Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник) Майер Стефани
Я оглянулся, но в холле уже никого не было.
— Куда они подевались?
— Дают нам возможность побыть вдвоем. Тонкий ход, правда?
Я засмеялся, потом нахмурился:
— Приятно, что я им понравился. Они мне тоже. Но Роял и Элинор…
Выражение лица Эдит стало непроницаемым:
— Насчет Рояла не беспокойся. Он всегда последним соглашается с общим мнением.
— А Элинор?
Она звонко засмеялась:
— Эл и правда считает, что я свихнулась, но против тебя она ничего не имеет. Сейчас она где-нибудь вместе с Роялом, пытается его урезонить.
— Что я ему сделал? — нерешительно поинтересовался я. — То есть… я ведь даже никогда не разговаривал с…
— Ничего ты не сделал, Бо, правда. Роялу труднее всего смириться с тем, кто мы такие. Поэтому он так тяжело воспринимает, что кто-то посторонний знает правду. А еще немного завидует.
— Ха!
Эдит пожала плечами:
— Ты человек. Он тоже хотел бы быть человеком.
От неожиданности я на время потерял дар речи.
— О…
Я слушал музыку, мою музыку. Она продолжала меняться и развиваться, но главная мелодия оставалась той же самой. Понятия не имею, как у Эдит это получалось. Казалось, она не обращает большого внимания на свои руки.
— А то, что делает Джесамина, действительно кажется… нет, не странным, наверное. Чем-то невероятным.
Она рассмеялась:
— Словами этого не выразишь, да?
— Точно. Но… неужели я и ей нравлюсь? Ведь она…
— Это моя вина. Я говорила тебе, что Джесамина позже всех перешла на наш образ жизни. Вот я и предупредила ее, чтобы она держалась от тебя подальше.
— О.
— Да уж.
Я изо всех сил старался не задрожать.
— Карин и Энист думают, что ты замечательный, — сказала Эдит.
— Хм. Я ведь не сделал ничего впечатляющего. Пожал несколько рук.
— Они рады видеть меня счастливой. Энисту ты, вероятно, понравился бы даже с третьим глазом во лбу и на перепончатых лапах. Всё это время он волновался за меня, боялся, что я была слишком молодой, когда Карин изменила меня, и из-за этого могла утратить какое-то необходимое качество. Он чувствует такое облегчение. Каждый раз, как я прикасаюсь к тебе, Энист готов захлопать в ладоши.
— Арчи полон энтузиазма.
Эдит скривилась:
— У него свой собственный особый взгляд на жизнь.
Я посмотрел на нее, оценивая выражение лица.
— Что? — спросила она.
— Ты ведь не собираешься объяснить, что имеешь в виду, не так ли?
Она уставилась на меня, прищурившись, и между нами произошел момент молчаливого общения — почти такой же, какой я наблюдал чуть раньше между Эдит и Карин, только, к сожалению, без чтения мыслей. Эдит явно что-то недоговаривала об Арчи, я давно уже догадывался об этом по некоторым особенностям ее обращения с ним. Это наверняка не укрылось от нее, но она всё равно не собиралась ни в чем сознаваться. Во всяком случае сейчас.
— Ладно, — сказал я, словно мы обсудили всё вслух.
— Хм, — проронила она.
И раз уж я только что подумал об этом…
— А что тебе сказала Карин?
Теперь Эдит смотрела на клавиши.
— Ты заметил, да?
Я пожал плечами:
— Разумеется.
Она задумчиво уставилась на меня, прежде чем ответить:
— Карин хотела сообщить мне кое-какие новости. И не знала, захочу ли я поделиться ими с тобой.
— А ты захочешь?
— Наверное, это хорошая мысль. Мое поведение в следующие несколько дней… или недель, возможно, будет немного… странным. Слегка маниакальным. Поэтому лучше объяснить всё заранее.
— Что случилось?
— Абсолютно ничего. Просто Арчи видит, что скоро у нас будут гости. Они знают, что мы здесь, и полны любопытства.
— Гости?
— Да… такие же, как мы, но не совсем. Я имею в виду, что охотятся они по-другому. В город, вероятно, вообще не сунутся, но я не спущу с тебя глаз, пока они не уйдут.
— Ну и ну. А не следует нам… ну, есть ли способ предупредить людей?
