружении стратегический принцип Гитлера — уничтожить войска СССР, сконцентрированные на западе страны.

Давая задание на разработку плана «Барбаросса» на совещании 5.12.1940 г., Гитлер так определял задачу своим генералам: "Ведя наступление против русской армии, не следует теснить ее перед собой, так как это опасно. С самого начала наше наступление должно быть таким, чтобы раздробить русскую армию на отдельные группы и задушить их в «мешках»… Если русские понесут поражения в результате ряда наших ударов, то начиная с определенного момента, как это было в Польше, из строя выйдут транспорт, связь и тому подобное и наступит полная дезорганизация". (В записи Ф. Гальдера).

Государство не может защитить себя без армии, если армия (или большая ее часть) гибнет — страна сдается. Так было и в Польше, и во Франции. А в СССР было так:

На севере группа немецких армий «Север» гитлеровский принцип осуществить не смогла — Ворошилов не дал им окружить сколько-нибудь значительную часть войск Северо-Западного фронта. На юге Буденный после потерь пограничных боев закрепился на рубеже Киева и здесь группа немецких армий «Юг» также не смогла одержать решительной победы над Юго-Западным фронтом. До августа немцы вообще не смогли здесь, окружив, уничтожить ни одной дивизии. Все окруженные пробивались к своим. И лишь в Белоруссии группа армий «Центр» смогла почти полностью разгромить войска под командованием Павлова, и то — благодаря его предательству. Группа армий «Север» была нацелена на Ленинград, «Центр» — на Москву, «Юг» — на Украину. С разгромом Западного фронта дорога на Москву была открыта.

А взятие Москвы несло победу. И не потому, что она столица. Москва — это узел всех железных дорог европейской части СССР; это крупнейший, производящий оружие и средства войны район СССР; это, наконец, исконно русская часть населения СССР. Взятие Москвы делило СССР на куски, связь между которыми была бы чрезвычайно затруднена. Конечно это понимали все (кроме Жукова).

Но если бы группа армий «Центр» сразу же после разгрома Западного фронта рванулась на Москву, которую в это время практически некому было защищать, то у нее открылся бы южный фланг, а там неразгромленный еще немцами Юго-Западный фронт Кирпоноса. И чем дольше сидел бы этот фронт в обороне, тем сильнее ее оборудовал. А значит, оборона стала бы требовать меньше людей, что, в свою очередь, позволяло сформировать у Юго-Западного фронта большие войсковые резервы для удара. И ударить Кирпонос мог под основание клина стремящейся к Москве группы армий «Центр».

А эта группа армий была механизирована, следовательно — чрезвычайно зависима от путей своего снабжения. Если бы Юго-Западный фронт их перерезал, то окруженной под Москвой группировке «Центр» осталось бы только сдаться.

И Гитлер выбрал осторожный вариант. Он остановил наступление на Москву и направил большую часть подвижных войск группы армий «Центр» на Украину, где она совместно с группой «Юг» 12 сентября нанесла удар и окружила четыре армии Юго-Западного фронта. Но потеряла время и силы. А за это время вокруг Москвы были собраны войска, и немцы ее взять уже не смогли. Всю войну этот чисто русский район оставался без оккупации и явился поставщиком всем фронтам оружия и людей. А СССР остался неразделенным.

Вот за это немецкие генералы и ругают Гитлера, считают, что он обязан был рискнуть и броситься на Москву, не беря Киев. Но еще не известно, что было бы хуже для немцев.

Но зато понятно, что было бы для немцев лучше. Это если бы Сталин принял совет Жукова отвести войска от Киева уже в июле. Группа армий «Юг» погнала бы, покинувший окопы и Киевский УР, Юго-Западный фронт на восток, громя его своими более подвижными соединениями. А у группы армий «Центр» южный фланг стал бы безопасным, и она рванула бы на Москву.

Но если немецкие генералы обвиняют своего главнокомандующего в спорной нерешительности, приведшей к поражению в войне, то Жуков Сталина в чем обвиняет? В том, что Сталин оказался стратегом и не дал немцам выиграть войну? Не дал Жукову помочь им в этом?

Мне, порою, кажется, что мемуары Жукова "Воспоминания и размышления" читал кто угодно, кроме военных. Поскольку, когда Георгий Константинович начинает «размышлять», то возникает масса вопросов даже у штатских.

Вернемся, например, к описанию им совещания 29 июля 1941 г., на котором Жуков был снят с должности начальника Генштаба..[8] Заявив с апломбом, что "исходя из анализа обстановки они (немецкие войска — Ю.М.) могут действовать именно так, а не иначе", Жуков дал анализ обстановки и свои предложения (сжато):

"На московском стратегическом направлении немцы в ближайшие дни не смогут вести наступательную операцию, так как они понесли слишком большие потери. У них нет здесь крупных стратегических резервов для обеспечения правого и левого крыла группы армий «Центр»;

— Наиболее слабым и опасным участком наших фронтов является Центральный фронт. Армии, прикрывающие направления на Унечу, Гомель, очень малочисленны и технически слабы. Немцы могут воспользоваться этим слабым местом и ударить во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта".

Надо:

"Прежде всего укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трех армий, усиленных артиллерией. Одну армию за счет западного направления;

— Юго-Западный фронт необходимо целиком отвести за Днепр… Киев придется оставить…"

В этой фантазии Жукова начисто отсутствует и логика, и хроника событий.

Во-первых. От Черного моря на север, в Бесарабии, держал оборону Южный фронт, к его северному флангу примыкал южный фланг Юго-Западного фронта. Если армии Юго-Западного фронта отвести за сотни километров на север за Днепр, то что станется с 9-й и 18-й армиями Южного фронта, с Одессой, с Крымом? Жуков об этом молчит, видимо так далеко он по карте не смотрел.

Во-вторых. Вокруг Киева на правом берегу Днепра в 30-е годы еще против поляков был построен укрепленный район с противотанковыми рвами, бетонными ДОТами и т. д. Немцы на попытке его прорыва понесли столь тяжелые потери, что прекратили его атаковать. Допустим Юго-Западный фронт нужно вывести на левый берег Днепра, но зачем бросать уже готовый плацдарм, крепость на правом берегу? В чем смысл сдачи немцам этой крепости, Жуков тоже молчит.

В-третьих. Конечно, в 1972 г. Жуков уже знал, что немцы сначала ударили в тыл Юго-Западному фронту, а уж затем начали наступать на Москву. Но 29 июля, по настоянию Генерального штаба, немцы готовили наступление именно на Москву! И снятие целой армии с этого направления (западного) было военным безумием.[9] Поскольку тогда еще никто не мог знать, что предпринятое Ворошиловым в середине августа наступление в районе озера Ильмень будет настолько успешным, что Гитлер все же отменит директиву о наступлении на Москву и только 21 августа даст новую директиву о повороте 2-й танковый группы Гудериана в тыл Юго-Западного фронта.

