Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник) Майер Стефани

— Можно мне войти? — спросила она.

— А ты хочешь? — я не мог представить себе эту богиню сидящей на отцовском потертом кухонном стуле.

— Да, если не возражаешь.

— Нисколько, — я улыбнулся.

Я выбрался из пикапа, а она уже была рядом. Потом порхнула вперед и исчезла. В доме зажегся свет.

Эдит встретила меня у двери. Было так странно видеть ее у нас дома, среди скучных материальных атрибутов моей обыденной жизни. Мне вспомнилась игра «Лишний предмет», в которую мы с мамой играли, когда мне было четыре или пять. «Один из этих предметов отличается от остальных».

— Неужели я не запер дверь? — поинтересовался я.

— Нет, я взяла ключ из-под карниза.

Я подумал, что никогда не пользовался этим ключом в ее присутствии. А потом вспомнил, как она нашла ключи от моей машины, и пожал плечами.

— Ты ведь голоден, да? — и Эдит повела меня за собой на кухню так, будто бывала здесь миллион раз. Включив свет, она села на тот самый стул, на котором я пытался ее представить. Кухня больше не казалась такой уж обшарпанной. Хотя, может быть я просто не мог отвести глаз от Эдит и поэтому не смотрел ни на что другое. Я застыл на мгновение, пытаясь осознать ее присутствие здесь, среди этой обыденности.

— Съешь что-нибудь, Бо.

Кивнув, я повернулся чтобы пошарить в холодильнике. Там нашлась оставшаяся со вчерашнего ужина лазанья. Я положил кусок на тарелку, потом, передумав, добавил все, что оставалось на противне, и поставил в микроволновку. Пока она разогревала пищу, наполняя кухню запахами помидоров и орегано, я вымыл противень. В животе снова забурчало.

— Хмм, — сказала Эдит.

— Что такое?

— В будущем мне придется выполнять свои обязанности получше.

Я засмеялся:

— Что ты можешь делать еще лучше, чем сейчас?

— Хотя бы помнить, что ты человек. Я должна была, не знаю, взять с собой корзинку для пикника или что-то в этом роде.

Микроволновка просигналила, я вынул тарелку и торопливо поставил ее, когда она обожгла мне руку.

— Не беспокойся об этом.

Взяв вилку, я начал есть. Я действительно проголодался. Первый кусок ошпарил мне рот, но я продолжал жевать.

— Это вкусно? — спросила она.

Я проглотил:

— Не уверен. Кажется, я только что напрочь сжег себе вкусовые рецепторы. Вчера было вкусно.

Похоже, я ее не убедил.

— А ты когда-нибудь скучаешь по еде? По мороженому? Арахисовому маслу?

Она покачала головой:

— Я почти не помню еду. Даже не могу тебе сказать, что больше всего любила. Теперь она пахнет… несъедобно.

— Наверное, это печально.

— Это не такая уж огромная жертва, — грустно сказала она, словно вспоминая об иных жертвах, которые и в самом деле были огромными.

С помощью кухонного полотенца я переставил горячую тарелку на стол — чтобы иметь возможность сесть рядом с Эдит.

— А по каким-нибудь другим сторонам человеческой жизни скучаешь?

Она на секунду задумалась:

— Не то чтобы скучаю, потому что для этого нужно было бы сохранить какие-то яркие воспоминания, а как я уже сказала, человеческая жизнь стирается из памяти. Но кое-что мне, вероятно, хотелось бы испытать. Пожалуй, можно сказать, что это вызывает у меня зависть.

— Например?

— Например, сон. Бесконечное бодрствование иногда утомляет. Думаю, мне понравилось бы временное забвение. Это кажется интересным.

Думая над этим, я съел еще несколько кусков:

— Такое впечатление, что это нелегко. И чем же ты занимаешься всю ночь?

Она помедлила, потом поджала губы:

— Ты имеешь в виду в общем?

Я удивился, поняв, что ей, похоже, не хочется отвечать на этот вопрос. Может, он получился недостаточно конкретным?

— Нет, не обязательно в общем. Скажем, что ты собираешься делать сегодня, после того, как уйдешь?

Это был неправильный вопрос. Я почувствовал, что моя эйфория постепенно спадает. Эдит должна будет уйти. И не имело значения, насколько коротким будет расставание, — я боялся его.

Кажется, ей тоже не понравился вопрос, и сначала я подумал, что по той же причине. Но потом Эдит бросила на меня быстрый взгляд и отвела глаза, будто ей было неловко.

— Что?

Она состроила гримаску:

— Ты хочешь услышать приятную ложь или правду — возможно, тревожную?

— Правду, — быстро сказал я, хоть и не был полностью в этом уверен.

Эдит вздохнула:

— Когда ты и твой отец уснете, я вернусь сюда. В последнее время это стало частью моего распорядка дня.