Лицо Эдит стало серьезным и грустным:
— Карин попросит гостей не охотиться поблизости — в порядке любезности. И скорее всего, они ей не откажут. Но больше мы ничего не можем сделать, по целому ряду причин, — она вздохнула. — Они не будут охотиться здесь, но где-то всё равно будут. Вот как обстоят дела, когда ты живешь в одном мире с монстрами.
Я вздрогнул.
— Наконец-то нормальная реакция, — пробормотала она. — А то я уже начала было думать, что у тебя начисто отсутствует чувство самосохранения.
Я пропустил ее реплику мимо ушей и, отвернувшись, принялся рассеянно разглядывать эту большую белую комнату.
— Ты ожидал чего-то другого? — спросила Эдит, и голос ее вновь стал веселым.
— Да, — признался я.
— Никаких гробов, никаких груд черепов по углам… у нас даже паутины, кажется, нет… какое это, должно быть, разочарование для тебя.
Я проигнорировал ее попытку поддразнить меня:
— Не ожидал, что будет так светло и так… открыто.
На этот раз Эдит ответила серьезнее:
— Это единственное место, где нам никогда не нужно прятаться.
Моя мелодия подошла к концу, заключительные аккорды прозвучали более печально. Последняя долгая одинокая нота была такой грустной, что я почувствовал комок в горле.
Кое-как справившись с ним, я сказал:
— Спасибо.
Казалось, музыка подействовала и на Эдит. Она испытующе посмотрела на меня, а потом покачала головой и вздохнула.
— Хочешь осмотреть остальной дом? — спросила она.
— А там будет груда черепов хоть в одном углу?
— Вынуждена тебя разочаровать, извини.
— Ну ладно, но теперь я уже ни на что особенно интересное и не рассчитываю.
Взявшись за руки, мы поднялись по широкой лестнице. Свободной рукой я касался атласно-гладких перил. Коридор верхнего этажа был отделан деревянными панелями — такими же светлыми, как доски пола.
Мы проходили мимо дверей, и Эдит поясняла, показывая на них:
— Комната Рояла и Элинор… кабинет Карин… комната Арчи…
Она продолжила бы, но в конце коридора я остановился как вкопанный, изумленно уставившись снизу вверх на украшение, висящее на стене. Эдит засмеялась, увидев выражение моего лица.
— Ирония, понимаю, — сказала она.
— Должно быть, он очень старый, — предположил я. Мне хотелось потрогать его, чтобы узнать, так ли шелковиста темная поверхность, как кажется, но я понимал, что он очень ценный.
Эдит пожала плечами:
— Примерно начала тридцатых годов семнадцатого века.
Я отвернулся от креста и уставился на нее:
— Почему он здесь?
— Ностальгия. Он принадлежал отцу Карин.
— Ее отец коллекционировал антиквариат?
— Нет. Он сам вырезал этот крест и повесил его над кафедрой приходской церкви, в которой проповедовал.
Я снова повернулся к кресту и принялся рассматривать его, считая в уме. Получалось больше трехсот семидесяти лет. Пока я пытался осмыслить саму возможность такой древности, установилась напряженная тишина.
— Ты в порядке? — спросила Эдит.
— Сколько лет Карин? — тихо поинтересовался я, все еще уставившись на крест.
— Она только что отметила свой триста шестьдесят второй день рождения, — сказала Эдит. И, пока я старался уместить в голове все услышанное, продолжила, пристально наблюдая за моим лицом: — Карин родилась в Лондоне в сороковых годах семнадцатого века, так она считает. В то время подобные даты регистрировались не слишком точно, особенно в отношении простолюдинов. Но это было как раз перед правлением Кромвеля.
Это имя вытянуло на поверхность моей памяти несколько разрозненных фактов из курса мировой истории, который я проходил в прошлом году. Следовало тогда быть повнимательнее.
— Она была единственной дочерью англиканского пастора. Ее мать умерла при родах. А отец был… жестким человеком. Нетерпимым. Он твердо верил в реальность злых сил. И возглавлял охоту на ведьм, оборотней… и вампиров.
Это слово странным образом сместило понятия, рассказ Эдит сразу перестал смахивать на урок истории.