В-четвертых. Если войска группы армий «Центр» "понесли слишком большие потери", чтобы дойти 300 км до Москвы, то откуда у этой группы могли взяться силы, чтобы прорвать Центральный фронт и пройти 500 км в тыл Юго-Западного фронта? В анализе и предложениях Жукова начисто отсутствует какая-либо логика. Он и в 1972 г. не понял не только стратегический, но и оперативный смысл немецких операций 1941 г. А ведь, к примеру, Гот уже в 1956 г. его открыл всем желающим. Не «потери», а совершенно другие соображения двигали немцами:

"Правда, против продолжения наступления на Москву в то время был один веский аргумент оперативного значения. Если в центре разгром находившихся в Белоруссии войск противника удался неожиданно быстро и полно, то на других направлениях успехи были не столь велики. Например, не удалось отбросить на юг противника, действовавшего южнее Припяти и западнее Днепра. Попытка сбросить прибалтийскую группировку в море также не увенчалась успехом. Таким образом, оба фланга группы армий «Центр» при продвижении на Москву подверглись опасности оказаться под ударами, на юге эта опасность уже давала себя знать".

Будённый и Киев

Давайте подробнее об окружении немцами наших войск под Киевом в сентябре 1941 г. Напомню, что ни на севере, где Северо-западным направлением командовал маршал Ворошилов, ни на юге, где Юго-западным направлением командовал маршал Буденный, у немцев никаких окружений не получилось. В результате группа немецких армий «Центр» глубоко вклинилась по направлению к Москве, и ее положение стало опасным: неразгромленные войска Ворошилова и Буденного могли ударить с севера и с юга по основанию немецкого клина и окружить войска, идущие на Москву. Гитлер этой опасностью пренебречь не смог, тем более поняв, что его армия сражается не с французами или поляками, а с солдатами совсем иного качества.

Чуть позже начальник полиции безопасности и СД суммировал это новое впечатление немцев о русских так: «В Советском Союзе, возможно, многие люди, главным образом молодое поколение, придерживаются мнения, что Сталин является великим политиком. По меньшей мере, большевизм, безразлично какими средствами, вселил в большую часть русского населения непреклонное упорство. Именно нашими солдатами установлено, что такого организованного проявления упорства никогда не встречалось в Первую мировую войну. Вполне вероятно, что люди на востоке сильно отличаются от нас по расово-национальным признакам, однако за боевой мощью врага все же стоят такие качества, как своеобразная любовь к Отечеству, своего рода мужество и товарищество, безразличие к жизни, которые у японцев тоже проявляются необычно, но должны быть признаны».

Гитлер не смог не учесть изменения обстоятельств и вынужден был импровизировать. Он поставил крест на «Барбароссе» и изменил задачу группе «Центр». Он остановил ее движение к Москве и повернул входящую в ее состав 2-ю танковую группу Гудериана и 2-ю армию на юг — в тыл советского Юго-Западного фронта с целью окружить и уничтожить его войска. То есть перед наступлением на Москву Гитлер снимал угрозу своим войскам с юга. (А 3-я танковая группа, входившая в группу армий «Центр», была направлена на север для снятия угрозы удара оттуда).

Особенно велика была опасность от этого маневра Гитлера для Юго-Западного фронта. Его войска держали оборону далеко на западе, причем крайним западным участком был укрепленный район (УР) на правом берегу Днепра у Киева. Здесь, кстати, находилась самая крупная и сильная группировка советских войск Юго-западного фронта.

Сталин видел эту опасность и принял меры: был создан Брянский фронт в составе двух армий под командованием генерал-лейтенанта Еременко восточнее того места, откуда немцы могли нанести удар в тыл Юго-Западного фронта. Предполагалось, что ударом с запада войск Юго-западного фронта и с востока — войск Брянского фронта прорыв немцев на юг будет смят и ликвидирован. Но из-за отсутствия радиосвязи наша многочисленная и не управляемая в воздухе авиация в то время не представляла существенной угрозы немецкой авиации, и люфтваффе Геринга практически выбомбило Брянский фронт еще на станциях выгрузки. Еременко остановить Гудериана не смог.

Г.К. Жуков в своих мемуарах, как видите, глупо врет, что, дескать, 29 июля 1941 г. он предложил отвести войска Юго-западного фронта на восток и оставить Киев, а Сталин, дескать, его за это гениальное предложение выгнал с должности начальника Генштаба. Жуков, по обыкновению, украл эту историю у другого военачальника, поскольку произошла похожая история спустя полтора месяца после заявленной Жуковым даты.

Началось это трагическое событие в ночь на 11 сентября. Маршал Баграмян, на тот момент генерал-майор и начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта, восстановил его по копиям телеграмм и собственным воспоминаниям. Оказывается, это не Жуков, а маршал Будённый дал телеграмму Сталину: «Военный совет Юго-западного фронта считает, что в создавшейся обстановке необходимо разрешить общий отход фронта на тыловой рубеж…» (Далее идет оценка обстановки Буденным и такие выводы: «Промедление с отходом Юго-западного фронта может повлечь к потере войск и огромного количества материальной части. В крайнем случае, если вопрос с отходом не может быть пересмотрен, прошу разрешения вывести хотя бы войска и богатую технику из Киевского УР, эти силы и средства, безусловно, помогут Юго-западному фронту противодействовать окружению».

Сталин был в очень трудном положении. Как глава страны он должен был согласовать оставление врагу столицы уже шестой союзной республики и огромного количества населения. Генштаб против отвода войск. Что делать? Сталин принимает собственное решение, и это решение военного вождя — он ставит Юго-западному фронту задачу на спасение войск, на спасение не бегством, а боем. Вечером 11 сентября он связывается по телеграфу с Кирпоносом и, оценив обстановку, заканчивает анализ своим решением:

«Первое. Немедленно перегруппировать силы хотя бы за счет Киевского укрепрайона и других войск и повести отчаянные атаки на конотопскую группу противника[10] во взаимодействии с Еременко, сосредоточив в этом районе девять десятых авиации. Еременко уже даны соответствующие указания. Авиационную же группу Петрова мы сегодня специальным приказом передислоцируем на Харьков и подчиним Юго-Западному направлению.

Второе. Немедленно организовать оборонительный рубеж на реке Псел или где-либо по этой линии, выставив большую артиллерийскую группу фронтом на север и на запад[11] и отведя 5–6 дивизий на этот рубеж.

Третье. По исполнении этих двух пунктов, и только после исполнения этих двух пунктов, т. е. после создания кулака против конотопской группы и после создания оборонительного рубежа на реке Псел, словом, после всего этого начать эвакуацию Киева. Подготовить тщательно взрыв мостов. Никаких плавсредств на Днепре не оставлять, а разрушить их и после эвакуации Киева закрепиться на восточном берегу Днепра, не давая противнику прорваться на восточный берег.

Перестать, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути для сопротивления».

Надо пояснить, чего боялся Сталин. Когда 30 июня 1941 г. Ставка разрешила Юго-Западному фронту отвести войска от новой границы к укрепрайонам на старой границе, то фронт этот маневр произвести не смог. Отвод всех войск сразу привел к тому, что немцы опередили колонны наших отступающих войск и едва не ворвались в Киев. Закрепиться на УРах старой границы не удалось, пришлось отступать дальше — до Днепра.