Я моргнул. Потом еще раз.

— Ты приходишь сюда?

— Почти каждую ночь.

— Почему?

— Интересно наблюдать, как ты спишь, — непринужденно сказала она. — Ты разговариваешь.

Мой рот открылся, а шея и лицо покраснели. Конечно мне известно, что я разговариваю во сне — мама поддразнивала меня по этому поводу. Но я не думал, что и здесь придется беспокоиться об этом.

Эдит с опаской наблюдала за моей реакцией, глядя на меня из-под ресниц.

— Ты очень сердишься на меня?

Сердился ли я? Не знаю. Но угроза унижения была очень реальной. И вообще, откуда Эдит слушала мое сонное бормотание? Через окно? Непонятно.

— Как ты… Где ты… Что я…? — мне не удавалось закончить ни одну из мыслей.

Эдит приложила ладонь к моей щеке. Прилившая кровь казалась обжигающе горячей по сравнению с ее прохладной рукой.

— Не расстраивайся. У меня не было дурных намерений. Уверяю тебя, я очень хорошо контролировала себя. И если бы мне показалось, что это опасно, я немедленно ушла бы. Я просто… хотела быть рядом с тобой.

— Я… это не то, что меня беспокоит.

— А что же тебя беспокоит?

— Что именно я говорил?

Эдит улыбнулась:

— Ты скучаешь по маме. Когда идет дождь, его звук вызывает у тебя тревогу. Ты много говорил о доме, но в последнее время это стало реже. Однажды ты сказал: «Слишком зелено», — она тихо рассмеялась в явной надежде на то, что не обидела меня снова.

— Что-то еще? — требовательно спросил я.

Она поняла, к чему я веду.

— Ты действительно произносил мое имя, — призналась она.

Я вздохнул, смиряясь:

— Часто?

— Смотря что ты понимаешь под «часто».

— О нет, — простонал я.

Словно это было для нее легко и естественно, она обхватила меня за плечи и положила голову мне на грудь. Я не раздумывая ответил на объятие. Чтобы удержать Эдит на месте.

— Не стесняйся, — прошептала она. — Помнишь, ты уже упоминал о том, что я тебе снюсь?

— Это другое. Я говорил сознательно.

— Если бы я могла видеть сны, они были бы о тебе. И я этого не стыжусь.

Я погладил ее по голове. Если на то пошло, я и в самом деле был не против, поскольку всё равно не ожидал от Эдит следования нормальным человеческим правилам. Достаточно и тех, что она сама установила для себя.

— Мне не стыдно, — прошептал я.

Она напевала без слов, как будто мурлыкала. Ее щека лежала на моем сердце.

Потом мы оба услышали шуршание шин по подъездной дорожке и увидели в окнах свет фар. Вздрогнув, я опустил руки, а Эдит отстранилась.

— Хочешь, чтобы твой отец узнал, что я здесь? — спросила она.

Я попытался быстро это обдумать.

— Хм…

— Тогда в другой раз…

И я остался один.

— Эдит? — шепнул я.

И услышал лишь тихий смешок, после чего наступила тишина.

Отец повернул ключ в замочной скважине.

— Бо? — позвал он. Я вспомнил, что раньше находил это забавным: кто еще тут может быть? Теперь вдруг оказалось, что его вопрос не совсем лишен смысла.

— Я здесь.

Не слишком ли взволнованный у меня голос? Я откусил еще лазаньи, чтобы можно было жевать, когда Чарли войдет. После дня, проведенного с Эдит, его шаги показались слишком громкими.

— Ты взял всю лазанью? — спросил он, заглядывая мне в тарелку.

— Ой, прости. Вот, возьми у меня.

— Не беспокойся, Бо. Я сделаю себе бутерброд.

— Прости, — снова пробормотал я.

Чарли шумно сновал по кухне, собирая все, что ему нужно. Я поедал свою огромную порцию лазаньи на предельной скорости, доступной для человека, не желающего подавиться насмерть. И думал о том, что Эдит сказала: «Ты хочешь, чтобы твой отец узнал, что я здесь?» А это не то же самое что: «Ты хочешь, чтобы твой отец узнал, что я была здесь?», в прошедшем времени. Так означают ли ее слова, что на самом деле она не ушла? Я надеялся на это.

С бутербродом в руке Чарли сел на стул напротив меня. Было трудно представить, что Эдит сидела там же всего пару минут назад. Чарли был здесь на месте. Воспоминание же о ней было похоже на сон, который, вероятно, не мог быть реальным.

— Как прошел день? Ты сделал все, что хотел?

— Ммм, вообще-то нет. На улице было слишком хорошо, чтобы оставаться дома. Рыба клевала?

— Ага. Ей тоже нравятся погожие дни.