— Они сожгли множество невинных людей… ведь тех, кого он разыскивал, поймать было, разумеется, гораздо труднее. Карин делала все, что в ее силах, чтобы защитить жертв фанатизма ее отца, и, будучи сторонницей научных методов, пыталась убедить его пренебрегать суевериями и верить только подлинным доказательствам. Но пастор строго-настрого запретил ей вмешиваться. Он очень любил ее, а тех, кто защищал монстров, часто принимали за них…
— Ее отец был настойчив… одержим. Несмотря на все трудности, он обнаружил доказательства присутствия истинных чудовищ. Карин умоляла его быть осторожнее, и он прислушивался к ней — в какой-то степени. Вместо того, чтобы слепо гнаться за ними, долго выжидал и наблюдал. Ему удалось выследить группу настоящих вампиров, которые жили в городской канализации и выходили только по ночам, чтобы поохотиться. В те дни, когда монстры не были просто персонажами мифов и легенд, такой образ жизни вели многие из них.
Эдит мрачно усмехнулась:
— Люди священника, конечно же, вооружились вилами и факелами и стали ждать там, где он видел чудовищ, выходящих на улицу. Было два таких отверстия. Пастор и еще несколько мужчин залили в одно из них несколько бочек горящей смолы, а остальные поджидали возле второго, когда начнут появляться монстры.
Поняв, что снова затаил дыхание, я заставил себя выдохнуть.
— Ничего не произошло. Они долго ждали, а потом разошлись, разочарованные. Священник был зол — значит, имелись другие выходы и вампиры, вероятно, в страхе сбежали. Разумеется, люди с их кустарными копьями и топорами не представляли опасности для вампиров, но отец Карин этого не знал и думал только о том, как разыскать чудовищ снова — теперь, когда они настороже.
Эдит понизила голос:
— Но это оказалось совсем нетрудно. Должно быть, он досадил им. Вампиры не могут позволить себе действовать открыто, иначе они просто уничтожили бы всю толпу. Вместо этого один из них последовал за пастором к нему домой…
— Карин помнит эту ночь очень ясно — насколько это возможно для человеческой памяти. Такие события просто застревают в голове. Ее отец вернулся поздно — или, скорее, очень рано, под утро. Карин ждала, беспокоилась. Он был в ярости и не умолкая разглагольствовал о своем промахе. Карин пыталась успокоить его, но он не обращал на нее внимания. А потом посреди их маленькой комнаты появился мужчина. По словам Карин, он был одет как нищий попрошайка, однако лицо его было прекрасно и он говорил на латыни. Благодаря профессии отца и собственному любопытству Карин была необычайно хорошо образованна для женщины тех дней и понимала речь незнакомца. Он сказал ее отцу, что тот глупец и заплатит за вред, который причинил. Священник бросился к дочери, чтобы защитить ее…
— Я часто задаюсь вопросом по поводу этого момента. Если бы он не показал, что любит ее больше всего на свете, изменило бы это все наши истории?
Несколько мгновений она молчала, задумавшись, а потом продолжила:
— Вампир улыбнулся. Он сказал пастору: «Ты уйдешь в свой ад, зная, что та, кого ты любишь, станет одной из тех, кого ты ненавидишь». Потом отшвырнул его в сторону и схватил Карин…
Казалось, Эдит была поглощена своим рассказом, но в этот момент неожиданно замолчала, как будто очнувшись, и посмотрела на меня так, словно сказала что-то не то. Или, возможно, подумала, что расстроила меня.
— И что случилось? — прошептал я.
Снова заговорив, она явно начала тщательно подбирать слова:
— Вампир сделал все, чтобы священник понял, что произойдет с Карин, а потом убил его — очень медленно, на глазах у Карин, пока она корчилась от боли и ужаса.
Я содрогнулся. Эдит сочувственно кивнула.
— Вампир ушел. Карин было точно известно, как с ней поступят, если найдут в таком состоянии. Всё зараженное монстром подлежало уничтожению. Она действовала инстинктивно, спасая свою жизнь. Несмотря на боль, уползла в подвал и зарылась в кучу гниющей картошки, где и провела три дня. Каким-то чудом ей удавалось сохранять молчание, чтобы не выдать себя. Потом все закончилось, и она поняла, кем стала.
Не знаю, что выражало в тот момент мое лицо, но Эдит вдруг снова замолчала.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Все хорошо… и что было после этого?
Она невесело улыбнулась моему неуемному любопытству, а потом направилась по коридору в обратном направлении, потянув меня за собой.
— Пошли, — сказала она. — Я тебе покажу.
Глава шестнадцатая
Карин
Эдит снова привела меня к кабинету Карин. И на секунду остановилась у двери.
— Входите, — донесся изнутри голос Карин.