Поэтому Сталин, поддержав в целом предложение Буденного, расширил его и разбил на этапы: сначала нужно было войска с правого берега Днепра (Западного), с Киевского УРа немедленно перебросить навстречу Гудериану и не дать тому замкнуть окружение; одновременно отвести часть войск на Псел и начать готовить оборонительные позиции, а затем на эти позиции отводить и весь фронт. Сам маршал Баграмян это решение Сталина откомментировал так: «Своей железной логикой Верховный Главнокомандующий мог обезоружить кого угодно».

Но дальше случилось невероятное, вернее то, чего ни Баграмян, ни другие оставшиеся в живых свидетели объяснить не могли, случилось то, отчего «Тупиков, слушая Кирпоноса, схватился за голову». Кирпонос и член Военного совета фронта Бурмистенко оттелеграфировали Сталину: «У нас и мысли об отводе войск не было до получения предложения дать соображения об отводе войск на восток с указанием рубежей, а была лишь просьба в связи с расширившимся фронтом до 800 с лишним километров усилить наш фронт резервами…»

Сталин не понял. Он передал Кирпоносу текст телеграммы, которую получил от Буденного. Телеграфный аппарат долго молчал, видимо растерянный Сталин не знал, что решить, ведь оказалось, что и Генштаб и командующий Юго-западный фронтом против отвода фронта с занимаемых позиций. Затем последовал приказ: «Киева не оставлять и мостов не взрывать без особого разрешения Ставки». На следующий день Ставка сняла Буденного с должности и назначила на его место Тимошено.

Так что совершать подлость по отношению к своим коллегам, как видите, у ряда советских полководцев было в обычае.

Проблемы окружения

В сентябре 1941 года Юго-Западный фронт занимал дугу от фланга до фланга по прямой почти в 300 км. На северном фланге вела бои 40-я армия, за нею 21-я и 5-я, собственно Киев защищала 37-я армия. (Между прочим, во всей своей книге Баграмян не упоминает фамилию генерала, командовавшего 37-й, и во всех соответствующих эпизодах пишет о неком безымянном «командующем». А командовал 37-й генерал-майор А.А. Власов.) Уже на левой стороне Днепра ниже Киева оборону держали 26-я и 38-я армии. В сентябре 2-я танковая армия немцев под командованием Гудериана ударила в стык между 40-й и 21-й армиями и вышла в тыловые районы Юго-Западного фронта. Навстречу ей с плацдарма у Кременчуга в стык 38-й и 26-й армиями ударила 1-я танковая армия Клейста. Как вы видели выше, 11 сентября Кирпонос отверг предложение Будённого отводить войска на рубеж реки Псел и заверил Сталина, что фронт справится с ситуацией и Киев оставлять нет необходимости. А 15 сентября обе немецкие танковые армии соединились в районе села Лохвица, примерно в 70 км к востоку от города Прилуки, в котором находился штаб Юго-Западного фронта. На тот момент об окружении говорить не приходилось: при прорыве немцы понесли большие потери и в наших тылах действовали, по сути, отдельными отрядами, для создания сплошной линии фронтов (внутреннего и наружного) немцам не хватало войск, соответственно и коммуникации их были уязвимы. То есть ситуация была такова, что ещё было неизвестно, кто кого окружил и чем это дело закончится.

Но формально территория, занятая Юго-Западным фронтом, была окружена с запада фронтом немецких пехотных дивизий, а с востока — отрядами двух немецких танковых армий. Не нужно быть генералом, да, по-моему, и военным, чтобы понять, что тут нужно было делать: нужно было ударами из кольца и снаружи перерезать коммуникации танковых армий немцев и тогда получится соединение окружённых со своими войсками, а прорвавшиеся немцы в свою очередь окажутся окружёнными советскими войсками. Это настолько очевидно, что немцы своим офицерам прямо объяснили, что дивизии, вошедшие в прорыв, обязаны быть готовы к действиям в условиях окружения, т. е. предупреждали, что в самом окружении не только для полководца, но и для солдата нет ничего необычного — это дополнительная трудность, но не более того. Между прочим, я, к примеру, никогда не встречал у советских авторов объяснения тому, из каких соображений определяется возимый боекомплект войск. Похоже, что в нашей армии это то количество боеприпасов, которое могут поднять приданные данному соединению повозки и автомашины. А по менталитету немецких генералов, боекомплект — это снаряды и патроны на двое суток боя без их подвоза. Вот, исходя из этих двух суток боя, и рассчитывалось количество повозок и автомашин, нужных немецкой дивизии.

Тут вопрос: а где взять силы для окружения прорвавшихся немцев в твой тыл? Эти силы берутся за счёт сжатия кольца окружения. Предположим, что для удержания фронта нужно 1000 солдат на километр, и если ты в кольце диаметром 100 км, то тебе нужно 300 тысяч человек, но если ты сожмёшь кольцо до диаметра в 50 км, то у тебя при той же плотности на фронте высвободится 150 тысяч человек, которые ты можешь использовать для удара в нужном месте. Говоря в принципе — для накопления сил для удара по прорвавшимся, нужно сократить длину внешнего фронта. Юго-Западный фронт имел вид ломаной дуги или даже клина, имеющего в своём острие Киев. Если оставить Киев и спрямить внешний вид фронта, то могло высвободиться до половины войск. Причём, Кирпоносу нужно было делать это немедленно, не упуская ни часа и не дожидаясь никаких приказов Сталина, поскольку, во-первых, запас боеприпасов внутри кольца сокращался, а, во-вторых, немцы, вслед за танковыми, вводили в прорыв и пехотные дивизии. А те, в отличие от танковых, закрепляли за собой местность — они зарывались в землю, готовили систему огня, защищали коммуникации танковых клиньев, и их было уже значительно труднее сбить с позиций.

То есть Кирпоносу уже 15 сентября нужно было приказать Власову выводить 37-ю армию из Киева, остальные армии, оказавшиеся в кольце, отводить на восток к местам, где будут нанесены удары, окружающие прорвавшихся немцев, а двум своим армиям (40-й и 38-й), оказавшимся вне кольца окружения, приказать готовить удары извне. Ведь Кирпонос считался полководцем, и только на нём лежала ответственность за то, чтобы вверенные ему люди эффективно уничтожали врага, а не бездарно и бесполезно пали. Однако вместо этого произошло следующее.

Отход

И.Х. Баграмян, хотя и старше Черняховского, но, как и тот был замечен Сталиным и, начав войну полковником, закончил её генералом армии и командующим фронтом. В целом мемуары Баграмяна достаточно содержательны, но он всё же типичный советский генерал, то есть, сплочён солидарностью генеральской касты и скорее будет нагло врать, чем напишет то, за что генеральская мафия на него обидится. И в деле с Кирпоносом и с гибелью Юго-Западного фронта он либо недоговаривает, либо откровенно лжёт, и лжёт, чтобы выгородить генералов РККА и представить их этакими "ероями".