Я соскреб остатки лазаньи, набил полный рот и начал жевать.

— Есть планы на вечер? — внезапно спросил Чарли.

Я покачал головой — возможно, слишком выразительно.

— Ты какой-то взвинченный, — заметил он.

И надо же ему было проявить наблюдательность именно сейчас.

Я проглотил.

— Правда?

— Сегодня суббота, — размышлял он.

Я не ответил.

— Значит, ты пропускаешь танцы…

— Как и собирался, — заметил я.

Он кивнул:

— Ну да, танцы. Понимаю. Но, может быть, на следующей неделе… ты мог бы пригласить эту девушку Ньютон на обед или что-то еще. Выбраться из дома. Пообщаться.

— Я говорил тебе, она встречается с моим другом.

Чарли нахмурился:

— Ну, в море много другой рыбы.

— Не при твоих темпах лова.

Он рассмеялся:

— Делаю все, что могу. Так ты сегодня никуда не собираешься? — еще раз поинтересовался он.

— Некуда, — ответил я. — К тому же я устал. Снова лягу спать пораньше.

Я встал и отнес тарелку в раковину.

— Угу, — сказал он, задумчиво жуя. — Ни одна из девушек в этом городе не в твоем вкусе, а?

Пожав плечами, я начал мыть тарелку.

Я чувствовал на себе взгляд Чарли, и изо всех сил старался не краснеть. Не уверен, что у меня получалось.

— Не будь слишком придирчив к нашему городку, — сказал он. — Я знаю, что выбор здесь не так велик, как в большом городе…

— Здесь большой выбор, пап. Не беспокойся за меня.

— Ладно, ладно. Так или иначе, это не мое дело, — это прозвучало удрученно.

Я вздохнул:

— Ну, я закончил. Увидимся утром.

— Спокойной ночи, Бо.

Поднимаясь по лестнице, я старался еле волочить ноги, как будто безумно устал. Интересно, купился ли он, ведь актер из меня никудышный. Вообще-то, я не соврал. Я действительно никуда не собирался сегодня вечером.

Хлопнув дверью спальни достаточно сильно, чтобы внизу было слышно, я как можно тише подбежал к окну, открыл его и высунулся в темноту. Ничего было не разглядеть, кроме теней, отбрасываемых верхушками деревьев.

— Эдит? — шепнул я, чувствуя себя полным идиотом.

— Да? — ответил мне сзади тихий смеющийся голос.

Я так быстро развернулся, что скинул со стола книгу, и она с глухим стуком упала на пол.

Эдит лежала поперек моей кровати, закинув руки за голову и скрестив лодыжки, с широкой улыбкой на лице и ямочками на щеках. В темноте ее кожа казалась голубовато-перламутровой.

— Ох! — выдохнул я, потянувшись к столу, чтобы опереться на него для поддержки.

— Прости.

— Секунду, только сердце перезапущу.

Двигаясь медленно, как делала, когда старалась вести себя по-человечески или не напугать меня, Эдит села, свесив ноги с кровати, и похлопала по покрывалу рядом с собой.

Я неуверенно подошел и присел рядом с ней. Она накрыла мою руку ладонью.

— Как твое сердце?

— Это ты мне скажи — уверен, ты слышишь его лучше, чем я.

Она тихо засмеялась.

Мы немного посидели в тишине, слушая, как успокаивается мое сердцебиение. В голове крутились мысли об Эдит в моей комнате… и подозрительных вопросах отца… и моем дыхании, отдающем лазаньей.

— Можно я отлучусь на минутку по человеческим делам?

— Конечно.

Встав, я взглянул на нее, всю такую безупречную, сидящую на краю моей кровати, и подумал, что, возможно, мне всё это просто мерещится.

— Ты ведь будешь здесь, когда я вернусь?

— Даже пальцем не шевельну, — пообещала она и снова превратилась в неподвижную статую.

Я прихватил из ящика комода пижаму и, торопливо выйдя из комнаты, с силой захлопнул за собой дверь ванной, чтобы Чарли знал, что она занята.

Зубы я почистил дважды, затем умылся и переоделся. Обычно я сплю просто в дырявых трениках и старой футболке — из маминого любимого заведения, где готовят барбекю, поэтому на ней был изображен улыбающийся поросенок между двух булочек. Жаль, что у меня нет ничего менее… моего. Но я, в общем-то, не ожидал гостей, и к тому же всё равно глупо было переживать из-за этого. Если Эдит бывала тут по ночам, то уже и так знала, в чем я сплю. Напоследок еще раз почистил зубы.

На выходе из ванной я снова получил сердечный мини-приступ, чуть не налетев на Чарли, стоявшего на лестничной площадке.

— Ха! — выпалил я.

— Ох, прости, Бо, не хотел тебя пугать.

— Все нормально, — я глубоко вздохнул.