Вслед за Эдит я вошел в комнату с высоким потолком и окнами во всю стену. Остальные стены были скрыты книжными полками, доходившими до самого верха; столько книг мне доводилось видеть только в библиотеке.
Карин сидела за огромным письменным столом: она только что сунула закладку в книгу, которую держала в руках. Я всегда представлял себе таким кабинет декана в университете… правда, Карин выглядела слишком молодой для подобной роли.
Зная, через что она прошла, я посмотрел на нее другими глазами — хотя всего лишь рисовал произошедшее в своем воображении, а оно наверняка не справлялось со своей задачей, и значит, на самом деле всё было гораздо хуже.
— Чем могу помочь? — спросила она с улыбкой, поднимаясь со своего места.
— Я хотела показать Бо кое-что из нашей истории, — объяснила Эдит. — Ну, вообще-то, из твоей.
— Мы не собирались беспокоить вас, — извиняющимся тоном добавил я.
— Ничего страшного, — ответила мне Карин, а потом повернулась к Эдит: — С чего ты хочешь начать?
— С Ваггонера, — сказала Эдит. Она потянула меня за руку, вынуждая встать лицом к двери, через которую мы только что вошли.
Эта стена отличалась от остальных. Вместо книжных полок ее покрывали дюжины и дюжины картин в рамах. Разных размеров и стилей, некоторые из полотен были тусклыми, другие же горели яркими красками. Я быстро оглядел эти произведения искусства, пытаясь понять, что их объединяет, но не смог обнаружить никакой связи.
Эдит подвела меня к дальнему левому краю, потом взяла за плечи и развернула лицом к одной из картин. Мое сердце отреагировало точно так же, как на любое ее прикосновение — пусть даже совсем случайное. Еще больше смущало то, что Карин, разумеется, тоже это услышала.
Оказывается, Эдит хотела привлечь мое внимание к маленькому квадратному холсту в простой деревянной раме, неприметному среди более масштабных и красочных полотен и представлявшему собой миниатюрный городской пейзаж в коричневых тонах, полный островерхих крыш. Весь передний план занимала река, которую пересекал мост со множеством строений, напоминающих крошечные соборы*.
— Лондон середины семнадцатого века, — сказала Эдит.
— Лондон моей молодости, — добавила Карин, стоявшая теперь в паре шагов от нас. Я слегка вздрогнул, потому что не слышал ее приближения. Эдит взяла меня за руку и тихонько сжала.
— Ты расскажешь эту историю? — спросила она.
Я обернулся, чтобы увидеть реакцию Карин. Она встретила мой взгляд с улыбкой:
— Я бы с удовольствием, вот только уже немного опаздываю. Вызвали на дежурство — доктор Сноу взял больничный. Но Бо ничего не потеряет, — теперь она улыбнулась Эдит. — Ведь ты знаешь эти истории не хуже меня.
В голове с трудом укладывалось такое странное сочетание обыденной жизни врача маленького городка и рассказа о ее юности, прошедшей в Лондоне семнадцатого века.
К тому же меня слегка выбивала из колеи мысль о том, что Карин говорит вслух только ради меня.
Еще раз тепло улыбнувшись, она вышла из комнаты.
Целую долгую минуту я рассматривал картину, изображавшую ее родной город.
— И что случилось потом? — спросил я. — Когда она поняла, что с ней произошло.
Эдит подтолкнула меня еще на полшага, взглядом указав на другой пейзаж, побольше. На нем была изображена пустынная поляна в унылом осеннем лесу, а в отдалении виднелась черная горная вершина.
— Когда Карин поняла, кем стала, — тихо сказала Эдит, — она пришла в отчаяние… а потом восстала. Попыталась уничтожить себя. Но это не так легко сделать.
— Как? — я не собирался говорить этого вслух, но был настолько потрясен, что слово просто вырвалось.
Эдит пожала плечами:
— Спрыгивала с большой высоты. Пробовала утопиться в океане. Однако она была молодой в этой новой жизни и очень сильной. Поразительно, как ей удалось устоять… и не питаться… пока она оставалась новообращенной. В это время инстинкт особенно могуществен, он преобладает над всем. Но Карин испытывала такое отвращение к себе, что нашла в себе силы попытаться уморить себя голодом.
— А это возможно? — тихо спросил я.
— Нет, да и вообще нас мало чем можно убить.