Баграмян начал войну полковником, начальником оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта, вскоре ему присвоили звание генерал-майора, он практически до конца находился с Кирпоносом, видел, что тот делал, но в своих мемуарах старательно лепит из Кирпоноса героя. Давайте посмотрим, как он это делает.

Предварительно следует сказать, что когда немецкие танковые армии соединились у Лохвицы, Баграмян оказался вне кольца, поскольку находился в 38-й армии. Не знаю, из каких соображений, но первым документом начавшейся трагедии Баграмян представляет вот такую телеграмму:

"Мне показали донесение Кирпоноса в Генштаб и главкому направления. Оно заканчивалось словами: "Фронт перешёл к боям в условиях окружения и полного пересечения коммуникаций. Переношу командный пункт в Киев, как единственный пункт, откуда имеется возможность управления войсками. Прошу подготовить необходимые мероприятия по снабжению армий фронта огнеприпасами при помощи авиатранспорта".

У меня защемило сердце".

И никаких комментариев к этой телеграмме, кроме состояния своей сердечной мышцы, Баграмян не даёт, хотя тут возникает существенный вопрос к Кирпоносу.

Историки и литераторы взахлёб уверяют, что под Киевом немцы окружили миллионы советских солдат и только пленных взяли 650 тысяч, забывая сообщить, что эту цифру поведал миру доктор Геббельс в своих радиопрограммах, газетах и в листовках, сбрасываемых на советские войска. На самом деле в четырёх армиях, попавших в окружение, было около 300 тысяч человек (Гудериан пишет о 290 тысячах пленных), но и это была огромная сила, которую Кирпонос обязан был с толком использовать для победы. А для этого он обязан был эффективно командовать фронтом, для чего ему нужно было находиться в таком месте, с которого командовать им наиболее удобно, т. е. с которого ближе всего и до всех армий, и до полей намечаемых боёв. Удобнее всего это было делать из пункта на оси отхода окружённых советских армий, тогда бы до каждой из них было оптимальное расстояние и эти армии всё время приближались бы к штабу, что облегчало бы связь с ними (за связь отвечают вышестоящие штабы). В то же время с такого пункта было бы недалеко до мест, в которых армии Юго-Западного фронта начали бы отсекать от флангов клинья немецкого прорыва. Кроме того, должна была быть надёжной радиосвязь и с 40-й и 38-й армиями, ведь им подлежало бить по немцам там, где будут наносить удары окружённые армии.

А что такое Киев? Это крайне западная точка фронта, максимально удалённая ото всех армий и мест будущих боёв, это пункт, из которого было труднее всего управлять фронтом. Кроме этого, в этот момент немцы предпринимали решительные действия по отсечению 37-й армии и Киева от остальных армий фронта, и если бы Кирпонос успел в Киев проскочить, то он вообще не смог бы управлять войсками. Но и немцы не дали Кирпоносу улизнуть туда, и, надо думать, Тимошенко приказал перевести штаб фронта из Прилук на 50 км южнее — в городок Пирятин, расположенный как раз на оси отхода Юго-Западного фронта и недалеко от мест предполагаемых боёв с прорвавшимися немцами. Пирятин — узел хороших дорог ко всем армиям фронта, кроме того, защищён рекой Удай с востока от неожиданностей со стороны танковых дивизий Гудериана и Клейста.

И возникает вопрос, а в связи с чем это Кирпонос, только узнав 15 сентября об окружении, вдруг заторопился в место, из которого невозможно командовать всем фронтом, но зато в котором легко попасть в плен?

Далее Баграмян сообщает, что уже утром 16 сентября его вызвал в Полтаву командующий Юго-Западным направлением маршал Тимошенко и приказал вылететь к Кирпоносу и передать устный приказ. Баграмян довольно много и не по делу рассуждает о согласовании этого приказа со Сталиным, но суть приказа, нет сомнений, передал точно.

"— Доложите, товарищ Баграмян, генералу Кирпоносу, что в создавшейся обстановке Военный совет Юго-Западного направления единственно целесообразным решением для войск Юго-Западного фронта считает организованный отход. Передайте командующему фронтом моё устное приказание: оставив Киевский укреплённый район и прикрывшись небольшими силами по Днепру, незамедлительно начать отвод главных сил на тыловой оборонительный рубеж. Основная задача — при содействии наших резервов разгромить противника, вышедшего на тылы войск фронта, и в последующем перейти к обороне по реке Псел. Пусть Кирпонос проявит максимум активности, решительнее наносит удары в направлениях на Ромны и Лубны, а не ждёт, пока мы его вытащим из кольца.

…Медленно потирая пальцами виски, словно утихомиривая боль, маршал сказал:

— Сейчас мы делаем всё, чтобы помочь фронту: стягиваем на Ромны и Лубны все силы, которые смогли собрать, в том числе усиленный танками кавкорпус Белова и три отдельные танковые бригады. Через несколько дней к нам подойдут дивизии Руссиянова и Лизюкова. Этими силами мы попытаемся пробиться навстречу окружённым войскам фронта.

…Я облегчённо вздохнул. Появилась надежда, что не всё ещё потеряно.

Дав указания о порядке отвода и организации управления войсками в условиях выхода из окружения, главком сказал на прощание:

— Спешите, товарищ Баграмян. И пусть Кирпонос не медлит! Ваш перелёт из Полтавы в район Пирятина обеспечит генерал Фалалеев.

Не теряя времени, я направился к командующему ВВС направления. Ф.Я. Фалалеев сказал, что уже выделил для меня скоростной бомбардировщик с опытным экипажем.

Казалось, всё шло хорошо. Но меня смущало одно обстоятельство: такие важные полномочия, которыми наделил меня Военный совет Юго-Западного направления, не подкреплялись документами. Правда, приходилось учитывать, что самолёт могут сбить, и совсем нежелательно, чтобы такой документ попал в руки врага…"

Как видите, речь и близко не шла о каком-то там "выходе из окружения", да если вы вдумаетесь, то и не могла идти. С чего бы это Сталин и Тимошенко вдруг сочли войска Юго-Западного фронта, отрезанные от остальных войск Красной Армии, уже не советскими войсками, а каким-то чудом морским, которому воевать уже не надо, бить немцев не надо, а надо или сидеть и ждать, когда их кто-то спасёт, погибнув сам, или, бросив оружие, удирать от немцев? Окружены были такие же солдаты, командиры и генералы, как и все остальные, и окружённые обязаны были бить немцев как и все остальные. Это был неизменный подход Сталина к этому вопросу — он никогда, и вы это увидите дальше, не давал приказов на "выход из окружения", он давал приказы только на отход с уничтожением прорвавшегося противника. Байку про приказы на "выход из окружения" придумали уже после войны в своих мемуарах полководцы РККА, а Баграмян, из-за своей кастовой солидарности, стал одним из таких народных сказителей.