Оглядев мой наряд, он удивленно хмыкнул.

— Тоже идешь спать? — поинтересовался я.

— Да, пожалуй. Завтра снова рано вставать.

— Ладно. Спокойной ночи.

— Ага.

Радуясь, что с того места, где стоял Чарли, нельзя увидеть мою кровать, я вернулся к себе в комнату и крепко закрыл за собой дверь.

Эдит не сдвинулась ни на миллиметр. Я улыбнулся, и ее губы дрогнули; она расслабилась, вдруг вновь превратившись в человека. Ну или почти. Я уселся рядом с ней, и она развернулась ко мне лицом, подобрав под себя ноги и скрестив их.

— Не уверена насчет своего отношения к этой футболке, — она говорила очень тихо, и я ни капли не беспокоился, что Чарли нас услышит.

— Я могу переодеться.

Она закатила глаза:

— Дело не в том, что ты ее носишь, а в самом факте ее существования, — Эдит провела пальцами по улыбающемуся поросенку, отчего мой пульс ускорился, но она вежливо проигнорировала это. — Стоит ли ему так радоваться тому, что он станет пищей?

Я не удержался и широко улыбнулся:

— Ну, нам же неизвестны его аргументы, не так ли? Возможно, у него есть причина для улыбки.

Эдит посмотрела на меня так, словно сомневалась в моем психическом здоровье.

Я взял ее за руку. Это казалось очень естественным, но в то же время мне не верилось в собственную удачу. Что я сделал, чтобы заслужить такое?

— Твой папа считает, что ты собираешься удрать, — сообщила она мне.

— Я в курсе. Якобы выгляжу взвинченным.

— А ты взвинчен?

— Пожалуй, более чем. Спасибо. За то, что осталась.

— Мне тоже этого хотелось.

Сердце забилось… не то что быстрее, но сильнее, что ли. По какой-то причине, которой мне никогда не понять, Эдит хотела быть со мной.

Двигаясь с человеческой скоростью, она распрямила ноги и перекинула их через мои. Потом снова свернулась калачиком у моей груди — видимо, в своей любимой позе: приложив ухо к сердцу, которое реагировало, пожалуй, сильнее, чем следовало. Я обнял ее и прижался губами к волосам.

— М-м-м, — протянула она.

— Это… — пробормотал я в ее волосы, — …намного легче, чем я ожидал.

— Тебе кажется, что это легко? — насколько я мог слышать, она улыбалась. Потом приподняла голову, и я почувствовал, как она, слегка касаясь носом, прокладывает прохладную дорожку вверх по моей шее.

— Ну, — сказал я, ощущая ее холодные губы у края своего подбородка, — по крайней мере, похоже, легче, чем сегодня утром.

— Хм… — ее руки скользнули по моим плечам и обхватили шею. Эдит приподнялась и коснулась губами моего уха.

— Почему… — мой голос позорно дрогнул, — как ты думаешь?

— Победа духа над плотью, — выдохнула она мне прямо в ухо, от чего по телу пробежал озноб. Она застыла и осторожно отстранилась. Ее ладонь прошлась по моей руке чуть ниже рукава футболки.

— Ты замерз, — сказала Эдит. Я почувствовал, как под ее пальцами кожа покрывается мурашками.

— Я в порядке.

Нахмурившись, она передвинулась на прежнее место. Мои руки не желали ее отпускать, и, хотя она выскользнула из объятий, ладони все равно остались на ее талии.

— Ты весь дрожишь.

— Сомневаюсь, что это из-за замерзания, — возразил я.

Секунду-другую мы всматривались друг в друга в темноте.

— Я не уверен, что именно мне разрешается делать, — признался я. — Насколько осторожным нужно быть?

Она замялась.

— Мне не легче, — наконец сказала она, отвечая на мой предыдущий вопрос. Ее рука тихонько коснулась моего предплечья, и я снова почувствовал мурашки. — Но днем, на поляне… тогда я еще не определилась. Мне очень жаль, с моей стороны было непростительно так себя вести.

— Я прощаю тебя, — пробормотал я.

— Спасибо, — Эдит улыбнулась, а затем вдруг стала серьезной, когда опустила взгляд к моей покрытой мурашками руке. — Видишь ли… Я не была уверена, достаточно ли сильна… — она взяла мою руку и прижала ее к своей щеке, по-прежнему не поднимая глаз. — И пока оставалась вероятность того, что я… сорвусь, — она вдохнула запах моего запястья, — я слишком… остро на всё реагировала. Но потом решила, что достаточно сильна, что не существует даже малейшей вероятности того, что я буду… что я когда-либо смогу…

Я никогда еще не видел, чтобы ей с таким трудом давались слова. Это было такпо-человечески.

— Что ж, выходит, сейчас нет такой вероятности?