Я открыл рот, чтобы задать вопрос, но Эдит заговорила раньше:
— В общем, она довела себя до того, что стала очень голодной и постепенно ослабела. Несколько месяцев скиталась как можно дальше от людей, сознавая, что ее сила воли тоже истощается. Бродила одна по ночам, выискивая самые пустынные места и изнывая от ненависти к себе… Однажды мимо убежища Карин проходило стадо оленей. К этому моменту она настолько обезумела от жажды, что не задумываясь набросилась на них. Силы вернулись, и она поняла, что не обязательно быть гнусным чудовищем, чего она так боялась. Разве не случалось ей в предыдущей жизни есть оленину? В течение следующих нескольких месяцев Карин создала свою новую философию. Можно существовать, не становясь демоном. Она опять нашла себя… И начала с большей пользой использовать время. Она всегда была умной, стремилась к знаниям, а теперь у нее была в запасе целая вечность. По ночам Карин училась, днем планировала. Вплавь перебралась во Францию и…
— Во Францию вплавь?
— Люди постоянно переплывают Ла-Манш, Бо, — терпеливо напомнила Эдит.
— Наверное, так и есть. Просто с учетом обстоятельств это прозвучало странно. Продолжай.
— Плавать нам легко…
— Вам все легко, — буркнул я.
Эдит молча ждала, приподняв брови.
— Извини. Больше не буду перебивать, обещаю.
Она мрачно улыбнулась и закончила свою фразу:
— Потому что, строго говоря, мы не нуждаемся в дыхании.
— Вы…
— Нет-нет, ты обещал! — засмеялась Эдит, приложив прохладный палец к моим губам. — Хочешь ты услышать эту историю или нет?
— Нельзя же обрушить на меня что-то в этом роде, а потом ожидать, что я промолчу, — пробормотал я из-под ее пальца.
Она убрала руку и положила ее мне на грудь. У меня тут же ускоренно забилось сердце, но мне было не до этого.
— Вам не нужно дышать? — требовательно спросил я.
— Да, такой необходимости нет. Просто привычка, — Эдит пожала плечами.
— И сколько времени ты можешь обходиться… без дыхания?
— Наверное, вечно, не знаю. Правда, когда не имеешь возможности пользоваться обонянием, это начинает причинять некоторое неудобство.
— Некоторое неудобство, — эхом откликнулся я.
Я не обращал внимания на собственное выражение лица, но что-то в нем внезапно заставило Эдит сделаться серьезной. Она безвольно опустила руку и неподвижно стояла, изучающе глядя на меня. Пауза затянулась. Черты Эдит словно окаменели.
— В чем дело? — прошептал я, осторожно касаясь ее застывшего лица.
Под моей рукой оно снова ожило, и Эдит едва заметно улыбнулась:
— Я знаю, в один прекрасный момент какие-то мои слова или что-то из увиденного окажется слишком для тебя. И тогда ты убежишь от меня с криками… — улыбка исчезла. — Я не буду тебя останавливать, когда это случится. Я хочу, чтобы это случилось, поскольку мне нужно, чтобы ты был в безопасности. И в то же время я хочу быть с тобой. Два несовместимых желания… — она замолчала, всё еще пристально глядя мне в лицо.
— Никуда я не убегу, — пообещал я.
— Увидим, — она уже опять улыбалась.
Я хмуро посмотрел на нее:
— Давай вернемся к твоему рассказу… Карин поплыла во Францию.
Эдит помедлила, снова погружаясь в историю. Ее взгляд непроизвольно скользнул к следующей картине: самая яркая из всех, в самой роскошной раме, она была и самой большой — вдвое шире двери, рядом с которой висела. Полотно было переполнено красочными фигурами в развевающихся одеяниях, они извивались вокруг высоких колонн, свешивались с мраморных балконов. Я не совсем понял, относился ли сюжет картины к греческой мифологии или же персонажи, плывущие в облаках надо всеми, были библейскими.
— Из Франции, куда приплыла Карин, началось ее путешествие по европейским университетам. По ночам она изучала музыку, естественные науки, медицину — и нашла свое призвание, свое искупление в спасении человеческих жизней, — выражение лица Эдит стало благоговейным. — Я не могу достоверно описать ее борьбу: Карин понадобилось два столетия мучительных усилий, чтобы довести самоконтроль до совершенства. Теперь она практически невосприимчива к запаху человеческой крови и способна заниматься любимым делом без невыносимых страданий. Там, в больнице, она находит огромное умиротворение… — Эдит надолго уставилась в пространство. Потом, похоже, вспомнила вдруг о своей истории и постучала пальцем по огромной картине, перед которой мы стояли: — Карин училась в Италии, когда обнаружила там подобных себе существ. Они были гораздо более цивилизованными и образованными, чем призраки лондонской канализации.