Саботаж

Далее Баграмян начинает откровенно врать: "Из-за непогоды мы смогли вылететь лишь на следующий день. Меня усадили в прозрачной башне стрелка-радиста, откуда открывается широкий обзор. Нас сопровождают два истребителя. Пройдя через линию фронта, они повернули назад. И тотчас над горизонтом появились чёрные точки. Лётчик не стал сворачивать и на предельной скорости вёл самолёт на запад. Нам повезло. Мы проскочили сквозь заслон вражеских истребителей. Вот и аэродром Гребенка — пункт назначения", — пишет Баграмян, а через несколько страниц дополняет: "Добирались мы очень долго. Дорога была сплошь забита машинами, обозами, передвигавшимися колоннами тыловых частей и учреждений.

У генерала Кирпоноса мы застали Бурмистенко и Рыкова. Я доложил о распоряжении главкома".

Вот исходя из этого текста скажите, когда Баграмян доставил приказ Тимошенко Кирпоносу? Сам Баграмян заучил этот приказ 16-го утром, но если он вылетел на следующий день, да ещё в какую-то Гребенку, а потом долго добирался до Кирпоноса, то, что получается? Получается, что Баграмян передал приказ 17-го, в лучшем случае, во второй половине дня.

Но когда вышло первое издание воспоминаний Баграмяна, то откликнулся лётчик, переправивший его через фронт, и Баграмян, не подумавши, соблазнился в последующих изданиях поместить письмо этого живого свидетеля своего подвига. А в лётной книжке этого пилота была сделана запись: "16 сентября 1941 года. Полёт Полтава-Пирятин. Особое задание". То есть, Баграмян доставил Кирпоносу приказ не 17-го вечером, а 16-го в худшем случае во второй половине дня. (От Полтавы до Пирятина около 150 км, скорость СБ свыше 400 км/час, штаб фронта находился на хуторе Верхояровка в 3 км от Пирятина, а командный пункт Кирпоноса находился в роще в паре километров от штаба.) Мы видим, что Баграмян лжёт, на сутки или более затягивая время получения приказа Кирпоноса. Почему лжёт?

А потому что Кирпонос саботировал исполнение приказа — он не стал трансформировать его в свой приказ армиям Юго-Западного фронта и не стал передавать его войскам сразу же по получении! Кирпонос более суток цинично ждал, пока немцы окружат его армии основательнее! К примеру, за это время немцы перерезали основные пути отхода из Киева 37-й армии, и в промежуток Яготин-Березань немцы успели ввести крупную группировку своих войск.

Поскольку Тимошенко давал Кирпоносу приказы и по радио, то Баграмяну всё же надо было как-то объяснить причины бездействия Кирпоноса, и он объясняет их доводами, достойными американского адвоката. Кирпонос, оказывается, не исполнял приказ, так как не были выполнены надлежащие формальности.

"— Вы привезли письменное распоряжение на отход? — не отвечая ему, спросил меня командующий.

— Нет, маршал приказал передать устно.

Кирпонос, насупив густые брови, зашагал по комнате. Потом сказал:

— Я ничего не могу предпринять пока не получу документ. Вопрос слишком серьёзный. — И хлопнул ладонью по столу: — Всё! На этом закончим".

Как видите, Кирпонос требовал в бумажном виде приказ, который обязан был дать сам безо всяких начальников. Каков педант!

Ну, как же, скажут умники, а потом бы на Кирпоноса свалили вину за оставление Киева, вот он и требовал письменного указания, чтобы в этом случае бумагой оправдаться. Во-первых, будь Кирпонос хоть немного порядочным человеком, он бы в этот момент думал не о собственной заднице, а о тех 300 тысячах советских солдат, гибель которых он приближал и приближал. Во-вторых, такие полководцы РККА, как Кирпонос, когда речь идёт об их шкуре, плевать хотели на Сталина и его приказы. Ниже вы это увидите, а сейчас ещё об одной причине, по которой Кирпонос не давал своим войскам приказ. Баграмян продолжает.

"Вечером 17 сентября в Москву была отправлена радиограмма следующего содержания:

"Главком Тимошенко через заместителя начальника штаба фронта передал устное указание: основная задача — вывод армий фронта на реку Псел с разгромом подвижных групп противника в направлениях на Ромны, Лубны. Оставить минимум сил для прикрытия Днепра и Киева.

Письменные директивы главкома совершенно не дают указаний об отходе на реку Псел и разрешают взять из Киевского УР только часть сил. Налицо противоречие. Что выполнять? Считаю, что вывод войск фронта на реку Псел правилен. При этом условии необходимо оставить полностью Киевский укреплённый район, Киев и реку Днепр. Срочно просим ваших указаний".

Видели, какой умник?

Любой отвод войск проводится этапами — войска переходят с одного промежуточного рубежа обороны на другой, пока не доберутся до заданного. До реки Псел таких промежуточных рубежей могло быть с десяток, скажем, они могли быть и на реке Сула, и на реке Хорол. Так, Кирпонос даже на первый промежуточный рубеж не собирался отводить войска, пока ему точно и письменно не укажут последний! Начальнику штаба фронта генералу Тупикову уже только за эту телеграмму нужно было Кирпоноса пристрелить и взять командование на себя. Но, как утверждает Баграмян, они с Тупиковым уговаривали и уговаривали Кирпоноса, пока барин не смилостивился и всё же 17-го вечером подписал приказ во исполнение приказа, данного 16 сентября Тимошенко.

"Посоветовавшись с Тупиковым, Бурмистенко и Рыковым, командующий приказал поставить армиям следующие задачи: 21-й — к утру 18 сентября сосредоточиться на рубеже Брагинцы, Гнединцы (юго-восточнее Прилук) и главными силами нанести удар на Ромны, навстречу 2-му кавалерийскому корпусу; 5-й — частью сил прикрыть отход 21-й армии с запада, а остальными нанести удар на Лохвицу; 26-й — создав ударный кулак из двух дивизий, наступать на Лубны; 37-й — вывести войска из киевского укрепрайона на левый берег Днепра, создать из них ударную группу и прорываться на Пирятин и далее на восток, составляя арьергард сил фронта; 40-й и 38-й — ударить с востока навстречу главным силам фронта в направлениях на Ромны и Лубны.

Генерал Тупиков набросал на карте план отхода войск и приказал мне внести необходимые изменения в заранее подготовленные штабом боевые распоряжения армиям. Но передать эти документы адресатам было уже нелегко. С большими трудностями мы довели их только до командующих 5, 26 и 40-й армиями. Со штабами 21-й и 37-й армий связи не было даже по радио. Мы послали в Киев двух старших офицеров на автомашинах. Они не смогли пробраться в город и, видимо, погибли в пути. Лишь несколько позднее нам удалось через штаб главкома известить 37-ю армию о необходимости пробиваться на восток.

В 21-ю армию был направлен мой заместитель полковник Захватаев, который должен был вручить приказ генерал-лейтенанту В.И. Кузнецову и отходить вместе с его штабом.

К нашему счастью, почти вся авиация фронта и основная часть фронтового тыла своевременно были перебазированы за реку Псел, и мы в эту трудную пору могли не отвлекаться на организацию их выхода из окружения".

(Заметим, что Кирпонос только что послал Сталину радиограмму, чтобы тот сказал точно: на Псел выходить или не на Псел, а оказывается, тылы фронта и авиация уже давно были за это речкой.)

Итак, пустяк Кирпонос сделал — дал таки приказ, хотя и поздно. И вот только теперь у него и его штаба начиналась настоящая работа — нужно было организовать исполнение этого приказа, т. е. дополнительными распоряжениями, ввиду меняющейся обстановки, организовать, чтобы все армии фронта этот приказ исполнили, срезали клинья прорвавшихся в тыл фронта немцев, окружили их и уничтожили, а сами отошли на реку Псел. Ведь в армии ответственность за исполнение приказа лежит на том, кто его дал, в данном случае — на Кирпоносе и штабе фронта.

И посмотрите, что творит Кирпонос и его штаб!

Баграмян пишет: "Военный совет и штаб фронта тронулись в путь в ночь на 18 сентября. Было решено пробиваться через Лохвицу. Для большей маневренности управление фронта разделялось на два эшелона. Я следовал в первом эшелоне, в который входили Военный совет, основная часть штаба, политуправление, начальники родов войск и служб".

Как это вы "тронулись в путь"?! А фронтом кто будет командовать? "Дед Пихто!" — отвечает мне с того света Баграмян и начинает горестный рассказ о трагической судьбе штаба Юго-Западного фронта. Нет, не будем спешить и рассмотрим сначала это сообщение.

Во всех армиях и во все времена первые, кого стремится убить противник, это командиры. И стремится это сделать по простой причине — противника без командиров можно бить по частям. Если бы Гитлер поручил какому-нибудь Скорцени уничтожить управление Юго-Западным фронтом и тот бы это исполнил, то получил бы минимум Рыцарский крест. А Кирпонос «забесплатно» уничтожил управление своего фронта, причём для этого ему не потребовалось никакого письменного приказа Сталина, поскольку никакой Сталин или Тимошенко не давали ему приказа "выходить из окружения". Это вопиющий по своей наглости акт измены Родине и воинскому долгу!

Теперь второй вопрос — а куда это они "тронулись в путь"? "В Лохвицу" — скромно отвечает Баграмян. А что вам там делать? — возникает следующий вопрос. Ведь в Лохвице уже три дня как укрепились немцы. А приказ 5-й армии о наступлении на Лохвицу вы, Кирпонос и штаб, передали несколько минут назад, значит, войска 5-й армии получат его, если получат, только к утру, а когда сосредоточатся для исполнения этого приказа — ещё неизвестно, а когда начнут исполнять, то им до Лохвицы с боями ещё идти и идти. А штабу фронта на автомашинах до Лохвицы три часа пути. Так, повторю, что было делать в ночь на 18 сентября штабу фронта в Лохвице?

Итак, штаб Юго-Западного фронта, находясь среди своих войск и не испытывая никакого давления со стороны немцев, вдруг начал удирать от своих войск к немецким. Почему?

Но, правда, на вопрос, что делать в Лохвице, Баграмян отвечает и неизвестно, краснел ли он от стыда при этом. Оказывается, в Лохвице есть мост через реку Сула, а штаб удирал на автомашинах и Сулу мог пересечь только по мосту, вот Кирпонос и поехал в Лохвицу. Видите, как всё просто! Да, но есть маленький вопрос — чтобы переехать мост через Сулу у Лохвицы, надо было получить разрешение у немцев, а немцы, что, это разрешение Кирпоносу уже дали?

И главное — чего вообще штаб Юго-Западного фронта всполошился? Было бы понятно, если бы немцы атаковали Верхояровку и были уже в 500 метрах от неё. Но ведь на севере немцы были не менее чем в 50 км от Пирятина, на западе не менее, чем в 40, но там из Киева в тыл этим немцам выходила мощная 37-я армия, которой Кирпонос приказал пробиваться на Пирятин, т. е. к штабу фронта. Только на юге и на востоке немцы могли быть примерно в 30 км. Штаб находился там, где ему и полагается быть — в центре своих войск.

Ну, положим, штабу срочно захотелось перейти из окружения к войскам, ведущим деблокаду, но снаружи кольца 40-я армия Юго-западного фронта находилась на северо-востоке в районе города Ромны, а 38-я — на юго-востоке и должна была атаковать Лубны. Так зачем нужно было из-за моста через Сулу под Лохвицей переться 60 км с форсированием двух рек — Удая и Многи? Тем более, что за Лохвицей и советских войск-то не было — только в Гадяче случайно оказавшийся там сапёрный батальон высылал дозоры да вёл разведку. Сулу надо было форсировать в Лубнах, там тоже есть мост, до города Лубны было всего 45 км, да ещё по трассе Киев — Полтава, и без всяких форсирований рек.

Более того, согласно только что отданному приказу самого Кирпоноса, Лохвица должна была стать центром окружённой немецкой группировки, а окружить её Кирпонос приказал прорывами у Ромны и Лубны. Так ехал бы к Лубнам командовать войсками 26-й и 38-й армий, которым сам же и приказал взять этот город!

Таким образом, с какой точки зрения не посмотри, а то, что Кирпонос и штаб поспешно прекратили управление войсками фронта и поспешно выехали в направлении Лохвицы, честных объяснений не имеет. Оно имеет только одно объяснение: цель этого — дезорганизация войск фронта с тем, чтобы немцы могли легко их добить и не предъявляли потом пленному Кирпоносу претензий из-за "бессмысленного сопротивления", повлекшего потери немецких войск.

Ведь даже дезорганизованные и преданные частью полководцев РККА полки и подразделения Юго-Западного фронта дрались очень долго. В ночь на 18 сентября Кирпонос бросил их без командования, а части 26-й армии сражались и пробились к своим только к октябрю, части 37-й армии сражались до 5 октября.

А теперь давайте рассмотрим, как Кирпонос и штаб фронта проделали свой путь на Лохвицу. Баграмян продолжает: "Из деревни Верхояровка взяли курс на Пирятин, где был мост через реку Удай. Во второй половине ночи подошли к реке".

Выше Баграмян сообщил, что колонна штаба тронулась в путь "в ночь на 18 сентября", т. е. в 8–9 часов вечера, а "во второй половине ночи", т. е. после 12 часов, они подошли к мосту через Удай. Автотранспорту воинских колонн задают скорость 20 км/час. От Верхояровки до моста через Удай — 4 км. Отметим, что Кирпонос как-то не сильно спешил к мосту через Удай, позже постараемся понять, почему. Далее Баграмян сообщает: "Вражеская авиация бомбила переправу, потребовалось много труда, чтобы поддержать порядок. Преодолев реку, колонна штаба под прикрытием частей 289-й стрелковой дивизии полковника Д.Ф. Макшанова миновала Пирятин и направилась к населённому пункту Чернуха, но перед рассветом была атакована немецкими танками с севера и отсечена от стрелковых подразделений. Пришлось менять направление".

Возникает вопрос. Если 289-я стрелковая дивизия, задачей которой было охранять штаб фронта, увидела, что колонна штаба атакована немцами, то дивизия обязана была развернуться и принять бой с тем, чтобы защитить штаб? Вооружённый до зубов противотанковой артиллерией и бронемашинами с пушечным вооружением полк охраны штаба фронта обязан был принять бой с тем, чтобы колонна штаба соединилась с дивизией? Вроде так, но Баграмян ничего не пишет о бое, а отсюда следует, что они свернули, как только увидели танки (если они были), а дивизия ушла уже так далеко, что не видела немецкого нападения на колонну штаба. Имеем два вывода:

— колонна штаба не ехала за дивизией, поскольку не может автоколонна на шоссе отстать от пеших подразделений;

— Кирпонос умышленно отделился от 289-й дивизии, иначе послал бы полк охраны в бой, чтобы с нею соединиться.

Видите ли, от Пирятина до Чернух около 30 км, за осеннюю ночь по шоссе даже пеший солдат пройдёт это расстояние, и автоколонне отстать от дивизии можно было только специально. Но даже без 289-й дивизии с Кирпоносом оставалось ещё очень много солдат и оружия. Баграмян продолжает.

"Свернули на просёлочную дорогу, пролегавшую вдоль левого берега реки Удай. Двигались под бомбёжками и артиллерийским обстрелом. Фашисты неоднократно пытались сбросить нас в реку, но все их атаки были отбиты. Здесь мы потеряли много машин: часть была разбита снарядами и бомбами, часть мы сами вывели из строя, чтобы сделать колонну более компактной и боеспособной.

Утром 19 сентября добрались до села Городище, расположенного при слиянии рек Удай и Многа. Командующий фронтом приказал сделать остановку, чтобы привести колонну в порядок, выяснить обстановку и наметить дальнейший план действий. В этом селе к нам присоединилась колонна штаба 5-й армии. Она следовала под прикрытием остатков 31-го стрелкового корпуса генерала Калинина".

Знаете, я не верю в этот рассказ.

Прежде всего, я не верю в бой — в то, что немцы их атаковали. Там такая местность, что атаковать немцы могли только с севера, поскольку с востока немцы занимали рубежи на восточном берегу реки Многа, и в треугольнике, образованном впадением Многи в Удай, немцев уж точно не было. На севере же одним из катетов этого треугольника является дорога Пирятин — Чернухи. А штабу 5-й армии, чтобы 19 сентября догнать Кирпоноса, нужно было из Пирятина по этой дороге проехать до какого-либо поворота с неё на север — на Городище. Но если штаб 5-й не пробился к ним, а просто присоединился с того направления, с которого их, якобы, атаковали немцы, то, значит, немцев не было!

Далее, немцы в этот район пока ещё только подтягивали свою пехоту, чтобы образовать сплошной фронт окружения, и вне магистральных дорог нападали на наши отступающие войска отдельными отрядами, а ночью эти отряды отдыхали в сёлах. Если бы штаб Кирпоноса действительно пытался прорваться к своим, то его могла спасти только быстрота. А смотрите, что происходит. От Пирятина до Городища по прямой 36 км, по дорогам пусть будет 60 км. И они это расстояние проехали с вечера 17 сентября по утро 19 сентября, т. е. более чем за 30 часов?! Они что, похожи были на спешащих людей?

Если даже мифические немцы и атаковали их с севера, то это могло быть на участке не более, чем 10 км и только в том случае, если колонна штаба сразу же после Пирятина свернула на Городище, т. е. если Кирпонос и не собирался следовать за 289-й дивизией, а затем немцы должны были колонну штаба догонять. Так почему же даже с погоняющими их немцами они двигались со средней скоростью едва ли 2 км/час? Вот и получается, что весь день 18-го они просто стояли и уничтожали свои технику и тяжёлое оружие, но даже это сколько может занять времени? Почему они не уходили на восток? Вот и думаю, что Кирпонос на этой дневке давал возможность уйти от него дезертирам и тем, кто понял его намерения и решил пробиваться на восток самостоятельно.

И ещё. Там в округе трудно найти закуток, в котором было бы ещё проще сдаться в плен (ввиду безвыходного положения), нежели это село Городище. Ведь Кирпонос завёл штаб фронта на полуостров, окружённый двумя сливающимися речками с очень болотистыми берегами. Там и немцев-то не было по той причине, что им и в голову не могло прийти, что в это междуречье, из которого очень трудно выбраться, кто-то может заехать. (Но, что смешно, именно немцы и помогли им оттуда сбежать, но об этом позже.)

А пока отметим, что как только командующий 5-й армии генерал Потапов, чей штаб был к северу от Прилук, т. е. где-то в 60 км от Пирятина, понял, что Кирпонос бросил командование фронтом и сбежал, то и Потапов тут же бросил командование 5-й армией и тоже сбежал. А как только командир 31-го стрелкового корпуса генерал Калинин увидел, что Потапов уже сбежал, то тут же бросил командовать корпусом и тоже сбежал. А ведь Потапов имел приказ Кирпоноса взять Лохвицу, к которой Кирпонос так стремился.

Почему же Кирпонос их не расстрелял? Ведь статья 193 тогдашнего Уголовного кодекса гласила: "Самовольное отступление начальника от данных ему для боя распоряжений, … — а равно — Самовольное оставление поля сражения во время боя, … — а равно — Самовльное оставление части или места службы в боевой обстановке, влечёт за собой — высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества". Не расстрелял потому, что ведь и сам Кирпонос самовольно не выполнил данное ему для боя распоряжение Тимошенко об отводе войск, сам отказался руководить сражением фронта, сам начал убегать из расположения вверенных ему войск. Пришлось ему Потапова и Калинина принять как родных.

Баграмян продолжает.

"В Городище подсчитали свои силы. Осталось около трёх тысяч человек, шесть бронемашин полка охраны и несколько пулемётных зенитных установок. Вражеская авиация не оставляла нас в покое. К счастью, потери были незначительны. Больше всего нас огорчила гибель радиостанции — она была разбита взрывом бомбы. Порвалась последняя ниточка, связывающая нас с армиями и штабом главкома".

Как видите, Кирпонос своими манёврами добился определённых успехов: если при выходе из Пирятина вокруг него вместе с 289-й дивизией было около 15 тысяч человек, то теперь осталось только 3. Но и это было много, посему, как продолжает вспоминать Баграмян, произошло следующее.

"В одной из хат Кирпонос собрал руководящий состав, оказавшийся в Городище. Генерал Тупиков доложил обстановку. Враг обступает со всех сторон. По южному берегу реки Удай, у устья которой мы находимся, немцы укрепляют оборону фронтом на север; восточный берег реки Многа занимают танковые и моторизованные части Гудериана; к северу и северо-западу от нас все крупные населённые пункты тоже захвачены противником.

После этой неутешительной информации воцарилось молчание. Его прервал генерал Кирпонос:

— Ясно одно: нужно прорываться. Остаётся уточнить, в каком направлении.

Сейчас не помню, кто предложил вечером форсировать реку Многа у Городище и за ночь выйти к Лохвице. Против этого решительно выступил генерал Тупиков:

— Этого-то и ждут от нас немцы. Они наверняка приготовили засаду у моста. По моему мнению, нам надо подняться выше по течению и форсировать реку у Чернух, в двенадцати километрах к северо-западу отсюда.

Его поддержал генерал Потапов:

— Мы уже убедились, что немцы не оставляют без внимания ни одного моста через реки. Прорыв у Чернух выгоден тем, что он окажется внезапным для противника. К тому же там имеются броды, поэтому и мост не понадобится захватывать.

Остановились на этом предложении. Решено было создать три боевые группы: головную, которая должна была расчищать дорогу колонне штаба фронта, и две на флангах. Головной группой должен был командовать генерал М.И. Потапов. Мне приказали взять под свою команду роту НКВД с задачей прикрывать всю нашу колонну от противника с тыла".

Давайте разберём это по очереди и начнём с обстановки. Насчёт немцев, укрепляющих оборону по южному берегу Удая фронтом на север — это фантазии. Получается, что у этих немцев в тылу советская 26-я армия, а они обороняются против войск Гудериана. Какие там были немцы, вы чуть позже увидите, а пока обратите внимание на следующий ужас: "…к северу и северо-западу от нас все крупные пункты тоже захвачены немцами", т. е. дорога в этом направлении начисто отрезана.

Теперь по поводу восточного берега Многи, который заняли "танковые части", т. е. полки Гудериана. Село Городище имеет вид трёх довольно длинных улиц, протянувшихся с запада на восток. С запада к северной улице подходит просёлочная дорога из села Лесовая Слободка, а на востоке из этой улицы выходит дорога к речке Многа и вдоль неё тянется на северо-запад к селу Вороньки, расположенному примерно в трёх километрах по прямой. Речка Многа, по-видимому, из тех, которые и курица вброд перейдёт, и в этом месте на ней есть и броды, но примерно в 700 м от села Городище через неё переброшен мостик, дорога от которого уже за Многой ведёт на северо-восток к селу Исковцы и далее — к Лохвице. А в Вороньках тоже есть мостик (даже два) через Многу, и с него дорога тоже ведёт на Исковцы, соединяясь с дорогой из Городища примерно в 5 км, и на таком же расстоянии этот перекрёсток находится и от Городища.

Дорога из Городища на Вороньки огибает продолговатую холмистую гряду, которая расположена на севере села, шириной эта гряда от середины северной улицы до мостика на Многе около километра и высотой она около 50 м. Причём эти холмы круто спускаются к Многе, так что получается что с их хребта до мостика метров 300–400.

А за мостиком, на восточном берегу Многи, местность представляет собою болотистую низину и лишь примерно в двух километрах к северу от мостика эта низина заканчивается холмами, на которых расположено село Мелехи. Дорога от мостика на Исковцы проходит примерно в километре от него, а дорога из Вороньков на Исковцы — примерно в 2 км от Мелех.

Немцы, конечно, никакой обороны ("засады") перед мостиком у Городища не держали, поскольку там ни окопаться, ни спрятаться, а с холмов у Городищ их можно перестрелять даже из винтовок. Поэтому немцы, в числе около роты мотоциклистов, а, возможно, и меньше, сидели на холмах в Мелехах, с которых хотя и не могли воспрепятствовать проезду через мостики у Городища и в Вороньках, но могли обстреливать всех едущих мимо них по обеим дорогам. Поскольку у этих немцев не было артиллерии, а миномёты против бронетехники бессильны, то Кирпоносу нужно было бы сделать то, что сделал бы любой капитан, — выкатить на холмы 45-мм орудия и открыть из них огонь по огневым точкам в Мелехах, послать на Мелехи в атаку бронеавтомобили и, учитывая своё двадцатикратное превосходство в силах, тут же уничтожить всех немцев. После чего самому быстро двигаться через Исковцы к Суле. И сделать это надо было ещё 18 сентября.

Но, как вы видите, Кирпонос начал с того, что после однодневного отдыха 18 сентября, 19 сентября тоже объявил выходным днём. И собрал совет в Городище, на котором, надо думать, генералов было больше, чем у Кутузова в Филях. Я в то, что написал Баграмян, не верю.

Смотрите, Тупиков сообщил, что все села на севере и северо-западе заняты немцами, а этот совет вдруг принимает решение ехать именно на северо-запад к Чернухам. Но если ехать прямо на северо-запад, то дорога идёт через Вороньки, Позняки, Ковали, если сначала на запад, а потом на север, то дорога идёт через Лесовую Слободку, Постав-Муха, Сухоносовку, Кизловку. А как же вы будете туда через "занятые немцами сёла" ехать, чтобы этот прорыв оказался "внезапным для противника"? Более того, почти двое суток назад вы уже пытались форсировать Многу у Чернух и даже вместе с 289-й дивизией, но у вас ничего не получилось, а дивизия сгинула. И снова туда? И опять же Кирпонос собрался снова ехать в Лохвицу! Да что там немцы жирнее, что ли, чем в других местах?

То есть это враньё Баграмяна преследует очевидную цель, как-то скрыть очевидное — то, что Кирпонос, а, возможно, и ряд других генералов, не на восток прорывались, а имели какие-то свои намерения, не связанные с выходом из окружения.

И эти намерения хорошо видны по тому, как именно Кирпонос разделил свой отряд. Дело в том, что по численности это был примерно полк, а от полка в походные сторожевые заставы направляют до усиленного взвода всего лишь с задачей не допустить внезапного нападения противника. Ведь в случае встречного боя очень важно, чтобы по врагу немедленно открыли огонь как можно больше бойцов и оружия — весь полк сразу, чтобы враг не бил полк по частям. А Кирпонос свои 3 тысячи человек разделил на пять отрядов, которые должны были ночью двигаться самостоятельно. В случае, если какой-нибудь из этих отрядов начнёт боестолкновение, остальные ему и помощи оказать не смогут. Кроме того, только три отряда — головной, штаб и арьергард — должны были ехать по дороге, а боковые — где-то в отдалении, ночью и по бездорожью. Как вы полагаете, сколько человек при таком плане должно было остаться у Кирпоноса к утру?

Теперь по поводу того, кого именно отделял от себя Кирпонос. Войска НКВД и пограничники, которые тоже входили в НКВД, были наиболее боеспособными в Красной Армии, поскольку даже в мирное время они вели бои с бандами на границах, в связи с чем солдаты НКВД и пограничники были морально готовы атаковать противника даже малыми силами и инициативно действовать в одиночку. Ведь не даром первыми гвардейскими дивизиями в Красной Армии стали дивизии НКВД. Вот и возникают вопросы: зачем Кирпонос отделил от себя роту НКВД и почему поставил её в тыловое охранение, а не в авангард, где от этих инициативных солдат было бы больше толку, если бы требовалось прорываться? Чтобы потерять их в ночном марше?

Но Баграмян продолжает:

"…Построил своё войско. Сто пятьдесят молодцов — залюбуешься: бравые, подтянутые. Мне, пожалуй, повезло больше всех — в моём распоряжении был настоящий боеспособный отряд. Я взял с собой и большинство офицеров нашего оперативного отдела — образовал отделение управления.

Молча обошёл шеренги, вглядываясь в лица красноармейцев и командиров. Устали люди, отдохнуть бы им хоть немного. Но времени нет. Объясняю задачу. Предупреждаю, что будет трудно.