Она указала на несколько самых величественных фигур на верхней галерее, которые спокойно взирали на вакханалию, творящуюся внизу. Я внимательно всмотрелся в эту маленькую группу и даже хохотнул от неожиданности, поняв, что узнаю женщину с золотистыми волосами, стоящую слегка в стороне.
— Солимену (Франческо Солимена — итальянский художник эпохи позднего барокко — п.п.) очень вдохновляли друзья Карин. Он часто изображал их в виде богов, — со смехом объяснила Эдит. — Сульпиция, Маркус и Афинодора, — перечислила она, указывая на троих других. — Ночные покровители искусств.
Первая из женщин была черноволосой, как и мужчина рядом с ней, а вторая — платиновой блондинкой. На всех красовались роскошные яркие наряды, в то время как Карин была в белом.
— А это кто? — спросил я, показав на невзрачную маленькую девушку в коричневом платье, со светло-каштановыми волосами. Она стояла на коленях, цепляясь за юбки другой женщины — той самой брюнетки с продуманно уложенными локонами.
— Меле, — ответила Эдит. — Это… служанка — наверное, так можно ее назвать. Воришка Сульпиции.
— И что с ними случилось? — поинтересовался я, почти касаясь пальцем фигур на холсте.
— Они по-прежнему там, — она пожала плечами, — уже не первое тысячелетие. Карин оставалась с ними недолго, всего несколько десятков лет. Она восхищалась их благовоспитанностью, их утонченностью, но они слишком усердно стремились излечить ее от отвращения к естественному источнику питания, как они это называли. Они старались убедить ее, а она — их, одинаково безрезультатно. В конце концов Карин решила попытать счастья в Новом Свете. Она мечтала разыскать других, подобных себе. Видишь ли, ей было очень одиноко…
В голосе Эдит звучало сочувствие.
— Долгое время ей никого не удавалось найти. Но когда монстры стали сказочными персонажами, Карин обнаружила, что может общаться с ничего не подозревающими людьми, словно сама является одной из них. Она стала работать медсестрой — женщину не приняли бы в иной роли, несмотря на бесспорное превосходство в образовании и мастерстве над хирургами тех дней. Когда никто не видел, она делала всё, что в ее силах, чтобы уберечь пациентов от менее умелых врачей. Но и трудясь бок о бок с людьми, она не могла обрести товарищеских отношений, которых так жаждала: нельзя было рисковать, сближаясь со смертными.
Помолчав, Эдит продолжила неуловимо изменившимся тоном:
— Когда разразилась эпидемия «испанки», Карин работала в ночную смену в одной из чикагских больниц. К тому времени она уже несколько лет обдумывала одну идею и почти приняла решение действовать: поскольку ей не удавалось найти себе спутника, нужно было создать его. Она не была вполне уверена в том, какие действия обратившего ее вампира были на самом деле необходимы для трансформации, а какие служили просто для удовлетворения его садистских наклонностей, поэтому медлила. К тому же она ни в коем случае не хотела отнять у кого-то жизнь тем же способом, каким была украдена ее собственная. И вот, пребывая в таком настроении, она нашла меня. Мне уже не на что было надеяться: меня оставили в палате умирающих. Карин ухаживала за моими родителями и знала, что я осиротела. Она решила попытаться…
Эдит уже почти шептала, невидящим взглядом уставившись в высокие окна. Потом вообще замолчала. Я ждал и думал о том, какими образами сейчас заполнены ее мысли — воспоминаниями Карин или ее собственными.
Наконец она повернулась ко мне, мягко улыбаясь:
— Ну вот, круг замкнулся.
— Так ты всегда была с Карин?
— Почти всегда.
Она снова взяла меня за руку и потянула в коридор. Я оглянулся на картины, которых уже не мог видеть. Интересно, услышу ли я когда-нибудь остальные истории.
Эдит ничего не добавила, пока мы шли по коридору, поэтому я переспросил:
— Почти?
Она вздохнула, поджала губы, а потом молча покосилась на меня.
— Не хочешь отвечать, да? — догадался я.
Читать бесплатно другие книги:
